Утраты неизбежны
Не жалей мёртвых, жалей живых. Так говорят. Им тяжелей всего сказать «Прощай». Иногда практически невозможно. Это чувство утраты никогда не уйдёт. Но оно принесёт с собой моменты мучительной радости. Мы уходим, всюду оставляя фрагменты самих себя… как памятные сувениры… Целую жизнь воспоминаний, фотографий… безделушек… всего, что будет напоминать о нас, даже когда нас не станет.
Лукас не помнил, когда в последний раз присутствовал на похоронах, ведь даже когда умер Диогу, его не было рядом, а после кончины брата обходилось как-то без потерь, и он не мог представить, что будет хоронить её — женщину, потерять которую он никогда не боялся. От дверей церкви мужчина шёл к гробу, по пути оглядывая присутствующих. У половины из них лица были фальшиво скорбными, даже в этот момент их волновала не смерть Маизы, а собственные проблемы; сюда они явились только потому, что того требовал этикет. Сейчас они произнесут дежурные речи и разойдутся по домам. Лишь только Ивети плакала, утирая слёзы платком. Ещё Лукас заметил Деймона, человека, который знал её один день, но искренне хотел проводить в последний путь. Пути Господни и впрямь неисповедимы — малознакомый парень был здесь, а родную дочку даже не смогли отыскать. Скорее всего, о смерти матери Мел даже не знала. Лукас подошёл к гробу и взглянул на неё. Странно, но она выглядела лучше, чем при жизни. Не такая бледная и усталая, на лице застыла улыбка — кажется, она освободилась и теперь умиротворённо улыбалась. Мужчина приложил свою ладонь к её холодным рукам и стоял так несколько минут. Никто не торопил его. А потом это началось — сухой, душный и пропитанный запахом воска воздух… Примерно через час Лукасу стало настолько дурно, что он раздражённо сбросил с себя галстук, а речи не прекращались. Людские голоса слились в один фоновый звук, лица — в одно пятно. Он не слушал, кто и что говорит. Кому это нужно? Почему никто не говорил ей этого при жизни, почему все решили сказать, как любят её, когда она уже не могла этого услышать? Вообще прощальные речи — вещь удивительная: из них мы узнаём, каким замечательным был ушедший, и как его все любили, но это действо придумано не для мёртвых — оно нужно живым, чтобы не испытывать чувства вины за безразличие, которое мы слишком часто проявляем при жизни. Ферраз проявил интерес лишь однажды, когда к гробу его жены вышел сказать слова прощания Деймон Сальваторе. Лукасу и вправду было интересно, что скажет человек, вообще не знавший её? — Присутствующие меня не знают, да и я не мастер похоронных речей, просто пара слов… — Парень на секунду съёжился и замолк, чувствуя, как на него разом устремились десятки глаз. Деймон нашёл взглядом лицо жены и смог продолжить: — Я познакомился с Маизой в последний день её жизни, и этого дня хватило, чтобы понять — она была неимоверно сильной, но даже сильные устают. Ей не хватало тепла. Но я верю, покой существует, и, я надеюсь, теперь она его обрела. Мне хочется думать, что она там, где нет боли, а есть много солнца, которое никогда не уходит за горизонт. Речи закончились; теперь они стояли на кладбище и ждали, когда гроб медленно начнёт опускаться в яму — толпа людей, облачённых в чёрное, со скорбными лицами и опущенными головами, вокруг деревянного ящика, закрытого крышкой. Кто-то всхлипывает, кто-то что-то шепчет. Неужели это всё, что остаётся от нас? Что бы мы ни делали, кем бы ни были на протяжении всего жизненного пути, всё, на что мы можем рассчитывать в конце — деревянный ящик? В чём тогда смысл?.. Лукас практически не вникал в происходящее, лишь изредка он поднимал голову и смотрел на них, стоящих чуть поодаль от всех. Деймон и Кэролайн крепко держали друг друга за руки и терпеливо ждали своей очереди, чтобы подойти и положить цветы. Кладя по одной розе на крышку гроба, люди говорили дежурные слова о соболезновании и