me? i died for him

Хаджимэ хмурится, вспоминая, когда он в последний раз спал спокойно. Не переживая о настоящем и будущем. По телу волнами разливается тепло руки, машинально поглаживающей по немытым волосам, пока в ушах отдаётся гулкий стук сердца. Приятно. Но слишком, слишком мало. Поддаваясь томному ощущению, он отпускает себя, проваливаясь в тяжёлое беспамятство. Пробуждение далеко от приятного. С трудом разлепив глаза, Хината сонно упирается взглядом в потолок, соображая, где находится. В висках глухо пульсирует, и каждую косточку будто выламывает в нескольких местах одновременно, но эта боль в радость. Сон не приносит ему желанного отдыха, но безболезненная, мрачная пучина без сновидений приводит в состояние, пограничное с эйфорией. Лишь спустя несколько секунд приходит осознание. — Чёрт… — хрипло шепчет Хината и свободно поворачивается на бок, прикрывая ладонями лицо. — Нагито, я… Замолкая, он прикусывает внутреннюю часть щеки и ждёт. Время мучительно тащит свой ход, но ответа так и не следует. В голове вихрем проходится несколько догадок. Обиделся? Спит? Ушёл? Грудь сдавливает в тисках до хрустящей боли. В груди поселяется едкое, ядовитое чувство. Вечно так: появляется нужда передать мысли словами, и тут же эти слова вместе с мыслями исчезают. Языком жестов он не владеет, а изъясняться звуками несолидно. Вот и остаётся лежать, беспомощно хватая ртом воздух. Рука тянется к месту, где должен находиться Комаэда. Пальцы скользят по сбитой простыне. Пусто. «Ушёл?» — болезненно откликается в голове. Хината крепко жмурится, вжимаясь в постель и проклиная всё на свете: себя, Комаэду, работу — и больше всего собственные наивность и измождение. Надо же было довести себя до такого состояния! Вместе с терпким стыдом зарождается страшное желание извиниться. Снова. Они не в тех отношениях, чтобы спать друг у друга на коленках. И засыпать в одной комнате — и тем более в одной кровати — как минимум странно. Хаджимэ растирает лицо, массируя переносицу, и небрежным движением руки подтаскивает под голову подушку. Прохладно. Сон не идёт — он и не хочет засыпать. Безнадёга и липкий, мёрзлый страх, иглами впивающийся в плоть, вновь берут верх над всем остальным. Дело совсем не в том, что Нагито сейчас не лежит у него под боком, нет. Хаджимэ в жизни этого не признает. Предполагает, конечно, но это слишком даже для него. Поэтому он лежит с закрытыми глазами, вслушивается. В шорохи, шумы, далёкие голоса. …когда могильную тишину комнатки разрубает скрип. Вздрогнув, парень переводит взгляд на вход, едва сдерживая удивление, и тут же неумело натягивает маску безразличия, едва на пороге появляется чужая фигура. Словно почувствовав на себе чужой взгляд, Нагито разворачивается, мягко прикрывая за собой дверь и обрубая внешние шумы. — Хаджимэ? — зовёт Комаэда, делая шаг вперёд. Протезированная рука крепче сжимает костыль. — Уже не спишь? — Угу. — Неопределённо качнув головой, Хаджимэ медленно приподнимается на локтях. — Надолго меня вырубило? — Часов на семнадцать. — Взгляд серых глаз падает на настенные часы. — О, уже восемнадцать. — Прости, — Он всё же принимает сидячее положение и подпирает голову рукой. — Я не… Не думал засыпать. — Брось, — отмахивается Нагито с сухим смешком. — У всего есть лимит, и ты не исключение. Твоя целеустремлённость похвальна, но абсолютно глупа. У тебя же есть голова на плечах? Пользуйся иногда. — И без тебя знаю, — угрюмо бросает Хината, пряча широкий зевок за тыльной стороной ладони. — Ой-ли? — Не нарывайся. Ну и… — он осекается, стрельнув взглядом в сторону Нагито. — Спасибо. — «Спасибо»? — Комаэда задумчиво ударяет