Больше не отпущу

      — Приятель, ты там в порядке? — пробасил Раз-Два над ухом Боба. — Тебе вчера неслабо прописали, — Боб уловил нотки беспокойства в голосе, который пробирал до костей, заставляя покрываться гусиной кожей с головы до ног.       — Вчера? — он сощурился и тут же понял, о чём толковал Раз-Два. Правая бровь явно была рассечена, но кровь уже запеклась, образовав неудобную заскорузлую корку. Ахуенно. Будет ещё один шрам в его коллекции.       — Судя по тому, как трещит мой череп, нас снотворным накачали. Скорее всего, уже утро или день. И, кажется, мы с тобой в полной заднице, дружище.       — Да ладно. Давай пока без паники.       Боб надсадно захрипел и попытался подвигаться, но тут же убедился в том, что делать это крайне нежелательно. Если, конечно, он планирует избежать умопомрачительного стояка. Он шумно втянул воздух носом и непроизвольно уткнулся в шею Раз-Два. Сразу понял, что его попытки взять себя в руки наивны и безнадёжны.       — Вот ведь чёрт, — простонал тихо, запрокинув голову.       — Эй, Бобски, ты тут мне не вздумай стояка словить, — прочитал его мысли Раз-Два, прикинув всю занятность их положения. Хотя его собственный мотор уже гулко лупился о рёбра. Боб догадывался, что это точняк было не от страха.       — Не волнуйся, большой мальчик. Трахнуть тебя сейчас я при всём желании не смогу. Хотя очень, очень хочу. Мяяяуу…       Боб вытянул шею и замурчал Раз-Два почти в самое ухо, от чего тот задрожал и покрылся мурашками, на секунду утратив часть контроля. Почти тут же грозно рыкнул и боднулся головой, на что Боб тихо заржал, прикусив кончик языка, и с наслаждением сжал пальцы на вожделенной заднице.       — Я тебе сейчас трахну, сволочь гомосячья! Отпусти сейчас же мой зад, пидрила недоделанный! Этот больной ублюдок свой язык тебе в самую глотку совал. Я даже издалека всё видел!       Раз-Два обессилено взвыл, не понимая, что вообще он тут несёт. Принялся брыкаться, в бесполезной попытке оттолкнуть от себя возбуждённого — сука, возбуждающего! — говнюка. Чем только усилил давление на собственный изнывающий пах, придавив Бобски к стенке ящика.       — Ты ревнуешь, Раз-Два, — Боб тяжело дышал. Каменный стояк упирался в бедро взбешённого и явно не менее возбуждённого Раз-Два. Не в состоянии больше противиться, Боб решил себя отпустить, прижался губами к мощной шее, на которой ещё отчётливо красовался след от его зубов.       — Что ты плетёшь? Я не… Твою мать! — Раз-Два взбрыкнул ещё раз. — Боб… Прекрати, блядский засранец! —  попытался снова боднуть стервеца, но уже совсем не так уверенно.       — Не могу… — выдохнул Боб, легонько прикусил его шею и тут же зализал горячим языком.       Голову Боба нещадно сдавило, а сердце колошматилось так сильно, что страшно было даже рот открывать. Солёная кожа была такой вкусной, жилка под его губами и языком трепетала и билась так быстро. Было жарко. Казалось, вот-вот он расплавится и растечётся бесформенной лужей по дну долбанного шкафчика. Член болезненно ныл, дёргался и упирался в ширинку… и ногу Раз-Два. Тот даже перестал материться и дрыгаться, только стискивал зубы и откидывал голову в сторону, молча подставляясь под ласки, но всеми силами стараясь не застонать.       