Силлиан понял, почему Аман посмотрел на него таким долгим взглядом, отчасти пронизывающим. У него сломан локоть, на виду у всех, в перевязке, а он просит отдать ему девушку.
Держать Мамбу одной рукой было несколько затруднительно, но благо, длина позволяла: мужчина положил ее голову на свое плечо, и таким образом смог равномерно распределить воительницу на правой руке. Ощущать тяжесть ее тела было… приятным. В груди одобрительно отозвалось сердце, но затем взгляд зацепился за раны. Белая перевязка у предплечья, с первой наметки из рубашки жреца, — отсюда и обьяснялся его полуголый вид, — уже пропиталась темной кровью. Несколько неглубоких царапин на руках и ногах, не сулящих смертью от собственного присутствия, но в них виднелся демонический черный остаток, как и на пропитавшейся им одежде. А еще… на губах? Это было странным, невероятно странным…
Силлиан, оторвав взгляд от девушки на своих руках, отнёс их обоих к Виктору. Тот нашелся в каком-то закуточке негласного лазарета: он был один, если не считать пару стражников, что стояли и охраняли его. Он не любил, когда в его рабочий процесс вмешивались, и потому всегда предпочитал ставить кого-то, кто отгонял бы назойливых мух вроде юных девушек, что с интересом рассматривали его острое лицо с тёмной короткой щетиной и круглыми изящными очками с позолотой. Как ни крути, искусный в медицине мужчина с привлекательной внешностью и должностью королевского лекаря никогда не был обделен ни женским вниманием, ни мужским. Правда, если первые находили в нем своего амура, то вторые видели в Викторе шанс подобраться поближе к теплому королевскому крылышку.
Темноволосый окинул взглядом прошедшего мимо стражи человека, и приметив в нарушителе монарха, спокойно вернулся к своему пациенту — им был никто другой, как верный Михан. Он лежал с закрытыми глазами на каменном поребрике, голова его была положена на небольшую подушку из соломы.
— Наш верный друг будет жив, — начал первым врач, — Но я настоятельно рекомендую отослать его в отпуск, причём, достаточно долгосрочный. Думаю, месяца три-четыре. Да, я понимаю, что это будет тяжёлый удар по его сердцу, но если он начнёт выпендриваться, напомни, что не менее тяжёлый удар пришёлся ему и по виску. Если не дать травме покоя, она может превратиться в фатальную. Кость, пусть и не была проломлена, но трещина все же есть — если нажать, её можно прочувствовать. У него кровоизлияние в мозг. Мне удалось выпустить большую часть наружу, но некоторое количество все-же вне моей досягаемости. Тут либо глубокое хирургическое вмешательство, либо, как я уже сказал, покой. Кровь свернётся, и если я сделал все правильно, а я сделал все правильно! — то все пройдёт само собой. Но я бы все равно взял бы его под свой надсмотр. А ещё скажи спасибо Руфеону, что его барабанные перепонки не порваны — я оттуда такой щебень сейчас достаю, что у меня закрались сомнения, что у него вместо природной мембраны там как минимум парусина.
Закончив свой монолог, Виктор продолжил орудовать лежащим в пальцах пинцетом из медицинского серебра, не обращая на странную картину из короля с сломанной рукой и бессознательной девушки. Врач медленно ковырялся в ушах Михана, и Силлиану пришлось с намёком кашлянуть, ибо, как ему показалось, о них уже забыли.
— Судя по тому, что ты не ноешь от боли, и не смотришь на меня с испуганными глазами, я могу сделать вывод, что моя перевязка крепка и надёжна, а дама не лежит на смертном одре. Соответственно, будет очень хорошо, если мне дадут нормально закончить одного пациента, а потом дадут с чистой душой перейти к другому.
На это платиновый ничего не мог ответить — Михан тоже был дорогим ему человеком, и потому ему оставалось лишь смиренно ждать. Он окинул взглядом площадь, понимая, почему нелюдимый друг решил работать именно здесь: вся основная масса раненых столпилась у ворот и в самой цитадели, где сейчас находились практически все лекари, а на улицах сейчас снуют лишь те, кто был легко подбитым, либо вообще здоровым, иначе говоря, патрули, что начинали понемногу растаскивать погибших людей и демонов в разные кучи. Иногда слышались визги фетраниских выродков, что вполне удачно притворялись мёртвыми до того момента, как человеческая рука презрительно хватала их за что-нибудь, но рядом всегда было копье или меч, чтобы доконать нежить окончательно. Нередко были слышны слова «гнида, падла, тварь», мелькнуло однажды даже «размалеванное уёбище» — такой прощальный мессой солдаты Боер Морхена вспоминали нападавших и тыкали пальцами в тех, кто пытался на них кинуться в бою, но потерпел фиаско. Мужчины, естественно, всегда указывали на трупы покрупнее и помассивнее, чтобы казаться солиднее и важнее в глазах сотоварищей. Силлиан мог отчётливо видеть, как неизвестный показывает на дракона у разрушенной башни, с пробоиной в сердце, и как солдат бьёт себя в грудину, а остальные, кто находился рядом с ним, пораженно кивают. Затем мужчина изобразил его бой с этим крылатым чудищем, но монарх-то отчётливо помнил, что летел один… однако, насчёт дисциплины нужно будет говорить с лордом Морхеном, а не со своевольниками.
Едва собравшись прикрыть глаза и попытаться расслабиться духом, Силлиан услышал резкий одинарный рваный кашель. Он тут же вернулся в реальность — похоже, все также бессознательной Мамбе что-то не нравилось в жарком воздухе. Она приоткрыла губы, буквально совсем чуть-чуть, но где-то в голове промелькнула навязчивая мысль о приглашении, столь безвинно отправленному ему. Чёрная кровь не высыхала, но светлела, и теперь лёгким темным блеском сверкала, притягивая внимание. Казалось бы, что после боя на смерть все чувства должны на какое-то время огрубеть, подстереться, чтобы дать возможность моральной перезагрузке, но ему захотелось притронуться прямо сейчас. Правда, другая рука тут же крайне уныло отозвалась недвижностью с лёгкой болью, и момент был нарушен.
— Я закончил, — наконец объявил Виктор, — Эй, вы оба! — обратился он к охранникам, — Отнесите этого человека к кабинету вашего главнокомандующего. Если мне не изменяет память, там отличные скамьи. Положите что-то ему под голову, — отдавал приказ врач, и увидев, что он начал исполняться, повернулся к монарху, — Клади её сюда же.
Силлиан покорно положил девушку, правда, не без помощи самого лекаря. Тот, едва получив полную власть над Мамбой, начал её обследовать.
— Кто перевязку делал? — задал вопрос темноволосый, ища кончик сымпровизированного бинта.
— Не имею понятия, — ответил платиновый.
— О, судя по тону твоего голоса, ты прямо-таки в полном неведении, — уверенно подтвердил Виктор, — Я просто к тому, что ввиду её бледности можно сделать вывод о большой потере крови, и что вовремя наложенная повязка спасла ей жизнь. Ты мог бы сейчас видеть её бездыханной, хотя мне даже очень интересно, как её так пробило, что рана на плече смогла довести её до полусмерти? — с каким-то жутким научным интересом заговорил темноволосый, пока король пытался обработать информацию, её исходные и последующие при образе мёртвой девушки, — Хотя, рана-то не на самом плече, а заходит на кости рёбер спереди… Что насчёт подключичной вены или артерии? Это вполне возможно. Я бы сказал, что в таком случае она потеряла около полулитра…
Дальше Виктор забылся в какой-то медицинской чепухе, комментируя свои действия. Выглядело это жутко и неприятно. Силлиан присел, наблюдая за тем, как врач быстро обрабатывает мелкие раны и вместо него стирает с её губ гему одним движением пальцев.
