***
Селия отдала посох Аману и незамедлительно отошла от него, отчаянно пытаясь показать свою гордость и статус. Она специально не стала оглядываться, лишь бы не видеть взгляд голубых глаз. Он даже не сказал ей слова благодарности за все, что она сделала. Блондин должен был догадаться, еще в ученичестве он отличался сметливостью. Шестое чувство, твердившее ей все раннее утро, что нужно привести себя в максимальный порядок, не подвело: совершенно неожиданно явились шеакрийские послы. Вскоре, она должна была стать одной из них: чистокровных, просвещенных и мудрейших. Познать то, что не было дано постигнуть обычным жрецам. И достичь истинной гармонии. — Здравстуй, отец! — обратилась она к одному из жрецов, и мужчина в белом плавно повернулся к ней, — Да благословит Руфеон наши души, и да даст он своим детям-последователям разрешение на лицезрение света его. — Приветствую тебя, дитя церкви, — остроскулый мужчина понял ее, и взгляд его стал несколько боле смягченным, — Что делаешь ты, в такой дали от ближайшего пристанища нашего бога, здесь, среди агонии и разрухи? — Делаю то, чему учили меня с раннего детства: служу на благо людям и Акрасии, — девушка слегка смущенно пожала плечами, — Можете ли Вы помочь мне, отец? — Конечно, юное дитя, — жрец учтиво кивнул головой. — Я никогда не стремилась выделиться и отличалась скомностью, и неожиданно Преподобный епископ Кейя, мой наставник и заместитель главы Артемиской церкви Преподобного отца Браума, решил наставить меня на великий путь в Шеакрийское государство. Я шла в порт, чтобы последовать воле моего учителя, но вдруг мои будущие соратники оказались здесь. Могу ли я присоединиться к вашему отряду, отец? — Преподобный Кейя… да, я припомню такого, — положительно покивал головой мужчина, — Его слова достаточно много значат, а опыт не позволяет ему выявлять неверных избранных. Я рад приветствовать тебя, как будущую Перерожденную, но, увы, не имею достаточно власти, чтобы решить твой вопрос, дитя. Тебе стоит обратиться к Томиасу де Овемару, нашему главе и ведущему всю операцию. — К самому епископу Томиасу де Овемару?! — с удивлением вопросила белокурая. — Именно так, дитя. Не бойся и не робей, ибо эти чувства должны будут отпасть у тебя после Перерождения. Подойти к отцу Томиасу, и он решит твою судьбу, — после этих слов жрец отвернулся, чтобы подойти к одному из солдат. Селия глупо похлопала глазами. Томиас де Овемар — епископ Даувнирский. Это почетное место, достаточно высокий чин в церковной иерархии, и фактически, прямая рука императора Шеакрии, нынешнего Салазара Второго. В полномочия этой должности входило множество пунктов: создание небольших проверочных коалиций, что должны были контролировать чистоту исполнения богослужения в разных странах, официальное посольство от императора и совершение политических сделок, и другие обязанности не меньшего масштаба. Епископы Даувнирские находились выше средней жреческой касты, однако, полной собственной власти не имели. Но это смотря, какой человек был на этом посту — Томиас де Овемар был средних лет, а значит опытен. За свое время служения Шеакрии он смог заключить несколько выгодных для империи церковных договоров с Берном и Шувьердом, в результате которых силлины смогли получить прямой доступ к вере Первозданного Света, а нуждающиеся в помощи люди из холодных краев получили ее в виде духовного просвещения, которое подняло социалистический строй. Было еще несколько менее громких дел, вроде подавления языческих бунтов. В общем, де Овемар прослыл значимой церковной фигурой в этом веке, и его личное явление в это захолустье Лютерии можно было расценить как необычайное событие, даже несколько шокирующее. Подходить к такой персоне было немного страшно, но больше на сердце давило благоволение — в конце-концов, кто она такая, чтобы просить епископа Даувнирского решить ее жалкую судьбу? Селия не решалась приближаться к Томиасу, и особенно, пока он беседовал с главнокомандующим и по совместитесьству хозяином этой крпости — Теодором Морхеном. Ее ноги застыли, будто замерзшая вода зимой, но глаза так и стремились рассмотреть почетного гостя. Средний рост, слегка приземистая, но внушительного вида фигура, гордая, прямая осанка, выдающая его величественный стан, хорошие и дорогие одежды. Лицо его было особо занимательным: на немного массивной челюстью виднелась аккуратно подстриженная козья бородка, над губами заострились аристократичные усы, еще выше них был орлиный нос, затем шли живо смотрящие глаза коньячного цвета, зоркие и цепкие. Над ними были пушистые, чуть соболиные брови, а голову обрамляло черно-пепельное каре жестких волос, отливающих темно-синеватым оттенком. Мужчина, несмотря на наслышанный возраст, выглядел молодо и был красив, весьма недурен собой… Покраснев, девушка вспомнила о своей цели, но пока она разглядывала персону епископа, разговаривающие командиры крепости и отряда не закончили своего диалога. Интерес подтолкнул белокурую к паре робких шажков, и вскоре она смогла краем уха уловить следующие слова: — …однако, Вы должны разрешить мне и моему отряду, посланному из самого Шеакрийского государства, провести свободную инспекцию среди ваших людей, — настаивал де Овемар. — Среди нас нет иноверцев, отец, — примечал Морхен, — Я и сам богослужив: я слежу за тем, кому молятся мои солдаты, и точно могу сказать, что среди них нет тех, кто прячется от длани Руфеона. Тем более, насколько мне помнится, таинство покаяния — вещь абсолютно личная, никто и ничто не может заставить человека насильно сознаться в своих грехах, если такие есть. Вы можете провести беседу с моими подчиненными, но они все-еще остаются солдатами Боер Морхена, что подписали контракт на военное служение под мое командование. Я не могу дать Вам того, чего Вы просите, отец. — Уважаемый