Боб не стонать уже не мог. Он скулил и похныкивал, тёрся ширинкой о бедро Раз-Два, как молодой кобелёк, продолжая сжимать руками чужие ягодицы. Несколько месяцев у него не было никого, ближе собственной ладони. Раз-Два просто не давал ему шанса найти того, с кем он мог бы даже по-быстрому перепихнуться. И сейчас Бобби хотел его так, как никогда и никого. Да что там… Он всегда хотел его, с первого дня их знакомства любил его всей своей маленькой душой и желал. Не просто банально и извращённо. Он мечтал по ночам о его грубых ласках, о том, как мог бы ласкать его сам и заставить забыть, кто он и где, и зачем, и постоянно шептать и шептать о том, как сильно он любит. Боб не задумался бы ни на секунду, если бы пришлось умереть за Раз-Два.       Сейчас он тёрся о него вздыбленной ширинкой, и перед глазами расплывались цветные круги. И говорить о любви было жутко страшно. А ласкать шею Раз-Два — так сладко, но категорически мало. Но проклятые, сука, тринадцать сантиметров разницы в росте сейчас казались милями. Сам Раз-Два явно не собирался его целовать, а дотянуться до желанных губ в таком положении Боб не мог, как бы ни пытался.       Он ещё раз сжал пальцы на упругой заднице и вдруг обнаружил неожиданную свободу в кисти одной руки. Правый наручник оказался застёгнут не до конца. Боб покрутил запястьем, один раз, ещё и наконец вытянул руку из недостаточно узкого браслета, совсем немного стесав кожу.       — Ух-ты… Иди сюда, любовь моя.       Прежде, чем Раз-Два успел сообразить, в чём, собственно, дело, Бобби положил на его затылок левую руку, на которой ещё болтались наручники, а свободной ловко скользнул ему прямо в ширинку, которую уже исхитрился расстегнуть.       — Бобски, ты… Ах-х… мать твою, что же ты делаешь, блядский ты сучонок?!       — Тихо, Тихо… Заткнись, Раз-Два, — рявкнул тихонечко Боб, — я просто ласкаю тебя, — и крепко сжал ладонью каменный член.       Он был горячим и твёрдым, и таким идеальным, что хоть скульптуры с него лепи. Боб обласкал пальцем напряженную текущую головку, умирая от желание ощутить его в себе. Снова прижался ширинкой к крепкой чужому бедру. Член в его штанах уже почти дымился, а по телу волна за волной разливались предоргазменные судороги.       Бобски потёрся ширинкой ещё раз и ещё, продолжая лениво надрачивать член Раз-Два и ласкать его шею. Тот молчал и сопел, и толкался навстречу наглой руке, а Боб понимал, что ему нужен более тесный контакт. Внизу всё скрутило. Кончить хотелось уже до слёз, но ни как не получалось.       Решение пришло неожиданно. Боб улыбнулся сам себе и вытащил руку из ширинки Раз-Два, на что тот разочарованно зарычал, с силой вцепился пальцами в сочную задницу Бобби.       — Хочешь кончить, любовь моя? — прохрипел Боб, задыхаясь от ахуительно сладкого ощущения чужих рук. — Я тоже хочу. И ты должен мне помочь.       — Если ты не заметил, я всё ещё связан, чёртов ты пидарёныш.       — Твои руки мне не нужны. Вернее, нужны, конечно, но не сейчас. Сейчас они как раз на нужном месте.       Бобби вернул свою руку в штаны Раз-Два и нежно сжал его член, который тут же призывно дёрнулся. А его хозяин снова зарычал, как ягуар на случке.       — Поцелуй меня, — прошептал он и потёрся изнывающим пахом о чужую ногу. — Пожалуйста…       Раз-Два секунду помешкал, но всё-таки наклонился и влепился в его губы, застонав при этом с таким облегчением, что у Боба голова кругом пошла. Как только в его рот толкнулся жадный язык, Боб отчаянно заскулил, дёрнулся и спустил в штаны, как ему показалось, годовой запас спермы, краем сознания радуясь, что рубашкой, которая сейчас задралась, можно будет немного прикрыть всю эту еботню, когда они выйдут. Если выйдут.       Раз-Два неохотно отпустил рот Бобски. Боб судорожно сглотнул и скользнул вниз, устроившись между ног возбуждённого кореша.       — Ну, иди ко мне, детка, — проговорил он тихо и хрипло, и прежде, чем Раз-Два успел разразиться очередными проклятиями, накрыл напряжённую головку губами. К тому моменту напряжение достигло критической точки, и стоило колом стоящему члену погрузиться несколько раз во влажный трепещущий рот, как он тут же взорвался, выплеснув горячую сперму, которую Боб с удовлетворением проглотил.       Красавчик Боб медленно поднимался на ноги, с чувством неприкрытого восторга и счастливой улыбкой, ныряя обратно под закованные руки Раз-Два. Тот в свою очередь пытался отдышаться, всё ещё разморенный оргазмом. Ему столько всего хотелось сейчас. Хотелось видеть эту улыбку счастливого мальчишки, но мешала проклятая темнота, хотелось прижать засранца к себе и никогда не выпускать из объятий и в то же время нестерпимо чесались руки его придушить. И последнее всё сильнее преобладало по мере того, как последние волны удовольствия постепенно отступали, и на их место приходило жгучее чувство стыда и праведной злости на свою собственную слабость.       А Боб, в свою очередь, хотел рассказать Раз-Два о том, как он любит его, но так же понимал, что даже теперь тот не готов это услышать. Возможно, теперь даже меньше, чем когда-либо. Он ощущал его нарастающее напряжение всем телом, оно пробирало Боба до самого позвоночника, вместе с гнетущим молчанием, грозя в пыль раздавить его кости. И это было просто уничтожающе больно. Гораздо больнее всего, что он испытывал когда-либо прежде.       Поэтому в тот момент, когда до их слуха донеслись голоса и лязганье металлических засовов, Бобби ощутил заметное облегчение. Кто бы это ни был, он был благодарен ему за своевременное появление.

***

      — Глянь-ка, и замок амбарный повесили, — усмехнулся Мямля, разрезая огромными кусачками металл, как мягкое масло.       Раз-Два слышал всё будто сквозь вату. И дело было не в дверях, пока ещё разделяющих их со спасителями. Сейчас его мозг был занят совершенно другим, стараясь осмыслить произошедшее с минимальным ущербом для его же душевного здоровья.       Как оказалось — вполне предсказуемо — их заперли в железном контейнере, в самой безлюдной заднице Лондона. Внутри, помимо железного ящика, где их закрыли, была куча разного непонятного хлама. Скорее всего это было хранилище из разряда давно забытых или попросту брошенных.       Когда ящик открылся, друзья оба сощурились от яркого света, который лился через широко раскрытые двери контейнера. Боб, не дожидаясь Раз-Два, прошмыгнул под его рукой и вышел наконец из не состоявшейся братской могилы, отмахнувшись от назойливой мысли: «И жили они долго, и почти счастливо, и едва не умерли в один день».       — Я смотрю, вы серьёзно подготовились, — Раз-Два кивнул на кусачки в руках у Джонни.       — А, это? — Джонни Фунт неопределенно пожал плечами, и его рот разъехался в слащавой улыбке. — Пришлось за ними вернуться. Тем более, что вам в тот момент было всё равно не до нас. Звукоизоляция, знаете ли…       Договорить ему не позволил ощутимый удар в чревное сплетение, от которого Джонни согнулся и захрипел сквозь откровенно мазохистский смешок.       — Прости, Джонни, но тебе пора научиться не раскрывать рот, если ты не намерен спеть, пожрать или отсосать кому-то, — констатировал Мямля, достав из кармана отмычку для наручников, но не особо торопясь ей воспользоваться.       Раз-Два одарил Джонни красноречивым взглядом, мысленно мотая его кишки на кулак и временно игнорируя Красавчика Боба. Тот стоял в дверном проёме и неуклюже поправлял рубашку, стараясь максимально прикрыть ей ахуенно заметное пятно на мотне.       — Какого хрена произошло? — Раз-Два окинул внимательным взглядом Мямлю, в попытке отвлечься и оценить ущерб в виде бесчисленных ссадин и двух чётких синяков под глазами у кореша. — Кейс? Он у вас?       — Кейс уже у Арчи, наши бабки в машине. Об этом можешь не беспокоиться, — успокаивающе запел Мямля, как будто пытался угомонить нерадивое дитя. — Пришлось нам обратиться к твоему адвокату за помощью, Бобби. Берти помог отследить твой сотовый.       Раз-Два стиснул зубы и обернулся: действительно, мобильник Красавчика Боба валялся на полу ящика. Всё это время он был выключен и лежал прямо у них под ногами. На их счастье эти ублюдки либо не блистали умом, либо же просто благополучно проебали этот момент. Упоминание об этом педике Берти неприятно резануло по слуху, но Раз-Два сразу же отмахнулся от этой неуместной сейчас эмоции.       Боб упрямо и нетипично молчал, так и не поприветствовав Мямлю и Джонни привычными сдержанными репликами и открытой улыбкой. В любом другом случае Раз-Два бы это побеспокоило, но только не сейчас. В данный момент он лишь с нетерпением ждал, когда его освободят от проклятых наручников, и как только наконец это случилось, он сделал то, что сделал. Сам от себя не ожидал, как так вышло, и прихуел от этого не меньше, чем Джонни и Мямля, и Бобби, который от увесистого удара в нижнюю челюсть повалился на пыльный пол навзничь.       Разумеется, Боб удивился меньше всех. Он нервно дёрнул плечом, отмахнувшись от подскочившего к нему Мямли, и уронил голову на руки, сложив их на согнутых коленях. Джонни на всё это лишь театрально дёрнул густыми бровями, пизданул какую-то псевдофилософскую муть и чинно, как павлин, прошествовал к машине, откуда припёр бутылку с водой и салфетки. Как ни странно, но эту помощь Боб принял почти охотно, потому что до жути хотелось пить и кровь из разбитой губы текла прямо в рот, оставляя неприятный металлический привкус.       — Какого блять хера, брат? Что на тебя нашло? — Мямля уставился на кореша, пока тот пытался впереть, что и нахуя он только что сделал.       Раз-Два стоял и смотрел на Бобби, который сейчас сидел на полу с разбитым лицом. Чувство вины резко так накатило и стало настолько всепоглощающим, что захотелось руку себе отгрызть. И член отстрелить к ебеням, чтобы никогда не вставал на лучшего друга.       Нет, с членом, конечно, был перебор, а вот к психиатру обратиться не мешало бы. Вскользь поймав до боли знакомый щенячий взгляд сине-зелёных глаз, Раз-Два тихо ругнулся и просто вышел на улицу глотнуть наконец воздуха.       Пока он выкурил одну единственную сигарету, Мямля насквозь успел просверлить ему череп, втирая привычную хрень о том, какой «ахуенный человечек наш Бобски». И о том, «что бы там ни случилось — это случилось, и никто в этом не виноват, и это не обязательно плохо». Пиздел он так складно и не затыкался на протяжении пары минут, пока Раз-Два не пригрозил затушить свой окурок о его длинный язык, а потом заставить сожрать и то, и другое.       В машине Раз-Два сел впереди, Мямля был за рулём, а Джонни настырно окучивал Бобби на заднем сиденье. Подкатывал долго и раздражающе, хотя и ясно было, что с его стороны это лишь неуместные шуточки. Но это всё равно заставляло Раз-Два стискивать зубы до крошева эмали и радоваться тому, что сейчас у него нет под рукой ствола. Пока в конечном итоге Бобски не отшил засранца, заявив, что «с мужиками он завязал, и на всякий случай с бабами тоже».       — Что ж, господа, приятно было с вами работать, — насмешливо скопировал Джонни «дядюшку» Арчи, когда Мямля остановил Рейндж Ровер вблизи его дома. — Раз-Два, береги его. Боб — не волнуйся, он уже понял, в чём его счастье. А теперь я должен откланяться. Меня ждут гитара, сигары, вино и разврат.       