— То, что будет дальше, не совсем приятно, — предупредил Виктор, — Мы сейчас в буквальном смысле сможем лицезреть ее внутренний мир. Ну, если конечно, рана глубокая, — добавил он, — Прошу прощения, но ты мне тоже мешаешь, смотря в затылок. Не боись, ничего плохого я с ней не сделаю, твоего надсмотра не требуется, — насмешливо заметил темноволосый, как-то зловеще сверкнув очками, — Иди, если не ошибаюсь, тебя ждет армия и все к ней прилегающее.
Силлиан еще постоял секунду, устало скривил губы, но просьбу выполнил и покинул друга. Ему, конечно, не привыкать ни к виду крови, ни к рваной плоти, однако, Мамба сейчас находилась во власти Виктора. Присутствие монарха в рядах прибывшей, но опоздавшей пехоты и вправду требовалось — его люди недоуменно стояли, и вместо обещанного боя ничего не делали. Решние нашлось быстро — часть он оставлял взамен погибших лорду Морхену, — который, правда, об этом еще не знал, — другую, примерно шестую от целого, отправил на пепелища, чтобы те окончательно убедились, что земли крепости чисты от живых демонов, а оставшимся подразделениям приказал помочь в реставрации острога и его чистке. Никто не смел сказать ни слова носителю кровного меча и короны, но в воздухе чувствовалось недовольство и разочарование — Лютерия всегда была королевством горячих на голову рыцарей, такое уж у нее было начало, и отнять сердце у льва он не мог.
В воздухе все так же стоял жар — что делать с лавой в долинах? Возможно, этот вопрос можно будет решить позже, но потеющая спина и шея под доспехами требовали освобождения от нагретого металла. Решив, что пропажа бело-золотых, пусть и изрядно перепачканных доспехов будет весьма заметной, да и вряд ли кто посмеет притронуться к ним, зная, что они лично принадлежат королю, Силлиан решил снять их на улице, не заходя в покои. Правда, разделся он все же у цитадели: попутно мужчина оглядывал то, как его повозы из столицы стремительно исчезают, теряясь где-то внутри здания. Женщины повзрослее то и дело носились на верх, за свежими припасами, то вновь отправлялись по лестнице вниз — туда, где уже пахло запахом смерти. Те же, кто был помоложе, понеопытнее — оставались наверху, помогая тем, кто не был на грани. Едва стоило платиновому появиться рядом, как к нему, пользуясь случаем и юностью своих лиц и тел, приворковались пару девиц: хлопая глазами разных цветов, целебницы помогли снять благородному рыцарю со сломанной рукой латы, — причем, как бы, сам он их об этом не просил, но кто ж откажется! — и точно бабочки закружили вокруг него, спрашивая о самочувствии и уточняя, не нужна ли ему их помощь. Силлиан лукаво улыбнулся самой прилежной из них и отказал своим баритоном. Дамы, между прочим, с виду не очень обиделись, а лишь переглянулись по-лисьему, и король уже мог представить, какой заговор вертится в их головах.
Михан был прав, тогда, на балконе столичного дворца — Совет, едва привыкнув к новому хозяину государства, начал ненавязчиво намекать на то, что в тронном зале пора появиться и второму престолу. Слова, как бы случайно брошенные в разговоре:
— Вы считаете, что поднятие налогов после их краткосрочного снижения — хорошая идея, сер Диггори? Разве Вы думаете, что люди уже позабыли гнет моего регента?
— Вовсе нет, Ваше Величество! Но если не повысить ставку хотя бы процентов на семь, в ближайший год нас ждет трудное время. Моя дочь, Делёр, пусь и стоит ниже меня по рангу, зато имеет более близкий контакт с народом, а я — с торговыми отношениями. Наш род давно состоит на службе лютерийского двора, и расчеты на благо королевства — в нашей голубой* крови. Видите ли, в Шувьерде начинаются народные повстания, а эта страна обеспечивает нас не только пряжей и всем подобным, но и минералами — теряясь в ее интересах, мы…
Или же светские разговоры на пока-что немногих, но все же имеющих бытия больших собраниях высокопоставленных лиц и чиновников. Не замечать то, как один род восхваляет свою дочь или племянницу, и как он опускает другой, насвистывая вездесущие слухи о какой-нибудь грязи, пусть даже и стодавней — это невозможно было игнорировать. Или же наблюдать за тем, как кокетливо глядит та или иная дама в платье из шелка или бархата, скрывая за робкой улыбкой взгляд горящих глаз и наказ родителей о более тугом корсете, что превращал ее талию в осиную? Смотреть за этим со стороны было бы забавным, но находиться в роли главного героя — и чувствовать, как со всех сторон тебя начинают душить разговоры о белокровии* и смех с духами? Может быть, какому-то отчаянному ловеласу эта бы паутина и понравилась, но даже Силлиану, который был не прочь поласкаться с какой-нибудь хорошенькой девушкой во времена своего доцарствия, ситуация начиналась не нравиться. Думая, что получив законную власть, он наконец обретет свободу, платиновый получил лишь более просторную клетку с изящными, но не менее тонкими прутьями: иногда, в одни вечера мужчина впадал в глубокие размышления о том, кто же на самом деле правит в Лютерии… Однако, копаясь в этой придворной философии, монарх и находил ответ на другой вопрос. Именно после того, когда он вкусил чреватый плод короны, его глаза зацепились за Мамбу: за ту, что не пыталась его охмурить, не носила одежду с вырезами для него, вообще не старалась приблизиться к нему в личных интересах. При первом знакомстве, еще тогда, он принял ее за безбашенную бунтарку, присутствие которой было двузначно опасным, но сейчас он понимал, что от нее веяло той свободой, жизнью и верой, которую он утерял навсегда. Она была так далеко от всей образовавшейся толпы, что не смотреть на фигуру, которая не присоединяется ко всем, было увлекающим. Так много не для него, но это, пожалуй, и выделяло носительницу дьявольских глаз среди иных и прочих…
В общем, он хотел обладать ей не потому, что она уж и не была в столь недосягаемой для него зоне, но затем, что воительница и не стремилась быть ни у него во власти, ни в специальной отстраненности. Есть, но нет. Рядом, но далеко. Совсем близко, коснуться желаемого легко, но чтобы получить — придется изворачиваться и стараться.
Так что Силлиан с чувством слегка детской забавы наблюдал, как та или иная целительница, да авось кинет из-за плеча на него свой девичий взгляд, да и отвернется в одно мгновение, продолжит накладывать бинты на раны или растирать мазь под глупую и немного робкую улыбку бледноватых губ, который выдавал то ли страх перед вниманием короля, то ли ужас от пережитого. Спустя час после того, как длань фетрании покинула пределы крепости, Боер Морхен стал медленно возвращаться к своему привычному бытию: стал слышаться редкий смех, который сейчас был будто чужеродным, но то был вовсе не сошедший с ума воин, а человек, который искал повод для шутки в послевоенное время. Бесчисленное количество жизней в этой битве было утрачено, вскоре у многих появятся седые волосы на голове или на бороде, но оглядываясь по сторонам, можно было заметить, с каким страным блеском сияют глаза у некоторых защитников: даже самые закаленые мужья вряд ли смогут полностью отойти от зловещего рокота тварей и той резни, до которой бы даже жестокий покойный Эрхард со своей псовой свитой не смог бы дотянуться. Спускавшиеся сумерки были похожи на темно-лиловый занавес, который закрывал просторы сцены из пьесы.
