Цветы на могиле наших чувств

Тишину в палате нарушает только кардиомонитор, который своим писком противно давит на мозги. Дима потерял счёт времени и только крутил кольцо на пальце, поднимая его то выше по фаланге, то ниже. Лёшка отключился почти сразу, как боль полностью спала, проваливаясь в сон и оставляя врача с Димой без каких-то новостей о своём состоянии. Медсестры, заботливо предлагающие уехать домой и переждать, пока очнется парень, там, перестали заходить часа так через три, лишь только, когда стемнело, принесли кружку горячего чая. Неизвестно, дали ли они свою кружку, или же у них действительно была посуда для посетителей. Уходить не хотелось по многим причинам: например, потому что в маленькой комнате хостела без Лёши будет слишком тихо и печально, или потому что Дима хотел лично смотреть на кардиомонитор и видеть, что сердце бьётся ровно. Пришлось включить маленькую лампу, чтобы она озаряла комнату и лицо спящего Лёшки, всего обмотанного, хотя её тусклого света не хватило даже на половину палаты. Усталости почему-то не было, но вместо неё была мутная пелена перед глазами. Дима видел и Горелова, и кардиомонитор, и окна многоэтажек, находящихся через дорогу, но чувствовал тонкую плёнку на зрачках, словно все расплывалось. Видел, но осознать не мог. Они должны были быть сейчас совсем не здесь, должны были как типичная счастливая пара бродить по улицам столицы и наслаждаться друг другом. Утром сапсан, билеты на который придётся сдавать и брать новые на другое число. На какое? Через сколько парень будет чувствовать себя достаточно хорошо, чтобы выдержать поездку до дома? Дима закрыл лицо ладонями, ощущая холодные пальцы у корней волос. — Дим… Тихий, слабый голос заставляет мужчину взбодриться, прогнать пелену с глаз, как и пессимистичный настрой. Лёша наполовину прикрытыми глазами оглядывает мужчину, словно сожалеет обо всем, что произошло утром. — Как себя чувствуешь? — Дима с усталой улыбкой поправляет кудри младшего, вкладывая в каждое движение максимальное количество осторожности. — Хочешь что-нибудь? — Злишься? — только и выдаёт парень, опустив уголки губ. Старший выдыхает, отрицательно мотая головой. — Точно злишься. — Как я могу злиться? — вопрос уходит в пустоту, хотя Дима и не ждал ответа. Всё было очевидно. — Все хорошо, просто перенервничал. — Прости… Чувствуя, как в груди начинает колоть, а какой-то тугой комок подходит к горлу, Дима старается выдохнуть снова, но не получается. Извинения младшего засели в голове, отзываясь в ушах. «Глупый, не за что тебе извиняться.» — Почему мне не рассказал о болях? — Лёша замялся. Взял в руки белое, пропахшее больницей одеяло и начал перебирать его, глядя прямо на пальцы. — Ругаться не буду, просто интересно. — Боялся, что в Москву не отпустишь, — промямлил парень тихо-тихо. — Да и просто беспокоить не хотел. Тело напряглось, а Дима заподозрил, что у него дежавю. Точно такое же «просто беспокоить не хотел» звучало из уст юноши, когда тот в первый раз заявил о своей болезни. Неужели Дима выглядит настолько психически нестабильным, что кажется, будто он не сможет пережить ни одну маленькую проблему. Медбрат уверен: узнай он о болях раньше, точно бы смог предотвратить то, что происходило сейчас. Но что уж теперь думать о том, что случилось бы в параллельной вселенной, если в данный момент они находятся в темной больничной палате и выберутся оттуда наверняка не завтра, и даже не послезавтра. — Все нормально, Лёшка, не переживай, — Дима энергично взъерошил кудри, замечая, как удивился Горелов. — Сейчас подлечим тебя немножко и в Петербург поедем. Парень слабо кивнул, выждал паузу и протянул руки навстречу партнеру. Желание заключить в объятия Дима распознал сразу, ведь сам все это время мечтал прижать Лёшку к себе покрепче, только вот боялся, что внезапно пришедшие медсестры не поймут «братской» любви. Соловьёв встал со стула, ощущая тяжесть в ногах: не стоило сидеть так долго, стоило побродить по палате или же по коридору. Дима аккуратно, словно опасаясь сломать своего хрупкого кудрявого принца, обхватил его спину и, почувствовав руки на своей шее, расслабился. Ну почему, почему они сейчас не на колесе обозрения со сладкой ватой? — Я тебя люблю, Дим, — шепот будто проникает в каждую клеточку тела, заставляя мужчину вздрогнуть, чтобы