28 Августа
Суббота
— Кларк, проснись, — Ким толкает Кларк. — Отъебись, — Кларк переворачивается на другой бок. — Мы же не можем делать это вечно, — ворчит Кейси, сидя на кровати Кларк. — Сегодня концерт. Мы должны это делать сегодня. Особенно сегодня. — Я съеду завтра утром, — Кейси ложится на кровать. — Я решила еще вчера, но не стала тебе говорить. — А сейчас, ты считаешь, подходящее время? — Ким буквально готова избить Кейси взглядом, потому что настроение той совсем не помогает в данной ситуации. И совсем не помогает Ким справиться с собой, потому что она тоже на грани. Они уже давно на этой грани, только каждый раз обе позволяют совести взять над собой верх. А может, все из-за любви к Кларк. Но, похоже, той Кларк, которую они любили, больше нет. И дело вовсе не в том, что она подавлена, уничтожена и нуждается в покровительстве и помощи. О нет. Дело в том, что Кларк вовсе не выглядит подавленной и уничтоженной. Кларк выглядит как человек, который бесконечно зол. И Ким раньше даже представить не могла, что Кларк может быть настолько жестокой. Да, возможно, что сам по себе человек может быть таким изначально: Ким не думала, что такие трансформации вообще реальны. Дело все в том, что такого на самом деле не должно быть. Что-то подобное в человеке должно быть изначально. Человек с самого начала должен быть таким. И… нет, ни один человек не может быть по умолчанию таким. Господи, Кларк просто не могла превратиться безвозвратно в такую тварь! И Ким убивает эта мысль. Возможно, в Кларк это и было, вот только как Ким не видела этого — за столько лет, проведенных практически рядом с ней? Кларк не грубила ей раньше в таком количестве. Кажется, что та вообще ей не грубила. Ким уже и не может вспомнить. Кларк неуправляема, и ей не нужны покровители. Ей нужна помощь, только эту помощь ни Ким, ни Кейси оказать ей неспособны. Единственное, на что они способны — это терпеть взгляды Кларк, терпеть её резкие ответы, терпеть её игнорирование. Терпеть её странную улыбку, которую Ким вчера уже хотелось своими руками сорвать с её лица. И лучше бы Кларк была бесконечно опустошена, чем так наполнена. И Ким ненавидит себя за эти мысли. Она ненавидит себя за то, что предпочла бы, чтобы Кларк страдала как все, кому разбивают сердце. Но нет: им с Кейси достался не тот вариант. Монетка упала другой стороной. И если бы она не знала Кларк, если бы не любила её, то она бы не провела с ней больше ни минуты своего времени. Кейси проще: она принимает все не так близко к сердцу. И Кейси в ответ может проявить агрессию. Она уверена, что это временно, и Кларк потом будет извиняться. А вот Ким вообще в это не верит. — Кларк, у тебя сегодня концерт. Уже три часа дня. У тебя чек через три часа, и я бы на твоем месте поторопилась. Ким, пошли, — Кейси встает, берет Ким за руку и тащит из комнаты. ______________ — Как я выгляжу? — Как и себя чувствуешь, — отвечает Ким, рассматривая Кларк. — Что внутри, то и снаружи. — Да? Так охуенно? — Кларк улыбается. Ким смотрит на Кларк, и она хотела бы любить её, а не ненавидеть. Кларк теперь мрачный гранж. Так она выглядит последние дни. Так она выглядит сейчас. И Ким вроде как нравится, вот только она не может выразить это на своем языке, и не может даже прочувствовать. Будто из нее вытянули что-то, что могло бы быть приятной эмоцией. У нее теперь они в дефиците. Парикмахер поправляет на Кларк мешковатую черную шапку. Поправляет длинные наращенные волосы. — Кларк, детка, ты