***
«подготовьте аптечку» всё, что получает прислуга в доме, заранее зная: ёсана не оповещать. кто-то уходит к нему, дабы задать банальный список вопросов и услышать пожелания, пока гамма готовит всё нужное, приказывая за альфу, чтобы ушли те, кто может разозлить господина. пак последний раз больше года назад так дрался с саном; и тот, и предыдущий раз не запомнились особым позитивом. мало кто с болью в теле будет сильно рад происходящему вокруг: шум, слабость, кровь, лекарства, что неприятно жгут, и прочие издержки жизни. холод на улице немного окрыляет, но не бодрит сильно. на дворе уже больше девяти вечера… темно. пусто. блондин заходит в дом, сразу отдавая порванный галстук и одаривая всех рыком вместо ответа на любые вопросы. нос чуть припух, хоть ким и успела приложить лёд, губа кровит. пара связок явно потянуты, рассечена бровь, на белой рубашке россыпь бордовых капель, а сам старший выглядит мято. одежда скрывает ещё и синяк на ноге от пинка, а в горле тот же вкус крови, по причине чего хрипнет голос. парень смотрит на перевёртыша, глотая обезболивающее и просит перенести все лекарства в спальню. как бы красив не был кан, драка есть драка, и раны нужно обработать, в чём поможет всё тот же зайка, которого за годы жизни бок о бок с альфой научили даже такому. сонхва сплёвывает неприятный кровавый осадок, запив его водой. сам чувсвует, что от него отдаёт алкоголем и бергамотом. такое себе сочетание, учитывая нелюбовь кана к источникам этих запахов. альфа ложится на кровать, отдавая себя в распоряжение ёсана, по просьбе которого снимает рубашку, и морщась от боли в плече. ёсан привычно закрывает за собой дверь и поворачивается к старшему, цепляясь пальцами за рукава огромной толстовки, скрывающей ажур, которым украшено тело зайки. перевёртыш нехотя принюхивается и больше ничего не спрашивает, хватая в руки пакет со льдом, заживляющую мазь, тампоны и перекись. кан не глупый, поэтому лишь коротко просит снять окровавленную рубашку и начинает обработку синяков. сан опять начал драку, и его хозяин отстоял свою честь, пусть и таким. странным способом. после ответа на очевидный вопрос «что опять натворил сан?» кан опускает уши и продолжает обработку с уже меньшим энтузиазмом, но прежней осторожностью. его альфа хочет спасти страдающего от тирании омегу, это очень благородно и безусловно хорошо, но внутри вечно волнующегося омеги селится сомнение: вдруг он переключит внимание на этого спасенного, и ему останется снова ждать течку, чтобы в итоге остаться одному. ёсан немного мотает головой в неверии собственным волнениям. это абсолютная глупость. перевёртыши меченые, и хва любит его хотя бы как послушного зайку… сонхва наблюдает, рычит и вновь утихает. чувствует ту ревность, которую выдает ёсан лишь телом. пак знает эти привычки, взгляд, движения. когда он только принял секретаря ким на работу и впервые его вещи пропахли апельсиновым соджу, кан похоже себя вел: фыркал и не желал подходить, однако на грозный тон вернулся в роль омеги и покорно прижался. сейчас он, несмотря на эти показатели своего отношения к происходящему, заканчивает перебинтовывать потянутую связку и приступает к разбитой губе, игнорируя природный рык старшего — это нормальная реакция на боль при озлобленности внутреннего зверя альфы. зайка дует на губы после обработки и по-детски мило чмокает место ранки, прикладывая к воспаленному носу пакет со льдом. омега о хозяине в такие моменты хочет заботиться как о маленьком крольчонке, чмокая в места ушибов и поправляя упавшие на лицо пряди светлых волос. он влюбляется, когда видит эту детскую беспомощность, этот чересчур взрослый и строгий взгляд и крепкое тело. это всё тот же хозяин, просто ёсан слишком сильно умиляется в глубине души от того, что сейчас ему требуется немного внимания — больше ничего не