christmas miracle.

ёсан кивает и надевает поверх чулков зимние джинсы цвета ночного неба. кан редко надевает их, но радуется, что его размер не изменился, и он влезает в них. поверх теплого свитера ложится черный пуховик, в котором зайка тонет, по-смешному зарываясь носом в поднятый ворот, когда прячет голову под капюшоном, прижимая ушки к голове и подходя к хозяину. вещи уже в собраны, на теле тёплая и удобная одежда. сонхва дожидается ёсана, и они садятся в машину, на заднее сидение которой старший кладёт рюкзак. он уверенно жмет на педаль газа. впервые за долгое время вокруг никого. только они. омега в приятной тишине пальцами перебирает резинку на рукавах куртки и бросает короткий взгляд на сосредоточенного на дороге альфу. сонхва всегда любил поездки. он помнит, как семья пак часто собиралась в поездку, обязательно забирая перевертыша. пусть и находясь в образе зайчонка, младший помнит горящие от предвкушения поездки глаза. молчаливый и немного трусливый от природы малыш любил долго наблюдать за тем, как альфа занимался бумагами и уроками, заранее зная, что подобная занятость будет происходить после вовсе не в стенах особняка. сейчас же они были одни. двое, кажется, влюбленных человека. хотя… какое там. сонхва навряд ли это признает так легко, но он давно любит. это чувство выше первой слепости по отношению к омеге из-за его запаха и обаяния. любовь — это навека. это так, чтобы и друг, и семья в одном лице. пак когда-то давно был во власти этих глаз. скорее всего, в подростковом возрасте, потому что в восемнадцать уже не был таким. смотря на зайку, не было того непонятного чувства где-то в груди, всё утихло, но на самом деле приелось в хорошем смысле слова. стало частью жизни. грубый поцелуй утром, на прощание, и вечером во время встречи. редкий секс. совместные ужины. монологи о работе. былая яркость и острота ощущений спали, сменившись простым комфортом. этот вес на груди, тяжелое дыхание, мягкая шерсть, нежно щекочущая шею. альфа просто не отметил, когда без кана и вечера не переживёт. без его нахождения тут, под боком. а омега даже не заметил, как перегорел этот конфетно-букетный период в их отношениях, а тепло стало так привычно делить пополам, не имея много времени на частое совместное время. сонхва научил его правильно и вовремя граничить между четкостью с осознанием и чуткостью с пониманием, чтобы временами ощущать на себе теплые, греющие прикосновения и отдавать свое тепло в ответ. сейчас же сонхва паркуется на достаточно живописном холме и с усталостью отпускает руль. он был здесь пару раз. в детстве. с мамой. это были одни из лучших лет в жизни. ему бы хотелось в эти женские объятья, чтобы легкие заполнялись ароматом лимона, чтобы до горечи на корне языка. но время прошло. былого назад не вернуть. жизнь есть жизнь. все по другому теперь. — идем, — открывает дверь младшему и подает руку, утягивая к обрыву. — подожди здесь, — уходит, только чтобы достать подарок для своего перевертыша. хорошо знает, что кан мало в чем нуждается, но недавно внимательные глазки засияли ярче, когда на американских прилавках появился один роман. пак сумел выкупить перевод до выхода в корее. книга хороший подарок, особенно для ёсана, поэтому он должен оценить, раз в свое время упомянул её пару раз в редких фразах, дергая хвостиком. — надеюсь, тебе понравится, — улыбается, обнимая со спины и показывая серебристую обертку с алым бантиком. — позже выпьем вина, — целует в шею, смотря вперед, на лоскут пестрого города и леса. прижимает к себе делится теплом и не думая забирает свою часть. ёсан кивает и прижимает ушки ближе к голове, пока на пушистой шерстке и волосах медленно оседают большие снежинки, застревающие где-то между прядями и тающие из-за горячего дыхания сонхва, к которому зайка тянется за вниманием, прижимая подарок к груди с характерным для оберточной бумаги шуршанием и опираясь спиной о крепкое тело, зная: ему не позволят упасть. он верит в своего альфу больше, чем во что-либо на этой планете. — тут красиво, — говорит тихо, наблюдая за клубами пара, вышедшими вслед за его выдохом. — спасибо, — чуть поворачивает голову, задевая мокрой шерсткой открытую шею, и оставляет на линии скул мягкий, почти детский поцелуй, возвращая голову в обратное положение и скрывая яркую улыбку в глубоком вороте куртки. сонхва только улыбается на сказанное, а сам оторваться не может от омеги. слишком уж хорошо с ним так стоять. однако скоро начнется салют. нужно подготовить все к его просмотру. старший отстраняется от кана и разворачивает машину, и теперь, открыв багажник, можно наблюдать за