Этот мир изменчив
Возможно, однажды… через год или даже десятки лет она появится на твоём пороге и позволит вручить ей весь мир.
Это был прекрасный тёплый день. Вистерия Лейн проживала свою обыденную жизнь. МакКласки вновь сцепилась с Линетт, Бри удобряла розы, а в доме Солис вновь разгорались неподдельные мексиканские страсти. В общем, обычное воскресенье на тихой улочке в предместье. Голды этот день тоже проводили дома, а не в погоне за очередным монстром — у зла тоже бывают передышки. Особенно это радовало Реджину. Она сдала экзамены и больше не была стажёром; завтра ей предстояло заступить на должность, которая пустовала уже два года. Завтра она займёт место Дженнифер, прекрасно помня, кто занимал его ещё до Джей-Джей. Это слишком серьёзная перемена, и перед ней ей необходима была пауза — вот такой тихий день с семьёй. И вот теперь, пытаясь не думать о завтра, Реджина украшала пирог ягодами и, периодически глядя в окно, наблюдала за детьми во дворе. Кристиан в это время без интереса читал свежую газету, и с каждой секундой его лицо становилось всё мрачнее. Увидев, как мило он хмурится в очередной раз, девушка улыбнулась и вновь обратила взор на детей. Бэй стал совсем уже большим, скоро ему исполнится десять лет, и это уже не тот кудрявый милый мальчик, напоминающий ангелочка. Нет, он по-прежнему такой же чудо-ребёнок, но изо всех сил пытается казаться серьёзным и взрослым. Его уже не защекочешь, и обнять себя он уже позволит не так просто, за одним исключением. Младшей сестре было позволено всё: обнимать его по сотне раз в день, щекотать и делать всё, что она хочет. Бэй с охотой и радостью выполнял все капризы Робин, из школы он бежал прямиком домой, и, что бы ему ни предложили одноклассники, он всё равно торопился к сестре. Хотя поначалу её появление в доме его не очень-то обрадовало, и из школы, напротив, возвращаться не хотелось — он знал, что, вернувшись, застанет там кричащего младенца и плачущую над ним Реджину, но со временем всё наладилось — все привыкли к новому члену семьи, и в дом вернулся прежний покой, а потом малышка, просто лежащая в кроватке, как кабачок, стала взрослеть. Вместе с ней повзрослел и Бэй — ведь теперь он не просто маленький мальчик, а старший брат, безмерно любящий младшую сестру. Вот и сейчас во дворе он помогал ей взбираться на качели, отгонял от неё ос и внимательно следил, чтобы, бегая, она не споткнулась, да и вообще пытался уберечь её от всего, даже от порывов холодного ветра. Смотря на них, Реджина радовалась так, что вот-вот слёзы счастья проступят на глаза. Ведь она завидовала Ребекке едва ли не со дня их знакомства, и вовсе не её красоте и богатству, и даже не жизнестойкому характеру. Она бы с удовольствием позаимствовала у Майклсон только одно — старшего брата. Реджина знала, что зависть — это плохо, но в данном случае ничего не могла с собой поделать. Ей всегда казалось, что, будь у неё такой брат, как Никлаус, ничего плохого с ней бы не стряслось, и она была безмерно рада, что у Робин такой брат есть. — Зачем печатать целую газету? Написали бы на одной странице: «Везде всё плохо»! — после Голд кинул газету в кучу бумажного мусора у двери и подошёл к жене. — Куда ты смотришь? — Любуюсь детьми, — ответила Реджина, чувствуя, как муж обнимает её за талию. — Знаешь, я всегда завидовала Ребекке, её отношениям с братом. Я не могла похвастаться такой же связью с сестрой, но Робин повезло, Бэй всегда будет защищать её. Хорошо, если они всю жизнь будут, как Ребекка и Клаус… — Не забывай, что все грани отношений Ребекки и Клауса нам до сих пор доподлинно не известны и вряд ли будут, так что… Реджина хотела что-то ответить, но тут её внимание привлёк мужской силуэт у их калитки. Она нахмурилась, пытаясь понять, кто пожаловал, а секунду спустя к подошедшему мужчине побежали дети. Младшие Голды хорошо усвоили: разговаривать с незнакомцами нельзя ни в коем случае, и это значило, что человека, пришедшего к их дому, они знали. — Дядя Элайджа! Дядя Элайджа! — Реджина вышла из дома, и до неё тут же донеслись радостные голоса детей. К калитке девушка