Недописанный текст той песни

      — Как думаешь, почему не получится построить из этого отношений?       — Ну почему сразу не получится… — тушуется, отводя взгляд и пробегаясь им по стенам. — Может и получится.       — Это не моё утверждение. Ты сама об этом говорила раньше. Так почему?       — Потому что всё завязано на ролях жертвы и спасателя, и как только будет некого спасать и некому страдать, всё разрушится, — устало выдыхает, прикрывая глаза. Можно было бы и без этих лекций.       — И что же делать?       — Мне откуда знать?       — Только тебе и дано знать.       Закатывает глаза. Легче делать вид, что…       — Легче делать вид, что ничего не происходит и не замечать проблем? Так не легче. Тебе нужно научиться быть полноценной и самостоятельной. Думать, что не можешь без человека — равносильно признанию себя недееспособной. А ты дееспособная. Ты самостоятельная и ты отдельная личность.       — Раздражаешь, — кривит личико и отмахивается. И так понятно. Всё это и так понятно. На словах. — Мне тяжело без другого человека рядом. Пока так.       — Хорошо. Но только отдавай себе отчет в том, что ты делаешь. И тогда я отстану.       — Ты никогда не отстанешь.       — Увидишь.       — Доброе утро, — Тёма взъерошил волосы на затылке, то ли пытаясь проснуться, то ли пряча свою нервозность перед Асей за этими действиями. Она скользнула взглядом по его фигуре, едва заметно кивая и мысленно не соглашаясь с формулировкой про «доброе» утро. — Как ты себя чувствуешь?       — Лучше, — глупая улыбка давится сама собой, чтобы Ася не показалась грубой. Тупая привычка. И губы болят, будто намекая, что это бессмыслица.       Они встретились в ванной и каждый делал вид, что разговор не напряженный. Что они просто умоются, почистят зубы вместе и всё будет нормально.       — Ты очень плохо врёшь, — а вот грустная улыбка Тёмы искренняя. Он смотрит на неё так, словно она — побитый мокрый щенок. Всегда.       — А ты очень хорошо умеешь расположить к себе, — Ася кивает в сторону кухни, принимая из рук Тёмы зубную щетку, которую он молча вытащил для неё из шкафа. Ещё не распечатанная. Ну прямо какой-то отель.       — Кто кого ещё расположил, — усмехнулся Тёма. — Ну а твой герой видимо тоже ещё спит?       Ася поморщилась. Хотелось сказать «фу», причем очень громко. Но она только лишь начала рьяно чистить зубы. Тот факт, что Тёма знал о том, что вчера было, делал её ещё более мерзкой и грязной. И спрятаться от этого некуда.       — Прости, — Тёма приподнял ладони, съедая улыбку, а затем принимаясь чистить зубы вслед за Асей.— Не хотел смущать тебя.       — Ты не смущаешь, — бросила она в ответ. — Послушай.       Она вдруг развернулась к нему лицом, закончив с умыванием и дожидаясь, пока он тоже освободится.       — Это же нормально, что я хочу сбежать под утро, пока он спит, как последняя тварь?       Тёма поперхнулся, откашлявшись и заканчивая водные процедуры раньше, чем планировал изначально, чтобы побыстрее увидеть её лицо. А когда увидел, понял, что это не шутка. Она буквально умоляла его сказать, что всё в порядке и так правда можно сделать.       Он всё пытался подобрать правильный ответ, мешкаясь и хватая ртом воздух, на что Ася лишь обреченно вздохнула, закрывая глаза.       В этот раз не поможет обжигающий кожу душ вместе с жесткой, раздирающей до крови мочалкой. Не поможет. На этот раз другое. На этот раз поможет только сбежать.       — Ты же можешь с ним поговорить, так ведь? — наконец выпалил Тёма, боясь, что она убежит прямо сейчас. — Что бы там ни было, но если ты ему объяснишь, что чувствуешь и…       — Он просил дать обещание не уходить. Ты не понимаешь. Я не могу подойти и сказать, что хочу сбежать. Он меня не пустит. Точнее я не смогу уходить, видя его лицо. Мне легче сейчас, пока он спит.       Тёма всё ещё не мог поверить, что она действительно говорит серьёзно, а не разыгрывает его.       — Почему тебе хочется уйти? — его попытки понять ситуацию были слишком безуспешными. Потому что Ася лишь качнула головой, морщась и давая понять, что этот разговор точно не на пять минут.       — Мне не уйти хочется, Тём. Мне сбежать хочется. И ты должен мне сказать, что я имею право. И что ты не будешь меня осуждать за это.       — Но я же не он, — Тёма пытался держаться от того, чтобы закричать на неё. Впервые за все время знакомства с ней. Потому что хотел помочь. А ещё потому что это ему потом выдерживать страдания Голубина. Не ей. — Мои чувства разве важны в этом вопросе? И моё не осуждение тебя? Так и у Вики можно пойти спросить.       — Ладно, — она снова выдавила улыбку, только на этот раз раздраженную и даже осуждающую. Он совсем не помогал. Люди всегда норовят помочь тебе так, как сами считают нужным. Потерял девушку — помоги другой суициднице. Не можешь привязаться ни к одному человеку — привяжись к подруге своего лучшего друга и заботься о ней, следи за её телефоном, чтобы вытащить из задницы. Не можешь выдержать чужих страданий — придумай ёбаный совет, как всё исправить, вместо поддержки. Люди всегда думают, что помогают, но на самом деле всё, что они делают, это думают что помогают. Как же она злилась.       В первую очередь на себя.       Ты сама переспала с ним. Ты сама. И отвечать тебе тоже самой.       — Тогда я у неё и спрошу, — не выдержав, сказала она с искусственной легкостью, но как только она вышла за порог ванной комнаты, то улыбка превратилась в тонкую натянутую линию губ.       Твою мать. Можно схватить вещи и уйти прямо сейчас. Пока Тёма ещё отходит от разговора, а Глеб всё ещё спит. Её сердце забилось чаще. Он может проснуться в любой момент. У неё очень мало времени. Надо решаться.       Когда он проснется, он всё равно будет знать, что она не может на него смотреть больше. Что он снова для неё чужой и опасный. И ничего с этим не сделаешь.       А если потом снова захочется к нему вернуться? Что тогда? Опять бежать, звонить, скулить и плакать? Господи, почему он до сих пор не забыл о ней, как о страшном сне? Кажется, она приносит ему только страдания. И ради чего он терпит её? Чтобы забыть про Нику? Или что, чёрт возьми?       Он же даже не любил Нику. Сам так и сказал. Не любил и остался с чувством вины. И теперь Ася тут как манекен для отработки травм. Только сама не лучше, со своей потребностью быть нужной. Ещё бы. Когда она тешила себя иллюзиями относительно Паши, было хорошо. Но когда стало понятно, что всё это было фикцией без любви, мозг зацепился за другую фикцию — Глеба. Нужно было полностью стать зависимой от заботливого спасателя, чтоб чувствовать себя… счастливо?       И переспать с ним ради того, чтобы доказать себе, что она счастлива. Увидеть спустя неделю и кинуться, пытаясь игнорировать своё тело. Потому что иначе снова придётся признать, что никого в этом мире у неё нет. И она сама виновата в этом.       Выбирала не тех друзей, не тех парней. Да даже в семье родилась не той, что надо. Жалкая неудачница.       И сейчас она так сильно хотела убежать, лишь бы не сталкиваться с жестокой реальностью, где Глеб тоже бросает её. Поломанную и несносную. Не способную на нормальную близость. Бросает, как и все, с кем она имела шанс сблизиться.       Лучшая защита — это нападение.       Глеб не сможет бросить её, если она сама уйдёт.       Ася сжала зубы, слыша мерзкий скрип эмали.       — Ась, давай поговорим, прошу тебя. Он сделал что-то не так? — она услышала позади себя голос Тёмы и мысленно выругалась.       — Предложил встречаться, — буркнула она, прогоняя из головы мысли о сексе и его словах после него. Об этом лучше не думать совсем. Потому что чем ближе он становится, тем страшнее ей оставаться рядом. Тем больнее будет потом.       — Почему это плохо? — он обошел её спереди, чтобы видеть глаза, но её только больше раздражало.       