***
— Тебя ждёт переезд? Ася обвела кабинет медленным безразличным взглядом и заторможенно кивнула. — Что чувствуешь по этому поводу? — мягкий голос психиатра звучал так, будто она была уже в психушке. И с ней говорили искусственным голосом, спрашивая какую-то нелепость, как у ребёнка. — Ничего. Плевать мне, — отозвалась она, отвернув голову вбок. Как же хотелось уйти. — Хочешь поговорить о чём-то другом? — Не хочу ни о чём говорить, — отрезала Ася, спотыкаясь о всплывающие в памяти события прошлых дней. Абсолютно все они прошли ужасно. Будто ей давали наркотики и их действие закончилось, оставляя её в ещё более разбитом состоянии, чем было до приёма. Кстати, о наркотиках… Ася дернула уголком губ. Привычка думать об этом осталась со времен старшей школы. Паша всегда говорил, что травка расслабит и даст успокоиться. Что ничего плохого в этом нет. И так и было. Она курила и успокаивалась. А сейчас она сидела на дурацких таблетках, не понимая, когда же ей станет хоть немного легче. — Если бы я был психологом и не работал с людьми, пережившими насилие, то предложил бы тебе помолчать. Но в твоей ситуации я хочу, чтобы мы всё-таки обсудили твои чувства и переживания. Может, ты захочешь рассказать о вас с Глебом? Или о том, какие у тебя планы на будущее? Какие мысли, переживания? — Хочу накуриться, — Ася врезалась в него взглядом, слишком резко повернув голову. — Когда мать умерла, я напилась. Да так, что не смогла противиться изнасилованию. Она поморщилась, будто вспоминая самую мерзкую сцену из своей жизни. Хотя по сути так оно и было. — А теперь хочу накуриться. Что скажете? — Скажу, что это не лучшая идея, но решать в любом случае тебе. Деструктивное поведение не поможет справиться с чувствами, — Михаил откинулся на спинку кресла, складывая руки в замок. — Ну а я всё-таки попробую, — Ася витала в мыслях про друзей Паши, у которых он брал траву. При желании она отыщет их контакты. Останется только уйти из дома и… как же давно она не испытывала этого. Предвкушение, ожидание и легкая нервозность. Можно зависнуть на чьей-то хате. Чтобы не слоняться по улицам в таком состоянии. Да, определенно. — Не вздумайте рассказывать Глебу. — Всё, что мы тут обсуждаем, не покидает этих стен, ты же знаешь. Ася отрешенно кивнула. Пусть мучает её сколько хочет. Настоящая терапия начнется для неё на чужой вписке.***
— Самый лёгкий переезд в моей жизни, — тоскливо протянула Ася, оглядывая новую съёмную квартиру. Она была чуть больше старой, а выглядела так, будто бы это было не настоящее жилье, а место для съемок. Для каких-нибудь журналов про идеально чистое и лаконичное жилье. Начинало казаться, что всё это не взаправду вовсе. — Весьма удобно не иметь хлама в жизни, да, мышь? — хмыкнул Глеб, кидая ключи от квартиры на тумбочку и присоединяясь к Асе в изучении комнат. Он всегда подходил ближе, чем стоило. Смотрел на неё, пока она не видела и была чем-то занята. Вспоминал её стоны. И тут же пытался выбросить их из головы. То, что они сделали, было скорее ошибкой, чем закономерностью. И наверняка мышь уже успела тысячу раз пожалеть, только упорно молчит об этом, чтобы не обидеть его. — Никогда не думала об этом, пока не потеряла всё, — задумчиво пробормотала Ася, проведя пальцем по кухонному столу, чтобы проверить, настоящий он или это всё одна сплошная декорация. И Глеб сейчас рассмеётся, крикнет, что это всё шутка, и они возвращаются в их прежнюю квартирку. В уже привычную и уютную. Глеб стеклянным взглядом наблюдал за её движениями. Она стала ещё дальше, чем была раньше. Несмотря на то, что он пытался игнорировать это чувство. Пытался специально быть ближе, не отпускать от себя ни на шаг, но реальность каждый раз больно резала сердце. Ты ни секунды своей жизни не пытался мне помочь. Ты всегда пытался помочь только себе. Сука. Как же она права. Он ей не помогает. Он только толкает её к пропасти. А она всё ещё держится за остатки надежды. Или делает вид, что держится за них. Последняя неделя выдалась просто