***
Альфард чинным шагом проскользнул в слизеринскую гостиную и, мельком взглянув в сторону дивана, устало и возмущённо вздохнул. Гермиона снова оккупировала территорию, заснув на плече Тома, который делал пометки в своём — или сестры — эссе, вероятно, завершая его. Он поглаживал буйные кудри Гермионы и легонько проводил своими паучьими пальцами по её щеке или шее. Казалось, Том ничего не замечал, кроме домашней работы и волос сестры. Но, если приглядеться, можно было заметить, как он медленно и мрачно провожал взглядом разных чистокровных слизеринцев, которые хотели бы сесть на кресла, отделявших от дивана крохотный стеклянный столик, где наблюдались вещи близнецов. Альфарду стало дурно. Он был другом Гермионы. Хотя, может быть, это было ошибочным суждением, однако Альфард уж точно считал её своим другом. Кроме неё, Вальбурги и Абраксаса — ну, и малыша Ориона, который был младше на пару лет, — у него никогда не было никого ближе. И всё же… Было что-то странное во взаимоотношениях близнецов. Том всё своё свободное время посвящал сестре, что было, впрочем, не сильно удивительно, однако Альфард никогда не видел его с кем-то другим. Словно у Реддла не было друзей или хотя бы приятелей. Словно ему никто не был нужен. Кроме Гермионы, разумеется. Она же в свою очередь не подпускала к себе так близко кого бы там ни было. Кассиус Нотт никогда не подбирался к ней так, как это делал Том. Наверное, это было обычным явлением. Однако… В этом было что-то странное, непонятное для других, но понятное для них самих. Всё это казалось чем-то необъяснимым и попахивало магической привязанностью, какую было сложно заключить между волшебниками. Хотя, возможно, это было у близнецов с самого рождения. Так? Гермиона вдруг поморщилась и неспокойно выдохнула, и Том мгновенно отложил свои записи, принявшись массировать её шею. Насколько Альфард знал, у Гермионы очень часто происходили спазмы, когда она не в правильной позе ложилась спать. Магия это чудесно могла исправить, но, видимо, у близнецов уже так повелось. И, вероятно, Тому нравилось прикасаться к Гермионе — это Альфард тоже заметил. Пальцы Тома скрылись за кудряшками Гермионы, и она довольно выдохнула, ощутив, наверное, облегчение от прекращающегося дискомфорта. Всё было очень запутанно, и Альфард не знал, куда себя деть, но эту сложную дилемму решила Гермиона, внезапно открывшая глаза и довольно прищурившаяся. — Альфард, иди сюда. А то стоишь, как не родной. Том вздёрнул бровь, всем своим видом показывая, что Альфард и был не родным. И приобнял сестру за плечи, осторожными движениями потирая её голую кожу. Как же это навевало жесты собственника. Однако… Однако не Альфарду говорить об этом. Может быть, это были какие-то особые, только им понятные действия, считающиеся у близнецов нормой. В конце концов, у всех своё восприятие на всё. И вряд ли он мог определить все тайные, сокровенные моменты единения у Реддлов. У Альфарда не было близнеца, и он, естественно, не мог сказать что-то о близнецовых связях. Но у него были Вэл и малыш Орион. И Альфард уж точно не трогал их так, как это делал Том с Гермионой. Но, видимо, она этого не замечала или, что было ещё более сюрреалистичнее, настолько привыкла, что не обращает внимания. Альфард грузно опустился на кресло, и Гермиона, вся раскрасневшаяся после сна, продвинула свои конспекты ближе к нему. — Я же знаю, что на Истории Магии ты спал, Ал, — проговорила она и пожала плечами, словно ничего такого не произошло. — И постарайся не замечать пометки на краях. Но он заметил. И, беря в расчёт то, что именно Том сидит с Гермионой на Истории Магии, это не должно было быть настолько удивительным, однако блеск в глазах Реддла ослепил Альфарда. На краях были нарисованы разные извилистые линии, имитирующие змей, и надписи. Это был мелкий почерк Гермионы, но он заметил. «Будет ли