природой. пак стелит плед, и, достав два бокала, зовет ёсана. при свете звезд и луны все кажется волшебным, даже приближающийся перевертыш, что, стоя поотдаль, был очерчен красивыми огоньками города и казался искрящимся видением. однако старший нежно касается носом носа, разрушая иллюзию и с огромной радостью ощущая тепло зайки. наливает вино и, включив обогрев машины, садится туда вместе с младшим, вбирая в легкие холод. — за счастье? — приподнимает хрусталь, обращая взгляд на младшего, на чей кивок улыбается, чокаясь, но останавливает, предлагая выпить на брудершафт. ёсан соглашается. кан точно понимает теперь, что любил всегда и сейчас нет никакого смысла обижаться на прошлые пропажи на работе и бесплатную работу психологом. ёсан любит этот голос, который ночами напролет рассказывает об ужасных работниках, которых некем заменить, об огромных трудностях работы директором и прочих нюансах жизни альфы, а порой шепчет что-то с рыком, неразборчивое и жутко будоражащее сердце, из-за чего омега был готов расплавиться в крепких руках и делал это. он чуть улыбается губами, сильнее прижимаясь к старшему. вокруг только они, легкие и пушистые снежные хлопья, два бокала вина, любовь и пара мгновений до начала того самого салюта, за которым они приехали. ёсан рассчитывал встретить рождество в другом месте, но не думал, что все выйдет так волшебно. кан отпивает сладковато-ледяной напиток и улыбается, смотря на переплетенные пальцы свободных рук. впервые не хочется ничего другого, кроме того, чтобы эти мгновения длились вечно и рядом веяло любимым горьким шоколадом, который давно стал роднее собственного. зайка уже приблизительно знает план на эту неделю и поджимает губы от таких мыслей, уводя горящий взгляд в сторону и улавливая дыхание хозяина рядом с пушистым ухом. омега знает, что, если повезет, гон его альфы начнется после того, как они приедут, или на следующий день, а в другом случае будет труднее добраться до дома, но он зайка смелый, правда, зависимый от своего обладателя, хотя это не плохо. кан втягивает два запаха: морозная прохлада и растопленные какао бобы, которые только-только превращаются в будущий шоколад и имеют горький, слепляющий дыхательные мешочки вместе с альвеолами в одно липкое месиво, но от этого только приятнее. приятно осознавать, что этот запах только он может ощущать настолько близко, только ему можно тихо, пока хозяин спит, пропитываться этим горьким ароматом. — спасибо за это рождество, союджа, — ёсан говорит тихо, чуть распрямив спину и возвращаясь в прежнее положение после легкого хруста, и в следующее мгновение поднимает голову наверх. небо разгорается тысячами огней, озаряя ночную тьму своей красотой и красочностью. напоминает взрыв радуги или именно тот самый конец всех падающих с неба звезд, которые исполняют желания, рассыпаясь от такой тяжести тысячами огней. ёсан смотрит завороженно, секундно роняя голову на плечо сонхва и возвращая ее в обратное положение, и не ловит момент, когда тянет губы в улыбке, озаряя эту ночь еще одним личным огоньком сонхва. — они похожи на звезды, которые падают с неба и после исполнения желания разбиваются на тысячи кусочков… такие же яркие и потухающие через пару мгновений… — впервые говорит так много за один раз и наконец кладет голову на крепкое плечо, допивая остатки вина в бокале и прикрывая глаза под приятный треск фейерверка. он молчит о том, что ему бы здесь остаться и быть самым счастливым, уложив голову на плечо старшего и улыбнувшись от тепла в холодный снегопад и горьковатого привкуса самого приятного запаха в мире; молчит, что им стоит почаще бывать в таких местах вместе и вообще быть вместе. молчит, потому что понимает и знает, что сонхва думает о нем, но слишком занят. зайка старается не думать о «потом» и наслаждается «сейчас», слабо улыбаясь от вида последнего, самого яркого и долгого взрыва и пропуская момент, когда был выпит второй, а затем третий бокал вина, немного расслабивший тело и мысли. кан не замечает, как изредка туманится взгляд, а прохлада становится расслабляющей, разгоняющей по телу легкие мурашки и слабые покалывания на кончиках пальцев. сонхва за талию поддерживает ёсана, что выпил уже три бокала, как и пак, но младшего алкоголь сильнее разморил. альфа смотрит на яркую улыбку и с чистым сердцем подливает еще вина, таким образом опустошив бутылку. поверх ладони перевёртыша руку кладет и к своим губам тянет, чтобы глоток сделать и после поцеловать мягко, смакуя более теплые, чем обычно, губы. позволяет младшему допить алкоголь и сам свой бокал осушает, забрав хрусталь у кана и сложив все