Ася улыбнулась и часто заморгала с видом «а что, это неочевидно?».       — Мне кажется, что мне надо начать всё заново, — спустя паузу сказала она, предпочитая оставить его вопрос без ответа. — Я как будто тысячный раз зачеркиваю ошибку в тетрадке. А места уже нет для нового исправления. Пора перевернуть лист и написать заново. Понимаешь?       — Нет.       — Так и знала, — Ася закатила глаза, хоть и без былой злобы. Она знала, что сложно её понять, потому что даже она сама себя не понимала.       — Ты же уже пыталась всё начать заново, разве нет? Всю прошлую неделю, — продолжил Тёма, игнорируя её настрой.       Ася сощурилась, пытаясь решить для себя, в пределах ли допустимого ведёт себя Тёма, намекая на её времяпрепровождение.       — Нет, это я просто отдыхала перед новой жизнью. Пока меня не решил навестить брат Глеба, — процедила наконец она.       — О чём воркуете?       Ася медленно обернулась, чувствуя, как оборвалось сердце. Глеб стоял, оперевшись плечом о косяк и сложив руки на груди. Смерил взглядом сначала Тёму, а затем и её, будто уже зная, что она только что хотела сделать.       Его губы недовольно поджались. Бошка гудела, а всё тело ломило, но это было ничто по сравнению с тем, что творилось в душе. Он готов был разнести всю эту чертову квартиру, чтобы хоть немного выплеснуть того гнева, что рос с прошлой ночи.       — Хочешь это исправить? — Глеб тут же закусил щёку, пытаясь не выдавать того, что он сильно нервничает. Так сильно, что ладони вспотели и сердце остановилось в ожидании её ответа.       — Спи, Глеб, — буркнула Ася, насильно закрывая глаза, которые норовили сразу же распахнуться обратно. Потому что организм воспринимал происходящее как угрозу, запуская сердце на грёбаный максимум.       — Это очень по-детски, так бегать от разговора о нас с тобой, — выдавил Глеб, внешне выглядя весьма спокойно и даже скучающе.       — Значит ты общаешься с ребенком. Спи, пожалуйста, ты сам сказал, что нам надо поспать, — веки предательски дрожали, не собираясь оставаться закрытыми.       — Почему ты боишься отношений со мной? С Пашей же ты встречалась. Я настолько сильно хуже? — Глеб закусил губу, пряча нервную улыбку.       Ася молчала. То думала, что будет просто игнорировать его, то думала, что всё-таки ответит. Резко и однозначно. Только вот слова не шли. Совсем. Глаза всё равно распахнулись, натыкаясь на святой дух, набитый на груди парня. Она тщательно начала повторять вытатуированные линии взглядом, понимая, что Глеб дышит глубже обычного. И зачем надо было заводить этот разговор?       — Глеб, — наконец выдохнула она, понятия не имея, что сказать дальше. — Я не хочу встречаться. Спи.       Глеб играл желваками, выдерживая эту затянувшуюся тишину между ними тремя. Они с Тёмой смотрели на него как испуганные котята. Вот-вот шерсть дыбом встанет. Идиоты. Будто его ещё способно что-то разозлить больше. Лучше пусть сразу говорят.       — Ни о чём, — Ася обогнула Тёму, чтобы удрать на кухню.       Ничего менее тупого Глеб и не ожидал услышать. «Ни о чём». Ага.       — А тебе не удастся так «ловко» съебать от меня, как ей, — Глеб в несколько шагов оказался около друга, задавливая своим присутствием. — Потому что с тобой мы не спали и тебе не обязательно прятать свои глазки от меня.       Он шумно выдохнул, потирая переносицу.       — Так о чём же моя милая девочка Ася шепталась с тобой? — устало повторил он, собирая остатки нервов вместе, чтобы выдержать очередной день.       — О том, что хочет сбежать после ночи с тобой, — Тёма толкнул друга в грудь, приподнимая брови. — Потому что ты предложил ей встречаться. Братан, первое правило любого секса: никогда не говори «люблю» и «давай встречаться» во время процесса и несколько минут после. Ты что, серьёзно это сделал?       