кровь напоминать джем?» «Смотря при какой освещённости». Через огромный пропуск: «Философский камень дарует вечную жизнь?» «И превращает неблагородные металлы в золото. Тебе зачем, Том?» «Для исследования». «Бессмертие — всего лишь слово. Слово — всего лишь шелуха, пустой звук, Том. Не думаю, что эта вечность что-то значит, иначе формула философского камня была бы известна давно и всем». Альфард не был уверен, поверила ли Тому Гермиона, но он не поверил ни на йоту. Было что-то устрашающее в этих записях. И мрачный взгляд Тома, когда Альфард оторвался от конспекта и посмотрел на него, только подтвердил это. Сглотнуть получилось с трудом.***
Абраксас вёл Гермиону через Большой зал, в джентльменском порыве забрав её сумку со школьными принадлежностями. Он знал, что Реддл редко когда приходила на ужин пораньше. И весь фруктовый пудинг — её любимую сладость — съедали Нотт и Вальбурга, не оставляя и кусочка, на что Том привычно хмурил брови, но не говорил ничего. А надо бы. Гермиона взмахнула кудрями, ослабила серебро-зелёный галстук и размяла жёсткими круговыми движениями ноющую шею. Абраксас мало что сейчас мог сделать, неся две сумки на своих плечах, так что он только недовольно поджал губы. Могла бы дождаться его или Тома. — Солнце, что, опять? — деловито осведомился Том, когда Гермиона тяжело опустилась на скамейку, дёрнув плечами и помассировав закрытые веки. — Просто засиделась в библиотеке. Не бурчи. Она ослепительно улыбнулась брату и клюнула его в щёку, наивно полагая, что Том так просто отстанет от неё со своими нравоучениями по поводу здоровья. Абраксас считал, что, к сожалению, Реддл ничего не оставлял без внимания. Особенно очередную попытку задобрить его. Том прошёлся ладонью по шее сестры, и Абраксас услышал полный облегчения выдох. Гермионе, очевидно, стало немного легче. Однако тотальное игнорирование вопроса по поводу её же благополучия она стойко держала, даже когда Реддл вновь начал вещать о важных аспектах жизни, в числе которых сон в нормальном положении и больше четырёх часов в день. Недовольство, просачивающееся из, казалось бы, спокойного Тома, ощущалось гнетущим облаком над Гермионой. Она подперла зажатым кулаком подбородок и скосила взгляд на брата. — Слушай, Том. Я надеюсь, ты дашь право высказаться Браксу, если я его спрошу о кое-какой вещи, не так ли? Бракс, ответь, Морганы ради: сколько времени мой несносный младший братец проводит за чтением занимательных книг? Абраксас улыбнулся уголками губ, не давая этой улыбке достигнуть глаз. Он ведь бесчувственная груда серебра. — Всю ночь. — Превосходно, — она хлопнула в ладоши, не обращая внимания, как на неё уставились сёстры Паркинсон, больше похожие на разъяренных мопсов, которых Гермиона видела на одной из прогулок до церкви. — И, значит, этот человек говорит мне больше и спать, и отдыхать, а сам тем временем наглым образом втихую изучает?.. — Прорицания, — услужливо подсказал Абраксас. Мгновенно Гермиона преобразилась: стала похожа на эринию, сверкнула презрительно глазами и высоко подняла голову. — Ты изучаешь эту чушь? Я считала тебя умным мальчиком, Том. — Я и есть умный мальчик, — фыркнул тот. — Прорицания — неплохой предмет. На третьем курсе мы начнём изучать его. Пора бы уже в принципе понять, что это за способы гадания, сквозь которые можно узнать будущее. Гермиона, на удивление Абраксаса, отдёрнула руку брата с шеи и, раскрыв ладонь, уставилась внимательным взором на кожные линии, протекающие мягкой закрученной проволокой по всему периметру. — Ах, линия обрывается! Ты умрёшь молодым… — для пущего драматического эффекта она приложила руку ко рту, маскируя улыбку. По крайней мере, Абраксас увидел именно её, мелькнувшую всего на мгновение. Это его однозначно позабавило. Что нельзя было сказать о Реддле, который нахмурился и захлопнул книжку по Прорицанию, взглянув на