отвратительной. Они больше не говорили о том, что было той самой ночью, когда она захотела его. С тех пор он только ловил на себе её изучающие взгляды, и как только встречался с ней глазами, она сразу отводила их. И молчала. Молчала о чувствах, о переживаниях, о том, каково ей. Когда они поехали вместе на опознание отца, то она выглядела как мертвая и пугающая кукла. Позже Глеб догадался, что её тошнило, когда она увидела труп отца. Выбежав на улицу, она ещё долго хватала воздух ртом, сгибаясь пополам. Он не знал, что сказать. Не знал, что делать. Не знал, блять. Она больше не была с ним. Она не говорила. Прятала чувства. Молчала о своём состоянии. Ничего не просила и ничего не рассказывала. Просто существовала рядом. Даже когда пошла в первый раз на работу, и Глеб думал, что она хоть немного оживёт, ничего не вышло. Она молча уходила и молча приходила, зная, что скоро они уедут из той квартиры. Ожидая, когда Глеб наконец скажет, что нашёл подходящий вариант. Он даже хотел отменить все эти закрытые концерты, потому что казалось, что сил выступать нет. Но уже не мог этого сделать. Надевал чёрные очки, маску безразличия на лицо и уезжал на всю ночь, пока Ася молча провожала его взглядом из спальни. А когда Глеб наконец нашел новую квартиру, то Ася лишь отвернулась от него, снова пряча свою реакцию. Он попытался узнать, почему она так сильно не хочет уезжать. Но в ответ получил только ложь. О том, что всё в порядке. В порядке. В долбанном порядке. Каждый день все было в порядке. — Только вот на самом деле у меня теперь огромное состояние на руках, — прервав его поток мыслей, сказала Ася, усаживаясь за стол и тяжело выдыхая. — Я понятия не имею, что с ним делать, Глеб. Всё, что принадлежало отцу, все переписанные мной квартиры от матери, всё это снова моё. Только вот… все эти квартиры, из-за которых мама умерла, что мне с них? Я даже прикоснуться к документам не могу. Тошнит. Глеб сел рядом, задумчиво сводя брови к переносице. Он предполагал, что состояние отца перешло ей, но она не говорила об этом первая до этого момента, а он и не спрашивал. — Хочешь, я отдам это всё своим адвокатам. Они превратят квартиры в деньги, и ты сможешь решить, что сделать с ними, — тихо предложил он, зная ответ. — Нет, — мотнула головой Ася. — Я не хочу. Я не знаю, что мне с ними делать. Не знаю. — Солнце, — Глеб положил свою ладонь поверх её, но она одернула руку, будто он был опасным, и тут же закусила щёку, чтобы почувствовать боль и не плакать. — Может я так плохо чувствую себя на новом месте потому, что понимаю, что теперь не имею причин оставаться с тобой больше? — она не дала ему продолжить, выпалив своё предположение. Именно поэтому она и не хотела говорить все эти дни. Потому что вместе со словами подступали эти ебучие слёзы. — Потому что я теперь в безопасности, мне есть на что жить и кроме странной привязанности к тебе у меня больше ничего нет? И мне нужно уехать? — Чем желание быть вместе не причина? — аккуратно начал Глеб, склонив голову вбок. Как же тяжело видеть её перед собой без возможности двинуться ближе. Она же убежит. Как только он предпримет попытку. Он не сомневался в этом. — Я уже не уверена в этом желании, — выдавила она, вытирая нос и пряча взгляд в попытках рассмотреть стены напротив неё. — Это нормально — хотеть отдохнуть друг о друга в паре, но не значит, что тебе срочно надо переезжать от меня. — Мы не пара. Мы не встречаемся и мы не пара, — упорно повторила Ася, будто боясь, что Глеб не поймёт. — И чего же ты так боишься, мышь? — с сожалением спросил Глеб, глядя на её тихую истерику. — Почему ты так боишься признать, что хочешь быть рядом со мной? И что это не страшно и не стыдно. Просто быть вместе. — Потому что, — Ася резко вдохнула, не понимая, почему воздух кончается так быстро. — Потому что это всё бред какой-то. Я в тебя не влюблялась. Я тебя не выбирала. Она вскочила со стула, не зная, куда деться. Просто хотелось уйти. Убежать и спрятаться. А Глеб лишь терпел уколы