болит? — поправляет крепление чулков и вскоре обращает внимание на взгляд старшего, опуская ушки и немного нависая над мягкими чертами лица. парень смотрит в глаза напротив, отрицательно мотая головой. хотя плечо всё также немного ноет, как и шея, видимо, потянутая во время резкого поворота, или вроде того, но это уже мелочи, к утру это сойдёт почти полностью. не впервые, что теперь. — мне пришло смс, о снятии круглой суммы. заинтриговал, — ведёт широкой ладонью по бедру, нагло проходясь по спине, задрав толстовку. — у меня не так много сил, но полюбоваться тобой я хочу, а что будет дальше… решим по ходу, — давит на ложбинку между лопаток, буквально вжимая зайку в свои губы. голос хриплый, всё из-за того же почти сошедшего кровавого осадка в гортани. альфа прикусывает мягко-сладкую губу, смакует вид перевёртыша и улыбается коротко на реакцию его тела, после раскрывая челюсть и с приоткрытым ртом ожидая чужих действий. ёсан выгибается под чужими прикосновениями и отвечает на поцелуй, мелко вздрагивая от ладони на прохладном теле. смотрит в глаза старшего и улыбается хитро, рьяно отвечая на сладкий поцелуй и громко вздыхая при попытке альфы углубить его. кан чувствителен, и каждое прикосновение сонхва приносит ему удовольствие, что порою сильно бесило, но сейчас это приносит странную и лёгкую радость. ёсан отрывается от крепких губ и позволяет стянуть с себя уже не такую нужную ткань, помогая с этим, стоило только посмотреть на пораненную руку. тело зайки закрыто тонким кружевом чёрного цвета, четко обводящего контуры хрупкого тела. довершают образ кружевные чулки на кожаном креплении, обхватывающем бёдра, и аккуратный галстук-бабочка из чёрного шёлка на шее, скрываемый до этого высоким воротником толстовки. руки, украшенные кружевными рукавами с короткими рюшками и удерживаемые тонкой красной лентой, завязанной на бант, осторожно легли на чужой оголённый торс в состоянии сжатых в подобие лапок пальцев. омега любит казаться невинным и недосягаемым, но при этом желанным и доступным для чужих прикосновений, потому что хочется так. таковы правила их игры. — я посчитал, что этот наряд должен вам понравиться, — зайка смущённо опускает ушки и улыбается уголками губ в ладонь, пока снова не чувствует тёплые прикосновения, греющие остывшую кожу и выбивающие из лёгких надрывный вздох. более он не говорит ни слова, заранее зная, чего от него ждут. сонхва требует от него красоты а-ля танец, изредка имеющий продолжение в виде минета или же кана на собственных бёдрах, что чаще всего — обычное наслаждение телом. паку не лень, он правда просто вымотан болью и хочет расслабиться. касания и поцелуи — очень хороший способ разгрузить мысли. ёсан сам по себе — успокоительное с осторожным, но ощутимым осадком возбуждения, что селится в клетки тела и чарует, заставляя кровь быстрее циркулировать по телу. его хочется всего. потому что сонхва любит всё своё. любит владеть, знать, что его уважают и подчиняются. любит чувствовать власть. и ёсан эту любовь чувствует в чужом взгляде, в крепких ладонях и в короткой ухмылке, поднимаясь с чужих коленей с короткими, но привычными размышлениями относительно того, что должно произойти. в местах коррупционного предоставления интим-услуг, или борделях, это назвали бы приват-танцем, но между этими омегой и альфой отношения давно пересекли границу дозволенного, когда подобное можно было бы назвать приватными услугами: альфа слишком устаёт от работы, а омега безумно скучает без чужой ласки, выуживая внимание по крупицам. не факт даже, что сегодня что-то дойдёт до чего-то большего, но сегодня ёсан не один, и от этого его сердце приятно подбрасывает, пока младший слезает с кровати, помогая сонхва поменять положение на сидячее. была бы его воля, пак бы неделями сидел рядом с ним, не отпуская. кан незаметно