Хроники Эсдо

Искатель смотрит на него взглядом хищника, и в ответ внутри его груди также просыпается зверь. Аману стоит дюжинных сил сдерживать себя прямо сейчас: кажется, слышно, как эхом от стен проносится скрежет его зубов. Жрец вспоминает все уроки, пытаясь укротить порывы мышц кинуться к девушке в точном прыжке. Он ведь даже не знал, куда нужно бить, чтобы мгновенно умертвить человека. Сущность демона сама направляла его взгляд к шее, и у него буквально потекли бы жадные слюни, если бы не крепко сомкнутый рот. Воительница сделала зачем-то пару шагов к нему, склонила голову на бок, и всматривается долго-долго, не предпринимая попытки атаки. — Ты это контролируешь, — ее голос неестественно спокоен для такой ситуации. Аман внезапно осознает — да. Да, он контролирует. В запретных церковных книгах, что описывали естество дэронов, говорилось: «И те, кто не устоял против зова тьмы, превращались в монстров, хуже зверей. Ими управляла лишь жажда крови и расправ, и не было выхода из этой ловушки. Дэронам было открыто лишь два пути: принять яд до того, как Хаос поглотит их души, или однажды сгинуть от меча храброго воина. Возврата назад — не существует, и оборотни теряют свой разум навсегда». Но… Аман зажмурился. Вспомнил хохот счастливых детей, приятную ласку июльского солнца, пение юного ручейка, бескрайние цветочные поля, чашку чая и беседы с отцом. Картинки мелькали перед глазами: вот и первобытная дикость лесной ночи, вот раскинувшееся роскошным полотном звёздное небо, вот он плетет венок из ромашек, а вот у него в руке приютился желтоклювый соловей. Юноша прокручивает быстротекущей лентой все умиротворяющие воспоминания. Он слышит, как гулко бьётся его сердце изнутри, норовясь пробить ребра, как течет кровь по горячим венам… но затем жрец открывает глаза, в которых темнеет от упавшего давления. Его коленки трясутся, но он держится за что-то непонятное. Главное — он поднимает свои руки, и там не длинные когти, пылающие энергией Хаоса. Перед ним его обычные человеческие руки, его собственные и совершенно не демонические. После этого Аман падает в другую тьму — изнуренного сознания, в ловушку собственного тела. Напоследок он видит, как Искатель даже не сдвинулась с места — и ему мерещатся ее спокойные алые глаза. Он просыпается как-то слишком резко. Просто в один момент вздыхает настолько глубоко, что становится больно, поэтому юноша делает резкий выдох, и с тем открывает глаза. Перед ним возникает взволнованное старческое лицо, внимательно вглядывающееся в его зрачки. — С пробуждением, дитя мое, — слышится вкрадчивый шепот отца Браума, — Как твое самочувствие? — Я… я не знаю. Как там… Леонхольд? Аману приподнимают голову, и ему нужно несколько секунд, чтобы уравновесить расплывчатую картинку. В молитвенном зале собралась огромная толпа народа, настолько большая, что она занимала весь зал, как не бывало даже в празднество Нового Манамуна (1*). Люди в серых погорелых одеждах сидели на полу, потому-что скамьи переделали в операционные столы и койки для тех, кто в этом остро нуждался. Тихий неравномерный шепот разносился по помещению, прерываемый вскриками и судорожными вздохами плачущих. Туда-сюда сновали монахи, что помогали им магией. — Множество домов сгорело в этом фетранийском пламени, — объясняет ему преподобный, — Люди осталось без крова, и нашему разоренному дому предстоит долгая поправка. Но вот тебе медлить нельзя, мальчик мой… — Что случилось? — Аман пытается встать рывком, и это у него практически получается, но глаза снова подводят, как и ноги. — Торопиться не значит сиюминутно, мальчишка! — внезапно строго окликивает его старец, — Но ты уперт, как стадо баранов, и это к лучшему. На пути, что обрисовался в твоей судьбе, упорство найдет свое место, и оно отнюдь не последнее. — На каком пути? — Искатель собрала плиту. Подойди к ней. Юноша расплывчатым взглядом переводит глаза к мраморным барельефам, что как всегда стояли за ораторским пьедесталом. Они улавливают изменение в знакомом месте: теперь там ясно виднеется белая собранная плита, а перед ней стоит темный знакомый силуэт. В животе скручивается в тугой узел нутро. Перед этой девушкой была прекрасная возможность прикончить такое опасное существо, как дэрон, но она этого не сделала. Хотя должна была видеть его напряжение и жажду крови в глазах. Люди обычно не остаются спокойными после такой яркой агрессии, и поэтому подходить к ней было несколько боязно — вспоминался громкий хруст черепа абиссала. А ведь на этих демонов во времена Второго Вторжения охотились конницей с тяжеловооруженных солдатами или ловкими силлинскими магами. Она точно человек? «Настолько, насколько это возможно»… теперь эта фраза пугала его. Аман неспеша, опираясь на посох, приближается к Искатель. Там немного поворачивает лицо, он останавливается. Проходит пару секунд, прежде, чем она отводит голову вновь на плиту. Жрец принимает этот жест, как приглашение, и подходит, вставая с ней на одну линию. Голубые глаза впиваются в потрескавшуюся белую надпись, как в звезду надежды. «Свет и Тьма — две стороны одного лона жизни и смерти. Война меж ними будет длиться вечно, пока не настанет время середины. Порядок и Хаос возгорятся в человеке, кой принесет боль в этот мир. Но эти страдания, что обрушатся на земли двух планет, приведут их к равновесию: и первое знамение перемен — капля, упавшая на безжизненная равнину, будто Ковчег в руки Избранного». — Хаос и Порядок, — вышепчивает Аман. Он дэрон, дитя мира демонов, что овладел магией Первозданного Света, магии, рождённой в Акрасии. То есть… он тот человек, о котором написано в этом пророчестве? И ему суждено отыскать Ковчег? — Думаю, ты понимаешь всю ситуацию, — внезапно говорит воительница, и жрец вздрагивает, поворачиваясь к ней. Ее глаза также неотрывно устремлены в каменную надпись, — Твой наставник же уже рассказал всю тайную информацию, верно? Тогда тебе известно, что я из Тризиона. И что я ищу Ковчег. — Вы ищите его по велению лазенис Беатрис? Она правда существует? Как и само место? — Тризион находится за границей двух миров, куда невозможно попасть ни демону, ни акрасийцу. Но, моя судьба привела меня туда, всучив статус мировой мессии. Но то, что написано здесь, немного… двояко. — Про меня то… понятно, — выдавливает Аман из себя эти слова, а затем четко спрашивает, — А Вы? Вы тоже человек? Здесь не написано ни про силлина, ни про умара, ни про другую расу. Только про человеческую. — Тебе похоже очень интересно мое происхождение, — девушка отрывает драконьи глаза и вновь смотрит на него с тем же выражением, с каким глядела в ту пылающую ночь, — Я человек настолько же, насколько и ты. В противоречию заявлению Искатель о том, что разговоры даются ей с трудом, ее способности увиливать от ответа можно даже позавидовать. Жрец недовольно ухмыляется, но после убитого на глазах абиссала не решается язвить. Она получила только рану ноги, лавируя среди смертоносных титанов не из этого мира. — Но вы владеете магией, — добавляет юноша, опуская взгляд вниз, — Вы даже не перебинтовали порез? — Каждый шрам заставляет меня вспоминать прошлое. Благодарю этому я и выживаю там, где другие бы гибли. — И много у Вас шрамов? — Предостаточно. А у тебя? — Ни одного, — честно сознается Аман. — Тогда тебе будет сложно на первых порах, — Искатель наконец отворачивается от загадочной плиты, и сходит по ступеням. — На каких порах? — повышает голос жрец, вглядываясь в ее спину. — Разве не слишком много совпадений, Чудотворец? Или ты предпочтешь сидеть на месте и дальше варить чаи? — доносится ему в ответ. Искатель выходит из зала, и Аман даже не понял, когда она поняла его натуру. Потому-что да, возвращаться из года в год в Леонхольд, безразлично минуя взглядом каждый раз эту плиту, у него не выйдет. Юноша помогает некоторое время раненым, мерно опустошая внутреннее хранилище магии. На каждое беззвучное заклинание требовалось не так много маны, но когда раны появились из-за дьявольских атак, это получается не так то просто даже для него. Вглядываясь в ожоги и кровь, жрец вспоминает пережитый кошмар. Раньше, после прочтения талмута по демонологии, ему мог присниться страшный сон наподобие, но он даже не мог представить его себе в реальности. А