***
Аман протер глаза — они уже давно слезились, и каждая новая строка хроник давалась с большим трудом, чем предыдущая. Он выпил воды из стеклянного стакана и на секунду глянув в окно, ужаснулся. Рассвет? Уже утро? Блондин помотал головой. Как много времени он сидит здесь, в сьемной комнате, которая заполнилась с пола до потолка книгами? Кашлянув от обилия пыли, он спустился вниз, к хозяину трактира. — Доброе утро! — поздоровался мужчина средних лет, — Чего желаете? — Стандартный завтрак, пожалуйста. И Вы не можете подсказать, какое сегодня число? — Видно, Вы совсем засиделись в покоях, — беззлобно ухмыльнулся трактирщик, и, уходя на кухню, ответил, — Шестой день мая. Аман словно отрезвел. Что? Вчера же было двадцать девятое апреля! Это невозможно, чтобы он засиделся на целую неделю!.. Позавтракав и выпив заморского горького кофия, который заставлял любого человека работать продуктивнее и не спать пару лишних часов, жрец наконец-то вышел на улицу. В книгах он не нашел ничего дельного, и с печальной новостью поспешил к Силлиану. Подождав, пока король сможет его принять, он вошел в тронный зал — при его виде глаза рыцаря округлились. — Аман! Мы искали тебя всем городом! Где ты пропадал? — Прощу прощения, я глупо удалился в трактир с мемуарами и совсем забылся, — жрец слегка смущенно извинился, — К сожалению, я ничего не смог найти… — Зато мы с Искатель смогли, — Аман вскинул голову, ничего не понимая, — Она смогла узнать, где находится гробница Лютерана — в Ластрийском лесу. Дв дня назад она в одиночку уехала туда. Я хотел пристроить к ней отряд, но она не позволила. Вестей нет… Медленно слова Силлиана доходили до него, а когда он наконец все осознал, то захотел дать себе пощечину. — Я должен ее нагнать! — вытараторил блондин и направился к выходу. Но тут в зал влетел почтовой орел с привязанным к лапам письмом. Силлиан схватил белоснежный свиток, быстро распечатал и прочел. — Аман, подожди! — окликнул мужчина почти ушедшего жреца, — Это от графа Монтеркье, дворянина с Деорийских полей. Пишет, что у него в имении лежит раненая девушка-рыцарь! Аман вернулся к королю и взял сообщение из его протянутых рук. Облизнув губы, он судорожно оглядел строки. Великий король Силлиан Первый, владыка Лютерии и защитник нашего народа! Это пишу я, скромный слуга его Величества граф Арни Монтеркье! Я благодарю Вас за то, что с вашего содействия мы с моим братом смогли найти компромисс и перестать враждовать. Моя благодарность Вам огромна и я буду рад услужить его Высочеству! Пол дня назад в мое имение прибыла девушка-рыцарь. Та самая, которую Вы отправили к нам с посланием о нашей тайной просьбе. В ее сумке мы нашли королевскую печать, которая свидетельствует о важности сия персоны, так что я поспешил сообщить все Вам. Но я пишу не радостную новость. Девушка находится в тяжелом состоянии и постоянно порывается отправиться в столицу, но она едва ли может стоять на ногах. Из-за незнания, что делать в таком случае, пишу Вам с просьбой — скажите, что предпринять? Прошу прощения, если мое письмо покажется Вам глупым и отвлечет от важных государственных дел его Высочества. Ваш верный слуга, граф Анри Монтеркье. — Мы должны спешить! — высказался он, — Я отправляюсь туда прямо сейчас… — Аман, подожди! — остановил его Силлиан, — Разве ты не видишь? Ты сам еле на ногах стоишь, друг мой. Это было сущей правдой. Сейчас блондин держался лишь на этом странном кофие, и то не совсем твёрдо. Его непредусмотрительность дала ощутимый удар по ситуации. — Я пошлю туда моего придворного лекаря, которому сам уже много раз доверял свою жизнь, — попытался убедить его Силлиан, — Виктор все скажет, и потом мы решим, что делать дальше — ведь если сейчас Ковчег у нее… демоны могут внезапно нагрянуть на не подготовленный Лютеран. — И если сейчас Ковчег у Мамбы, то демоны могут заявиться в совсем беззащитное поместье, верно? — огрызнулся Аман раздражённо. Жрец сделал шаг, но он был настолько слаб после тотального недосыпа, что споткнулся о собственные ноги. Король мгновенно помог ему удержаться, и затем с более твёрдым голосом сказал: — Я прикажу подготовить боевой отряд с лучшими рыцарями в кратчайший срок. Все будет хорошо! Тебе нужно отдохнуть. Из-за бессилия Амана и настойчивости Силлиана мужчины договорились на этом. Лекарь Виктор отправился через два часа после их разговора в поместье графа, а еще через половину суток прислал письмо с доложением о состоянии девушки. Как оказалось, та просто была утомлена до полусмерти, а дельных, реально требующих ран оказалось весьма немного, да и те были несерьёзны — «Она крепкий человек, и эти раны ей не страшны совсем, особенно после штурмовой битвы». Виктор написал, что девушку можно будет доставить в столицу через день, что и было сделано. Силлиан нервно постукивал пальцами по позолоченному подлокотнику трона, вновь перечитывая письмо лекаря. Виктору он доверял безоговорочно — они были ровесниками и росли в Озерной деревне вместе. Захудалый мальчишка оказался весьма искусным в точных науках, особенно в такой, как человеческое тело. Он не раз безболезненно вправлял ему выбитое плечо или ставил на место нос без последующего фонтана крови. Виктор был нелюдим, тих и очень молчалив, и, фактически, только Силлиан и был его единственным другом. — Мамба… — пробормотал платиновый блондин, вглядываясь в подчерк лекаря, как орёл в зайца. Аман был настолько не в состоянии чётко контролировать себя, что нечаянно сказал имя воительницы, и похоже, даже не помнил об этом. В прочем, ему это было только на руку… Мамба была нетипичной девушкой. За всю свою жизнь Силлиан видел лишь обычных деревенских простушек, которые беспрестанно хлопали глазами со своими тонкими, почти жидкими ресницами, а за недолгое время правления ему повстречались и уже порядком надоели придворные дамы, чей статус измеряется в количестве кринолинов и юбок, размером жемчуга на шее, а также глубиной поклона. Все они были такими, какими и должны быть женщины — хрупкими созданиями, покоряющимися сильному полу и бесконечно тараторящами сплетницами, хранительницами домашнего очага и верными жёнами