Я устала бороться
Жизнь — это борьба, смертельная схватка, дружеская потасовка или честное соревнование, где каждый хочет победить. Но иногда приходится проиграть. Победителем выйдет лишь тот, кто даже во льдах вечной мерзлоты сохранит горячую веру в себя!
Лукас молчал. В голову попросту больше ничего не приходило. Он просто держал её за руку, внимательно вглядываясь в такое знакомое лицо. Лицо, которое он видел ежедневно на протяжении многих лет, и только сейчас заметил, что её карие глаза имели насыщенный кофейный оттенок, а справа под нижней губой есть маленькая, еле заметная родинка. К своему стыду Лукас не мог вспомнить, всегда ли она была. Однако, к его собственному удивлению, долговременная память оказалась полна других вполне радужных воспоминаний. Первая улыбка Мел, её первые шаги, их совместные воскресные прогулки. Шум океана, мягкий прибрежный песок и они втроём, босиком, Мел рассказывает что-то, всеми силами пытаясь привлечь внимание родителей, Маиза улыбается широкой искренней улыбкой. Вот они с Маизой вдвоём на трибунах стадиона, вопят во всю глотку и одновременно глохнут от криков людей вокруг — в разгаре решающий матч чемпионата мира по футболу. Вот, отпустив прислугу на выходные, они с Маизой стоят на кухне — она моет, а он вытирает тарелки, едва не разбивая их в пылу жаркого спора. Воспоминания, скрытые где-то в самой глубине, яркими бусинами нанизывались на нить его жизни, и у Лукаса всё внутри холодело от ужаса — жизнь, которая сейчас пробегала перед его глазами яркими кадрами, была самой обычной. Ему вдруг вспомнились слова, что Сальваторе сказал напоследок: — Меня ждёт моя тихая счастливая жизнь. Его жизнь была обычной и тоже могла быть счастливой; в ней не было войн, лишений, трагедий, не считая смерти Диогу, не было смертельных болезней до недавнего времени — в ней не было ничего, кроме той боли, которую он намеренно причинял себе сам. Мужчина закрыл лицо ладонями и наскоро вытер проступившие слёзы. Он едва не начал задыхаться от жалости к себе и осознания того, что свой ад он выдумал себе сам. И борьба, от которой Маиза так устала, была мнимой. Всё нужное с самого начала было в их руках. На самом деле у него была самая обычная жизнь, о которой многие мечтают, но он позволил ей пройти мимо и вот-вот останется ни с чем. Монотонный писк приборов и её фраза о том, что она устала бороться, повторяющиеся в его голове, долгое время были единственными звуками, но вдруг послышался голос: — Лукас, послушай, — зашептала Маиза, — ты сейчас пойдёшь домой — там в спальне твой чемодан, я собрала перед тем, как… — Она сглотнула, прокашлялась и продолжила говорить: — Ты поедешь в Марокко. Нужно остановить это. Проживи остаток жизни так, как всегда хотел. — Маиза… — Деймон, паренек, который меня спас, с потрясающей харизмой и очаровательным акцентом, — она улыбнулась, — сказал, что если есть, куда вернуться, нужно не медлить… — Пока тебя ещё кто-то ждёт, — закончил Лукас, вспомнив те же самые слова. — Я уверена, она ещё ждёт тебя… Ферраз ничего не ответил жене. Он снова не знал, что ему действительно нужно. Всю жизнь он был уверен в том, что для счастья ему нужно быть только рядом с Жади, и вот он может это сделать, и женщина, которую он так долго не замечал, даже заботливо собрала ему чемодан. Всё, что ему осталось — это разыскать Жади, но нужно ли?***
Маленький частный самолёт плавно набирал высоту. Реджина ёрзала в кресле так, словно ей приходилось сидеть на раскалённых углях. Она смотрела то в иллюминатор, словно в серой дымке облаков можно было что-то разглядеть, то по сторонам. Гидеон и Росси играли в шахматы. Рид что-то увлечённо объяснял Моргану, а тот то ли слушал, то ли спал. Миллс в это время не могла перестать думать об одной из жертв очередного монстра. Девушку мучили сорок восемь часов, но, по словам экспертов, она до последнего боролась со своим истязателем, чего Реджина не могла сказать о себе. Ей стало казаться, что она сдалась слишком быстро. Её захлестнула волна отвращения к себе самой. Будто она сама позволила произойти всему этому с ней. — О чём ты думаешь? — Голд, видя задумчивый вид