«Пускай толпа клеймит презреньем Наш неразгаданный союз, Пускай людским предубежденьем Ты лишена семейных уз. Но перед идолами света Не гну колени я мои; Как ты, не знаю в нем предмета Ни сильной злобы, ни любви. Как ты, кружусь в веселье шумном, Не отличая никого: Делюся с умным и безумным, Живу для сердца своего. Земного счастья мы не ценим, Людей привыкли мы ценить; Себе мы оба не изменим, А нам не могут изменить». Михаил Лермонтов, 1841.
— Я думал, ты уже и не вернёшься, — в глазах мужчины искрится задор, когда он замечает знакомый силуэт внизу. — Лезь сюда. Девушка тут же цепляется за выступ в стене, пока нога встаёт на фундамент внушительной постройки. Мышцы рук напрягаются, подтягивая тело выше, пока пальцы хватаются за выступающие камни, помогая достичь вершины очень быстро. Девушка ловко преодолевает несколько метров высоты и останавливается, смотря вниз. Замечает силуэты прохожих, которые кажутся лишь мелкими, неразборчивыми пятнышками болотного, синего и красного оттенков одежды. Так вот, значит, как титаны видят собственных жертв… Свысока, даже не разобравших, кто из них беден, а кто богат. Им всё равно, сколько у тебя денег и на какой иерархической ступени ты находишься. Они съедят тебя и в дорогом костюме, и в льняных обмотках. Прыжок. Девушка преодолевает расстояние между следующим выступом, пока сердце сжимается, а на руках чувствуется еле ощутимое покалывание. Одно неверное движение — полетишь вниз тряпичной куклой. И ничто не поможет. Всё же думать наперёд важнее, чем лезть в пекло, не зная огня. Брови хмурятся, пока девушка продумывает дальнейшие действия. Держится за решётки окон и, оттолкнувшись, цепляется кончиками пальцев за балконную плиту. Вроде не падает. Позволяет себе повиснуть на одной руке, встряхивая другую, которая неприятно побаливает от столь сильной нагрузки. Лазание на здания без УПМ неплохо укрепляет мускулатуру. По крайней мере он считает именно так. Вот только тренироваться нужно больше. Может, попросить ещё несколько миссий, безо всякой оплаты. Ей не нужны деньги. Ей нужна идеальная подготовка, чтобы выжить. Шаг за шагом. Выступ за выступом. И девушка добирается до верха одной из самых высоких построек в Подземном городе. Несколько секунд чтобы перевести дыхание, а затем как ни в чем не бывало подняться. Нельзя казаться уязвимой. — Медленно, — Кенни устало осматривает девушку, а затем отворачивается. — Очень медленно. — Знаю, — Элизабет сплёвывает вязкую слюну и потирает плечо. — Мне нужно больше. Я хочу взять сверхурочно. Мужчина поворачивается и чуть слышно посмеивается. Хлопает рядом с собой, предлагая присесть, и девушка принимает этот жест. — Твоей выдержке и терпению нет предела, — Кенни протягивает сигарету. — Это заслуживает уважения. — Смотри не перехвали, — Элизабет подкуривает у мужчины, замечая, как огонёк загадочно струится в его тёмно-голубых глазах. — Я ещё не добилась того, что мне нужно. — А что тебе нужно? — резонный вопрос. — Ну, — девушка пытается подобрать слова, всматриваясь в клубы дыма, будто пытается найти в них ответ. Откопать в мутных воспоминаниях мотивы своих поступков, которые вынудили её пойти по этой дороге. — Это сложно объяснить. Кенни откидывается назад, вытягивая ноги и настраиваясь на серьёзный разговор. Элизабет напрягает слух и примечает то, как на улицах тихо. Вглядывается в окна домов, из которых струится приглушенный свет. Ночь обещает быть спокойной. Хотя бы сегодня. — Пока ты не обозначишь для себя цель, ты не сможешь стать лучше, — мужчина говорит спокойно и размеренно, будто подстраиваясь под манящую тишину. — Без мотивации все твои силы уйдут впустую. Ты должна знать, ради чего ты живешь. Ради чего ты здесь. — Ради убийств? — девушка криво улыбается. — Слишком абстрактно, — отчеканивает Кенни. — Убийства — путь, но никак не цель. Ты убиваешь ради чего-то. Если это происходит просто так, то ты не стратег. А всего на всего сумасшедший псих. — Говорит мне это Кенни, — девушка усмехается, пока янтарные глаза всматриваются в грубые мужские черты лица. Морщины под тусклым светом кажутся трещинками, которые вот-вот поползут дальше, вниз, а затем расколются как хрусталь. Элизабет смаргивает видение и слегка мотает головой. — У меня есть мотив. — Какой? Кенни усмехается и отводит взгляд, всматриваясь в небольшую расщелину, из которой струится лунный свет с поверхности. Стряхивает пепел с крыши и хмурится. А затем в глазах что-то загорается, какой-то неведомый синий огонёк, и Кенни, облизнув