вчера увидел его наяву, и вместо пробуждения в холодном поту пришлось бороться. После такого у него наверняка появится прядь седых волос, которая будет каждый раз напоминать о той ночи. И каждый раз он будет вспоминать, что мог бы выбрать путь, который расскажет ему ответы на вопросы. Как только он достягивает последний черный порез у женщины в летах, у него нет и капли сомнения насчёт ответа Искатель. Сложнее всего оказалось выйти за пределы церкви. Едва пройдя входные двери, ему в нос вдарил сильный запах гари, в небе все ещё витал сероватый дым, закрывая город от пекущего солнца. Он осматривал родной город издалека, и видел лишь обуглившиеся руины. Но жрец знал, что пройдет время, и Леонхольд засияет с новой силой — что в нем появится больше дорожек из слепящего белого камня, что расширится стена, рынок и жилые кварталы. Фениксу нужно было возрождаться из пепла, так почему бы ему не стать им? В конце концов, с самого начала отец Браум говорил ему о его потенциале. Настало время открыть его первые замки. Искатель он находит у кузнеца, на лице которого явная растерянность, а в руках — солидный мешок с деньгами. Мужчина неуверенно, но все же кивает девушке, и уходит вглубь пострадавшей кузни, неотрывно смотря на оплату. — Я поеду с Вами, — твердо сообщает он, подходя ближе. Его взгляд цепляется за какой-то странный чертеж, лежащий на заказном столе (2*). Даже в перевёрнутом виде жрец различает в рисунке перчатки с необычной конструкцией, но у кузнецов не берут перчаток. — Что это? — Мое будущее оружие, я надеюсь. — Не меч и не лук. Перчатки? — вопрошает юноша, замечая, как на слове «лук» девушка на мгновение хмурится, — Вы обладаете магией, это ясно. — Да. — Что это за магия, если можно узнать? — Нельзя. — Вы серьезно? — Абсолютно. — Не некромантия хотя-бы? — Нет. — Тогда смысл скрывать? — ворчит юноша, щурясь, — Если мы отправляемся в дорогу вдвоем, разве не логично узнать способности друг друга? — То, что мы идём на одном пути, не значит, что мы соратники. В конце-концов, написано про человека, а не про пару людей. — Вы очень грубы. Это обидно. — Обижайся сколько влезет, — холодно отвечает ему девушка, смотря, как из тьмы кузни выныривает ее хозяин, — Ну, сколько? — Эм… я раньше не ковал ничего подобного, но если взять в основу ваши теперешние, дня в четыре могу уложиться. Желаемого Вами сплава у меня нету, так шо могу только по-стандарту, коли устроит. — Устроит, — кивает воительница, начав снимать свои железные перчатки. Аман молча наблюдает за этим. Пожалуй, это самое необычное оружие из всех, что ему приходилось видеть. Наверное, с такой тенденцией, кто-то в мире уже даже атакует арфой или пачкой карт. Может, даже кисточкой. Пожалуй, его бы это не удивило, хотя применение на практике такого оружия едва ли было разумно. — И все же Вам придется признать, что мы в одной повозке, если верите в судьбу и пророчества. — Я ненавижу и то, и другое, — внезапно с ненавистью выплёвывает девушка, опасно сверкнув глазами, — Я возьму тебя, но не потому, что обладаю доброй душой. А потому, что вижу в тебе себя. — Во мне себя? — хмурится юноша с удивлением, — И в чем же сходство? — Тьма. У тебя есть четыре дня, чтобы попрощаться и сделать то, что обычно делают люди. На рассвете пятого жду у въездных ворот, — Искатель делает отмашку кузнецу, и уходит в направлении таверны. А Аман уже вовсю представляет себе замечательное путешествие с такой напарницей, запомнив ее слова. Тьма. Слишком распространенное определение: от самого изначального Хаоса до помутнения рассудка. И что из этого она имела ввиду? Жрец слушается ее совету, и спешит навестить все места любимого города в последний раз. Уже ясно было видно, что его новый путь заведет его от дома дальше, чем все пройденные вместе взятые. Может, дорога даже лежит через океан. В конце концов, никому не было известно, куда спрятали великие Эсдо осколки силы Руфеона, и в перспективе им теперь нужно было обшарить каждый уголок Акрасии в его поисках. Аман берет напутственные деньги у преподобного из его личного кармана, обещая вернуть, но старик лишь спокойно улыбается, явно не желая этого. Жрец закупает все необходимое на полученные две тысячи серебряников: одежду, склянки с травами, некоторые медикаменты вроде бинтов или прессованных таблет с сон-травой. Берет даже новую книгу с чистыми листами — он будет записывать сюда все свои приключения. Да, звучит очень романтизированно, но что поделать, если того делает сама душа? Наконец, собирает и продукты, отдавая большое предпочтение соли и сахару, а также сушёной колбасе и белым сухарям. И все это складывает в новую суму, которую вешает на Бланку — теперь по ее белоснежным бокам равномерно развешан груз. Огромное спасибо демонам, что они каким-то чудом обошли большую часть рынка, и не все товары превратились в труху. Под начало четвертого дня Аман отдает все время на напутственную беседу с самым дорогим человеком. Преподобный также отвлекается от важных дел, посвящая последние часы разговорам с его самым блестящим учеником. Они беседуют о многом: вспоминают его детство, уроки самоконтроля, даже затрагивают тему первой любви, на что жрец постыдно прячет глаза — к сожалению, ещё не одна девушка не смогла заставить его сердце трепетать о ней. На что старец смеётся — настоящая любовь может настигнуть и в шестнадцать, и в сорок, главное — понять, что это она. Что за этим человеком ты будешь готов пойти на верную смерть, лишь бы сберечь, и отказаться от себя самого, чтобы осчастливить. Под конец этой темы юноша напоминает своим лицом перезрелую вишню, и отец Браум все же проявляет милосердие, переводя разговор на более серьезные тона. О опасности, что кроется в мире, о новых врагах, что объявились совсем недавно. И Аман понимает в этот момент слова Искатель — ему придется получить на этом пути свой первый шрам, а возможно, и многие другие. Жрец выслушивает длинный старческий монолог о грехах людей: рабство, тирания, слепота. Ни с чем подобным юноша пока не сталкивался, если не считать той детской травли и разбойников. Но они меркли на фоне произошедшей ночи, и он отправлялся в дорогу, полную ужасов, без опыта. — Хорошо, что у тебя будет проводник, — лёгкой улыбкой добавляет преподобный, и закат танцует на его лице алыми красками. — Не самый лучший, — всё-таки язвит юноша, пока объекта обсуждения нет рядом. — Ты тоже был замкнут после первого дня выходных в свет. Эта девушка попала в Тризион, и просто так туда войти нельзя. А грубость и холодность — верные спутники воинов. Поверь, тебе ещё повезло, что это не мужчина. — Она странная, отец. — Не страннее, чем ты. В конце концов, я уверен, что вы благотворно повлияете друг на друга. Однажды она ответит на твои вопросы о себе. Ее сдерживают шрамы, большинство из которых, увы, от людей. Это ее история и оковы, и прочитав каждый из них, ты поймёшь ее. — Даже если так, она явно не горит желанием узнать меня, — огрызается жрец, но уже не с таким рвением. — А ты покажи ей, из какого теста сделан. Тебя привлекает ее история, потому-что ты провел раннюю юность в познании мира через книги и рассказы. А ее жизнь лежит через путь борьбы. Покажи ей свою храбрость, которую ты проявил, проникнув в логово разбойников. И тогда она захочет понять тебя. — Так вы знаете… — Как я не могу знать того, куда убегает мое непослушное дитя, — с улыбкой, но поучительным тоном говорит старец, — Я воспитал тебя, и знаю: если ты таскал запретные книги в свою комнату каждый вторник, то и в дом врага пойдешь супротив моих слов. — Кстати, отец. Почему Вы оставили мне тот кинжал? — задаётся вопросом юноша, вспоминая, как клал его в суму. — Мало ли что в жизни может пригодиться, — с намеком ухмыляется преподобный, который на деле обладал той ещё лисьей хитростью. Они доводят разговор к заключению крепких объятий, и Аман отсыпается эту ночь в своей комнате в последний раз. На утро он полон сил, бодр и даже в хорошем настроении — в конце-концов, ему уже приходилось иметь дело с людьми подобного характера, как у Искатель, поэтому дров то он точно не наломает. Надеялся, по крайней мере. Бланка спокойно дышит под его ногами, когда он подъезжает с рассветом к главным воротам Леонхольда. Уже издалека он видит знакомого