Хроники Эсдо

Тьма. Холодящая кожу мгла окружает его со всех сторон. Свистящие шепоты говорят что-то на не человеческом языке, и этот говор мерзко лижет его уши. Он делает шаг — абсолютно беззвучный. Ещё один, ещё, ноги срываются на бег, а Силлиан так и не слышит привычного скрипа подошвы о поверхность. Это ужасает его, он резко останавливается, скользит по вездесущему черному. Глаза судорожно бегают по бездне темнее ночи, а рука тянется к ножнам меча. К пустым ножнам. Пальцы пугающе проваливаются в узкую полость, где нет Шай’Солара. Когда что-то горячее обволакивает подушечки, мужчина выдергивает руку, как от кинувшейся гадюки. Он видит на пальцах нечто темно-багровое, липкое, и когда до носа доносится запах, король понимает — это кровь. Серебристые глаза мгновенно смотрят на ножны, внутри которых блестит свежая, будто только-что взятая кровь. Шепоты усиливаются. Силлиан отряхивает руку и вновь оглядывается, пытаясь найти говорящих. Но перед ним лишь мгла, в которой внезапно раздается громкий рокот. — История моего трона вовсе не свята, потомок. Силлиан как подстегнутый оборачивается назад, на звук властного голоса, и отшатывается, когда фактически сталкивается лбом с угрюмым лицом мужчины. Тот превосходит его в росте, нависает, даже не смотря на то, что он сделал несколько шагов назад. Ножны дёргаются, кровь выливается из них ему на штаны с хлюпом. Скользнувшая среди бороды ухмылка незнакомца кажется ему хищной, когда два ярко-голубых глаза, будто неживые, впиваются в сосуд с жидкостью. — Нас превозносят, рассказывая легенды, написанные на пепле, — произносит мужчина, делая шаг к нему, и длинные неухоженные волосы пшеничного цвета обрамляют гримассу ярости, — Свет, породивший слишком большую тень! Силлиан напрягает глаза, и отступая, вглядывается в говорящего. Тянущееся чувство терзает сердце, и он не понимает, почему этот полу-мертвец назвал его «потомком». — Я усоп, спокойный за разрушенную Акрасию, уверенный в том, что мы изгнали его. Их. Но ты повторяешь историю, не зная ее настоящего конца… — незнакомец вновь делает шаг, и Силлиан снова пятится, сохраняя дистанцию. Юноша сосредоточен на его словах, и вдруг оказывается застигнут врасплох, когда мужчина кидается на него. Монарх уворачивается от тела, но костлявая, жилистая рука хватается за верхушку ножен. На этот раз кровь выливается до дна, падая на старческие моршины. Незнакомец заходится судорожным криком, когда на местах кровавых пятен… начинает плавиться, будто раскалённый металл, желтоватая кожа. Тело мужчины подкашиваются, острые колени сломленны, и старец гулко падает на тьму. Он ворочается в агонии, хватается за лицо — пальцы ошпаривает шипящей кровью, и мышцы слетают с оголяющихся костяшек. Силлиан делает несколько шагов назад, глаза до боли раскрыты, и он не смеет даже моргнуть, пока смотрит, как разлагается незнакомец. Даже когда кровь сожрала грудную клетку, перейдя на живот, полу-скелет продолжает истошно вопить. Крики стихают только тогда, когда остаются одни сероватые кости. Юноша с перекошенным лицом продолжает глядеть на останки, и его ноги стоят, как вкопанные. В какой-то момент он, не отворачивая головы, срывает руками ножны с ремня и откидывает их от себя, будто это был дикий лесной зверь. Звук упавшего металла оглушает его, и Силлиан сжимает уши и скалится. Когда картинка перед глазами начинает троиться, он наконец жмурится, и пытается унять дрожь в коленях. Когда это проходит, будто по щелчку пальцев, и блондин неуверенно открывает веки, вместо костей он видит какую-то округлую полоску. Силлиан открывает глаза пошире, и даже делает шаг вперёд — и осознает, что вещь, лежавшая перед ним, ничто иное, как железная корона. Его корона, выкованная до штурма Лютерана у Озёрной деревни. Мурашки проносятся по коже, и король подбегает к венцу: холодный, неприветливый металл, грубо свёрнутый в подобие монаршей шапки. Силлиан испускает судорожный вздох, подносит корону к лицу, всматриваясь. Вдруг, башенки острий на повершии сгибаются вниз неведомыми силами, пронзая пальцы. Юноша вскрикивает, и корона немедленно выскальзывает из его рук. Ранки пульсируют на каждой фаланге, и кровь начинает течь из них во внезапно слишком большом количестве. Она льется и льется, и Силлиан в растерянности даже не знает, что ему предпринять. Он бессмысленно смотрит на нескончаемый кровоток, когда нечто теплое легонько касается его шеи мягким движением. Юноша оборачивается, готовый увидеть что угодно, кроме… Лица Тадеуша. Мир останавливается, как и боль в пальцах, когда сияющий, будто ночные звёзды мужчина смотрит ему в глаза устало и измученно. Мгла наконец отступает, пятнами расползаясь от неторопливых шагов Орзельского лорда, пока пространство не сменяет холодный голубоватый свет. — Это моя вина, что я не в полной мере подготовил тебя к трону, — неожиданно произносит близкий ему человек, разводя руки. Силлиан кидается ему в объятия, позабыв обо всем. Вот он — его наставник, так близко. Но спаситель проходит сквозь него, ошпаряя внутренности холодом. Руки монарха не хватают его торс, и юноша удивлённо смотрит в пустоту, и пальцы, на которых не было ран. Он оборачивается, и встречается с суровым выражением лица Тадеуша. — Ты не сдержал обещания, данного у моего смертного места, — отстраненно произносит старец, — Ты не почтил память тех, кто погиб за тебя без короны, но ты уже несколько раз принял у себя тех, кто был против тебя, не титулованного. Силлиан внезапно вспоминает все это. Как в чувствах после его последнего вздоха пообещал при Искательнице, чье имя всё ещё было его загадкой для него, о том, что устроит церемонию поминок всех солдат, что поддержали его. Но он этого не сделал, организовав за свой месяц правления три приема семей с высокой родословной, чтобы найти поддержку. Но как он уже понял, там люди искали лишь выгоду, и не было бы человека, готового из чистых побуждений безвозмездно помочь ему в начала правления. — Ты забылся, потому-что не был готов к этому. Оставил себя прошлого у полевого лагеря, который уже не стоит у ворот Лютерана. Ты пытаешься создать себя нового, но ты не такой, — чеканит Тадеуш, щурясь, и он становится похожим на сокола, — И я знаю, что отвлекает тебя, и растерзывает, — Силлиан, не смея сказать ни слова, а может, просто и не в состоянии, лишь преклонно слушает умершего призрака, — Ты идёшь за той, по чьим следам лежат лишь трупы. Силлиан понимает, о ком идёт речь, но лорд не думает прерваться и дать ему лишнюю секунду на раздумья: — У нее своя дорога. Вы пересеклись, потому-что так было предначертано, по ты пошел против и продолжил вести ваши пути в одну сторону. Поверь — она не та, за кого себя выдает. — Что ты имеешь ввиду? — наконец молвит блондин. — Разве тебе не интересно, кто был тот мученик, расплывшийся у тебя на глазах? — внезапно переводит тему лорд, и его глаза полны неожиданного презрения, — Я тебе отвечу. Это был Лютеран. Молчание рассекает пространство света. Силлиан даже останавливает дыхание. Тот иссохшийся старец с безумными глазами и перекошенным лицом — его великий предок? — История всегда написана мягко, чтобы последующие поколение не забывали, но не помнили. Ты сам лицезрел бессмертную славу первого мечника Шай’Солара, его вид, увековеченный в величественных статуях. Похож? — с издёвкой в голосе риторически спрашивает Тадеуш, и поворачивается спиной к нему, будто не желая видеть, — Она такая же. Много лиц. Все непохожи. И они сведут не только тебя, но и Лютерию в могильную яму. Если только ты не вернёшь себя прежнего. Оглушающий звон рвет барабанные перепонки, и мир смазывается, как движением кисти на холсте. Лёгкие вновь чувствуют запах воздуха вокруг, и их раздирает от пыли. Грудная клетка заходится в кашле, но Силлиан рад этому — рад чувствовать себя живым. Перед глазами неясное мыло, а уши улавливают рассекающие воздух щелчки и плывущие эхом слова. — Ваше Величество? Ваше Величество Силлиан! — зовет его… Аман? Глаза все же фокусируются, и перед ним видится склонившийся жрец с бледным лицом, а в нос неприятно проникает бодрящий пряный запах трав. — Что… происходит? — он морщится, когда поленая полынь режет нос изнутри. Ответ поступает не сразу. Жрец молчит несколько секунд, что заставляет Силлиана разжмурить веки в вглядеться в Амана, у которого было странное выражение лица. — У вас кружится