вздыхает, когда в очередной раз плавно машет бёдрами под тихую музыку из динамиков ноутбука, проводя ладонью по телу с представлением более крупных и тёплых рук вместо собственных. последние два дня хозяин слишком часто рядом, проявляет знаки внимания и показывает себя не только как хозяина, но и как альфу, заставляя омегу вспоминать те приятные ощущения, которые ему дарит одна только терпкость горького шоколада при чужом возбуждении. сколько бы омега не был рад чувствовать мягкий запах горьковатой сладости, более глубокий и терпкий привкус любимого запаха на языке ему по душе куда больше самого факта его наличия. пока малыш размышлял, он сам не заметил, как вновь оказался на крепких бёдрах старшего, вдыхая терпкий привкус какао в приятном запахе и ощущая собственным телом чужое возбуждение, не считая горячих рук на талии. руки пака всегда аномально горячие и греют, кажется, даже душу малыша, что забывает о стыде, развязно целуя и оттягивая блондинистые волосы с тихим полустоном от резкого толчка, и спускается лёгкими поцелуями до крепких бёдер, невольно облизываясь и нервно стараясь расправиться с чужими штанами. в нос быстро забивается яркий и горький аромат, и кан теряется в собственных ощущениях, в какой-то момент теряя связь с реальностью. перед этим он успевает только подумать, что сегодня и вправду очень странный и слишком приятный день.***
каннам. частная больница сеула. — твоя омега точно не будет волноваться? или ты просто каждое утро обливаешься солёной карамелью для моих нынешних слов поддержки? — минки грустно усмехается, смотря на лежащего в палате с простреленной рукой друга, который только хмурит брови и достаёт из-под подушки конверт с каким-то непонятным шифром. — когда будешь ехать домой, занеси это дворецкому, он отдаст в нужные руки, — юнхо протягивает конверт и отдёргивает его на секунду, прищуриваясь. — если увидишь омегу в доме и хоть кому-то скажешь — лишишься детородного органа. — как скажете, господин чон, — сон уже серьёзно кивает и выходит из палаты, выходя из больницы до машины, пока юнхо по памяти восстанавливал письмо, в котором одни только привычно сухие факты и короткая подпись «юнхо» в конце. брюнет следит глазами за вошедшим в палату бетой и поправляет волосы здоровой рукой, рассматривая рану на второй. вопросов со стороны работника он не услышал, тихо усмехнувшись. уже всё объяснили. чон коротко машет головой от резкого порыва злости: если бы не было глупой перестрелки из-за глупости поставщиков, никто бы не погиб и не поранился. альфа рычит от сильной боли и всё равно терпит, смотря в окно. снег. юнхо не очень любит снег из-за странной реакции кожи на него, но был бы совсем не против пойти на ярмарку со своим омегой, пока не понимает: опасно. хонджуну лучше всегда быть дома под его защитой, чтобы ничего не случилось, а не рядом с жадным до редкостей обществом, что готово с руками и ногами вырвать себе кусочек такого чуда, не спросив у него про чувства. юнхо в очередной раз приходит к немного эгоистичному, но в корне верному решению: он никому ни за что не отдаст своё чудо и будет защищать, даже если не будет выглядеть как любящий хозяин, а как типичный диктатор или конченный эгоист. так будет лучше для хонджуна.***
минки останавливается у двери особняка своего друга и даже постучать не успевает, как ему открывают дверь. сон шагает внутрь, поймав взглядом неловко выглядывающую пару серебристых глаз с белой макушкой и шоколадными ушками. это чудо определённо в стиле старшего, и альфа даже не удивится, если омега не особо вышел ростом: юнхо любит всё, что может оберегать, всё, что меньше него. — господин чон просил передать это. сказал, что вы сами все поймёте, — шатен покидает особняк с поклоном и идёт к своей машине, помня наказ старшего. теперь этот омега — ещё больший секрет.