***
Красавчик Боб понимал, что должен открыть глаза, но ему категорически не хотелось этого делать. Он вынырнул обратно в реальность слишком быстро и резко, и первым делом его прошил до мурашек знакомый запах: сандал, бергамот, виски и табачный дым. И ещё одна нотка, которую так остро мог воспринимать, пожалуй, только он один. Это был аромат самого любимого и желанного человека на свете. И этот человек находился очень близко. Боб обнимал его руками, прижимался к нему всем телом, уткнувшись носом в изгиб между шеей и плечом из-за разницы в росте. И чувствовал, что и его тоже обнимали. Это было так возбуждающе сладко и в то же время казалось настолько нереальным, что Бобу просто до чёртиков страшно было разлепить непослушные веки. — Бобби, ты там в порядке? Эй, слышишь, не пугай меня, чувак. — Ммм. Что за фигня с нами случилась? Боб наконец разлепил ресницы, но эффекта это действие не произвело никакого, потому что вокруг было темно, как в заднице у Мямли. Он попытался пошевелиться и тут же понял, что руки его закованы в наручники за спиной у Раз-Два, точняк над его упругим задом. Да так удачно, что он мог запросто сжать его пальцами и помассировать сочные ягодицы. Однако нужно было сперва разобраться, в чем вообще дело, и попытаться восстановить цепь событий. Сам Раз-Два находился в точности в таком же невыгодном положении, как и Боб. Руки были в наручниках, он обнимал своего закадычного кореша так плотно, что тот едва мог дышать и шевелиться. Нет, конечно же Боб мог… Он мог вдыхать прямо у шеи Раз-Два мускусный аромат его кожи и умирать от стремительно нарастающего возбуждения и желания провести языком по изгибу, и прикоснуться губами. Ощутить во рту этот умопомрачительный вкус. Пошевелиться и вовсе боялся, потому что его ширинка упиралась точно прямо в бедро объекта его вожделения. Помимо всего прочего они находились в положении стоя, в таком тесном помещении, что обоим было не развернуться, даже будь они без наручников. Сразу становилось понятно, что это было что-то вроде железного ящика, по типу шкафов в школьных раздевалках или дешевеньких фитнес клубах. С той лишь разницей, что ящик был настолько большим, что смог уместить сразу двоих здоровых мужиков. И настолько же тесным, что пропитанный гормонами мозг Красавчика Боба уже закипал, и от возбуждения начинали плавиться кости. Шкаф казался достаточно хлипким, в нем было много щелей, которые обеспечивали свободный доступ воздуха. Остальную информацию о месте их пребывания установить не предоставлялось возможности, потому Боб попытался мысленно восстановить события ночи и одновременно не сдохнуть от похоти. Боб первым поднялся наверх, сжигаемый в спину злобным взглядом Раз-Два, который так и грозил проделать дыру ему в джинсах, оголив его белую задницу. Сразу занял максимально выгодный ракурс, с которого клиенту было хорошо его видно. Его мысли были лишь частично о деле. Неприкрытая ревность и бешенство в глазах лучшего друга заставляли сердце Красавчика Боба биться в заячьем темпе и захлебываться эндорфином, который в свою очередь создавал эффект всем известных бабочек в животе. Боб был воодушевлен, полон надежд и предвкушений, мечтая о том, что будет, когда он останется с другом наедине. Он понимал, что оборона Раз-Два сыпалась на глазах, словно карточный домик, и теперь у Красавчика был почти полный карт-бланш. Это радовало и возбуждало. И, видимо, было написано на лице, потому что, наконец взяв себя в руки, Бобби обнаружил, что клиент очень быстро созрел и вовсю уже щупал его алчным похотливым взглядом, пробираясь им за полурасстегнутую рубашку и под ремень штанов. Он подошёл вальяжно-ленивой походкой и уронил свой зад рядом с типом на кожаный диван, нахально забрав из его рук бокал с Маргаритой. Поймал трубочку