неё как на врага народа. Гермиона довольно усмехнулась, увидев, что интерес к книжке мгновенно угас, и осмотрела стол на наличие пудинга из фруктов. Абраксас мрачно взглянул на Лето Эйвери, и тот, сглотнув, придвинул Гермионе любимое лакомство. — Спасибо, Лето, — мило улыбнулась она. Да, жалкому Эйвери, а не Абраксасу, но всё же улыбнулась. Пока этого было достаточно. — Блэк, подай джем. Тон Тома, вероятно, напряг Альфарда, потому что он мгновенно забыл о том, что ему самому вообще-то нужно помазать хлеб. Абраксас выдохнул и вытащил из своей сумки домашнее задание по Зельеварению, которое Слизнорт обещал на предстоящем уроке спросить. Хоть профессор и являлся деканом их факультета, но не стоило руководствоваться только этим знанием, как делали Лето Эйвери и Эрниан Розье. К сожалению, они были тупоголовыми осталопами. Мельком увидев, как Реддл подаёт сестре сделанный сэндвич, Абраксас непроизвольно наклонился ближе в их сторону. Гермиона вновь улыбнулась. Снова и снова она улыбалась этим мальчишкам, не подозревая, что Нотт смотрит на свою новоиспечённую подругу по-особенному. Так вообще не смотрели никогда на просто подруг. Этот стеснительный, робкий мальчишка влюбился. Вот только Том наверняка это знал. Иначе почему он прожигал в Нотте дыру размером с кратер? Абраксас вновь выдохнул. Эти дурачки начинали действовать на нервы. Почему обращали внимание только на Гермиону? Святой Мордред, неужели вокруг не было ни единой девчонки? Которая не была Гермионой, разумеется. Он знал, что у Реддла такие же мысли, и впервые в жизни был солидарен с ним, мрачно и тяжело смотрящим на других. Иногда всё это напоминало магический цирк. Но что Абраксас мог сделать? Конечно же, только похлопать Альфарда по плечу и намекнуть, что пора бы на Трансфигурацию. К Дамблдору лучше было бы не опаздывать.***
Нудная очередная лекция от профессора Дамблдора так и осталась для Абраксаса неинформативной. Этот материал объяснял ему отец, будучи уверенным в том, что сыну пригодятся эти знания. Тогда — нет, сейчас — да, поэтому Абраксас мог сделать то, чего не одобрял отец, — расслабиться и полениться. Середина осени — октябрь — почти подходил к концу, преподнеся ученикам Хогвартса очаровательную новость о хэллоунском пире, который будет вечером тридцать первого числа. Гермиона жутко обрадовалась, надеясь украсть в свои проворные пальцы весь фруктовый пудинг со стола. Вальбурга осталась с такой же равнодушной маской, с какой ходит постоянно, когда Абраксас посещал вместе с матерью поместье Поллукса Блэка. Альфард казался вдохновленным, но лишь из-за того, что ему перепадёт цветная капуста с воздушными эклерами, которые планировал поделить на две кучки специально для любящей это лакомство Гермионы. А вот Том… У Абраксаса создалось впечатление, что ему было всё равно. Он, похоже, даже не знал, что будет делать на этом пиру. Корвус рядом черканул на пергаменте слишком громко для Абраксаса, и он чертыхнулся, когда чернильница друга попала на его чистый, ничем не исписанный лист. — Прости, Бракс. Абраксас небрежно махнул ладонью, помогая Лестрейнджу убрать наведённый беспорядок с помощью Экскуро. И только после пытливого, но холодного взгляда Корвуса он вернулся к рассматриванию окна, на котором расчертили точными, жёсткими линиями узоры капли дождя. Небо было пасмурным, завешено плотной тканью туч, играя причудливую мелодию грома, который доносится до Хогвартса с минимальной громкостью. Такая погода стояла почти весь месяц, словно предчувствуя какую-то неприятность. Жаль только, что в ближайшем будущем было мало признаков несчастий. Всё было в относительном порядке, если можно было бы сказать о слизеринцах такое. Гермиона показывала блестящие, неординарные способности на Зельеварении и Травологии. Том всерьёз заинтересовался Защитой и самими Тёмными Искусствами, однако Абраксас