обратно в рюкзак. — ты, когда выпьешь, становишься слишком милым, — улыбается ярко и помогает поудобнее устроиться на все том же пледе в багажнике своей машины. если заставить его признаться, то сонхва нехотя, но ответит, что одной из его целей было споить любимого ради этой поддатливости и возможности немного поиграть с ним, пока тот не думает о правильности и моралях. в висок целует, губами по щеке мажет и улыбается хитро. — вовсе я не милый, — зайка дует губы и не сдерживается, целуя первым. сонхва манит к себе, и младший сдается, прикрывая глаза и целуя в ответ, тянется за порцией положенного тепла, получая во много раз больше, и не замечает, как голову совсем сносит, а поцелуй становится все более громким. ёсану кажется, что его просто отключит от концентрации желаний в один момент, но его альфа снова помогает, заставляя жарко выдохнуть от прохлады по телу из-за расстегнутой молнии. а сонхва прикусывает чужой язык и ладонь на шее располагает, удерживает, не давая шанса отстраниться, и целует неспешно, наслаждаясь каждой секундой. любит, чтобы в голове слабая дымка, а в легких — иланг-иланг, такой успокаивающий и без того расслабленное тело. пак отрывается и позволяет себе продолжить этакую игру. он на себя перевертыша тянет и собачку его молнии медленно опускает все ниже, смотря в помутневшие глаза и снова целуя. редко когда позволяет так спокойно делать со своим тело что угодно в плане отметин и засосов, но сегодня можно. рукой опирается позади себя, чтобы не рухнуть под ёсаном, и низко стонет, запрокинув голову с довольной ухмылкой. нравится так сидеть и тело обожаемое к себе прижимать, влажные поцелуи на коже ощущая, и забывать про то, что альфа, просто оставлять этот факт на время и позволять кану чуть больше обычного. вплетает руку в мягкие локоны и оттягивает, дабы через секунду поднять младшего на руки и, чмокнув в носик, перенести на переднее сидение и пристегнуть. лучше самого перевертыша знает, что того скоро в сон потянет, поэтому поступает так. быстро собирает остаток праздника и усаживается за руль, пряча ещё не проявившиеся метки на шее под шарфом. в жизни не признается, что нравится то, как перевёртыш потом, слегка забывшись, улыбается виновато и ушки к голове прижимает, вспоминая эти мятые моменты зайка немного недовольно мычит, когда у него забирают возможность чувствовать своего владельца, но уже через секунду улыбается, чуть морща носик и укладывая голову на крепкое плечо с прикрытыми глазами. ёсан следит взглядом за альфой, поймав очертания идеального лица и прикрыв глаза с улыбкой. тело окутывает приятный запах, и младший погружается в дрему с лёгким причмокиванием припухших губ. — отдыхай, — альфа заботливо челку с глаз убирает, заводя автомобиль, и на газ жмет, вскоре выезжая на дорогу и сбавляя скорость, чтобы не тревожить чужую дрему или вовсе крепкий сон. у омеги губы чуть покраснели, а волосы в домашнем беспорядке, на который смотреть приятно, ведь от него домом веет, и это греет поболее любого пуховика и теплой постели. по приезде сонхва заботливо поддерживает зайку за руку, мягко целуя в лоб. на душе тепло и спокойно, аж дурно от такого, потому что даже эти чувства сильны и в голову ударяют дюже сильно… пак кивает прислуге и помогает любимому, пока у самого чуть ноет потянутое плечо. это настолько слабая боль, что даже думать не хочется, поэтому блондин отмахивается от предложения помощи и следует за ёсаном в комнату, успевая только ладонью накрыть стакан с водой и не давая выпить таблетки. — не стоит, лучше отдохни. выглядишь уставшим, — по шее носом ведет, успокаиваясь, но, когда кан льнет так послушно, ему самому начинает сносить голову. алкоголь делает свое дело, сколько бы не пытался альфа успокоиться запахом омеги. — пойдем, — просит оставить на столе ненужные противозачаточные и к ванной комнате тянет, чтобы щелкнуть замочком и поцеловать требовательно. кажется, снова теряет рассудок, подчиняясь этому змею-искусителю, но ему это только нравится. — но, союджа… — ёсан бросает взгляд на оставленную пластинку таблеток и все же идет за старшим, отвечая на поцелуй и окончательно забываясь. не хватит ли? уже подряд дня три друг друга до потери сознания желают, но все еще с жаждой страсти роняют вещи на пол. сонхва не скажет, что ему много, его омеги будет всегда мало, даже сейчас, когда он ноги стройные разводит, уже только в джинсах оставшись. ему мало. он чулки в два движения стягивает с кана и оскал демонстрирует, все же отстраняясь, дабы снять последние клочки ткани, что так мешают сейчас. в отражении зеркала альфа и его зайчонок, что