с оравой детей на руках, обязательно нежными и боязливыми перед каждой неизвестной им божьей или демонической тварью. Вот и водился он среди этих ланей без шерсти, а тут Мамба. И что делать? На первой же встрече он оценил ее доспехи и выглядывающие из-под вырезов шрамами, и это было слегка странно для «женщины». Затем она выбила бандитами мозги и магическим способом перемещалась так быстро, что ни один не смог уйти от ее тяжёлой кары. Потом она вовсе повергла его в легкий шок словами «посылайте меня в дерби», и ведь девушка реально отправлялась туда, куда даже Михан ходил с вооружённым отрядом. Вся Мамба, весь ее образ буквально говорил, — «Если попробуешь сказать мне про стандарты, то я сломают тебе пальцы». Так она еще и оказалась весьма хорошим тактиком и бесстрашным бойцом. О да, Силлиан прекрасно помнил, что когда он вызволял дочь Гедрюса из клетки, над ними пролетел бандит с отчаянным воем, а когда его бывшие товарищи рванули в кусты, то Мамба погналась за ними с громким смехом. А еще он помнил, как в минуту полного отчаяния именно она подошла и воодушевила его. Силлиан чуть не выкинул Шай’Солар в реку из-за того, что он не смог отстоять свое право. Мамба поговорила с ним немного, а слова ее были просты, но прямолинейны и верны. Шай’Солар остался в его руках, и он дрался вместе с ней. Мамба билась за людей. Она никогда не применяла своей силы без причины. Силлиан задумчиво смотрел на нее, когда услышал тот разговор, между ней и Аманом. Он был личным, но такое нельзя было просто забыть или пропустить. Кайдзю объяснял многое: ее характер, поведение, то, что она воином. Обагренная кровью, Мамба поразила его своей решительность и волей, она была дикой и свободной. Сейчас. Силлиан внимательно, вникая в каждое слово слушал рассказ о ее прошлом — так много пережитой боли отражалось в этом твёрдом огненном взоре, и это восхищало. Он и сам не заметил, как стал относиться к ней по-другому, не так, как со всеми. Мамба была хорошей девушкой: удалась во всем. Как взрослый мужчина он не мог не обращать внимания на нее — взгляд понемногу начинал цепляться за каждую деталь: этот тонкий шрам на губе, змеиный зрачок, переливающиеся пламенем волосы, ее фигура и воинская одежда, замудренное и опасное оружие. Но не внешностью она невольно околдовала его, — хотя, конечно, это давало огромный плюс, — а внутренним миром. Открытая, но загадочная одновременно, Мамба была особенной… От мыслей оторвал вошедший в зал Аман — вечный спутник и доверенный человек воительницы. Что скрывалось под этой темно-синей мантией и голубыми глазами? Был ли это дэрон, ставший на путь света, или человек, чья сущность веет густой тьмой? Не смотря на очевидные качества и необходимую нужность в своих познаниях, жрец понемногу начинал раздражать его своим присутствием. И нет, это не было из разряда «не знаю, почему», как в романах за десяток серебряных у горожанских дам — Силлиан дураком не был, и обманывать себя не собирался. Жрец пришел в зал потому, что вскоре должна была явиться Мамба — как трикстер между людьми и Первозданным Светом, он мог бы больше рассказать о магической составляющей осколка, когда они увидят его вживую. Ожидание тянулось долго, и даже было страшно — Силлиан уже испытывал трепет перед той божественной силой, что возможно была уже совсем рядом. И он обязательно должен узнать, как в случае удачи девушка его добыла. Наверняка это было невероятно сложно, и это подтверждали строки обоих писем. Король за все это время столько себе понапридумывал и понапредставлял, что начиналась кружиться голова, а в горле пересыхало. Мужчины одновременно обернулись, когда двери королевского зала распахнулись — воительница вошла. Девушка выглядела гораздо бледнее, чем обычно, глаза были какими-то потухшими и почти безжизненными, а без привычных лат она неожиданно казалась достаточно хрупкой. Из-под одежды в некоторых местах выглядывали белоснежные бинты, которые были крепко связаны между собой — Силлиан сразу же узнал подчерк Виктора. — Искатель! — поздоровался Аман и практически полетел к девушке, — С тобой все хорошо? Мамба помолчала пару секунд, лениво глянула сначала на одного блондина, затем на второго, потом вздохнула устало, чем еще больше обеспокоила встревоженных мужчин, и лишь затем ответила: — Все удалось. Минута безмолвия была тяжёлой. Силлиан разглядывал на ее блеклое, немного исхудавшее лицо — она выглядела измученной, как после долгих сражений. В порыве чувств король встал с трона и подошёл к воительнице. Девушка посмотрела на него слегка безразлично — такого взгляда он еще не видел: всегда живой и сияющий, сейчас он был серым. Он положил свою руку ей на плечо, впервые прикасаясь к ней. Мамба слегка пошатнулась, и да, это было пугающим. — А с тобой все хорошо? — задал с нажимом Силлиан вопрос, встречаясь с ней взглядами. Губы девушки сразу же слегка дернулись в усмешке, и она посмотрела в пол, на котором отражались блики искусного витража. — Меня попытались убить ожившие мертвецы, затем я встретилась с Рунартом, который отчаянно пытался превратить меня в ледышку, потом на меня напали каменные големы, а в придачу к ним шла огненная ящерица, размером с лютеранские ворота. В конце я познакомилась с твоим предком, который в ширину был больше, чем я в длину, а потом в меня вселился Ковчег и сжёг все изнутри. Ну, а так то я в порядке, да. Силлиан неосознанно сжал ладонь, и девушка поспешно скинула его руку — видимо, плечо было раненым. Король посмотрел на нее виновато и неуверенно, совсем чуть-чуть улыбнулся, предлагая: — Присядешь? — Сейчас в челюсть дам, — послышалось незамедлительно, а затем Мамба как будто вспомнила что-то, встрепенулась и посмотрела на молчавшего Амана. Тот поспешно открыл рот, намереваясь сказать что-то, но воительница резко подошла к жрецу. Глаза ее засияли ярче, почти как прежде, и хищно прищурившись, она с полу размаха втрескала тому звонку пощёчину. Несломленная после всех испытаний, девушка вложила в этот удар все свои чувства. Блондин пошатнулся, зашипев от боли, но ничего не сказал — он и сам прекрасно понимал свою вину. — Ты где был, суслик