в районе груди, которые она оставляла после себя. Терпел, сжимая зубы. Ей просто тяжело. Она просто не в себе. Или это как раз самое искреннее, что она ему говорила? И на самом деле так и есть. Она не влюблялась, и он не влюблялся. Он просто не хочет отпускать её из эгоизма. — Прости, — прошептала она, осознавая, как больно могла сделать своими словами. В это сложно было поверить, но она видела в его глазах разочарование. И тоску. Только вот она всегда думала, что он не сможет раниться о такое. Что ему плевать. Что он не воспринимает её слова всерьёз, потому что ему всё равно. — Тут не за что, — прохрипел Глеб, кашлянув и поднимаясь вслед за ней. — Не за что извиняться. Сказала, как есть. Ты действительно меня не выбирала. Всё честно. Он скользнул по её фигуре пустым взглядом. — Если всё-таки хочешь съехать, если действительно причин оставаться больше нет, то я понимаю, — он медленно сделал к ней шаг, заглядывая в эти привычные серые глаза. — Как только найдёшь подходящий вариант, я пожелаю тебе удачи, возьму ещё одно обещание никогда не вредить себе, и мы наконец по-настоящему разойдёмся по своим дорогам. Так? Ася сглотнула, кивая. Только это тоже было ложью. Она не знала. Не знала она, хочет ли уходить. Господи, она просто сходит с ума, и всё, что может — это безмолвно кивать? — Хорошо, — он не смог бы лишить себя того, что сделал после этого слова. Крепко обняв, он уткнулся в её макушку, оставляя долгий и словно уже прощальный поцелуй. — Хорошо, солнце. У тебя обязательно всё будет хорошо. Пусть не тут. Я вижу, как тебе становится со мной хуже каждый день. Знаю, что ты молчишь об этом. Он выдохнул, чувствуя, как щемит сердце. Почему же так больно-то, сука? — Может ты была права. Я не хочу, чтобы ты уходила, но только лишь из-за своего желания побыть с тобой ещё немного. Пытаюсь помочь себе. Только себе, — бормотал Глеб, перебирая пальцами прядки волос Аси. — Только учти, что первое время я не смогу не спрашивать о твоих делах. И тебе придётся присылать мне счастливое фото, доказывая, что ты жива и с тобой всё хорошо. А ещё я положил в твой рюкзак перцовый баллончик. Потому что пистолет таскать по городу не сильно безопасно, а так хоть немного буду за тебя спокоен. Он горько усмехнулся, а Ася только чувствовала, как застыли несказанные слова на губах. Слова о том, что он не прав. Что он ей помог. Очень помог. И что она благодарна ему. И что ей жутко плохо от того факта, что ей правда больше не за чем оставаться здесь. От осознания того, что её нестерпимо тянет туда же, куда обычно тянет Глеба в таких ситуациях. В засасывающую бездну из всего того, что заставляет тебя отвлечься от реальности. Алкоголь, трава, какие-то левые люди и громкая музыка. Расплачиваться за это всегда приходится по итогу. Но сейчас так похуй. — Глеб, — прохрипела она с таким трудом, что тут же сглотнула, взяв себе секунду на то, чтобы собраться с силами снова. — Я… — Брось, мышь, рано или поздно это всё равно случилось бы, — перебил Глеб, отпуская её и не желая слушать её душераздирающие слова, что бы она там ни хотела сказать. — Я рад, что ты чувствуешь себя достаточно безопасно, чтобы уйти. Я не смогу без тебя. Сука, сколько же усилий ему стоило выдавливать свою улыбку, лишь бы не закричать ей эти слова. Не смогу. Я без тебя теперь не могу. Мог бы он подумать, что когда-то так резко лишится её, не успев опомниться? Мог подумать о том, что она уйдёт так же, как когда-то ушёл он под её крики и плач из дома Тёмы, потому что так было нужно? Ушёл, чтобы спасти её. Только он знал, что вернётся к ней. А вот она уходила навсегда. Он бы тоже орал сейчас во всё горло. Ему хотелось разнести всю квартиру в щепки, разбить костяшки в кровь о белые стены и выблевать из себя всю эту боль. И почему он надеялся, что она останется с ним? — Я поеду на студию, — лишь бы голос не дрожал. Лишь бы блять поскорее уйти отсюда. Глеб направился к выходу. — Если нужна будет помощь в чём-либо, ты знаешь, что делать. Ася мрачным взглядом сверлила пол. Она уйдёт следом. Потому что не сможет остаться тут ни на секунду. Наберёт номер. Поедет по нужному адресу, предварительно заехав в банк, чтобы снять деньги со счетов. И просадит все эти грёбаные деньги. Все.***