лорд, — Томиас снисходительно ухмыльнулся и выразительно посмотрел исподлобья на собеседника, — Стоит ли задаваться вопросом о личности духовных вразумений, когда совсем недавно на вашу крепость, и на ваших подчиненных напали дети фетранийской язвы? Насколько известно мне, у вас нет приличного места богослужению, — епископ разочарованно развел руки в стороны, — А там, где слабеет око нашего Всевышнего Творца, становится сильнее тьма потустороннего мира. Неужели Вы думаете, что дьяволы, что были запечатаны пятьсот лет назад силой Ковчега, частью сердца самого Руфеона, выбрали… Боер Морхен случайной целью? — разьяснял мужчина со скучающим видом. — На что Вы намекаете, отец? — насторожился Теодор, и его единственный глаз сщурился не по-доброму. — Я ни на что не намекаю, — парировал жрец, — Мне известна печальная судьба Лютерии под гнетом регента Эрхарда Первого. Страдания, распутство и грязь возродили Церковь Ночи. Мы знаем это из достоверных источников, — вдруг Томиас нахмурился, а его глаза по-звериному заблестели, — И, если наши люди не ошибаются, послаников этой лже-веры видели не так далеко от этой крепости. — Вы угрожаете мне в измене веры и королевства? — пророкотал Морхен, показывая истинную сталь сердца главнокомандующего. — Вовсе нет, лорд! Как Вы могли подумать о такой гнусной вещи, как шантаж?! — искренне возмутился епископ, — Я всего-лишь хочу разьяснить Вам, насколько важно ваше решение для всего мира. Если не искоренить лоно зла, оно разрастется и затронет столицу Лютерии, Артемис, другие материки. Лже-культура будет губить людей, создавая лишь хаос и оставляя разорение. И все эти несчастия будут на Вашей совести, лорд, если, — де Овемар показал дежурную улыбку, не выражающую никаких эмоций, — Вы не дадите официального разрешения на инспекцию без ограничений. Вместо ответа Теодор обернулся, разглядывая площадь. Жрецы уже вели расследование, и пара особо быстрых из них уже вела несколько его солдат к выходу из крепости. — Как я вижу, Вам даже не требуется моего разрешения. Абсолютное самовольство входит в Ваши полномочия, или же… — Лорд Морхен, почему Вы столь лаконично реагируете на то, что земли Лютерии запятнаны демонической чумой? Думаю, ваши действия дают мне пару фактов для глубокого размышления. Тем более, мой император не будет рад тому, что его священной воле, которая несет лишь благоверный характер, отказали. И ваш король, Силлиан Первый, будет доволен, если из-за простого препирательства воеводы далекой крепости его королевство будет лишено покровительства Шеакрии? Это уже была прямая угроза, но возвела она абсолютно нужный эффект скованности и иллюзорной возможности выбора — за неимением парирующих слов, лорд предоставил ему полную власть над происходящим. Томиас был доволен очередной мелкой победой, и тем не менее огорчен тем, что его влияние на самом деле не столь уж и велико, раз какой-то безымянный солдат далекой страны дает ему отпор. Так как ему самому ничего не нужно было делать, то он просто наблюдал за четкой работой его людей. Все шло по плану. Шаблону, которым он пользовался много лет. От размышлений его оторвала девушка: сначала он приметил, как она топталась сбоку от него, отчаянно робея, но все же взяв себя в руки, не спеша подошла к нему. — Да воссияет над Вами Солнце и Луна, очи нашего отца Руфеона, епископ Томиас де Овемар! — поприветствовала она, и Томиас смог понять, что за белолицая девица предстала перед ним, — Я Селия, дитя церкви. Я прошу Вас помочь мне, отец — священной волей моего наставника, Преподобного отца Кейи, я, послушное дитя Обета и Заветов, была избрана на великий путь в Шеакрию. Великая честь видеть Вас, епископ Даувнирский. Вы служите Богу в самом сердце Веры. Увы, дороги туда я не ведаю, и прошу Вас лишь об одном — скажите мне, как лучше всего добраться до Шеакрийской империи? — Здравствуй, дитя. Да, я слышу в твоих словах то, что доступно лишь избранным… и вижу этот знак, что дал тебе отец Кейя. Ты ищешь не славы для себя, но славу для нашей истинной Веры. Я позволю тебе присоединиться в мой инспекционный отряд, где призванием твоим станет очищение душ грешников и иноверия, дитя. — А, э-м, это было бы большой честью, отец! — Селия спешно поклонилась, — Но сердце мое принадлежит книгам, и я хотела бы стать архивариусом, а не… — Вот как. Томиас не дал ей договорить. Неожиданно, дорогая перчатка из кожи белой кобылицы с узором вензелей из серебряных нитей коснулась ее подбородка, приподнимая его. Ничего не понимая, девушка почувствовала, как большой палец мужской ладони проводит по ее губам, а затем, едва касаясь кожи опаленных румянцем щек, гладит по выступу скулы, задерживаясь у ее основания. — Милое дитя считает, что оно взрослое. Но юная пташка ошибается, — Селия подняла глаза с белоснежной рясы на лицо епископа, встречаясь с темными манящими глазами, что смотрели прямо на нее, — Конечно, ты можешь расправить крылья и полететь в любую сторону, но ветра, что встречатся на пути, нередко губят и калечат. Подумай хорошенько о выборе, ведь многие из них дуют лишь один мимолетный раз. Перчатка выпустила ее алое лицо, и Томиас медленно проскользил взглядом с ее плеч до ног. Селия не понимала, что происходит, но от такого взора у нее свело бедра, колени прижались друг к другу, а сама себе она вдруг показалась обнаженной. Эти коньячные глаза, что отливали легким апельсиновым цветом, видели ее насквозь, пронзая тысячами иголок и задевая то, что она берегла и скрывала. Дыхание участилось, сердце, что грозило выбиться из груди, слышалось нечетким быстрым ритмом в ушах, а в горле возгорелся огонь, лишая ее возможности говорить. Она вдруг стала такой хрупкой, такой фарфоровой, что это почти свело ее с ума. — Подумай, — напомнил Томиас, и голос его был слаще осенних плодов аньшуйской