пересохшие губы, быстро произносит: — Встань. Элизабет удивлённо смотрит на мужчину. Но не возражает. Поднимается и подходит к нему, стоящему слишком близко к краю. — Кенни… — начинает девушка, но он отрицательно мотает головой. А затем резко хватает её за ворот рубашки и поворачивает лицом к себе. Спиной — навстречу пропасти. Дыхание сбивается, пока руки впиваются в мужские предплечья. Носки сапог еле касаются крыши. В глазах застывает ужас, и янтарь будто становится на несколько оттенков темнее. — Кенни! — голос сбивается ритмичными вдохами и выдохами в нелепых попытках успокоиться. Хотя как можно вести себя спокойно, когда по воле человека, который вполне способен на подобное, ты полетишь вниз, встретишься с землёй и превратишься в огромную лужу из крови и костей? Но мужчину это абсолютно не смущает. Его руки медленно расслабляются, и из уст девушки издаётся приглушенный визг. Не отпускай, пожалуйста, не отпускай, только не отпускай… — Что ты чувствуешь? — спокойный голос заставляет покрыться мурашками. Только не отпускай. — Я, — снова вдох. — Мне… — Элизабет, — Кенни повышает голос. — Что. Ты. Чувствуешь? — Мне страшно! — на выдохе произносит она, покорно сдаваясь под натиском ужаса, непонимания и животного инстинкта самосохранения. Морщины становятся всё более выраженными, и Элизабет действительно начинает казаться, что сквозь них проглядывает что-то мерзкое. Что-то невиданное до этого. Настоящая сущность, а не маска. — Хорошо, — кажется ответ Потрошителя устроил. Его руки мимолётно перехватывают Элизабет, подтягивая ближе, но не давая полностью встать. Он по прежнему может скинуть её отсюда, если захочет. — Значит, ты понимаешь. Настойчивый, но хладнокровный тон бодрит не хуже ледяной воды. Элизабет прекращает вырываться и лишь медленно сглатывает, пытаясь подавить бурю в собственном нутре, которая волнами паники выплёскивается на свет. — Это и есть чувство жизни, — Кенни подходит ближе так, что сам норовит рухнуть вместе с девушкой навстречу земле. Но не обращает на это внимания, продолжая вглядываться в янтарные глаза. — Когда всего какая-то судьба держит тебя, не давая провалиться вниз. И если она захочет, чтобы я отпустил тебя прямо сейчас, то она это сделает. Безоговорочно. — Я поняла, — Элизабет сильнее впивается в мужские руки, оставляя на них красные отметины от ногтей. — Пусти меня. Но Кенни будто не замечает её, смотря куда-то сквозь. Снова проваливается в мысли, пока слова неустанно льются из его рта тягучей струей. — И если я не остановлю её, — мужчина морщится. — То она отнимет самое дорогое, что у нас есть. Свободу. Элизабет хмурится. Кенни всегда любил поговорить на такие темы. И девушка с радостью послушала бы ещё, лишь бы мужчина перекинул её через себя, ведь даже столкновение лицом с камнем лучше, чем с землей, поджидающей за несколько метров. — И я понимаю, что рано или поздно я и судьба столкнёмся на перепутье, — Кенни криво улыбается, слегка цокая. — И она также схватит меня за шиворот, — мужчина смотрит на Элизабет, и взгляд его темнеет. — Такое может произойти и с тобой. Она никого не щадит, — в глазах видятся отголоски грусти, и девушка удивлённо вскидывает брови. — Но, — мужчина замирает, а его лицо приобретает настолько суровый и серьёзный оттенок, что Элизабет перестаёт дышать. Она никогда не видела его таким, — мы не можем сдаться. — Поэтому, если судьба вынудит тебя держаться за неё, то…***
Воспоминание расплывается на последнем слове, и Элизабет пытается переворошить его снова, словно сон, который забывается тут же, как просыпаешься. Бесполезно. Интересно, что моменты из прошлого стали накатываться одним за другим, пока девушка находится в камере. Это какая-то рефлекторная поддержка мозга: перелопачивать запылившиеся книги жизни, подготавливая их на перевозку на следующую станцию под названием «Смерть»? Вряд ли её будут судить. Нет смысла. Скорее просто отправят на эшафот и прилюдно казнят, показывая то, что «случится с каждым, если он пойдёт против короля». Заезженная фраза, которую говорят каждый раз, когда всё новые и новые люди ложатся под топор. И каждый мечтает пробиться вперёд. Лезвие остро заточено только для первых — одного взмаха хватит, чтобы умереть. А остальных придётся мучить, ударяя топором несколько раз, чтобы голова наконец упала и покатилась вниз. Хуже смерти только мучительная смерть. Ей было пятнадцать, когда Кенни впервые посвятил её во что-то личное. Это был их последний нормальный разговор. Тогда