Телефон звонил уже несколько минут подряд, не умолкая ни на секунду. Хотелось встать и бросить его об стенку, и Глеб прокручивал эту сцену в голове без остановки. Встает, бросает в стену. Орёт. Встаёт, бросает в стену. Сука, да заткнись ты уже! Если это очередное напоминание о каких-то приватных концертах, то он сбежит в Мексику. Почему нельзя было просто догадаться, что он не в состоянии сейчас давать концерты? Он не появлялся в студии неделю. Не отвечал на звонки, почти не выходил из квартиры, которая превратилась в темное мрачное место, донельзя прокуренное и усыпанное бутылками из-под алкоголя. Плотные шторы всегда были занавешены, чтобы яркий свет не бил по глазам. Ночью он вылезал из квартиры, чтобы проехаться по ночным дорогам. И разогнаться, приближаясь к смерти. Так, ради того, чтобы что-то почувствовать. Чтобы сердце забилось чуть быстрее. Чтобы вспомнить, что он вообще-то живёт, а не подох неделю назад вместе с её уходом. Она не звонила. Не писала, не давала о себе знать. Первые дни он хотел её выследить. Сильно хотел, но сжимал зубы и говорил себе, что это клиника. Что так нельзя. Что она не его собственность. Что в конце концов она действительно не Ника. Она ушла не потому, что хотела, чтобы он за ней побегал. Она ушла, потому что искренне этого хотела. Хотела снова быть самостоятельной. Без него. Твою ж мать. На третий день он так сильно напился, что приехал на могилу Ники и долго злился, глядя на её фото. А потом заорал, прямо там. Орал, что он не виноват в её смерти. Что он пытался её спасти. Что он бы успел. Что она поступила с ним так жестоко. И что теперь Ася ушла, оставив его снова со своим чувством вины. Когда рядом была Саша, она говорила с ним. Постоянно говорила, что он не виноват. Когда рядом была Ася, он знал, что не виноват. Когда же рядом не осталось никого, он стоял лицом к лицу со своим прошлым. Глеб сполз с дивана на кухне и потянулся за телефоном, который валялся где-то на ковре. — Да, — максимально резкий тон, дающий понять, что лучше не заёбывать его лишней информацией. — Глеб, — голос дока в трубке оказался не менее жёстким. — Ася не появлялась у психиатра уже неделю. Не отвечает на звонки. С ней всё в порядке? — Да, — Глеб зажмурился, пытаясь выкинуть из головы вообще все мысли. — Она поправилась. Живёт полной жизнью. — Ты сам-то себе веришь, произнося это? — Конечно, — процедил Глеб. — Иначе если я не буду в это верить, то сорвусь и поеду её искать. А как найду, не смогу отпустить. А я должен её отпустить. — Глеб, приезжай поговорить, — док стал звучать мягче и даже сочувственно. — Я знаю, что тебе больно. Но ты обещал мне, что не дашь ей умереть. Что позаботишься о ней. Нельзя так просто забыть о ней. — Можно и нужно, — отрезал Глеб. — Она ясно дала понять, что хочет уйти. Ей со мной было плохо. Ты не понимаешь. Я забочусь о ней, давая свободу. Ясно? Я не позволю ей вскрыться в моей квартире из-за того, что просто не могу отпустить от себя. — Глеб… — Забудь о ней, с ней всё хорошо. С ней теперь всё хорошо. Глеб бросил трубку, не желая и дальше слышать этот жалеющий его голос. Док был с ним в те минуты. Он был рядом, он всё прекрасно знает. Смотрел, как Глеб умирает вслед за Никой. Знал, что он сломанный. И когда он притащил Асю к нему, то догадывался, что это всё не просто так. Что она ему была нужна. Она ему, а не он ей. Ему нужно было просто оставить её в покое. В самый первый день, увидев её животный страх перед ним. Что он себе доказал? Что спасёт её? Ну и как, спас? Сука, сука, сука! Он вскочил и размашистым движением сбросил со стола полупустые бутылки вместе с коробками от засохшей пиццы. Здорово. Прекрасно. Ему комфортно. Он повторил про себя это слово, оперевшись руками о стол и тяжело дыша. — Мне самим с собой так заебись, — процедил сквозь зубы, пытаясь поверить. Хватит напоминать о ней. Хватит звонить, хватит говорить её имя, хватит, просто хватит! Самая сложная ломка в жизни — это ломка по человеку, с которым не можешь больше быть. И чем бы он ни пытался её заглушать, выходило крайне хуёво. Может и хорошо, что скоро очередные концерты. Может и хорошо, что надо продолжать что-то делать. Может и хорошо, что прятаться за маской приходится так долго, что скоро она начнет прирастать, защищая от собственных чувств. Может и хорошо…***