Реджины, обратил её внимание на себя. — О жертве. Задавая вопрос, мужчина точно знал, какой услышит ответ. И иногда его даже настораживала такая её увлечённость жертвами. Голду казалось, что если она продолжит принимать всё настолько близко, пытаясь буквально пережить всё, что пережила жертва, то слишком быстро догорит, как спичка, и уничтожит саму себя. А потом станет холодной и расчётливой, начнёт обезличивать жертвы, и это также не закончится ничем хорошим. Оставалось лишь надеяться, что она найдёт необходимый баланс. — Реджина, если ты будешь так через себя пропускать каждое дело, это обернётся против тебя же, — начал Голд. — И если не буду, тоже, — закончила она, будто прочитав его мысли. — Просто мне стыдно. Голд, до тех пор расслабленно сидевший в кресле, выпрямился и развернулся в полоборота, чтобы посмотреть на неё. — Почему? — не выдержала Дженнифер, сидящая напротив. — Жертва боролась до последнего, а я устала. Я устала бороться, — произнесла девушка, опустив голову и не глядя на подругу. — В какой-то момент я перестала сопротивляться и кричать, просто ждала, когда всё кончится. Нужно было продолжать бороться. — Всё, что произошло с тобой, не твоя вина, — сказала Джей-Джей, — а бороться ты продолжаешь по сей день, выполняя свою работу. — Блондинка немного помолчала. — Хотя, признаться честно, я тоже устала от борьбы. — Произнеся это, она сразу устремила взгляд к иллюминатору, дабы избежать дополнительных вопросов. — Дженнифер права — это ни в коем случае не твоя вина. — Голд бросил на Джеро быстрый взгляд и, усмехнувшись, уткнулся в газету, что всё это время была у него в руках. Иной раз его коллеги поражали его до глубины души. После борьбы со злом у них откуда-то ещё брались силы на борьбу с чувствами к друг другу. Всё-таки люди — существа более чем удивительные. Они порой всю жизнь тратят на то, чтобы найти «своего» человека, а когда находят, пускаются наутёк или начинают утверждать, что тот, с кем они прожили всю жизнь, «тем самым» вовсе не был. Дженнифер прохаживалась по салону, дабы размять ноги; полёт выдался весьма долгим. Она уже пару раз прошлась взад-вперёд, как вдруг совершенно неожиданно её окликнул Аарон: — Ты в порядке? — Думаю над словами Голда, — она несмело опустилась в кресло рядом. — Если мы не будем переживать всё, что видим на этой работе, мы пропали. Если будем переживать слишком сильно, это разрушит нас. — Главное — знать, что мы сделали всё, что могли. Иногда нам везёт, иногда нет. Это наша работа, а идеал недостижим, и лучше переживать, — ответил Хотч, чувствуя, как на мгновение они соприкоснулись рукавами. Она была нужна ему и одновременно нет. И он продолжал борьбу с собой, не представляя, что Джей-Джей переживает то же самое, но, в отличие от него, уже готова прекратить борьбу. Реджине было стыдно. Хотчнеру — страшно. Страшно пожалеть, что не смог спасти брак, который, похоже, существует только на словах. Страшно, что одного из них однажды могут убить — что поделать, такая работа, — но тогда другому будет так же больно, как Голду. Может, вовсе не стоит сближаться? Однако, решив отложить борьбу до завтра, до конца полёта они остались сидеть рядом, надеясь на случайные мимолётные касания. Когда же самолёт достигнет земли и они покинут борт, торопясь по домам, Джеро вновь услышит этот вопрос: — Ты в порядке? — На сей раз это был Голд. — Да, я просто устала, — она потёрла ладонью лоб и не стала уточнять, что устала от борьбы с собственными чувствами; впрочем, похоже, Голд и так это понял. И не только это. — Я понимаю, правда, — кивнул Кристиан. — Агент и специалист по связям с общественностью. В этих стенах такое уже было, и всем известно, чем закончилось. Но ты не Белль, хоть, признаться, я и сам долго не мог это осознать. Хотч — не я. Вы другие, и ваши жизни тоже. После Кристиан нагнал Реджину, а Дженнифер так и осталась стоять, глядя ему вслед и пытаясь осознать его слова.***
