78 дверей

      Липкие струйки пота лились с загорелого лица, падая с челки вниз, на сухую землю. В горле стоял ком, к глазам подступили слезы, а Эрвин быстро моргал, пытаясь спрятать их и, опустившись на одно колено перед холодным телом, держался из последних сил. — Как же так вышло, Моблит?.. — с трудом подавив дрожь в голосе, выдавил Эрвин. Он мягко, почти невесомо держал бледную руку Ханджи, что в бессильном жесте свисала, как легкая лента. Тело ее выглядело ужасно: глаза, некогда большие и яркие, теперь осунулись и запали внутрь. Рот искривился в мучительной уродливой улыбке, которая была похожа не на улыбку вовсе, а скорее на последствие защемленного нерва после длительной агонии пыток. Никогда еще Эрвин не видел таких грустных улыбок. Волосы взлохмаченные, как будто женщина ворочала головой, извиваясь от боли. И много, безумно много ссадин и порезов, как после взрыва. — Громовое копье. Она кинула его и не успела отлететь. Газа не хватило. Я нашел-то ее не сразу, думал, все нормально. Это же Ханджи, — Моблит поднял заплаканные глаза на командора, — это же наша Ханджи! У нее всегда все было под контролем, командор! Как такое… Вообще могло произойти?.. — Ситуация вышла из-под контроля? Почему закончился газ? Я же лично распорядился, чтобы вас снабдили самым лучшим оборудованием и провиантом! — голос Эрвина сорвался на крик. На замену немой едкой скорби пришла разрушительно горькая обида, гнев затмил его рассудок. Он был готов прямо сейчас разорвать того, кто по своей безалаберности решил не доложить один комплект газа, поленившись и убежав пораньше на обед. — Бронированный титан атаковал нас изнутри в стенах, а Звероподобный, подчинив Неразумных, обстреливал камнями снаружи. Шансов практически не было. Все новобранцы погибли. Ханджи пыталась убить Бронированного, пока того отвлекали Жан и Армин, но не удалось. Почти весь газ ушел на мелких — от них пришлось отбиваться по пути. На ответ не хватило сил. Как же так, как же так? Ханджи была не только лучшим бойцом и капитаном Разведки, но еще и самым близким другом Эрвина. Они знали друг друга миллион лет, тренировались вместе, поступали, сражались бок о бок. Столько секретов они друг другу доверили, столько любви подарили. Всегда шустрая и теплая, она смеялась громче всех, энергично подбадривая и находя разумное решение из самых сложных ситуаций. Но этого больше не будет. Уже завтра ее комнату разгрузят, личные вещи сожгут, и на воспоминание останется лишь один темный, местами порванный клочок бумаги, что так бережно хранил Эрвин у себя в кабинете. Корявым, почти схожим с детским почерком, было выведено: Поздравляю с повышением, товарищ-командор-Эрвин!! :) Такую забавную глупость, что была свойственна только его подруге, он ценил особенно нежно. Иногда раздражался, когда та без стука врывалась и начинала кричать, или же проливала на него кофе, пока неслась в свой кабинет, быстрей записывать новую мысль. Но всегда добродушно улыбался, когда она виновато извинялась, скривив глупую рожицу, чтобы рассмешить друга. Где же это все сейчас? Ответ Эрвин знал прекрасно. Он поблескивал между толстыми стволами сосен и шершавой корой.

***

      С рассветом Эрвин умчался в лес. На пути ему встретилось три титана, которых, к тому же, удалось обойти. В предрассветное время они не активны, и это сыграло на руку командору. он скакал, остервенело сжав вожжи и ноги на бедрах несчастной лошади. Сердце его бешено билось, на скулах выступили желваки. Перед глазами маячил образ странной ветхой избушки. Ее хозяин, право, впечатлил Эрвина не меньше: красивые, густые волосы были аккуратно выстрижены в незамысловатой прическе. Эта черта незнакомца показалась командору очень забавной и, даже, милой. Холодные глаза, подобно металлическому лезвию заглядывали прямо в душу. Казалось, он знал все. Все, о чем думает его посетитель, что хочет и чего боится. А карты — так, просто для отвода глаз, не более. Настолько поразил Эрвина новый лесной знакомый. Дорогу он нашел быстро, лишь немного потоптавшись на опушке. Подойдя к хижине, точно был уверен, что хозяин там, но зайти внутрь почему-то не решался. Робко постучав два раза, прошел внутрь, сморщившись от громкого скрипа двери. Леви раздраженно дернулся на звук, однако завидев, кто к нему пришел, немного поменялся во взгляде. Это было первое, жалкое, совершенно незаметное изменение, что Эрвин смог подметить. — Что опять? — Леви остался сидеть за столом. Он явно был чем-то занят: по всему периметру поверхности разбросана пыль от сожженных благовоний, в центре стоит колода. Новая, не та, что он использовал раньше, и выглядит совершенно по-другому. Красная, с маленькой окантовкой на рубашке, что Эрвин не смог разглядеть издалека, но ему показалась, на ней изображены ящерицы, соединенные вместе. Этот странный орнамент ничего не сказал ему, лишь еще больше запутав, — а впрочем, я итак знаю. Хочешь спросить, знал ли я, что она умрет? Эрвин сглотнул. — Что? — Знал. — Но почему вы не сказали? Это какая-то шутка? — глаза командора засверкали яростью. Безразличное выражение лица напротив вселяло злость и негодование, — вы предупредили, что могут быть потери, но о ее смерти и слова не было! — Тч, — Леви скептически поднял бровь. Казалось, реакция командора очень удивила его, —а зачем? Глупо бояться того, что должно произойти.* Если бы я сказал, ты бы остался в стенах? Эрвин молчал. Почему он злится? Леви ни в чем не виноват и, к тому же, сейчас прав, как никто другой. Если бы он узнал, совершенно точно поехал бы. Но сейчас он жив. Благодаря Леви? — Я не могу понять, зачем? Ханджи была моим близким человеком. Я бы предпочел свою смерть ее. — Ну хорошо. Сейчас тебе ничего не мешает броситься в пасть гиганту, так что давай. Но от меня чего хочешь? Я выполнил свою работу, я тебя спас. Но ты все равно недоволен. В чем тогда смысл ее смерти? Она умерла за тебя, чтобы ты мог жить с чувством удовлетворенности, узнав правду, за которой так долго гнался. Уверен, что смысл твоего существования заключался в раскрытии тайн и спасении человечества? А может, ты просто пытался заполнить пустоту и личностное нищенство, вцепившись в одну благородную идею клешнями? Что скажешь, Эрвин? Сейчас мой поступок не кажется таким нелогичным? Что тут было ответить? Эти слова пронзили командора в самое сердце, будто сорвав всю оболочку и ткнув в истину. Вот правда, за которой он всегда гнался. Уродливая правда, что он нашел здесь. — Леви, я… Могу ли я придти еще раз? — спросил мужчина, обернувшись через плечо у двери. В ответ сверкнула лишь незаметная улыбка. Можно.