понимал, что это влияние было пагубным. Лето и Эрниан то и делали, что пытались втереться в друзья к Реддлу, который их всё время отвергал, и лишь Гермиона посоветовала приглядеться к ним, ведь… «Нельзя быть одиноким, Том! Человек — социальное животное. У него должно быть общение!» Вот только такой выпад не понравился мрачному Тому. «Мне и тебя хватает, солнце, большего не надо». Гермиона лишь устало покачала головой, словно не раз затевала такой разговор с ним. — …Но для начала обследуем теоретическую почву, — голос профессора Дамблдора доносился будто бы сквозь толщу водной глади Чёрного озера. — Это заклинание известно даже вам, первокурсникам. Уверен, что некоторым довелось увидеть в действии ваших родителей изменение… Абраксасу было всё равно на вещания профессора, который подсознательно вычленяет слизеринцев из доброй и белой стороны. Он только подпёр подбородок и вновь уставился на Гермиону, сидевшую впереди него вместе с Ноттом, что-то ей показывавшим. Безусловно, можно сразу было сказать, что от такого расклада Том, деливший парту с Блэком, не был в восторге. Но не то чтобы Гермионе было до этого дело. Она старалась социализироваться, к чему Реддл не стремился, а жертвовать ради принципов Гермиона точно не хотела. Её можно было понять. Всю жизнь провести под крылом младшего брата-близнеца, а потом вылупиться из скорлупы, словно птенчик, увидевший этот мир — именно так представлял всё Абраксас. Других-то вариантов развития событий не было, и делиться с ним никто не будет. Разве что Гермиона попытается рассказать сама, под покровом ярко светящегося солнца в самом дальнем углу библиотеки. Но это было маловероятно. Так что оставалось лишь вести тихое наблюдение за близнецами. — …эссе размером в один фут. Урок окончен, — Дамблдор взмахнул палочкой — и дверь открылась, пропуская в класс морозную свежесть, от которой всегда подкашиваются ноги. Абраксас вышел одним из последних, дождясь Гермиону и привычно ощутив тяжесть её сумки на своём плече.***
Было начало января, когда изменения тронули, наконец, Реддла. В основном он проводил своё время с Гермионой, которая развлекалась в кругу мальчишек — Блэка, Малфоя и Нотта. Иногда к ним примыкали Розье и Эйвери, но никогда — Корвус. Для него это казалось настоящим испытанием, которое он обязательно провалит, несмотря на то, что необходимыми социальными навыками он обладал. Не сказать, что общение со сверстниками доставляло такое удовольствие, какое получали девчонки, обсуждая свежие сплетни, словно произошло как минимум второе пришествие короля Артура. Идеальным Корвусу всегда было одиночество. Тотальное и незыблемое. Он обожал читать в одиночестве, поглощать все внешние раздражители в пустующую тюрьму и всегда приходил в дисгармонию со своим внутренним мирком, когда его беспокоили почём зря. Отец неоднократно говорил, что человек без общения — пустая оболочка. Но если тогда идиоты и более-менее нормальные люди перестанут пытаться его растормошить и втянуть в искусно расставленные сети общения, то был он готов стать ею. Был согласен на всё, лишь бы эти недоумки перестали трогать его из-за расспросов о его отце. Безусловно, фамилия Лестрейндж была слишком громкой и помпезной. Однако имела масштабную власть, тянущуюся хвостом кометы на много миль, и в основном давала возможность быть в тех кругах, о которых сейчас не говорят. Хогвартс ратовал за добрую сторону и был против Гриндевальда, который только-только набирает своих сторонников. Лестрейнджи, к сожалению, связывались с Гриндевальдом незамысловатым способом: умершая тётя Лита была некоторое время одной из его солдат, пока не встретила Тесея Скамандера. В конце концов отец Корвуса разорвал этот бесполезный, болезненный для всей семьи узел и смог спокойно похоронить тётю Литу, от которой остался разве что пепел после того, как Гриндевальд её сжёг