голова? Есть недомогание? Какая-нибудь другая боль? — вместо ответа внезапно рассыпается вопросами жрец, и когда он отрицательно качает головой, Аман выдает: — А сознание? Вы осознаете, что вы — это вы? — Да что, в конце концов, происходит? — взрывается Силлиан, и подрывается с кровати. Но внезапно перед глазами темнеет, по шее проходит зудящая дрожь, и он неловко падает обратно, кое-как успев упереться руками в постель. Жрец мгновенно реагирует и аккуратно придерживает его за плечо. — Вам не следует сейчас напрягаться, — говорит блондин, и его хватка становится тверже, — Пожалуйста, скажите, что вы осознанно себя ведете. Расскажите все свои ощущения, прошу. — Да все со мной нормально! — злится монарх, и начинает дышать чаще, пытаясь взять себя в руки, — Обьясни, что со мной было, иначе я выгоню тебя обратно в твой Леонхольд! Возможно, это прозвучало очень грубо и резко. Силлиан поворачивает голову, смотрит на застывшего, будто статуя, Амана, но затем тот, уловив его стальной взгляд, отводит потускневшие глаза в сторону и отпускает его плечо. — После недавнего нападения демонов вы были одурманены заклятием. Я провел обряд очищения. Демона в вас не нашлось, но было очень крепкое черное плетение. Я смог его снять — по крайней мере, вы уже не мечетесь в беспамятстве, — жрец сутулится и стоит к нему полубоком, — Вы точно в порядке? Вас оклеймил сильный демон, важно, чтобы не было последствий… На Силлиана накатывает чувство вины — он отворачивает голову и ссутулится точно также, как и жрец. Вот оно что. — Я… я вроде чувствую себя, — неуверенно отвечает король, пытаясь понять, как можно определить понятие «сознание», — Но я видел нечто странное. — Что именно? — мямлит Аман, не меняя позы, и монарх, видя это, еще больше чувствует неловкость, повисшую в комнате. Силлиан сухо пересказывает кошмар, привидевшийся ему, а в конце добавляет: — Извини. Я вспылил, потому что ненавижу, когда ощущаю себя слабаком. — В этом нет ничего плохого, — отмахнулся жрец, и на его лице промелькнуло жалкое подобие улыбки, — А насчет видения — уверен, что это был морок демона-заклинателя. Я сам был некоторое время в бессознательном состоянии, поэтому вы достаточно долго были под его властью. А исходя из того, что на нас напал легион во главе с Владыкой Безумия, то увиденное вами должно было пошатнуть вашу психику. Близкие люди, что сквернословят о нас — это всегда сильный удар. Силлиан лишь согласно кивает. Вновь вацаряется молчание, и он просит, пытаясь разбавить ее: — Вы можете открыть окно? — Да, конечно, — мгновенно отвечает жрец, и идет отпирать небольшую раму с мутным стеклом. — А с тобой все в порядке? — внезапно задает монарх вопрос, который ошеломляет их обоих. Аман поворачивается, как-то смущенно хлопает глазами, и затем выдает на одном дыхании: — Да, конечно, — голос дрожит. — Врать монаршей особе — преступление, — Силлиан понимает, что опять давит на человека, который спас его жизнь. И рассудок тоже. Но вина за за резкий ответ все еще гложет его, даже после извинения. — Простите, Ваше Высочество, — жрец низко склоняет голову, — Нет. Точнее, не совсем. Я не уверен. В общем — у меня частичная амнезия. Я не помню человека, который, по словам вашего придворного врача Виктора, как-то со мной связана. Причем, я достаточно хорошо ее знал и даже путешествовал, с его слов. Чувство вины улетучивается со скоростью пикирующего сокола на жертву. Серебряные глаза хищно смотрят на золотистую макушку склонившегося паренька. Гнев изнутри загорается маленьким огоньком, и он уточняет: — Прямо совсем не помнишь? — Абсолютно, — подтверждает Аман, и он поднимает голову. Силлиан вглядывается в его глаза, которые смотрят куда-то вдаль, и на этот раз все указывает на то, что жрец не врет, — Я помню, как ушел из Леонхольда в Юдию, как сражался с темными силами, как пришел к вам в Орзельскую крепость, как участвовал в осаде, как оборонялся здесь… но образ девушки совершенно мутный и не досягаемый. Я совершенно ничего не помню — ни внешности, ни голоса, ни имени. Подозреваю, что это произошло от этого, — блондин поднимает свои волосы у левого виска, и даже издалека король видит сияющий шрам в форме полумесяца, — На его месте вмятина. Я мог получить серьезнейшее сотрясение и даже остаться парализованным, так что потеря памяти, тем более настолько мелкая — ниспослание Руфеона. Но все-равно странно, что я не помню лишь человека… — Возможно, это к лучшему, — пожимает Силлиан, успокаиваясь, и осознает, что совершенно не чувствует угрызений совести. И откидывается на кровать, все-таки понимая, что он жутко уставший. — Я хотел бы вспомнить. Монарху кровать неожиданно кажется жесткой и неуютной. — Почему? — Разве это не логично? — задается Аман, а потом, видно, осознав свой тон, перефразирует слова, — Люди обычно ищут утраченные вещи. Тем более, господин Виктор сказал, что человек мне был важен… а вдруг это моя родственница? Силлиан, хотевший прервать жреца уже на имени его друга и набравший полные легкие воздуха для сокрушительной речи, внезапно поперхнулся и закашлялся. Аман мгновенно оказался рядом и поднял его из лежачего положения в сидячее, заглядывая в покрасневшее лицо: жрец подумал, что это от нехватки воздуха и напряжения, а монарх знал, что от возмущения. — Я за водой! — после пристального всматривания в его глаза сказал блондин, и выметнулся из комнаты, не услышав того, как тяжелый кашель сменяется шипящим хохотом. Силлиан вновь откидывается на кровать, и смеется аж до слез. Господи, о чем он вообще волновался все это время?! Проблема разрешилась сама собой, да и как странствующий пилигрим может с ним сравниться? Аман такой парень, заметить которого сможет только такая же смущающаяся и тихая девушка из того же сословия — да и внезапно представляемая пара из миролюбивого священника и воинственной девушки показалась ему такой смехотворной, что он даже хотел левой рукой закрыть глаза, лишь бы не видеть этот образ, как вдруг остановился. Глаза зацепились за странную сероватую окрошку на коже руки — точно, он же ее ломал! Но в костях ощущалась легкость и ровно никакого дискомфорта. Значит, Аман и руку его залечил. Что сказать, монахи с магией — есть лучшие врачи во всей Акрасии, которых придется еще и сыскать по закоулкам. А здесь даже нет легкого следа шрама. Хмурясь, Силлиан небрежно отряхивает остатки гипса, и встает с постели одним ловким движением. Он разминает затекшие ноги и шею, проходится по комнате, слушая шум рыскающего Амана в соседних помещениях. Внезапно его глаза цепляются на ярко выделяющуюся вещь на прикроватной тумбе. Фетранит. — Вот, все что есть, Ваше Величество, — восклицает вернувшийся Аман и протягивает монарху стакан с водой. Но тот стоит спиной и не поворачивается к нему. — Что фетранит делает на прикроватной тумбе? — раздается глухо. — Я сам не знаю, но он спас вам жизнь. Именно благодаря тому, что он оказался рядом, я понял, что вы под мороком. Фетраниты начинают свистеть и греться, когда демоны или их магия рядом. Без него я бы счёл вас, впавшим в кому. Силлиан хмуро смотрит на фетранит, на то, как камень холодно переливается ему в ответ своим блеклым фиолетовым свечением граней. Получается, Мамба знала о его свойствах? А так, вопрос глупый — нетрудно было догадаться, что магический камень из темных земель откликается на зов Хаоса. И именно она сказала привести сюда Амана… умный ход. Нужно будет ее поблагодарить. — Я полностью чист от влияния демонов? — сжимая фетранит в ладони, спрашивает он у Амана. — Прямой связи сейчас нет, и я бы сказал что да, но хотел бы предложить наблюдение, — отвечает жрец, и монарх поднимает голову, вопросительно вглядываясь в него, — Я предполагаю, что в вас не просто бес вселился, а кто-нибудь посильнее… — Ку-Сатот? — Не без исключения. И ввиду того, что это не просто высший демон, а Владыка, я бы настоял на обеспечении мер безопасности. — Что под этим подразумевается? — уточняет Силлиан, наконец перестав стоять, как вкопанный. Он надел на себя фетранит и двинулся в сторону шкафа с одеждой. Эта уже давно… не в самом приличном состоянии. — Как минимум, оставить этот камень при Вас. Пальцы останавливаются у ручки деревянной дверцы. — Тот, что на мне? — Именно. Это фетранит, его происхождение исходит… — Из земель Фетрании, а сам он рожден из метеоров и света красной луны. — Так Вы знаете? — удивляется