Глеб закатил глаза, отводя голову чуть в сторону. Знание того, что Тёма шутит, совсем не помогало относиться к ситуации со смехом. Скорее наоборот.       — Она серьёзно хотела снова сбежать от меня? Из-за предложения встречаться? — простонал он, пряча ту волну боли, которая накрывала его с головой прямо сейчас. Она снова бежит. Снова убегает. И на этот раз даже не удосужилась сказать об это прямо и честно. Ему в глаза.       — Я думаю, что всё немного глубже, но она сказала именно про это, — сочувственно ответил друг.       — Ладно, разберусь, — Глеб дёрнул головой, пытаясь освежить голову и внушить себе, что он спокоен. — Если ты конечно мешаться не будешь со своей заботой.       — Не понял.       Глеб зашёл в ванную, предвкушая бодрящий процесс умывания, пока Тёма недовольно опирался о косяк, наблюдая за спиной Голубина.       — Всё ты понял, — бросил Глеб, не проворачиваясь. — Вчера чуть не убил меня своим сладким взглядом, словно она твой самый ценный человек на свете, а я посмел не уследить. Так ведь?       — Ты же знаешь, что твой брат сделал. Конечно, я злился на тебя. Ты сам говорил, что в ответе за неё, а в итоге что?       — А в итоге оказалось, что ей очень хочется бежать от меня, как только мы больше сближаемся, — выдохнул Глеб, параллельно думая о словах Темы. Он рисковал проснуться в квартире без Аси. Он не мог поверить в это. Сбежала бы. Вот так просто и жестоко. И снова всё по кругу. Нервы за неё, самобичевания и бесконечные вопросы: в чём его вина? — А когда я пытаюсь про это спросить, то она закрывается и не отвечает. Всё равно что пытаться говорить со стенкой.       — Ох, ну да, ты же пытался спрашивать целых десять минут, — иронизировал Тёма, пока Глеб вытирал лицо. Но даже не видя его эмоций, он знал, что друг мысленно закатил глаза. — В таких ситуациях всегда нужно время. И очень много.       — Я пытался с ней разговаривать несколько грёбаных месяцев.       — Нет, ты переспал с ней и попытался один вечер поговорить. Неужели ты не понимаешь, что это не одно и то же, что ваши разговоры до этого всего?       — А-а-а, — наигранно закричал Глеб, возведя руки к потолку. — Тём, заткнись. Просто, блять, невероятно. Все вокруг всё понимают, кроме меня.       — Да никто ни черта не понимает, — хмыкнул Тёма, подходя ближе и положив руку ему на плечо. — Ни я, ни ты, ни Ася. Вот и всё. Так что будь терпелив. Знаешь секрет долгих отношений? Открытость и открытость. Когда вы обороняетесь — это лажа. А двое уязвленных людей найдут способ соединиться. Если не будут обороняться.       — Про долгие отношения мне говорит человек, у которого они максимум четыре дня были? — хохотнул Глеб, выходя с другом из ванной комнаты.       — А я никогда и не страдал от этого. Разве что от безответных чувств, — отмахнулся Тёма, поймав на кухне, куда они с Глебом уже дошли, заспанный силуэт на диване. — Хэй, как спалось, милая?       Вика улыбнулась и сладко простонала, щуря один глаз. Ася стояла с кружкой чая, оперевшись на кухонную тумбу и не сводила с девушки взгляда. Глеб догадался, что между ними с большой долей вероятности состоялся диалог.       — Можем поговорить? — прохрипел он, встав прямо перед лицом Аси, пока Тёма любезно занялся Викой.       — Можем уехать отсюда? — Ася вскинула подбородок, встречаясь с глазами парня и прилагая кучу усилий, чтобы не отводить свои. — И тогда поговорим.       — Обещаешь? — его голос звучал нервознее и грубее, чем хотелось бы. И Глеб себя не винил. Он только что узнал, что она едва не сбежала.       Маленькая трусиха.       Ася нехотя кивнула, и Глеб выдохнул. По крайней мере он сможет тыкнуть её в это обещание, если она снова заупрямится.       — Тогда поехали. Возьмём такси, — Глеб повёл рукой в сторону коридора.       — Но я не хочу в ту квартиру, — Ася с трудом отвела взгляд от парочки на диване, устремляясь за Глебом. — Мы можем поехать в любое другое место, желательно с душем?       — Отель?       Ася промолчала, и Глеб предпочел счесть это за согласие, утыкаясь в телефон.