носком обуви о пол. — За что? — За помощь. — А-а, — тянет он в непонятном для Хинаты стопоре. — Не стоит. Я рад услужить. — Нагито. — Ты, должно быть, голоден? — беззаботно продолжает Нагито. Глаза едва заметно сужаются, предостерегая от продолжения прошлой темы. Глубоко внутри закипает злоба и так же быстро сходит на нет. Усталость давит тяжким грузом, сминая чувства до рамок блёклой апатии. Пощадив в первую очередь самого себя, Хаджимэ ограничивается коротким: — Заметно? — Очевиднее, чем тебе кажется. — Комаэда пожимает плечами и указывает подбородком на прикроватную тумбу. — Всё твоё. Приятного аппетита. Проследив за его взглядом, Хината наконец замечает ярко-красный поднос с тарелками и столовыми приборами. — Тебе разрешили вынести еду из столовой? — с сомнением спрашивает парень, делая над собой очередное усилие и свешивая ноги на пол. — С чего вдруг? — Знаешь, даже в моём положении есть плюсы. Ты не поверишь, на что готовы пойти люди в попытках побыстрее избавиться от моей компании. Настоящее чудо! — Только видок у тебя не особо весёлый. — Может быть, — соглашается Комаэда. — Но всё в жизни работает по принципу лимонов и лимонадов. Хаджимэ сводит брови к переносице, ожидая объяснения, но в ответ получает лишь короткую отмашку. Мол, «Не бери в голову». — Так как ты утянул две порции? — Я и не утягивал. — Договорился с кем-то? — Ты слишком хорошего мнения обо мне. Взгляд снова падает на поднос. Хината судорожно пересчитывает количество тарелок и приходит к мрачному выводу: порции рассчитаны на одного. — …Ты в альтруисты набиваешься? — Отнюдь. Постарайся не забивать голову ненужными мыслями. Там и без этого места немного. Хината терпит — сам выбрал дорогу пацифизма. С Нагито он всегда успеет пособачиться, благо поводов для того достаточно. Бедную забитую гордость приходится засунуть куда подальше, сжать зубы и ответить спокойным голосом: — Спасибо, конечно, за такое внимание, но… Но свою порцию оставь себе. Можешь не строить мать Терезу: не впечатляет. — Куда мне до неё? — Я уж молчу, что ты мне это всю оставшуюся жизнь припоминать будешь. — Как низко я пал в твоих глазах. Тебя послушай, так я настоящее чудовище, — выдыхает Комаэда, прикладывая руку к груди. Вот только в голосе не сквозит ни обиды, ни уж тем более злобы. Он откровенно издевается. — Как будто я ошибся. Нет, ладно, прости. Я не хотел тебя обидеть. — Разве я имею право злиться на такого, как ты? — Нашёл дурачка, — усмехается Хаджимэ, — Но я не об этом. Объедать тебя я не собираюсь. — Ты делился со мной. Что плохого в моём желании? — Не разбрасывайся едой. — А ты? При всём уважении, Хаджимэ, ты выглядишь на порядок хуже моего. А это уже говорит о многом. Я похож на труп. Хината нервно усмехается, закатив глаза. Таких душевных комплиментов он ещё не получал. Очаровательно. — Мой ответ не изменится. — Боже, если тебе мерзко есть у меня из рук, пожалуйста. Я могу позвать кого-нибудь другого. Кто не испортит тебе аппетит. — Закончил придумывать отговорки за меня? — Есть ещё парочка, но остановимся на этом. Так что да, вполне. — Тогда заткнись и послушай. Либо едим мы оба, либо не ест никто. — А в тебе, как вижу, кипит страшная смесь альтруизма и юношеского максимализма. Похвально, но крайне глупо, — ледяным тоном парирует Нагито. — Можешь не строить мать Терезу: не впечатляет. Хината вскидывает руки в воздух. «Баран», — чуть не шипит он про себя. — Так возьми вторую. Или мне всё за тебя придумывать надо? — Твой план заведомо провальный. — В смысле? Юноша кидает на него тот самый взгляд. Снисходительный, словно с ребёнком разговаривает. Аж тошно. — Подумай сам, — терпеливо