дыни. Такой манящий, подзывающий ее поближе, в объятия неизвестного, но желаемого. Селия внезапно осознала, что она женщина, и что хочет… могла бы хотеть… могла бы… если бы… может быть… а что, если?.. — Я, я-я, — затароторила она в быстром темпе, борясь с отчаянным порывом спрятать лицо в ладони. Время шло на секунды, но как можно было принять такое решение после стольких годов отречений и лишений? Такое глупое решение… которое было ниспослано богами. Девушка была готова треснуть, как хрустальный сосуд, что разбился о пол, или же расплавиться, как стекло в кочегарне, и думать не получалось совсем. Как-то все наставления испарилась, будто вода на летнем зное солнца, и голова, абсолютно пустая от мыслей о Обетах и целомудрии, оглушительно зазвенела праздничным колоколом, — Я, я д-да, я вступлю… Он всего-лишь тронул ее за губы. Всего-лишь… интересно, пожалеет ли он, или же она его развеселит. Как там ее имя?.. Сантия? Нет… Са… Да, точно, Селия. У девушки было неплохое, миловидное лицо ромбического типа, еще не тронутое морщинами и старческими рубцами, что появлялись у жриц средних лет после многолетних работ в архивах или на кордонах. Большие, изумрудные глазки с небольшим прищуром были обрамлены кукольными ресничками глубокого черного цвета — растерянный взгляд, беспокойно метавшийся по его дорогой одежде, был забавным и по-детски наивным. Грушевидная фигура, с узкими плечами и хорошими бедрами, тонкими руками и ланьими ножками, была скрыта за несколько безвкусным, классическим платьем монастырных дев — по ее жуткой робости от его благоговейного прикосновения, и от того всколыхнувшегося мятного огня в глубине ее зрачков, епископ понял, что юная девушка еще не знала мужского прикосновения и ласки. Может даже, она еще ни разу в своей жизни и не целовалась, и оттого ее немного пухлые губы в первый же момент налились розовато-алым оттенком. Она определенно напоминала ему кого-то… но он никак не мог вспомнить, кого именно. Кажется, у него уже была любовница с похожими ангельскими чертами. — Рад, что ты приняла правильное решение, дитя мое, — произнес Томиас на низких тонах, и протянув руку, взял пальцами локон вьющихся волос молочно-белого цвета с легким оттенком медового. Немного поиграв ими, мужчина неспешно заправил их за девичье ушко, замечая ужасную круглую серьгу из дешевого металла. От такого жеста жрица, по его мнению, раскраснелась еще больше, — Через несколько часов я и мой отряд уходим отсюда. Собери вещи, и выходи из крепости к главным вратам. За ними ты уже можешь встретить нескольких моих подчиненных. Скажи им «Дэстро-Руфас», и они дадут тебе инструкции. После этих слов де Овемар слегка отодвинулся в сторону от нее, показывая всем своим могущественным видом, что разговор окончен. Селия то ли отметнулась от него, то ли неуклюже отошла — горящие странной сухостью губы пульсировали, а глубоко вздыхающие легкие теснили разбушевавшееся сердце. Заветы гласили, что это было неправильно. Обеты учили ее забывать о себе. Томиас же одним решительным движением, которое замухрышка Аман бы никогда не сделал, пробудил в ней женщину, и ту первородную страсть двух начал, которая сейчас отзывалось сладкой дрожью по всему телу и предвкушающейся негой внизу живота. Она смутилась еще больше, и чуть не задохнулась от эмоционального всплеска, когда не слушающиеся ее ладони вдруг медленно потянулись к внутренней стороне бедер. Быстро зацепив пальцы на противоположных запястьях, белокурая спешно пошла исполнять приказ ее нового… господина. Господина Томиаса… Господина Томиаса. Она будет произносить это неспешно, через нос, немного на полушепоте. Что-то в голове подсказывало, что это нужно будет делать именно так.***
— Это странно, — произнес Аман, выглядывая из-за стены, как суслик из норки. Он только-что услышал несколько разговоров священников с солдатами, — Они как-будто чего-то не упоминают. Ты не знаешь, что Силлиан сделал с Церковью Ночи? — спросил он у Мамбы, которая стояла рядом, облокатившись на граненый камень с недоверчиво-хищным видом. — Нет. Кстати, где он? — задала она несколько интригующий вопрос. — Я его не видел с прошлого утра, — ответил блондин, тоже понимая, что король должен был выйти на встречу со столь важным лицом, как епископом де Овемаром, — Выглядел он вполне благоприятно, так что странно, что его не видно. — Может, лихорадка, — предположила воительница, а затем, помолчав немного, добавила, — Этот важный мужик как-будто знает, что он здесь. Хотя его прибытие в Морхен было делом не то, что секретным, а спонтанным. Его люди берут только коренных, а из армии вообще никого. Даже не подходят. И причем этот епископ не сердится, а судя по нахальной роже еще как должен. — И все указывает в сторону какого-то запланированного заговора, — медленно кивнул Аман, вслушиваясь в слова девушки. Ее лексикон немного бил по его монастырской душе. Как-никак, он вырос в этой среде, дышал ей, учился по определенным законам, а тут… буквально вся прошлая жизнь рушилась на его глазах. На это было больно смотреть, и еще больнее понимать, что доктрины церкви не такие уж и совместимы с жизнью. И ведь, пожалуй, лишь после встречи с Мамбой он вспомнил, что он все-таки дэрон. Что против подобных, детей Тьмы, церковь объявляла не охоту, а инквизицию. Беспощадную, без предупреждений и переговоров. Сладкое детское забытие, в котором он жил двадцать пять лет, из плотной непроглядной пелены превращалось в горькую и слабую дымку тумана. — Значит, надо готовиться к повтору битвы, — сказал он тихо, не услышав на предыдущую фразу ответа, — Где твое оружие? — Утеряно, — лаконично отозвалась девушка, — Пятьдесят тысяч в никуда… — Сколько?! — Аман поперхнулся чем-то невидимым, надеясь, что воительница его просто разыгрывала. Прямо здесь и сейчас, при всей