Аман, — Что ж. Я предлагаю метод «клин клином». Так как камень пропитан малой частицей Хаоса, то он охотно будет тянуться к чему-либо, что наделено большей темной силой. Если можно обмануть священника иллюзией, к чему демоны более чем способны, то ускользнуть от фетранита им не удастся. Поэтому эти камни так высоко и ценятся, а их большинство находится в Шеакрии, фактически в статусе реликвии. Могу я узнать, откуда у Вас этот экземпляр? — интересуется жрец. — Ну, — Силлиан мнется с ответом, доставая новую рубашку, — Долгая история в Загорье. — Полагаю, был найден в одном из рудников в Таежных Увалах? — Да, так, — король снимает с себя грязное тряпье, и теперь щеголяет полураздетым пару секунд перед тем, как надеть чистую одежду. — Эм, а, — внезапно спотыкается Аман, и Силлиан не понимает, что происходит, — Давайте я выйду, — слышится пара торопливых шагов к двери. — Разве ты не видишь голых людей, когда залечиваешь раны? — вопрос уже отправлен в звенящий скрип входной двери в комнату. Боже, сбежал потому, что он — монаршая особа. Нет, ну это смешно. И смешнее то, что он про Амана надумал, пока заводился в легких приступах ревности. Да, конечно, Силлиан понимал, что использование слабости человека, спасшего тебе жизнь, более, чем ужасно и грешно, но он просто не мог не использовать это. Теперь, по крайней мере психологически, он остался с Мамбой наедине, а вот физически пристроить к больному королю ежечасно следующего по пятам целителя сейчас крайне легко… как же Аман бросит его и отойдет по другим своим делам? Да невозможно… Переодевшись, Силлиан вышел из комнаты свежим и в приподнятом настроении. Он замечает Амана тихо беседующим с Виктором, и глаза друга светятся холодной теплотой… — Все в норме? — А где же «Эй, привет, Сил»? — Я никогда не называл тебя так, — морщится Виктор, — Раз горазд шутить, значит, все в порядке. — Более чем, — как то мурлычаще отвечает он, что не ускользает от темноволосого, который спешит вопросительно поднять брови. В ответ Силлиан как-то странно мнется лицом, как обычно делают дети, когда родители превращают анекдот в нравоучительную повесть. — Аман, тогда вверяю себя в твой надзор, — говорит он, игнорируя немые вопросы Виктора. Внезапно, внимание всех троих привлекает шум в соседней комнате. В комнате, куда приглашалась жить Мамба. — Нам вскоре выезжать из этой дыры, так что предлагаю тебе запастись всем необходимым прямо сейчас, — ненавязчиво говорит король. — О, нет, травы и вода мне нужны были только на этапе ритуала, в остальном можно обойтись моей святой магией. — М-м, действительно? А как же дополнительные меры предосторожности? — Боюсь, лекарств от изгнаний демонов из разума еще не придумали, Ваше Величество, — продолжает Аман, совершенно не понимая намека. Силлиан кидает взгляд на безучастного Виктора. — У Виктора есть передовые лекарства, кажется, из Ардетайна. Я думаю, он с радостью тебе их покажет, — холодное лицо врача не изменяется ни на йоту, — А ты можешь подобрать то, что покажется тебе нужным. — Я бы тем более не стал экспериментировать в таком случае с препаратами, особенно, когда пациент — король Лютерии… Виктор, закатив глаза, уже был готов произнести безапелляционный предлог увести отсюда жреца, когда из-за двери слышится быстрой топот маленьких ножек? — и громкое «мяу» у двери. Нет, Силлиан бы еще мог поверить в то, что Мамба так мило мяукает, — мало ли что вытворяют аньшуйцы, но он даже был бы не против, — но вот глухой звук частых легких ударов по двери явно издавала не она. Спустя пару секунд он тянется открыть дверь, и в образовавшуюся щель втискивается ничто иное, как голова райдзю. Кошка немного потрепанного вида выскальзывает из комнаты «пьяной походкой» и плюхается посередине их троицы, выдавая громкое «мяу». — Это… я ее помню, это Шая, — говорит Аман, хмурясь и вглядываясь в магическое существо, — Откуда я тебя знаю, раюздю? — Рай-дзю! — поправляет его комок спутанной шерсти, хлопая большими белесыми глазами, — Мун рикко тат атраша… — У нас же нет ни одного переводчика? — спрашивает Виктор, присаживаясь на корточки, — Я где-то читал, что ваша кровь способна вылечить даже вырванные внутренние органы… — Мы не будем это проверять, — переводит с возмущенного шипения на людской Силлиан, останавливая иногда ужасающий научный интерес своего друга детства, — А аньшуец у нас есть, так что мы сможем более чем свободно поговорить с… Шаей. — Когда это у нас в рядах затесался аньшуец? — Виктор поднимает голову, и сквозь ледяные блики его очков видно искушенные глаза. Он отводит взгляд, театрально шевелит бровями, и затем с невинным взглядом смотрит на друга, качнув головой, — Боже, это то, о чем я думаю? — Ты много думаешь, но да… — Ты ошалел! — подрывается с колен Виктор, и он похож на бурю в этот момент, — Ты бы хоть сказал! Хочешь, я расскажу тебе, чем они опасны? — Мир опасен, так почему нельзя аньшуй… — Как минимум, они настолько же близки по родству к камню, как к человеку! — Что? — звучит двуголосый вопрос от жреца и короля. — О, если я начну обьяснять, то это берет свое начало аж со Второго Вторжения! — вскидывает руки врач, похоже, приготовившийся читать грандиозную тираду, — В кратце, аньшуйцы близки к силлинам, но если силлины управляют магией и подчиняют ее по своему желанию, то аньшуйцы в процессе эволюции слились с магией, стали ее частью, а не хозяинами! А так как весь мир был создан по творению богов, и чисто технически, каждый кирпич — это крохотная частичка их силы, то аньшуйцы правда также близки к родству, да тьфу, к тому же дереву, как к человеку. Они опасны! Они представители магических существ, а не людей, наделенных магией! — Но разве это возможно? — осторожно вклинивается Аман. — Силлины — элементальные маги, и необходимо материализовать магию для того, чтобы ее использовать. Поэтому они и создают то, что мы называем стихийной магией: всякие ветряные воронки, грозовые плети, метеоры… и лишь они знают, на что еще способна их магия. А аньшуйцы пошли другим путем, и в следствии прямого смешания с магией, они могут не материализовывать ее, а использовать в чистом грубом виде! — поясняет разницу Виктор, — И если силлины и физиологически тонкие, плавные, потому что для контроля магии нужно худощавое тело, способное именно к плетению магических заклинаний, то аньшуйцы наоборот — больше сильны физически, потому что им нужно тело, которое может впитать в себя как можно больше магии из окружающей среды… — Эм, занятно конечно, но как то замудренно, — останавливает монолог друга Силлиан. — Я понимаю, понимаю, — соглашается врач, — Это сложно обьяснить. Просто я хотел донести до твоей головы, что если силлины больше похоже на людей, то вот аньшуйцы, ввиду общей непостоянности магического баланса в мире, непредсказуемы. Они могут днями и ночам сидеть на одном месте, медитируя, а потом сорваться и устроить резню в ближайшем поселке, как взбешенные волки, и им будет совершенно плевать на остальные факторы. Поэтому все страны, исключая в некоторой степени Ардетайн, очень дружелюбны с ними. Потому что их император может вздумать одной армией явиться средь бела дня в Берн и начать животную охоту, и главное — монахи не будут против этого! Потому. Что. Они. Дикие, — рыча, чеканит Виктор, — Как эта кошка! Шая, увидев грозно указывающий палец темноволосого на себя, прижала уши, вздыбилась и что-то ответила ему на своем языке: — Вастайша рей жаот аннормак! — ее хвост громко хлестнул по каменному полу, как бич по ветру, — Шокат, шокат, — похоже, это была угроза. — Давайте сбавим градус, — примирительно поднимает ладони вверх Аман, — Если, кхм, аньшуйцы похожи на Шаю, то они более чем разумны… — Я не про способность мыслить говорил! — Виктор, успокойся! — рявкает Силлиан. — Как я могу быть спокоен, когда тебя так угораздило вляпаться! — взвизгивает его друг, — Ты хоть представляешь, на что хочешь подписаться?! С этого момента я против твоих планов, и буду активно их саботировать! — Подождите, вы как-то хотели использовать этого аньшуйца? — наконец-то доходит до Амана. — Не просто использовать, он хотел… — быстрее чем за мгновение рот Виктора оказывается зажат широкой ладонью, которая медвежьей хваткой держит его за челюсть, от чего конец фразы был превращен в сдавленное мычание. Темные глаза переметнулись на лицо Силлиана и замерли: хмурое, затемненное