Мямля надавил на газ и тяжёлый внедорожник грузно дернулся, зашуршав массивными шинами по асфальту.       — Никогда к нему не привыкну, — покачал он головой, мельком взглянув в зеркало заднего вида, будто желал убедиться, что назойливый пассажир не запиздел их Бобби до сердечного приступа. — Куда теперь?       — Меня сначала подбрось, — буркнул Боб.       — Ко мне, — твердо перебил Раз-Два.       — Мне ближе.       — А мне плевать. Мы едем ко мне.       — Тогда я выйду прямо здесь, — Боб в негодовании схватился за ручку, словно собирался выскочить на ходу.       — Сидеть! — рявкнул Раз-Два, потянулся и нажал на кнопку центрального замка.       — Совсем охренел? — зашипел Боб.       — Слегка, — огрызнулся Раз-Два, дав своим тоном понять, что на этом их спор окончен, и тема более обсуждению не подлежит. — Отвези нас домой, чувак. И ни слова, ясно? — он погрозил указательным пальцем Мямле, который всем своим видом излучал напускную невозмутимость. — Можешь хоть всему Лондону распиздеть, но только когда нас высадишь. А пока просто умолкни и смотри на дорогу.       — Я ведь молчу, Раз-Два, ты не заметил?       — Вот и прекрасно. Прекрасно, — Раз-Два шумно вздохнул и откинул голову на спинку сиденья, устало опустив ресницы.       Он отчётливо понимал, что за херня творится сейчас в голове и в душе Красавчика Боба. По крайней мере, отчасти понимал. Потому что его самого разрывали самые противоречивые чувства из разряда, когда хочется одновременно и пристрелить, и нежно оттрахать. И один хрен Раз-Два искренне был уверен в себе: он не гей! Просто если эта ласковая и обаятельная до усрачки сволочь — его лучший кореш — задумал кого-то влюбить в себя, то однозначно не смогла бы устоять даже такая скала, как сам Раз-Два.       Боб на заднем сиденье притих. «Отвези нас ДОМОЙ» — Раз-Два ляпнул это как само собой разумеющееся. Да что такого-то? Будто они уже вместе лет десять или около того. Просто возвращаются домой после общего дела. Чёрт. Мысли лихорадочно метались. Он изо всех сил пытался собрать себя в кучу и вернуть своему облику привычную невозмутимость.       Конечно, Боб твёрдо знал, что этой ширмой он Раз-Два не наебёт. С недавних пор тот научился читать его так же легко, как читал список товаров в каталоге секс-шопа.       Чёрт! Чёрт! А что, если он просто неверно истолковал это слово? «Домой» — ну нафиг. Раз-Два ведь мог говорить о себе. Ну, нет. Он же отчётливо слышал местоимение «нас». Или просто воспринял услышанное так, как отчаянно желал? К тому времени, как наконец их чёрный внедорожник подкатил к нужному дому и остановился прямо напротив знакомой красной двери, у Боба почти случился нервный срыв. Возникло с трудом преодолимое желание выскочить из салона и съебаться подальше, сверкая подошвами.       Раз-Два вышел и открыл заднюю дверь. Боб рефлекторно вжался в сиденье.       — Ты идёшь?       — А если я скажу нет? — поинтересовался он тихо, вздёрнув рассечённую бровь и стараясь подавить подступающую панику.       — Тогда придётся силой тащить, — Раз-Два невозмутимо дёрнул плечом. — Ты же знаешь, Бобски, я так и сделаю.       Раз-Два подмигнул, и щеки Бобби под заметно отросшей щетиной непроизвольно залились румянцем. Страхи и сомнения Раз-Два странным образом испарились. Как только он открыл дверь и встретился с этим сине-зелёным взглядом, то окончательно убедился, что делает всё правильно.       Боб знал Раз-Два почти так же хорошо, как себя самого, и ни секунды не сомневался, что тому ничего не стоило просто взвалить его на плечо и упереть в своё логово. Которое сейчас было единственным на свете местом, где он больше всего хотел бы оказаться. Но, в тоже время, страшно было до жути.       