ситуации. — Пятьдесят, — словно назло повторила Мамба с абсолютно нечитаемым лицом, — Я не знаю, где перчатки. Будто испарились. Может в лаву упали, может спер кто понаходчивей. Но за новыми либо назад возвращаться, как минимум в Лютеран, либо… — она начала прикидывать возможные варианты местонахождения кузней, что могли выплавить, обточить, закалить и выгравировать нужное ей оружие, — Возможно, в Форт Ройале, если, конечно, Двужильная Клара там еще работает, а не спилась и не обнюхалась в край тушеной селедки… — И тебя, эм, ну, не колышет? — челюсть жреца едва шевелилась от шока, — Я получаю на четверть года пятьсот серебрянных, а у тебя… Да я двадцать пять лет должен копить на одно твое оружие! И не тратить из жалования вообще ни монетки! И ты вообще спокойно относишься к таким деньгам?! — Аман развернулся и подошел к воительнице, навесая над ней, но получалось так, что это она сейчас так раздраженно смотрела на него сверху вниз, игнорируя добрых двадцать сантиметров разницы в росте, — На них можно купить усадьбу в Лютеране или хорошую квартиру в Берне! Ты… откуда у тебя такие деньги? — блондин даже начал понемногу срывать голос. Он все еще отчаянно надеялся, что это все одна большая шутка. От Мамбы. Да. — О, я продала душу Казеросу, взамен на богатства, — беззаботно ответила девушка, не раскрывая истинный источник своего огромного дохода, хотя, если посмотреть под определенным углом, то её отмашке можно было бы и поверить, — Тебе-то какое дело? — А, я, ну, это, — внезапно замялся Аман, — Хотел… ну, ты ведь понимаешь, что ввиду нашего континентального маршрута у меня возникнут некоторые трудности с моим невысоким пособием… — Неужели ты расцыганил все те серебрянные, что выручил за ту монету, что однажды нечаянно прихватил из руин Морайи? — Я ничего не… — блондин остановился, внезапно понимая, — Господи-Боже, я совсем забыл о ней! Она, должно быть, лежит у меня в сумке в комнате, — Аман глупо похлопал глазами, и по его виду ситуацию с монетой можно было бы сравнить с тем конфузом, что произошел бы, если бы Мамба вспромнила, что случайно нашла где-нибудь второй Ковчег и оставила его пылиться в суме на Лотсе, — Ты серьезно помнишь о таких вещах? — Глупо не помнить о таком, — отпарировала Мамба, наоборот, подчеркивая некомпетентность ее товарища, — Дойдем до форта, и продай ее кому-нибудь. В таких местах вечно блуждают золотоискатели, так что особых проблем не будет. — Я, тогда, конечно, не спрашиваю, что и за сколько ты продала, но, — жрец испытывающе заглянул в змеиные глаза, — Но разве в Леонхольде был такой человек, что мог бы отдать тебе такую сумму? И, как я понимаю, это еще не все… — На ароматную падаль редко слетается лишь один ворон, — загадочно сказала девушка. Однако, Аман не сразу понял истинный смысл, но затем он задал интересный вопрос: — Не значит ли это, что в Леонхольде есть темные банды? Просто, это же духовный центр Артемиса, и там весьма четко следят за оборотом денег. Если какие-нибудь отцы бы и купили твой товар, то церковь бы несомненно бы озаботилась о пропаже крупной суммы. Как минимум, Преподобный Браум был бы насторожен. — М, мне нравится, что ты меняешь свое мнение насчет духовенства в Акрасии, — Мамба ловко подловила жреца за его же слова, а блондин осознал, какую триумфальную, — для него, — речь он сейчас нечаянно произнес, — Однако, ты не попал в цель. Моими покупателями были разбойники Черной Короны. — Те люди из той самой банды, что терроризировали Молчащие Холмы? — шокированно переспросил Аман, — Но разве ты не… — Убила их? Да. Я продала артефакт, а затем вернула его. Тем не менее, от этого была выгода не только страдающему Леонхольду, но и мне. Я же уже говорила, что не работаю бесплатно? — Как все хитроумно, — на лбу блондина возникли морщинки, когда он состроил размышляющую гримасу, — Но почему ты не берешь платы, ну, с того же Силлиана? Я, как понимаю, оплачиваю тем, что при надобности поддерживаю тебя в физическом плане, но смысл тогда тебе не просить денег у монарха? — Во-первых, откуда ты так уверен, что я не беру с него денег? — скептически спросила воительница, понимая, что Аман пусть и попадает с выводами, но не на прочной основе, что однажды может сыграть в плохую сторону, — Во-вторых, не все измеряется деньгами. Безопасность от титула рыцаря Его Высочества, неплохие отношения с королем Лютерии, бесплатный корабль, что готов отправить нас, куда нам угодно. — Ну, это конечно, тоже… постой, ты же отказалась от титула рыцаря по имеющимся причинам, — напомнил ей Аман. — Да, но вчера вечером я все же стала им. — А, э, почему? — жрецу казалось, что ему не суждено было постигнуть логику его миссионерной спутницы. — Я тебе уже ответила, — покачала головой Мамба. Она наконец отодвинулась от стены и подошла к небольшому бордюрчику низкой башни, на которой они сейчас стояли. Ее глаза быстро пробежались по белым точкам, отмечая то, что у цитадели священников было гораздо меньше, нежели по остальному периметру. В их планах не осталось сомнений — отбор. Но на бойню ли? Ей было известно с личного опыта, что те, кто гораздо выше по рангу, обычных людей видят не больше, чем крыс или свиней. Да, могут откармливать, причем вкусно, но нередок случай, когда вилка и нож впиваются в поджаренную маслянистую корочку отпаренного мяса матки, или же когда мышеловка ломает хребет мелкому грызунчику, что так доверчиво бежал на аромат сыра. Но, может, этот день все же обойдется без кровопролития? Даже для нее жестокость в последние недели превысила допускаемые рамки специально выученного под это сознания. — А это ожерелье, что ты носила… ты его продавала бандитам? — голос Амана выдернул ее из размышления, и она слегка раздраженно ответила, пытаясь вернуться к цепочке расследования возможной катастрофы: — Нет, этот фетранит — презент от Силиана. — Подожди, так это не просто камень, а настоящий фетранит?! — сегодня эмоциональность блондина решила зашкалить, — Да это же могущественная вещь в магическом плане, о которой мечтают многие епископы! Почему он вручил его не мне, а тебе? Нет, я, конечно, сейчас ничего против не имел, но я знаю несколько специальных свойств этого артефакта, ведь у меня углубленная направленость в сторону темной магии, ибо мне нужно было хоть немного изучить свое естество, — Мамба спиной ощутила жар тела блондина, что близко подошел к ней, минуя рамки личного пространства также, как кошка команду «сидеть», — Боюсь, что если я спрошу про цену, мне придется пережить настоящий шок. Эта вещь стоит больше, чем я, полностью проданный на черном рынке каннибалам! — Аман также резко отошел от нее, как и приблизился мгновение назад. Он попросту метался из угла в угол, думая о том, почему жизнь с ним так несправедлива, раз даже Мамба, что по ее собственным словам, не видела и света белого до пятнадцати лет, за оставшиеся двенадцать стала олигархом. А он еще скурпулезно считает и рассчитывает возможные траты на провизию, что уж говорить про остальное?.. — Вот это сравнение, — голос девушки прозвучал как никогда удивленно, но затем в нем послышалась усмешка, — «Нознибор Рузок. Записки о архипелаге по востоку от Шувьерда», если не ошибаюсь. Тебе бы лично такое в голову не пришло, мотак… — Ты знакома с такой литературой? — спустя какое-то время тихо и очень осторожно спросил Аман скачущим голосом. — Если моя профориентация — убийца, это вовсе не значит, что я не знаю ни одной книги из библиотеки. Или ты думал, что все мои мысли и досуг — это бесконечные бойни за что-нибудь и где-нибудь? — Я не это имел ввиду! — жрец попытался обьясниться, — Просто не так уж и много людей интересуются многожарновым письмом. Помнится, я и сам брал это произведение еще в юности, и тогда обложка была почти новой, несмотря на то, что книге было лет пятьдесят. Это… похвально. — О, все ясно, ты был обо мне худшего мнения. — Да Господи, хватит ребячиться! Я действительно рад, что в плане литературы ты оказалась весьма просвещенной! Тогда можно… — Я ни за что не буду обсуждать с тобой книги, если это не будет касаться Ковчега, — сразу отрезала Мамба все надежды Амана. От него ощутимо повеяло расстроенным настроением. — Но почему? — Потому-что у меня есть более важные дела. — Какие, например? — блондин скрестил руки, скептически поглядывая на собеседницу исподлобья. — Составление планов о мести, составление планов о находке Ковчега, составления планов о составлении планов у Владык, составление планов о разьяснении сущности Далуур’ра, составление планов о сокрытии моей личности. Чтобы не так страшно звучало, добавлю, что в конце есть пункт знатно забухнуть перечной водки и отрубиться на полгода. — Как много планов, — Аман все-же продолжил свою тему, игнорируя все вешесказанное, — Ты не можешь думать обо всем этом ежеминутно. Никому это не под силу. — В свободное от этих мыслей время предпочитаю познавать дзен в тишине и одиночестве. — Что такое дзен? — Неважно. Мы, кажется, почти забыли о нашей цели стояния на башне, — Мамба резко перевела тему, в глубине души реально раздраженная всей этой пустой болтовней, — Шая еще дышит? — Что значит «еще»? — Аман перекинул взгляд на кошку, что лежала на камне. Он собственноручно положил котенка на прохладную поверхность, ведь в воздухе стоял опаляющий легкие жар от лавы, а на Райдзю еще была шерсть, — Она выглядит немного лучше, чем час тому назад, — голубой огонечек стал больше покрывать кончик хвоста, а сама обсуждаемая уже не вытаскивала язычок из пасти, теперь же размеренно и спокойно дыша носом, — Удивительно. Я думал, что все будет гораздо хуже. — У животных раны всегда стягиваются быстрее, и отходняк меньше, — проконстатировала Мамба, прислушиваясь к собственному телу. Сердце, пусть и билось стойко, все-еще оставалось слабым: вены во всех конечностях неприятно тянуло, как будто после одной особенной атаки. Приема, который она не использовала уже несколько лет. Приема, который пускал лозы в артерии, медленно губя носителя, но уничтожая все живое вокруг… Не время думать о… оВэе. Вэй… Боже, крухнат тирамис лундат… Вэй. Она совсем забыла про него! Тародис анне, таи да битерваш, как она могла?!
— Эй, они, кажется, уходят, — сказал Аман так резко, что она даже испугалась. Но не подала виду.Потому-что Вей так учил. Учил ее, но из учителя стал… тем, кем она не могла его принять. О, Вэй, как она могла? Ее молчание могло сгубить его. Буквально. Даже тогда, когда она была вынуждена покинуть Аньшу и уйти во все тяжкие во владения океанов и морей, она писала ему. А теперь… ни весточки. Она предала его. Предала. И забыла об этом, и о нем — тоже…
— У меня нехорошее предчувствие, — Аман неловко потоптался на месте, ощущая тяжесть в воздухе. Он оглянулся на Шаю — все еще лежащая без сознания, она вызывала определенные факторы риска. Солдаты могли и не тронуть ее, ведь уже многие, если не все среди них, были наслышаны о чудо-звере, даровавшим им дождь. Но что, если кто-нибудь купится на зов алчности и свернет ее шейку ради шкурки? От таких мыслей по рукам поползли мурашки. Но и брать ее с собой они не могли — а ведь план о слежке за жрецами напрашивался сам. Можно было-бы приставить одного из солдат Морхена, как стражника, но у каждого на слуху был приказ о восстановлении крепости. А неподчинение в армейском строе всегда оканчивается наказанием. Поискать самого лорда? Смысл есть, но времени наверняка уйдет немало. — Можешь пристроить Шаю куда-нибудь? — задал он вопрос Мамбе, — Я последую за епископом Томиасом. А ты, как закончишь, найдешь нас — следопыт из тебя куда лучше, чем из меня. Девушка не ответила. Спустя пару мгновений она ловко подхватила