Силлиан, прикорнувший у цитадели, не мог уснуть и все удивлялся, что никто его не звал. Может быть, его слово и не было нужным, когда система работала своим ходом: здоровые воины приводили Боер Морхен в порядок, — главная площадь и ее окрестности в полсотни метров по округе уже были вполне чисты от крови, но разрушенные каменные дома и постройки угрюмо чернели в закате, — целители работали у раненых, и единственая задача исполнялась безукоризненно, особенно в условиях приехавших за армией обозах со всем необходимым, и самое главное — с тарами воды, а сами пострадавшие покорно оставались лежать на месте. Даже самый горячекровный мужчина бы повиновался наказу о покое от работавшей над ним целительницы, если не так далеко он мог видеть, как в последней агонии бьются те, кого не убили раньше. Смерть от когтей и клыков с пронзительной, но короткой болью была бы гораздо милосерднее тех мучений, что испытывали некоторые сейчас. Медленное обескровление с помутнением рассудка и верно подползающим чувством обреченности — знать, что ты делаешь прследние вдохи, было страшно; смотреть на собственные мышцы, раскромсанные на руках или ногах, а то и вовсе содранные с живота, но не настолько, чтоб не оголялись органы — и то бессилие, заставляющее вновь и вновь возвращать взор мелких зрачков на мясо; но хуже всего, казалось, приходилось тем, кто ничего не видел — они даже не могли узнать, как выглядят, и признает ли их родня у похоронного обряда, крики других людей наводили на них нервозность, доходящую до панической колики, но даже не сколько боль, сколько невозможность увидеть взгляд целителя — сочувственно-обреченый или же настроенно-решительный. Не знать до последнего, умрешь ли ты или же выживешь — высшая пытка.
На ватных ногах, внутри которых чувствовалась слабость, Силлиан все же встал, не вынося тяжелого давления смертного смрада — без запаха, этот эфемер просто ощущался в воздухе многотонным грузом, впитавшим в себя отчаяние и надежду одновременно. Благодаря богов за то, что все работало своим ходом, и что его миновала фатальная участь, король незаметно отошел в тени, которые от заката становились лишь чернее, и побрел искать Виктора: его друг уже должен был закончить, и мягкое, греющее желание поохранять Мамбу настигло его после всех сладостливых воркований девушек вокруг. Он решил взять пример с них, и даже в самый мрачный день оставить маленькую щель для чего-то светлого, чтобы не дать окружающему и окружающим свести тебя с ума и затянуть к себе, в страдания. Дамам, которые зашивали плоть и пачкали руки в крови, нужна была хотя-бы крохотная передышка, так почему-бы и ему не обратить внимание на что-то приятное, раз даже звезды складывались так, что его не дергали по вопросам того или иного характера? Просто, не так давно Силлиан осознал кое-что: а ведь Ковчеги и впрямь разбросаны по всей Акрасии. До Форт-Ройала не так уж и далеко, километров двести, дней пять на лошадях при хороших погодных условиях. Так резко, совсем близко оказалась отправная точка: мир большой, полный чудес и опасностей, и в погоне за неуловимым Мамба врят ли когда-нибудь вернется в Лютерию. Может быть, все же и навестит, но это будет после воссоединения частиц силы Руфеона воедино — впереди ведь одиннадцать материков, несколько архипелагов и бесчисленное количество разбросанных в океане островов. Как найти среди всех этих просторов шесть Ковчегов, которые, по его представлению, были не больше человека? Грандиозный размах неизведанных земель — и эта мысль привела ему к тому, что он понял, что времени осталось мало. А Мамба все еще была отстраненной, и холодной. Действовать напролом Силлиан не хотел — вдруг что пойдет не так? Это было и попросту логичным — стандартные воркования, которые он отточил в свое лихое время, вряд ли даже на каплю пришлись бы по душе воительнице. А может, именно и они и были нужны? Что есть приятный сюрприз для девушки, с которой жизнь обошлась жестоко, как самая обыкновенная ласка и возможность почувствовать себя в нежной роли?
На продвижение по амурной лестнице у монарха, при хорошем раскладе, осталось недели две, — если попутный корабль не будет пришвартовываться к Форт-Ройалу в первые же дни, — а у него не было даже четкого плана. Желаемое стремительно ускользало из рук мягким манашёлком…
Виктора на прежнем месте Силлиан не нашел. Пораспрашивав ближайших людей о нем, король выяснил, что тот у лорда Морхена. Забравшись в немного покореженную башню, он приметил Михана, спокойно лежавшего на деревянной скамье. Подойдя к другу и убедившись, что он дышит, мужчина прошептал:
— Держись, старик. Ты еще в карты не отыгрался. Обещаю в этот раз не мухлевать.
— Так ты признаешь, что в честной битве мне нет равных? — раздался очень тихий и слабый баритон, в котором скользила усмешка. Силлиан удивился:
— Я думал, ты в отключке, мой дорогой воевода. Как самочувствие?
— Я в порядке, завтра утром встану, как хер у подростка, — темноволосый вояка попытался изобразить улыбку, но губы явили лишь мученический оскал. Взгляд карих глаз был рассеяным, и тот едва ли мог осознавать что-то четко, — Как там у нас?
— Все тихо и спокойно, и без тебя справляемся, — убедил Силлиан раненого ровным кивком, — Тебе нужен отдых. Ты мне еще нужен надолго. Не найдется такого человека, кроме тебя, которому я бы доверял свою армию и своих людей так же безоговорочно.
— Отставить сопли, — недовольно проворчал Михан, все же понимая истинное положение дел и глубого огорчаясь от этого в своей воинской душе, — К нам на огонек решил заглянуть?
— Я так, попутным ветром, — покачал головой монарх, — Виктор у лорда Морхена?
— Тому досталось похлеще, чем нам обоим. Наш очкарик уже долго у него сидит, но это и понятно — потерянный глаз не шутка, — подтвердил воевода, — А у тебя, значит, правая рука сломана. Знаешь, какая шутка тебе прилагается? — веселой хрипотцой поддел он друга, — Прибавится пару очков.
— К чему?
— Какая дама не устоит перед рыцарем, что с доблестным ранением донес ее с пепелищ до безопасного места, а? Ой! — Михан сжмурился. Похоже, он слишком резко начал играть мимикой на лице, и давняя привычка призвала приступ головной боли. А Силлиан сначала не понял, о чем сказал его темноволосый приятель, но затем блестящая идея щелкнула в мыслях ослепительной вспышкой заженной парафиновой свечи — Мамба же, по логике, и не знала, как вновь оказалась в крепости! Его, несущую ее, видели множество людей, а заставить прикусить языки некоторых конников — не проблема!
— Тебе это Виктор рассказал? — уточнил монарх, понимая, что у него появлялся идеальный шанс для хода.
— М-э, да, — подтвердил Михан, быстро моргая, — Кстати, тут такая забавная история произошла, я все раскажу, но только пообещай, что Ви бить не будешь. Его, собственно, и так уже побили! — воевода забавно хрюкнул через нос, ощущая тяжесть в затылке.
— Допустим, — с опаской согласился мужчина.
— Короче, дело такое. Твою Джульетту ранили же в переднюю часть плеча. Ну я, значит, лежу такой, просыпаюсь понемногу от отключки… я, кстати, когда вообще отрубился? Ай, неважно — но вот слышу, шаги. Ложат на соседнюю скамью твою цацку, — Михан глазами указал на лавку, что была супротив его деревянному ложе, — А я ни му, ни хрю не могу, даже посипеть не выходило, совсем плохо было. Ну, мужички уходят, что ее несли, а Ви остается. Такой весь навис над ней, подумал, сбегал за бинтами. И тут давай ее раздевать…
— Что?! — ошарашенно перебил его Силлиан.
— Захлопнись, браток, я еще не дорассказал. Ну а что, тут и учения умного не надо, чтоб понять, что по-нормальному закрыть рану получится, если только через грудь перемотать. Помнишь, он нам так-же делал, когда мы с тобой дружно ебнулись к медведю в берлогу, два дебила шестнадцатилетних? Ну, и давай он, короче, снимать ее грязную одежду. Я думаю — все, теперь ему нужно на ней за такое жениться, а я, как хороший мальчик, отвернулся, хотя на стриптиз очень хотелось посмотреть, но подумал, что по отношению к тебе это было бы жестоко. Ну, лежу и слушаю шелест бинтов, и знаешь, раздается такой резкий хруст, а потом вой. Викторовский. И потом другой голос, девичий, Искатель твоей. Спрашивает, не охуел ли наш лекарь. Тот что-то проскулил невнятное, да и меня что-то резко в голове помутнелось, но короче! — девку полуголой вперед тебя видели. А теперь, спокойной ночи, лежачим и больным пологается спать, особенно в сумерки, — быстро и с небывалой насмешкой добавил Михан, разглядывая нечеткую картинку изменений на лице короля. Эмоции менялись с ужасающей быстротой, — И я не шучу. Я и вправду хочу откинуться. До Ви сейчас не достучишься, а ее поищи где-нибудь, но не здесь. В конце-концов, ты ведь ее искал, да, о Ромео?