вороного жеребца, и приближается к нему. — Итак, куда мы едем? — задаёт юноша весьма своевременный вопрос. — Капля, упавшая на безжизненную равнину, — цитирует девушка, — Это определенно о Юдии. Только он находится рядом с Артемисом, и подходит под это определение. Аман слышал о Юдии: бескрайние солнечные пустоши, поросшие соляными горками. Раньше там были цветущие равнины, и даже прекрасное королевство — Кабатия, со столицей Морайя, но король тех земель разгневал богов, что наслали засуху на пастбища. Так проклятие действует до сих пор, даже пятьсот лет спустя. И если слова на плите правдивы, то они должны развеять этот бич. Аман замечает новую одежду на Искатель: вместо черных полукожаных доспехов лёгкая ткань, защищённая в нескольких местах подвижной броней: колени, плечи, шея, и немного щиколотки, — явно от опасности перерезанных сухожилий. И то, что вокруг перчаток обратилось новое железо, сделав их более массивными — конструкция смотрелась странно, но грациозно. — Если мы едем в Юдию, нам стоит набрать воды. — Наберём. Кстати, мне тут нашептали, что у вас где-то есть целительный источник. — Вы о легерийском роднике? Да, в Закатном Перевале есть месторождение воды, которую однажды освятила Алара Легерийская — святая мученица. Но эти воды священны, и просто так их для воды брать не стоит. — Что ты знаешь о Юдии? — внезапно спрашивает Искатель. — Ну… не так много, а что? — уточняет юноша, — А большинстве своем легенды. — То-то я посмотрю, на тебе ни капли брони, — стреляет глазами по его одежде девушка, — Там ядовито все — от самой соли и червей до василисков и редких ягод. И если нам суждено так или иначе травануться, то взять из этого источника хотя бы флягу нужно. — Ну, тут тогда вынужден согласиться, — кивает жрец, — А зачем вы защитили шею и щиколотки? Не собираетесь же обмываться соком местных пустынных волчьих ягод? — Ваши разбойники перекочевали из тех краев. Там ловить уже нечего, а здесь и трава, и нажива. И вот они то, целятся в шею, а под ногами в песках ставят ловушки. — Откуда Вам это известно? В ответ ему выдаётся несколько долгое молчание. Девушка хмурится, и затем выдает: — Опыт, да и не глухая я в знании стран и из обычаев. Но что-то странное мелькает в глубине ее глаз, выдающее ложь. Однако, Аман не указывает на это — лицо девушки выглядит будто… растерянным? Конечно, с извечной маской вечного холода, но явно внутри нее что-то не сходится, и ей это не нравится. Но, по крайней мере, ее слова казались правдивыми — тогда кинжал объяснялся полностью. Яд с неизвестных земель. — Я предлагаю по пути заехать к пещере Агилиска. Ответом служит кивок головы: девушка ударяет по бокам жеребца, и тот рысцой выходит за порог ворот. Аман следует ее примеру, и оглядывается назад — задержаться бы ещё чуть-чуть. Он много раз отдалялся от родного гнезда, но сейчас его быстро удаляющиеся стены вызывали такую неведомую его сердцу тоску, что хотелось остановиться с самого начала. Помочь восстановить Леонхольд, привести его жителей в чувства, вновь услышать знакомое журчание фонтана напротив статуи льва. Но юноша стиснул зубы, и медленно отворачивал голову вперёд, растягивая болезненный момент. Но в один миг Бланка завернула за дерево, следуя за Лотсом, и его кора затмила белоснежные, но прокоптившиеся камни. В первые часы между ними воцаряется молчание. Только они как-то незаметно меняются ролями, и теперь жрец ведёт их сквозь леса и поля к пещере Агилиска. Он вслушивается в свиристель птиц и разносортное урчание жуков. В каждом месте оно разное, хотя звери абсолютно одинаковые. И даже если он ослепнет, то сможет понять, что стоит на пути к дому. На пару секунд на его лице проскальзывает грустная улыбка, но за ней следует глубокий вдох и выдох. Аман широко раскрывает глаза и поднимает голову, готовый ступить на неведомые тропы и познать новое во имя высшей цели — спасти мир. — А как Вы оказались в Тризионе? — задаётся он вопросом спустя долгое время словесной тишины. В прочем, сама Искатель не спешит отвечать, и возобновляет безмолвие. Юноша даже оборачивается, чтобы перепроверить — может, просто не расслышала? Но встречается с хмурым взглядом алых радужек. Похоже, преподобный был прав, — как, собственно, и всегда, — воительница не станет с ним болтать о такой информации. Не сейчас. — Мне просто интересно, — на всякий случай добавляет жрец, отворачиваясь, а на его лице на секунду мелькает понурая гримаса. Они продолжают путь, и ближе к часам трем дня, подходят к пещере. Даже издалека видно, как земля перед ней становится черной, безжизненной, и что вход завален многотонными камнями. Копыта лошадей звонко бьются о породу, а белая кобылица прижимает уши. Значит, и в правду проклятое место — сам он никогда лично сюда не заходил, и с упоением рассматривает первую новинку в их путешествии. Вороной жеребец проскальзывает мимо него, Искатель также оглядывает завал. Затем ее глаза следуют по направлению пещеры — необычная конструкция. Похоже, легенды правдивы, и здесь захоронился великий змей. Пещера оказывается поверхностной, если так можно ее назвать. Лотс по велению своей всадницы приближается к стене и неожиданно ловко начинает запрыгивать на уступы. Он, конечно, не вида горного козла, но уверенно ставит ноги и взбирается ввысь. — Вы куда? — Они могли попросту пробить ее сверху. Внезапная гипотеза. Как это только пришло ей на ум? Аман пробует заставить Бланку повторить трюк с восхождением к небесам, пусть и всего метров на тридцать, но лошадь отказывается. У нее нет ни широких копыт, ни спеси, ни достаточной силы в ногах. М-да, он ее атрофировал по-полной этими мерными неторопливыми походами по деревням. Ему остаётся лишь наблюдать и следовать по низу паралельно воительнице — та оглядывает внешний потолок пещеры. Вот, что значит, мустанжьий конь. Жрецу вдруг стало интересно, как же эти двое сдружились за такое короткое время. Хотя лошади, что собаки — похожи на своих владельцев. Они проходят всю пещеру и приходят к ее другой стороне аккурат под вечер. — Юдийский нож, — лаконично отзывается девушка, спрыгивая с лошади. — Ясно. Эм… время к вечеру, пора разбить бы лагерь. — Он будет здесь. — Здесь? Тут же мертвая земля! — К которой не полезут ни ночные волки, ни разбойники. Аман лишь высоко поднимает брови, но тоже спускается с седла. Через полчаса уже и лошади привязаны, и он начинает доставать сухари и колбасу — последнюю надо было бы съесть первой. В какой-то момент он отвлекается на ее сногсшибательный запах настолько, что когда поднимает голову, обнаруживает, что девушка исчезла. За ней лишь покачиваются ближайшие к черному камню кусты и осока. Юноша ничего не предпринимает, и вдруг осознает, что кроме отравленного ядами кинжала ножа не взял. В шалостливое удовольствие он откусывает вяленый сервелат прямо так, чувствуя неумолимое счастье вкусовых язычков и желудка. Но время идёт, темнеет быстро, а девушка так и не возвращается. Юноша собирается сделать ещё один укус и пройти проведать обстановку, когда Искатель возвращается. На ее плечах наперевес висит кабан смачных размеров, и на одежде кровь. Опять. — Вы вообще где его нашли… — спрашивает жрец, наблюдая за девушкой. Она уже и поохотиться успела, причем пешком и без ловушек. Гналась прямо на своих ногах? На лесных витиеватых землях фактически невозможно догнать зверя, а здесь и подавно, явно молодой и сильный хряк в расцвете сил. — Если я скажу, что в лесу, ты сильно удивишься? — в знакомом тоне доносится до него. Аман вновь делает усталое выражение лица, хотя сейчас много в этом играет естественная сонливость. Девушка режет шкуру зверя прямо перчатками, и зубы, впившиеся в колбасу, не докусывают. Юноша смотрит на какие-то звериные махинации с бренным телом животного: оказывается, у него уже нет внутренностей. Значит, и предварительно выпотрошила, чтобы хищники на запах не пришли. Под конец недолгих и нехитрых мясницких движений, от кабана в расход идёт грудина и ноги, остальное Искатель выкидывает в ближайший куст. Затем она вновь выходит в лес, гораздо быстрее возвращается с хворостом, делает «шатерок», и минут десять спустя мясо опускается над конструкцией. Аман ждёт, что воительница сейчас выдает из своих рук пламя, — кстати, похоже, она именно с