губами и языком, заставив мужчину захлебнуться от похоти и восторга. Боковым зрением сразу отметил, что уже находится под наблюдением сразу трёх пар глаз. Они перекинулись с Эдвардом — так тот ему представился — парочкой слов, и Боб развалился на диване, устроившись головой у него на коленях. Клиент смотрел на него с восторгом, который Бобби давно привык видеть на лицах потенциальных партнёров, партнёрш и всех прочих, кто его окружал. Но мечтал увидеть лишь в одних светло серых глазах. Спустя минут десять, когда внимание Эдварда целиком и полностью было отдано в распоряжение Боба, а его шаловливые руки вовсю уже шарили под рубашкой, к ним подлетел «разъяренный» и «полный негодования» Джонни. Развернулась грандиозная сцена, достойная Королевского Театра, в ходе которой пронырливому Джонни Фунту удалось таки как следует прижать к себе Бобби и сунуть свой пропитанный никотином язык ему в рот. Боб даже сказал бы, что отвращения он не испытал. Напротив, он наслаждался… разумеется, не поцелуем: он нежился и купался в ревности и злости Раз-Два, которую тот транслировал по всем доступным частотам. Бобби казалось, что она стала почти осязаема. И все разворачивалось как нельзя удачно и точно по плану, пока до ушей даже сквозь музыку не донеслась до оскомины знакомая русская речь. Эдвард оказался гребаным Эдуардом, а его «няньки», которые выросли из-под пола, как поганки после дождя — двухметровыми головорезами славянской наружности. И были они не одни, а какого-то, блять, дьявола подоспела подмога, о которой Дикая Шайка была ни сном ни духом. Но, тем не менее, Джонни, стоило отдать ему должное, в ходе всей заварушки умудрился ухватиться за кейс, который непредусмотрительно Эдуард отстегнул от руки, когда решил хорошенько помацать Красавчика Боба. Мямля извернулся и зарядил одному из амбалов по затылку рукоятью от револьвера, успев его выхватить из-за пояса. Но должного эффекта это не возымело, и ему нехило прописали лбом между глаз, на несколько секунд отправив в нокаут. Слава Богу, он успел оклематься и откатиться, тем самым избежав появления лишней и совершенно ненужной дыры в своем черепе. Дальше лучше. Ноги пришлось уносить всем по-отдельности. Бобу удалось прошмыгнуть прямиком между огромных ботинок с железными носами одного из громил. Встретила его крепкая и надёжная мужская рука Раз-Два, которая схватила беднягу за шиворот и бесцеремонно встряхнула. Боб от неожиданности прошипел что-то типа: «Какого блять хрена, чувак?» А кореш поставил его на пол со словами: «Я вымою с мылом твой рот, сучонок». И они побежали вдвоём, опираясь на личный и весьма познавательный опыт, что с этими парнями лучше не вступать в отношения, более близкие, чем расстояние, откуда можно расслышать русское «ёб вашу мать, пидоры!». А что было дальше… Вероятно, эти русские оказались шустрее предыдущих.Глава 2
28 марта 2021 г. в 06:06
— Ну-ка, напомните мне, вы все: Я здесь что делаю? — Мямля затравленно осмотрелся по сторонам. В гей-клубе было полно народу и играл какой-то медляк. И всем окружающим было в сущности насрать на четверых, сидящих за столиком в углу.
— В каком это смысле — ТЫ? — Раз-Два сразу же распознал гнусный намек и решил пресечь издевательства на корню. Совсем тут обнаглели все. — Мы сидим здесь вчетвером. Не заметил? — вызверился он.
— Да ладно, Раз-Два, не кипятить. Бобски здесь знают, тебя уже тоже… м-м… Джонни… — Мямля сделал вид, что задумался и глянул на своего соседа по креслу. Тот даже не заметил внимания к своей персоне. Судя по текущей слюне, Джонни во всю уже загибал взглядом Красавчика Боба в самых затейливых позах. — Джонни — это Джонни, — сделал неопределенный жест рукой Мямля и снова затравленно оглянулся. — Твою мать, мы даже в этом углу, как вишенки на торте тут торчим.