сдерживаемым гневом, губы сжаты в тонкую полоску, а серебристость радужки теперь стала походить на сталь меча — такая же острая. Король делает медленный, хорошо слышный вдох, затем выдох, и разжимает свои пальцы, которые оставили красноватые вмятины на скулах врача. — Давайте сделаем вид, что этого разговора не было, хорошо? — неуверенно и тихо предлагает Аман, осторожно вставая между… друзьями. — Нет, мы не будем этого делать, — отвергает Силлиан, отходя от этих двоих, вцепившись взглядом за замершую Шаю, — Просто информация преподана не в том ключе. Кис-кис, — подзывает он кошку, — Сможешь найти ее? Я бы хотел ее увидеть. Райдзю изподлобья смотрит на короля, явно униженная «кис-кисом», но согласно кивает, встает, и также неуверенными шагами направляется в коридоры. Силлиан идет следом, затем подхватывает ее, попутно получая царапину на руке, и садит мгновенно взьерошенную кошку себе на плечо. — У тебя слабый огонек и походка трактирной модели, — поясняет он, — Будь добра, просто покажи путь. Они выходят вчетвером на улицу: Виктор молчит, Аман обьясняет тому, что он остается подле короля как наблюдающий. В ответ врач строит лишь раздраженную мину. Погода встречает Силлиана сухим горячим ветром. Королевское войско разбросанно как попало, но их фактически сразу же находит Михан и лорд Морхен. — Здравствуйте, Ваше Величество, — уважительно кивает головой лорд, — Вы в добром здравии? — Абсолютно, — подтверждает Силлиан, — Как обстановка в армии? — Подавляющее большинство здорово и бездельно, — отвечает Михан с недовольным лицом, — Демонов больше не видели, как и Шеакрийских посланников… — В смысле? — хмурится король. — А, точно, ты кое-что пропустил, — поправляется вояка, — Пока тебя не было, в крепость заходили Шеакрийцы во главе Томиаса де Овемара. Он, кстати, один из инквизиторов. Был… — Был? — Как бы тебе сказать, — мнется Михан, скрещивая руки на груди. Он жует губу изнутри, пару раз качается с пятки на носок, а потом просто говорит следовать за ним. У Силлиана проходится холодок на загривке, и не зря. Как только его приводят к куче бессвязных тел, в которых едва ли мелькают человеческие черты, он все понимает. — Вы уверены, что это были Шеакрийские послы? — слишком ровным голосом спрашивает он. — Шеакрийцы, но вряд ли послы, — отвечает Морхен, — Про посольство Овемар ничего не говорил, только про священную миссию искоренения ереси и бла-бла-бла, но бляха муха, мы только что убивали демонов, какое заклание наших душ на алтарь грехов? О чем вообще могла быть речь? — Не знаю, но мне интересно иное, — хмурится Силлиан, — Откуда они знали время и место? Мне никто не сообщал о прибытии Шеакрийцев, а мой дядя сотрудничал с демоньем, так что ему тем более было незачем их приглашать даже наперед. — А может быть, как раз наперед и послал? — уточняет доселе молчавший Виктор. — Он был уверен в своих силах и хотел меня убить. Чтобы он заранее признал свое поражение? Боже, либо это было последнее видение, ниспосланное Руфеоном, что навряд ли, либо он передумал править, что еще более невероятно. — У меня есть предположение, — осторожно начинает Аман, и все присутствующие оборачиваются на него, отчего тот ежится под внимательными взглядами, — На Леонхольд нападали демоны, в руинах Морайи в Юдии тоже царствовал демон. Может, разведка? — Попробуй уличить Шеакрию в шпионаже, все то же, что девчонке ругать залезшего в ее хатку трехсот килограммового урса за то, что он слопал крынку сметаны, — угрюмо качает головой Михан. — То есть, мы в ловушке, — заканчивает общую мысль Силлиан, — Так еще и Шеакрийский инквизитор разорван на части… Не нужно быть дальновидным, чтобы понять, что это обьявление вой… Подождите! Они планировали это с самого начала! Они хотят начать войну с неокрепшей Лютерией! И сказать им то, что для победы над дядей я использовал силу демонов — проще простого! — у короля холодеет в коленях и опускаются плечи. Между пятью мужчинами громом возникает понурая тишина. Все смотрят на неаккуратную кучу трупов, к которым они вскоре могут присоединиться. — Я, конечно, не мастер политики, но могу кое-что предложить, — снова начинает Аман, — Шеакрийцы никогда не ходят по отдельности, тем более в стране, где только что была гражданская война. Возможно, у них есть шпионы, но вряд ли здесь, прямо в крепости. Можно… утилизировать трупы, а когда спросят, то сказать, что их и не видели… а еще лучше — найти корабль, на котором они прибыли, и затопить, мол, шторм, волны, все дела… — Пацан дело говорит, — одобрительно качает головой Михан, — А мои солдаты только будут рады не разглагольствовать о этих ублюдках. Кто за что, я за его поддержку. Потому что правда, Силлиан, это наш единственный выход без войны. В другом случаем — нам не поздоровится как минимум. С Шеакрией нам не тягаться. Монарх стоит в раздумиях пару минут, но затем соглашается с условием: — Мне нужно выслушать аньшуйца. — Аньшуйца? — переспрашивают Морхен и Михан. — Да, аньшуйца, — прямо говорит он, с нажимом смотря в лицо друга-вояки, — Ты знаешь о чем я, Михан, — его пальцы на мгновение касаются фетранита на груди. — Ебись оно конем… — Спасибо за поддержку, — игнорируя триумфальное словосочетание, Силлиан поворачивает взгляд на Шаю, — Можешь найти? — Кого вы ищете? — спрашивает лорд, щурясь одним глазом, — Как ваш аньшуец выглядит то. — Красные волосы и глаза, непривычный характер, отличный воин, — когда лицо Морхена начинает напоминать засохший хлеб, он добавляет, — Вы пересекались с нимей. — Нимей? Это имя такое? — в ответ Силлиан отрицательно качает головой, лорд, видно, задумывается настолько сильно, что догадывается, — А, о. Так это, я видел, как выехала на лошади пару дней назад. Фактически третьи сутки прошли, не вернулась. А я хотел ей отдать одну вещицу. — В смысле? Уехала? — переспрашивает король. — Да-да, ускакала вслед за Шеакрийцами, но ее тела мы не нашли, так что один Руфеон знает, где она сейчас. Я бы тоже с радостью покинул эту дыру, да как никак мое родовое поместье. Но она тут оставила какую-то странную железку, хрен разберешь, так помята, то ли доспех, то ли… — Вы уверены, что она не возвращалась? — вновь спрашивает Силлиан, и на душе у него неспокойно: израненная девушка с наклонностями к дракам исчезла вслед за Шеакрийским посольством, которое теперь изрублено в кашицу, а Аман, единственный выживший, ничего не помнит. Это… тревожно. — Можно поспрашивать утренних часовых, но лично я ее не видел. А просил сразу сообщить, чтобы забрала эти железки. Я б может и не обратил бы на них внимания, если бы местный кузнец с дуру не ляпнул, что они были отлиты из редкого металла и стоят свыше тридцати тысяч серебряных… — Вы… Лорд Морхен, Вы можете отвести меня к этим «железкам»? — внезапно просит Аман, — Кажется… что они мне знакомы на слуху. — Конечно, и буду рад, если вы их заберете. Мне б не хотелось влезать в долги, если она вернется, а соблазн продать их ой как велик… — Аман, останься возле меня, — попытка остановить от короля. — Ваше Величество, одна минута, прошу. Мне кажется, что я что-то вспоминаю, — хмурится жрец в пустоту, — Я бы хотел восполнить воспоминания. Меня может заместить ваш врач, господин Виктор. Правда, я ненадолго. — Это невежливо: давать обещание и тут же его не исполнять, — отрезает Силлиан. Сейчас ему меньше всего хотелось, чтобы Аман вспоминал о Мамбе… а хотя. Он же чисто технически может фрагментарно воссоздать события с Шеакрийскими послами? Тогда у него есть надежда на то, что он узнает, куда направилась девушка. — Ты считаешь меня некомпетентным даже на пару минут? — внезапно желчно выплевывает Виктор, и Силлиан оборачивается. Он извиняюще смотрит в потухшие темные глаза, но этого, похоже, недостаточно, чтобы смягчить сегодняшнюю обиду. — Совершенно нет, — отвечает король и возвращается к Аману, — Иди, и поскорее. Жрец благодарно кивает монарху, и спешит за широкой военной походкой лорда. По пути он разглядывает крепость — да, вот здесь они сражались с демонами, там главная площадь, где он укрыл выживших последним щитом… но человек, который с ним путешествовал. Путешествовала — ее нет в памяти. А сейчас, когда они беседовали про аньшуйца, которая оказалась аньшуйкой, и когда упомянули такую невероятную цену, пример которой он уже где-то слышал, появилось окрыление. Но ноги внезапно налились свинцом, и