Элизабет особо не заморачивалась по поводу его слов, лишь горячо кивала, чтобы Потрошитель наконец отпустил её. А сейчас, сидя в сырой, пропитанной гнилью и плесенью темнице, есть время подумать над этим. Переворошить давно забытое старое, когда они с Кенни ещё не бросались друг на друга. Бинты на руке совсем испортились, поэтому Элизабет развернула их и откинула в сторону. Шрам практически зажил, а значит, скоро на его месте останется лишь светлый рубец. И вот он, к сожалению, останется с ней навеки. Бежать от прошлого смысла нет, поэтому Элизабет отбрасывает идею замотать руку заново. Вместо предыдущей метки, символизирующей верность Потрошителю — новая, символизирующая верность собственному делу. Напоминание, что всё закончено и прошлое больше не тяготит её. Ну, почти. Элизабет теряет счёт времени. Прошло двое суток, и никто до сих пор не явился, чтобы хотя бы посмотреть, как она. Не то, чтобы девушка нуждается в этом, но неужели полицейских вообще не волнует здоровье заключенных? Или они специально игнорируют их состояние, чтобы на людях преступники казались ещё страшнее и ужаснее: грязные, с синяками под глазами и бледной кожей. «Вот, что будет с теми, кто пойдёт против короля». Треклятая фраза. От разведчиков тоже всё глухо. Неужели всё должно было обернуться именно так? Непроницаемые глаза главнокомандующего до сих пор вселяют полное непонимание. Они были просто пусты, когда её пытались схватить. Никакого отблеска сожаления или, наоборот, победы. Ничего. Просто голубая лазурь, плавно перетекающая в синеву. Будто Эрвин — просто зритель, наблюдающий за тем, что он не вправе изменить. За каким-то проверенным сценарием. Вот только Элизабет он совсем не нравится. Ладно, Смит хотя бы не пытался её остановить. Сам говорил о том, что покрывать преступников не будет. Вот и дал небольшой шанс на спасение. Но а капитан? Колени всё ещё неприятно зудят, и Элизабет прислоняет их к прохладной стене, чтобы хоть как-то избавиться от боли. Леви даже не колебался, когда заметил её. Просто взял и подставил. Жаль, что лица его не удалось разглядеть. Хотя Элизабет готова поспорить, что там, кроме привычной серьёзности и отсутствия хоть каких-то эмоций, ничего не было. Ему сказали — он сделал. Вот только зачем? И за что? Вряд ли самим разведчикам было выгодно выдавать преступников. Они ведь, по сути, соучастники. Тогда откуда полицейские узнали? Кенни? Вполне вероятно, но почему Смит даже не попытался противостоять? С какой стати им, полицейским, верить какому-то мужчине, постоянно твердящему цитаты из театральных пьес и литературы? Больше походит на шизофреника, чем на убийцу. А они вообще знают, что доверяют информации одного из опаснейших преступников внутри стен, который управляет самой многочисленной бандой? С неплохой физической подготовкой, между прочим. Элизабет по сравнению с ним заслуживает лишь повешенье. А он колесование или даже линчи. Вопросы неустанно крутятся в голове, поэтому девушка встаёт и неспешно прогуливается по камере. Туда-сюда и обратно. Она надеется, что её друзей не поймали. Что хотя бы они успели уйти. Вряд ли в розыск объявили только Элизабет. Кенни, наверное, выложил всю правду, так ещё и от себя что-нибудь приплёл. Для усиление драматизма, как это часто бывает в искусстве, от которого он без ума.***
«Если в первом акте на сцене висит ружье, то в последнем оно должно выстрелить».
Элизабет слышит шорох за дверью в темницу. Слишком отдалённый, но с каждой секундой приближающийся всё ближе. Неужели пришли? Решили проверить, как она здесь, не скончалась ли ещё? Вот только звук больше похож не на размеренный, вальяжный шаг, а быстрый, торопливый бег. Наверное, начальство дало пару подзатыльников и приказало незамедлительно привести Элизабет «на ковер». Выпрашивать извинения и унижаться до последнего. Не дождётесь. Смерть — это освобождение. Правда, не слишком приятное. Девушка прислушивается. Шаги затихают, когда в дверь что-то (или кто-то) ударяется. Элизабет подходит к решётке и, облокотившись на неё, пытается выглянуть. Что-то, напоминая по звуку сверчков, скребётся и шуршит. В районе замка. Девушка хмурится, пока в душе загорается небольшой огонёк надежды. Совсем блеклый, как пламя на спичке, но распространяющий хоть какое-то тепло. Может, это за ней? Щелчок. Дверь распахивается, и девушка в капюшоне влетает в подземелье, придерживая накидку. Элизабет пытается разглядеть её лицо, но тщетно. Неизвестная всё ещё далеко, но стремительно бежит прямо