Я недостойна любви?
Господи, дай ей любви! Не отрекись от нее… (Ночные снайперы)
— Что Стефан Сальваторе?.. — повторила свой вопрос Ребекка Майклсон, схватившись за косяк двери; казалось, если ещё секунду присутствующие промедлят с ответом, она утратит равновесие. — Ты знаешь Стефана? Первым взял себя в руки Голд — правда, не дав даже уклончивого ответа, сам стал задавать вопросы. Сначала ей хотелось импульсно выкрикнуть, что это, к чертям, не дело агентов, и покинуть дом, хлопнув дверью, даже не уточнив, зачем явилась. Однако минуту спустя её неудержимая натура подчинилась страху внутри. Ей был слишком хорошо знаком этот страх, он лидировал среди её многочисленных фобий, уступая только боязни лишиться старшего брата. Страх разочароваться в людях. Ребекка была уверена: стоит ей получить ответ, нового разочарования не избежать. — Да, знаю, — кратко выпалила она, продолжая попутно подбирать более развёрнутые версии ответа, но в голову так ничего и не пришло. — Присядь, — Кристиан галантно отодвинул ей стул, и та, всё ещё ничего не понимая, но всё больше пугаясь, села. — Скажи, Ребекка, не замечала ли ты, что Стефан излишне агрессивен? — Конечно, замечала, — хмыкнула блондинка, словно в словах агента не было ничего странного, будто они говорят об очевидных вещах. — Мистер Голд, вы же превосходно разбираетесь во всём, что касается цепи родительских посланий, вы же сами не раз утверждали: все монстры — родом из детства. И мы все родом из детства, мы либо становимся такими, как наши родители, либо связываем жизнь с теми, кто на них похож. Кристиан ошарашенно смотрел в огромные кукольные глаза, искренне не понимая, к чему Ребекка ведёт, и уж тем более не представляя, чем закончит свой монолог. — Вы же прекрасно знаете, кто такие мой отец и старший брат. — Она на секунду задумалась и поправила сама себя: — Мои старшие братья. Разве мой первый мужчина мог быть другим? Голд скрестил руки на груди и наморщил лоб. У него снова было ощущение, что небеса насмехаются над ним. Вероятность того, что в одном маленьком провинциальном городке по соседству будут жить две жертвы одного чудовища, была ничтожно мала. Или здесь одно из двух: либо вселенная уменьшилась до размеров спичечного коробка, либо Майклсон — не жертва. — Ребекка, прости, что спрошу… — начал мужчина. — Всё было обоюдно, Ник уже спрашивал, — улыбнулась девушка, — а если бы нет, о Стефане Сальваторе говорили бы только в прошедшем времени. — Так он был агрессивен? — Кристиан аккуратно попытался вернуть разговор в нужное ему русло. — Да, он частенько замахивался на меня, но я перехватывала его руку. Один раз он меня душил. — И ты никому не говорила? — Кому, Нику? — Майклсон еле сдержалась, чтоб не расхохотаться в голос. — Чтобы он минуту спустя кожу с него снял? Голд внутренне усмехнулся — не нужно было быть профессионалом по части человеческих душ, чтобы видеть, как эти двое всю жизнь балансируют на грани, стоя у самой черты, которую они, возможно, никогда не преступят, а возможно, уже давно преступили. Ясно одно — она для него больше, чем сестра, и ради неё он готов будет совершать какие угодно злодеяния. Ребекка вдруг поняла, что уже около получаса они будто играют в игру «вопрос-ответ», но ситуация так и не прояснилась. Она прокашлялась и, став серьёзной, вновь заговорила: — В нормальных семьях старшие братья учат сестёр кататься на велосипеде, завязывать шнурки, читать по слогам. Мой же научил меня только одной вещи, одному железному правилу, которое не терпит исключений: никогда не позволять кому-то причинять мне боль, никто не смеет тронуть меня и пальцем. Я плохо завязывала шнурки, но это я усвоила. Если бы всё вышло из-под контроля, я бы рассказала брату. В следующее мгновение Реджина, до сих пор сидевшая молча, закричала, а затем впала в истерику. Дженнифер попыталась дать ей воды, но та лишь хватала открытым ртом воздух, наружу выпуская крик и содрогаясь всем телом. — Почему у меня не было такого брата? — выкрикнула Миллс, сделав очередной глубокий вдох. Поняв, что никто, по крайней мере сейчас, не даст ей вразумительного ответа, Майклсон стала сама строить догадки, и, конечно, в сознании дочери серийного убийцы они были далеко не радужные. Ей словно открылся его истинный лик — звериный. Конечно, как сказала она сама, мог ли её первый мужчина быть другим? Вслед за Реджиной Ребекка ощутила нехватку воздуха и устремилась прочь из дома, на улицу, спеша подставить лицо порывам уже осеннего, но ещё тёплого ветра. Майклсон села на корточки и несколько раз потёрла пылающее жаром лицо ладонями. Она уже много месяцев избегала этого неудобного разговора с самой собой — о том, что же на самом деле она чувствует к Стефану. После того, как она вернулась за ним и застала в его постели одну из сестёр Гилберт, она запретила себе любые чувства к этому мужчине, сосредоточившись на свободе и красотах этого мира, а затем на счастье и благополучии Хоуп, забыв и думать о младшем Сальваторе. Но о том, что он ублюдок, а в этом она отчего-то не сомневалась, оказалось больно услышать. Ребекка всё ещё любила его, и от этого ей до слёз стало жаль себя — неужели она обречена любить чудовищ? Эта программа, заложенная отцом, никогда не даст сбоя?***