в этом будешь? — к ним заходит какой-то мужчина, которого Ким видит впервые. — Не, Рик, у меня там шмот, — Кларк кивает в сторону кресла, где лежат пакеты. — Гляну? И Ким вздыхает. Она могла бы радоваться тому, что находится здесь, но не может. Она чувствует себя здесь лишней и чужой, несмотря на то, что Кларк сама позвала её с собой. Она готова выжать из себя все до остатка, чтобы это продлилось дольше. Она не может себе позволить сдаться. И Кларк сейчас ведет себя более-менее приемлемо. Во всяком случае, она хотя бы говорит с ней. — Переодевайся, и я закончу, — говорит Рик Кларк, а потом машет парикмахеру, что та свободна. Ким решает, что он — стилист, или кто-то вроде того. И вот Кларк стоит перед этим стилистом в своей концертной одежде. И Ким теперь совсем не узнает девушку, что стоит напротив. — Твоя подружка, кажется, открыла рот. Закрой, детка, откроешь позже, когда я с ней закончу. И Ким закрывает рот. Она рассматривает Кларк, пока её стилист делает что-то с её лицом. Черные короткие шорты — все в заклепках, и Ким нравятся эти шорты, и опять же — она их видит впервые. Колготки в крупную сетку. Намеренно состаренные ботинки, похожие на берцы. И черная рваная футболка, в прорезях которой виден черный лифчик. — Ты же не поёшь рок, почему ты так одета? Кларк смотрит на нее, а стилист, обхватывая ей подбородок, возвращает голову Кларк в исходное положение, потому что наносит ей макияж. — Это подходит к стилю, в котором я пою. Потому что мне так хочется. Потому что нравится. — И в каком стиле ты поешь? — Ким, ты не знаешь, в каком, поэтому, может, ты просто подождешь, и все? — Но это не рок. — Нет, Ким, это не рок. И я одета не как рокерша. Что ты до меня докопалась? — Мне просто интересно. — Это альтернатива, инди, рэп, попса — считай, как тебе хочется. Это просто мои песни. И жанры прилепят обязательно. Но я не отталкивалась от этого. Я ответила на твой вопрос? — Да. Под глазами Кларк — грязно-красные разводы, будто маска. И это выглядит так, будто она терла глаза кровавыми руками. Будто она кому-то отпиливала ногу, и кровь брызгала ей на лицо, а она небрежно размазала её рукавом. И все так… кроваво, грязно, вот только сами глаза Кларк накрашены аккуратно. Аккуратные алые тени. Черная подводка. Черная тушь. И Кларк выглядит иначе. И она очень красивая. Но… это другой человек. Нет, дело не во внешности, а в том, что сейчас, когда Кларк стоит напротив Ким, во всем вот этом вот… Будто её внешность дополняет все, чем наполнена Кларк. И да, это не та Кларк, которую Ким знает. Но какой бы Кларк ни была сейчас эффектной и красивой, Ким бы очень хотелось, чтобы на сцену выходила та, которая могла танцевать, прыгать, заряжать толпу позитивом и гореть огоньком на сцене, а не вот это кровавое нечто. — Там никто меня не знает. Они все заплатили огромные деньги, чтобы прийти на концерт Саманты. Там столики стоят — просто улёт. И я, блять, нервничаю, — Кларк подходит ближе к Ким. — Ты справишься, Кларк. Ты выглядишь великолепно. И ты порвешь этот зал. — Спасибо, дорогая, — Кларк обнимает Ким. Обнимает крепко и чуть качается с ней в руках из стороны в сторону. — Что бы я без тебя делала. — Просто будь собой, и все, — отвечает Ким, слыша, как её голос дребезжит, будто металлическая пластина. — Прикинь, еще год назад мы о таком даже мечтать не могли. Да даже предположить! Ким натянуто улыбается. — Короче, иди, занимай там свое место. Кстати, сегодня ты ведь не админ? — Нет. Сегодня