самое странное — холодок прошелся по загадочному полумесяцу… Вопросов стало больше. Похоже, он как раз хочет извиниться перед аньшуйкой, но стоит ему подумать о незнакомке, как тело тут же каменеет от неведомого ужаса. Он сделал что-то плохое? Может ли амнезия быть связана с его дэронской сущностью? Если это так, если это так… то что же он успел натворить? В мыслях появилось предположение, что потеря памяти — психологический барьер. Его разум настолько был ошарашен произошедшим, что просто предпочел выкинуть это. А он уже повидал всякого — и орды демонов, и Владык. Почему же он ничего не помнит именно о своей спутнице? Вскоре лорд привел ему к подобию склада, напоминающий своим видом настоящую свалку. Но Морхен заглянул за одну из горок, и пыхтя, вытащил оттуда две пластины: выправленная от удара когтистой лапой, верхняя едва ли держалась за нижнюю чем-то наподобие рукояти. Даже в таком виде было отчетливо заметно, как благородно сияет металл конструкции. — Не пораньтесь, — предупреждает лорд, и этим каркает. Аман, слишком резко присевший у железки и молниеносно протянувшей к ней руку, моментально ранит пальцы о первую же пробоину — железные иголочки впиваются в безымянный и средний. Одернувшись, жрец даже фактически не чувствует боли. Эта вещь более чем знакома ему. Он смотрит на нее с разных сторон, и поддавшись искушению, аккуратно сует руку внутрь, хватаясь за рукоятку. Она запачкана темной, но алой кровью, и самое странное, что изнутри. Владелец ранился при ношении… оружия. Это оружие! — эхом проносится в голове. Большая металлическая перчатка, то, что от нее осталось. Вцепившись покрепче, Аман пытается ее поднять, но не справляется с задачей — плечевые мышцы жалобно завыли под неожиданной тяжестью. Это действительно можно было использовать в качестве боевого оружия? — Так вы заберете эту штуку? — спрашивает Морхен, сверху смотря на его потуги. — Был бы рад, если дадите коня. Я вряд ли смогу нести это пешком, — жрец встает с корточек и даже не смотря на царапины, залечивает их другой рукой. — Вообще, как я понял, ваша спутница и была аньшуйкой. Никогда не видел такого лица. — Какое оно? — спрашивает Аман, и на удивленный взгляд лорда поправляется, — У меня нечто вроде амнезии. Пожалуйста, опишите ее. — Эм, я, конечно, не поэт, но попробую. Вообще, очень странная девушка: грубая, как физически, так и характером. Шрамов много, даже на лице — перебита бровь и верхняя губа. Волосы красные, прическа средней длинны, зачесана назад. Но и это даже не самое важное. Я бы сказал, что у нее глаза демона — красные, как поле битвы, а зрачки змеиные, хищные, смотрит на тебя, так и откладываешь в портки. Ой, это наверное лишнее, ладно, вы ничего не слышали. И еще — на скулах что-то вроде чешуи, тоже красной. Рептилоид какой-то, упаси господи. Если все аньшуйцы такие, при войне с ними я лучше сразу лягу в гроб и задохнусь, чем пойду на сражение с ними, — не очень складно описывает девушку вояка. — Ладно, понял, с такой внешностью человека найти более, чем легко, — кивает самому себе Аман, пытаясь представить образ, — А имя? — Не знаю, вы ее Искателем называли, но это скорее кличка вроде бандитской, нежели настоящее имя, — пожимает плечами лорд и добавляет, — Ладно, вы идите вперед, к королю, а я щас принесу вам эту железяку, и коня дам. Ваш, подозреваю, растерзан демоньем? — Да, кажется так, — подтверждает жрец, разворачиваясь. Его ноги едва ли касаются земли — он скачет к Силлиану обратно быстрее, чем сокол к добыче. А голова гудит от всех мыслей. Он разглядывал оружие, и в нем его ничего не насторожило. Значит, триггер был не на поле битвы с демонами. То, что он прибыл с Искатель сюда вместе — он чувствовал точно. Остается один логичный вариант — что то случилось на скале вместе с Шеакрийцами. Стоп. На скале? — Ее действительно нигде нет, — доносится до его ушей взволнованный голос короля, от которого уходит лучник-дозорный. Аман подлетает к нему как-то слишком рьяно и выплескивает: — Да, я точно путешествовал с аньшуйкой, и что-то произошло на скале, где были Шеакрийцы, где я и потерял память. Вы знаете ее имя? Силлиан внимательно смотрит в его лицо, и взгляд монарха становится неуютно колким. Проходит пару секунд тишины, прежде чем мужчина отвечает: — Нет. Только то, что ее называют Искателем. — Лорд Морхен рассказал мне про это, — жрец чувствует, как взбушевавшееся внутри сердца желание извиниться заливается горечью незнания, — Я бы хотел отправиться на скалу. Я вспомнил, что все произошло именно на скале. Но что именно, мне пока неизвестно… — Со скал привезли эти трупы, — кивает в сторону людской кучи Михан, — Их явно порвали демоны. Там было куча крови и ошметков мяса, сам видел. Если вы хотите услышать мое драгоценное мнение, то я бы поднял руку «за» невозвращение туда. — Но даже если мы не пойдем туда, нам все равно нужно выяснить причину смерти жрецов, — возражает Аман. — А если мы туда забредем и пополним это убийственное произведение искусства? — скептически отзывается вояка, — Будете как вишенка на торте. — Я согласен с Аманом, — внезапно вставляет свое слово Силлиан, — Мы должны понять, кто убил их. Если это будут демоны, они не только начнут кошмарить все поселения и караваны на своем пути, но и через них остальная Фетрания может как-нибудь вернуться полной армией. А если это головорезы или персональные Шеакрийские враги, мы должны также убрать их подальше от Лютерии. Разбойникам-убийцам нужен справедливый суд и предотвращение новых жертв, а если это диверсия темных братств, они могут подложить «свинью», как-нибудь послав вещание о том, что это мы расправились с делегацией. Это грозит войной. В ответ Михан строит кислую мину и отводит недовольный взгляд куда-то на разрушенные стены. — Если ты трусишь, так и скажи… — Я не трус! — огрызается волком Михан, — Ваша взяла. Но я бы послал отряды вперед, штук три по десять человек на разведку. Кто как, я не горю энтузиазмом быть растерзанным до состояния лапши. — Обещаю возвести тебе памятник, — по-дружески отзывается король и поворачивается к Аману, — Мы выдвигаемся вместе первым кортежем. Завтрашним утром. — Мы не успеем собрать отряды, Силлиан! — возмущенно напоминает командир. — Нам не нужны отряды с моим мечом, — горделиво отвечает монарх, пока Михан мгновенно бормочет про то, какой меч он имеет ввиду, — Дело не только в жрецах. Их приход мне напомнил кое-что. К нам едут делегации других стран, мне присылались письма с поздравлениями. — М, наконец-то ты приступаешь к своим прямым обязанностям, — напоминает о себе Виктор. — Да, — неохотно соглашается Силлиан, — Дело в том, что пока я ехал из Лютерана сюда, я просматривал земли. Все разрушено минувшей тиранией, а то, что стоит, в таком жалостливом состоянии, что смотреть невозможно. Я не могу показать слабость Лютерии другим королям и королевам. Думаю, что их нужно принять сразу в Форт-Рояле. Из отчетов, присылаемых дяде, сведится, что там все прелестно. — А ты уверен? — скептически отзывается Михан, — Из общих слов твоего дядьки и вся Лютерия была хороша при его то правлении. — Даже если там все окажется не так, восстановление форта обойдется дешевле и быстрее, если сравнивать с восстановлением всего остального. Да и встречать посланников гнилыми досками сразу с пристани… Все разошлись, согласившись последовать словам Силлиана. Аман, как и обещалось, следовал за королем, расставшись с ним только у дверей личных покоев. Шая ловко перепрыгнула с плеча монарха на его собственное, и запах грязной кошачьей шерсти знакомо проник в нос. Кошка отказывалась слезать, поэтому жрец оставил ее в покое, заходя в комнату, где изначально была зверюшка. Силлиан сказал, что он мог переждать ночь в ней. На кровати оказалось пара маленьких кровавых пятен, в которых осталось по несколько белых шерстинок. — Мне кажется, что у тебя была ранена челюсть, — говорит скорее сам себе Аман, стаскивая с себя котенка на небольшой прикроватный столик. Он оказался прав: на мордочке оказался шрам, залеченный, но совершенно голый, как и его собственный полумесяц. И если от отметины Райдзю веяло его собственной магией, которую он сразу распознал, то на его шраме не оказалось никаких крупиц магии. Как будто эту полосу просто выбрили, и он мог бы в это поверить, но вмятинка чрепа говорила о обратном. — Какая-то чертовщина, — Аман угрюмо качает