тянет он, — только подумай тщательно. — …Ты когда-нибудь допросишься. Нагито хрипло смеётся в ответ и отмахивается. — И чем мне объяснить двойную порцию? Аппетит проснулся? Или честно признаться, что ты у меня на поруках и я тебя подкармливаю? — Хаджимэ опускает глаза в пол. — Но допустим, что у меня получилось. Далеко я уйду с двойными порциями? Ты спрятался на втором острове. Думаешь, я смогу донести два подноса в таком состоянии? — Комаэда косится на костыль, отбарабанив по нему пальцами. — И что ни у кого не возникнет подозрений, когда я буду ходить туда-обратно? — Ладно, — бросает Хината, признавая поражение. — Я рад, что мы пришли к согласию, — кукольно-лучезарно улыбается Нагито. Подождав ещё немного, он вдруг подрывается с места с необычайной для его положения прыткостью и двигает поднос. — Прошу. Скоро совсем остынет. — Спасибо. Хаджимэ порывается помочь, но не успевает: Комаэда выпрямляется в полный рост, едва заметно пошатываясь. — Не за что, — откликается он совершенно будничным тоном. — Не сядешь? — На кровать? — Но не мне на коленки же, — кривится Хаджимэ и тут же вскидывает руку. — Без комментариев, пожалуйста. Нагито вскидывает бровь, ожидая продолжения, однако вскоре сдаётся и, доковыляв до постели, послушно опускается рядом. — Ближе. — Так? — Ещё чуть-чуть. — Зачем? — Комаэда пытается говорить спокойно, однако в голос всё-таки проникают нервные нотки. Вместо ответа Хината, подавшись вбок, сдвигает тумбочку, натужно пыхтя. Та, с мерзким звуком процарапав пол, встаёт между парнями — Ну вот, — утирая пот со лба, улыбается Хаджимэ. — Удобно ведь, а? — Ты чуть не опрокинул поднос, — замечает Нагито, подпирая костылём подбородок. — Не уронил же. Хорош умничать — без еды останешься. — Тогда тебе, Хаджимэ, достанется больше. Я же о тебе думаю! — О себе бы сначала подумал, — фыркает Хината, наклоняясь к подносу. Комаэда резонно молчит, шумно выдохнув через нос. — Рыба или мясо? — Что дашь. Я буду рад любому блюду, — равнодушно отвечает юноша. — Тебе ещё и на слух провериться надо? Отвечай на вопрос. — Ну… — Нагито отводит взгляд, царапая внутреннюю сторону ладони. — Рыбу. — Вся твоя, — строго отрезает Хаджимэ, буквально впихивая тарелку ему в руки. — Какая невиданная щедрость. — Скупой смешок. — Спасибо. Хината только отмахивается и молча приступает к еде. Слишком солёно и местами пережарено — точно дело рук Соды. Но голод берёт своё, и, старательно жмурясь и глотая, почти не жуя, парень расправляется со своим куском. Со временем, правда, его раздирает интерес, и он переводит короткий взгляд на Комаэду: дела у того обстоят не лучшим образом. Несмотря на внешнее спокойствие, уголок губ, вздёрнутый в отвращении, выдаёт его с головой. — Гадость, а? — хрипло смеётся Хаджимэ, пытаясь разрядить обстановку. — Для меня честь есть еду, приготовленную руками Абсолютного, — чопорно замечает Нагито, вяло расковыривая рыбу на кусочки. — Не давись. — Хината отставляет тарелку обратно на поднос и печально смотрит на загубленный обед. — Я поговорю с Казуичи и уберу его с кухни. — Не уверен, что оценит. — Да он туда ходит, только чтобы покрасоваться. Вот только несварения нам всем не хватало. Комаэда неопределённо кивает и, немного помявшись, тоже отставляет тарелку. — А тебе когда-нибудь готовили? — Прошу прощения? — Да я так. Ты же, вроде, из богатых. Уверен, для тебя это в порядке вещей. — И, спохватившись, Хаджимэ добавляет: — Можешь не отвечать. — Если ты себе напредставлял толпу служанок, то спешу разочаровать. Впрочем, это не должно тебя удивить. В детстве мне готовила мать, — отстранённо продолжает Нагито, водя взглядом по