к её клетке. За ней — пятеро полицейских. — Ловите мерзавку! Время замедляется, когда девушка пробегает прямо перед Элизабет. Смотрит на неё, пока рот приоткрывается, и заключённая слышит её сбивчивое дыхание. Зелёные глаза распахиваются, приобретая изумрудный оттенок. Элизабет помнит их. Они всегда смотрят так, когда находят то, что хотят. Одна из рыжеватых прядей проскальзывает на свет, и огонь внутри начинает полыхать сильнее. Люси. Мимолётный зрительный контакт обрывается, и рыжеволосая мчится дальше, прямо на дверь, которая, как оказалось, была не заперта. Люси исчезает в дверном проеме, пока пятеро полицейских грубо матерятся, пытаясь угнаться за ней. Комплекция роста и небольшого веса помогает девчонке без проблем двигаться на приличной скорости, пока взрослые дядьки еле поспевают за ней. Но не отступают. Элизабет делает несколько шагов назад и наступает на что-то твёрдое. Смотрит под ноги и щурится, думая, не кажется ли ей. Наклоняется и берёт в руки из ниоткуда взявшуюся находку. Конверт. Слабая улыбка проскальзывает на лице Элизабет. Мелкая даже её успела обвести, подбросив незаметно конверт. И как у неё это получается? Видимо, пока они смотрели друг на друга, Люси доставала его из кармана и бросила так, чтобы даже полицейские ничего не заподозрили. А они и не обратили внимания. Значит, не догадываются о том, что Элизабет и Люси заодно? Кенни, да ты, похоже, облажался. Или совесть проснулась в тебе, решив не выдавать тех, кто ни в чём не виноват? Скорее первое, ибо второе было искоренено ещё с рождения. Вырвано и затоплено в лужах крови с примесью предательства. Ты, Кенни, такое любишь. Девушка быстро, не церемонясь, рвёт конверт пополам и присаживается, чтобы ничего не выпало. Внутри — письмо, три отмычки и небольшой карманный ножик. Видимо, на случай самообороны, пока Элизабет не отыщет свои вещи, хранящиеся где-нибудь в сундуке, рядом со входом в темницу. Девушка раскрывает пополам сложенную бумагу и пробегается глазами по тексту. «Элизабет, тебе нужно выбраться из клетки (отмычки у тебя есть), добраться до офиса главнокомандующего и украсть стопку документов, переплетённую синей верёвкой. Как всё сделаешь — беги оттуда любыми возможными способами. Мы всё контролируем. P/s: кабинет Дока находится на втором этаже. По табличкам поймёшь. И, смотри мне, не подохни». Кривой почерк, наспех начерканные неровные буквы и доброжелательное пожелание в конце. Джейкоб, да ты в ударе. Хорошо, что всё написано по делу. Элизабет вспоминает, где примерно может подняться на второй этаж. Хорошо, что её сюда вели не с мешком на голове. Винтовая лестница тут же всплывает перед глазами, и девушка, свернув письмо и убрав его в карман, подлетает к замку. Элизабет просовывает руку и дотягивается до замочной скважины. Отмычка сразу же проникает внутрь, и девушка, помогая себе карманным ножом, отщёлкивает сувальды. Всего четыре. О своей безопасности совсем не заботятся. Могли бы поставить замки получше. Впрочем, девушке так даже выгоднее. Дверь со скрипом открывается, и Элизабет, посмотрев по сторонам и убедившись, что никто её не видит, выходит на свободу. Странно, что даже в такой ситуации это слово звучит довольно приятно и торжественно. Вот только мнимо, так как ей предстоит ещё забежать за какими-то бумажками и, наверное, не попасться на глаза. Подставлять Элизабет никого не собирается, поэтому чтобы и ей, и её друзьям было проще, она не будет привлекать к себе внимания. По крайней мере постарается. Элизабет решает бежать через первый вход, из которого появилась Люси. Всё-таки часть полицейских она утащила за собой, значит на той стороне их должно быть меньше. Да и лестница, ведущая на второй этаж, точно там есть. Девушка сама видела. Стук сапог гулко отзывается в стенах, и Элизабет замедляет шаг. Ведь даже такой маленький промах может привести к большому провалу. Нужно сделать всё, чтобы полицейские даже не заметили, как она исчезла. Но и времени терять попусту не стоит: бегать Люси вечно не сможет, а там и неизвестно, что с остальными. Может, уже устроили в одном из кабинетов резню, и подкрепление Военной полиции на всех порах мчится сюда. А всё из-за неё. Элизабет открывает дверь и тихо ругается, когда слышит голоса совсем рядом. — Так что там с этой маленькой тварью? — Один из патрулей побежал за ней. Нам сказали стоять здесь и караулить. — Нахера? У меня сегодня плановый выходной. — Он у нас каждый день. Мы не в Разведке, где за семерых нужно отдуваться. Так ещё и