Раз-Два махнул на прощанье Мямле, и тот поскорее поспешил укатить, словно реально боялся, что Боб передумает и забьется к нему под сиденье, как перепуганный насмерть щенок. На первый взгляд выглядел Бобби вполне спокойно и адекватно, но так могло показаться лишь со стороны и тем, кто его совершенно не знает. Он даже моргнуть боялся лишний раз, потому что все это уж слишком походило на один из его горячечных снов. Сунув руки в карманы, он брезгливо отлепил от себя присохшие к паху джинсы и поплелся следом за другом, который шел, не оборачиваясь, но прислушивался к каждому шагу у себя за спиной.       — Почему ты до сих пор его не выбросил? — осторожно поинтересовался Боб уже в квартире, сморщившись на раздражающий звон колокольчика.       Его всего распирало от напряжения, и как всякий, кто от волнения не знает куда девать свои руки, Бобби точно так же не мог найти место своему языку.       — Мне он нравится, — пожал плечами Раз-Два, стягивая за ворот измятую и залитую кровью Боба рубашку.       Боб судорожно сглотнул подступающий ком, на мгновение залюбовавшись крепким телом, частично покрытым порослью тёмных волос. Мужчина перед ним был воплощением мужественности и силы, и ему с каждой минутой всё больше казалось, что ещё минута-другая, и он просто хлопнется в обморок от волнения. Раз-Два, как это ни странно, выглядел абсолютно спокойным и уверенным в том, что он делает. И это ещё больше толкало Красавчика Боба к самому краю.       — Нравится? Эта бесячая хрень? — Боб улыбнулся, наконец немного расслабившись, и принялся расстёгивать рубашку. Предвкушение нарастало, а бабочки в животе вовсю плясали кан-кан.       — Это ведь ты его туда присобачил. Не помнишь уже?       — Помню, конечно. Но ты не ответил: почему ты его не вышвырнул? Я ведь знаю, как он тебя бесит, — Боб перестал улыбаться. Попятившись, он опёрся плечами на стену и смотрел на Раз-Два слегка расфокусированным от желания взглядом, от которого у того уже плавились кости.       — Серьёзно не понимаешь? — Раз-Два сделал пару шагов, преодолев расстояние между ними, и навис над другом, поставив руки по обе стороны от его головы.       Бобби провёл языком по пухлой губе и уставился на губы Раз-Два, плотно сжатые и растянутые в кривой ухмылке. Секунду помешкал и, оторвавшись от стены, впечатался в них поцелуем, просунув между ними наглый язык. Раз-Два тут же вернул ему поцелуй, придавив его обратно к стене всем телом.       Поцелуй был агрессивным и жарким: жёсткие губы Раз-Два и мягкие, податливые — Красавчика Боба, но не менее жадные и требовательные. Рычание, стоны, колено Раз-Два между ногами у Бобби, подпирало пах, давило легко, но настойчиво, от чего у того под сжатыми веками мелькали звёзды. Разгорячённые тела тёрлись друг о друга, ладони сцепились, переплетая пальцы. Оба в срочном порядке нуждались в освежающем душе, но доползти до него ещё нужно было найти в себе силы.       — Раз-Два, сначала в душ, — прохрипел Боб, задыхаясь от возбуждения, когда чужие поцелуи спустились на его шею.       — Похрен, — рыкнул Раз-Два, продолжая свои грубые ласки и распаляя ими Бобби до дикой трясучки.       — Тебе, возможно, а мне нет, — едва нашёл в себе силы простонать Боб, после чего получил ощутимый укус в изгиб между шеей и плечом. Колено Раз-Два сильнее вдавилось в пах, и Боб отчаянно заскулил, едва по новой не кончив в штаны, в которых и без того творился полный пиздец.       — Бобски, ты хнычешь, как кисейная барышня.       — Да похуй. Или душ, или будешь трахать меня силой.       — Не искушай меня, сладкий.       — Чёрт… Ммм…       Обречённо замычав и хватая ртом воздух, Боб закрыл глаза и попытался представить, как собирает по комнате жалкие ошмётки своего самоконтроля. Тем временем нетерпеливый любовник дрожащими пальцами воевал с его задубевшей от засохшей спермы ширинкой.       — Твою мать, да ты литра три туда накончал.       — Думаешь, ты меньше? Я чуть к хренам не захлебнулся.       Раз-Два не ответил. Кажется, он уже просто был не в состоянии связно говорить и даже мыслить. Только зарычал и подтолкнул назойливого чистоплюя к ванной комнате, которая на счастье находилась рядом. Боб поторопился, спотыкаясь и стягивая штаны на ходу, пока возбуждённый друг не передумал. Ещё никогда он не принимал душ так быстро.       Как они оказались в постели — оба, скорее всего, и не смогли бы припомнить. Было совершенно не до того, чтобы улавливать такие незначительные детали. Было жарко, нетерпеливо, местами больно до укусов и гематом. Кровь Красавчика Боба снова сочилась из разбитой губы, и Раз-Два, медленно умирая и разрушаясь на атомы от чувства вины, жадно слизывал её языком. А сам Боб, в свою очередь, мечтал о том, чтобы каждый синяк или ссадина, которую он сейчас получал от разгорячённого Раз-Два, остались с ним навсегда.       Это были ЕГО синяки, живое напоминание о его страсти. И пусть это никогда не станет любовью со стороны Раз-Два, пусть даже он после всего его вышвырнет и больше на него не посмотрит — то, что Боб чувствовал сейчас, стоило всех страданий, и прошлых, и предстоящих.       Так думал Боб. А Раз-Два не соображал ничего ровным счётом. В голове мыслей был миллион, и каждая ускользала, едва он только пытался за неё ухватиться: «Где-то был лубрикант…», «Надеть презерватив? — Нахрен. Хочу его чувствовать…», «Чёрт, не спустить бы раньше времени. Кажется, уже близко к тому…», «Я-не-гей… Я-не-гей… Я-не-гей…», «Как же я люблю тебя, сладкий паршивец!»       Если бы только Бобби мог всё это слышать… Но он не слышал, только чувствовал и пока этого было достаточно.       Придавив Боба к постели своим телом, Раз-Два принимал его ласки, настойчивые, мужские. Ничего в них и близко не напоминало женскую нежность, одна только сила и страсть, которые Боб излучал всеми фибрами. Но при этом словно плавился под ним и был податливым, как свеча, согретая в тёплой ладони. Не прерывая глубокого поцелуя, Раз-Два пошарил в тумбочке рядом с кроватью и наконец нашёл, что искал.       — Смазка? — выдохнул возбуждённо, но игриво Боб, когда ему позволили сделать глоток воздуха.       — Думаешь, ты один развлекаешься с ладонью одинокими ночами? — Раз-Два щёлкнул колпачком прозрачного тюбика и выдавил на пальцы лубрикант. Он был без какой-либо отдушки. Клубничка, банан… Что за чёрт? Он ведь не тёлка и напрочь не понимал этот бред.       — На моё фото дрочил? — Боб подмигнул Раз-Два и со стоном подался бёдрами навстречу пальцам, которые обильно смазывали его вход, чтобы подготовить к вторжению немаленького такого прибора. По телу волна за волной разливалось всё более сильное возбуждение, и предвкушение экстаза долбилось в ушах горячечным пульсом. Бобби искренне ждал всплеска негодования со стороны Раз-Два, но тот почему-то предпочёл промолчать. — Раз-Два, серьёзно?       — Заткнись, Боски, ладно? Просто заткнись, — прошипел шотландец.       