— Понятия не имею, где они теперь! — Соня яростно влетела в квартиру, с размаху кидая телефон на диван рядом с постанывающим от головной боли Ромой. — Я целую неделю просидела в машине у клиники. Они ни разу там не появились. В квартиру он и подавно не заявляется, я попросила соседку позвонить мне, если она услышит, что туда пришли. Он даже перестал появляться на студии. Они просто пропали. И знаешь, я бы успокоилась, если бы была уверена, что их исчезновение не будет значить, что скоро нам наступит очередная пизда в жизни. Когда они пропали так в прошлый раз, то к нам заявились они. Эти грёбаные психи. Её голос дрогнул на последнем слове, пока мозг рисовал в памяти тот день. Рома с трудом приподнялся на локтях, пытаясь проморгаться. — Давай просто свяжемся с прессой и расскажем о новом увлечении Голубина, — он потёр глаза, ловя звёздочки перед глазами и думая о том, как хочется поехать куда-нибудь и закинуться. — Расскажем о том, что она психически больная. И что манипулирует им. Дальше всё сделают за нас. Папарацци, слухи и сплетни, рассказы знакомых. — Нет, этого мало, — резко прервала его Соня. — Твой брат блять так обезумел, что трахнул твою девушку. Рома сразу же поморщился, вспоминая об этом. Каждый раз, когда она это говорила, он хотел заткнуть её. Сказать, что этого не было. Как же унизительно. Он всю его жизнь делал его отбросом, не достойным уважения. И крайней каплей стало то, что он сделал с Соней. — Так что простые сплетни о том, каких больных девок он ебёт, меня не устроят. Я хочу, чтобы она поплатилась. Она, — повторила Соня. В глубине души она знала, что ей не нужны страдания Глеба. Нет, не его. Она хотела, чтобы страдала именно эта сука. Которую трахал Рома. Которая провела с ним ночь. Почему? Почему Рома вообще на неё позарился? В ней же ничего нет. Ничего. Она уродливая, пустая и больная. Почему он выбрал именно это во всём грёбаном клубе? — И я найду способ. — Не думай, что я этого не хочу, — пробубнил Рома себе под нос, чувствуя себя облитым дерьмом с ног до головы. — Отлично. Потому что как только я найду их, она пожалеет, что решила связаться с нами.***
Прокуренная квартира никак не могла обрести четких очертаний. Только плыла перед глазами, напоминая одно сплошное туманное месиво. Ася прищурилась, пытаясь найти глазами какие-нибудь часы в доме. Потому что хотела понять, сколько она проспала. Точнее провела в отключке. Кругом звучали голоса, но они тут звучали круглые сутки, так что ориентироваться на них глупо. — Сколько времени? — простонала она, не узнавая свой голос. — Около… пяти вечера? Она даже не смогла понять, девушка или парень ей ответили. — А знаешь, что про тебя Паша рассказывает на вписках? — услышала она где-то над ухом. Ей было не интересно. Не интересно. — Что ты спишь с каким-то музыкантом. Богатым. Это правда? У тебя столько налички было с собой, когда ты пришла. Ася отвернулась к спинке дивана. Может удастся снова уснуть. Снова провалиться в сон. Интересно, всех её денег хватило бы, чтобы провести тут остаток жизни в таком состоянии? Было бы славно. — Твой телефон разрывается от звонков, — её не собирались оставлять в покое. Причём это был уже другой голос. Ещё бы, трудно оставаться незаметной после всего, что было. После того, как Паша разнёс по району сплетни о ней. После того, как она завалилась в эту квартиру с кучей денег и всучила почти всё местному парню, который отвечал и за траву, и за хату в целом. Всучила