здесь Сэм и новая девочка, которая будет мне помогать. Л… — Ким едва не произносит имя, которое нельзя называть, — мне дали сегодня выходной. — Хм, — Кларк на мгновение задумывается. — Странно. Похер. ________________ — И как она? — Как кровавый демон, — шипит Ким, вставая рядом с перегородкой на втором этаже. Там, где раньше стоял столик Лексы. Он и сейчас там стоит, только отодвинут чуть дальше. — Ясно. — Народу — охренеть просто. Этот клуб не приспособлен к таким концертам. Специально для этого был сделан коридор — от лестницы, ведущий за сцену. Пришлось установить металлические перегородки. И, вообще-то, много чего, но билеты настолько дорогие, что это окупает себя. И места на этом балконе — не просто вип-места, а какой-то эксклюзив. Ким понятия не имеет, как можно отдать две тысячи долларов за билет на концерт. А здесь есть два столика за пять тысяч. Это нереальная сумма для концерта. И, Господи… за этим столиком сидят. Ким хочет ненавидеть Лексу: она действительно хочет, но, как бы она ни старалась — она не может. У нее свои мысли на этот счет. И если бы Кларк говорила об этом, Ким бы ими поделилась. Кейси ненавидит Лексу. Лютой ненавистью. И лучше им никогда больше не спорить на эту тему. Этот спор не привел в прошлый раз ни к чему, кроме криков. И Лекса не посадила их за этот стол, который неподалеку от них, но приказала сдвинуть его так, чтобы именно здесь было пространство. И в этом пространстве стоят два человека, которым дали выходные. Но, конечно, Ким не испытывает к ней ненависти не из-за этого. Просто чувствует, что Лекса делает что-то искренне. Просто… тут либо делает, либо нет. Ей совсем не нужно заискивать ни перед кем. Ей не нужно делать что-то, чтобы получить что-то. При этом Ким вовсе не знакома с ней близко, это всего лишь её мнение. И, может быть, поэтому они с Кларк вряд ли нашли бы общий язык, если бы та все же решила поговорить об этом. — Какого, блять, хуя, — Кейси толкает Ким в плечо. А вот это уже не к добру. К ним идет Лекса в компании какого-то мужчины. И, блять, это ведь не муж Лексы? Господи, скажите, что это не её муж! — Привет, — Лекса здоровается с Ким, а на Кейси даже не смотрит. Будто она чувствует, что Кейси её терпеть не может. Ну, или просто она высокомерная задница. — Привет, Кейси. Кейси не отвечает, лишь фыркает и отворачивается. Ким быстро обходит Кейси и толкает её в сторону столика. Она просто меняет их местами, потому что единственное пространство, куда можно было бы встать, как раз рядом с Кейси. И Лекса встает рядом с Ким у перегородки. И так безопасней. — Это твой муж? — шепчет Ким, косясь на мужчину, что садится за столик. — Нет, что ты. Просто знакомый по работе. Собирается стать инвестором, обмолвился, что хотел бы на этот концерт. Так что. — Ты не сядешь? — Нет, я хочу посмотреть отсюда. Думаешь, это плохая идея? — Я уже не знаю, что есть хорошо, а что плохо. Она точно не заплачет на сцене, если ты об этом. Лекса кивает в сторону Кейси: — Кажется, она меня бы порвала, если бы мы остались наедине. Ким смотрит на Кейси, которая играет желваками, глядя вниз. — Слава богу, что мы это не проверим, — шепчет Ким и улыбается. — Да, спасибо, что ты теперь стоишь между нами, — Лекса слегка толкает Ким в плечо. И Ким не знает, как так вышло. Действительно не знает, как вышло, что их разговор с Лексой такой. Такой… обычный. Что-то в груди у нее щелкает, намекая на то, что она делает ошибку, почти влюбляясь в такую Лексу. Конечно, не