***

       Ночью Эрвин долго не мог уснуть. Мысли о сегодняшней поездке заволокли его голову, беспокоя весь рабочий день и мешая сну. Что же это за человек такой — Леви? Если Ханджи была бы сейчас жива, то обязательно подверглась бы расспросу. Но она не жива. Воспоминания о подруге болезненно кольнули в груди. Леви был прав. С самого начала — Эрвин бы не смирился со своей смертью. Он предпочел бы жизнь. Но разве его можно в этом обвинять? Можно или нельзя — он все равно винил. — Что уж теперь можно поделать? — Эрвин устало потер переносицу. Глаза слипались и, откинув голову в теплую подушку, его разум заволокло туманом сна. Спал Эрвин плохо и мало, в основном за своим столом, после чего все тело затекало и уныло болело. Поэтому сейчас, обессиленный и истощенный, он провалился в глубокий сон. — Где я? Вокруг было темно, но мужчина смог разглядеть слабо освещенный тусклым светом горящих свечей коридор. Выглядел он странно и необычно, больше походящий на… — Храм? Сейчас Эрвин смог оглядеться хорошенько: длинные, украшенные цветной мозаикой стены переливались в полусвете теней. На них изображены люди в странной одежде, над головами запечатлены светящиеся полукруги. Их лица спокойные, благоговейные. Но одна мозаика заинтересовала его по-особенному. Молодая мать, держащая на руках младенца, с таким же странным полукругом над головой, выглядела ужасно несчастной. Лицо ее было худое, румянец покинул юные щеки, волосы целомудренно спрятаны под плотной тканью темно-синего платка. Эрвин долго рассматривал изображение, а потом поднял голову на потолок. Весь исписанный в пастельных красках, он источал особую благодать. Продвигаясь дальше, мужчина вышел в огромную залу. Здесь было тихо и очень, очень хорошо. Помещение заполняли несколько людей. Некоторые из них негромко, совсем шепотом говорили что-то, устремив глаза на большие картины с золотой окантовкой. Похожие на те, что Эрвин видел на мозаике ранее, но больше и четче изображенные. Три человека, спрятавшись по пояс за ширмой, пели красивую мелодию на незнакомом языке. Их голоса нежно перекликались, создавая трогательные мотивы, издалека похожие на звучание утренних птиц. Иногда они звучали жалостно, будто моля о чем-то, иногда громко и восторженно, восхваляя кого-то. Эрвин затаил дыхание, внимательно вслушиваясь в слова поющих. Пройдя дальше по коридору, он вышел к большой круглой комнате. По периметру горели свечи на подставках, издавая приятное пощелкивание горящего воска. Тут также были картины, но меньше по масштабу и выложенные в мозаике. В центре стоял большой стул, больше походящий на трон: отделанный зеленой бархатной тканью корпус и сиденье, с украшенными маленькими драгоценными камнями подлокотниками. Сзади красовались расписанные библейскими* сюжетами двери алтаря. Взгляд Эрвина приковало знакомое лицо. На амвоне*, одетый в темно-фиолетовую лоснящуюся ткань, сидел Леви. Голову его венчал позолоченный пилеолус*, лицо источало мудрое благоговение и святость. Веки полуприкрыты, руки скрещены в двух персях. Вокруг было никого, лишь Эрвин и молодой иерофант. — Леви, я… — Тише. Бог всегда с теми, кто в Нем нуждается, — протягивая один скрижаль, медленно проговорил Леви. Голос его был наполнен нежной снисходительностью, что характерна обычно доброму учителю к своему ученику, или отцу к любимому сыну. Эрвин поспешил принять скрижаль. Вдруг тело его заполнилось теплом и благодатным светом. Подняв глаза, он обнаружил лишь темную пустоту.

***

      Свет из окошка ввалился в комнату, падая на лицо сонного командора. Уже рассвело. На улице были слышны первые птички, что гласили о начале нового дня. Два часа до подъема. Эрвин не сможет уснуть.