трупы на себе таскать. Девушка хмурится и допускает мысль навалять им обоим, отказавшись от плана пройти скрытно. Они не знают, что значит смерть. Они никогда не видели ужас, скрывающийся за ней. Только если во время казни, когда можно лишь брезгливо отвернуться. Вот только в жизни так не прокатит. Всё равно столкнёшься со смертью лицом к лицу и отворачиваться будет некуда. Куда не глянешь — она повсюду. Преследует и назойливо твердит, что никуда не делась. И вскоре придёт и за тобой. Нужно взять себя в руки. Судя по голосам, полицейских всего двое. Находятся справа, может, спиной к девушке. Проскользнуть вполне возможно, тем более, что Элизабет нужно повернуть налево. Пройти немножко у стены и наконец добраться до лестницы. Всё просто, осталось лишь повторить маневр в реальности и действительно понадеяться, что у полицейских напрочь отсутствует слух и этот день станет для них выходным, безо всяких забот. Элизабет не против, если бы они просто проигнорировали и предпочли бы не замечать всё, что творится у них за спиной. Хотя за это начальство по головке не погладит. Ну и пусть. Им взбодриться и получить пару подзатыльников точно не помешает. Девушка облокачивается на стену и осторожно выглядывает. Уголки рта ползут вверх. Полицейские охраняют один из выходов, стоя к ней спиной. Элизабет отступает к другой стене и, удостоверившись ещё раз, что за ней никто не смотрит, выходит из укрытия, прижимаясь к левой стороне коридора. Остаётся дело за малым — добраться до лестницы и подняться наверх. Судя по тишине, нарушаемой лишь порывами ветра из окон, коридор чист. Изумрудные занавески болтаются из стороны в сторону, создавая иллюзию движения. Так что если в поле зрения полицейских мелькнёт её плащ, они сочтут его за одну из занавесок, может, случайно слетевшую с петель. Погода сегодня как раз ветреная. Красться долго не приходится. Девушка натыкается на одну из дверей, именуемую «Имущество заключенных», и заходит в неё. Быстро пробегается взглядом по полкам и находит своё оружие. Экипируется и подбегает к двери, прислоняясь ухом. На удивление, всё тихо. Неужто и правда устроили резню и выкосили половину Военной полиции? А что тогда с Разведкорпусом? Элизабет аккуратно открывает дверь, стараясь не скрипнуть ей, и проходит дальше. Выглядывает из-за угла и видит несколько полицейских прямо рядом с лестницей. Ну, конечно, жизнь Найла важнее всяких сбежавших из тюрьмы преступниц. Наверное, Док в курсе Люси и остальных, поэтому и поставил побольше охраны. Спасти свою отъевшуюся на налогах задницу. Впрочем, Элизабет пришла сюда не за ней. Пока что. Документы важнее. И торопиться сейчас уж точно нельзя. Их шестеро — она одна. Вероятно, Элизабет смогла бы уложить их всех, хотя бы не убивая. Оглушение тоже метод не из приятных, но зато хороший шанс не попасть под уже тысячи раз нарушаемую статью — убийство сотрудников Военной полиции с особой жестокостью. А отбирать у людей последнее, кладя себе в карман, разве лучше? Ладно, нападать девушка не собирается — слишком много шума. Налетят из всех углов как мухи и всё кончено. А снова возвращаться в камеру или проваляться здесь и откинуться от внутреннего кровотечения вследствие избиения ногами что-то не хочется. Внутренний голос подсказывает Элизабет, что дверь в кабинет Найла должна запираться на замок. В крайнем случае на щеколду. Они все здесь любят неприкосновенность и непричастность, из раза в раз пожимая плечами, когда видят ещё один труп на улице. Своеобразная самозащита и коронная фраза «мы-то здесь причём?». А уж если их «высочество» потревожить в собственном кабинете, забыв откланяться и удовлетворить его напыщенность — забудь о помиловании. Ничего не жди от индюка, который думает, что он орёл. Так ведь, Док? На этом незаметное передвижение заканчивается, и Элизабет, быстро вылетая из угла, бросается на лестницу и, перешагивая разом две ступеньки, забегает на второй этаж. Сзади слышится гул, а затем один из полицейских, видимо капитан, громко и чётко отдаёт приказ. — Это она! Поймайте любой ценой! «Ну началось», — думает Элизабет и приковывает всё своё внимание к табличкам. Незнакомые имена размываются при довольно стремительном беге, но девушка всё равно всматривается в каждую буковку, ища необходимую. «Где же ты? Где?.. Да неужели!» Знакомое имя мельтешит перед глазами, и Элизабет дёргает ручку, краем глаза замечая, как полицейские почти догоняют её. Девушка юркает в кабинет и придерживает дверь. Слышится внезапный