сильномагическим, проклятым пламенем. Тесей больше не появлялся в жизни Корвуса и Манон, хотя искренне скучал по тем дням, когда он приезжал и дарил подарки — сувениры из разных стран, куда постоянно ездил по работе. Было грустно, но таковы правила мира — ничто не вечно. Даже счастье. Как только Гермиона отдала конспекты по Травологии, которую она активно изучает самостоятельно, Корвус занял самый дальний и тёмный уголок библиотеки, чтобы никто не посмел беспокоить его. Спокойствие и тишина обволакивали разум, с интересом предоставляли уединение, так необходимое в последнее время. В гостиной Слизерина невозможно было делать домашнюю работу, поэтому Корвус сбежал в библиотеку, куда никто не сунется в субботнее утро. Мадам Жакетта постепенно начала ритуальный обход — как он это назвал, — расставляя отложенные книги на нужные места, ловко лавируя между стеллажами. Она была хоть и не так молода, но и не была пожилой. На самом деле, из-за её вечно метаморфических способностей сложно было определить что-либо настоящее в ней. Когда дверь библиотеки приглушённо отворилась, впуская прохладный зимний воздух в обогретое помещение, он не заметил, как стал потенциальной мишенью для Гермионы, которая, подойдя, ласково улыбнулась и повернулась назад, растрёпывая свой толстый пучок, сквозь который выглядывает волшебная палочка. Тис. — Привет, Корв, — не посмотрев на него, поздоровалась она. — Том, где ты ходишь? Внутри Корвуса всё похолодело. Компания. Ну уж нет. Если одиночества не получилось, то лучше пусть Гермиона одна, чем напару со своим близнецом. Корвус вскинул холодный взгляд на подошедшего Реддла и увидел мелькнувшую собранную копну волос удаляющейся Гермионы, которая по-своему была добра к нему — слишком нелюдимому и безразличному. — Должно быть, Гермионе понадобились её записи с Травологии, — Корвус поджал губы, но пера от пергамента не оторвал, оставаясь мраморным изваянием. — Я допишу и сию минуту передам их. Но Реддл повёл себя странно: он уселся рядом с ним, вытащил пишущие принадлежности и вынул свёрток, на котором виднелись брызги чернил, которые никто не убрал обычным Экскуро. Корвус пытливо посмотрел на движущиеся пальцы, разворачивающие пергамент с деланной медлительностью, вороные волосы Реддла, сверкающие в пламени библиотечных свечей, и задавался вопросом. Что он здесь делает? Его Гермиона заставила, не так ли? Но тут она сама вышла из соседнего стеллажа и повалила на стол увесистую книженцию, которая весит определённо больше, чем Гермиона. Она присела напротив них и, почесывая висок с отделившейся и упавшей прядью, открыла талмуд, кидая нежные взгляды на Корвуса, заставляя его чувствовать себя в своей тарелке. Это было не совсем так, но что-то близкое к этому. Гермиона всегда могла расположить к себе, даже когда он откровенно не был настроен на примитивный контакт со своими сверстниками. Это давало преимущество в глазах Корвуса. Вот только Реддл… Не в обиду, конечно, Гермионе, но Том казался странным. Асоциальная личность никогда не найдёт спокойствия в окружении людей, которые ежесекундно были рядом. Может, Гермиона и представляла какое-то незыблемое исключение, однако для остальных это — как минимум проявление ненормальности. Знали, проходили. — Я решила сделать Зелья сейчас, чем торчать потом в переполненной библиотеке, — небрежно сказала она, дёрнув плечом. — Библиотека никогда не бывает переполненной, солнце, — безапелляционно отрезал Том, схватив, по-видимому, новое перо. — Сюда ходят только ботаники. — Я не ботаник. Мне просто нравится читать. — Скажи это Нотту. Сюда приходят, чтобы читать, а не глазеть на читающих. А вот и первый выпад. Очевидно, что Реддл давно порывался это сделать, и всё же уважение и безграничная привязанность к сестре делали своё дело — не давали совершить опрометчивый поступок. Гермиона фыркнула, запустив