головой. Он специально вспоминает о аньшуйке, и тело снова сковывает непонятная клетка ужаса, — Может, ты мне что-нибудь скажешь, а? Шая лениво моргает и обнюхивает подставленный полумесяц. Холодный носик щекочет голую кожу, и жрец прыскает, не выдерживая шуточной пытки. Но когда он поворачивается, чтобы услышать ответ, то сталкивается с огруглеными белесыми плошками на половину кошачьей морды и высоко поднятыми ушами, которые спустя мгновение плотно прижались к голове. Огонек лазурной лентой заметался вслед за хвостом райдзю, и она выдает набор непонятных слов, в которых явно скрыта важная информация: — Юшунь руан гмарро торра. Вастайша рей чжопхаб црота, отяццукун. Таам отяццукун, нан туум офу… — кошка спрыгивает со стола и обходит его, внимательно оглядывая. Аман снова погружается в грусть от того, что ему, возможно, прямо обьясняют непонятное, но одна глупость разделяет его от ответа. Переводчик или словарь, без разницы, лишь бы понять, что с ним случилось. Особенно нарягает взволнованный вид кошки. Тогда он предпринимает решение о другом пути: — Ты можешь мне назвать имя спутницы, которая путешествовала… с нами. Да, с нами! Ты точно некоторое время была в нашей команде, нас было трое. — Нанат, — качает головой Шая, — Туум пасман теем Ескател. — Искатель, — Шая согласно кивает, — Туум-теем… это «ты» и «ее»? — еще один кивок, — А нан и нанат? Это нечто вроде «да»? Кошка качает головой, потом смотрит на него, снова качает, произнося «нан». Так жрец приходит к выводу, что «нан» — это нет, а «нанат» близко к этому значению. — Нанат — не совсем? Примерно? — На совсэм, — неуклюже повторяет кошка. — Ты можешь говорить по человечески или только повторять за мной? — Нанат. Таам шумра суккорру вастайша сат, нан дэтремуф. Повтарат. Таам павтарят. — Значит, только повторять, — неутешительно выясняет Аман, морщась, запоминая, что «таам» — это «я». Жрец начинает перепроверять свою сумку, лишь бы отвлечься от мыслей, но его отвлекает лорд Морхен, передавший, что конь с поклажой из железных перчаток будет ждать его на восточной конюшне в четвертом стойле. Просидевший в молчании к вечеру, Аман растомашивает заснувшую Шаю, предлагает ей занимательную идею: он называет несвязные слова, которые, по его мнению, как-то могут быть связаны со спутницей, а она кивает, мол, знакомо ли оно ей. Но в ответ ему прилетает по носу лапой, благо, что без выпущенных когтей, и лишь фырчание, вновь сменившееся на сопение. В итоге, отвергнутый, Аман провел ночь в бессоннице, пытаясь погрузиться вглубь воспоминаний и найти там что-нибудь. Попробовал применить магию лечения, но это ничего не изменило. Поэтому, встретив первые лучи солнца усталой негой и потухшим от недосыпа взглядом, жрец с самого утра стоял в коридоре у покоев Силлиана, разместив Шаю в сплетенной из обрывков плаща сумочку. Да, наверное, он сейчас выглядел просто прекрасно: не поспавший, не мытый, с грязной одеждой и бывшим плащом, остатки которого покрывали теперь только плечи и локти. Через некоторое время, часам к семи утра, вышел Силлиан. Удивительно, король сразу вышел в своих бело-золотистых доспехах, что говорило о том, что проснулся он давно, но за дверь была лишь тишина. Монарх удивленно поднял брови при его виде, быстро прошелся взглядом по нему, тактично ничего на счет внешнего вида не сказал, и лишь кивнул в знак приветствия. — Ты готов? — Да, Ваше Высочество. — Отлично. Все уже готово, мы можем выдвигаться прямо сейчас. Впереди пара дней пути. Осведомив Амана, Силлиан пошел вперед — доспехи высшего качества не издавали звуков. Конечно, навряд ли эта трата денег была первостепенно нужной, но внешний вид короля — вещь настолько же важная, как и вид его королевства. Если встреча с послами пройдет успешно, то это будет отличным началом: снятие внешнеполитического карантина ничто иное, как свежий воздух среди болот. Наладится торговля, наладится и сама Лютерия — вскоре дети будут бегать среди молодых семей, свадьбы будут звенчать каждый день; столица зальется солнечным светом, и будто звезда будет сиять белизной своих величественных стен; простолюдины облачатся в хлопок, выбросив прошлые неказистые льяные тряпки в огонь домашнего камина; армия станет постоянной, а о складах не нужно будет беспокоиться, когда появятся больше кузнецов-умаров; голод покинет народ, и каждый сможет позволить себе и мясо, и рыбу, и свежие овощи. И главное — в Лютерию придет крепкий мир, и на его век мощь Шай-Солара больше не понадобится. Так видел свое будущее, и будущее королевства Силлиан в своих мечтах. И все стоило начать с красивого приема у причала и аккуратного блефа перед делегациями. Первыми прибывают аньшуйцы. Им плыть недалеко на своих быстроходных кораблях — даже не смотря на то, что их империя не развивала мореходство, личные корабли Императора могли за четыре недели пересечь океан. У Силлиана до их прибытия оставалось две недели. Что и как делать с ними — Силлиан честно не особо представлял. Страна, к которой даже Шеакрия поддерживает нейтралитет. Шеакрия, которая вполне умело вплелась в дела Берна. Это не просто так. Но было ясно — категорически нельзя было выставлять свои условия. Либо Лютерию проигнорируют, либо его поведение посчитают за оскорбление Аньшу. А вспоминая силы одной Мамбы… Грустный ком прокатился по горлу. Конечно, сейчас он стоит и думает свободно и чисто потому, что она помогла ему. Как верный рыцарь своему королю. Но верные рыцари не пропадают просто так, не сказав ни слова, не оставив записки. Оставалось думать одно — что среди тех тел будет и ее. Но он вчера лично расспросил всех, кто складывал умерших — никто не вспомнил человека, подходящее под ее описание. И то, среди всех погибших была всего одна девушка: Силлиан не узнал ее лица, но торчащие белые длинные волосы из головы явно говорили, что это не Мамба. Оставалось лишь идти на поводу у Амана, и надеяться на шанс того, что он вспомнит. Вряд ли девушка могла погибнуть — она выжила в той бойне за крепость, обойдясь одной раной на плече. Уже неизвестное событие на скалах приводило его в ужас и страх за ее жизнь. Ночью он пришел к Виктору и извинился перед ним за то затыкание рта. Друг холодно принял извинения и обещал подумать, но затем сказал, что готов снять это происшествие со счетов за один его рассказ о аньшуйцах. Недолго думая, Силлиан согласился, и теперь не знал, что делать с новой информацией. — … аньшуйцы коварны во всем. Когда я спрашивал тебя, что тебе понравилось именно в ней, ты не ответил ничего конкретного. Хотя всегда не стеснялся описывать мне это — длинные ножки, наливная грудь, невинное лицо… боже, чего ты только не говорил. В то время я думал, что твоим первым королевским указом будет создание борделя. Ладно, к чему я клоню. Если ты всегда питал уязвимость к чисто женственным дамам в платьях и к их тонкой фигуре, то резкая перемена на аньшуйку меня смутила. Правда, тогда я и не знал, каких она кровей. Ты же не можешь понять, что именно тебя в ней привлекает? Как не посмотришь, ни одного аргумента, но тебе хочется ее присутствия, прикосновений, хочется засматриваться. Необоснованная ревность к тем, кто рядом с ней, даже если это твой собственный друг. Даже если она будет молчать и отвергать тебя, тебя будет гложить мысли о ней. А знаешь почему? Я уже успел не во всех подробностях рассказать о их естестве, и дополню простым языком. Они как животные во всех смыслах. Даже в любовных. И это не о том, что в постели они горячие кошки и так дальше по списку. Все в их строении. Если не смущаясь выводить всю любовь начистоту по-научному, это во-первых потребность к размножению. У аньшуцев она работает как у животных — обостренная. Кратко, таким образом они и становятся магически сильнее с каждым поколением — они не создают новых заклинаний, не меняют тактики, они становятся сильнее оттого, что их родители с изначально высоким иммунитетом и прочим выбирают себе такую же пару. Поэтому у них общество и делится на две касты: воины и простые люди. У родителей с магическим хорошим строением не может родиться ребенок, не обладающей магией, также и наоборот… и ладно, это уже другая тема. Моя мысль в том, что симпатия, проявленная к этой аньшуйке, искусственная. Реагирует именно твое тело, и реагирует оно… как ему естественно и положено инстинктами… на сильную самку. Это все. Пожалуйста, без