Цветы на могиле наших чувств

— Что в фразе «лей понемногу» тебе не понятно? — Лёша кричал громко, проговаривая злые слова отчётливее, наверное, чтобы вызвать у брата чувство вины. — Это не всего лишь цветок, это мой любимый жасмин! Было слышно, что Артур, которого оставили в Петербурге поливать цветок, тоже негодует и кричит на брата в ответ. Получался бессмысленный ор, однако братьев он вроде бы устраивал. Дима только принёс в номер свежие сэндвичи из пекарни на первом этаже здания и заварил чай, желая позавтракать перед тем, как они отправятся покорять Москву. — Если ты его затопишь, будь уверен, я убью тебя! — Лёшка, сидящий на кровати с мокрыми кудрями, мельком поглядывал на аппетитную еду, но не мог оставить спор незавершённым. — Так, пришли мне его фотку, и я подумаю, прощать тебя или нет. Не дожидаясь того, что Артур выдаст что-то помимо нецензурной лексики, Лёша отключил вызов, подползая ближе к маленькому журнальному столику перед кроватью. Дима снисходительно улыбнулся, потрепал светлые кудри, чувствуя, как капельки воды остаются на пальцах. Утренний Лёша был по-настоящему восхитительным, только вот видно это было, похоже, только Соловьёву. Парень прильнул к ладони, будто просил ещё больше ласки, одновременно с этим руками еле как дотянулся до столика и схватил один из сэндвичей, обрекая последующие нежности на провал. Ещё не хватало, чтобы он подавился — Куда сейчас пойдём? Сейчас — это в лучшем случае через полтора часа. Хотя Лёша очень хотел успеть посмотреть все запланированное, но никак не мог перебороть себя, из-за чего по-прежнему растягивал время, проведённое в кровати, надолго, желая понежиться в белоснежных простынях. Горелов пожал плечами, откусывая кусочек. — В храм? — Ты прямо-таки в храм хочешь? — удивился Дима и вновь пригладил чужие волосы, будто стараясь их распрямить. Лёша в бога не верил, да и в родном Санкт-Петербурге никогда не проявлял интереса к церковным зданиям, в которые люди рвались тысячами. — Ну, нет, — говорить с набитым ртом — одна из привычек парня, возможно, самая плохая, от которой он никак не мог отказаться. — Рядом хочу пройти, посмотреть на габариты, — он проглотил кусочек, стараясь теперь дотянуться до чая. — Да и отец попросил видео заснять, хочет как бы через мои глаза все посмотреть. Дима, наблюдая за стараниями младшего, за тем, как тот тянет руку, стараясь при этом не выронить сэндвич из упаковки, выдохнул и сам потянулся за кружкой, подавая её парню. По сравнению с тем, какие отношения между Евгением и его пасынком были в начале их с Лёшей знакомства, можно было заметить явное улучшение. Пока кудрявый потихоньку зарабатывал на преподавании катания на скейте и пытался как-то помочь семье финансово, мужчина как будто начал его больше уважать, полностью пуская в свое сердце. Это, конечно, не могло не радовать, ведь Лёша теперь мог спокойно приходить домой и чувствовать себя комфортно, что не создавало лишнего стресса. — А как он принял нас? — внезапные слова эхом пронеслись по комнате. Диме действительно интересно было узнать, какова была реакция Евгения на ориентацию сына и почему он так легко отнёсся к этому факту. — Да там, в общем, — Лёша замялся, стараясь то ли спрятать лицо, то ли специально замолчать. — Он все изначально знал… с самого знакомства с мамой. — В каком смысле? — Дима напрягся и недоумевающе глянул на парня, хотя и видел перед собой только макушку. — Ты же говорил, что знает только Артур. — Говорил… — парень не повернулся, говорил он осторожно, будто на самом деле боялся сказать лишнего. — Наврал немного. У меня, можно сказать, вся семья знает. На секунду в голове образовалась пустота. Дима тупо пялился в кудри, не имея абсолютно никаких мыслей. В голове поселилась знаменитая обезьянка с тарелками, которая вводила в транс, отправляя адекватное сознание далеко-далеко. Лёша заговорил не сразу: только после того, как проглотил последний кусочек и отставил чай на пол. А Дима так и не смог собрать свои мысли в кучу, пока в голове рядом с надоедливой обезьяной крутилась одна и та же фраза. «Они все знали с самого начала». — Короче, когда меня избили, мама расспросила всех моих бывших «друзей», — парень выделил последнее слово кавычками, удобнее устраиваясь и переворачиваясь на спину, чтобы видеть Диму. — Ну, ей и рассказали, за что именно меня избили. Мы поговорили, и она довольно спокойно все приняла, но мне кажется, это было для того, чтобы не расшатывать мою психику еще больше своим криком и рыданием, — кудрявый мечтательно уставился на потолок, ухмыляясь. — Думаю, пока я был в больнице, дома она точно плакала и не раз. Конечно, такое разочарование… — Ты не разочарование, — твердо заявил Соловьёв, внимательно изучая уже давно выученные черты лица, которые он наверняка мог узнать наощупь из тысячи. — Это для тебя, а для женщины без мужа, у которой единственная опора — сын, это наверняка очень тяжело, — парень взял в свои руки Димину ладонь, начиная водить вокруг пальцев неизвестные линии, словно проводя пути. — Потом она с Женей познакомилась и, вроде бы, чуть ли не на первом