Раз-Два было насрать на Джонни. Но достало уже игнорировать эти подлые инсинуации в собственный адрес. Однако в этом был весь Мямля: он любил подъебать его между делом после несостоявшейся отвальной Бобски, к тому же, периодически обвинял в нетолерантности и гомофобии. А сам, чернозадая сволочь, сидел сейчас перед ним и озирался, как последнее ссыкло. Даже ему, Раз-Два, было спокойно. Почему? Потому, что рядом был Боб, его закадычный кореш голубого оттенка, который в случае неуместных подкатов сможет все разрулить. И только, блять, поэтому! Поэтому негодовать Раз-Два предпочёл молча, хотя и весьма выразительно.
— Мямля, я не узнаю тебя. Где же твоё фирменное нахальство? Волнуешься за свою упругую задницу? — съехидничал Джонни, за что тут же был награждён уничтожающим взглядом Раз-Два:
— Лучше поведай нам, Джонни, ты-то какого лысого за нами увязался?
— План подразумевал четверых, — Джон пожал плечами и затянулся сигаретой, выпустив пару сизых колец, которые тут же потерялись в задымленном воздухе. — А ещё дядюшка Арчи зануда и циник, с ним с тоски можно подохнуть. Захотелось на передовой оторваться.
— Так, сразу же договоримся: без сюрпризов, о кей?
Мямля наконец-то взял себя в руки, перестав озираться по сторонам как нашкодивший щенок, и решил всё же приступить к обсуждению предстоящего дела. Которое, нужно заметить, Бобу совершенно не нравилось. Откровенно попахивало непрофессионализмом и ошибочными клише, которые так неосмотрительно подразумевал Арчи.
Среди окружения Арчи в общей сложности было всего два гея: Красавчик Боб и Джонни Фунт собственной неадекватной персоной. Оба они были не совсем геи, а, скорее, би. По крайней мере, в себе Боб в этом плане не сомневался. Он прекрасно удовлетворял свои потребности в постели с представителями обоих полов. Другое дело — настоящие чувства. Но и тут он не мог бы с уверенностью утверждать, что никогда не влюбился бы в девушку. Просто так уж сложились обстоятельства, что в его жизни появился Раз-Два, и теперь весь её смысл закрутился вокруг него.
Эти самые бабочки в животе, о которых все вокруг неустанно твердили. Боб не имел о них представления и долгое время искренне считал, что с ним что-то не так. Он всегда был добрым, отзывчивым, умел нравиться окружающим, и окружающие тоже преимущественно нравились Бобу. Судя по словам многих, люди считали Боба очаровательным, милым, но сам он никогда никого не любил по-настоящему. Раз-Два стал первым и единственным. И Боб понятия не имел, что теперь должен с этим делать.
Он знал, что его лучший друг натурал и, скорее всего, никогда не посмотрит на него так, как ему, Красавчику Бобу, хотелось бы. Он был в этом уверен и до того, как открылся ему, — о чём пожалел уже раз двести, — и тем более после. Особенно первое время, когда тот стал откровенно его шарахаться, а Бобби только старался не умереть от тоски и делал вид, что он всё понимает. Понимающий, всепрощающий Красавчик Боб с неиссякаемым чувством вины.
— Проговорим всё ещё раз, — Мямля, вывернув руки в замке перед собой, щёлкнув пальцами. — Клиент сейчас наверху. Алмазы с ним, если верить осведомителям Арчи. Бобби, сегодня ты — наша Прима, — он подмигнул Бобу, и тот коротко улыбнулся.