дальнейшего рукоприкладства… Конечно, рассказ Виктора практически вывел его из себя, но он сдержался и лишь молча вышел из комнаты, проведя остаток времени до рассвета в мыслях. Сон, после увиденного в мороке, не шел, а голова гудела от услышанных слов. Искусственно? Искусственно! В первое время его переполняла ярость, но затем он и обратил на это внимание. И подумал. Много думал. Ведь действительно — конкретных стимулов желать быть с Мамбой у него не было. Но он хотел. Хотел скользить по ее бронзовой коже, изучать вереницу светлых шрамов, следить за тем, как мышцы перекатываются по-кошачьи, как она хищно взирает на людей, как сохраняет холодное лицо в повседневности или как скалится на врага, слушать ее рокочущий голос, рассказывающий о чем-то непонятном ему, беспокоиться о том, что ее воинский характер заведет ее в ловушку, из которой она не выберется. Все это началось как-то слишком внезапно. Он прекрасно помнил их первую встречу, помнил, как с недоумением смотрел на эту женщину, как скептически «посылал в самую глушь». Силлиан долго копался в себе, пытаясь опровергнуть слова Виктора. И кажется, дошел до момента, когда его сердце впервые ёкнуло рядом с ней. — Ты действительно хочешь выкинуть наследие своего рода в озерцо? — резкий голос позади пугает его, и Шай-Солар едва ли не выскальзывает из рук в воду, как и было сказано. Он пугливо оборачивается назад и видит эту женщину, которая не стесняется называть его на «ты». Это грубо с ее стороны — похоже, увидев все обстоятельство вещей, воительница снизошла с «Вы», считая его не достойным уважительного обращения. — Не твое дело, — огрызается Силлиан, но глаз не отводит. Искатель прислонилась к одной из многочисленных елей в Загорье, и как-то слишком спокойно смотрит на то, что он собирается сделать. — Ты похож на щеночка, на которого пригавкнул борзый пёс на цепи, — хищное драконье лицо приобретает глумливый вид, а в алых глазах начинает танцевать весёлый огонек, — Я уже представляю, что о тебе скажут люди лет через двести. Желание войти в хронику как Силлиан, законный наследник, не сумевший вернуть власть, или попросту Силлиан Трусливый? — Возможно… — уже не так яростно отвечает принц, отворачиваясь от странной девушки. Удивительно, но он не мог долго выдерживать ее вольного взгляда. Терялся, не зная почему. Даже у Тадеуша стальные глаза не выглядели такими пронзительными. Меч холодно сияет у него в руках над бескрайней пропастью озера Озёрной деревни. Вода наверху кристально чистая, но внизу — лишь тьма. Так и с ним — до этих усмешек прихвостней Эрхарда, которые его ни во что не ставят, его цели и мораль были ясны. А теперь… достоин ли он кровного трона, даже если пешки в армии дяди не боятся его? Внезапно, он шеей чувствует возникший рядом жар, но прежде, чем успевает отреагировать, видит, как рука Искателя стремительно тянется к мечу. — Это не удочка. Давай я покажу нашему щенку, как бросать вещи, — разносится прямо над ухом, и Силлиан зайцем отскакивает, навострив острие Шай-Солара против девушки. Там смотрит нечитаемым взглядом на оружие пару долгих мгновений, но затем ее лицо вновь становится жалостливо-насмешливым. — Я сам решаю, что мне делать, а что нет, — скалится блондин, глубоко дыша. Теперь он опасается воительницы. Что она предпримет? Нападет? Слева? Справа? Она безоружна, стоит ли ему парировать атаку? — В твоих глазах прямо-таки читается ненависть ко мне, — тянет Искатель, наклоняя голову, словно хочет посмотреть на него под другим углом, — Но не я твоя цель, — мгновенно заскучав, девушка вальяжно присаживается на мосток, начав всматриваться в воду, от которой веет освежающим хладом. Резко возникшая тишина и ее поведение окончательно сбивают Силлиана с толку, и лишь пальцы крепче втискиваться в рукоятку. Принц несколько раз рвано вдыхает хвойный воздух, а затем его ноги сами шагают к ней. Встав за ее спиной, он может наблюдать за тем, как ее змеиный взгляд через водную гладь смотрит на него, но затем отворачивается, явно не найдя ничего интересного. Ее безразличность выбешивает. Он потомок Лютерана! Тот, кто по праву должен занимать трон столицы, и тот, кто способен призвать силы фамильного меча! Оружие, острое даже будучи сломленным, утыкается в красный загривок коротких волос. А она даже не шелохнется. Искатель продолжает наблюдать за мелкими волнушками, пробегающими по озеру, пока оружие прислонено к ее шее. Она должна чувствовать! Чувствовать смерть, что вот вот настигнет ее. — Разве тебе не страшно?! — гневно рокочет Силлиан, увеличивая нажим. Ещё одно усилие, и из-под лезвия просочится кровь. — Чего мне бояться? — выскальзывает безразлично из губ девушки. Ее глаза поднимаются, но смотрят не на него, а на другую сторону озера, по которому разгуливают утки. — Смерти! — сердце колотится ночным волком, ладони потеют. Она совершенно его не боится. Нисколечки. — Разве стоит мне бояться смерти именно сейчас? Я не вижу ничего, что могло бы меня убить. Молчание. Ветер свистит между Силлианом, мечом, и Искатель, обдувая их пробирающим до костей холодом. Дыхание принца останавливается, зрачки суживаются, и ястребом он смотрит на беззащитную шею. — Ты думаешь, что я этого не сделаю? — последнее предупреждение. — Именно, — лаконично соглашается девушка, — Ты на это не способен. — На убийство? Я убивал! Много убивал! — Когда это нужно было ради цели. Цели, которой нужно жить. Цели, от которой зависит судьба народа. Но не просто так. В этом и отличие между тобой и Эрхардом. Ветер продолжает безжалостно лизать ему лицо. Деревья шумят около них, но внезапно Силлиан не слышит этого, лишь отголоски шелеста веток где-то на периферии. Меч наливается многослойным свинцом, становится таким тяжёлым, что он едва ли может его удержать… лезвие уже фактически делает разрез, но он вцепляется в Шай-Солар изо всех сил и поднимает его, не давая оружию причинить Искатель вред. Сломанное острие утыкается в рыхлую, родную землю, но лишь немного, и падает — меч недостаточно тяжел, чтобы прорубить себе ямку. Рука застыла над уроненной вещью, и тут Силлиан делает настолько глубокий вдох, что перед глазами начинает белеть. Пока озарение накатывает на него, воительница подбирает меч. Он из последних сил скользит взглядом за ее движением, за тем, как она, протянув руку точно также, как и он минуту назад, возвешивает легенду Второго Вторжения над безымянным озером. — Просто поломанная вещь, совершенно бесполезная в моих руках. Ненужная мне, — ее пальцы играючи качают Шай-Солар, который только что щекотал ей позвонки, — Я бы выбросила это ненужное бремя, забыв о нем через неделю насовсем. Но, кажется, тут все не так просто. Колени слабеют, и он присаживается рядом заранее, чтобы не ухнуть носом в мостец. Рядом с девушкой холодный ветер теплеет, и от нее веет чем-то незнакомым, но приятным. — Зачем кузнецу шелковые ткани, а швее пяти килограммовый кусок железа? Они, не знающие, также выбросят ненужное. Но в руках мастера, или хотя бы подмастерья вещь обретает свой смысл, — отражение меча исчезает с водной глади, и фамильная ценность протянута ему, — Ты незнающий или мастер? — Я… Я не знаю… — лепечет Силлиан осипшим голосом, принимая Шай-Солар обратно в руки. Меч лёгок, как перо. Он держал его с десяти лет. — Я могу долго говорить метафорами, но время ценно, а у тебя тут жизненно важное решение, — говорит девушка также безразлично, — Но я постараюсь сказать все быстро. Эрхард никогда не сможет управлять Шай-Соларом, настоящим Шай-Соларом, не потому, что в нем нет крови Лютерана. А потому, что это меч, направленный на спасение, а не на убиение. — Только от меня зависит моя жизнь? — спрашивает принц тихо. — На жизнь меняют много факторов, но во главе всегда ты. Твое решение определяет, какой будет завтрашний день, год, или миг, — Искатель встаёт, отряхивает штаны, разворачивается и говорит напоследок: — Сейчас ты не убил меня, но подумай, что было бы, если бы это случилось. Девушка успевает фактически выйти с тропинки от рыболовного мостка обратно в деревню, прежде чем он нагоняет ее. Меч в его руках, как и положено… судьбой, и его решением. Этот разговор сильно повлиял на него. Он понял, что может быть груб, заносчив, слаб, силен, без разницы, но он не сможет тронуть невиновного лишь потому, что это выгодно или потому, что он в ярости. Этот разговор помог ему принять