Оставив в покое друга, Силлиан с немного перекошенным лицом вышел из башни. Пытаясь выкинуть из головы рассказ воеводы, который вполне мог его и не повествовать, он сосредоточился на поисках и распланировке фраз, но перед глазами, смотревшими на каменную брусчатку, то и дело всколыхивался нечеткий женский силуэт, однако, то ли собственное сознание над ним стебалось, то ли он сам блокировал это, но очертания были сплошь черного цвета. Эдакая интригующая завеса. Скалясь и чувствуя злобу, казалось бы, на совершенно мирную вещь, платиновый вполне шустро добрел до главной пощади — эмоции придали сил. Королевское нутро требовало восполнить произошедший инцидент в свою сторону, вернуть себе оторванный кусочек… внимания? Оглядевшись с площади, откуда было легче всего найти девушку, он, однако, ее не приметил. Силлиан заглянул в лазарет, замечая, что доспехи были на месте, осмотрел полуразрушенные конюшни, с облегчением глядя на стоявшего в них черного рысака. Но ни там, ни там, Мамбы не было. А закат уже превращался в самую настоящую ночь, и во тьме, редко разбавленной огнем факелов, найти человека уже становилось невозможным. Отчаявшись, и в последний раз взглянув во мглу, монарх отправился в свои покои. И, уже подходя к дверям, он заметил то, что искал. Девушка, услышав его шаги, обернулась. Еще большая бледность ее кожи испугала его, но глаза сияли все тем-же знакомым рубином.
— Это был не Легион, — начала воительница первой, перебивая Силлиана еще до того, как из уже раскрытого рта успел вылететь хоть один звук. Голос ее звучал слабо и хрипло, выдавая смертельную усталось, — В Аньшу нападение было в десятеро раз масштабнее. Тем более, я тут… задумалась, — Мамба опустила взгяд в пол, — Владыки выглядят сейчас… не такими уж и сильными. Нас обманывают.
— Может, зайдем ко мне и не будем говорить в коридоре? — предложил монарх, подходя ближе. Его глаза незамедлительно зацепились за перебинтованное плечо. Однако, вопреки ожиданию, они вовсе не выглядывали из-под одежды, нет. Девушка была в бинтах без ничего. Против своей воли мужчина проследил за одной из многочисленных полосок белоснежной ткани, плавно турмалиновый взор проскользил по ней, затем перетек в другую, и так он понял, что попал…
— Вполне можно, — согласилась воительница, отходя от двери и поворачиваясь к нему спиной. В лунном свете монарх отметил новые, ранее невиданные шрамы на ее коже: размашистые и большие, четыре полосы покрывали ребра и позвоночник, под конец скрываясь за ремнем плотных штанов. Не позволив своему взгляду опуститься еще чуть ниже, — хотя очень хотелось, при учете развратного рассказа Михана и осознания того, что они будут наедине, — Силлиан, распрямившись, взял под контроль дернувшийся глаз и пошел открывать дверь в свои личные покои. Обстановка, по крайней мере ему точно, начала пахнуть интимным намеком собственного тела. Отпирая проход, мужчина тут же прошелся быстрым, но метким взором орла по комнате, находя стол, за которым можно было бы скрыться, однако, король тут же дал себе мысленную пощечину, которая весьма неэферемно отозвалась жгучим холодом на скулах. Нужно взять себя в руки, как в старые времена! Он, в конце-концов, уже и вправду взрослый мужик, да и с каким статусом! Однако, при таких фактах можно проявить достаточную выдержку и сдержать себя и свои желания в узде, и наконец-то сделать нормальный шаг, увереный и четкий. Он не двенадцатилетний подросток, увидевший полуголую бабу в озере, а король Лютерии, потомок Лютерана, и просто обаятельный красавец в расцвете сил.
— Ты как? Могу чем помочь? — пользуясь случаем, невзначай начал Силлиан и, обернувшись, платиновый выдал самый обеспокоенный взгляд из всех возможных, — Разговоры о демонах могут подождать.
— Это навряд ли, — отрицательно покачала головой Мамба, и ее волосы, ставшие только более ярко-красными на белоснежности ее кожи, мягко покачались, будто мелкие змеи, готовившиеся к прыжку, — С моей наметки, нас, прости, наебывают.
— Я не нежный мальчик, все нормально, — понимающе отозвался мужчина, — Но все же, присядь хотя-нибудь. Ты очень бледная. Я думал, что ты погибнешь и гнал свою лошадь, спеша к Виктору. Пожалуйста, выполни мою просьбу, пока он не стал приказом.
— Приказом? — Мамба непонимающе схмурилась, и изобразила усталую усмешку своими мраморными губами, — Ты настолько поверил в слухи о том, что я все же твой рыцарь, что сам убедился в этом и позабыл, что такого не было?
— Нет, — ответил Силлиан, мелькая взглядом по комнате, — Я просто хочу исполнить свое желание. Отныне, с этой секунды, ты становишься королевским рыцарем Лютерии и дворца столицы, — наблюдая за алыми глазами, которые сейчас источали недоумение, он поспешил обьясниться, — Впереди множество стран со своими законами и порядками, а покровительство монарха Лютерии сможет открыть не только новые пути, но и дать дополнительную защиту. На твоих плечах важная ноша, от которой, так или иначе, зависит судьба Акрасии. Я не могу позволить, чтобы мировая мессия была под фактом постоянной угрозы. Поверь, я пытась тебе помочь, как и ты мне когда-то, — Силлиан присел на краюшек своего стола и указал левой рукой на лучший из имеющихся в этой комнате стулов, — тобеж, на тот, который находился у него за столом, — Присядь, пожалуйста. Ты и вправду выглядишь очень усталой, Мамба.
Сама воительница, вопреки ожиданиям, не особо ярко сэмоционировала на его безотказное желание, но мужчина списал это на слабость и некую рассеянность после большой потери крови. Девушка, как это обычно бывает у нее в привычке, постояла еще секунду, и молча присела на стул. Что был напротив стола.
— Что ж, раз заговорили о мире и всея подобным, — резко продолжила продвигать свою тему воительница, и король почувствовал себя несколько огорченно, — Как я уже сказала, все происходящее навевает обманом. В летописях пятисотлетней давности говорится о несокрушимости полководцев Легионов, и что их смогли остановить лишь соединенные воедино Ковчеги. А тут Волдан, демон Гнева, против которого сражались аж сразу два Эсдо: Лютеран и Калатур — не смог даже нормально покарежить столичный замок. Идем дальше, Ку-Сатот. Это тот демон-прихвостник Беласкис, о котором рассказывалось в хрониках. Ему тогда еще не дали звучащего имени, и он скрывался в тени суккуб. Это можно понять, если сравнить описываемый облик неизвестного и нашего неудавшегося захватчика: безумное белое лицо, горб, большие черные рога, будто засохшие сколопендры… И тот демон, на которого была направлена Нинав, Карающая Длань, не захватил и одной крепости! И, тем более, я… — на этом моменте Мамба остановилась, но продолжение фразы было известно.
— Все еще Кайдзю, — сказал Силлиан осторожным голосом, и на резко вскинутый багровый взор добавил, — Мне Аман рассказал. Твое пламя спасло всех нас от гибели, — уверил он девушку, замечая, как недоверчиво темнеет радужка ее глаз, в которых в секунды начали мелькать боль и опаска, — Я не виню тебя. Ты сама не знала про это, — он вскинул руки в примирительном жесте, — Тем не менее, моя уверенность в тебе равна крепкости железа, и я ни в коем случае не буду отворачиваться от тебя, — Силиан улыбнулся самой добродушной из своих улыбок, со скорьбю на сердце понимая, что сейчас Мамба ощущает себя битым диким зверем, — Можешь не продолжать, я все понял. Значит, нам нужно готовиться к гораздо большей опасности, и этот Кармиан явно играет в ней не последнюю роль, а мое желание приходится как нельзя лучше.