***

      — Я с ума схожу, — Ася еле дотерпела, пока на ресепшене слишком миловидная девушка оформляла документы, явно узнав Глеба. Скорее всего он в этом отеле далеко не в первый раз. И Ася догадывалась, как он проводил здесь время. Вбежав в номер, она зарылась пальцами в волосы, а затем до боли сжала их в кулак.       Глеб размеренным шагом догнал её посреди комнаты, мягко взяв за локоть, чтобы развернуть к себе, но она резко вырвалась, отпрянув и сверля его диким взглядом.       — Не трогай, не прикасайся, — мёртвенно произнесла она бледными губами, отчего Глеб перестал дышать.       Он снова с ней. С поломанной девчонкой из больницы, которая смотрела на него с тем же выражением лица, заклиная не подходить.       — Скажи, что происходит, — натянутый как струна голос Глеба норовил вот-вот сорваться в крик.       — Происходит то, что на мне огромный, лишающий воздуха камень из отвратительных, размазывающих меня чувств из отвращения и ненависти к себе. Я ненавижу себя за то, что я хочу тебя! Ненавижу за то, что решилась на секс не потому, что ты вызываешь во мне это бешеное чувство. А потому, что думала о твоем брате. О том, что он топчет меня снова и снова. Что он стоит со смеющимся лицом надо мной каждый раз, когда я смею хотя бы на секунду подумать, что возбуждаюсь. Что ты мне нравишься! И он возникает передо мной, говоря что я не имею на это права. Потому что он всё забрал. Забрал, не спросив! Твой чертов брат отнял у меня тебя!       — Ась…       — Я не могу теперь смотреть на тебя. Не могу касаться. Хочу убежать и спрятаться, потому что… потому что то, что было — это на самом деле было неправильно.       — Иди сюда, прошу тебя.       — Я не могу.       — Ты не заслуживаешь всего того, что с тобой происходит. Слышишь меня? Ты имеешь полное право ненавидеть моего брата. И я тебя поддерживаю в этом. Но ты ни на секунду не заслуживаешь того, чтобы ненавидеть себя. Ась, я люблю тебя.       — Не говори так, — Ася то хмурилась, то мотала головой, то снова замирала, забывая как дышать и как двигаться. — Прекрати говорить свои всегда слишком правильные слова. Почему ты говоришь всё это?       — Не бойся, — хмыкнул Глеб, наблюдая за её тихой паникой. — Тебя это ни к чему не обязывает. Просто ты будешь знать.       — Это всё было не по-настоящему, — она замотала головой, глотая слезы. Так он не увидит её истерики. Не поймёт, что на самом деле она сошла с ума и прячет своё сумасшествие за кучей самых разных слов и бессмысленных движений. — Вчера всё было не по-настоящему.       — Это не так, мышь. Тебе страшно и больно, но это не так, — он не знал, спорил ли он с ней или просто успокаивал сам себя.       — Глеб…       — И если ты хотела меня, это не значит, что ты плохая. Ты в порядке. В порядке.       Ася сглотнула ком в горле, пытаясь расслышать голос Глеба сквозь шум в голове.       — Глеб, повтори, что ты сказал.       — Ты не плохая.       — Нет, не это.       Глеб не мог поверить своему же внутреннему голосу, говорившему, что ей нужно. Подсказывающему, что он правильно понял её.       — Я люблю тебя, Ась, — прохрипел Глеб.       Она накрыла его теплые губы, шумно вдыхая через нос и настойчиво углубляя поцелуй. Проникала в рот, чувствуя его легкое замешательство и сомнение. Конечно, он сомневался. А ей снова нужно было воспользоваться шансом, пока отвращение ушло на второй план.       — Я ненавижу твоего брата, — оторвавшись, выдохнула она, не открывая тяжелых век. Если бы он вдруг спросил у неё, почему именно она ненавидит Рому, то Ася не смогла бы ответить. Просто потому что ей нужно кого-то ненавидеть за свою неспособность сблизиться с тем, кто принимает её последние месяцы. Неспособность отплатить той же искренней теплотой. И она готова была до бесконечности впиваться в его губы, лишь бы заставить себя поверить, что так можно делать.       