буквально. Но Ким чувствует тепло сейчас. И она не знает, стоит ли ей себя сейчас ненавидеть за это. — Если захотите, вы можете сесть, — наклоняясь, говорит Лекса. И она так близко наклонилась, что её распущенные волосы касаются щеки Ким. — Туда? — Ну да, я же сказала, что это ваше место. — Нет… Ты… Разве ты говорила не про место здесь? — И про место здесь. Вряд ли вы бы захотели сидеть во время выступления Кларк, как все они. Им нормально. — Да. Да, спасибо. — Ким, может, вы заткнетесь нахрен? — шипит Кейси. И она шипит ей на ухо, но Ким знает, что Лекса слышит. Но та лишь встает удобнее и ничего не отвечает. В зале гаснет свет. Ким чувствует, как все её внутренности наполняются жаром и трепетом. Боже. Начинается. Боже мой. Зал начинает орать. Все так громко орут, что, кажется, трясется балкон. Господи. Ким нервничает так, будто это ей предстоит выйти на ту сцену. И тут слишком много людей, так много… что она вдруг начинает действительно волноваться за Кларк. А что, если Кларк занервничает и запнётся? А если она не сможет выступить? А если она… Вдруг она будет так нервничать, что плохо споет? Почему она не поддержала Кларк как следует?! Почему не сказала ей что-то большее, чем то, что выдавила из себя?! Она даже не помнит, что сказала. И Ким часто дышит, пока люди внизу гудят как обезумевшие. Хоть бы среди них были поклонники Кларк. Ким всем сердцем этого хочет. — Я щас сдохну от волнения, — почти кричит Кейси. — Ким, это просто космос! Я щас сознанку потеряю! Ким смотрит на Лексу, которая двумя руками обхватывает поручень. И, кажется, пальцы её даже побелели от напряжения. Ким знает, что Лекса любит Кларк. Она хочет верить в это. И это значит, что Лекса нервничает сейчас не меньше их. Лекса вдруг смотрит на Ким, и та видит в её глазах… Страх? Лекса резко выдыхает и отворачивается в сторону сцены. Начинается интро. И, блять, это интро Кларк. Ким неконтролируемо подпрыгивает на месте. Интро с намеренными помехами переключается на начало песни Not Like That, и звучит голос Кларк в записи. И Ким видит, как большая часть людей внизу снова начинает шуметь. Хорошо… Боже, это хорошо. Голос Кларк искажается, звучит смех и помехи, потом начинается припев песни Hayloft II… Они в интро вставили каверы Кларк, и это звучит так… по залу мелькают вспышки, снова слышатся помехи и смех… Это хриплый смех Кларк. «Это моя жизнь, Кларк! Есть вещи гораздо важнее тебя!». — И у Ким будто останавливается сердце. Нет, это не запись голоса Лексы. Блять, это точно не запись её голоса, потому что это звучит как голос из преисподней, но Ким понимает, что это прямая цитата. Ким не может посмотреть в сторону Лексы. «О, Господи, на хуй все это», — хриплый голос Кларк вместе с искусственными помехами вызывает у Ким мурашки. А потом снова смех. На сцене вспыхивают огни, и на огромном экране появляется синее пламя. Весь зал мелькает вспышками. Ким хватается за голову, когда на сцене появляется Кларк. Её сердце сейчас нахуй покинет грудную клетку. И, боже мой, зал гудит. Они гудят, встречая Кларк. — О, боже мой! Мать моя! — орет рядом Кейси! — Она… она выглядит как ебаный чёрт! Она богиня! — И Кейси ржет истерическим смехом. Музыка становится тише. Красный свет падает на Кларк, которая двумя руками обхватывает микрофон, закреплённый на стойке, и начинает петь: — Я истребила в себе доброту насилием, Теперь я думаю дважды, и я на грани того, чтобы принять себя. Я оглядываюсь назад: я должна была любить свои