Реджина с ужасом ждала момента, когда Джей-Джей и Эмили уйдут, ей не хотелось оставаться с Голдом наедине, и, когда за девушками всё ж закрылась дверь, она надеялась, что сбежавшая Ребекка ещё вернётся, но нет. Тогда Миллс стала ходить по комнате, как можно громче стуча каблуками, дабы внести разнообразие в гнетущую тишину. Но в какой-то момент помогать перестало и это, тогда девушка резко остановилась и выкрикнула: — Когда ты уже уйдёшь? — Мне тебя оставить, хочешь побыть одна? — невозмутимо поинтересовался Голд. — Я имела в виду, совсем. Ведь после всего, что ты узнал… Дальше мы… — она говорила какими-то несвязными между собой фразами. — Дальше я воспользуюсь советом своей жены, — произнёс Кристиан и пояснил: — Когда она заболела, то посоветовала мне, вместо того, чтобы отдать её на растерзание врачам, просто жить. Мы будем просто жить. Выбирать занавески, пить утром кофе, ездить отдыхать к морю. — Не нужно меня жалеть! — Это не жалость, — Голд прекрасно понимал, что у этой фразы есть логичное продолжение, но произнести он этого не мог — не смел, в то же время понимая, что сейчас не время молчать. — Я недостойна любви, — она избавила его от необходимости переступать через себя, мысленно договорила за него, решив не разбираться, правда это или ложь, и сделала вывод. Кристиан оставался совершенно спокойным, вообще не реагируя и, кажется, не придавая никакого значения её словам. — Зачем тебе я? — не унималась Миллс; видимо, ответы Голда не устраивали её, и она продолжала задавать новые вопросы, рассчитывая на другой результат. — Я не смогу родить ребёнка, не смогу заниматься любовью… — Ребёнок у нас уже есть, захотим ещё одного, тогда и станем решать проблему. И все другие проблемы тоже решаемы, поверь. У многих из тех, кто пережил подобное, есть семьи. Реджина решила больше не спорить, по крайней мере, сегодня. Сегодня она всё им сказанное приняла на веру.***
Горы трупов и мир в огне — вот что нарисовало воображение Никлауса Майклсона, стоило ему только разглядеть мокрые подтёки туши на щеках младшей сестры. Одна её слеза, и он тут же представлял, как под душераздирающие крики отделяет голову её обидчика от тела. — Ребекка, что случилось? — он тут же подлетел к сестре и схватил её за плечи. — Что произошло? — Ник, — она всхлипнула пару раз, как в детстве; каждый раз, привлекая внимание старшего брата, она всхлипывала, даже если уже перестала плакать, но на сей раз слёзы её были неподдельны. — Ты всегда говорил, что они недостойны меня, недостаточно хороши? Эмиль, Марсель, Стефан… А вдруг это не они? А я — может, я недостойна любви? — Что за глупые мысли проникли в твою голову? — Никлаус снисходительно улыбнулся и обнял сестру. — Сейчас же прекрати нести вздор. — Стефан, похоже, оказался тем ещё ублюдком, ты был прав, но неужели меня не может полюбить кто-то хороший? Кто не предпочтёт мне Новый Орлеан и не окажется законченным подонком? Да что они все — меня и собственный отец никогда не любил… Ребекка смотрела на него, и Клаусу чудилось, что ей снова шесть лет, ей срочно нужен был ответ на, казалось бы, нерешаемый вопрос: «Почему небо синее?» Но, как и в детстве, так и теперь, ответ у него был. Для неё он всегда был. — Ребекка… Клаус шёпотом произнёс её имя и коснулся губами лба, затем переносицы; дойдя до впадины над верхней губой, Клаус отстранился и, проведя подушечкой большого пальца по губам, опять зашептал: — Ты самая красивая, самая восхитительная и прекрасная, ты неудержима, ничто тебя не сломает, я не позволю… — Эти его слова прозвучали, как ультиматум. — Я не знаю, как дальше сложится жизнь, что выйдет из нас с Камиллой, но я всегда буду спокоен за Хоуп. Рядом с тобой она вырастет чудной женщиной, способной покорить мир, женщиной, достойной целого мира, как и её тётя. Ты достойна любви, сестра. Ты стоишь целого мира.***