комнате. — Потом общая столовая и я сам. Считается? — Вполне. И как оно? — Еда в столовой? Честно говоря, могло быть и лучше. — Если мерзость, то так и скажи, — добродушно смеётся Хината, хлопнув ладонью по ноге. — Я ни в коем случае не жалуюсь. Мусор под стать скотине, а? — Я… Я не это имел в виду. — О, или ты спрашиваешь, умею ли я готовить? Снова разочарую, но на вахту я встать не смогу. — Но ты ведь готовил для себя? — А-а, так интерес всё-таки производственный. И для себя, и для других. — И? — Я же не говорил, что готовил хорошо, — разводит руками Нагито. — Как получалось. — Значит, всегда сам? И не нашлось доброй души? — Я ведь не пользуюсь особой популярностью. Да и кто бы согласился? — вздыхает Комаэда, прикрывая глаза. Улыбка становится совсем уж натянутой и приобретает горьковатый оттенок. И Хинате вдруг тоже становится очень противно на душе. — Но я всё равно не понимаю, откуда такой интерес. Решил поиздеваться? Или это жест вежливости? — Ни то и ни то. — Хаджимэ замолкает, подыскивая слова. Сердце гулко бьётся в груди — почти болезненно. — Хотел узнать тебя получше. — Не скажу, что в полной мере осознал каверзность твоих вопросов. Есть ведь способы попроще. — Нагито задумчиво вертит в живой руке столовый прибор, а затем возводит взгляд. — Только не подумай, мне приятно твоё внимание. Непонятно, но приятно. — Я не из жалости и не из вежливости, — возражает Хината, хмурясь. — Но теперь я хочу пригласить тебя на ужин. — На… ужин? — выдавливает Комаэда. С губ срывается нервный смешок. — Извини, но я вынужден отказаться. — Погоди отказываться. Считай это благодарностью за помощь, — продолжает Хаджимэ, — и празднование твоей выписки. Не парься, я угощаю. И готовлю. Что скажешь? — Скажу, что это не самая умная твоя идея. Мне вполне хватает и больничной еды. — Завтра, — обрывает его Хината, — Завтра вечером. Я настаиваю. — Если уж ты настаиваешь, — вскидывает руки Нагито. В глазах мелькает что-то задорное и так же быстро исчезает. — тогда я с радостью. — Только не думай об этом как о «услуге». — Нет? — Я же сказал, что это «спасибо». Если ты сомневаешься в моей готовке… — Немного. — Мог и промолчать! — Но я ведь окажусь в надёжных руках Абсолютного повара, так что мне не о чем переживать. Хаджимэ цокает языком и резко качает головой. — Я не собираюсь его использовать. Комаэда осекается. На губах так и замирает полуулыбка, а в глазах — чистейшее изумление. — Нет? — Нет. — Признаю, я удивлён. — Знаешь, я ведь не безрукий. Могу и сам у плиты постоять. — И давно ты готовил «сам»? — Давненько, — честно признаётся Хината, — Если честно, я тут недавно задумался над твоими словами. — И? — Не перебивай. Возможно, мне стоит сбавить обороты. Хотя бы в быту. Нагито одаривает его яркой победной улыбкой, словно он только что выиграл в лотерее. — Так ты согласен? — нетерпеливо переспрашивает Хината, не сводя взгляда с юноши. — Я ведь уже ответил. Значит, завтра вечером? — Часов в семь? Кухня на втором острове должна быть свободна. Да и место там неплохое. Тихое. — Договорились. — О, я зайду за тобой. Так что будь добр и соизволь открыть дверь. Комаэда закатывает глаза, пряча лицо за тыльной стороной ладони. На этот раз жест получается по-настоящему искренним. Хината и сам с трудом сдерживает улыбку, упиваясь маленькой победой. Кажется, будто пропасть между ними стала немного уже. Да и на деле Нагито… не так уж плох. От предрассудков избавиться тяжело, но он… попробовать стоит. В груди зреет покалывающее чувство, волнами разливающееся по всему телу.

***

Ответ Бьякуи короткий, но крайне ёмкий:

«Принято. Благодарю за работу. Три дня на отдых.