кошачье тельце в свою ладонь: жрец уж подумал, что случилось чудо из чудес, и его спутница впервые не лезит на рожон, но… было что-то не то. От воительницы повеяло странной аурой. Холодной и мрачной. Мамба, перебывавшая в своих далеких мыслях, поток которых был вне его досягаемости, быстро скрылась на витой лестнице башенки. Аман хотел было крикнуть в догонку, что случилось, но внезапно заговоривший голос разума приказал ему не делать этого. А лучше — даже забыть. Блондин встряхнул своей головой, растрепывая сальные волосы. Он вновь глянул через бордюрчик — священники медленно, но верно двигались к главным вратам, постепенно выходя через них за пределы Боер Морхена. Никто им не мешал, включая главнокомандующего, а Силлиан так и не явился. Ему предстоит провести сложную операцию: если его заметят, то непременно спросят, как Леонхольдский Жрец оказался в такой глубинке. Не то, чтобы он был популярен среди духовенства и ее касты, но в каком-то крошечном проценте был известен некоторым людям. А что у него было заготовлено на ответ? «Простите, имя и чин спрашивающего, я ищу Ковчег вместе с носительницей Далуур’ра» — прямота в таком случае вызвала бы переполох. А врать он так и не научился, ведь Преподобный Браум учил, что ложь — худший из всех грехов, ибо именно с этого темного дитя начинаются такие монстры, как алчность, тщеславие, зависть, и многие другие согрешения, которые мало поддавались даже самому чистосердечному покаянию. Единственный человек, которого он обманывал, похоже, был лишь он сам. И то, теперь в сладкие речи послушного Обету сознания верилось с необычайным трудом. Так что, незаметность — его самый верный друг в этой опасной миссии. Правда, одним легким движением план мог сорваться, так и не начавшись. Селия. Она не оставила без внимания Шеакрийцев. Могла ли белокурая рассказать о нем, или же его местоположение все-еще было инкогнито? Он вдруг отчаянно понадеялся, что в девичьем сердце, кроме позорной трусости зарычала и гордость. Хотя-бы немного. И в равнодушный взгляд больших девичьих глаз блондин вложил весь шанс на успех миссии, исход которой был неизвестен. Аман сошел с башенки и вышел через черный ход. Его не остановили, и это сыграло на руку. Пока он обходил крепость, священники уже начали удаляться от острога, и таким образом он выиграл расстояние в пол километра. Большое сияющее сборище было прекрасно видно, а вот его, одного одинешенького, практически нет. Если бы не светлый тон кожи и золотистые волосы, а также сероватая рубашка, то он бы почти сливался с черной местностью лавовых долин. Посох, штаны, сапоги — сплошь темных цветов. Было неуютно, и в сердце поселилось яркое сомнение, будто он что-то забыл. Жрец уже так привык к тому, что под боком есть Мамба, которая ничего не боится, много знает и со всем справляется, что перспектива сольного путешествия, пусть и короткого, тревожила душу. А ведь раньше он свободно бродил по Артемиским полям и равнинам, обходясь компанией самого себя или случайного человека, что на денек-два, а может и покороче, оставался с ним. Прошедшие двадцать пять лет стремительно угасали в яркости своих событий в сравнении с наставшим полугодием. И то, что было раньше — не работало сейчас. Аман вдруг подумал, что в ближайшие дни будет терроризировать Мамбу вопросами. Например, с самых банальных. Какой у нее любимый цвет, и какой оттенок ей нравится больше всего? Какой она знак Зодиака, и когда у нее день рождения? Любимое блюдо, напиток, приправа? Время года, и почему именно эта четверть? Как забавно было знать о ее прошлом, которое она сторожила в дорожащей тайне, но не быть уведомленным в том, с чего нормальные люди начинают развивать любые знакомства. Правда, все упиралось в то, что не он ставил эту глупую глухую стену. Она ведь и сама не задавала ему такие вопросы. А ведь у него любимым цветом был желтый, а самым привлекательным оттенком он выбрал тон лепестков подсолнухов — такой теплый, пастельный и мягкий, какой бывает в самом начале цветения бутона черной шляпки. Он был Рыбами, и отмечал новый год взросления на утро семнадцатого марта, когда зимний снег уже почти сошел с промерзших земель — это многое объясняло в нем, начиная с мечтательности и заканчивая преданностью. Вкуснее всего на свете ему однажды показалось грибное рагу из бернских лисичек в сливочном соусе, которое пряно таяло на языке, а самым приятным питьем являлся обычный зеленый чай с добавлением листочков мятной мелиссы, самой же чарующей специей был анис, или же в простонародье бадьян, заманивший его своим сладко-горьковатым привкусом. Он любил осень, но если точнее, то позднее лето, примерно с десятого августа по начало октября: в это время воздух заполняется последним ароматом драконьего зева, а начинающие желтеть листья мягко пахнут уходящим, теплым солнцем. Да, Аман признавал, что все это звучало немного… романтично? Прямо-таки слизано со странички книги о далеких путешествиях, но что поделать? Да и хроники с летописями постоянно лезли к нему на руки, заманивая своей неповторимой атмосферой погружения в другой мир, который иногда казался таким непохожим на Акрасию. Хотя, позвольте заметить, он в большинстве своем читал исторические, политические и научные тексты, так что… да что уж там, иногда все же хотелось взять в пальцы не зубодробительную тягомотину о магических ветвлениях, а какой-нибудь незаурядное легкое чтиво, вроде романса. Но лишь иногда — работы всегда было много, хотя с третьего лица сказать такое было сложно. Целительство требует много практики, а также постоянной проверки теоритических знаний. Вот, ситуация — кончается мана, и что делать, если перед тобой лежит раненый человек? Аман знал, что при сильном кровотечении можно взять хранящуюся в специальной сумочке плотно собранную паутину пауков