пальцы в спадающие из пучка пряди, и скрипнула особенно громко кончиком пера по хрупкому пергаменту. — Ты ревнуешь, Том. «Какая проницательность». Корвус закатил глаза на строгую аксиому реддловских отношений. У них не было каких-либо эксцессов. И не должно быть, по взгляду Тома. — Я не позволю, чтобы рядом с тобой ошивался кто-то наподобие его. — Что ты имеешь в виду? — мгновенно пошла в атаку Гермиона, яростно сверкая глазами. — Он дефектный, солнце. Такие, как он, как правило, имеют некоторые недостатки в… моральном плане. — Как будто у нас такого нет, — хмыкнула она. — У нас другая ситуация, — пожал плечами Реддл. — Это называется двойные стандарты, Том! Я не желаю ничего слышать о том, как ты называешь моего лучшего друга дефектным. Какое ты имеешь право? Он такой же волшебник, как и ты! И то, что у него разные глаза, ничего не меняет! Я считаю это не недостатком, а скорее красивой чертой. В этом есть свой шарм и особенность. Ты вряд ли это поймёшь, если будешь смотреть на всех с высокой горы. Реддл весь подобрался после маленькой речи своей сестры и выпрямился, словно ему в спину воткнули жёсткую палку. Его глаза бегали по её лицу, обводили каждую черточку, задерживаясь на губах, и именно это показалось самым странным Корвусу. Он и правда не знал, что происходит между ними (как и все, впрочем), однако пришёл к неутешительным выводам, что вряд ли это напоминало братско-сестринские чувства. Что-то было не так. Это заметили все. С какой непонятной эмоцией Реддл постоянно смотрел на Гермиону, когда она была увлечена разговорами с другими мальчиками. Что-то тёмное вспыхивало в его алчно горящих глазах. Как сейчас. — Ты ведь знаешь, — обманчиво ласково и спокойно начал Том, — что я всего лишь пытаюсь тебя защитить от большего разочарования и боли. К нам жизнь не была столь благосконна, как ко всем слизеринцам, которые выросли с серебряной ложкой во рту. Я — твой единственный защитник, который никогда не предаст тебя, не разобьёт твоё сердце и будет склеивать то до тех пор, пока ты снова не улыбнешься своей солнечной улыбкой. Ты для меня сама жизнь, Гермиона, и ты это знаешь. Остальные должны меркнуть рядом со мной, но ты почему-то выбираешь раз за разом их, а не меня. Я — твой близнец! Ты всегда должна выбирать только меня! Потому что ради тебя я сделаю то же самое. Гермиона открыла рот, чтобы опровергнуть что-либо из сказанного её братом, но резко захлопнула тот. Звук клацанья зубов Корвус услышал слишком отчётливо в этой гнетущей тишине. Очевидно, что Гермиона не знала, что и сказать на такую проникновенную речь. Вот только Корвус почувствовал, как по его спине поползли неспокойные мурашки, отчего он вмиг закрылся от окружающего мира. Все дальнейшие звуки доносились сквозь толстую пелену, которая мешала только разве что слышать ответ Гермионы, нахмурившейся и напрягшейся. Это заставило вернуться в эту ужасающую обстановку. — …Но я не твоя вещь, Том. — Нет. Ты моя сестра. А следовательно, ты принадлежишь мне так же, как и я — тебе. Ухода Корвуса никто из близнецов не заметил. Конспекты по Травологии остались лежать аккуратно сложенной стопкой. Пожалуй, социальности на ближайшую неделю досталось чересчур много. *** Весна для Эрниана представлялась первыми пучками на деревьях, таянием ледников, которые на самом деле были едва больше нескольких дюймов, и Друэллой. Малышкой Друэллой, которая поступит в Хогвартс, когда Эрниан будет на… учёбе в мракоборческом центре, находящемся под эгидой Министерства. В действительности он не знал, кем будет. Отец продиктовал свои условия, что Эрниан должен молча выполнять, но его всегда привлекали море и путешествия. Он хотел посмотреть на мир, а не только высматривать что-то непонятное из окна шато тётушки Винды во Франции. Для него это казалось чем-то ужасно тоскливым и уродливо скучным. Эрниан желал свободы