шла с улыбкой. С тех пор, как два года назад Ребекка уехала из Сторибрука, они всеми силами пытались поддерживать связь, но всё ж расстояние давало о себе знать, поэтому Реджина была искренне рада видеть одного из Майклсонов. — Элайджа? Какими судьбами? Подойдя, она тепло обняла его, и он неуверенно, но всё же позволил себе обнять её в ответ. Он полюбил её едва ли не с первого взгляда, но в любви ему никогда не везло, и он давно с этим свыкся, привыкнув любить кого-то на расстоянии, не требуя взаимности взамен. — Приехал посмотреть, в каком состоянии дом Ребекки. Продавать она его не хочет — может, Ками и Хоуп станут иногда сюда приезжать. — Было бы здорово, я скучаю по ним. — С лица Реджины не сходила счастливая улыбка. — Робин и Хоуп подружились бы… — Она помолчала секунду и вдруг вскрикнула, будто опомнившись: — Что же мы тут стоим? Проходи! — Не стоит, я пойду. Рад был видеть. — Нет, ну что ты, идём, я как раз пирог испекла! Расскажешь, как Ребекка, Клаус и все остальные. Идём! — Дядя Элайджа! — к уговорам подключился Бейлфаер. — Здравствуй, Элайджа, — в этот момент из дома к калитке вышел Кристиан. Он улыбнулся и пожал гостю руку. — Ты знаешь, я полностью согласен с женой и детьми — так просто мы тебя не отпустим! Проходи.***
Войдя в дом, Элайджа, несмотря на своё благородство и врождённые манеры, всё ж позволил себе окинуть её взглядом. Она была прекрасна, как всегда. Приталенное платье в чёрно-белых тонах, длиной чуть выше колена, с коротким рукавом; волосы, заплетённые в косу, лежащую на правом плече. Лицо без макияжа, но с природным здоровым румянцем. С одной стороны, она осталась прежней, той юной скромной девочкой с родинкой над губой, что всегда говорила с ним, слегка смущаясь — такой он её запомнил, и такой она навсегда останется для него. Но в то же время нельзя было не признать, что она повзрослела; то ли дело было в поблёскивающем на пальце обручальном кольце, то ли в том, как ловко она управлялась с двумя детьми, то ли взгляд её стал совершенно иным. Во взгляде отражались иные чувства, иное отношение к миру. Она больше не боялась, не относилась ко всему и всем враждебно и с опаской, она заново училась доверять людям и миру в целом. Элайджа, глядя на неё, улыбался. Ему с детства была присуща такая черта: он не мог не попытаться починить сломанное, и он с первого взгляда умел распознать поломки внутри человеческих душ. Но она сломанной больше не выглядела, Голд сумел исцелить её, и это не могло не радовать. Он, конечно, согласился выпить с ними чаю, и Реджина, конечно, обрушила на него миллион всевозможных вопросов обо всех его родственниках. Всё, что только было ему известно на том расстоянии, на котором он был от них. — Тоскана и Моноск — это, наверное, очень красиво? — мечтательно произнесла Реджина, подпирая подбородок рукой. — Я ведь никуда не выезжала из Штатов… Но теперь ты вернёшься в Новый Орлеан. — Не знаю, пока не решил. Фрейя с Никлаусом вроде справляются, хоть и дня не проходит без ссор, в этом я совершенно уверен. — Он улыбнулся, промокнув уголки губ салфеткой. — А ты, как ты? — он снова замолчал, пытаясь подобрать слова — назвать Голда просто по имени было бы неуважением; просто Голд — но для неё он муж… В конце концов, Майклсон решил не переходить на личности и предпочёл общие фразы. — Слышал, у тебя новая должность. — Да, я на неё только завтра заступаю. С тех пор, как Дженнифер перевели в Пентагон, место пустовало два года, но полноправным агентом нельзя стать до двадцати трёх лет, для меня и так сделали исключение… — В её голосе слышалось волнение. — Ты справишься, — произнёс Элайджа, позволив себе накрыть её руку своей ладонью. — Тебя зовут Реджина — имя, достойное королевы, а королевы не проигрывают. Поверь, я знаю, о чём говорю, ведь мой брат — король Нового Орлеана. — Спасибо, — тихо проговорила Реджина, решив этим ограничиться и не вдаваться в подробности. Не рассказывать, что на самом деле ей страшно до потери пульса, ведь до Джей-Джей эту должность занимала женщина, раньше жившая в этом доме. Женщина, именем которой её периодически называет