и сказала, что ей нужно просто забыться. Первые дни она ещё пыталась выходить на улицу. Пару раз сходила на работу. Не помогало. Ничего больше не помогало. Антидепрессанты она выкинула. И потом пожалела. Оказалось, что было глупо так резко прекращать их принимать. Потому что теперь встать с дивана без дикой тошноты и головокружения было нельзя. И раз уж ей было так сильно плохо, то постоянные косяки хуже бы не сделали. Так она себе говорила каждый раз, прежде чем закурить. Каждый день ей предлагали поехать в клуб. Каждый день её куда-то звали и пытались что-то всучить, чем-то угостить и что-то рассказать. Как тяжело, что нельзя было стать невидимой. Как раньше. Раньше она не была им интересна. Раньше у неё не было денег и не было «интересной» истории, которую можно обсудить всем районом. — Наверное это с работы? — Или её парень звонит. Переживает. — Если бы он переживал, то наверное не отпустил бы её сюда. Наверняка он нашёл себе новую девочку. Жаль, конечно. — Так она поэтому тут? Потому что он её бросил? — Скорее всего. Кто-то уже звонил Паше? — Он не хочет о ней слышать. Вот бы они все заткнулись. Ася пыталась насильно держать глаза закрытыми. Засыпай, мать твою. Поспи еще. Пожалуйста… Ну неужели без очередного косого ничего не выйдет? Какой по счету? Теперь она курит чаще, чем в первые дни. Действует всё меньше. Как скоро она захочет перейти на что-то серьёзное? Интересно, вот так себя чувствовал Паша, принимая решение перейти на таблетки? А ведь в этой квартире были и колеса. Ёбаная слабость, заканчивающая вот этим. Как ей было противно от самой себя. — Косяк, — Ася вытянула руку вверх, дожидаясь, пока пальцев не коснется привычная тонкая бумага, обернутая вокруг травы. Она ненавидела её запах. Ненавидела это ощущение в пальцах. Ненавидела вдыхать этот дым. Как же это было иронично. Ненавидеть то, что тебе помогает. Осталась только продолжать верить, что действительно помогает. Она затянулась. Скорее бы начало клонить в сон. — Может хочешь закинуться более приятными вещами? Ася уже не могла точно сказать, этот голос звучал только в её голове или в очередной раз ей действительно что-то предлагают. Скоро она не сможет даже мычать своё бесполезное тупое «нет». — Хочешь, я позвоню Паше? — какая-то девочка присела и низко наклонилась к Асе. Звучала тревожно. Словно теперь даже здешним торчкам было понятно, что ей нужна помощь. Что её состояние — это уже перебор. Только нихрена они не понимали. Никакая помощь тут уже не нужна. Она снова промямлила еле шевелящимися губами «нет». Вот если бы Глебу… Она истерично хмыкнула. Интересно, что он бы подумал про неё. Наверняка поморщился бы от неприязни и мерзости. И забыл бы через пару минут. Наверное он снова проводит время как раньше. Спит с кем хочет. Пьёт сколько хочет. Не имеет на душе груза в виде больной Аси. Она сжала зубы. Сильно-сильно. Так, словно хотела, чтобы они сломались друг о друга. Блять, вот бы ей перестало быть так больно. Она даже не знала почему именно с такой силой каждый раз щемило сердце от очередных воспоминаний. — Родная, всегда есть право на ошибку. Он поймёт и простит. Если ты ему всё объяснишь. Ася не знала, от чего хотелось блевать больше. От её напускного «родная» или от тупых нравоучений. Надо было сматываться отсюда. Она знала, что такие разговоры никогда не кончаются просто так. Эта советчица всё равно позвонит Паше, хочет Ася того или нет. А сталкиваться с ним она точно не хотела. Придётся поступиться своей мерзостью, которой может уже и не осталось вовсе, взять рюкзак, достать документы на квартиру матери и ключи и поехать туда. Там никто не найдёт. Только сначала она немного поспит. Чуть-чуть поспит и сразу уйдёт…***