магией и поохотились, — но нет. Ей либо лень делать это, либо не считает это нужным, либо таковым не обладает. Из кремня и огнива, которое выглядит достаточно недешево, высекаются искры. И вот, пламя уже жадно лижет розоватые волокна. — А если волки придут на запах… того, что осталось? — Их отпугнёт дым и люди. — Мне можно попробовать? Я никогда не ел кабаньего мяса. — Только не стошнись потом прямо передо мной. — Все настолько плохо? — уже с меньшим энтузиазмом спрашивает Аман. Нет, конечно, колбаса это хорошо, но она очень жирная, и он может получить несварение. Поэтому, лакомство уже убрано в сумку, а вот желудок с такими обстоятельствами не согласен. — Жесткое, сухое, и на вкус как орехи, — поясняет девушка, снимая прожарившуюся грудинку. Она держит ее мгновение, а затем попросту ломает. Кости с громким хрустом разделяются по полам, и у жреца дёргается глаз. Абиссал все ещё крепко сидит в его памяти, но к нему уже летит очень вежливо брошенная еда, и приходится ловить из неудобного сидячего положения. Аман это никак не комментирует, потому-что вообще мог остаться без нее. А между тем запах дымка уже сводит нос, и он вгрызается, будто не евший десять дней. И тут же морщится — очень, очень горькие орехи! По горлу мгновенно прокатывается спазм. — Это вообще угодно к употреблению?! — но ответа не следует, и в этот раз не из-за неразговорчивости Искатель. Та уже пережевывает мясо, исподлобья смотря на него. Ее глаза буквально светятся фразой: «Здесь не лучшее место для рвоты». В общем, юноша минуты три пытается загипнотизировать мясо, чтобы оно поменяло свой вкус, но данных способностей у него явно нет. Итог: он ест прямо так, решив не прибегать к сухарям — те ещё могут пригодиться в юдийских безжизненных равнинах, где все ядовито или вообще ничего нет, включая кабанов. Жрец, переборов себя, трапезничает странной недосвининой. Однако, желудок в противоречие не спешит возмущаться, и этому он рад. — Спасибо, — немного сдавленно из-за тягучести ротовых мышц благодарит он Искатель. — По тебе такого не скажешь, — девушка ложится спать прямо на камень. Ее неожиданной подушкой служит шея Лотса, которого она отвязала и каким-то волшебным способом попросила прилечь. Со стороны это выглядит странно, а в весенние апрельские ночи можно и простудиться на голой то земле, но дискомфорта девушка не испытывает. Аман кутается в свой спальный мешок, смотря на спутницу, а затем медленно засыпает под умиротворяющие песни кузнечиков. Этой ночью ему снится кошмар. Пламя бушует в Леонхольде яростнее, а сердце стучит громче. Земля под ногами дрожит, и с каждым разом всё сильнее — его нагоняют. Сзади юноша слышит воинственный крик абиссала, и он оборачивается. Жёлтые глаза на козлиной морде пронзают его. Демон раскачивает рогами, собираясь взять его на таран, и начинает двигаться в его сторону ещё быстрее. В какой-то момент Аман видит перед собой зияющую черную пасть, которая широко раскрывается, и под конец ему доносится зловонное дыхание зверя… Жрец выныривает из морока, покрытый холодным потом. Проходит несколько минут, прежде, чем он отдышался от кошмара и пришел в себя. Слепящее раннее солнышко светит ему в глаза: оно тоже жёлтое, но теплое, его свет масляно-топленый, и совершенно не похож на ярко-холодный взор демона. Аман переводит глаза в сторону Искатель: та тоже проснулась и уже хлопает Лотса по лопаткам, будя жеребца. В голове юноши один немой вопрос, который он решается задать: — Вы же понимаете, что я демон? Девушка на мгновение застывает, но затем не поворачиваясь к нему лицом, начинает что-то искать в сумке на своем коне. — Конечно. Ты дэрон, человек-оборотень. — Если Вы знаете, кто я, почему не убили? — Ты можешь это контролировать. — А если это был единственный случай, ошибка? Что, если я превращусь снова, и не смогу обуздать Хаос? — Ну, — воительница в пол оборота поворачивает к нему свое драконье лицо, на котором видна лёгкая волчья ухмылка, — Тогда и убью. — Рад вашей прямолинейности, — холодно «благодарит» жрец, а затем щурится и продолжает, — Не бояться меня конечно дело не мое, но вот насчёт Вас я не уверен. Вы сказали, что человек настолько же, насколько и я. Вы… тоже дэрон? Что имелось ввиду под словом «тьма»? Искатель снова останавливается, но на этот раз надолго. Юноша следит за тем, как легонько вздымаются ее напряжённые плечи от дыхания, и как немного дёргаются кончики ее пальцев — ровно также, как держались у него, когда он сдерживал свои демонические порывы во имя жажды убийства. Это его напрягает, и на всякий случай он медленно дотрагивается до своего посоха. И не зря: девушка оборачивается к нему полностью, всем своим поджарым телом, и вдруг перемещается также быстро, словно движение глаза. Аман немедленно плетет заклинание щита, перед тем, как воительница возникает прямо перед его носом. За ее спиной исчезает необычное колебание воздуха, и испаряется лёгкий белый силуэт, похожий на ее собственный. Но что странно — она сидит перед ним на корточках, с подозрительной точностью остановившись прямо перед магическим заклинанием, которое только-только начинало создаваться. Аман смотрит на нее, так и не встав с походного лежака, и в эти секунды он полностью сосредоточен на ней. — Ты знаешь, кто ты? — задаёт она встречный вопрос, ответно вглядываясь в него. — Конечно, — щурится жрец, готовый создать атакующие шарики. По крайней мере ее можно будет ослепить. — Тогда расскажи мне. — Мне незачем рассказать это Вам. Это моя личная жизнь. — Зачем тогда ты лезешь в мою? — Хочу удостовериться и быть уверенным. — А ты действительно уверен в том, кто ты? Или не хочешь объяснить мне этого, потому-что сам не знаешь своей природы? — Я знаю, кто я, — по-железному чеканит юноша ровным голосом. — Тогда почему задаешь мне вопрос о твоём убийстве, исходя из предложения «а если я не сдержусь»? Ты ведь в таком случае должен прекрасно знать свои возможности, если понимаешь себя. Что-то не сходится, не так ли? — Искатель самодовольно ухмыляется на его молчание. Аман не торопится с ответом. Ведь… действительно. Он мог рассказать о своём человеческом прошлом, о своих предпочтениях и вкусах, о том, что ему противно и любо. Но дэрона он совсем не знал. А ведь эта сторона его лица — все же его собственная. — О, в твоих глазах проблеск умственных способностей, — девушка явно желает продолжить предложение, но жрец снимает щит, убирая разделяющее их препятствие, — По-видимому, очень скудных… — Вы тоже не знаете, кто Вы? — контратакующий вопрос, и судя по змеиным зрачкам, которые сузились на доли миллиметров, он попал в точку. — Ты прав. Конечно, я знаю свою темную сторону лучше, чем ты. Ты был так удивлен тому, что обнаружил способность сохранять разум в форме демона, что явно говорит о твоём первом перевоплощении. По крайней мере, осознанном. Мое альтер-эго несколько сложнее по своему устройству, чем дэрон. Но при желании можешь считать меня… разоборотнем другой породы. — Это связано с Вашей магией? Той, которой Вы убили абиссала. — Нет. Или же ровно настолько, насколько связана твоя мана с природой Хаоса. — Как Вы так хорошо читаете людей? — Мне пришлось повстречать многих, с разных континентов, народов и рас… — Дэронов в том числе? — Спрашиваешь в приступе ревности за первое место в моем новом каталоге списка? — колюще язвит Искатель, и она наконец встает, и как ни в чем не бывало идёт к своему жеребцу. — Нет. Просто мне интересно слушать и спрашивать, — Аман также поднимается с земли и начинает складывать свои вещи, чувствуя, как не утихает бегающий по спине холодок. Они двигаются дальше, опять в молчании, и в этот раз сам Аман уже не спешит разбавлять путь разговорами. Он опять ведущий, и направляет их к источнику Алары. В его голове созрел последний тест насчёт Искатель. Лошади остановились к полудню у небольшого журчащего ручейка, у которого был странный путь: он возникал в земле из неоткуда, тек пару метров, и точно также уходил неизвестно куда под глубь. Со временем он уже пробил себе ямку, в которую можно было бы опустить ногу по голень. Прозрачная вода веяла хладом и почему-то мятой. Аман, слезая с Бланки, смотрит, как девушка скептически оглядывает «лужицу», но затем тянется к сумке на Лотсе и достает оттуда