расходились. Последними к нему подошли Сальваторе. — Наши соболезнования, сеньор Ферраз. — Деймон пожал ему руку. — Это моя жена Кэролайн, но по-португальски она не говорит. Оказалось, что Лукас немного, но говорит по-английски. Они беседовали о чём-то ещё минут пять, потом Кэролайн и Деймон ушли, а Лукас остался в одиночестве. — Знаешь, Лобату всегда верил в загробную жизнь, но я надеюсь, что это не так, и ты никогда не узнаешь, что твоей дочери не было на твоих похоронах. Я не смог её найти, никто не смог. — Мужчина виновато помолчал и, возможно, впервые в жизни так искренне произнёс: — Прости меня…***
— Ты думал об этом хоть раз? — Кэролайн прервала молчание, когда они уже были на выходе с кладбища. — О том, что в любом случае один из нас умрёт первым? — Сальваторе ответил вопросом на вопрос. Деймон никогда не боялся смерти, ведь с ним, по сути, ничего не произойдёт. Он даже не осознает того, что умер. Однажды всё просто застынет в одном мгновении и прекратится. Его это не пугало. Однако Деймон знал: всё не остановится вместе с ним после его смерти — кто-то будет жить в его доме, делать его работу, а главное, кто будет заботиться о ней?.. Его пугала не мысль, что его жизнь кончится, а то, что он не узнает, что в этом случае будет с ней. Но, к счастью, людям не дано знать своего будущего. Вариант, который предложит вселенная, ему бы не понравился. — И другому придётся это пережить, — девушка кивнула и, поджав нижнюю губу, уткнулась в плечо мужа. — Ты справишься. Ты снова сделаешь это для меня. Выживешь. Просто помни, что вот это — не конец, — он кивнул на надгробья, окружающие их. — Я останусь с тобой — я, моё сердце и все наши закаты. В тебе, в твоей памяти. — Почему ты думаешь, что умрёшь раньше? — нахмурилась она. — Я старше тебя, блондиночка, — усмехнулся он, — а мужчины, как известно, живут меньше женщин. — Умирают не только от старости, Деймон. — Я не позволю, — он взял её лицо в ладони и пронзительным взглядом проник куда-то в самую глубь души. — Я не позволю раку, стихийному бедствию или падающему самолёту отнять тебя. Ты умрёшь в своей постели в девяносто лет.***
Лукас вернулся домой и обнаружил на заправленной кровати чемодан. Мужчина несмело приоткрыл его, словно опасаясь, что оттуда выползет змея и ужалит. Все вещи были аккуратно сложены, сверху лежал листок бумаги. Ферраз взял его в руки. Узнаваемый почерк с причудливой загогулинкой у заглавной буквы «М». Мужчина присел на край кровати и принялся читать. «Я собрала тебе чемодан. Ты поедешь в Марокко, если захочешь. Если не захочешь, не поедешь. Но не надо больше выдумывать, что это из-за меня или из-за Мел. Я больше не хочу так жить и не буду. Ты тоже должен что-то изменить, Лукас. Ты больше не сможешь использовать меня, как оправдание своего бездействия, а я не буду использовать тебя. В такой игре, Лукас, нет победителей. Только побежденные. Поэтому не стоит использовать и нашу дочь, как своё оправдание. Ты не устроишь её жизнь. Ты можешь устраивать только свою жизнь, только свою и больше ничью. Нельзя бросить наркотики за Мел, но, может, ты сможешь показать ей пример нормальной жизни? Люблю ли я тебя? Люблю ли? Я не знаю. Удивительно, но в самом конце жизни я почти ничего не знаю о себе. Потому что мужчина, которого, я думала, что любила, — любила всю жизнь, — никогда не любил меня. Но он не виноват, никто не виноват в том, что любит или не любит. А та женщина, которую ты любил всю жизнь, тебя любит. Я уверена, она еще ждет тебя, так поезжай к ней. Поезжай, Лукас.» Ферраз отложил листок и несколько минут просидел, глядя в одну точку. Никто никогда не узнает, о чём он думал в этот момент и какое решение принял, но, поднявшись, он застегнул чемодан и поставил его в шкаф. Похоже, следовать совету жены он не собирался. Лукас не знал, что ему теперь делать, но точно не это. Увы, но так бывает в жизни слишком часто. Мы отчаянно ищем своё место в жизни и не можем уснуть по ночам от чёткого ощущения, что сейчас мы не там, где должны быть. Но неожиданно в жизни наступает момент, и мы понимаем, что Всевышний всё выдумал правильно, и всё идёт так, как должно. По-настоящему везёт тем, кто к этому моменту ещё не всё потерял, у кого хоть что-то осталось. А что осталось у Лукаса?***