Девушка молча посмотрела на него нечитаемым взглядом, который сквозил пустотой, но затем она отвела его и произнесла тихое:
— Спасибо, что вытащил с долин.
И звучало это с нежной интонацией…
— Я буду рядом, если понадобится моя помощь, — заверяющим баритоном произнес монарх, шевеля плечами от легкой неловкости возникшей тишины, — Что будешь делать?
— Пойду спать, — ожидаемо ответила воительница все еще слабым, но почему-то ставшим манящим голосом. Она довольно резко встала со стула, что Силлианом было расценено как желание убраться отсюда от наверняка накатившего смущения, которого сейчас не было видно из-за недостатка крови, но, решаясь цепляться дальше за выпавший шанс и не терять настрой нужной и редкой атмосферы, платиновый предложил:
— У тебя вроде-бы комната в южной стене, так? Она сейчас в очень ненадежном конструктивном состоянии — демоны сильно пробили ее. Вряд ли она сейчас пригодна, да и в темноте идти в другую сторону Боер Морхена — идея плохая, — невзначай говорил он очевидные вещи, — Можешь остаться тут, если захочешь, — дал он ей иллюзорную возможность выбора, но, все же вспомнив, что они пока не в таких уж и близких отношениях, спешно уточнил, — За дверью справа есть свободная комната. Туда должен был въехать Михан после прибытия, но не случилось.
И Мамба согласилась. Это было растолковано как знаком успеха. С таким детско-мальчишеским счастьем Силлиан и сам прилег на кровать, и, с задумчивостью прикусив нижнюю губу, уже с большим наслаждением вспоминал рассказ своего друга. Позволив себе все же окунуться в край эротических грез, он уверял самого себя, что малая ложь в большое благо — выгодно. Тем более, Аман не так уж и много терял, авось, и не станет даже говорить об этом.
День выдался насыщенным.
***
Аману было холодно и жарко одновременно: голый живот покрывался дрожью от своего обнажения, но согревался отчаянным огненным желанием спасать жизни. Он был в самом внизу цитадели, до куда не добирался солнечный свет, а мелькающие отблески факелов не давали нормального освещения для работы. Будь у него хоть немного магии, он бы мог сделать большее…
К сумеркам он уже сам чуть не умирал от истощения, морального и физического. Жрец прилег прямо на неровный каменный пол, ибо ноги вряд ли могли его хоть куда-то донести в этот момент. Но нужный сон не шел — он потерял пятнадцать человек, и их последние отчаянные мольбы засели в голове и ворошили помутненное сознание. Как там Мамба? Стоило ли ее отпускать? Кто такой, этот Виктор? Жива ли она? Ответы на эти вопросы, кричащие в мыслях, он не знал, и не узнает как минимум до далекого утра. Просто закрыв глаза из-за того, что их жгло, а капилляры ощутимо лопались, выпуская палящую белки кровь, блондин лаконично слушал крики, стоны и хрипы. Не так далеко, наверху, кому-то ампутировали ногу, и истошные вопли неизвестного мужчины уже не содрогали его сердце, но то все-же остановилось на мгновение, когда звуки резко прекратились, будто по щелчку пальцев.
Неожиданно, рядом послышался топот бегущего человека: кто-то остановился у него и навис, разглядывая. Чьи-то руки прикоснулись к шее, проверяя пульс, а в воздухе неестественно поплыл легкий аромат камелии. Селия. Жрица всегда носила с собой маленький флакончик этих редких духов, и потому узнать ее стало нетрудным делом. Почему он вспомнил это сейчас, и не чувствовал этот цветочный запах до этого момента? Что-то неопределенное пробулькало у ушей, но он уже не слышал, наконец-то проваливаясь во тьму.
Рядом лежало нечто мягкое, и теплое. Оно щекотало подбородок и давило на шею своим небольшим весом. Иногда это что-то вибрировало. Когда в нос пробрался запах грязной паленой шерсти, Аман мог сказать, кто это, даже не раскрывая глаз.
— Шая? — просипел он на выдохе. Дышалось тяжело и неохотно. Легкие работали с ощутимой ленью, медленно закачивая новую порцию душного и немного сырого воздуха. Едва с синюшных губ блондина сорвалось короткое слово, как прикорнувшая рядышком на шатком стуле Селия тут же вырвалась из сладкой дремы. Темные ресницы немного затрепетали, и малахитовые девичьи очи с беспокойством взглянули на мужчину. Девушка встала и нависла над жрецом, пытаясь определить, стало ли ему лучше: она тихо позвала его, и когда он не откликнулся, назвала его имя более громко, но и это не дало результата. Целительница приложила свою изящную и белокожую, точно лебедь, ладонь, к его лбу — теплый и влажный от проступающего пота. Похоже, медленно начиналась горячка — перед тем, как жрец произнес имя дремлющей у него на груди кошки, он почти неслышно постанывал и ворочался, иногда постукивая зубами. Вначале просыпающаяся время от времени белокурая списала это на переутомление и пережитый шок, но когда чуть впалые скулы начали розоветь, то все стало ясно — лихорадка. Значит, она плохо продезинфицировала ту рану на животе, которую сам он почему-то не замечал. Селия усталыми руками приподняла обмякшую Шаю и переложила на свой стул: котенок, которому она бережно, но с опаской зашивала простой иглой ужасную рану, даже не проснулся — вообще, жрица решила положить зверька к Аману потому, что посчитала, что детище магии и природы может положительно повлиять на самочувствие блондина, но, похоже, эта идея и вправду оказалась глупой и по-детски наивной.
Прикоснувшись к первой пуговице рубашки, которую она сама разыскала неизвесть откуда и надела на мужчину, девушка остановилась, но спустя секунду продолжила. Возможно, увидь она Амана чуть раньше, еще буквально дня три назад обнаженным, она бы яро засмущалась и запомнила бы его облик до конца своих дней, но теперь, столь долго трепетавшее чувство любви засохло, сморщилось и превратилось в хрупкий корешок некогда цветущего бутона синей розы. И вовсе не от того, что торс жреца оказался не таким, каким она его представляла, а из-за того, что он отверг ее и даже не пытался заговорить. Чуткое женское сердце растолковало его поведение безошибочно: Аман даже в самой отдаленной глубинке своей души не видел ее в качестве своей пары. Да что пары, даже пассии, и возможно, даже привлекательной она ему и не казалась. Ни ее хрупкие плечи, тонкая шея, большие глаза, аккуратная грудь и длинные ноги не смогли очаровать того, кто заворожил ее саму. Эти факты больно били в грудину, сдавливая что-то там внутри, а их двухсторонняя отстраненность вызывала то и дело стремившиеся явиться на свет слезы, но сейчас… Селия неожиданно легко и просто поменяла свое мнение, и теперь она без робости раздевала Амана вновь, дабы осмотреть рану снова и принять соответствующие меры. Может, все случилось потому, что она увидела его слабым и истощенным, какими бывают обычные люди, что вместо представляющихся мужественных мышц оказался почти плоский живот и руки, что напоминали ее собственные, или то отсутствие эмоций и механические действия над ранеными? Девичьи мечтания помутили ее же глаза настолько, что белокурая возвела совершенно обычного, похожего на сотни других таких же, жреца, до глупого богоподобия. Его улыбка, которая однажды затронула ее сердце, была совершенно обычной — он мог улыбаться ей так-же, как нищему или высшему отцу местной церкви. Ярко-голубой взгляд, который однажды вызвал румянец на ее щеках, смотрел на нее и на тарелку постного яства одинаково. А редкие прикосновения, которые приводили ее в трепет, были такими же, как касание любого человека, который по той или иной причине притронулся к ней.
Аман рухнул в ее глазах столь резко с той вышины, до которой Селия сама его довела, что теперь девушка чувствовала себя дурой, и вместо того бурана чувств ее сердце ощущало лишь холод монотонности.