особенности, Я должна была отнестись к себе правильно, Мне не стоило бояться ночных мыслей о том, Что мне не хватает себя в моей собственной жизни. Я танцую на собственном ноже, Делаю пируэты, направляюсь в рай проклятым рейсом. Без ремня безопасности, в нервном напряжении, В приятном предвкушении. И я молюсь, чтобы от этого жара мои колени не ослабли — Это был бы, блять, совсем нежеланный подарок. И я думаю, что просто оставлю это дерьмо как есть, Пойду домой и буду притворяться В одиночестве, где никто не может видеть меня настоящую, Настоящую меня, которую я ненавижу. Нет, не ненавижу: просто я не та, кем хочу себя видеть. Кто-нибудь… помогите мне. Лицо Кларк — на огромном экране над сценой, и Ким бросает туда взгляд: глаза Кларк прикрыты. — Ебать! — орет Кейси рядом. — Я слышу миллион точных копий себя, И каждая из них кричит: «Ты должна гореть в аду». Чем больше они говорят, тем больше я думаю, что да, я могла бы, И, возможно, возможно, мне следовало бы зашить им губы. Они хотят, чтобы я молилась у алтаря своих сомнений. Они кричат мне: «Вернулся Иуда во плоти, Вот он — корм для паразитов», И прежде, чем я уйду, Я должна зашить им рты. Наверное, мне следует признать, Что я не чувствую себя потрясающе. Я сама стою у себя на пути. Не могла бы ты убраться с дороги? Это место должна занять другая я. Девочка, просто свали. Я следую за своей идентичностью, Я оставлю свое эго в канаве. Ким бросает взгляд на Лексу, которая держится за голову, и, не моргая, пялится на Кларк. Ким не дышит. И да, она тоже не может даже моргнуть. И, блять, Кларк с таким текстом точно нужна помощь. Но Кларк, поющая такие слова на сцене с улыбкой, похожей на оскал, и прикрытыми глазами, явно думает, что уже помогла себе. — «Да, Фрейд гордился бы мной, если бы он мог меня слышать», — Сказала я своему терапевту. Она ответила, Что нам многое нужно обсудить. Нахуй её. И слишком много маленьких меня пытаются диктовать мне, Кем я должна быть. И, наверное, наверное… Мне следует зашить им рты. Ким снова смотрит на Лексу, которая теперь дышит через рот. И блять… Ким просто молчит, возвращая внимание к Кларк, в то время как та повторяет свой сумасшедший припев. — Я слышу миллион точных копий себя, И каждая из них кричит: «Ты должна гореть в аду». Чем больше они говорят, тем больше я думаю, что да, я могла бы. И, возможно, возможно, мне следует зашить им губы. Они хотят, чтобы я молилась у алтаря своих сомнений. Они кричат мне: «Вернулся Иуда во плоти, Вот он — корм для паразитов». Прежде, чем я уйду, Я должна зашить им рты. Кларк допевает. Она широко улыбается. Люди кричат и прыгают. Они в восторге. Они гудят так, как не делали никогда. И не только потому, что здесь не было так много людей до этого… А потому, что им нравится Кларк. Им всем она нравится. Но Ким не нравится то, что она видит и только что слышала. У нее плохое предчувствие. Кларк поднимает к ним взгляд, и Ким чувствует, как Лекса отшатывается назад, будто желая отступить. Но отступать ей поздно. Кларк смотрит на нее. И она улыбается. И Ким больно видеть эту ядовитую улыбку на её лице. Кларк отводит взгляд, когда начинается вступление второй песни. Улыбка с её лица пропадает. Она покачивается из стороны в сторону, в такт медленной музыке. — Ты хочешь убежать, так убегай, меня не трогай, Я верила тебе, но лучше верила бы в Бога. Рассвет сменялся ночью в моих блядских днях, И неземное счастье ты превратила в страх. Ты жжешь напалмом, моя кровь кипит (терпи), Ты хочешь убежать, так беги, блять, и не жди. Я просто хочу видеть, как темны твои глаза… И как проложит путь из них кровавая слеза. Кларк снова смотрит наверх, она смотрит на Лексу. И нет: в ней нет ни грамма грусти и сожалений. И на её лице появляется легкая улыбка, когда она поет, не сводя взгляда с Лексы: — Ты будешь подыхать ночью от своей любви проблемной, Я буду делать фотки из моей мрачной вселенной: Я лежу у того самого стола, одна, — (ну да), На виске моем — кровью бегущая строка: Одна дома я, дома я, До дна — за тебя, да, милая моя, Я одна дома, я дома, я До дна — за тебя, да, милая моя… Кларк покачивает головой, напевая припев. У Ким бегут мурашки, она наблюдает за ней не дыша. И она не может уже посмотреть на Лексу. Одна дома я, дома я, До дна — за тебя, да, милая моя. Я одна дома, я дома, я, До дна — за тебя, да, милая моя. А потом Ким видит, как на сцену выходит темноволосая девушка в костюме. И она медленно подкрадывается к Кларк со спины. И Кларк улыбается лишь одним уголком губ Лексе — она знает, что сейчас на сцене не одна. Кларк разворачивается к танцовщице и, хватая её за галстук, тянет на себя: — Кто ты такая? Голая в моей кровати. В руках твоих я нежусь в облаке, режусь как в стекловате. Поцелуй меня, я вспомню, как хорошо знакомы. На сердце ты оставила рубцы и высекла узоры. Кларк двигается ближе к ней, и руки девушки тут же ложатся на её талию. Кларк хватает её за волосы и поет ей в губы: — Хочешь любить — окей, люби, люби меня по плану. По алгоритму — идеально. Этот способ то, что надо, Давай, иди, ищи в душе моей сокровища, Но знай, что ты погибнешь от зубов чудовища. И Кларк берет её за края пиджака и… начинает его снимать. — И не спасешься ты от моих страхов полночных. Какая сила тока в моих скважинах замочных? Пиджак улетает в сторону, а руки Кларк ложатся на щеки девушке, пока она поет ей в глаза, чуть склонив голову набок: — Там горная болезнь, где сдохли эдельвейсы, Хочешь туда залезть — ладно, только не убейся. А тем временем танцовщица кидает свою рубашку на пол. И она прижимается к Кларк, протискивая свои ноги между её ногами. И они буквально сплетаются между собой. — Одна дома я, дома я, До дна — за тебя, да, милая моя, Я одна дома, я дома, я До дна — за тебя, да, милая моя. Они двигаются, медленно толкаясь, будто трахая друг друга, в замедленном ритме припева. Руки танцовщицы обхватывают талию Кларк и прижимают её к себе еще ближе. — Одна дома я, дома я, До дна — за тебя, да, милая моя, Я одна дома, я дома, я, До дна — за тебя, да, милая моя. Кларк разворачивается, и танцовщица, прижимаясь к ней сзади, обхватывает её, устраивая руки на её животе. — Замираю над тобой я, как над скалой отвесной — Сиянье, вырезанное в ткани небесной. Найдёшь легко на ощупь — пустота меня плотней. Давай договоримся: будь со мною аккуратней. Руки танцовщицы ныряют под футболку, которую та тут же приподнимает. Она толкается сзади в Кларк, а потом хватается за края футболки, и, спустя пару секунд, верхняя одежда Кларк тоже на полу. — Я так тебе откроюсь, распорю все швы — смотри, — Кларк хватает руки танцовщицы, что лежат на её груди. — Я зашила в прошлый раз, и ты забыла что-то внутри. — Кларк обхватывает её ладони и тянет вниз, к своей ширинке, а потом опускает её ладони себе между ног. — Ты просто будь стерильна, когда погружаешься, — Кларк закрывает глаза и скалится от удовольствия, — Давай посмотрим вместе, как ты облажаешься, И я останусь: Одна дома