с Молчащих холмов, обвязать ей рану, как бинтом, а сверху вылить флакончик настойки полыньявки с мечелистником, и тогда кровь почти остановится. Если нужно хирургическое вмешательство, можно дать разведенного водой снотворного из сон-травы. Боль смягчает таблета из спресованной смеси бруслины, маковых семян и горецвета. Яд можно вывести промыванием желудка из настоя дрынужа, — кстати, отвратительная ягода! На сломанную кость можно приложить пластыри из волокон хмерья… Да вот только оплошал он в последнее время… И не то, что бы оплошал — возникшее в последние времена прененбрежение к традиционным методам лечения почти что стоило жизни Мамбы. Что бы он смог сделать, будь рана глубже? Простая перевязка не всегда может спасти человека. Громко пообещав себе восполнить запасы сушеных растений и склянок с настойками, Аман сщурился, уменьшая обзор, по повышая его четкость: жрецы, за которыми он следовал, шли уже довольно давно. Пересеча лавовую долину, они двигались куда-то с такой настойчивостью, что ослабевших от долгой ходьбы просто клали на носилки, не применяя магии исцеления. А еще, только сейчас, блондин приметил маленькие силуэты, которых он доселе не видел. Дети. Среди них точно были дети. Несколько юнцов, больше похожих на солдат Боер Морхена, чем на молодых послушников. Он конечно видел женщин в крепости, но… но отрицать естественное было невозможно. Аман не знал, каким был острог до появления демонов, однако, судя по всему, там был строгий режим, и люди, жившие там, знали друг друга давно. Так что появление детей в крепости не было странным. Зато мысли никак не могли сойтись в единую картину — почему он не видел ребят до этого момента? Откуда внезапно появившиеся священники достали то, что родители, обученные суровостью жизни, так хорошо прятали, как самую дорожайшую драгоценность? Дело становилось все более подозрительным. Игнорируя ноющие ноги, лихорадку и рану, что неприятно оттягивала бок, он твердо шел следом за разномастной группой. Нехороше чувство все более настойчиво стучало в груди, и он настолько испугался внезапного громкого звука, что вскрикнул. Гром. От молний. Аман, не терявший людей из виду, но перебывавший в своих мыслях, огляделся. Черные скалы, угрюмо торчащие шипами из земли на несколько миль вокруг. Мрачная долина, будто исцарапанная когтями, что безжалостно оставили в ней глубокие шрамы из пропастей. Стремительно сереющее небо, и тучи, сверкающие белыми проблесками. Как далеко они ушли от Боер Морхена? В воздухе стоял моросящий холод, и он пожалел, что не прихватил своей верной мантии. Но ведь у лавовых расселин он просто бы сжарился от тяжелого плаща. Значит, священики увели людей настолько далеко от крепости, что даже розоватой дымки от магмы вдалеке не было видно. Ему вдруг стало страшно. Аман обернулся к людям — белые мантии сияли, точно звезды на фоне космической тьмы. Прекрасные в своем величии, но столь далекие и холодные, что до них невозможно было докричаться, прося исполнить желание. Они, ничего не слыша, лишь продолжали многочисленными белоснежными крапинками наблюдать за тем, что происходило там, внизу. — Встаньте у обрыва, дети господня из крепости Лютерийской! — раздался голос Овемара, что холодящим эхом отскочил от темных глыб камня. Люди, перешептываясь, с удивленным видом сомнительно столпились в одну небольшую группу, без особого энтузиазма исполняя приказ. Теперь они стояли лицом к жрецам, а спиной — к пропасти, из тьмы которой завывал ветер. На земле появились первые пятна от капель дождя, но Аман почему-то был не рад влаге, о которой не так давно мечтал. Он, скрываясь за многочисленными глыбами, спешно прокрадывался ближе, пытаясь не терять происходящего из виду. Блондин не шумел, аккуратно ступая с пятки на носкок сапог. Но вот посох стал помехой, ведь он грозил поцарапаться о скалы и громко обьявить всем о его местонахождении: положив свое верное оружие в углубление в земле, жрец заметно прибавил в скорости и в кратчайший срок оказался в двадцати метрах от толпы удивительно спокойных священников и озябших на ветру людей. Глаза, жадно смотревшие на непонятное представление, уловили… Томиаса. И не так далеко от епископа стояла Селия, великолепная в явлении идеала девичьей натуры. Белокурая сложила руки на грудь и большими глазами смотрела на де Овемара. Ее платье развевалось на ветру, как и мантии шеакрийцев. Она стала одной из них. Как ей и предназначалось. Но почему сердце так колотится, а разум твердит, что он утерял ее? — Известно ли вам, дети от крови Руфеона, что дьяволы фетранийской язвы явились в этот мир не просто так? — епископ неожиданно заговорил, и блондин спешно перевел взгляд на него, ощущая, как тяжелые капли дождя начинают нещадно бить по спине, защищенной лишь рубашкой, — С давних времен демоны не ступали на земли Акрасии, ведь они не могли сделать этого. Ковчег, сияющее око нашего Праотца, запечатал их и отрезал им путь в мир наш! Но почему же Вы недавно отбивались от бесов иномирия? Что привело тьму в священные владения Лютерии? Когда никто из солдат, детей и пары женщин не ответили, он размеренно продолжил: — Иноверие, грешность и отказ к покаянию перед Богом создали портал, через который бесы смогли пройти и осквернить Акрасию! Церковь Ночи возродилась, и дала руку фетранийской лапе. Среди всех мы отобрали тех, кто наиболее подозрителен. Если ваша душа чиста перед Руфеоном, и если в ней нет гнусного замысла и черных желаний, Бог спасет вас! Те же, кто отвернулся от Отца нашего и вступил в ряды Тьмы своими намерениямм, будут безжалостно наказаны. Правосудие! — Правосудие!!! — раздался громкий хор священиков, что верными людьми стояли позади фигуры Томиаса. Их руки, словно по команде, потянулись за спины. Доставая оттуда луки. Аман замер, не в силах сдвинуться с