Голубые стены были почти такого же цвета, как и форма, которую она носила. И если форму Мередит любила, цвет стен за эти дни стал порядком раздражать её. Даже разноцветные рыбки, милейшие создания, плавающие по аквариуму, уже не отвлекали и не разряжали обстановку в маленьком кабинете. И пусть доктор Линда была очень приятной женщиной, Мередит уже устала проводить время в её обществе. Грей вообще не понимала, зачем она здесь; да, она тонула, но ведь это был несчастный случай, она ненамеренно прыгнула в воду, так зачем ей психотерапевт?.. Приятная женщина, блондинка с волосами до плеч. Очки в чёрной оправе, тонкие губы; на вид ей было не больше тридцати лет, а значит, она немногим старше неё. Мередит с интересом изучала внешний вид женщины в кресле напротив, чтобы занять мысли хоть чем-то. — Мередит, — позвала женщина, обращая внимание пациентки на себя. — Нам обязательно говорить? — спросила Грей. — Просто я читала в одном исследовании, что визиты к психотерапевту помогают, даже если ничего не говорить. Женщина снисходительно улыбнулась и, отложив свой блокнот в сторону, закинула ногу за ногу. — Вы хотите молча решить все ваши проблемы? Мередит, сама того не подозревая, попала в точку — Линде Мартин едва исполнилось тридцать лет. Она была почти ровесницей молодого ординатора и только начинала свой путь. На самом деле Линда день изо дня вдохновлялась примером близкой подруги, Эдисон Монтгомери, которая переехала в Город Ангелов, ведёт частную практику и то и дело зазывает Эдисон к себе. Как знать, может, и ей когда-нибудь повезёт иметь кабинет в одном из частных центров Эл Эй с видом на океан. Но пока стоило вернуться из фантазий к делам насущным, и голос Грей ей в этом помог. — У меня нет проблем, — заявила Грей. — Зачем вы тогда пришли? Ситуация была почти стандартной: все люди, попадающие на кушетку психотерапевта, либо уверены, что у них нет проблем, либо признают, что они есть, и уверены в том, что терапевт решит их волшебным образом, без малейших усилий со стороны пациента. В случае Мередит уместным оказался третий вариант — она пришла сюда потому, что кто-то другой считал, что у неё есть проблемы. — Просто Дерек считает, что я не хотела плыть, хотела утонуть… — А вы хотели? «Да», — едва не вырвалось у Мередит, но она вовремя осеклась, понимая, что за такое опрометчивое признание её, чего доброго, отстранят от практики. — Просто тогда выдался тяжёлый день, — с тяжёлым вздохом начала Мер, — совершенно неожиданно моя мать ненадолго очнулась от Альцгеймера и, обнаружив, что я заурядна, оказалась мной разочарована… — Грей стала нервно постукивать ногой об пол. — Так всегда было — я всегда была недостаточно талантлива, она даже отговаривала меня от медицины, сказала, что хирурга из меня не выйдет. Мой отец после того, как мама ушла от него, женился снова. У матери вместо меня была хирургия, она даже как-то потеряла меня в парке. У отца две другие дочери… Я словно была лишней, недостойной внимания и любви, потому что не оправдала ожиданий матери. Я будто с детства с изъяном. Она считала себя гениальной и мне твердила, что я должна быть незаурядной, но я обычная. Выслушав довольно откровенный, по меркам «закрытой» Мередит Грей, монолог, Линда внутренне издала тяжёлый стон, но виду не подала. Она просто знала, что большинство недугов, которые она выявляет на этом диване, излечить намного проще. Необязателен хирургический скальпель, нужно всего-то немного любви, которой, как правило, не достаёт. — И что же, нет никого, кто бы любил вас? Вместе со всеми недостатками? — Дерек, — выпалила Грей и сама этому удивилась; ответ будто лежал на поверхности, ей не требовалось и секунды на раздумье. — А как вы думаете, Дерек достоин любви? Вашей любви? Вы его любите? — Конечно, — и снова быстрый ответ без колебаний. Один на все вопросы. И вдруг всё стало так понятно и ясно, словно той водой, в которой она тонула, кто-то протёр пыльное стекло. — А значит, он достоин того, чтобы в любой ситуации вы продолжали плыть… Годы спустя Линда Мартин и вправду будет любоваться видом на океан из окон уютного кабинета в Эл Эй, не догадываясь о том, что в самый сложный период эти слова снова помогли Мередит выжить.***
Каждому из нас хоть раз в жизни казалось, что мы недостойны любви, потому что пережили насилие, росли в тени амбиций матери или в плену отца-тирана. Но истина в том, что, как только мы приходим в этот мир и делаем первый вдох, мы уже достойны, чтобы нас любили. Любовь не нужно заслуживать, выторговывать или требовать — она безусловна. И у каждого из нас есть тот, кто готов отдать нам эту любовь. Вдовец, который на самом деле понятия не имеет, как жить дальше, но старается. Старший брат, который внушит, что никто не смеет причинять тебе боль. Мужчина по прозвищу «Красавчик», от которого десятки женщин без ума и отдали бы всё, чтобы заполучить его в свою постель, но ему нужна ты — мрачная, закомплексованная, с каким угодно изъяном… Нужна лишь самая малость: выйти из тёмного угла, в который мы забиваемся, считая себя недостойными, и посмотреть по сторонам. И тогда мы сможем увидеть глаза, смотрящие на нас с любовью.