для себя и малышки Элль. Он был уверен, что отец выдаст её за какого-нибудь Лестрейнджа — лишь бы не за Корвуса, ради Мордреда! — или просто подложит под угодного себе человека, как он это сделал с тётей Виндой. Нет, Эрниан хотел верить, что отец такого не сделает. По крайней мере, судить, исходя из тётиного горького опыта, конечно же, было как минимум нетактично и бессмысленно. Винда вкусила плоды юношеского максимализма и эгоизма по отношению к ней, когда отец только стал главой рода Розье. Однако, как рассуждал Эрниан, это никак не умаляло его вины в том, что произошло с тётей. Именно из-за этого стоило беспокоиться о малышке Элль. Она была такой дружелюбной, открытой и весёлой — счастливой, — и поэтому Эрниан опасался повторения истории. Мало кто знал, что тётя Винда примкнула к набирающейся армии Гриндевальда лишь потому, что хотела отомстить за то, что с ней сделал собственный брат. Опозорил её перед всем привилегированным светом и заклеймил порченным товаром. Не то чтобы отец был жестоким. Отнюдь. Он любил Элль и пёкся о ней сильнее, чем за Эрниана и себя. Однако это никогда не спасало от хладного расчёта и алчности глав родов. — Эрни? Голос Гермионы разнёсся по пустому коридору Хогвартса, и она нашла его, сидящим на большом крепком подоконнике. — Тебя искал Том. Эрниан повернул голову в её сторону и обнаружил напротив себя. Подоконник был длинным, поэтому они свободно сидели, вытянув ноги, но соприкасаясь голенями. Обычно Гермиона смотрела на свою свиту мальчиков — Рыцарей — как на своих детей, однако таким тёплым взглядом никогда не обделяла ни Эрниана, ни Лето, ни Абраксаса, ни Корвуса. Понять, что это за связь, было невозможным. — Что-то важное, не знаешь? — спросил он, выпрямившись. — Он не посвящает меня в ваши «мальчишеские» дела, — фыркнула Гермиона и заправила непокорную прядь волос за ухо. — Но сказал, что только я смогу найти тебя. Что бы это ни значило. Эрниан спрыгнул с подоконника и протянул Гермионе руку в джентльменском жесте. — Дело в том, что ты знаешь меня едва ли не лучше Элль. Вот что это значит.***
Лето не считал себя кем-то особенным, пока на него не обратил внимание самый холодный ученик Слизерина. Том Реддл снискал противоречивую славу даже на своём факультете, но Лето было всё равно. Несмотря на то, что дружба с Эрнианом с пелёнок была выгодна родителям с обоих сторон, так как отец Лето положил глаз на Друэллу для будущего брака своего сына, они по-настоящему прониклись сначала симпатией, потом — полноценными дружескими отношениями. Эрниан мало что говорил о своей семье, разве что без умолку мог болтать о несравненной красавице Элль, зато его без труда можно было уговорить на некоторые шалости. Так что Лето не понимал, что такой, как Реддл, нашёл в таких, как они. Конечно, не исключался вариант с манипуляциями Гермионы. Ведь, как было известно, ради неё он сделает что угодно. Буквально. И это настораживало. Однако сейчас компанию, которую самолично выбрал Реддл, это не интересовало. Они перестали быть изгоями и получили безграничное обожание со стороны Гермионы, которая наравне со своими Рыцарями относилась к ним нормально, будто бы увидела в их искалеченных душах что-то кроме старых обломков. Нечто родное. Что-то, что она тоже испытала. Что близнецы вместе испытали. Лето не лез в это дело. Отец учил остерегаться чего-то непонятного и не пытаться выяснить правду, как бы любопытно ни было. Обычно такое было чревато последствиями, а Эйвери уже достаточно нахлебались грязной воды. Да и доставлять проблем Лето не хотел. Пусть останется всё как есть. От этого вряд ли кто-то пострадает. И всё-таки было любопытно. Что могло произойти с близнецами, и почему Блэки смотрели на Реддла как на нечто непонятное, но знакомое? Конечно, Том слишком пёкся о своей сестре. Гермиона для него имела очень большое значение, поэтому он предпочитал проводить все мгновения рядом с ней. Это не было подозрительным. Вероятно, они всегда друг друга поддерживали и любили не так, как принято, просто потому, что у них не было примера перед глазами. Именно поэтому ничего такого в близнецовых прикосновениях не было. Лето выдохнул и бодро выбежал на квиддичное поле, где тренировалась сборная Слизерина. Всё же в следующем учебном году он хотел пройти отборы.***