книжный? В какую нору ты залез, что мы не могли нигде найти твою задницу?! Мне пришлось в одиночку переться за этим гребаным камнем! — высказалась девушка. Она слишком резко изменилась в настроении, и эта ситуация мгновенно начала попахивать грандиозным скандалом. — Мамба, остановись! — предупредил ее Силлиан и подошёл ближе, встав между ней и Аманом. Он не сразу понял его ошибку, а когда и без того узкие зрачки вообще стали похожи на чёрную нитку, а в зрачках забушевал настоящий огонь, то король поджал губы. В сердце на мгновение промелькнула пустота, а затем холодное, неприятное чувство вины скрутило его. — Так ты еще и мое имя сказал! — обвинила Амана Мамба. Жрец, казалось, тоже был в шоке. Широко раскрытыми глазами он глянул Силлиану в затылок. — Я не говорил! И, Мамба, прости меня конечно, но ты все же могла меня подождать, — впервые голос Амана звучал столь обвиняющим, и вообще на высоких тонах. — Сколько ждать? Ты блять под землю провалился, вдруг ты вообще попал в какую-нибудь передрягу? «Надо было ждать» — говоришь? Если мы с Силлианом вдвоём смогли понять, где этот гребаный Ковчег находится, какова же была вероятность, что его уже не забрала Фетрания? Надо было срочно… — …ехать на верную смерть в одиночку? — Так, успокоились! — обьявил Силлиан, невольно переходя на рычание. Приказ, четкы слышны в голосе короля, смог охладить обстановку, хотя бы остановить крики, — Все живы и вроде-бы здоровы, остыньте. Все трое разошлись на пару шагов, образовав треугольник. Со стороны Мамбы все еще веяло недовольством и раздражением, в углу Амана ощущалась неуверенность и одновременная настойчивость, а сам Силлиан был не уверен в собственных чувствах и отношению к происходящему — все казалось каким-то смешанным, неразборчивым. Эта ситуация вышла из нужного русла, и нужно было как-нибудь вернуть ее в нормальный разговор. Да, конечно, состояние красноглазой девушки тревожило его несколько дней, но сейчас были вещи поважнее — например, божественная сила, способная изменять законы этого мира. — Что ты имела ввиду под «все удалось»? — задал король достаточно глупый, но нужный для разрядки вопрос. Ранее смотревшая в никуда воительница глянула на него не по-доброму, словно он был виноват во всех грехах человечества от мала до большего, но затем она выдохнула. — Ковчег у меня. — Ковчег у тебя? — моментально спросил Аман. Казалось, что жрец только-что начал этот день с чистого листа. Вместо хмурого выражения лица его глаза раскрылись широко, как у малолетнего ребенка, смотрящего на подаренную ему собаку. Блондин даже слегка приоткрыл рот в восхищении, — Ты можешь показать его? — М, нет? — ответила Мамба. Лицо ее исказилось в странно-мучительной гримасе на мгновение, и тяжелая неуверенность отразилось в ее закрытой позе, — Он во мне. В буквальном смысле. На что похож взгляд человека, который обескуражен, восхищен и встревожен одновременно? Аман теперь смотрел на девушку так, как жеребенок смотрит на окружающий его мир и родной табун. Глаза его светились таким благоверным восторгом, что невозможно было бы не улыбнуться. Уголки губ Силлиана приподнялись чуть-чуть, а Мамба, похоже, совсем не разделяла настроя жреца. Брови ее наоборот схмурились, как то бывает у одинокого дикого волка, смотрящего на далекий дым от людского костра. — Так ты теперь Эсдо… — полушепотом сказал Аман, — Это… это поразительно! Лишь семь великих представителей всех рас во времена Второго Вторжения управляли этой силой — их избирали боги и великие герои прошлого, — каждое слово искрилось от благовения, — Для меня великая честь называться… твоим советником? — Захлопнись, — неожиданно грубо огрызнулась Мамба на слова жреца, и тот поник с выражением непонимания, — Все не так уж и радужно, монашка. — Тогда, — начал Силлиан, предчувствуя повторение скандала, — Может, расскажешь все? Если честно, у меня тоже нет слов: если бы ты выиграла в карточную партию, блестяще выступила на Совете или сразила бы противника в рыцарском турнире, то у меня бы нашлась бы пара пафосных восклицаний, но… это ведь действительно, совсем другое дело. Спустя минуту воительница рассказала им все: про кишащий мертвыми духами лес, про восставшего из-под земли Рунарта, о каменных големах и смертоносной твари из преисподней, чье имя грозно звучало как Азгарот, и про церемонию от его великого предка. Каждое слово он ловил как глоток воздуха, представляя то приключение, которое пришлось пройти ей. Силлиан, слегка склонив голову вправо, почти беззастенчиво разглядывал красноволосую рассказчицу. Поражала ли его ее храбрость, достойная всей Лютеранской армии, повергала ли его в шок ее упертость, проявленная в каждом слухе, или же восхищала его сила воли, увиденная им еще при схватке с Волданом? Становилась ли эта ситуация похожей на строки из женских романов, где принц встречает прекрасную деву, а дальше… И пусть одета она была не в белоснежные шелка, а в закаленную крепкую сталь, и вместо невинных глаз полыхали огни… Силлиан зарделся и чуть склонил голову, пряча половину лица за спавшей челкой. Но нежный румянец пропал, стоило в голове промелькнуть силуэту девушки в агонии — он представил кровь, и образ Мамбы после штурма, бледный, столь неживой, легким отпечатком отражался на ней сейчас. Теперь никакое слово, каким бы ярко выраженным оно не было, не могло передать его чувства — хотелось вернуться в прошлое и помочь ей. Но она стояла перед ним, он четко видел ее — не сломленная, твердая и гордая, с силой столь могущественной, что и представить было нельзя. — А как он выглядит? — спросил Аман. Силлиан глянул на него — за время собственных раздумий жрец как-то исчез из его поля зрения и теперь назойливо решил напомнить о себе. Молчавший весь рассказ, он выглядел взволнованным, не меньше его самого, но что на самом деле было в этой блондинистой черепушке? Какие мысли посетили и его? Взгляд голубых глаз источал столько смешанных эмоций, что нельзя было разобрать — они адресованы Мамбе или Ковчегу? — Нечто вроде бордового камня в ажурной клетке, — пояснила воительница, — И, думаю, пора перейти к главному вопросу. Мужчины посмотрели