Голд сидел в главном зале, рядом Дженнифер убирала материалы раскрытого дела с информационной доски — сегодня им повезло, живы остались многие. В помещение вошёл Росси и, присев напротив друга на краешек стола, спросил: — Тебя не беспокоит твоя девушка? — А должна? — Кристиан поднял голову и посмотрел на Дейва. — Ты же помнишь, чем всё закончилось в случаи Элл? Джеро, ставшая невольным свидетелем разговора, нахмурилась и, задействовав все ресурсы памяти, смогла вспомнить — Элл Гринуэй. Она работала здесь ещё во времена Белль. А значит, ни она, ни Эмили, ни даже Морган с Хотчем не застали её — но историю слышали. Элл была прекрасным агентом, но однажды она подверглась нападению одного из тех, кого пытался поймать отдел. Она нашла его сама и убила, поставив крест на карьере. ФБР задействовало все связи, и тюрьмы она избежала, но в конечном итоге это никак не помогло. Потом до Гидеона дошли слухи, что, так и не оправившись, она лишилась рассудка, а затем покончила с собой. — Что ты хочешь? Чтоб я отстранил её от расследования и отправил к психотерапевту? — Ничто не проходит бесследно, Голд, и боль утраты тоже, и я не хочу, чтобы, не дай Бог, тебе пришлось пережить её снова.***
Реджина протирала тарелки и одновременно с лёгкой улыбкой наблюдала за очередной склокой Скаво и МакКласки. Нет, вне всякого сомнения, старушку все любили, и, если ей нужна будет помощь, равнодушных не останется, однако склоки с ней считались этаким своеобразным ритуалом, которым почти никто не пренебрегал. — Мы до сих пор не знаем, что случилось с Мэри Элис, почему вдруг однажды она достала пистолет и пустила в себя пулю, — раздался голос у неё за спиной, — но зато я знаю другое: это был не выход. Ей просто стоило попросить помощи у всех нас, и мы нашли бы решение. Реджина повернулась к Голду, будто пытаясь по выражению его лица понять, с чего он вообще затеял этот разговор. — Боль утраты до конца никогда не пройдёт. Это невозможно пережить, — продолжал Кристиан. — Та боль, которую ты испытываешь, тоже не иссякнет. Ничто не проходит. Но обещай, что, если станет невыносимо, ты попросишь помощи. У меня, у Эмили, у Джей-Джей, у Ками… — Барменши? — нахмурила брови Реджина. — Она хороший психотерапевт, — улыбнулся Голд. — Наливать Клаусу бурбон, стоя за стойкой — это, скорее, часть ролевой игры. Не заставляй людей, которые тебя любят, испытывать боль утраты. — Я бы не посмела, хотя мысли бывают всякие, — признавшись, прошептала Миллс. — Она на меня смотрит. — Девушка кивнула на фотографию Белль, висящую на стене. — Не хочу, чтобы мне потом перед ней стыдно было, ведь она-то боролась до конца…***
Огромный дом был пуст. Лукас спустился вниз и устало сел в кресло. Дом был пуст, но в нём чувствовалось её присутствие — запах духов, брошенная на диване сумочка, тапочки у входа. Платья в шкафу, которые Лукас запретил убирать, сославшись на то, что после смерти Диогу ничего в доме не менялось годами. Лукас ощутил, как что-то ноет внутри. Никто не может избежать боли утраты, был ушедший твоей родственной душой или просто жил рядом, больно всегда одинаково… Если задуматься, то наша жизнь никогда не кончается; да, мы перестаём существовать, но жить продолжаем. В памяти, в мелочах, в аромате любимых духов, в фотографиях и магнитиках на холодильнике. Во всём, что напомнит о нас, когда нас не станет. И, возможно, эти напоминания подарят кому-то тепло, искру надежды. Чьей-то жизни они придают горькую сладость, а кого-то уберегут от ошибок.