Раз-Два, наблюдавший за ним исподлобья, плотнее сжал губы и кулаки под столом тоже. Боб это понял по тому, как напряглись мощные бицепсы кореша, обтянутые короткими рукавами рубашки, и в его животе всё предательски сжалось в тугой узел. Нет, он совсем не наивный влюблённый мальчик-подросток. Но в последнее время всё чаще стал замечать, как Раз-Два смягчился, стал терпимее и податливей. Ещё месяц назад он бы наверняка придушил его за этот укус на шее, на который сегодня все пялились самым наглым образом, кое-кто при этом многозначительно скалился. Однако Красавчик Боб понимал так же, что эти перемены могли означать что угодно. Раз-Два был его лучшим другом и мог попросту его жалеть. И это было бы очень хреново, потому что Бобу нужно что угодно, но только не его жалость.
Тем временем Мямля продолжал дискутировать:
— Бобби поднимается и стреляет глазками точнёхонько в нашего достопочтенного клиента. Который по-прежнему… — он поднял глаза, скосившись на балкон. — …Сидит там в одиночестве. Как только тот ведётся…
— А если нет? — встрял Раз-Два с откровенным раздражением. — Если он не ведётся? Что тогда?
— Боб? — Мямля вопросительно дёрнул бровью.
— Он поведётся, — сдержано заверил с полуулыбкой Боб, пригубив из стакана виски и с наслаждением отметив, как на лице Раз-Два заиграли желваки.
— Раз-Два? — Мямля посмотрел на откровенно взбешённого кореша, едва сдерживая самодовольную ухмылку.
Раз-Два не ответил. Предпочёл снова отмолчаться, потому что кроме сплошной нецензурщины ничего в голову не лезло. А ещё под черепушкой роились самые непристойные мыслишки. В основном о том, как он после завершения дела расправится с мелким засранцем Бобски, который сейчас не сводил с него своих сине-зелёных глазёнок и, похоже, кайфовал от его бешенства. А злился Раз-Два ещё и потому, что прекрасно помнил остальную часть их плана.
— Прекрасно. Двигаем дальше. Джонни: как только Бобби охмурит клиента — подлетаешь к ним с разборками. Максимально агрессивно и с нахрапом. Орите, скандальте, соситесь, привлекайте внимание как только можете. Тогда его няньки точно себя проявят. В противном случае нам их просто не вычислить, и тогда всё бесполезно. На данном этапе вопросы?
— Никаких, — Боб покачал головой, лениво поигрывая зажигалкой, и пока никто не смотрел, подмигнул Раз-Два, который уже приближался к точке кипения.
— Мямля, в тебе погибает великий стратег, — пафосно продекламировал Джонни, подкурив вторую сигарету.
Бобби покосился на него и брезгливо поморщился от одной мысли, что эта ходячая пепельница сегодня, возможно, засунет свой язык в его рот. Красавчик Боб тоже курил, мог выпить, изредка побаловаться снежком, когда совсем припирало. Но, чёрт, этот ублюдок, как соскочил с наркоты, стал топить как пеллетная печь. От его лёгких должна была давно остаться сплошь одна зола.
Мямля в ответ на остроумную реплику Джонни Фунта коротко хмыкнул, но предпочёл оставить её без должного внимания.
— Охранников мы с Раз-Два берём на себя, а вашим делом остаётся клиент, кейс с брюликами, ноги в руки и прямиком на выход. Ждёте нас у машины. Клиент залётный, камни краденые. Искать нас никто не будет, и это есть хорошо.
Наконец он закончил речь и обвёл внимательным взглядом каждого, ожидая возможных вопросов. Боб промолчал, лишь ухмыльнулся, разворачивая мятную жвачку, которую тут же картинно затолкал в рот и начал жевать в своей небрежной манере. Джонни продолжал отравлять воздух никотиновым смогом и растягивать рот в не совсем здоровой полуулыбке, мысленно смакуя предстоящий момент.
Раз-Два всё так же помалкивал, скрипя зубами, словно пропуская через себя все страсти христовы, и расфокусированно пялился на жующий рот Красавчика Боба. Боб в свою очередь пытался сохранить безразличную физиономию, жадно запечатывая в памяти этот взгляд, о котором он грезил бессчётное количество холодных ночей. Он шумно втянул носом прокуренный воздух и хлопнул ладонями по коленям:
— Ну, что, тогда погнали.