на нее. Главный вопрос? У них было множество важных вопросов из самых разных категорий, но какой имела ввиду Мамба? — Где мы будем его хранить? Встречая пустые взгляды непонимания, девушка разьяснила: — Очевидно, я не самый надежный сосуд для Ковчега. За ним охотится вся Фетрания, и, если, например, несколько Главнокомандующих средь бела дня заявятся сюда, то они прихлопнут меня как букашку. И мы ничего не сможем им выставить — люди едва ли побеждают людей, а тут полчища разьяренных демонов. Тогда горящий Леонхольд покажется нам не то что невинной свечкой, а ничтожной искоркой этого бурана из огня. Соответственно, нужен более надежный сосуд. — В этом есть смысл, — согласился Силлиан, уйдя в раздумья, — В королевскую сокровищницу его нет смысла прятать. Лорд Тадеуш смог выкрасть оттуда Шай’Солар, и при всем уважении к моему покойному дяде, тот же ваш Кармиан наверняка будет более искусен. Несколько минут троица молчала, придумывая варианты, как надежно закрепить на своей стороне божественную силу Первозданного Света. — Эта частица все это время находилась в гробнице, — высказался Аман, — Почему именно сосуд? Мы можем найти место… хотя, это плохая идея, — добавил он и вновь погрузился в мысли. А вот Мамба после его слов замерла на несколько мгновений, затем схмурилась, загадочно посмотрела на голубоватый луч света, который проходил сквозь витраж. — Таи да битерваш. Аман, ты — гений, а я — дура полная. — А? — Место. Конечно же! Мне нужно было сразу туда отправляться, а не мучаться! — лицо ее исказилось в презрении, адресованное самой же себе, — Тризион! Отдать Беатрис в Тризион! Тризион? Силлиан никогда раньше не слышал этого слова, а вот зато Аман, казалось, сейчас получит сердечный приступ. Глаза его раскрылись настолько широко, насколько это возможно, и челюсть его безвольно свисала. Казалось, даже вздыбились золотистые локоны жреца. — Вы знакомы с Беатрис? С той самой Беатрис, которая единственная из всех лазенисов не утратила свои крылья и наблюдает за Акрасией из неприступного для всех Тризиона? Священных покоев и границы миров? — Она же меня и послала, она же и получит, — равнодушно не обращая никакого внимания на восклицания ошалевшего Амана, девушка встала и стремительно направилась к дверям, — Так, мы все решили. Я в Тризион. — Ты можешь туда попасть? — жрец вскочил с кресла и ринулся в догонку воительнице, и голос его срывался от крика, — Ты можешь туда попасть?! — Да, и никто не должен видеть, как я это делаю! — Мамба остановилась, и Силлиан видел, как Аман чуть не врезался в нее, — Стоять на месте и не рыпаться. Ты там вроде должен знать о всех этих правилах, так что… да и вообще, пропадешь еще раз куда-нибудь, бошку оторву! Я все еще тебя не простила, гаденыш. Вспышкой Мамба вылетела за двери и спустя мгновение вовсе исчезла из королевского замка. Силлиан подошел со спины к остолбеневшему Аману — тот шептал что-то беззвучно, пристально смотря туда, где только-что была девушка. Он положил ему ладонь на плечо, с неким неожиданным удоволетворением отмечая его хрупкость и женоподобность. Но жрец никак не отреагировал на этот жест. Расспрашивать его в таком состоянии было бесполезно. Силлиан оставил его одного — когда одумается, выберется сам, а самого короля ждали не менее королевские завалы жалоб от придворных чиновников: следы тирании Эрхарда тяжелыми отметинами остались на истории Лютерии, и именно ему приходилось залечивать эти раны. До самого конца пути, где его ждали позолоченное перо куролиска, склянка чернил и скопище бумаг с советниками, он витал в мыслях о воительнице. И да, она была прекрасна.***
Мамба едва не загнала бедного Лотса, пока не добралась до достаточно тихого и сокрытого от посторонних глаз места. Рысак громко дышал, раздувая свои черные бока, а его тёмные глаза были загрязнены пылью дороги. За пару секунд наездница криво-косо стряхнула грязь с морды жеребца, который вопросительно поднял уши, смотря на свою хозяйку. Но она уже позабыла про него — было дело поважнее. Она присела на землю, закрыла глаза и прислушалась к себе: глубоко, до самых потайных уголков, чувствовалось, как Ки и Дух лениво покоятся в резервах, не смешиваясь друг с другом, создавая море энергетики — но, кажется, на этот раз оно было взволновано. Слишком много воды стало в сосуде, и теперь она была готова выплеснуться — Ковчег. Нет, не было ощущений, как в книгах, которые создавали даже самые талантливые поэты и писатели: она не испытывала чувства власти и богоподобия, не боялась и не страшилась. Лишь отдалённый, едва заметный рокот могущества. Осколок спит. Зверь дремлет. Это было знакомым. Удостоверившись, что сейчас она находится в сбалансированном состоянии и не начнёт уничтожать все вокруг, если случайно воспользуется силой Ковчега, — хотя, уверенной она не была ни в чем, — Мамба вскочила с земли. Она пришла сюда не на подпидтку — пора действовать. Оглянувшись и прислушавшись, девушка пыталась понять, есть ли кто-нибудь рядом. Но не раздавалось ни звука: лишь тихая мягкая песня танцующих на ветру зеленых листьев и перезвон железа в уздечке Лотса. Скорее всего, так долго она проверяла окружение не из-за возможности нахождения тут другого разумного существа, а из-за банального страха неизвестности. Как давно она не была в Тризионе? Месяцев шесть-семь? Милая Беатрис обязалась ждать ее столько, сколько потребуется, но тогда все это казалось более простым — лазенис ничего не сказала про Ковчег, хотя нарекла ее надеждой всей Акрасии, ровно так же, как то говорил Лютеран. На плечи внезапно опустилось тяжёлое чувство долга и ответственности. Только сейчас Мамба в полной мере осознала, какая ноша предназначена ей. — Так, начнём, — собралась с силами воительница, полной грудью вдыхая свежий весенний воздух. Она потерла друг о друга ладони, расправила плечи, и наконец произнесла слово заклинания, — Смерть. Ничего не произошло, но это была лишь первая часть сложной комбинации. — Перерождение. Если бы кто-то все же стоял рядом, то он мог бы увидеть, как воздух перед девушкой немного заколебался, будто морские волны. — Две души. Колебания перед Мамбой