Б. Тогами»

Для кого-то это покажется грубым или надменным, но Хаджимэ, наконец разжав руки, чуть не заплакал от счастья. Имея дело с Тогами, надо выучить две вещи: первая — он немногословен; вторая — чем длиннее письмо, тем хуже обстоит дело. Хината до сих пор ёжится, вспоминая целое эссе на четыре страницы. Однако первостепенная радость всё же сходит, и парень, разогнувшись и хрустнув позвонками, устремляет взгляд в потолок. — Три дня… — выдыхает он, откидываясь на спинку стула. Он работал несколько месяцев без перерыва — если не считать той недели, когда он оказался в больнице. Каждый день был полон бумагами и делами, и Хаджимэ не приходилось думать дальше этого. Возвращаясь домой после смены, он падал на кровать почти замертво. Теперь же внутри начинает зреть пустота, мешаясь со смутным ужасом. Хината просто не знает, что с собой делать. Три дня — малый срок. Но предстоящие семьдесят два часа в глазах парня кажутся необъёмными, а от мысли про безделье руки начинают неприятно покалывать и чесаться. Взгляд неосознанно падает на часы. 17:48. До встречи с Комаэдой ещё целый час. Такой же пустой, ненасыщенный час. Хината растирает лицо руками и поднимается на ноги, чуть не повалившись на пол. Расхаживаться всегда тяжело. Окинув взглядом комнатку, парень не придумывает ничего умнее, кроме как принять душ. Иногда, в силу усталости, приходилось пропускать вечер-два, и он прекрасно осознаёт, что пахнет от него далеко не розами. И если другие молчат — из вежливости, конечно, — то вот по лицам всё и так понятно. Тёплые струи воды падают на напряжённые плечи и стекают по загорелой коже. Хаджимэ закрывает глаза, блаженно выдыхая, и подставляет голову. Он стоит так несколько минут, постепенно согреваясь. В голове мельком проносится мысль, что не так уж оно и плохо, безделье. Но она исчезает так же быстро, как и появилась. Выйдя из ванны, Хината понимает, что провёл там от силы тридцать минут. Тишина, царящая внутри четырёх стен, начинает угнетать. «Он ведь не выставит меня на улицу, если я приду пораньше». Нацепив чистую футболку и пару джинсов, Хаджимэ делает мысленную пометку заняться стиркой и выходит из дома. Солнце уже начинает клониться к горизонту, слепя парня, и он прикрывает рукой глаза, вертя головой по сторонам. Хорошо. Это кажется глупым, но Хината позволяет себе несколько секунд: стоит на месте, греясь в лучах. Как давно это было? Ещё до поступления в Пик Надежды. Затем его дни были наполнены учёбой. А потом он и вовсе потерял себя. Изуру. Симуляция. От осознания такой простой, больной истины его начинает мутить. Хаджимэ трясёт головой и направляется в сторону домика Нагито. Именно поэтому он не думает. Ничего приятного в этом всё равно нет. Комаэда открывает почти сразу. Дверь, скрипнув петлями, приоткрывается, и из полумрака комнаты показывается бледный, почти призрачный юноша. — Хаджимэ? — удивлённо спрашивает он и сразу же распахивает дверь. — Ты рано. Что-то случилось? — Нет. — Хината пожимает плечами, проведя рукой по волосам. — Просто я закончил пораньше. — Ты? Закончил пораньше? — Я сдал отчётность. Бьякуя утвердил. — Вот как. Мои поздравления. Хаджимэ отводит взгляд. Он не хочет признавать, но сухость слов Нагито задела его за живое. Однако вида не подаёт. — Если тебе неудобно, я могу зайти попозже. — Я всё равно не занят, — Пожимает плечами Комаэда. — Зачем тянуть? — Ну да. Он делает шаг вперёд и забавно щурится. Вскинув протезированную руку, Нагито вдруг замирает и отступает обратно. — Только накину что-нибудь. — И, не дождавшись ответа, исчезает в полумраке домика. Появляется он спустя несколько секунд, поправляя капюшон потёртой зелёной куртки. — Пойдём? — Не слишком жарко оделся? — вскинув бровь, скептически бросает Хината. — Может, это ты слишком легко, — парирует Комаэда, лукаво улыбаясь. — Уже вечереет. А ночи на острове холодные. Хаджимэ только отмахивается и, развернувшись на девяносто градусов, скорым шагом направляется в сторону ворот. Дверь за его спиной снова скрипит, и Нагито, перейдя на короткий бег, вскоре равняется с ним. — Кстати говоря, — словно невзначай тянет он, заводя руки за спину, — ни разу не видел тебя в футболке. — Не преувеличивай. — В форме резервного курса видел. — Загибает палец. — В рубашке видел. — Ещё один. — Даже в рабочем костюме видел. А вот в футболке впервые. — И что в этом такого? — с трудом скрывая раздражение в голосе, бурчит Хаджимэ. — Футболка и футболка, ничего необычного. — Праздник какой сегодня? — Бьякуя дал мне отгул на