флягу. Жрец набирает воду первым — как только он опускает пальцы в ручеек, то видит, как заживают в мгновение все его старые царапины и мозоли. Это конечно интересно, но он исподтишка наблюдает за Искатель. Если она «разоборотень», — что значило, что она поборола тьму «своей породы» и стала человеком, — то объяснялась и ее внешность. Вряд ли она ликан, потому что у волколаков нет чешуи, только звериная шерсть. Может быть, нага? Но наги как таковые уже не оборотни, а вид, сохранявший свою форму. В общем, гадать можно было долго, и вряд ли он достигнет верного ответа самостоятельно. Но что его интересовало прямо сейчас, так это реакция источника на ее кожу. Отец Браум сказал, что в ней виден не только Тризион, но и Фетрания — и с в последнем Аман хотел убедиться, что она просто была рядом с чем-то демоническим, а не являлась демоном. Можно было обмануть их глаза, обойти простое плетение щита, но святая вода этому не поддается. Искатель опускает руку в воду источника, и… просто наполняет свою флягу, — на ней выгравирован странный символ. Также, как и он, она ждёт, а затем закупоривает ее пробкой и идёт обратно взбираться на коня. Аман в двояких чувствах: то ли упал камень с души, то ли стал ещё тяжелее. Ясно стало то, что она не демон. Но теперь перед ним открывался простор тысячи догадок о ее акрасийском происхождении. Может быть, она связана с силлинами? Но уши не острые, не длинные, да и в пророчестве гласится о человеке… Либо там говорится именно о нем, либо дело окончательно заворачивало в тупик. В таком случае, ему оставалось лишь как-то выпытать из спутницы ответ. В этот раз Искатель идёт вперёди. Теперь путь прямо лежал к пограничью. Девушка, как уже свыклось, молчала, и жрец тоже молчал. Сзади он лишь наблюдал за тем, как она иногда поворачивает голову, улавливая звуки в кустах. Но их никто не преследовал — похоже, после смерти главаря, Черная Корона ещё долго будет собирать свои силы. Кстати… — Бандитов мы вряд ли встретим. — Почему это? — переспрашивает воительница, — Пару дней назад у его придорожья на нас напало два отряда, что мешает ещё одному затаиться здесь? — Их главарь мертв. — Откуда тебе это известно? — девушка оборачивается к нему лицом с прищуром хищных глаз. — Прямо перед нападением демонов я отправился в Руфенитовые копи. Преподобный отец навёл мысли, что яд на этот ноже могли нанести там: монах Аскепий, что поборол Агилиска, по преданиям отнес часть клыков в те пещеры. Ну, я и помчался туда, забрался в из логово. А там… А там объявился Кармиан, и высосал души из всех присутствующих, включая их главаря. — Какие однако интересные подробности. Кто такой Кармиан? — Так Вы не знаете его? Это тот сиреневокожий демон в странной одежде. — С чего ты взял, что мы знакомы с ним? — Просто, — легко пожал плечами Аман, — Вы так замерли друг напротив друга, будто у вас двоих была длинная история. — Нет. Я никогда его не встречала, — пониженным голосом, ставшим похожим на утробное рычание, отрезала Искатель, — Я остановилась, потому-что почувствовала в нем силу, превосходящую даже… не важно кого. В общем, я просто насторожилась. — А почему остановился он? — продолжает спрашивать юноша. — Неважно. Воу-воу. Это звучало очень агрессивно и недоброжелательно. Ее голос сейчас был, что острие меча, вынырнувшее из ножен. Аман понял, что явно переходит какую-то опасную границу, и решил замолчать. Но спустя минуту он слышит глубокий усталый выдох, девушка на пару секунд понуро склоняет голову, но затем распрямляет плечи и неожиданно продолжает разговор сама, правда, не с той темы. — Ты пошел один к Черной Короне? — Не считая Бланки. — И сунулся головой в капкан? — Да?.. Воительница снова оборачивается к нему, но на этот раз взгляд оценивающий. Видно, хочет удостовериться и прикинуть факты, которые говорят о том, что он не лжет. — Это мне уже нравится больше, чем бесконечное сидение за молитвами. — Спа… — И гораздо больше не нравится. — Почему же? — Ты мог подохнуть собачьей смертью. — Вас беспокоит мое благополучие? — Со мной немногие соглашаются провести времени больше, чем двадцать минут, и уж тем более ещё реже идут со мной, незнамо какой, в далёкое не знаю куда. И ещё меньше шанс того, что этот спутник окажется весьма полезным лекарем, а уж тем более с магией. — Это звучит как похвала. — Отнюдь, это далеко не добрые слова. По крайней мере, ты должен помнить, что я могу в любой момент убить тебя. — Меня-дэрона, — поправляет осторожно Аман. — М-м-м-м. — Мне не нравится этот звук. — А мне не нравятся лишние вопросы. И необдуманные действия. — То есть решение сражаться со стаей абиссалов было абсолютно трезвым? — скептически язвит Аман своей потенциальной убийце после слов «мне не по душе расспросы». — Я знаю свои возможности, возможности моих сил. И у меня были мишени для отработки навыков и их совершенствования. — Соломенное пугало? — Живая трехголовая гидра. Аман притихает. Гидры? Он видел их на картинках в книгах, опять же. Золотистые чешуйчатые монстры со змеиными ядовитыми клыками, а средняя голова могла изрыгать огонь. И эти животные редки в Акрасии, и используются как опасные военные животные, либо для медицинских нужд: яд во благо, — или не очень, — а их мышцы обладают поразительной регенерацией, стягиваясь за минуты. — Позволите ли узнать… — О, нет, не позволю, — летит на опережение очевидного вопроса. — Если Вы так не любите говорить, почему продолжаете отвечать? Удивительно и совершенно непредсказуемо, но в ответ на этот вопрос оказывается молчание. Аман чувствует себя как-то незаметно и очень ловко обсмеянным, и если бы у него были звериные уши, то он бы прижал их к голове в знак недовольства. Он готов даже пробурчать пару нелестных слов, — чего делал пять раз в жизни! — но сдерживается, как приличный ученик церкви. Жрец принимает участие в игре и тоже начинает молчать, но даже так ему кажется, что над ним издеваются, потому-что у Искатель это получается как-то лучше, — такое вообще возможно? — и она начала эту эстафету первой. В знак непокорности юноша продлевает тишину до вечера, но даже сейчас нет ни слова! Это начинает подбешивать, и он с колким прищуром смотрит, как Искатель в совершенном спокойствии угрызает пойманную перепёлку. Как вообще возможно поймать птицу без лука? Под конец тяжёлого дня юноша просто машет рукой на все это, и ложится спать. В молчании. Хотя сова где-то истошно орет в глубине леса, и то уже полегче. Тишина затягивается на подольше, чем рассчитывал Аман. Он иногда выдает дежурные фразы вроде «вечереет», «впереди ручей» и так далее, но на этом все диалоги заканчиваются. А между тем с каждым пройденным днём, — чье число состояло одиннадцать суток, — они все ближе и ближе подходили к границе Артемиса, пока однажды не встретили бело-алый столб. Искатель даже не сбавила шага Лотса, а вот юноша остановился. Сейчас перед ним та тонкая грань государств, о которых рассказывалось в книгах. Позади тихие знакомые деревеньки, поля из драконьего зева, дом. Аман оглянулся в последний раз. Неужели из-за пары предложений он вынужден покинуть место, где чувствовал себя нужным, где вокруг расцветал уют? В конце концов, пока копыто Бланки не зашло за пограничный столб, ещё не поздно вернуться назад, в церковь, извиниться перед отцом Браумом за слабость, и признать поражение. Но в голове вспыхнул демонический огонь — что значило бы смирение тогда? Проклятие тьмы испепелило бы Леонхольд, пожирало бы город до самых первых камней, обгладало бы кости жителей, а затем отправилось на охоту дальше. Но именно благодаря бою они смогли защититься, и теперь Аман понимал, что следующий шаг — борьба за сам мир. Беда никогда не приходит одна, и если фетранийцы объявились в его родном городе, где расположена школа жрецов, то что тогда происходит в остальной Акрасии? Он бьёт Бланку по бокам, нагоняя Искатель. Впереди, если не лгут легенды, распологались пески. Прошел ещё день, словно он канул в забытие. Поля постепенно ссыхали по пути, трава становилась ниже, пока они не вышли на голую землю, которая также с течением шагов лошадей сменилась на твердую желтоватую почву. Солнце здесь начинало нещадно припекать голову, от чего пришлось накинуть капюшон плаща. Воздух тяжелел, в нем витали песчинки, и вот