начали изгибаться в форме идеального круга, и теперь можно было чётко увидеть очерк будущего портала в священные покои. — Семь судеб. Края круга словно разрезали пространство — они вспыхнули лилово-синим огнём, и отлетавшие искры веяли жгучим хладом, как снег. — Полотно. Внутренняя сторона круга мягкой волной заполнилась светло-голубым цветом, ослепляя Мамбу. Она прикрыла глаза ладонью, лицезрея сквозь пальцы яркие просветы обители. — Художник. Вдруг вся фигура вспыхнула, и свет стал только ярче — триколор, который можно увидеть на ночном небе, сиял сейчас перед ней. Внутри круга заполосились дороги пролетавших мимо звезды, но они покорно оставались там, на другой стороне, не выбираясь в Акрасию. Сотни ореолов небесных светил проносились совсем рядом с ней, оставляя полупрозрачный молочный свет, когда Мамба вошла в портал. Позади было обратное окошко, которое вскоре зарябилось, как если бы в озеро кинули камень, и затем круг начал сужаться. Вскоре он исчез совсем. Вокруг нее было бесконечное пространство, невероятно прекрасное и изящное: спокойное и дикое одновременно, то был коридор в Тризион. Граница, связывающая миры Акрасии и Фетрании… Мамба двинулась вперёд, неспешно и неуверенно. Она шла по небесному мосту без пола, и каждый новый шаг она делала с опаской. Но невидимый мост был безопасен, и тут нельзя было упасть — куда не ступи, ты стоишь твёрдо. Девушка коснулась ядра лениво пролетающей рядом звезды — маленького, но яркого огонька, который тут же обжег ее пальцы. Она одернула руку, но на старых мозолях не было раны. Мамба проследила, как звёздочка теряется вдалеке, в свете других своих собратьев, и хмыкнув одобрительно, двинулась дальше. Да, коридор был красив и достоин самого чистого людского восхищения, но то, что было впереди, затмевало все изящества моста из небесных тел. Воительница шла не долго, пару минут. И вот, впереди виднеется проход, а стены небосвода светлеют и теряются, обнажая за собой бесконечную темно-синюю гладь космоса. Еще пара шагов, и Мамба вышла из прохода. Она остановилась, не в силах оторвать взгляда от обители божества: то была небольшая площадь, на которой в удивительной гармонии умещались так много вещей. Все здесь было отлито из золота разных оттенков, и обставленно черным мрамором, чьи трещины светились цветом спокойствия — голубым. Вокруг стояли статуи всех семи полу-богов из древних легенд, которые помогли создать мир Акрасии Руфеону: Гивэна, богиня гармонии, заполнила просторы Акрасии водой, и создала моря, и разделила их материками; Альдеран, владыка всего живого, населил мир духами, а Кратос, бог мудрости, сотворил силлинов и открыл им тайны высшей магии; Арктус, бог земли, создал великанов и приземистых умаров, искусных в кузнечном деле; Антарес, бог огня, сотворил воинственных халь, а Процей, бог-провидец, создал лазенисов — крылатых существ, мудрых и спокойных, подобных Руфеону; Сирион, владыка холода, создал тавиров, покорителей вечных льдов и бескрайних северных просторов. И однажды, наконец, объединив силы, Гивэна и Сирион сотворили людей, которые во всех уголках Акрасии. Их статуи, вечные и холодные, окантововали площадь Тризиона, как бы защищая это место от плескающейся позади тёмной материи — первичного холста Руфеона. На ней вспыхивает звезды, которые медленно и неумолимо начинали плыть в сторону моста, чтобы пройдя его, попасть на небосвод, которым так любят лицезреть акрасийцы. Наконец нежный шелест перьев отвлекает Мамбу от любования Тризионом — хозяйка этого святилища приглашала подойти ее ближе. Беатрис — прекрасная лазенис, молодая, как первый подснежник, но мудрая, как все библиотеки Акрасии. По меркам ее народа ей было не так много: две сотни лет из положенных десяти. Но не было на ее белом лице морщин — лишь мягкая, робкая улыбка, невинные голубые глаза, обрамленные чёрными опахалами, тонкие изящные брови и длинные волосы, чей перелив напоминал свет звезды. Она стояла в простом, но искусном наряде, который делал ее вид гордым — оливкового цвета платье с длинным плащом, из вырезов которого выглядывали два больших крыла. Полупрозрачные, с обилием длинных перьев, они были спокойно сложены, как у лебедя. — Я ждала тебя, — приветливо сказала Беатрис. Ее голос был мягким и приятным на слух, — Искатель. — Здравствуй, Хранитель, — в ответ поздоровалась Мамба, подходя ближе, — Давно мы не виделись. — Твоя миссия, которая предписана в сказаниях, велика, и не может быть выполнена в одночасье, — покачала головой лазенис, — Но я чувствую, как первая частица находится в тебе и взывает к нам. Ты молодец, догадалась, куда нужно нести это сокровище. Мамба улыбнулась немного, чувствуя смущение — о чем она тогда думала? Нужно было сразу отправляться в Тризион, не поддавая риску Ковчег, ведь демоны все это время могли явиться и забрать его еще даже до поместья графа. Беатрис неспешно подняла длань по направлению к ней, словно тянясь к ее груди — странный блеск, промелькнувший в этих ангельских очах, заставил насторожиться. Мамба отступила, закрывая руками грудину, и сщурилась неприветливо. Лазенис посмотрела ей в глаза, и взгляд хранительницы смягчился. Она улыбнулась немного, и стала похожа на икону из монастыря Медренице. — Тебе было больно, — сказала она уверенно, догадываясь обо всем без слов, — Великое дело — великая ноша. В агонии прошлые Эсдо управляли Ковчегом, этой силой, что уже однажды спасла наш мир. Шанди, маленький, но сильный йоз. Кадан, расчетливый и хладный многокровка. Азена, искусная и сильная силлинка. Калатур, ворчливый и упрямый умар. Сиен, единственно выживший и остроумный халь. Нинав, стремительная и добрая лазенис. Лютеран, мужественный и непоколебимый человек. Все они знали, на что идут, и какую цену нужно платить за эту силу, дарованную им. Теперь их воля на тебе — каждая частица Первозданного Света будет даваться тебе еще с большей непокорностью, чем предыдущий. Знай и помни об этом, — твердым голосом обьявила Беатрис, — Но после мучений всегда приходит умиротворение. Осколок вынимается из Эсдо безболезненно и ритуал проходит быстро. Можно сравнить с тяжелыми доспехами, который