свидании заявила, что ее сын — гей, и что если он этого не принимает, то это будет последняя их встреча, — Лёша приложил большую ладонь к своей груди, прямо в районе сердца. Ритмичные волны отходили через грудную клетку и кожу, прямо в ладонь, и Дима теперь прислушивался не к словам Лёши, а к ритму его сердца. Ровное, чистое биение, без перебоев и даже не ускоренное. — Как видишь, Женя мой отчим официально, так что он принял все и понял. — А то, что ты домой не хотел приходить? Казалось, самое время вспомнить сейчас все вопросы и все их прошлые разговоры, дабы уточнить какие-то моменты. Лёша нахмурился, прижимая ладонь плотнее к груди и выдохнул, думая с чего начать. — Он, конечно, огромный и на первый взгляд сильный, но на самом деле ему было очень тяжело. Думаю, так же, как и всем нам, когда маму ввели в кому, — было заметно, что Горелов умолчал бы обо всех подробностях их жизни, тем более о матери, только вот он не останавливался и продолжал. — Просто каждый раз, когда Артур засыпал, я слышал из соседней комнаты отчетливый плач. Ты хотя бы представляешь, как сложно слышать слезы того, кто при тебе улыбается и подбадривает? — парень увел взгляд в сторону, и Дима прекрасно понимал причину, так что даже не пытался перебить его. — Поэтому и уходил. Просто не хотел видеть, как ему больно, а ночевать можно было и у Шустова, ему вообще плевать было. Нужных слов все не находилось, только гордость и за Евгения, и за Лёшку росла с каждой секундой. Конечно, Дима не мог представить этой боли, не мог прочувствовать все, что чувствовал Лёша и его семья. Наверное, все, что он мог сделать сейчас, это быть опорой и поддержкой для кудрявого? Дима аккуратно, отрываясь от прослушивания сердца, отвел ладонь от грудной клетки, взял в руку запястье парня, начал тихонько его поглаживать. — Лёш, — кудрявый с интересом перевел взгляд с потолка на мужчину, смотря на него с явным вопросом. — Мы когда у мамы твоей были, ты сказал что-то вроде «это он вел себя как кретин». Это ты про что? Лёшка сразу же залился румянцем, вскочил с кровати, выдергивая свое запястье из рук Соловьёва, и прошел к шкафу. Открыл, закрывая весь обзор на себя, словно спрятался за большой старой дверцей, которая так жутко скрипела при каждом движении. — Дим, давай ешь и мы пойдем! Ну, ничего же не успеем, если будем так лежать! Соловьёв улыбнулся, наблюдая за тем, как его глупо стараются обвести вокруг пальца, но так уж и быть. Возможно, Лёша просто не хочет говорить все сейчас, раскрывая все карты. Дима может подождать. Все-таки, у них целая вечность впереди. *** Горелов быстро пробежал медсестринский пост, легко кивнув бабушке за ним, и распахнул дверь в палату. Женщина лежала неподвижно, а подросток бросил на кресло в углу комнаты свой рюкзак и зарыдал. Слёзы текли сами по себе, и парень не собирался их останавливать, только иногда проводил рукавом джинсовки по самому глазу, стараясь убрать соленые капли с ресниц. — Мама! Он… Да он просто идиот! — Лёшка кинулся к кровати, утыкаясь лицом в белое одеяло. От женщины как всегда пахло больницей, местами ее духами, которыми Евгений брызгал комнату каждый раз, когда приезжал, дабы придавать палате живой вид. — У него… Там! — из-за потока слез кудрявый просто не мог произнести предложение полностью, всхлипывая и задыхаясь. — Порезы, мама, у него руки изрезаны! В палате убивающая тишина, в которой, кажется, можно сойти с ума, но Лёша обрывает все спокойствие плачем, стараясь сдержать крик внутри себя. Все же, на этаже они не одни, а он совсем не хочет, чтобы кто-то заметил его вот таким. — Ну, вот что у него могло случится?! Ну, все прекрасно было, мам! Мы переписывались! Мы…мы… Фраза не продолжается сама по себе. Что еще они делали? Гуляли один раз? Ели вместе шоколад? Или, может, разговаривали о птицах и кинофильмах? Они делали вместе не так много, но все это по-настоящему имеет значения для Лёшки Горелова — Я ему песни скидывал. Помнишь, тот альбом для спокойного сна? — ответа он, конечно, не получит, но за все то время, пока женщина находилась в коме, Лёша привык выдумывать ответы за мать. — А он… Прогнал! Просто прогнал из кабинета и все там! Новая волна истерики как раз подошла, проливаясь новыми следами на одеяло. И обидно, и больно, и очень страшно за любимого Димочку. Подросток даже представить не может, что в момент его медбрата может не стать, ведь он же сам Дмитрий Геннадьевич Соловьёв! Самый надежный из всех, кого знает Лёша. Самый умный, красивый, просто замечательный. — Я же просто хотел сказать, что уезжаю… У меня же обследование… Лёшка наконец-то поднял голову, заглядывая в лицо матери. Как бы хотелось увидеть те светлые глаза прямо сейчас, почувствовать, как она гладит его по волосам, услышать совет. А ведь мама бы точно дала дельный совет! Она бы точно что-нибудь придумала! Только вот, сколько бы Лёша не плакал, а в ответ теперь будет только тишина: ужасающая и разбивающая. — Мам? Мамочка, что мне делать? Секундное молчание и комната вновь погружается в слезы и болезненный вой, пока Лёша все крепче и крепче сжимает материнскую руку.