места. Руки, ноги, все тело — стало камнем, слилось с ним, и он лишь мог наблюдать за тем, как стрелы кровожадно впиваются в грудины невинных людей, что даже не успели понять, что происходит. Но для них уже все… произошло. Дождь хлестал по земле, и кровь перемешалась с водой, медленно утекая с обрыва. Из тех, кто пал, никто не встал. Божественного чуда не происходило. — Мы выбрали верных жертв, — причмокнул Овемар, неспеша поглаживая свою козлиную бородку, — В последнее время никто из подобных не милоствуется Руфеоном. В Акрасию проникает грязь. Эпидемия. Шеакрия этого не допустит. Он неспеша подошел поближе, вглядываясь в неприметное лицо безымянного солдата. Один из многих, часть от миллионов. И он был тем, кто отравлял организм этого мира своим присутствием. Томиас разочарованно хмыкнул, чувствуя угнетенное раздражение. Многочисленные смерти неисповедимых грешников сулили лишь долгую, нудную работу в этой… Лютерии. Ему стоило издалека, с палубы «Длани Солнца» увидеть форт этого недо-государства, чтобы понять, что эта страна далека от идеала. Разруха, нищета и разворованные палубные доски, кажется «Режущего». Все, что смогла явить ему великая империя при швартовке. — Нам предстоит вернуться в тот гадюшник, мои верные поданные, — уныло обратился он к своим людям, что покорно ожидали следующего приказа, — Соберите стрелы. Мы идем сейчас. Томиас неспешно проскользил сквозь подходящих к убитым, приближаясь к одиноко замершей фигуре. Он отметил, что промокшее платье, не обработанное жировой прослойкой шувьердского йогати, которое бы отталкивало влагу, приятно облигало формы девушки. На небольшой, но аккуратной груди было видно два красноречиво говорящих выступа, что сообщали о том, что их хозяйке холодно. Белая ткань заманчиво липла к замершей грудине, очерчивая ореалы сосков. Томиас уверенно провел по женственным плечам, предвкушая бессонную ночь. — Первый шаг к Перерождению, моя подчиненная — бесприкословно исполнять приказы своего господина и не задавать лишних вопросов, — вкрадчиво проговорил он, замечая остекленевший взгляд поблекших изумрудов, — Мы не можем исцелить тех, кто не хочет этого. Нам остается лишь прибегнуть к насилию, но Руфеон одобряет такие меры. Ты привыкшешь, и однажды сделаешь это сама. Де Овемар прильнул к бледным губам, и жадно прикусил их, заставляя кровь вернуться к нежной девственной плоти. Пользуясь тем, что Селия сейчас не способна противостоять ему, находясь в его руках изящной фарфоровой куклой, он раздвинул рот своим языком, но тот уткнулся в крепко сжатые зубы. Недовольно выдохнув, епископ, не разрываясь, поднял правую руку, надавливая пальцами на сход нижней челюсти и черепа — непослушные, но слабые мышцы поддались напору мужских пальцев, открываясь. Овемар провел по задним стенкам ровных зубов, небу, щекам, не погнушился пролизнуть и под язычок будущей любовницы. Неплохой рот, влажный и несколько горячий. Узнав все, что ему сейчас было нужно, Овемар отодвинулся, заглядывая в глаза девушки. Ширко раскрытые, красиво обрамленные черными ресницами, но пустые и испуганные, неверящие. Во внешних уголках уже успели скопиться две слезинки, что блистали своей чистотой. — М, нет, слезы тебе не идут, — сказал он, презренно изгибая губы, — Убери их, и впредь не являй. Не люблю, когда у девушки краснеет лицо. Не эстетично, знаешь ли. Смотрите, будто я тиран. Но на самом деле, я гораздо более мягкодушен, чем мои собратья по званию. И да, предупреждаю — никакой романтики, — епископ щелкнул Селию по носу, совсем не стараясь вложить легкости в движение. Девушка дернулась и отшатнулась, отворачиваясь от него. Теперь он мог разглядеть ее лицо в анфас. Пусть и не дворянка, но тоже недурно, даже есть пару аристократичных черт. — Чего вы там так долго копашитесь, нам нужно… Пощечина смачно прилетела ему в самый неожиданный момент, когда он уже было хотел повернуться к своим людям, что слишком долго собирали стрелы. Вышло весьма больно, неожиданно от такого хрупкого на вид тела. Послышался громкий всхлип, рваное женское дыхание, сквозь которое уже были слышны ноты плача — затем белокурая сорвалась с места, и даже не приподнимая длинной юбки, побежала вниз по склону. Какая удачная траектория для полета стрелы… Железный наконечник пронзил лебединую шею, ломая позвонки и прорезая гортань. Почти что мгновенная карма. Несостоявшаяся любовница потянулась к своему горлу обеими руками, но умерла прежде, чем смогла этого сделать. Тело грузно рухнуло на землю. — Ты всегда угадываешь мои мысли, Варус. Уж не читаешь ли ты их? — епископ ехидно усмехнулся, наблюдая за тем, как тело девушки начинает медленно скатываться с пригорка. Он знал, что позади него стоит самый преданный лучник, который был его верной карающей стрелой уже многие годы. — Никак нет, господин, — ответил тяжелым голосом Варус, — Ваши подчиненные готовы для следую… Не стрелы, но когти сразили нескольких человек разом, прежде всего пытаясь дотянуться до Томиаса. Настоящая тень фетрании, которой не коснулось «правосудие», в звериной ярости и первобытном гневе стремительным движнием пантеры выскочила из-за камней, и сияющие неестественно алым руки с длинными когтями, будто у урса, замахнулись на жрецов. Глаза, что горели зовом Красной Луны, сияли предсмертным пламенем, а серебристые волосы отражали блеск так удачно зашумевшего грома. Наземная молния металась в разные стороны с нечеловеческой скоростью, и священники, которые вовсе не были святыми, познавали на себе участь тех, кто жил еще пару минут назад. Тень не ограничилось одной смертью — те, кто еще был жив, но умирал, и те, кто уже был по пути на перерождение демоном в фетрании, были искромсаны и разбросаны по всему склону перед обрывом. И тут явился всадник апокалипсиса — на черном коне и с холодными глазами дракона.