оруженосец снимает со своего господина после сражения. Стоило ли верить ей? Единственному божеству, не утратившего свои крылья и избежавшего кары Руфеона? Прикусив губу и поразмыслив на мгновение, Мамба немного расслабилась. Какие были перспективы? — Да будет так. Лазенис одобрительно посмотрела на воительницу и вновь подняла свою руку к ее груди. Крылья ее расправились во всю длину, поражая своей силой и величием. Лазенис беззвучно произнесла что-то, и глаза ее на мгновение вспыхнули белым огнем. Что-то внутри души всколыхнулось, задевая сердце, но больно не было — липкий страх тут же отступил, едва из ее груди вместе с появившимися из ладони Хранительницы магическими потоками явился Ковчег. Маленькая сфера, внутри которой в бешеном темпе вертелась мощь, увеличилась, являя истинный облик осколка. Частица плавно подлетела к Беатрис — казалось, та очутилась где-то в своем мире и теперь не замечала ничего иного, кроме камня. Она особенно нежно, даже по-матерински взяла Ковчег в свои ладони, и длинные тонкие пальцы очертили его ажурную оболочку. — Этот осколок — изначальная часть Первозданного Света, — прошептала она самой себе, но Мамба четко слышало каждое слово, сказанное с трепетом, — В нем заключена сила божественного созидания, которому не каждому дано увидеть… — внезапно лазенис схмурилась, и даже приобрела немного яростного вида, — Но в руках демонов он обретет разрушительную мощь! Беатрис легонько толкнула Ковчег вверх, и тот, словно живое существо, которое обрело свободу после долгого заключения, взмыл высоко над площадью. Несколько секунд он парил в центре, будто любуясь красотами небесного полотна и наслаждаясь ими, но затем из багрового камня заструилась темно-красная материя. Мамба, наблюдая за этим событием, которое обязано было внестись в мировые летописи, заметила, что если бы не различие в цвете, то эта энергия осколка точь в точь была бы схожа с магией Амана. Или же наоборот… Ковчег, продолжая струиться собственной мощью, начал неспешно приближаться к золотой статуе Гивэны — величественной женщине-богине с гордым видом и спокойным взглядом, столь ярко отлитым из драгоценного металла. Он остановился в ее ладонях, находя в них собственное место и покой. Потоки исчезли, и теперь камень парил над дланью своей истинной хозяйки, собираясь остаться там навеки. — Фетранийцы не смогут проникнуть в Тризион, — внезапно высказалась Беатрис, отвлекая Мамбу от созерцания этой удивительной картины, — Но они могут найти оставшиеся осколки. Взгляд лазенис стал твердым, почти стальным, и столь пристальным, что стало неудобно. Так короли смотрели на своих сыновей, ожидая от них лучших результатов и безошибочных решений — строгий орлиный взор, в котором читались небезпочвенные надежды. — Не дай им опередить тебя. Возвращайся в Акрасию. Я буду ждать тебя. Столько, сколько потребуется, Искатель. Разговор был окончен, и воительнице стоило идти обратно в портал, в родной мир. Она почтительно кивнула головой божеству, в последний раз глянула на живший несколько дней в ней осколок Первозданного Света, и развернулась. Твердыми шагами она направлялась к коридору, минуя убранства обители Хранительницы. В голове всплыла их первая встреча: девушке, потерявшей все, и ангелу, подавшей ей руку.***
Ледяная вода сковывала тело снаружи и жгла легкие изнутри. Она опускалась в пучину океана, безвольная и ослабевшая, впервые не находя сил для борьбы. В последних мыслях промелькнуло, что не противиться Судьбе — это так легко… Сверху, вслед за ней, тонули обломки верного Вожака Стаи — корабля, служившего ей так много времени. Вместе они прошли множество испытаний: от крепких ледников до яростных штормов, от хитрых скал до мощных водоворотов, от ядер врага до клыков монстров. И именно так, от руки близкого человека, они гибли вместе, опускаясь к темному дну. А ведь где-то там, наверху, еще осталась ее команда. Ависия, Иордан, Хамон, Эделина… другие. Но та часть ее семьи, которую она не смогла сберечь в своих странствиях, тянула ее вниз своими невидимыми дланями. Были ли тут холодные тонкие руки мичмана Евы, или мозолистые пальцы гардемарина Рингера? А может быть, призраки ее прошлого имени тоже были здесь — шептали, что пора заканчивать, предаться покою? Наконец найти гармонию в душе и отпустить боль, шедшую за ней по пятам всю жизнь? Оставила ли она что-то после себя? Можно ли награбленные сокровища, которые позднее переходили в руки нуждающихся — считать своим наследием? Не вернутся ли монеты в руки лицемерных вельмож, и не окропится ли кровью золото вновь? До нее тоже существовали такие люди, эдакие реальности «Робина Гуда», и будут существовать и после. Неужели она оставляла след в истории общей, но делала пустой собственную страницу? Что же тогда было у нее такого существенного, которое бы напоминало будущим жителям Акрасии о ней? Единственная вещь, которая по настоящему была у нее — это корабль, разбитый сейчас в щепки ровно настолько, насколько была расколота ее душа. Вожак Стаи был ее домом, приютом, местом, где можно было жить. Они были одним целым: ее руки — тросами и канатами, ноги — алыми парусами, сердце — лаченый штурвал, тело и дух — крепкая корма. Что оставалось после нее, как не корабль? И что оставалось у корабля, как не она? Изо рта выплыло несколько мелких пузырьков воздуха — последние. Надежды больше не было, и даже если бы Морская Волчица отчаянно бы захотела жизни в эту минуту, если бы ее захлестнула эта жажда продолжать свое существование, то не успела бы капитан всплыть наверх. Совсем рядом стремительно проплыла носовая часть любимой сердцу джонки — длинный осколок дерева с выточенной мордой грозного лесного хищника. С последним усилием воли Мамба повернула голову, чтобы мутно видеть, как исчезает обломок, как меркнет ее слава, как пропадает ее смысл, и как зияющая тьма пожирает то, что было ей дорого, и ее саму. Она видела смерть однажды, стояла к ней совсем близко, но теперь она не хотела перечить ей. Предательство, нанесенное другом, проделало такую дыру в душе, что в последние мгновения она перестала верить в людей… Мамба очнулась, находясь