Поэтому жрица по-быстрому промыла и перевязала рану вновь, вернула это странное и если честно, жуткое и несуразное существо на хилую и снова одетую грудь блондина, и, услышав многочисленные зовы ее сестер по жизненному делу, она отошла от него, уверенная в том, что делает всё правильно. Преподобные отцы учили смирению и тому, что в жизни нет места огорчению. И потому она смирялась с тем, что была слепа, и не позволяла грусти проникнуть в свою душу, ведь она знала, что была избрана на великий путь в Шеакрию. Куда, между прочим, ее бывшего возлюбленного и не думали посылать.
***
Аман окончательно проснулся аккурат на рассвет. На небе вновь воссияло солнце, что уже не казалось столь кровожадным, и просто было похоже на обычный яркий диск с теплым переливом золотистого цвета. И вместе с его бесконечным перерождением Боер Морхен снова восставал из пепла, как всегда, непокоренный ни одной из армий того или иного врага.
Пробудился жрец из-за того, что на его груди что-то сильно задрожало. Приоткрыв правый глаз, блондин увидел, что Шаю лихорадило. Котенок лежал с закрытыми глазами, его уши были подняты вверх, и кисточки на их концах колыхались, точно колосья в пшеничном поле. Шерсть на спине и на загривке топорщилась сальными иголками, покрытыми мелким слоем оранжевой пыли, а уже привычный голубой огонек на конце хвоста превратился в крохотную искорку, как у источившей себя церковной свечки. По последнему Аман определил, что Райдзю было очень плохо.
— Эй, Шая, — позвал он кошку уже более твердым голосом, — Похоже, нас обоих сразила одна участь, — посетовал жрец, ощущая, как неприятно липнет рубашка к мокрой спине, и как легкая, но назойливая дрожь проходит от шеи до икр. Подождите… Он же был без верхней одежды? В голове всколыхнулся щекочущий аромат камелии. Селия. Он явно не сам добрался до своего твердого ложе, да и теперь ощущаемую небольшую рану на животе, нет, скорее, под ребрами, не сам перевязал. Оглядевшись, самой девушки он не заметил. Да и не стала бы она оставаться после того, что произошло… но блондин хотел сказать ей невероятное «спасибо» за уход и за ним, и за котенком.
Все еще лежа на досках, что имитировали скорее операционный стол, нежели кровать, Аман решил проверить Шаю. Он поднес левую руку к ее морде и раздвинул правые веки — синие зрачки сузились, однако, осмысленности в них не было. Ему даже показалось, что кошка продолжила спать с открытым глазом, но Райдзю издала жалобный писк, и Аман поспешно отпустил веки. Перевернув ее худенькое тельце на левый бок, он приподнял скользящую в пальцах шерсть, рассматривая швы — аккуратные, сделаны женской рукой. Начинали от бедра, ближе ко рту нить становится видна на больших промежутках, чем на ребрах — похоже, боялись подбираться к пасти, и к пусть и небольшим, но острым клыкам чуть желтоватого цвета. Это очевидно и сыграло роль на самочувствии кошки: из пасти мелкими каплями текла прозрачная жидкость, но это была не слюна, и даже, возможно, не лимфула, а только-что образовывающийся гной. Это можно было понять по количеству и по специфическому, слегка тошнотворному запаху.
Аман, с сожалением смотря на Шаю, которая беспомощно раздувала свой розоватый носик, проверил свои магические резервы: он поднес пальцы к глазам и смог четко увидеть пошедшие из-под ногтей белые искорки. Немного восстановилось, но на кошку хватить должно.
Он с трудом встал, нашел в полумраке ножницы, что угрюмо сияли своим холодным металлическим отсветом, и, нависнув над котенком, начал снимать швы, попутно читая заклинание, которое унимало боль. Вообще, все слова целебных молитв были странными и непохожими на обычные: их даже не писали, потому-что не было придумано письменного алфавита — наставники объясняли это тем, что магия Руфеона не должна быть подвластна не тем людям, которые вполне могут ее захватить. Также, многие заклинания, по степени освоения, могли быть использованы беззвучно, а те, что все же были вынуждены произноситься, походили на скопление каких-нибудь заморских имен, вроде «таумат, шаноль, керриган».
Аман наблюдал за иногда дергающейся кошкой, но он вполне умело и быстро вытащил алую нить и залечил рану полностью — о ней напоминало лишь отсутствующая шерсть, которая со временем вырастет и скроет рубец. На пару мгновений выглянув из своей отдельной комнаты, жрец воочию рассмотрел все то обилие раненых мужчин, что лежали на тканевых подстилках. Были слышны беспрестанные стоны, но предсмертные хрипы, к счастью, уже покинули эти стены. Вернувшись за Райдзю и бережно взяв ее в руки, блондин пошел искать выход наверх. Ему требовался хоть один глоток свежего воздуха, да и котенку тоже. Он подумал о том, что знаком с этим странным, но забавным зверьком всего дней пять, но к кошке он уже привязался даже сильнее, чем к Бланке. И да простит его Руфеон и его же кобыла…
Болезненно жмурясь, Аман наконец вышел спустя десять минут блужданий на свет… божий? дьявольский? — кто сейчас главенствовал в этих землях? Но это стало не очень то и важным, когда он вдохнул пусть и пыльный, но не душный воздух. Его лицо озарила радостная улыбка, и жрец с наслаждением глянул на белое солнце. Пережил. Он пережил этот кошмар.
А пережила ли его Мамба?
Резкий вопрос застал его врасплох. Блондин немного глупо похлопал глазами, обдумывая, как можно получить ответ. Лихорадочная дрожь, холодящая спину, вновь прошлась по мышцам, но точно ли от болезни на шее прошелся неприятный табунок мурашек?
***
Несмотря на ощущаемую слабость в теле и небольшую пустоту в венах, Мамба заставила себя встать с кровати. Была полночь — естественная сонливость пыталась сломить ее обратно в постель, такую мягкую и привлекательную, но стоило девушке хоть на секунду провалиться в дрему, как она тут же просыпалась от ужаса. Грохочущий, точно тысяча молний голос, пропитанный мрачной властью и первозданной мощью, пробирался к ней в голову, рыча что-то на неизвестном ей языке. Звериный баритон был насыщен гневом, что вырывался из глотки темного нечто, мелькающего перед глазами — чудовище, покрытое непроглядной тьмой, глядело ей в душу своими мертвенно-белыми глазами, просматривая всю ее насквозь. Казалось, что монстр знал каждый ее грех, каждый секрет, каждую тайну, что она хранила глубоко в себе, и он не гнушался вырывать замки этих потаенных сундучков. Он угрожал ей.
Но она его не боялась. Почему?
Фантом Далуур’ра, ужасного в своей первобытности громадной силы и беспощадного в той бесконечной охоте за смертью, внушал ей определенный страх: закрытые глаза сулили ей встречу с призраком дьявола, но как бы близко не сверкали бы его острые клыки, пропитавшиеся кровью, и светящиеся погибелью дикие глаза, смотрящие на нее, как на дичь, что-то преграждало ее от него. Так простолюдин глядит на тигра в клетке. Животное смертельно опасно, но оно заперто. И, мгновенно просыпаясь от кошмара, Мамба чувствовала себя в безопасности. Стоило ей вернуть себе власть над телом и рассудком, как тень исчезала.
Но она не сможет не спать вечно…
Потому воительница и встала. Явило ее страха, которого она боялась всю осознанную жизнь, внезапно оказался не так… не так… ей было сложно подобрать подходящее слово. Но все было не так, как она однажды представляла. Похоже, она слишком привыкла ко тьме, монстрам и смерти за двенадцать лет, если не раньше.