грохот, а затем удар по дереву. — Сука, открой! Успела! Девушка запирается на замок. Недостаточно. Глаза быстро бегают по кабинету и замечают письменный стол. Прости, Док, сегодня у тебя небольшая перестановка. Элизабет жмурится, двигая стол к двери. Довольно тяжелый. В дверь уже бесстыдно ломятся, и девушка замечает, как замок под столь сильным натиском начинает болтаться. Долго не протянет. Элизабет упирается всем своим весом и чуть слышно кряхтит. Наконец, стол встает на правильное место, преграждая путь полицейским. Теперь вероятность того, что они вообще откроют дверь, почти нулевая. Вот только как выбираться ей самой? Но сейчас важнее то, зачем она здесь. Элизабет переводит дыхание и начинает резко открывать все шкафы. Тонны бумаг, каких-то книг и перевязанных отчётов сыплются со всех сторон. Вот только документов с синей верёвкой нигде нет. Наверное, они представляют какую-то ценность. Или до безумия секретны. Так что прятать их в обычных ящиках слишком опасно. Нужно какое-то место, чтобы мало кто смог додуматься найти их, например… На глаза бросается картина барса и человека, дерущихся между собой. Юноша вонзает в горло копье, пока животное впивается когтями в кожу. Оба дерутся не на жизнь, а на смерть. И кто-нибудь обязательно уступит. Но Элизабет особо не интересует скрытый замысел и мораль сия творения. Она замечает, что картина висит слегка криво. Её явно снимали, чтобы… Чтобы запрятать там что-то личное и запретное. Девушка снимает с крючка рамку и откладывает её в сторону. В стене — небольшое углубление, в котором лежит только кипа документов, перевязанная синей верёвкой. Тайник. Элизабет аккуратно берёт бумаги, убеждаясь, что никакая ловушка не заработает и не спалит её дотла. Ничего не происходит. Цель достигнута, и теперь девушка крепче сжимает документы в руках. Остается дело за малым — убежать отсюда к чертям собачим, желательно обратно в трущобы, чтобы ни разведчики, ни полицейские больше не покушались на неё. Жизнь на поверхности оказалась ещё отвратительнее, чем там, в Подземном городе. Вот только в дверь всё продолжают ломиться, а единственный путь наружу — окно. Наверное, стоило бы придушить одного из полицейских, чтобы выяснить, где у них здесь склад с продовольствием. УПМ сейчас пригодилось бы. Но уже поздно. Испытывать судьбу и «договариваться» с полицейскими за дверью Элизабет не будет. А остаётся только один выход… Документы спрятаны во внутреннем кармане жилетки, пока девушка пытается открыть окно, которое никак не хочет поддаваться. Благо, что у Найла полно всяких драгоценных статуэток, сделанных, кажется, из позолоты. Элизабет берёт одну из них — лошадь с всадником — и стирает с неё пыль. Хоть какую-то пользу принесёт, кроме эстетического удовольствия. Вроде, это называется так. Кенни не раз упоминал, вешая чучела животных в своей каморке. Для Элизабет это не более, чем жадность и напыщенность. Желание выделиться и показаться на фоне выродков чем-то более значимым. Статуэтка метко летит прямо в стекло и с дребезгом разбивает его. — Блять, какого хера ты там творишь?! — слышится за дверью. Осколки падают на пол, пока ветер просачивается сквозь небольшое отверстие, через которое вполне можно пролезть. Элизабет аккуратно подходит к окну и, закидывая ногу, ставит её на небольшой выступ снаружи. На кончиках пальцев знакомо покалывает, когда девушка смотрит вниз. Второй этаж — ещё не так опасно. Можно отделаться лишь переломом ноги. А вот найти на крыше люк и спуститься через него — вполне адекватное решение. Элизабет окончательно вылезает из кабинета и обеими ногами становится на каменную плиту. Теперь наверх, преодолевая ещё примерно шесть этажей. Пустяк, по сравнению с тем, как тренировал её Кенни: лезешь на самую высокую башню в Подземном городе и обратно спускаешься. Раз пять без права на передышку. Всё, чтобы выжить. В одной руке Элизабет держит нож. Лезвие легко вколотить в расщелину между камнями, чтобы создать некую опору. Да и если один из уступов осыплется, то у девушки будет несколько секунд, чтобы зацепиться за следующий, повиснув на рукоятке. Стрессовая ситуация требует страховки. Тем более, что это здание выглядит довольно древним и малоизученным. Неизвестно, насколько оно прочное. Но в стене видны следы тросов УПМ — небольшие трещинки, за которые и нужно цепляться. Сверху слышится грохот, и Элизабет замирает. Кажется, додумались. Голова одного из полицейских высовывается из окна, и девушка задирает голову и жмурится. Солнце