во мраке. Но не было хлада морской воды, не было шума битвы — звенящая тишина и пустота, которая вдруг озарилась светом. Была ли то женщина, в обьятия которой падают все? Нет. За ней развивались два крыла, как на одной картине, которую она продала за неплохие деньги, а вид, столь нежный и непорочный, явившийся из вспышки, не напоминал Смерть. — Я ждала тебя, — огласила девушка невиданной красоты, которая затмила бы солнце, — Твое появление предсказано в книге Пророчеств. Следуй за мной, на свет. Она пошла лишь потому, что перед ней стоял не человек, а божество. Неужели будет суд, о котором так любил травить байки старина Шен? Признают ли ее убийцей и расхитительницей, грешницей, или смилуются, прощая ей все деяния при жизни? Невидимый пол под ногами стремительно завертелся, и она потеряла опору. Но из ее груди не вырвалось ни крика — все, что ждало ее впереди, уже не казалось столь страшным. Глаза ослепило яркими цветами ночного неба, и едва можно было бы что-либо увидеть. Неужели сейчас она сможет лицезреть Руфеона — всесильного бога, который определит ее место на небосводе своего холста? Не попрекать Судьбе так легко… Пиратское чутье чуть не разорвалось от восхищения, когда место, в котором она очутилось, было почти сплошь из золота. Но душу тут же сковала опаска — а вдруг это проверка? — Это Тризион, граница миров, призма всего сущего, — сказала девушка с крыльями, обводя руками площадь. Затем блондинка глянула на нее, — Вставай с колен. Тебя ждет миссия, Искатель. Мамба повиновалась. Она поднялась с мрамора, пальцами проведя по прожилкам камня. Ее точно хотят испытать на прочность. Но ради чего? — Высший порядок нарушен, и будущее миров окутал туман, — голос незнакомки эхом разносился по всему пространству, и странные слова звонко отскакивали от площади, — Демоны, что пребывали во тьме Фетрании, пробудились. Фетрания. Слово, знакомое каждому. Мамба перевела взгляд с девушки на то, что было за ореолом площади Тризиона — пустота. Много пустоты. Черной, непроглядной. На которой вспыхивали яркие светила. Что все это значило? Она вопросительно посмотрела на спокойную ангел. Та глядела на нее с надеждой и равнодушием одновременно, словно знала о великих делах, которые ей суждено сделать, но при этом видела, что все окажется напрасным и то, что она — не тот, кто описан в книге Пророчеств. — Они несут хаос и погибель, — прикрыв глаза, продолжила ангел, — Только одна сила способна их остановить. Это великая мощь, именуемая Ковчегом — разделенной на семь частей частицы магии Руфеона. — Ковчег? — впервые подала голос Мамба, и он оказался тихим и хриплым. Она схватилась за горло, потирая его — едва ли морская соль была полезна для легких в столь явном проникновении. Девушка с крыльями повернулась к ней спиной, приблизилась к небольшому пьедисталу и начала поглаживать лежавший на нем переплет толстой книги с изящными рисунками. — Руфеон был всегда. Верховный Творец и праотец семи Младших богов, он наполнил Хаос Первозданным Светом и создал звезды, и вечное Солнце, и Акрасию — мир божественного порядка, — начала рассказывать блондинка всем известную историю о сотворении мира, — Но Хаос противился Руфеону. В самых дальних пределах вселенной, куда доносились лишь отзвуки его созидания, появилась Фетрания — мир, полностью противоположный Акрасии. И если над Акрасией светило вечная звезда, то над Фетранией взошла Красная Луна, она же Рэтра — тусклое эхо солнца и творение темного бога Инграма. Он всегда желал иметь то же величие, каким обладал Руфеон, и однажды ему представилась такая возможность. Семь богов, детища Руфеона, создали своих детей, над которыми повелевали три богоподобные расы — силлины, лазенисы и халь. Силлины были заклинателями, которые веками оттачивали свое магическое мастерство в поисках тайны силы создателя. Лазенисы следили за порядком в мире и мудро правили им, поддерживая гармонию среди всех существ. А гордые халь защищали смертные расы, пока те возводили свои многочисленные империи на пустотах Акрасии. Но однажды воинственные халь возжелали власти надо всеми и хитростью украли осколок Ковчега у своего бога-отца, Антареса, и развязали страшную войну. Чтобы остановить кровопролитие, лазенисы выкрали у Процея, своего создателя, частицу Ковчега. Объединившись с силлинами, они победили в противостоянии… но разгневали Руфеона. Всех посягнувших на божественную силу ждала высшая, жестокая кара. Халь были истреблены, а их отец изгнан из мира богов. Лазенисы, пусть и решились на воровство ради высшего блага, всё же прикоснулись к запретной силе — и за это лишились крыльев. Процея, который не уследил за своей частью Ковчега, Руфеон обрёк на вечное молчание. С тех пор лазенисы не слышат бога-провидца. Они поныне живут среди людей, и лишь одна из них наблюдает за миром из Тризиона. Она верит: явится смертный, и узрит он будущее Акрасии, и свершится последнее пророчество в книге. Имя ей Беатрис. Мамба отошла чуть в сторону и попыталась из подтяжка взглянуть на лицо Беатрис — лазенис точно говорила о себе. Она выглядела печально, и продолжала поглаживать книгу, словно это был ее единственный ребенок. Ангел спустя минуту продолжила: — Разрушительная война, разгоревшаяся между тремя высшими расами, привела к необратимым последствиям. Безрассудное обращение с божественной силой Ковчега нарушило миропорядок. Над Акрасией возник пространственный Разлом, соединивший её с Фетранией, которая постепенно погибала под светом Красной Луны. В отличие от вечного солнца Рэтра медленно угасала. Демоны Фетрании вторглись в Акрасию, все расы и Младшие боги объединились, чтобы противостоять им. Чем яростнее они сражались, тем сильнее разрастался Разлом, грозя поглотить оба мира и не оставить от них ничего. Тогда сам Руфеон обратил свой взор на войну. Он собрал все осколки Ковчега воедино, чтобы запечатать Разлом. Когда Первозданный свет смешался с Тьмой, а Порядок столкнулся с Хаосом, из Разлома вышли Хранители — первым из них был Эвергрейс. Эти могущественные существа помогли Руфеону закрыть портал между мирами. Легенды гласят, что иные из них нашли обитель в