Мередит молчала, глядя на аквариумных рыбок. Доктор Линда терпеливо ждала. Она сняла очки, протёрла стёкла и снова устремила взгляд на доктора Грей. — Вы были правы. Дерек был прав — я не хотела плыть, — произнесла Мер, не поворачивая головы. Доктор Мартин внутренне восхитилась ею. Это было безумно смело и отчаянно глупо одновременно, это могло стоить ей всего. Допуска до пациентов, например. — Почему? — спокойно спросила Линда. — Я устала бороться, — глаза Мередит стали влажными. — Устала доказывать, что я, дочь Эллис Грей, тоже чего-то стою. Хотя однажды и она сама сломалась. — Грей глубоко вдохнула и снова стала наблюдать за движениями рыб. — Что вы имеете в виду? — Однажды моя мать взяла скальпель и порезала себя у меня на глазах. Я сидела в луже её крови и ждала, пока она потеряет сознание, чтобы позвонить в скорую. — Почему ждали? — Она запретила, и я знала, что, если позвоню, у меня будут неприятности. — Мередит облизнула губы, у неё в горле вдруг пересохло. — Я пошла ко дну, потому что хотела и в то же время боялась стать такой, как она. Ей было всегда плевать на чувства, её не интересовало, что я чувствую, она только твердила, чтобы я не была заурядной, а у меня вряд ли получится. Не хочу, чтобы Дерек или уж тем более наши дети натерпелись от меня того же. — Вы, должно быть, злитесь на неё за то, что вам пришлось это пережить? — спросила Линда. — Злюсь, но не на неё. После Мередит буквально сорвалась с места и побежала на поиски Ричарда — ведь именно его в глубине души она винила в произошедшем тогда с Эллис. Линда, хоть и осталась сидеть в своём кресле в лёгком недоумении, точно знала, что Грей ещё вернётся в этот кабинет. Мартин не ошиблась — тем же вечером Мередит буквально ворвалась к ней. Без стука распахнув дверь, девушка застыла на пороге с открытым ртом. — Говорите, — Линда отложила блокнот и приготовилась слушать. — Она была незаурядным хирургом; если бы она хотела убить себя, то порезала бы себе сонную артерию, смерть через несколько секунд, — Мередит ощущала себя, как слепой, что после многих лет в темноте увидел свет. — Моя мать не хотела умирать! — Чего она хотела? — Чтобы Ричард вернулся к ней. — Однако он не вернулся. — Он не узнал об этом, — Грей всплеснула руками, — а она была слишком упряма, чтобы просить. Линда мягко улыбнулась. Её радовал этот прорыв, и она решила, что пора поделиться с пациенткой наблюдениями со стороны. Ведь за время их встреч Мартин смогла многое о ней понять. — Мередит, вы незаурядный хирург, вы бы не стали разочарованием, ведь вы совсем как ваша мать, но разница между вами в том, что вы можете учиться на её ошибках. И если в жизни что-то не ладится, необязательно тонуть и истекать кровью. Есть другие пути, даже если вы устали… Внимательно выслушав психотерапевта, доктор Грей совершила ещё одно открытие и вдруг почувствовала облегчение, словно смогла найти источник кровотечения и спасти жизнь. — Быть незаурядной… Мама говорила не о хирургии, — задумчиво проговорила Мередит, вопросительно глядя на Линду. — Вы правы. Она говорила не о хирургии…***
Дыхание Маизы стало рваным, грудная клетка поднималась вверх и опадала. Маиза хватала ртом воздух, но его не хватало; мониторы стали пищать громче и настойчивее. Лукас поднялся со стула, осторожно провёл рукой по её лбу и понял, что появилась испарина. Внутреннее чутьё, которое раньше помогало не особо, сейчас твердило — это конец, и на сей раз Лукас ему верил. Наклонившись, мужчина поцеловал жену в губы и, сильнее сжав её руку, стал ждать. Он знал, что от реанимации она отказалась, и ещё он прекрасно помнил её недавние слова. Никто не скажет точно, сколько это продлилось. Несколько секунд или минут — одно краткое мгновение, в котором они были близки, как никогда прежде. Мгновение, в котором растаяли все взаимные упрёки, и был сброшен груз накопленных обид, половина из которых того не стоили. Мгновение, в котором были двое — муж и жена, прожившие вместе жизнь, которая была не так уж плоха, просто раньше они отчего-то не хотели этого замечать. Нарушив их недолгое единение, в палату вошла медсестра. Женщина украдкой взглянула на показания мониторов и повернулась к Лукасу. — Я могу позвать врача, но отказ от реанимации… — Не нужно, — мужчина отрицательно покачал головой. — Я мучал её всю жизнь, пора перестать. Она устала бороться.