ослепляет, но очертания ружья видны чётко. Дуло направлено прямо на неё. Полицейский снимает предохранитель и жмёт на курок, но девушка отскакивает вправо, подбирается ближе к окну и, схватив мужчину за куртку, тянет на себя. Без жертв не получится, а рисковать нельзя. Пусть спишут на несчастный случай. Элизабет вытягивает полицейского, а затем отпускает. Смотреть на падающее и кричащее тело нет времени, поэтому девушка отворачивается и лезет дальше. Слышится хлопок и испуганные крики прохожих. А ведь если бы Элизабет проявила жалость, то наверняка сейчас лежала бы на его месте, растекаясь кровавой лужицей. Иллюзия выбора: либо он, либо она. Другого не дано. Каждому хищнику своя жертва. Истина, которую ей пришлось принять. Наконец, Элизабет достигает крыши и, подтягиваясь, взбирается на неё. Переводит дыхание и выбрасывает уже тупой нож. Больше он ей не пригодится. Подготавливает новый, пока янтарные глаза бегают по крыше, ища люк. Он точно должен быть здесь. Все корпуса строятся по одному и тому же принципу. Чтобы мороки меньше было. Железная рукоятка сияет на солнце, но в глазах девушки она уже загорается заревом. Предсказуемая победа пьянит, но Элизабет подавляет это чувство, напоминая себе, что это не всё. «В Разведкорпусе ты тоже так думала, пока капитан не решил подарить тебе тюремную камеру на двое суток». И, словно сглазив, девушка пятится назад, когда видит, как люк медленно открывается. Оттуда выглядывает тёмная макушка с взъерошенными волосами. А затем они встречаются взглядами. Найл Док быстро направляет пистолет на девушку, и она рефлекторно поднимает руки. — Не дёргайся, иначе я выстрелю. Элизабет стоит смирно, выполняя приказ. Даёт ложные надежды на лёгкую победу. Найл их принимает, подходя ближе. — Развернись! Девушка не слышит его. Глаза раскрываются в немом удивлении, когда за спиной Дока она видит ещё одного человека. Бежевый плащ с заклёпками, начищенные до блеска сапоги и его собственная гордость — шляпа, подаренная каким-то известным подпольным контрабандистом. Кенни слегка машет Элизабет рукой, пока Найл, не замечающий мужчину сзади, начинает терять терпение. — Я сказал тебе повернуться, мразь! Сейчас же! Выстрел. — Не ори на неё, — твёрдо произносит Кенни, подходя ближе. Живот Найла наливается кровью, которая просачивается через рубашку, растекаясь алым пятном. Док медленно поворачивается, теряя равновесие. — Кенни… Как же… договор? — сипит Найл, медленно опускаясь вниз. Потрошитель смеется. — Он перестал быть для меня выгодным, главнокомандующий. Отныне я преследую более масштабные цели, чем защита такого выродка как ты. Элизабет раскрывает рот в немом удивлении. У неё есть шанс сбежать, но девушка почему-то не двигается. Ситуация выбивает её из колеи, и всё что она сейчас может — это слушать, вникая в каждое слово. Что за чертовщина здесь творится? Какой договор связывает убийцу и главнокомандующего? Рука рефлекторно нащупывает документы, убеждаясь, что они никуда не делись. Будто через касание она сможет отыскать ответ. Кенни смотрит на девушку, и его рот медленно искривляется в улыбке, обнажая слегка пожелтевшие зубы. Морщины снова напоминают трещинки, и Элизабет вновь кажется, что изнутри что-то виднеется. Что-то жуткое и… настоящее. Подлинная личность, скрывающаяся за маской безрассудства и безумия. — И как бы мне не хотелось этого признавать, но моя мечта не сможет сбыться, если ты останешься в живых. Так что… Выстрел. — Твоя. Выстрел. — Смерть. Выстрел. — Для меня. Выстрел. — Необходима. Тело Найла содрогается каждый раз, когда Кенни стреляет в него, и Элизабет будто прирастает к камню, не в силах пошевелиться. Только чуть зажмуриться, когда очередная пуля вылетает из дула с оглушающим звуком. Потрошитель встает прямо над главнокомандующим и, позволяя себе улыбнуться, вновь жмёт на курок. Контрольный выстрел в голову. Остановка сердца. Смерть. Кровь стремительно растекается по крыше как алое озеро. Оно медленно подступает к ногам Элизабет, и девушка лишь хмуро смотрит на него, всё ещё не понимая, что происходит. «Найл уже мёртв? Почему ты не бежишь, Элизабет! Или тебе тоже всадили пару пуль в голову?» Кенни поворачивается к девушке, и ей начинает казаться, что он идёт по воде. По тому кровавому озеру, которое разливается внутри него. По костям, которые он ломал собственными руками. По телам, которые он самовольно убил. Иисус во плоти… — Так уж и быть, — Потрошитель протягивает ей руку, пока Элизабет мечтает на неё плюнуть. Состояние