железную корону, вернуть столицу, отстоять Боер-Морхен. Он помог ему вновь поверить в себя и свои идолы. Мамба, она… благодаря ней исчезла тирания в Лютерии. Благодаря ей людям королевства светит будущее, полное мира. Да, он почувствовал ее жар, ее запах, именно в тот момент она подошла к нему так близко, что он мог бы уткнуться ей в шею, закрыв загривок от всех мечей на свете… Нет, Виктор не прав. Нисколечки не прав. В конце концов, да, мужчина идёт к женщине, потому что так дано природой, но он шел за ней потому, что она вернула ему жажду жизни в один минутный разговор, рискнув жизнью своей. Поэтому, он должен первым осмотреть те скалы, треклятое место, где она исчезла, выискать ее живой и здоровой, и сказать ей все, что он о ней думает, а потом растерзать ее в поцелуе, прижав к себе… Силлиан, король Лютерии шел чеканно и уверенно, ведь под доспехами грудь грел фетранит, а в его распоряжении вся страна, и он найдет Мамбу, поэтому то это его решение. И он ещё подумал о некоторых вещах. Например, об Амане. Силлиан долго анализировал свое отношение к нему. Пришел к выводу, что вел себя совершенно по-детски: да, жрец мог знать о девушке больше, ведь путешествовал с ней не один месяц. Мамба могла рассказывать ему обо всяком, что считала нужным, но Силлиан пришел к выводу, что их отношения не были особо дружескими и тёплыми. Да, может быть, Аман так не считал, потому что его глаза говорили за себя, но ведь о своем происхождении и тайне она рассказала им обоим в одно время. Да и жрец был прав насчёт желания вспомнить — в конце концов, он сделал бы тоже самое. А Силлиан, прокручивая у себя в голове тот разговор с ней у озера, пришел к выводу — Аман невиновен в его ревности, поэтому король не собирался ограничивать его действия насчёт сбора информации о ней, ведь ему тоже важно знать ее местоположение… но и помогать особо он не собирался. Боялся, что его предположения окажутся ложными. В конце концов, чувства Мамбы были пока-что сущей загадкой для Силлиана, и правда могла оказаться неожиданным поворотом событий. Чего он категорически не желал. Также он обдумал и морок, придя к выводу, что это был всего лишь кошмар. Да, он не сдержал обещание Тадеушу, но кто сказал, что он не начнет исполнять его в ближайшее время? Между переговорами можно будет организовать поминки, на которые он приедет с делегаций, неся в руках знамя Лютерии. Так и народ поймет, что их умершие семьи были не просто кормом для гражданской войны, а то, что каждая жизнь, унесенная за эти года, поспособствовала счастливому будущему королевства. Он искупит вину перед Тадеушем, но все же его тревожили слова насчет Мамбы. Конечно, он уже давно понял, что убийство для нее — дело, не требующее особых усилий, но чтобы прямо для следов из трупов… об этом, пожалуй, следовало спросить напрямую. — Лорд Морхен любезно предоставил мне скакуна, но он находится в восточной конюшне, — окликает его из мыслей Аман, — Я приведу его, пару минут, Ваше Величество. Получив ответ в виде кивка, жрец поспешил отправиться за конем. Спрося путь у местного солдата, он быстро находит стоянку, которая представляет из себя выстроенный в ряд столбы, к которым привязаны лошади. Аман осматривает животных, ища своего, и когда среди коней выделяется тот, что с поклажей, его пульс внезапно останавливается. Сам не зная почему, жрец прерывает шаг, замирает, когда видит знакомые серебристые пластины верхом на вороной спине. Жеребец стоит к нему задом, широкие бока мерно вздуваются, уши высоко подняты. Аман вглядывается в животное, которое перебирает ногами, и рыжая пыль, что вылетает из-под копыт, похожа на искры пламени. В какой-то из моментов, он, похоже, выдает себя, и жеребец поворачивает ему морду… на которой сияет яркий белый «фонарь», тянущийся от рта до лба. Страх улетучивается так же неожиданно, как и появившись, и облегчение накатывает волнами. Аман немного неуклюже подходит к коню, который тянет шею и раздувает ноздри, обнюхивая его: даже разок шлепает его губами по волосам, возможно приняв их за солому. — Здравствуй, красавец, — жрец приветствует нового знакомого, осторожно прикасаясь к бархатной черной шерсти, — Как тебя кличут? — он оглядывается, но рядом нет конюха или кого-нибудь другого, кто был бы готов ответить на этот вопрос, — Нельзя же тебе быть безымянным. Да и двойное имя будет нехорошим делом… что это тут у нас? — Аман нащупывает странный шрам на шее, которое оказывается клеймом в виде фигурного солнца, под которым выжжено имя, — Так ты Дастан. Парня вновь настораживает этот спонтанный страх. Черный конь… он успокоился, когда увидел морду с белой полосой. Сидя на жеребце прямо сейчас, Аман не испытывает никакого дискомфорта, разве что его не отпускает чувство подлости. Он никогда не боялся лошадей, ни белых, ни вороных, но этот… скорее всего, среди произошедшего на скале участвовал черный конь. Но смысл бояться коня, если опасность всегда исходит от всадника? Жрец поспешил доложить новую весть королю, который мгновенно повернулся, услышав слово «вспомнил»: — Аньшуйка ездила на черном коне, — будто нехотя выдавливает Силлиан, как-то странно всматриваясь в него, — Мы выезжаем. Постарайся рассмотреть все по пути, и не стесняйся останавливать нас, если что-то покажется тебе знакомым. — Аньшуйка? — вопрошает Аман, следую к чести по правую сторону от монарха, — Мне кажется, что она как-то связана со всем происходящим… — Она участвовала в битве за Боер Морхен, — Силлиан кивает головой на удаляющиеся стены крепости, и жрец следует за его взглядом. Серые стены безжизненно исчезают за горизонтом, молчаливые и не вечные, как показали демоны. Амана настигает грусть и усталость, и беспокойство за это место. Среди шествия царит тишина, и лишь отзвуки лошадиных копыт пробуждают жизнь в этих землях. Пепельная пустыня сменяется угольно-черными кряжами и расселинами, и каждый новый метр, пройденный по ним, заставляет юношу пригибаться все ниже, пока он откровенно не начинает горбиться. — Что-нибудь вспоминаешь? — внезапно прилетает ему практически в ухо, и жрец вздергивается, как от удара хлыста. Он отрицательно качает головой, смотря на один и тот же мрачный пейзаж из одинаковых скал. Когда Михан, ведущий их, останавливается у одного из обрывов, воин произносит: — Вот это место. Здесь мы нашли трупы. — Но здесь не видно крови, — отзывается Силлиан. — Шел дождь, когда мы уезжали. Смыло вниз, скорее всего. Аман чувствует, как взгляд короля хищно впился в его затылок, как самый влиятельный человек в королевстве ждет его ответа, но ему нечего сказать. — Я… я ощущаю темную энергию здесь, — говорит Аман, — Здесь явно были демоны. Но немного. Однако, достаточно сильные, раз остался такой след, — жрец поднимает голову к небу, девственно голубому, по которому плывут облака, — Но это все. Мне здесь неприятно находиться, но я не могу сказать, от чего именно. — Ты уверен в своем ответе? — белый благородный скакун становится перед ним, и король взирает стальными глазами на него с таким выражением лица, что Аман чувствует, как на его плечи падает тяжкий камень вины. Юноша кивает, отводя глаза в гриву Дастана, когда чувствует шевеление в сумке-плетенке. Оттуда одним ловким движением выскальзывает Шая, взбираясь по шее жеребца на голову, как живая корона. Райздю вдыхает воздух, и розовый носик мечется из одной стороны в другую. Уши направляются то в одну сторону, то в другую, выслушивая шепот ветра. — Таам митас Ескател? — мяукает белая красавица, которая, не дожидаясь ответа, перепрыгивает на голову скакуна Силлиана, отчего тот опешивает, но кошечка быстро вскакивает на плечо королю. Оттуда она пытается заглянуть внутрь доспехов, на удивление всех присутствующих, ей это практически удается, и что-то вынюхав из щели, кошка поднимает голову и смотрит на застывшего монарха. Ее хвост, вильнув по дуге, бьет кончиком по золотистому нагруднику, и после этого Шая с огромной для такого крошечного тела высоты шлепается на четыре лапы о землю. Райдзю прыгает из стороны в сторону, внюхиваясь в черный камень, пока она не находит то, что ей нужно. Путеводная нить, понятная одной ей, уводит ее с обрыва, и лишь голубой огонек, как маяк, стремительно удаляется от них. — Мы следуем за ней, — приказывает Силлиан уверенно. Потому-что лишь ему известно, что под его доспехами скрыт фетранит, который носила Мамба.