перед ними раскрыла свое лоно Юдия: многовековая соль хрустнула под подковами, ознаменовав их прибытие. Пустынные песни сухого ветра безмолвно колыхали мертвые кустарнички, из окаменевшей земли поднимались ввысь камни, покрытые прозрачно-белым золотом (*3), и под ногами иногда пробегала мелкая ящерка. Аману жутко захотелось пить прямо сейчас, и он глотнул, поборов желание присосаться к фляге. В какой-то момент Искатель чуть подняла голову и принюхалась, фактически по-лисьи или по-собачьи. Глаза ее сощурились не по-доброму. — Запах крови. Впереди. Кони рысцой скакали по юдийским каньонам, оставляя за собой след из пыли. Аман тревожно оглядывался. И в правду было похоже, что эта земля проклята. Затем он услышал, как жеребец впереди все же перешёл на галоп, и черный мустанг со всадницей устремились куда-то вперёд, где возвышались груды камней, и если бы можно было посмотреть с высоты птицы, то это можно было бы даже обозвать некой поляной с отнюдь не нежными цветами. Бланка поспешила за Лотсом. Жрец увидел, как пара резко завернула за один из бесконечных камней, и до него донёсся истошный вопль. Юноша вдарил кобылицу по бокам — без драки там явно не обошлось. Глаза уловили капли крови на песке — маленькие, словно от небольшой колотой раны. Обычный человек никогда бы не смог почуять их запах… Когда его лошадь также завернула за камни, все уже было закончено. На земле валялись трупы в смутно знакомых одеяниях. Их можно было бы обозвать членами Черной Короны, но эти выглядели гораздо более убожественно: никаких кожаных доспехов, только грязно-серые тряпки, превратившиеся в лохмотья, а один из очевидно разбойников упал так, что было видно — при жизни он, кхм, не особо часто убирал свои нечистоты из… штанов. Вдруг послышался ещё стон, и Аман напрягся. Искатель, так и не спешившись, стояла над какой-то конструкцией из странного материала, напоминавшего дерево. Бланка приблизилась, и о боже, это были самые настоящие пленники. Жрец незамедлительно слез с седла и прильнул к хрупкой клетке. Ее можно было бы сломать в двадцать минут при хороших силах и болевом пороге, но эти люди… были видны следы кнута на их спинах. Они даже не были одеты, не считая похожих лохмотьев на бедрах. Изнеможенные девушки не прикрывали грудь руками, они просто валялись в глубине своей темницы, как брошенные куклы. А у мужчин были перерезаны ноги — не сухожилия, но встать с такой раной невозможно. Один из шести пленников расплывчатым взглядом посмотрел на них, но глядел будто в пустоту. Они сломлены, псы на привязи. Искатель подводит Лотса боком, цепляется окровавленной рукой за дверь клетки, и вдавив по бокам своего коня, попросту вырывает ее. Аман тут же бросается на помощь, слыша за спиной упавшие доски. Его губы шепчут безмолвные слова, и из рук привычно вытекает струйка Первозданного Света — она тянется к каждой из ран на телах несчастных. Жрец тщательно следит за каждым золотисто-белым потоком. Он не знает, сколько проходит времени, прежде чем он первично стягивает плоть до состояния шрама. Для косметического лечения вряд ли сейчас есть время. Аман подходит к смотревшему на них мужчине, и пытается поговорить с ним. — Кто Вы? Как самочувствие? Вы хотите пить, есть? Мы вытащим вас всех отсюда, — после ухода боли в темных глазах исхудалого скелета виднеется проблеск жизни, и потрескавшиеся губы тихо выдают: — На север… езжайте на север… дом… Шестеро человек в придачу со всадникам на двух лошадях не поместятся. — Я посторожу их. Возьми его с собой, — кивает Искатель, и ее голос ровен и холоден. Неужели ее сердце не дрогнуло при виде этих мучеников? Пожалуй, за нее ответит кровь на перчатках. Аман все ещё не понимал, хотя за время молчания обдумывал много раз — действительно можно просто брать и отбирать жизни? Каково это? Страшно? Легко? Приносит ли удовольствие? Спросить саму девушку он не решался. Боялся услышать ее мнение насчёт этого. Юноша садит мужчину на перед седла, а сам остается фактически на гладких боках Бланки. — Указывайте путь, если можете. Бедолага вскидывает руку, но его мышцы так ослабли, что он кладет ее на голову кобылы. Лошадь удивлённо и чуть возмущённо расставляет уши, но начинает покорно идти вперёд. Иногда исхудавший меняет положение кисти, и Аман поворачивает животное в ту сторону. Жрец даже умудряется напоить мужчину, но когда забирает флягу назад, то со страхом ощущает ее лёгкость. Заглянув внутрь, юноша понимает, что осталось совсем немного — чисто на смочить губы, что он и делает. Проходит часа два, как кажется Аману. Тиранизирующее солнце мешает не только им двоим, но и самой Бланке — у нее изо рта начинает капать слюна. Об этом он не подумал — лошади нужно литров шесть в день, но где их взять на пустынных равнинах под палящими лучами звёздного ока? Тяжесть рухнула на сердце, но в этот момент жрец замечает впереди лёгкий столбец дыма. Люди. Уже не важно какие. За такое короткое время в юдийских пустынях он уже был готов продать что-нибудь за воду. Они приближаются, и в плывущих очертаниях можно разглядеть высокий забор поселения, а также часовых, которые вскидывают луки при их виде, и секунду спустя перед Бланкой приземляется предупредительная стрела с зелёным оперением. — Скажи… что ты… от Юджина… с Юджином… — Я с Юджином, и пришел с миром! — выкрикивает юноша, — Он очень ослаб, а позади есть ещё пятеро ваших людей! Двое сторожевых подходят к ним, и в их руках изогнутое оружие, похожее на серп — хопеш (4*). Один удар, и тебе не сносить головы. Мужчина, обмотанный в белые льяные ткани, с недобрым взглядом подходит к нему, а затем заглядывает в лицо предполагаемого Юджина. Его глаза округляются. — Брат! — вскрикивает воин и спешит снять с седла члена своей семьи. — Осторожно! Я залечил его раны, но боль все ещё может присутствовать, — предупреждает Аман, и сторожевой останавливается. Он проводит пальцами по шрамам на спине своего брата. — Да благословит тебя сокол, каруджи. Ты говоришь, есть ещё пятеро? — Один мужчина и четыре женщины. К югу. Я могу сопроводить. — Сколько ты прошел? — Километров пятнадцать? — Тогда мы знаем, где это, — с злостью выплёвывает юдиец, вскидывая брата на плечи, — Мы перережим глотки Черной перчатке! Мы заставим их страдать! Скормим потроха базилескам… — Стойте, стойте, они уже убиты! — глаза мужчины выглядят удивлёнными, — Пленников охраняет одна девушка на черном коне. Не трогайте ее, она со мной. И… метров за триста до места крикните, что от Чудотворца. — Зачем? — Она несколько агрессивна к незнакомым людям и может убить. Просто представьтесь так, и все будет в порядке. Главное — не указывайте на нее клинком. — Хорошо, каруджи. А в знак благодарности позволь пригласить тебя в нашу деревню. Амана проводят внутрь убежища. Его встречают молчаливыми взглядами, и лишь дети раскрывают рты. Никогда не видели путников с других земель? Хотя, кто хотел бы соваться в эти иссушённые земли… — Хей, ты, каруджи, — внезапно обращается к нему девочка-подросток. Ее платье украшено разноцветными бусами, а из головы торчат перья, что вплетены в многочисленные косы, — Я Сабина, шаманка-цахик Радмы-Джами. Ветра уже нашептали мне ваш разговор с Гергелом. Наше племя благодарит тебя. — Я всегда рад помочь людям, — приветливо отвечает Аман, боясь, что может случайно нарушить какое-то правило общения с юдийцами. И вставал вопрос, что это за слово «каруджи». — Отряд карморо прибудет к вечеру. Ты голоден? — Да, и страстно хочу выпить воды. Девчушка хихикает, и прыскает в ладонь. У нее гетерохромия: чисто-голубой и кошачий жёлтый. Странно. — Воды он захотел. У нас ее не водится. Мы пьем соки кактусов. Иди за мной, каруджи, — девочка вприпрыжку направляется в глубь поселения. Всюду стоят шатры из желтых шкур, снуют люди в длинных одеждах, которые с интересом проглядывают на их пару, но не решаются заговорить. Похоже, Сабина здесь одна из главных, раз шаманка. А в книгах было написано, что юдийцы крайне релегиозны, и что колдуны у них в величайшем почете. Юная «цахик» заводит его в один из шатров, в самый нарядный. Внутри оказывается спасительно холодно. — Чего ты животное не заводишь? — интерисуется Сабина, начав бегать от сундука к сундуку. — А разве можно заводить лошадь в дом? Я просто не знаю ваших