Что можно быть рядом с Глебом.       — Я знаю, — он зарылся пальцами в её волосы, прислонился лбом к её лбу и неотрывно смотрела за попытками держать подрагивающие веки закрытыми, чтобы спрятаться от него. — Но он не сможет отнять меня у тебя. Слишком много чести. А ещё мне послышалось или ты сказала, что я тебе нравлюсь?       — Думаешь, я бы хотела тебя, если бы не нравился? — буркнула Ася, утыкаясь носом в его футболку и обвивая руками его тело. Как же страшно было думать о том, что это чувство может быть лишь на несколько секунд. Чувство, что она хочет его обнимать и ей не противно от прикосновений Глеба.       Он был таким умиротворяющим и тёплым, когда её бушующее чёрное море внутри успокаивалось и не топило её в мерзком отвращении ко всему, что способно коснуться её. И с этим было тяжело. Потому что достаточно лишь дуновения ветра, чтобы всё забурлило вновь. И каждый новый вдох она делала с дикой осторожностью, обнимая Глеба сейчас, лишь бы не разбить то хрупкое спокойствие, что дарило ей чувство контроля над своей жизнью.       — Что было вчера, Ась? — шёпотом спросил Глеб после долгого молчания.       Он знал, что разрушит иллюзию того, что всё приходит в порядок. Но лучше сделать это сразу, чем потом снова столкнуться с разбитой вдребезги Асей. Лучше, чем снова обмануться, впуская эйфорию в организм, а потом оказаться на краю обрыва, совершенно не будучи готовым к падению.       — Я не знаю, — Ася глубоко вздохнула, понимая, что говорит это просто для того, чтобы выиграть немного времени на раздумья. — Твой брат с толпой… их было просто невероятно много, я до сих пор не понимаю, как у меня получилось убежать.       Глеб сильно сжал зубы. Он думал о вчерашней ночи. Думал, что она скажет ему, что запуталась. Но совершенно оказался морально не готов к тому, чтобы услышать снова про Рому. И про её страх.       — Мне кажется, что он бы позволил им, — слишком пустой взгляд Аси скользнул по стенам номера. Когда она начинала думать о чём-то настолько ужасающем, то переставала осознавать реальность. Просто говорила об этом, как о сюжете глупого фантастического фильма. Говорила так, словно её совсем не трогало всё это всерьёз. — Мне кажется, что он правда хотел, чтобы они закончили начатое.       Она метнула быстрый взгляд на Глеба, чтобы убедиться, что он понимает. Что он не отключился, думая о своём гневе. Что он всё ещё с ней.       — Такое бьёт даже сильнее, чем первое изнасилование. Потому что я только-только начала обретать надежду, когда смогла преодолеть ненависть к прикосновениям благодаря тебе. Я только-только начала думать о том, что смогу выдерживать и чужие касания когда-нибудь. А потом это обрывают несколько парней, поваливая на землю и лапая тебя против воли. И тогда в теле поднимается паника от осознания того, что я снова не могу никого коснуться, то мозг подкидывает единственное доступное решение: надо попытаться всё исправить, сделав вид, что ничего не произошло. Сделав вид, что я все ещё в той точке своего успеха и способна даже на секс с тобой. Если я смогу с тобой переспать, то значит никто и не обижал меня. Никто не сделал ничего плохого мне. Я осталась той Асей с её детской надеждой на выздоровление. Как упавшая на пол булка, которую ты быстро поднял и обдул, говоря себе, что микробы не успели на неё заползти.       Ася встретилась с ним взглядом, понимая, что видит в нём не гнев, а только бесконечную печаль и сожаление.       — Но когда уже всё сделано и ты оказываешься посреди осознания, что лучше не стало, то хочется убежать. Потому что так стыдно и так… — Ася прерывисто вдохнула, поднимая взгляд к потолку, чтобы не дать себе заплакать. Всё, что угодно, только не грёбаные слёзы. — Мне так стыдно перед собой и тобой за то, что я это сделала. Что играла чужую роль вчера, веря, что смогу в ней остаться навсегда. Но это не так.       — Так ты правда хотела снова сбежать? — тихо спросил Глеб, думая только о том, что готов сделать всё, что угодно, лишь бы заглушить ноющую боль в сердце, что с каждым новым ударом разносилась по организму, как раскаленное железо. — Сегодня утром. А Тёма должен был обеспечить тебе новый паспорт и вертолёт?       Уголки его губ грустно дернулись вверх, только добавляя страданий от невозможности выразить настоящие чувства вместо дурацких попыток спастись за шутками.       — Он должен был просто поддержать меня и сказать, что сбежать — это не плохо, — опустив взгляд в пол, Ася расцепила руки за спиной Глеба и сделала неуверенный шаг назад. Ему больно. Она это слышала. И не могла выдерживать мыслей, что ему снова больно из-за неё.       — Ась, скажи только одну вещь. Есть хотя бы один шанс на то, что ты перестанешь бегать от меня? Есть хотя бы один шанс на то, что ты всё-таки поверишь, что я не опасный? Даже если ты делаешь ошибку и торопишься, даже если тебе плохо и стыдно передо мной, скажи блять, есть ли хоть один-единственный шанс, что ты останешься и просто поговоришь со мной об этом?       Глеб опустил подбородок, глядя на неё исподлобья. Пытаясь не думать о том, что давит и наседает на неё. Не думать о том, что она жертва. Что она напугана. Потому что ему нужно услышать хоть что-то правдивое сейчас от неё. Не обещания и попытки схватиться за надежду. Не иллюзорные мысли о спасении. Он хотел услышать правду.       Хотел услышать, что он для неё не оплот безопасности. Что он никогда не станет для неё чем-то большим, чем тренажёр для отработки страхов. Что он для неё значит не больше остальных. И что даже спать с ним она на самом-то деле не хотела. А просто запуталась, ошиблась и поспешила.       Он признался ей в любви. Сука, он вытащил из себя уязвимость, выставил перед ней напоказ и получил лишь утешительный поцелуй, чтобы он не расстраивался. Просто потому что ей жаль его.       Сука, скажи же хоть что-нибудь.       Ася не могла сказать. Не могла выдавить ни слова. Даже своё дурацкое «не знаю». Только смотрела в его зелёные, полные горькой боли глаза, и думала о том, как жестоко поступила с ним. Позвонила ему. Заставила примчаться к ней, потому что ей было плохо. И заставила поверить, что она готова переспать с ним. Заставила быть с ней таким бережным и аккуратным, чтобы потом сказать, что ошиблась. Что она ошиблась вчера.       «Пожалуйста, дай мне шанс. Дай мне только один шанс на то, чтобы попробовать всё исправить». В её голове на полной громкости проносились эти слова, но в реальности не могли вылиться даже в шёпот. Потому что она боялась снова обмануть его. Она не смогла бы ничего обещать. И не смела бы просить его о том, чтобы он снова поверил ей.       — Я тоже ошибся вчера, — тон Глеба был таким, что Ася боролась с желанием зажмуриться и закрыть уши. Безжизненный и тихий, но достающий до самого сердца. — Я правда думал, что смогу отдать тебе всё до последнего и остаться рядом в любом случае. Но я не учёл того, что не получится быть рядом с патологической трусишкой, которая вечно убегает.       Ася вздрогнула, чувствуя, как кровь отливает от лица. Кончики пальцев неприятно закололо, а мышцы, сморщивающие брови, сильно свело от напряжения. Как бы ни старалась, она не могла бы вспомнить, когда Глеб был ещё более пугающим. Когда в последний раз звучал так, словно ненавидит Асю искренне и всеми фибрами души.       Так и звучат люди, которым слишком больно.       — Что поделать, — жёстко усмехнулся Глеб, глядя на её бледное лицо. — Себя не переделаешь. Да, Ась?       Она поджала губы, сдерживая свою боль.       — На протяжении всего времени нашего знакомства ты пыталась бежать. В первый день бежала — я тебя держал, — Глеб сделал шаг, нависая над ней и заставляя чувствовать себя ещё ущербнее. — После дома Тёмы бежала — я злился. После того, как вернулась ко мне, всё равно потом захотела сбежать. Я отпустил. И сейчас бежишь, после того, как я попросил тебя пообещать, что ты не уйдёшь. Я же попросил тебя. Я же попросил… только ты ничего не обещала мне. Ну и придурок я после этого, что надеялся на что-то, а?       Он сокрушительно выдохнул через ноздри, резко отстраняясь от неё и отходя как можно дальше. Больно взъерошил волосы, не думая об уровне применяемой к себе силе. Сжал зубы, чтобы не кричать. И шагал по комнате так яростно, как мог, вбивая себе в голову мысль, что она никогда не будет с ним. Она может быть около него. Может быть даже в его объятиях время от времени. Может хватать его за руку и бросать на него чувственные взгляды.       Но никогда, блять, никогда не будет с ним по-настоящему. Этому просто не суждено случиться. И она даже не виновата в этом. Она не виновата, что не любит его.       Он зажмурился, чувствуя вибрацию в груди. Рвущуюся наружу и разрывающую мягкие ткани. Причиняющую боль и застилающую разум.       Ну почему он надеялся? Почему позволил себе думать, что всё наладится и будет хорошо? Потому что она жалась к нему, как напуганный зверёк, давая ложное ощущения собственной важности для неё? Потому что шептала его имя, закатывая глаза? Потому что дрожала в его объятиях?       Почему, пусть скажет ему, почему?!       — Ты впервые не можешь сказать абсолютно ничего. Ты хоть понимаешь это? — Глеб метнул к ней взгляд. Она так и осталась неподвижно стоять на месте, будто статуя. Бесчувственная или безжизненная, он уже не знал. — Всё ещё ждёшь момента, когда можно будет удрать? Ждёшь, пока я скажу тебе убираться, чтобы ты со спокойной душой могла это сделать?       Всё было не по-настоящему. Это было неправильно. Хочется сбежать.       — Ась, можешь валить на все четыре стороны. Не спрашивая разрешения у Тёмы, у меня, у кого бы то ни было. Или тебе так нужно сказать — можно? М, солнце? Можно, любовь моя. Проваливай, — проговаривая каждую буковку последнего слова, Глеб знал, что падает с огромной высоты и с каждой секундой этого полёта разгоняется всё сильнее. И делает ей всё больнее. Ему так хотелось сделать ей больно. И так страшно было видеть отражение этой боли в серых глаза напротив. Только затормозить уже никак не получилось бы.       И всё, о чём Ася думала, пока он выплёвывал эти слова, это то, что заслуживает их. И даже больше. Не надо было вчера звонить ему. Не надо было вчера спать с ним. Не надо было целовать его. Не надо было…       Она использовала его.       И пока на её ладонях умирали остатки тепла его тела, она собирала крупицы смелости, чтобы выдавить хоть одно слово из себя.       Мне так сильно жаль.       Эти слова прозвучали бы как издёвка. Она не могла сказать ему это, но ей было больно. Больнее, чем если бы она ушла утром. Вот она и проиграла, оказавшись лицом к лицу с реальностью, в которой всё рушится, а она ничего не может с этим поделать.       Лучшая защита — это нападение. Или бегство, пока он спит. Худшее решение — это надеяться.       Она сделала шаг, сверля пустым взглядом пространство перед собой. И ещё один. Мир сузился до предела коричневого ковролина, выстилающего пол отеля. Она видела только его. Глеб оказался где-то за пределами границ её мира. Как будто его и не было в этой комнате.       Только он был тут. Смотрел на неё, в глубине души крича о том, чтобы она осталась. Чтобы подняла глаза на него и сказала, что не хочет уходить. Интересно, вот это чувствовала Саша, когда он бесчувственно уходил от неё? Когда смотрел на её страдания, но понимал, что не может оставаться с ней. Ей было так же сильно больно? Что ж, в таком случае его разрывающая боль внутри вполне заслужена.       Только он хотя бы смог сказать Саше последние слова. А Ася не смогла дать ему даже этого.