шока постепенно проходит и сменяется лишь пассивной агрессией. — Отдавай мне бумаги и иди на все четыре стороны. За все восемь лет я уже понял, что ты только и умеешь, что лезть не в своё дело, но сейчас я даю тебе добровольно съебаться отсюда. — Пошёл нахер, Кенни, — Элизабет вспоминает его слова, и в глазах сверкает огонь. — Просто пошёл нахер! — Почему ты никогда не слушаешь меня? — Кенни отклоняет голову набок, смотря наигранными щенячьими глазами. — Отдай документы, и мы спокойно разойдёмся. — Нет, — резко бросает Элизабет, смотря на заклятого врага исподлобья. — На меня твоё вранье не действует. Потрошитель становится суровее, медленно наступая. Девушка пятится назад, но продолжает смотреть мужчине прямо в глаза. Они оба готовы бросится друг на друга, но сдерживаются собственными мотивами. Для Элизабет сейчас главное донести документы. Как бы ей не хотелось выцарапать Кенни глаза и всадить те же шесть пуль, простреливая каждый орган. И сегодня она добьётся своего. Первым сдаётся Кенни. Он снова налетает на девушку, берёт её за плащ и заставляет её тело безвольно повиснуть на его руках. — В прошлый раз, когда я так сделал, тебе было очень страшно, — Потрошитель наклоняет девушку ниже, и она прикусывает губу, пытаясь дотянуться сапогами до каменной опоры. И не закричать. — Вот только сейчас тебе ещё страшнее, так ведь? Я и тогда мог тебя скинуть, но сейчас сделаю это с большей вероятностью. — Отпускай, — голос дрожит, но он звучит настолько громко и угрожающе, что Кенни вскидывает брови, мимолетно показывая своё удивление. — Давай, вперёд. Ты же хочешь этого?! Хочешь видеть, как я наконец подохну?! Потрошитель морщится и крепче сжимает плащ в руках. А затем самодовольно хмыкает. — Хорошо, я сброшу тебя. Только сначала заберу то, что по праву принадлежит мне! Он убирает одну руку и тянется ей к жилетке. Элизабет жмурится, понимая, что это конец. А затем её глаза резко раскрываются. Пульс зашкаливает и отдается эхом в голове. Виски пульсируют, а температура тела поднимается до градусов сорока. Дрожащими руками она тянется к клинку, ещё не осознавая, что творит. — Элизабет! — кричит Потрошитель, но уже поздно. В руках у Кенни остаётся лишь никчёмный клочок ткани. Обезумевшими от страха глазами он смотрит на девушку, и время будто бы вновь замедляется. Она наконец вспомнила. Вспомнила, что сказала Кенни перед тем, как он пощадил её шесть лет назад. «Если судьба вынудит тебя держаться за неё, то… Отпускай». И Элизабет доказала. Доказала, что верна этой фразе как самой себе. Что она дышит ей как воздухом. И даже сейчас, падая вниз, она повторяет её у себя в голове, тихонько нашептывая. Это и есть свобода — пойти наперекор судьбе, отдав последнее, что у тебя есть. Собственную жизнь. Собственное тело на растерзание ветру, когда щеки обжигает, а в уголках глаз появляются слёзы. Когда волосы спутаны, а конечности парализованы. Но в душе царит покой. Невыносимое спокойствие, да такое, что глаза закрываются, а губы расплываются в грустной улыбке. Пусть это её последний вздох. Пусть это её последняя слеза, скатившаяся по щеке. Пусть это её последняя улыбка, появившаяся на лице. Она посвятила их свободе. Тому, за что была готова умереть с рождения. И даже сейчас, пролетая последние этажи, Элизабет не жалеет. Она всегда была верна себе. И она это доказала, совершив прыжок в бесконечность. В неизвестность, с которой столкнётся сразу же, как её позвоночник коснётся земли. Как все кости раздробятся, а кровь хлынет из новых ран. Перерождение болезненно. Но свобода заслуживает этого. Заслуживает её собственное тело. Заслуживает её переломанные кости и кровавые реки. Заслуживает её слезы. Заслуживает все её чувства: радость, печаль, ненависть, горе, счастье, страдания… Заслуживает её душу, которая готова разорваться прямо сейчас и разлететься на тысячи осколков, которые превратятся в устрашающий град, осыпая землю и уничтожая всё живое. Но судьба отказывается отпускать её. Она тянет свои руки, падая вслед за ней. Хватает, заключая в мнимые объятия. Отдавая Элизабет собственные крылья, испачканные в чужой крови. Прижимает ближе, чувствуя, как девичье сердце трепетно бьётся.***
— Решила покончить с собой, даже не дав мне объясниться? — знакомый голос раздаётся как-то отдалённо. Элизабет чувствует тепло его тела и невольно, всё ещё пребывая в предсмертном бреду, жмётся ближе, согревая заледенелые конечности и ощущая, как сердце у обоих бьётся слишком быстро. — Почти так, Леви.