Акрасии и по сей день пребывают в мире смертных, что является истиной. А вот эта информация уже не входила в общие мифы. Неужели эти звери, которых так боялись даже самые могущественные воины, до сих пор дремлют в чертогах Акрасии? Мамба подошла к Беатрис еще ближе, и теперь могла видеть переплет книги полностью. Книга Пророчеств — гласилось аккуратно выведенными буквами. — Сейчас я расскажу тебе правду того, что происходило дальше. Забудь прошлые версии из человеческих уст, Искатель, — обратилась к ней лазенис, поворачивая голову и пронзительно смотря ей в глаза, — Многое уже забыто, и почти не осталось тех, кто помнит. Если согласишься, то ты не имеешь права игнорировать то, что сейчас услышишь. Могу ли я доверять тебе, или ты сломлена настолько, что не подходишь под смертного из книги Пророчеств? Мамбе хотелось спросить — а что должен сделать смертный из этой книги? Что за миссия ложилась на его плечи? Но неожиданно для самой себя она кивнула. Ей дадут второй шанс на жизнь — кто от такого откажется. Тем более, на жизнь нормальную. Без Кайдзю… но изменила бы Мамба свой ответ, если бы знала о грядущих испытаниях? — Я очень многое знаю, Искатель. Ты не единственный ныне существующий демон. После того, как Первый Разлом был закрыт, в Акрасии на долгие годы воцарился мир. Все наслаждались обретённым покоем: возделывали земли и строили города, занимались искусствами и ремёслами. Война Трёх превратилась в легенду, а её ужасы постепенно забылись. Но всё то, что осталось в прошлом для акрасийцев, стало настоящим для демонов Фетрании. Мир Хаоса раздирали междоусобицы, Красная Луна угасала, а мрачные земли, такие же истощённые как и их обитатели, медленно погружались во тьму. Демоны боролись за выживание, истребляя друг друга в беспощадных бойнях. Фетрания утонула бы в крови, не появись Казерос — могущественный демон, один из немногих прямых сынов Рэтры. Он пришёл, чтобы напомнить фетранийцам об их истинном враге и объединить их под своим началом. Усмиряя слабых, переманивая на свою сторону сильных и уничтожая несогласных, Казерос положил конец раздорам и привлёк внимание Инграма. Бог Хаоса не желал делить власть с самозванцем, который посягнул на его господство и провозгласил себя Владыкой. Инграм пришёл за Казеросом с армией высших демонов, но в решающей битве они предали своего повелителя. Бог Хаоса пал, а его душа, наполненная первозданной тьмой, раскололась на две части, которые исчезли в фетранийском мраке. Так Казерос, нынешний владыка хаоса, стал властителем всей Фетрании. Тогда же к нему явился Оракул: «Готовься, повелитель, ибо грядёт великое противостояние», сказал тот. Казерос знал — будет новый Разлом и в этот раз демоны должны победить. Он собрал армию из шести легионов, а на роль командующих призвал лучших демонов. Аврельсуд, сдержанная и расчётливая демонша, возглавила Легион Иллюзий. Её жестокость не знала границ, и никто не смел ей перечить. Если же находились такие безумцы, владычица грёз насылала на них наваждения, сотканные из их же страхов. Легион Скверны возглавил Иллиакан, владыка тлена и разложения. Телесная немощность, которые многие считали его слабостью, он обратил в свою силу. Его плоть источала болезни и недуги, которые ослабляли даже самых сильных противников, превращая их в беспомощных разлагающихся созданий. Воинственный Волдан, воплощение неумолимой ярости, стал командующим Легиона Тьмы. Только ему удалось подчинить себе свирепых беспощадных демонов из самых тёмных фетранийских земель. Знакомая тебе со слов ее сестры Беласкис, властительница мирских страстей, возглавила Легион Искушения. Алчная честолюбивая суккуб, она добилась своего положения заговорами и интригами, но главной цели так и не достигла. Она хотела избавиться от Аврельсуд, правой руки Казероса, и занять её место. В отличие от интриганки Беласкис, Ку-Сатот добился положения своим умом, точнее своим безумием. Он лично явился к Казеросу и изъявил готовность стать командующим. Тот оценил бесстрашие шута и позволил ему создать Легион Безумия, походивший на жуткий балаган. Ку-Сатот набрал в него множество чудаковатых демонов, они не отличались силой, но были одержимы и беспрекословно выполняли приказы командующего, которого почитали своим спасителем. Камен, рыцарь смерти, как и сам Казерос, явился из все еще светившей Рэтры. Иные говорили, что в нём заключена одна из частиц души самого Инграма. Правда это или нет — неизвестно, но Казерос чувствовал силу рыцаря и потому призвал его на свою сторону. Он позволил Камену основать Легион Смерти, самый грозный из всех легионов. В него вошли лучшие бойцы, безжалостные и хладнокровные, как их командующий. Армия Фетрании почти готова к великому противостоянию. Красная Луна вскоре угаснет насовсем — и Казерос чувствует, что вскоре настанет его время, — Беатрис остановилась на секунду, схмурилась, и затем продолжила, — Ты задаешься одним вопросом, верно, Искатель? Какую роль в истории играл Далуур’р. Это создание не так-то простое на самом деле. Его история тоже изменилась под потоком времени и мощью человеческих уст. Демон ли он? Нет — те сказания, которые написаны на свитках в Аньшу, ложь. Но сейчас я не могу рассказать тебе о нем, нет. Придерживайся неправды, но знай, что на самом деле, все — иное. Однажды ты узнаешь обо всем, но этому должен прийти свой момент. Беатрис наконец оторвалась от книги и повернулась к Мамбе. Равнодушие и бессилие, которые она так недавно ощущала внутри, сменились яростью и чувством несправедливости. Да, в ее прошлой жизни было много лжи, но чтобы настолько? Она поняла, что вновь желает вдохнуть воздух Акрасии. — Найди Ковчеги, Искатель, — огласила лазенис, строгим взглядом оглядывая ее с головы до ног, — Тебя ждет сложное испытание. Справишься ты или нет, будет ли спасена Акрасия или же ей суждено погибнуть — все зависит лишь от тебя.***
Ей не дали новую жизнь, а лишь возродили. Но первый осколок был у них, пророчество исполнялось. Заходя в портал, Мамба думала лишь о том, насколько ее обманывает мир, и насколько можно ему верить. Вопросов было много, а долгое путешествие только начиналось.