— Ходят слухи, что какая-то девчонка с полными карманами налички засела в одной из хат, где постоянно зависают пацаны. У одного из них я беру траву. И он сказал, что она целыми днями спит, просыпается только чтобы покурить и засыпает обратно. Весь её нал уже растащили, а многочисленные девчонки льют слёзы, утверждая, что бедняжка страдает из-за ссоры то ли с её богатым папиком, то ли из-за бывшего, которого променяла на этого самого папика. Всё бы ничего, тупая история, если бы он случайно не упомянул её имя, — Рома приобнял Соню, стоявшую у плиты, и обдал крепким запахом перегара, а она тут же дёрнулась, догадываясь о ком речь и чувствуя, как загорается в груди наконец сладкое чувство предвкушения. — Я попросил его набрать мне, если она соберется валить оттуда. — Это же… Ты уверен, что это она? — она повернулась к нему лицом, выпутываясь из его объятий. Все её мысли были уже не тут. — И она что, наконец поссорилась с Глебом? — Понятия не имею, — бросил Рома, чувствуя себя не менее взбудораженным, чем его девушка. — Как-то похуй на это. Плана это не меняет. — Да, но если она действительно уже и так страдает… — Или она просто наркоманка, зависающая на этой хате, пока Глеб спокойно сидит дома, думая, что она занимается чем-то другим. Не воспринимай чужие сплетни так серьёзно. — Ты же помнишь, что мы хотим только припугнуть её? — спросила Соня, слегка сведя брови. Она наблюдала за лицом Ромы, меняющимся каждую секунду. Оно становилось злее. — Только дать понять, чтобы отстала от Глеба и нашей семьи? — Да, — бросил в сторону Рома. — Буду ждать звонка. Я разберусь со всем. И всё станет нормально. В смысле — они перестанут жить в нервном страхе и взаимном недоверии друг к другу? Соня проглотила эти слова. Она хотела этого. Хотела отомстить суициднице. На ней всё началось, на ней и закончится. Как только она окончательно исчезнет из их жизни.***
Кончики пальцев немели, а руки дрожали. И это она только села. Даже не встала. Голова кружилась так, что казалось, что она не дойдёт и до выхода из квартиры, не то, что дальше. Но больше точно нельзя было тут оставаться. Она чувствовала это всеми фибрами души. Слишком много внимания к ней, и этого внимания становится только больше. — Куда-то уходишь или решила типо прогуляться? — услышала она знакомый голос парня, что был владельцем этой проклятой квартиры. Интересно, он вообще спал хоть иногда? Держась за стенку, она доковыляла до прихожей, замечая свой рюкзак и надеясь, что его не разворошили за это время. Схватила с тумбочки сдохнувший телефон. — Ась? Парень явно ждал ответа, хоть она и не понимала, на кой чёрт ему знать, что она собралась делать. Или он так боится, что уходит карман с деньгами? Так они и так всё стащили, что было. Больше с неё взять нечего. — Я пойду, — язык еле ворочался. — Мне нужно пойти. Пора. — Тебя проводить? — Нет, — господи, да когда от неё отстанут наконец. — Слушай, я провожу, ты не прям таки хорошо выглядишь, — парень засуетился, накидывая куртку и хватая свой телефон. Ася глубоко вздохнула. Надо взять баллончик и распылить в его наглую морду. Пусть считают бешеной, лишь бы отвязались. Она натянула на плечи рюкзак, проверив содержимое и понимая, что ей повезло и на бумаги никто не позарился. Надо попробовать отвязаться от парня где-нибудь по пути, чтобы не вести его на новый адрес. Теперь-то она была научена жизнью. Выйдя к лифтам, она почувствовала, как он схватил её под локоть, не давая упасть. — Не надо, — поморщилась она, резко одергивая руку. Сука. Только не это. — Не надо меня трогать. Парень что-то залепетал через нервный смех, оправдываясь, но Ася не слушала. — Я помню тебя когда ты ещё в типо школу ходила. Помню, как Паша тебя оберегал. Жаль, что вы расстались. Он очень тяжело перенес расставание, — нескончаемый поток его слов звучал рядом, не складываясь во что-то осмысленное для Аси. Просто тупое радио. — Помнишь хоть как меня зовут? Я Саша. Она глухо угукнула. Конечно она не помнила. — Скажи, а что за богатенький идиот был у тебя после него? Говорят, что типо это кто-то даже известный. Иногда такие имена называют, от которых смеяться хочется. Типо там всякие… — Саша засмеялся, открывая дверь подъезда. Ему было неловко произносить эти имена, но было слышно, что ему любопытно. — Никого