прогнать мурашки. — Я испугался, что не увижу тебя больше никогда. Знал бы он, как испугался я. Так боялся больше не услышать его смеха, лишиться возможности погладить волосы, посмотреть ему в глаза. Мы пролежали в обнимку до утра, я слышал его всхлипы, и мне хотелось обнять еще крепче, только вот это было за гранью возможного. Пришло время мне быть сильным и дать клятву, что вместе мы переживем и приступы, и просто боли, и даже мелкие неприятности. Самое главное, что вместе. *** — Сердце слабое, — старый мужчина в очках изучал результаты обследования, пока Лёша смотрел в окно и не желал слышать плохие новости. — Его старые препараты перестали действовать, нужно назначать другие, а лучше вообще провести операцию. — Операцию? — Дима, который стоял, скрестив руки на груди и облокотившись на стену возле двери в палату, двинулся вперед, прямо к врачу. — Что еще за операция? — Пересадка сердца, — заметив на лице Димы явный шок вперемешку с недоверием, мужчина продолжил. — Послушайте, Дмитрий, если старые препараты больше не действуют, значит, болезнь прогрессирует, и приступы будут случаться все чаще и чаще, а есть ведь шанс, что Алексей… — Умрет, — договорил Лёша за врача, поджимая губы. Доктор кивнул и перелистнул страницу на планшете, открывая перед собой анализы полугодовой давности, когда Горелов приезжал на плановое обследование. За те два дня, что парень тут торчал, ему успели собрать все новые анализы и запросить из кардио-центра, в котором находился Лёша, его старые результаты. — Поэтому я предлагаю поставить вас в очередь на сердце, — мужчина поправил очки на переносице, задумчиво вчитываясь в текст на листе. — Очередь долгая? — Дима поглядывал на парня, но тот продолжал безэмоционально пялиться в окно, где на газоне вовсю цвели одуванчики. — Мы хотели бы уехать в Петербург как можно скорее. — Ну так без проблем, сейчас Алексею станет лучше, сердце окрепнет, и поедете в Санкт-Петербург, очередь перенесем туда, — сделав пометки на листах, врач довольно улыбнулся. — Вы думайте, я вечером еще зайду. — Спасибо. Дима кивнул врачу, и он с той же улыбкой вышел из палаты, оставляя пару наедине. Мужчина присел на край Лёшиной кровати и вздохнул, пребыая в сомнениях. Кардиомонитор, который пищал сутками без умолку, наконец-то перестал раздражать, что не могло не радовать. Дима просто абстрагировался от лишних звуков, оставляя у себя в голове только Лёшу. Он аккуратно накрыл своей ладонью руку Горелова, который, словно кукла, так и сидел, не шевелясь. — Ты-то что думаешь? — Думаю, что соглашусь на операцию при одном условии, — Лёша наконец-то повернул голову, а на лице заиграла хитрая ухмылка. — Пусть мне разрешат не снимать кольцо при операции. Дима опешил, сильнее сжимая руку кудрявого. Он догадывался, почему именно Лёшка хочет иметь во время операции кольцо по близости, но все еще считал это плохой идеей. Дело в том, что на днях Лёша отшутился, будто их кольца — оберег, и если бы их не было, если бы такая тонкая связь не присутствовала постоянно, то он бы тем утром умер. Диме максимально не нравилась эта история, так что в ответ при том разговоре он просто промолчал, переводя тему. — Что за детский сад? — Соловьёв повел бровью, чувствуя, как он начинает закипать изнутри. — Лёш, ну нельзя в операционную «со своим», и ты это прекрасно знаешь. — Оберег, Дима! — парень показательно поднял руку, демонстрируя кольцо медбрату, будто тот не видел его раньше. — Договорись с врачами! Я в тебя верю! Мне ничего не оставалось, кроме как согласиться. Сердце было нужно, как минимум, чтобы моя мечта сбылась, и я больше не видел Лёшеньку во время приступов. Эгоизм ли это? Возможно. Но он просто боялся этой операции, ведь знал, насколько она тяжелая и трудная, что некоторые неделями отходят после нее. Чёртов талисман, или как Лёша его звал, оберег в виде кольца, до сих пор иногда является мне во снах. Серебряное кольцо лежит в той коробочке, в которой преподнес его Лёша и сверкает, только вот я после таких видений просыпаюсь сам не свой. Я тогда поверил, доверился Лёше, и вечером мы выдвинули свою просьбу главврачу. Выслушал, подумал, вроде как разрешил. Лёшу на следующий день поставили в очередь, а я мысленно уже был в Петербурге, размышляя о том, насколько быстро его сердце сможет прийти в норму.