А что, собственно, ему было ответить? Соврать, что такого не было? Но ведь было. Да. Именно так. Пьяная ночь после клуба, когда он в очередной раз метался по постели и не мог выбросить из головы этот сине-зелёный ласкающий взгляд. Эту улыбку, когда Боб на прощанье привычно махнул ему рукой и укатил, оставив его терзаться сомнениями: может, всё-таки стоило его удержать…       Стояк был такой, что было больно до невозможности, но как бы он ни старался — не помогало ничерта. Ни порнуха по телеку, ни ладонь, покрытая смазкой. Словно подчиняясь своей собственной воле, пальцы за пару секунд нащёлкали в телефоне фотографию Боба. Полуулыбка этих мальчишечьих припухших губ, совершенно щенячий, но искрящийся взгляд. Достаточно было передёрнуть всего раза три, и Раз-Два получил один из самых искромётных оргазмов в своей грёбаной жизни.       Но наступило похмельное и муторное утро, и он быстро списал всё на пьяную дурь. Он ведь не какой-нибудь гей, в самом деле. Подумаешь, влюблён в своего защеканского кореша. С кем не бывает…       Раз-Два сжал в ладони свой член. В дополнительной смазке тот уже не нуждался, так как давно истекал вязким эякулятом. Задыхаясь от похоти, он ткнулся им в тугую задницу Боба, мучительно медленно растягивая его под себя. От волны совершенно новых ощущений хотелось завыть и скорее начать уже двигаться.       — Тише, тише, большой мальчик, — прохрипел Боб, зажмурившись на секунду от приступа боли.       — Как могу. Потерпишь, неженка, — огрызнулся Раз-Два и осторожно продолжил движение. Остановиться он был уже не в силах. Да Бобби этого и не хотел.       В комнате стало жарко невыносимо, на них обоих и подавно можно было яичницу жарить. Солёный пот проступал и быстро испарялся на разгорячённых телах. И всё казалось на удивление правильным, как будто так и должно было быть. Хотя, если подумать, то почему бы и нет?       — Сильнее, прошу! Ах… Чёрт! Дааа!.. Вот так!.. — скулил Бобби, уже путаясь в желаниях.       Раз-Два двигался, мощно толкаясь, и раз за разом проходился по простате, от чего Боба каждый раз буквально подбрасывало в жгучем удовольствии и заставляло открыться ему ещё больше. С каждым толчком он почти отключался и выпадал из реальности.       — Сладкий сучонок! Ты такой ахуенный! Как же я хотел тебя! — заполошно дыша, признался Раз-Два, скорее не другу, а наконец самому себе.       Обоих от возбуждения сильно трясло, и от этого кровать под ними дрожала и стукалась о стену. Раз-Два понимал, что приближается. Мошонка поджалась, и по телу один за другим будто проходили электрические разряды. Тесная и горячая влажность плотно сжимала каменный член, и это было так непередаваемо хорошо, что хотелось там остаться навсегда. Поняв, что больше не может терпеть, он завел руку между их телами и сжал мокрый и колом стоящий член Бобби. Тот застонал ещё громче и толкнулся навстречу вожделенной ладони.       — Ох, бляяя… Дааа!..       — Ммм…       Они кончили в унисон с громкими стонами и крепкими словечками. Раз-Два всё ещё нависал над Красавчиком Бобом, наслаждаясь им, таки растраханым и разомлевшим, а Боб тихо всхлипывал в послеоргазменной неге и снова думал о том, что, независимо от финала, игра всё же стоила свеч. Но по мере того, как унимался зашкаливший пульс, тревожный колокольчик, с родни тому, что висел у двери, противно названивал, не позволяя удержать за зубами язык.       — Раз-Два, постой. Погоди, — прошептал Боб, когда Раз-Два склонился и стал лениво покрывать его поцелуями. — Если я не спрошу, то просто взорвусь сейчас.       — Говори, — прорычал Раз-Два, не прекращая вылизывать и прикусывать шею Боба, от чего тот снова начал поскуливать с наслаждением.       — Да… Да… Там, в машине, ты сказал «Отвези нас домой». Ты имел ввиду…       — Я имел ввиду НАС. Больше я тебя не отпущу.