обычаев… — Так это лошадь?! — внезапно останавливается девочка. Она смотрит на Бланку пару вдумчивых мгновений, а затем хмурится, — Я думала, у них рога на носу. Ладно, — отмахивается она и протягивает ему миску с похлебкой, от которой тянет чем-то пряным, — Заводи ее, а если дашь погладить, то ещё дам поесть. Данный… суп, если его можно таковым назвать, на вкус практически весь сделан из соли. Во-первых, он не жидкий, а скорее напоминает некий недозастывший холодец, во-вторых, в нем плавает что-то, похожее на скисшие огурцы, а в-третьих, очень много приправ. Аман улыбается сквозь боль, и разрешает погладить Бланку просто так. Сабина протягивает ему чашку «с водой» и мчится «пожмякать эти белые шкурки». Юноша заглядывает в кружку: что-то мутное, а на вкус… эта та самая клейкая основа супа, и похоже, сок кактуса. Просто прелесть. Ему даже захотелось глотнуть из фляги, в которой вода из источника Алары, но это чистое богохульство. — Как тебе наш суп, каруджи? — спрашивает шаманка, пропуская сквозь пальцы гриву лошади. Перед кобылой стоит корытце, в котором тоже плавает сок кактуса. Впервые жрец видит на ее морде состояние глубокого размышления и философии. — Прекрасный. — Это «Посоле». Ритуальный суп. — В каком смысле ритуальный?.. — А дело в том, что выпив его, ты становишься ближе к духам ветра! — девочка показательно поднимает палец вверх, словно открыв ему величайшую из мудростей, — И теряешь способность к деторождению. Аман, таки решивший ещё раз отпить клейкой массы, выплёвывает ее. Его глаза полны шока, и он уже мгновенно тянет ладонь в рот, чтобы вытошниться. — Аха-хах, все как говорила Радма-Джами! — весело смеётся девочка, — Не суй руку в рот, она грязная. Это не Посоле. Посоле только шаманам дают перед ритуалом звездочетия. Это просто суп из мурмулона. Аман никогда не был на стороне насилия, тем более над слабыми и беззащитными, и уж тем более над детьми, на сейчас у него внутри сердца возгорелось жуткое желание вздернуть Сабину за волосы. Кто ж так шутит?! — Ты не сердись, каруджи. Просто к нам редко заходят такие, как ты. Неимоверный соблазн пошутить над вами. — Что такое каруджи? — Это по-нашему «чужеземец». А вообще, это слово священно… — Сабина чешет подбородок, будто раздумывая, рассказывать ему что-то или нет, хотя ее пылающие глаза говорят сами за себя, — В древнем пророчестве ветров гласит, что однажды придет в эти земли каруджи, что избавит Юдию от проклятия. — Когда на пески упадет капля дождя? — Откуда ты это знаешь?! — шаманка одновременно пытается широко раскрыть глаза от удивления и сщуриться в подозрительной гримасе. Ее разноцветные радужки сияют чисто детским любопытством. — Мы с Искатель пришли из Леонхольда. Там… там мы прочли плиту с пророчеством, которое направило нас в «иссушенные земли», которые расцветут, когда на них упадет первая капля дождя. Мы сразу же подумали о Юдии. — А в какой стороне ваш Леонхольд? — подозрительно спрашивает девочка. — На юге. Глазенки Сабины таки раскрываются широко. Она хлопает ими, как котенок, который впервые получил по носу. Она рассматривает его одежды, лицо. — Если бы только Радма-Джами была здесь! — убиенно вскидывает она ручонки, — В песнях ветра говорится о каруджи, пришедшего с юга! — А где Радма-Джами сейчас? — Она отправилась два дня назад в ночь к лагерям Черной перчатки, чтобы навести порчу синей солью, но так и не вернулась! Мы боимся, что ее схватили и пытают, или что на нее напал каменный голем… но мы и так слабы, боимся выходить из деревни. Бандитов очень много, они кровожадны и беспощадны… и продают пленников в рабство, или требуют выкупы. А что у нас из ценного — обрядная соль да клыки базилесков. А им хочется золота. Не водится у нас ни золота, ни серебра, у кого-то в наследство разве что пару медяков и… и… и все-е-е-е… Сабина резко решила разрыдаться. Видно, юдийцам совсем плохо живется. Аман торопливо приземлился рядом с девочкой, взял ее трясущуюся ладошку и положил на морду Бланке. Кобыла смешно вздыбила ноздри, обнюхивая ее теплые пальчики, и свела глаза в кучу, пытаясь разглядеть их. Легкая улыбка проскользнула на побледневших губешках, но затем они снова задрожали. — Мы спасем и вас, и Радму-Джами, обещаю, — успокаивающе шепчет юноша, — И дождь прольется на вашу землю, такой, прямо как из ведра! Целый ливень! — А это… как? — Эм… это как если насыпать в ведро песка и затем перевернуть ее вверх дном. Вот так же польется дождь, много-много будет. — А ты не врешь? — Честно-честно не вру. Слово каруджи. — В некоторых временах к нам уже приходили каруджи, но они обманывали и оказывались не теми! — Сабина возмущенно бьет кулачком по его плечу, — Не верю, принеси другую клятву! Поклянись перед ветром! Если ты солжешь, то он так разбушуется, что оторвет тебе руки и ноги и растаскает твои кости по всей соляной пустыне! Тогда я поверю. — Хорошо, клянусь перед ветром, что мы с Искатель спасем народ Юдии от проклятия и прольем дождь… — с нервной улыбкой говорит жрец. Вот, наслал же на свою голову… разбросаться по всей пустыне. Сабина успокаивается и начинает ему рассказывать то, что знает из рассказов Радмы-Джами, которая слушала их от своей наставницы, которая… в общем, это оказывается очень древнее словесное предсказание, которую народы Юдии хранили, как зеницу ока. В старые времена, когда только-только закончилось Второе Вторжение, вместо выжженных пустынь и беспощадного солнца здесь распологалось прекрасное королевство — Кабатия. Высокие пальмы, лазурные реки, благоухающие цветы, шелестящие камыши. Дикие диковинные звери, вроде пятнистых леопардов, белых тигров и тонконогих антилоп, а также крокодилов, — которые стали предками базилесков, — свободно гуляли в широколистных папоротниках. Это была страна-утопия, в которой правила семья благородного воина. Кассий Первый, близкий друг короля Лютерана — одного из великих Эсдо и первого короля Лютерии, и его жена Кизара, чья красота по легендам затмевала лунный свет. Лютеран настолько доверял своему товарищу, что подарил один из двух ключей, который открывал двери к колыбели его части Ковчега. И все было бы хорошо, если бы не простота человеческой души. Кассий был храбр, отважен, но горд. Он не смог долго терпеть величия Лютерана после совершенного им подвига. В его глазах он поблек, стал смехотворной тенью, и тогда король мирной страны пошел на свои меры. Он обратился в темной магии, призвал духов недавно побежденных демонов, и согласился даровать им новый шанс в обмен на то, что они сделают его легендой, которая будет почитаться больше, чем сага об Эсдо. Но фетранийцы были коварны, и конечно же не собирались проводить честную сделку. От громадной ошибки и новой катастрофы спасла королева — в ее зеркале, которое передавалось женщинам ее рода из поколение к поколению, скрывалась тайная сила: его создателем был один из народов лазенисов, и в его глади сверкала магия Света. Кизара Луноликая пожертвовала собой, закрыв печать Силы, — так назывался ключ, — от изменившихся рук мужа. Он стал походить на зверя, дикого и необузданного, лохматого, с выпирающими клыками. Ее кровь, прокаженная силой демонов, брызнула на печать, осквернив ее. И был бы конец, если бы королева не отразила бы свет солнца через свое магическое зеркало прямо в лицо мужа. Он ослеп, а духи фетранийцеа внутри него завизжали от боли и застряли в его теле. Так Кизара отдала свою жизнь, чтобы спасти жизни многих других, но ключ… в нем таилась сила Первозданного Света, которая немедленно отреагировала на Хаос: печать вспыхнула, и волны магии прокатились по Юдии, испепеляя все вокруг. Именно так некогда благоухающие края стали выженной пустыней, над которой на протяжении пяти веков не шел дождь. Сабина говорит, что по сказаниям, Кассий все ещё жив, и именно из-за него проклятие продолжает действовать. Его дворец утоплен в воде, которую нельзя ни выпить, ни сполоснуть руки — мясо начинает шипеть и плавиться, как и любой другой предмет. И лишь благословенная капля, что упадет с неба благодаря избранному каруджи, который придет с юга, смоет это гибельное море, открыв путь к древнему дворцу короля. — Вот такое у нас пророчество, — заканчивает Сабина, когда слышит за пределами шатра шум, — Похоже, привезли пленников, о