Кассиус не знал, почему Том смотрел на него взглядом хищника. Он был непримечательным учеником, имеющим недостаток, как говорили родители, однако Гермиона предельно точно назвала его «недуг» особенностью и исключительностью. Ничем не выделялся среди других слизеринцев. Разве что громкой — но не такой, как Лестрейндж или Блэк, — фамилией Нотт. Это, впрочем, подкупило профессора Слизнорта, который, казалось, только и делал, что подмигивал Реддлам. Не то чтобы Кассиус не считал Гермиону умной — нет, у неё был незаурядный интеллект, опережавший даже своего брата, но тот отрицает это. Постоянно говорит, что они равны. Кассиус привык доверять своим глазам и потому пытался всмотреться в омуты Реддла, и, к сожалению, это мало что дало. На самом деле, было забавно наблюдать, как Том мгновенно напрягался, стоило Кассиусу только подойти к Гермионе, радостно улыбавшейся и потягивающей свои руки для объятий. Он не был дураком, чтобы отказываться от приятностей. Гермиона нравилась ему с каждым днём всё больше и больше, а когда она улыбалась своему брату, её лицо озарялось чем-то тёплым и очаровательным. К сожалению, она не улыбалась Кассиусу так же, как Тому. Однако это компенсировалось частыми посиделками в библиотеке, которые перестали быть сакральными лишь потому, что один из «дружков» Тома постоянно наблюдал за ними. Чаще всего это был нелюдимый Лестрейндж, иногда садившийся рядом с Гермионой и молча делавший свою домашнюю работу. Казалось, что он просто составлял компанию, но это же Лестрейндж. Он не мог просто так сесть с людьми и спокойно делать свои дела. Это как аксиома. Впрочем, Лестрейндж не мешал, как, например, Эйвери, который всегда был чуть выше слова «энергичный». Когда именно он наблюдал за ними, то выдавал своё присутствие через какие-то жалкие две минуты, хотя Розье продержался дольше и вообще не высовывался из своего стеллажа, и поэтому Кассиус не мог определить, где Эрниан находится. И однажды сам Том пришёл — без приглашения, хотя ему оно особо и не было нужно, судя по его холодному взгляду на Кассиуса и ласковой улыбке Гермионы. Она была рада, что к ней присоединился брат, и, безусловно, Кассиус не мог винить её в том, что она слишком любит его, хотя внутри что-то противилось этому. Это «что-то» Кассиус пытался погасить. Как ожидаемо — ничего не получилось, потому что Гермиона перестала вдруг кидать тёплые солнечные взоры на Реддла. Это обеспокоило, но в то же время Том стал наведываться в библиотеку всё чаще, но лишь наблюдал. Видимо, близнецы поссорились. Реддл взял неприступную, холодную бастилию ближе к годовым экзаменам, которые влияли на спокойный сон всех учеников. Гермиона не высыпалась, и Кассиус постоянно напоминал ей отдохнуть, потому что она знает буквально всё и ничего не завалит. Естественно, она только смотрела яростным взглядом и вновь утыкалась в книжки. Возможно, Гермионе не пристало не учиться, и само ожидание того, что она оторвётся от учёбы, равно нулю. В конце концов экзамены были сданы, а лето только начиналось. Кассиус сделал рискованный шаг — пригласил Гермиону к себе погостить, разумеется, вместе с братом. Хотя Том пугал его, но ради Гермионы… Ради Гермионы Кассиус и не на такое пойдёт. И риски стоили того — она согласилась. И когда Гермиона расставалась с ним — и с другими, конечно же, — Кассиус увидел, как Том Реддл смотрел на сестру. Жадно, алчно и собственнически. Так на сестёр не смотрят.