Мамба решила понять, с чем же она сейчас имеет дело — узнать, насколько повысился ее разрушительный потенциал, который, по давним словам мастера Панфуция и без некогда запечатанного в ней монстра был достаточно высок. Даже после того, как после ее первой смерти чудовище покинуло ее, их связь не исчезла бесследно. Сила у юной девчушки, которая появилась в школе Лотоса неизвесть откуда и столь резко, вызывала зависть у многих, «кто был с самого начала» — ее сторонились, избегали и травили… Но, оставим прошлое в прошлом, или, все же стоит вспомнить былое? Одна вещь из давних времен, и то уже напомнила о себе. Бесшумно выйдя из комнаты, как учили мастера-наставники, Мамба посмотрела на дверь, что вела в покои Силлиана. Маленький росточек колючей лозы сомнения прокрался в сердце. Почему именно сейчас он повторил попытку ее возведения в рыцари? Да и выглядело все это подозрительно: спарринг, безотказное желание, да еще и двухстороннее, аля, «ты тоже имеешь власть, не волнуйся». На самом деле все это могло быть хитрым планом для заполучения ее как боевой единицы. Возможно, Силлиан еще тогда, когда она рассказывала ему и Аману о своем прошлом, смекнул о ее возможностях. Но как он мог знать о том, о чем недавно не имела понятия она сама? И фетранит этот — большой подарок, но не для задобрения ли? «Смотри, что я могу тебе дать. Тебя жизнь подербанила, а я тут роскошью раскидываюсь. Ко мне не хочешь?». Мамбу пошатнуло, и ей пришлось упереться в дверной косяк. Нет, она бы разглядела бы алчность в его глазах — он не мог скрывать ее настолько хорошо. Но все это казалось странным, слишком много было совпадений… И такой взгляд, преданно-сочувственный, смотревший на нее с интересом и нежностью — мог быть ловушкой. Лишь один человек смотрел на нее так, и такой чувственный взор появился у него не сразу, а несколько лет спустя. Ну не могло все так быть… легко?..
Алчность, чревоугодие, уныние, зависть, гордыня, гнев… Не хватает только похоти, и перед нами предстанет самое идеальное воплощение всех смертных грехов. И такое существо, как ты, отправили на такую миссию, как найти осколки Ковчега?..
Мамба распахнула глаза, выныривая из вновь накатившей дремоты. Фантом внезапно заговорил на всеобщем языке. Она случайно прикорнула стоя. Дыхание и пульс участились.
— Как мы все еще связаны?! — тихо прорычала девушка в пустоту, но ее угрожающий голос отозвался пустым эхом по каменным стенам. Ей не ответили — она отказывалась закрывать глаза. Еще раз взглянув на двери спальни Силлиана, и подумав о влиянии духа Далуур’ра на свои мозги, она усомнилась в своей недоверчивости. Все же, от монарха не веяло опасностью, а чуять существо людей она научилась еще очень давно. Фетранит, кстати, был бережно сложен в передний карман ее штанов. Скользнув в светлеющей предрассветной мгле отступающей ночи, Мамба неспеша, в силу своего состояния, принялась оглядывать Боер Морхен. На пути ей встречались кучи сваленных в одно месиво мертвых демонов, от которых спустя столь короткое время начало разить падалью, и дорожки из черного пепла. Прах соженных фетранийцев был неестественным — он немного поблескивал, и по переулкам крепости будто простирались звездные дорожки. Мамба догадалась и о происхождении низшего останка, и о том, кто превратил дьяволов в это практически мгновенно. Когда воительница начала взбираться на северную стену, уже светлело. Белое зарево медленно разливалось молоком на небе, освещая своими теплыми лучами бесчисленные трупы в лавовой долине. К удивлению, она помнила момент битвы с Ку-Сатотом, в отличие от остальной части резни. Издалека остовы фетранийцев казались большой серой лужей. Сколько в общем количестве их было? Тысячи четыре? Грозное число, но уничтоженное одной единицей — конечно, ну с полторы-две были убиты солдатами, но…
Внезапно, на горизонте показалась темная черта, неширокая в ширине и длине. Мамба принялась всматриваться в нее, пытаясь догадаться, было ли это нечто утренним подарком Владыки Безумия. Несколько дозорных тоже увидали странное шествие и начали глядеть в свои подзорные трубы. Когда трое из них удивленным тоном сказали «жрецы Руфеона», воительница успокоилась. Похоже, это вторая опоздавшая… ну, по размерам, не армия, но отряд, посланный… кем? Спокойствие вновь слетело с плеч, и на этот раз девушка была готова поклясться, что у нее дернулся глаз. Люди в бело-золотистых одеяниях неестественно светились на мрачно-алой земле, будто снизошедшие на землю ангелы-хранители. А вы знаете, когда обычно встречают ангелов? Перед смертью.
Все, кто стояли на башнях, безмолвно лицезрели приближающееся шествие. Кажется, кто-то отправился искать лорда Морхена, дабы сообщить ему о происходящем и узнать о дальнейших приказаниях. Однако, командующего еще не было рядом, а жрецы уже почти приблизились к главным вратам крепости. Они скрывали свои лица в больших капюшонах — их мантия очень походила на плащ Амана. Мамба вгляделась в загадочные символы на их одеяниях, понимая, что она уже где-то видела эти руны, но ответ вертелся на кончике языка, не желая слетать с него. Тогда девушка просто прикинула значение колористики: если самые низшие чины церкви были в черном, то по простому способу градиента можно было легко узнать, что эти люди, что так резко явились к ним после битвы — какие-нибудь большие шишки в духовенстве. И причина их появления у Боер Морхена, военной крепости в дали от столицы, явно была не простой. Когда жрецы окончательно подошли к крепким дубовым воротам, на которых были многочисленные беспорядочные черты от когтей демонов, один, похоже, самый главный из них, вышел вперед, разводя руки в стороны в знак мира.
— Благословит всесильный отец наш, Руфеон, создатель наших душ и Акрасии, вас, люди из далекой Лютерии! — объявил он громко, и Мамба сразу услышала какую-то предвзятость в голосе мужчины, — Я, епископ Даувнирский, отец Томиас, из рода де Овемар, посланник великого Шеакрийского государства! Волей нашей священной империи я призываю вас открыть врата Боер Морхена и впустить посланников божьих, что истребят зло из этих проклятых земель!
— Скорее ты нас истребишь, сука, — полушепотом пророкотала воительница, осознавая, кто к ним явился. Верные псы тех фанатиков, из-за которых началось Второе Вторжение. После первого изгнания Фетрании с Акрасийских земель осколки Ковчегов были спрятаны в тех империях, что сумели выжить. Тогда не было на слуху еще никакой Лютерии, Аньшу, Ардетайна и Берна — самые старые из ныне существующих тогда были еще молоды и только начинали процветать: Роххендель, родина всех силлинов, Йон, родовые земли умаров, Шувьерд, край первых людей, и Ремьярк, отчизна йозов. И где-то между всего этого зародилась Шеакрия — породитель огромной беды, что вновь снизошла спустя четыреста лет в этот мир. Быстро набрав могущество с помощью торговли и выгодных политических контрактов, в некогда действительно святое государство проникла зависть. Термер Третий, тогдашний ее правитель, собрал огромную армию и пошел войной на Роххендель, ибо он знал, что у подножья матери всей магии и народа длинноухих эльвоа, у сакрального мирового древа Элзовин, покоится один из осколков Ковчега. Термер был убежден в том, что именно Шеакрии выпала миссия защищать от всех зол частицы силы Руфеона, и ослепленный алчностью и собственным уверением, он беспощадно вторгся в первозданные колдовские края, беспрестанно глашатая о том, что силлины осквернили Бога, и что его задание — вернуть честь Первозданному Свету. Так в мировой хронике появилась страницы, заголовок которой звучит как «Война Фоден». Пустая, бессмысленная, кровавая и жестокая. К Шеакрии присоединился юный Артемис, и собственно, отрок от ее прогнивающего плода — он покорно дал своему «отцу» найденный в своих землях собственный Осколок. Также, боясь гнева паладинов, что могут пройтись разоряющим маршем по и так скудным и неплодоносным ледяным землям, король Шувьерда собственноручно вручил Термеру Третьему еще одну частицу лика Руфеона. Перед своим крестовым походом Термер заглянул к Домемеку — одному из двенадцати великанов, что поддерживали природу Акрасии, и обманом убил каменного титана, вырвав его сердце и еще один Ковчег, что скрывался в грудине покойного. После этого, он, полностью ослепленный сиянием мощи Ковчега, отправился на континент Крузан, где в спящем вулкане, среди скал и пепла хранился еще один осколок — изъятие этой частицы спровоцировало пробуждение Антареса, и некогда цветущие земли превратились в высушенные лавой и смогом долины смерти. Эти пустоши стали огромной братской могилой для многих паладинов и жрецов, но сходящему с ума архиепископу было все равно — он хотел заполучить все Ковчеги. Полный уверенности в своей победе, он потерпел небывалое сопротивление со стороны Роххенделя — маги, которые сотнями лет оттачивали свое мастерство колдовства, смогли наконец опрокинуть войско Термера. У многих паладинов поселились сомнения насчет их миссии, ведь далеко не каждый хотел умирать под грудой камней или в волшебном пламени. И сама мысль о том, что они идут на одну из первых трех рас, детей бога Кратоса, сына Руфеона, сама по себе была неразумной и сомнительной, а также противоречивой многим заповедям и священным учениям Шеакрии. Королевы-сестры, Азена и Иона, вступили в Войну Фоден с особой яростью, ведь они знали гораздо больше, чем люди, век которых исчисляется десятилетиями, в то время как они видели зарождение первых существ в Акрасии.