которых ты говорил, каруджи. — Я Аман. — Хорошо, Кар-Ман, — девочка показывает язык и выбегает из шатра на улицу. Жрец следует за ней. И в правду, вокруг похищенных столпились люди, — похоже их семьи, — и Искатель стоит на знакомом коне, подозрительно оглядывая собравшихся. Некоторые из них отвечают ей точно таким же взглядом. — Это ты спутница Кар-Мана? — вскрикивает шаманка, совсем близко подобравшись к девушке. Та стреляет на нее хищным взором, но девочке видно совсем не страшно. Они пару секунд рассматривают лица друг друга. — Твоя мама случайно не красный базилеск? — А твоя — не породистая лайка? — огрызается Искатель, замечая подходящего Амана, — Кто это? — Это Сабина, кахик… — Цахик. — Цахик Радмы-Джами, верховной шаманки этой деревни. Кстати, ее похоже тоже увезли в пленники. Сабина пересказывает историю воительнице, подавая знакомый «суп» и кактусовую воду. Искатель не брезгует странной едой, и ее лицо не дрогнуло, когда она запустила в рот ложку с протухшими огурцами. — Это Посоле, наш ритуальный суп! Вкусив его, ты становишься ближе к духам ветра! И теряешь способность к деторождению. — А минус на минус даёт плюс? — Чего? — переспрашивает Сабина, а юноша замирает на секунду. Он, как взрослый, понял значение фразы. — В какую сторону ушла ваша Радмы-Джами? — преспокойно уточняет девушка, похоже прекрасно зная, что Аман исподтишка смотрит на нее, — Она ведь знает больше про пророчество, верно? — Да, ей известны детали, которые может знать только верховная шаманка ветров. Она говорила перед уходом, что направляется к «самому сердцу черной души». Это может значить лишь одно — Радма-Джами пошла на запад, к самому стану Черной перчатки. — Ты знаешь ядовитых животных Юдии? — Конечно! — Можешь определить, что на этом кинжале? Жрец достает зеленоватый нож и аккуратно кладет его перед шаманкой, на секунду стрельнув глазами на спутницу. Та совершенно не выглядит подавленной. Обычно, женщины очень дорожат способностью родить ребенка и создать свою семью, продолжение рода своей крови… но, похоже, Искатель не горела этим желанием. В ее змеиных глазах не промелькнуло ничего, кроме секундной насмешки. Смирилась? Или нечто похуже? Может, у нее уже был ребенок, который родился мертвым и травмировал ее? — М-м-м, это точно кинжал Черной перчатки, но я не знаю, что это за яд, — осмотрев клинок, констатировала Сабина, — Это может сказать разве что Радма-Джами. — Значит, придется ее вытаскивать, — устало потягивается девушка, глянув на заходящее солнце, — Найдешь нам провожатого к ночи? — К сегодняшней? — А чего нам медлить? Палящее солнце наконец скрывается за горизонтом, и в Юдии внезапно становится холодно. По коже Амана пробегают мурашки — то ли от низкой температуры, то ли от волнения. Он сидит на Бланке с банданой на лице, чтобы на всякий случай не показывать себя лишний раз. Спустя минуту рядом становится Искатель на Лотсе. Ее глаза неожиданно сияют во тьме, будто она вампир. Впереди их ведёт на странном туре юдиец, и их троица скользит по ночным барханам. Жрец иногда украдкой смотрит на воительницу, которая по плану должна отвлечь весь табор бандитов на себя, пока он под щитом разыщет Радму-Джами, которая оказывается семидесятилетней бабушкой. Он конечно знал, что старикам свойства делать странные вещи, но не идти же на ломких ногах с заговором к лагерю Черной перчатки. — Вы не боитесь? — тихо спрашивает юноша, чтобы провожатый не услышал. — Чего именно? — Боя. — Нисколько, тем более с таким противником. Минутное молчание, и Аман наконец решается кое-что сказать. — Извините, это конечно дело очень личное, но я могу попытаться Вас излечить. — Ты не сможешь. — Откуда Вам знать? Вы уже пытались?.. — Нет. И не буду. — Это травма или врождённое? — Врождённое. — Боитесь передать? — Боюсь, что может появиться. Жрец все ещё исподтишка смотрит на девушку. Она относится к этому так, будто он предлагает ей купить кусок пирога, а не излечить бесплодность. — А что может появиться? — Можно назвать это яблоком раздора. Да и не лечится это, никак. Тоже своеобразное проклятие. — И как его снять? — Убить прошлое поколение. — В смысле семью? Эм, — юноша тупит глаза. Это что за проклятие такое? — А где Ваша родня? — Там, куда я не хочу возвращаться. — Вы не в ладах с ними? — Можешь считать, что у меня нет семьи. Фактически такой же случай, как у тебя. — Но я… подождите, Вы знаете мою предысторию? — Это не трудно угадать. Ты начал разговор о семьях, но не выглядишь напряжённым или подавленным. Значит, твоя семья жива. Но ты не встречался с ними в Леонхольде, приходя лишь к преподобному. Значит, у тебя нет семьи, ведь воспитанников церкви учат с раннего возраста. — Я… у меня есть смутные воспоминания насчёт моей матери, но это все, — понуро отвечает юноша, отворачиваясь, — Вы проницательны. — За это меня и ненавидят. До главного лагеря Черной перчатки они доезжают в тишине. Юдиец аккуратно обходит все посты, и становилось ясно — разбойники брали числом и ядом, а не умом. И возможно мором. И вот, чернея впереди, виднеются постройки и частокол. Дерева в этих землях водилось очень мало, что наводило на мысль о очень крупных грабежах. Либо они брали материалы, как дань с населения. Это было еще хуже, чем буйство Черной Короны в Артемисе. Жрец заскрипел зубами, чувствуя, как вскипает внутри ярость, но его отвлекает звук приземления. Искатель спешивается и дает поводья такому же как она молчаливому юдийцу. Аман с опаской смотрит, как она ловкой лисьей тенью исчезает за камнями, сливаясь с местностью. Юноша не одобрил бы такого метода, не будь он единственным успешным. Да, у девушки внушительный боевой опыт судя по всему, раз от ее рук погибли абиссалы, но там не просто пара огнедышащих зверей, там сотня мерзких душ со смертельными клинками и стрелами. Ему даже пришла мысль в голову, что воительница ловит от драк и убийств кайф, ибо по другому он не мог этого объяснить. Сейчас остаётся только ждать. Аман вцепляется в поводья Бланки крепче — его задача на ней проскакать в лагерь, когда все будут отвлечены, и быстро найти шаманку. Но тревожные мысли терзали его. А если она мертва? А если сидит в каком-то подвале? А если вокруг нее стража? Это было даже волнительнее, чем та вылазка в Руфенитовые копи. Врагов гораздо больше, и они будут взбудоражены. Но Искатель предложила именно отвлечение: конечно, сперва она… Господи, как же неприятно произносить — поубивает как можно больше тайком, но когда обнаружат первый труп, поднимется тревога. Аман смотрит в ледяную мглу ночи, как беспристрастно сияют звёзды на ее полотне, пытаясь отвлечься, когда воздух разрезает рев горна. Операция начинается. Юноша вдаривает по бокам лошадь, и белая стрела мчится по пустынным барханам. Он видит огни, которые собираются в кучу где-то внутри. С каждым метром частокол становится все ближе и ближе, и глаза жреца цепляются за часовых лучников, но замечает их отсутствие или повернутын спины. Искатель действительно сможет лавировать под стрелами и ножами дольше пяти минут? А у Черной перчатки наверняка есть боласы или что-то вроде того. Но думать над этим больше времени нет. Юноша забегает в приоткрытые ворота — разбойники этой банды не боялись чужаков также, как Черная Корона в своем логове. Сухой воздух дерет лёгкие, и перед глазами бесконечное множество шатров. Аман сразу заезжает вглубь, все пленники должны быть надёжно спрятаны во имя отрезания попытки побега. Разноголосые крики разносятся ближе к границе крепости, и тут юноша понимает упущение — они не спланировали то, как девушка будет выбираться. Он не сможет взять третьего человека на Бланку, да и на лошади в ощетинившуюся лезвиями гущу бандитов не полезешь, тем более с такой важной личностью. Она выберется одиночку? Но как? Аман как можно скорее заглядывает в каждый шатер, выискивая Радму-Джами. — Ты кто такой?! — доносится первый возглас за его спиной, и жрец заставляет кобылицу бежать ещё быстрее. Где-то над ухом свистит брошенный в него нож, который утыкается в землю спереди. Он колдует щит, и заклинание нависает над всадником куполом. Спасет на некоторое время. Но к погоне присоединяется ещё один, и ещё, и ещё — теперь за ним по пятам следует шестеро озлобленных шавок, а Радмы-Джами нигде не видно.