кожа к коже прижимаются и руками по телам водят, будто стараясь доказать в сотый раз, что они только друг другу принадлежат. сонхва на шее своей засосы видит и позволяет зайке новые ставить. сейчас можно, закрывшись в кабинке душа, выпустить хриплый полустон-полувыдох и включить воду, что теплым потоком тела омывает и вынуждает волосы на глаза опуститься. пак видит, что перевертыш чуть мешкает в его руках, будто понять пытается, куда и как встать лучше — как тебе удобнее будет, ёсан~а, — в губы выдыхает, прижимая к себе и смешивая слюну с водой, что как-то расслабляет отчасти. младший смотрит в любимые шоколадные глаза своими янтарными с уже расширенными зрачками и прикрывает веки, как только его снова целуют. четко и властно, как они привыкли, с легкими укусами и привкусом горького шоколада. шатен делает шаг назад, упираясь спиной в прохладный кафель и размещая пальцы на крепких плечах аккуратно, чтобы больно не сделать, сжимая пальчики только на более здоровом плече. ёсан отрывается с лёгким чмоком и с наслаждением касается кончиком носа до щеки, проводя кратко по коже и чуть улыбаясь. мокрые волосы давно облепили глаза, ушки обвисли, а с шерсти вниз падают ручьи теплой воды, только их обладателю немного плевать, когда он приоткрывает губы в тихом стоне из-за заполненности в теле. кан развернулся спиной к старшему, чтобы им двоим было удобнее, и уперся лбом в немного скользкую кафельную плитку. сонхва толкается резко, врезаясь бедрами в бедра. опорой через время делает кафель, положив одну ладонь на руку ёсана и слабо сжав. второй рукой по впалому животу и груди ведет, чуть задерживаясь на шее, и смотрит на песочную кожу, на то же место, чтобы как напоминание след остался. рычит тихо, прикрывая глаза, и замедляется намеренно. себя и кана мучает, заставляет сознание дымкой покрыться, хочет, чтобы приятнее было, когда темп наберет. и толкается рьяно с новой силой. не отмечает, когда подходит к пику, и лишь в сторону кончает, успевая не допустить сцепку, пока ещё успевает думать. не даёт развернуться и, огладив тело, скользит двумя пальцами в ещё чувствительное нутро, заставляя дрогнуть. ёсан дышит сбито, стараясь быстрее поймать волну наслаждения и успокоить нарастающее желание. хозяин слишком редко бывает настолько ненасытен, поэтому в периоды течки он продолжает быть слишком чувствительным, и сонхва пользуется этим, часто доводя до истомы без надобности заполнять его тело членом. кан не отрицает факта нужды в теле альфы, но временами его совершенно не устраивает абсолютная слабость и бесконтрольность собственного поведения в такие моменты, прямо как сейчас, когда он слепо толкается бедрами вперед и без малейшего стыда кусает губы сонхва в ответ, тихо постанывая в поцелуй и кончая во второй раз. но перед глазами давно все расплылось, а мозг и подавно уже не думал о чем-то важном. мыслей впринципе не было, есть только он, его любимый альфа и желание, тихо горящее внутри и распространяющее в теле легкость и спокойствие. — ёсан~а, — альфа послал принципы и рамки дозволенного сейчас. большим пальцем на нижнюю губу давит, чуть оттягивая ее и целуя, с языком, так, чтобы потом вспоминать стыдно было. хотя, о чем это мы? сонхва не бывает стыдно. альфа только мочалку берет и гель для душа, нежно проводя по уставшему телу. пена плавно стекает вниз, забирая остатки сил из двух тел. — господин пак, я люблю вас, — зайка поднимает голову с чужого плеча и поднимает янтарный взгляд на старшего, разглядывая родные черты лица сквозь мокрые волосы, упавшие на лицо, и опуская голову с почти виноватой улыбкой на припухших губах. — не только за то, что вы делаете для меня… во всех книгах, что я читал, это было более красиво, но я могу только так. вы же знаете, перед течкой я всегда теряю рассудок и логику… — говорит негромко, забирая мочалку в свои руки и медленно проводя ею по груди старшего с все той же смущенной улыбкой. — я тоже тебя люблю, мой зайчонок, — целует в лоб и обнимает, после помогая дойти до кровати и расположиться на ней. прислуга поменяла простыни. они шелковые и темные. немного холодят, но если подождать, то становится тепло, особенно если рядом находится любимый и тёплый альфа, с которым ничего не страшно, пока он находится прямо под боком. ёсан улыбается расслабленно, когда сильнее прижимается под пуховым одеялом и понимает, что как минимум ближайшие пару дней хозяин просто не посмеет его оставить. кто-то назовёт это банальностью и омежьей слабостью, но это действительно счастье для маленького зайчонка, жмущегося к своему альфе доверчиво слишком. это их собственное счастье.