Термер Третий уже понимал, что сильная, но все еще юная Шеакрия не выдержит войну с Роххенделем, в котором хранился потенциал богов. На стороне древних королев стояли великаны, умары и духи стихий. Империя потребовала, чтобы лидеры всех континентов, следующих за архиепископом, участвовали в войне. Артемис, Гильен, страна, существовавшая южнее теперешнего Аньшу, — поддержали Шеакрию, а Шувьерд, который до сих пор оставался шатким нейтральным государством, согласился дать союзникам «неугасающее пламя» и присоединился к битве с опозданием. После решения Шувьерда присоединиться к противоборству Шеакрия собрала союзные силы, которые выдержали бы ответную атаку Роххенделя и могли ей противостоять. Шеакрия двинула могучую и огромную армию, но магическая мощь силлинов намного превзошла ожидания противника. Под командованием младшей королевы Ионы, стоявшей на передовой, союзные силы Термера были уничтожены. Огненный дождь падающими звездами пролился на Акрасию, за ним последовало огромное цунами из океанских вод, что потопил флот, и грозовая буря, которой доселе не видел никто. Так силлины не только не потеряли своих позиций, но и погнали войска паладинов от их земель: армия великанов, умаров и духов, которая помогала Роххенделю, была чрезвычайно мощной и выдавила войска империи, заставляя их отступать все дальше и дальше. Термер Третий остался в замешательстве. Он считал, что пробуждение силы Ковчега было единственным способом выиграть эту войну, которую он сам и затеял. Однако в результате его план провалился. Мир разрушался, разъяренное море поглощало острова гигантов. Множество существ пали жертвами войны, и мировое древо силлинов стало засыхать из-за текущей крови. Однако Шеакрия, предвкушенная зазыванием силы Ковчега, не остановила наступление. Всюду слышались предсмертные крики, и так мир, созданный Руфеоном, снова была на грани уничтожения из-за своих же последователей, что сошли с пути.
Дальше шла другая история, о Втором Вторжении и спасении мира. Но предвестников, вызвавших то бедствие, не только не истребили, но и вновь приняли, позволив им возвратить свою мощь. И пусть теперешняя Шеакрия была отзвуком того государства, которое вызывало ужас одним своим упоминанием, их амбиции никуда не исчезли. По крайней мере, так считала Мамба. И ведь где-то во всей этой хронике затерялся Далуур’р…
Поэтому воительница приготовилась к чему угодно, когда солдаты без разрешения лорда Морхена впускали жрецов: люди, пережившие ночь назад кровавое побоище, с готовностью принимали посланников богов. В принципе, их бы пустил бы и Теодор, и Силлиан, так что расклад дел вел к этому. С опаской смотрев на мирно входивших в крепость людей, Мамба пристально рассмотрела Томиаса: бледнокожий, с длинными каштановыми волосами и козлиной бородкой, его глаза горели темным пламенем. Она прямо отсюда, с высоты стены могла почувствовать, как епископ желает сделать что-то очень нехорошее. Жрецы начали ходить по Боер Морхену, заглядывая в разные углы: вот появился лорд-командующий, и они с де Овемаром начали какую-то беседу. Потомственный хозяин крепости говорил с легкой улыбкой, в то время как у его собеседника она была широкая, демонстрирующая уверенность.
Остальные, более мелкие по чину священники, принялись подсаживаться к солдатам, также заводя с ними разговоры — Мамба медленно спустилась со стен и незаметно подбиралась поближе к происходящему.
— Приветствую тебя, воин, — услышала она через каменную стену, при этом не выглядывая из-за нее, — Каково твое писание?
— Писание мое гласит о верности королю, родине и государству, — ответил раненый солдат жрецу, — Недавно я подтвердил это, находясь в рядах защитников Боер Морхена.
— Скажи, каково твое имя.
— Гекарим, отец.
— Гекарим, ты видел зло?
— Видел, и бил его этим мечом, — было слышно, как солдат побил по рукояти клинка в набедренных ножнах.
— Благое дело изгонять врагов Руфеона. Всевышний благословит тебя. Скажи мне, Гекарим, как долго ты служишь в этом остроге?
— Пять лет, отец!
— Есть ли у вас здесь церковь, где вы благодарите Руфеона за хлеб и за воду, за жизнь и за мир, что он даровал нам?
— Церкови, увы, нет, отец — крепость была построена в спешке и для дела. Но у нас есть красные углы, где мы молимся Всевышнему.
— Любая спешка не оправдывает очернение явила Верховного Бога! — неожиданно резко и гневно произнес жрец, — Теперь мне становится ясно, почему император Шеакрии послал нас на эту миссию! Там, где не отдают должную честь нашему Владыке, отцу всего и всея, демоны, что были изгнаны из Акрассии, чувствуют дорогу к нашему миру! Ибо там, где нет церкви, нет и Руфеона! Потому материки и начинают страдать, ибо забывается воля Отца нашего, а с его волей исчезает и сила, и благословение его! Будь у вас святило в этой крепости, дьяволы бы не посмели бы проникнуть сюда — всевидящее око Всевышнего покарало бы их злые души и тела. Идем со мной, Гекарим! — повелел жрец, — Ты должен произнести исповедь и сознаться в грехах, которые ты совершил. Мы, посланники воли божьей, должны знать, чиста ли твоя душа! Не бойся — коли ты был смирен и набожен, ты избегнешь кары.
Быстрые шаги стихли. Мамба осторожно выглянула из-за угла, наблюдая за исчезающим жрецом, и за солдатом, что прихрамывая, спешил за ним. Все становилось ясно… и туманно. В голове возникли наметки истины происходящего: а не связано ли появление жрецов и Владыки Безумия? И еще так странно — всего ночь прошла, и на смену демонов пришли священники. Заговор? Шеакрийцы все еще грезят о былом могуществе, от которого дрожала земля? Ведь в погоне за Ковчегом и властью Термер Третий поверг мир в гибельную пучину хаоса, что унесла много жизней всех рас, населяющих Акрассию — что мешает продолжить им начатое? Мамбе не было известно, кто сейчас во главе духовного центра мира — а вдруг это второй фанатик, но более смелый и безумный? Алчность заводит далеко, вплоть до… отречения от собственного дитя и создание из юной невинной жизни нечто более опасного, чем человек. Так что мысль о том, что император Шеакрии мог каким-нибудь образом заключить контракт с демонами вмиг стала казаться не то, что разумной, а правдивой. И еще это священник сказал, что другие континенты тоже страдают от демонов. Это было новостью — неужели не только в Аньшу проникла Фетрания? Во время своих кутежей она мало интересовалась политикой, которая не затрагивала ее морские владения, и могла многое упустить.
Слишком многое. 