муж, а она изо всех сил пытается делать вид, что ничего не заметила, и сглаживать острые углы их взаимоотношений. Не стала она говорить и о том, что иногда, особенно длинными ночами, её одолевает страх. Страх, что те, с кем она связана кровными узами, однажды ворвутся в её жизнь и принесут с собой бурю, которая разрушит всё то, что она с таким трудом пытается сохранить на долгие годы. Они не виделись пару лет, и оба искренне были рады друг другу, но всё же о многом обоюдно решили умолчать — так для всех будет лучше. Она молчала о том, что её жизнь вовсе не идеальна, и, пусть течение тихое, подводных камней достаточно, иногда они даже ранят её, но любовь способна всё исцелить. Он же в который раз промолчит о своих чувствах к ней и о том, что где-то в самой глубине души, там, куда он надёжно запрятал своих демонов, он надеялся увидеть в ней тоску. Понять, что жизнь, которую она проживает, ей неугодна, и что она примет всё, что он способен ей предложить, но она оказалась совершенно счастлива, и другие блага ей не нужны. Элайджа не впервые ошибся, но впервые был рад и огорчён своей ошибкой одновременно. Майклсон, хоть и не собирался задерживаться, покидал дом Голдов глубоким вечером, когда Сторибрук уже был объят сумраком, и почти во всех дворах на Вистерия Лейн зажглись дворовые фонари. Голд, попрощавшись с гостем у калитки, накинул жене на плечи свой пиджак и пошёл в дом, а Реджина осталась стоять. Холодный ветер, не стесняясь, касался кожи лица. Спину обжигали любопытные взгляды соседок, которые, как всегда, прохладным июньским вечером вышли во двор, дабы обсудить всё то, что произошло с ними за день, а они просто стояли молча у калитки. Затем, всё так же без слов, Реджина обняла его на прощание. — Спасибо, Элайджа, — прошептала она. Он не стал спрашивать, за что. Она не стала уточнять: «за то, что принял мой выбор».***
— Это от Робин, — заканчивая свой рассказ о том дне в Сторибруке, Элайджа продемонстрировал брату яркую бабочку, неаккуратно, но с любовью нарисованную детской рукой. — И ты ничего не сказал ей? — улыбнулся Клаус, пытаясь за улыбкой скрыть недоумение. — За любовь нужно бороться. — Любовь нужно чтить, брат, уважать её, даже если выбор не в твою пользу. После старший Майклсон встал и направился к выходу из кабинета, решив, что эту ностальгическую беседу пора завершить. Учитывая, что он был самым сдержанным и скрытным из своей семьи, он и так уже разоткровенничался излишне. — Брат, постой! — крикнул Клаус ему вдогонку. Элайджа остановился, но оборачиваться не стал; он и так знал, что Никлаус смотрит ему в спину с хитрой улыбкой, а затем к этой улыбке добавился заговорческий тихий голос. Так Никлаус говорил только тогда, когда был уверен, что совершенно прав. — Этот мир изменчив, Элайджа, и завтра он никогда не бывает таким, как вчера. Как знать, может, по прошествии времени она поймёт, что эта работа, этот мужчина и этот провинциальный город вовсе не для неё. И тогда, через год или даже десятки лет, Реджина появится на твоём пороге и позволит подарить ей весь мир… — Эти же слова ты сказал тогда той блондинке в Мистик-Фоллс? — по-прежнему не оборачиваясь, спросил Элайджа. — Я видел, как ты танцевал с ней, и, кажется, ты был счастлив… Клаус молчал, но для Элайджи был неважен ответ. Они лишь грустно улыбнулись, понимая, что в этой дуэли никто не выиграл.***
Пока братья Майклсоны вели задушевные беседы, Аарон Хотчнер направлялся домой и был удивлён тому, что в кабинете Голда горит свет — ведь Хотч был уверен, что остался в отделе один и уходит последним. Проходя мимо, он увидел, что, кроме Голда, в кабинете с ним ещё кто-то был, и, судя по всему, это женщина. Аарон решил, что это Реджина, и пошёл дальше, даже не подозревая, как его мир изменится завтра. — Ну, что скажешь? — спросил Голд у женщины, сидящей напротив него. — Подумала над моим предложением? Реджина стала специалистом по связям с общественностью, а ты вернёшься в команду, как профайлер, на место Гидеона, который решил, что с него хватит. — Подумала, — уверенно произнесла собеседница. — Я возвращаюсь, Голд.