я, дома я, До дна — за тебя, да, милая моя, Я одна дома, я дома, я, До дна — за тебя, да, милая моя. Кларк наклоняется ниже, и руки танцовщицы нагло гуляют по её бедрам, опускаясь и поднимаясь. Кларк выпрямляется и закидывает голову той на плечо, толкаясь бедрами ближе к её рукам. Она поет, глядя наверх: — Одна дома я, дома я, До дна — за тебя, да, милая моя. Я одна дома, я дома, я, До дна — за тебя, да, милая моя. И в последний проигрыш они замедляются. Кларк открывает глаза, и Ким знает, что она смотрит на Лексу. Смотрит, ухмыляясь. У самой же Ким нет сил смотреть вообще никуда, кроме как на свою подругу. Она стоит, просто прикованная взглядом к Кларк. Которая, тем временем, поворачивается к танцовщице: та протягивает ей руку ладонью кверху. Кларк кладет свою, берет её за руку, и они уходит со сцены. Ким словно в вакууме, слышит рев людей снизу. И будь на сцене не Кларк, а кто-то другой, она бы тоже была в восторге. Но она просто стоит в немом шоке. Из прострации её вырывает крик Кейси на ухо: — Ебать. Пиздец! Это было… Блять! Я в шоке! И да, Кейси тоже в шоке, но не в таком немом, как Ким. И все же Ким находит в себе силы посмотреть на Лексу, которая все еще стоит рядом. И на сцене уже вещает диджей, или кто-то из команды Саманты, а Лекса все так же стоит, сжав перила, и не шевелится. И Ким не знает, как долго она бы стояла, пока толпа внизу так шумела, пока Кейси орала ей на ухо, насколько Кларк пиздатая, но Лекса вдруг разворачивается и делает резкий шаг в сторону. Ким не знает, она понятия не имеет — как, но она тут же умудряется схватить Лексу за руку и дёрнуть на себя. — Лекса, — и её голос тонет среди всего этого, а Лекса тем временем вырывает руку, и Ким — Господи, она, наверное, об этом пожалеет миллион раз, но тем не менее — держит Лексу что есть силы и дергает снова на себя. И Ким обретает голос, когда громко кричит ей, — не смей к ней ходить! На самом деле Ким не знает, пошла бы Лекса к Кларк или тут же уехала бы, но она никак не может допустить первого варианта. И Ким снова парализует, когда она видит, как дергается подбородок Лексы, как дрожит её губа. И Ким искренне шокирует это зрелище. Маска Лексы разлетается к чертям на её глазах. И Ким смотрит ей в глаза, пока её собственный рот пытается что-то сформулировать. И глаза Лексы черные, взгляд её — злой, и он совсем не соответствует той части лица, которая на грани слез. Лекса сама не понимает — в ярости она, или ей больно. И, судя по оскалу Лексы, а теперь — и по её блестящим глазам — она и то, и другое. И Ким закрывает рот, потому что все слова, какие бы она хотела сказать, тут же улетучиваются. И Лекса что есть силы дергает свою руку. Ким пытается мешать всего несколько секунд, но, когда она делает шаг, чтобы снова поймать Лексу, её хватает за плечи Кейси: — Оставь её в покое. Так ей и надо. — А если она пойдет к Кларк?! Кейси, вдруг она пойдет к Кларк? — Поверь мне, ей лучше не ходить к Кларк. Она очень об этом пожалеет. — Но… Я не хочу, чтобы она жалела. Кларк нестабильна, и она поехала крышей, может она сделает что-то? — Она ей не сделает этого «что-то», — Кейси грубо выделяет эти слова, — Ким, умоляю тебя, она что совсем полоумная?! Она её любит. Так что, если Лексе мало острых ощущений, то удачи ей. И вообще, блин, когда она уже уедет? Надоело. Утром — думает Ким, но не отвечает. Лекса улетит сегодня утром. И Ким смотрит туда, где скрылась Лекса. И она не знает, правильно ли поступает, слушаясь Кейси.