не было, — выдавила Ася, еле двигая ногами. Кругом была беспросветная тьма и ни души. Сколько вообще времени? — Деньги от отца. Он умер. Наследство. Она хотела, чтобы он заткнулся. Опешил и заткнулся. Но её слова вызвали только больший интерес. Он бодро вышагивал рядом, формулируя новые вопросы, а Ася пыталась понять, далеко ли до метро. Безлюдные переулки веяли только холодом и опасностью, и рядом с Сашей спокойнее не становилось. — Почему тогда ты ушла от Паши к нему? — К кому? — Ася поморщилась, вспоминая лицо Глеба. Оно всегда вспоминалось ей с поджатыми губами и осуждающим взглядом. Есть за что осуждать. — К богатенькому парню, — продолжил Саша, не теряя надежды получить ответ. — Если не из-за денег. — Я не уходила, — бросила Ася, чувствуя, что парень раздражается. Лучше пусть так, чем достаёт её своими тупыми вопросами. — Почему тогда вы расстались? — У меня мать умерла… — Ты же сказала, что отец. — Сначала мать, потом отец. С Пашей перестали общаться. — Ясно, — протянул Саша задумчиво, а затем вдруг остановился перед ней, заставляя Асю резко затормозить, чтобы не врезаться в него. — Ну а Роме ты чем насолила? — Что? — не поняла Ася. Она даже подумала, что ей послышалось это имя. А потом Саша медленно повернулся к ней лицом, а за ним она увидела кучу скрытых во тьме силуэтов и поняла, что вся её ломота по телу мигом заглушилась адреналином, выброшенным в кровь. Ася с замиранием сердца следила за тем, как толпа приближается к ней, словно в замедленной съемке, а Саша стоит прямо перед ней, наблюдая за расширяющимися от страха зрачками. Каждый из парней угрожающе надвигался ближе. Она сглотнула, замирая лишь на миг. Чтобы точно убедиться, что это всё гребная реальность. Стоило ли бежать? Определенно. Она резко развернулась, не помня себя, и помчалась со всех ног, стараясь не оглядываться. В спину прилетали обрывки фраз и смешки, а затем земля ушла из-под ног. Ладони больно обожгло об асфальт, а мир стал плыть перед глазами от жёсткого приземления. Когда её перевернуло на спину, она с ужасом выхватила взглядом знакомое лицо среди остальных. Чем насолила. Чем насолила. Чем насолила Роме? Он стоял прямо над ней, усмехаясь и довольно оглядывая её. Дикая нечеловеческая паника сразу же накрыла с головой, запуская пульс на максимум. И дикое желание вырываться во что бы то ни стало. Она не выдержит этого ещё раз. Нет. Всё, что угодно. Только не он. Судорожно дергаясь в миллионах рук вокруг, она пытаясь хотя бы отползти назад, но ей не давали этого сделать под грязные насмешки. — Нет, нет, нет, не надо, прошу тебя, — затараторила она, чувствуя на себе немигающий взгляд Ромы. Это был не просто взгляд. Это была месть. Самая жестокая месть, которую он мог бы придумать. — Он же убьёт тебя. Он узнает и убьёт тебя. Не делай этого. Перед глазами Аси мелькало лицо Глеба, сменяя жестокое лицо Ромы. Он смотрел на неё, спрашивая, зачем она ушла? Почему снова оказалась в опасности? Почему она ушла… — Да, он точно узнает, — хмыкнул Рома довольно. — Это-то мне и нужно. Ты расскажешь в красках. Если останешься жива. Я бы снял это всё на камеру, да парней подставлять не хочу. Знаешь, как говорят? Никакого долго и счастливо не существует. Тем более с такими, как он. — Прошу… — она задыхалась. Задыхалась от осознания его безумия. От осознания, что он готов пойти на такое, лишь бы что? Отомстить брату? Отомстить ей? Просто развлечься? Она искренне думала, что таких людей в её жизни больше никогда не будет. — Я не скажу Глебу ничего, только отпусти меня. Ты ещё можешь всё остановить… — Ну нет. Я хочу, чтобы ты орала от боли, а он орал от того, что увидит. Так что надеюсь, ты постараешься для меня. Потому что то, что ты и он, сука, сделали с моей жизнью, достойно только этого. Такой же ёбаной боли. Парни вокруг отреагировали улюлюканьем, а Ася почувствовал рвотные позывы. Вокруг только схлопывался капкан из мерзких, хватающих её рук. — Она ваша, — бросил им Рома, прислоняясь к стенке в ожидании зрелища.