три дня, — неохотно признаётся Хината. Больше потому, что приходится напоминать об этом самому себе. — Поэтому в рабочей одежде нет смысла. — Зачем ты вообще её носишь? — любопытствует Комаэда. — Тогами на острове появляется от силы раз в два месяца. — А ты откуда знаешь? — щурится парень. — Так, слышал от кого-то. Неважно. — он отмахивается и продолжает: — А Макото дресс-код не вводил. Так пиджак приглянулся? Или тут что-то другое? — Мы идём ужинать, — выдыхает Хаджимэ, отворачиваясь, — а не на приём к психотерапевту. Интонации более чем достаточно. Нагито тут же поджимает губы и отходит на почтительное расстояние, уступая место почти привычной тишине. Хината широко зевает, пытаясь скрыть вздох облегчения. Как бы сильно он не ненавидел оставаться наедине с собой, такие разговоры с Комаэдой действовали на него в разы хуже. Поэтому, выбрав наименьшее из зол, он вдруг понимает, что не продумал самую важную часть ужина — собственно, сам ужин. Кроме того, за последние месяцы парень едва ли готовил что-то, не используя Талант. Следовательно, стоит выбрать что-то простое, что он точно не запорет, но притом сытное. — Как ты смотришь на карри? — выдаёт Хината неожиданно для самого себя. В голове обрывками возникают воспоминания прошлой жизни. Тёплые до дрожи в пальцах. — Я не против, — спустя некоторое время отвечает Комаэда. — Я могу чем-нибудь помочь? — Зачем? — Не могу сидеть на месте и смотреть, как ты работаешь из-за меня. — Можем приготовить вместе. — Хаджимэ оборачивается, изучая взглядом Нагито. Головой он понимает, что идея совместной готовки с ним заведомо провальная. Но более мягкая, душевная часть тут же противится: у них и без того почти нет приятных моментов, проведённых вместе. — Я абсолютно бесполезен на кухне, — подтверждает Комаэда. — А ты на что рассчитывал? Морально меня поддерживать? — Хината не может удержаться от едкого смешка. — Лучше брось. Это не твоё. — Какой ты жестокий. — Сам напросился. — Юноша кивает, поведя плечами. — В любом случае, не страшно. Возьмёшь на себя простую часть. Овощи-то, я надеюсь, ты нарезать умеешь? — Справлюсь. — Если что, я помогу, — заверяет его Хината и снова отворачивается. Торопиться им всё равно некуда. Времени у него ещё навалом.

***

— Это тебе. — заявляет Хаджимэ, выгружая взятые из магазина овощи. Кто-то из островных предложил держать там продукты ради «большей аутентичности». Аутентичности чего и кому она вообще сдалась, парень так и не выяснил, но отрицать не мог — то было полезно. — Не порежься только. — Я, по-твоему, из пещеры вылез? — хмуро бросает Комаэда, становясь рядом. — Если бы всё было так просто, — вздыхает Хината, доставая пачку риса и мясо. — Может, хоть куртку снимешь? — Может и сниму. — Ну и? Нагито закатывает глаза, но стряхивает верхнюю одежду с худых плеч. Хината не может удержаться от короткого взгляда. Он не раз видел юношу, но тогда их общение было… формальным. Хаджимэ никогда не разглядывал Комаэду — да и не горел желанием. Сейчас же он с сжимающимся сердцем подмечает болезненную худобу и почти мертвенную бледность. Тёмные круги под глазами и потрескавшиеся уголки губ. Ему впору быть трупом. — Хаджимэ, если ты попросил меня раздеться для того, чтобы посмотреть, — мог и прямо сказать. Мне снять футболку? — Что? Нет! — Не стоит стесняться своих желаний, — чуть не мурчит Нагито. — Нарезай овощи в тишине! — Хината буквально ощущает жар, исходящий от щёк. — А ты, значит, будешь продолжать смотреть? — Я хочу повернуться к тебе спиной, зная, что не отрубишь себе палец. Комаэда кривит губы, тут же забыв про игривый настрой. — Какой ты серьёзный. А я просто хотел тебя развеселить, — доставая из тумбы нож, вздыхает Нагито. — Мне нравится твоя улыбка. — Что?.. — Да так, мысли вслух. Хаджимэ? — Чего надо? — Я думал, ты хочешь смотреть, как я нарезаю овощи. Мне казалось, ну… Что для этого надо стоять лицом ко мне? Хината прячет лицо в руках, мысленно кричит и разворачивается обратно, скрестив руки на груди. — Вперёд. Комаэда неловко откашливается, перехватывает нож поудобнее — как ему кажется, — и резкими, рваными движениями начинает чистить морковь. — Помыть её не хочешь для начала? — Зачем? Мы же не будем есть её так? — искренне удивляется Нагито. Хината бросает на него выразительный взгляд. — Ладно, понял. Сейчас. Наспех ополоснув морковь в раковине, юноша возвращается к потугам. Получается, мягко говоря, не очень. Ошмётки слишком толстые, а сама морковь заметно уменьшается в размерах. Такими темпами до карри ей не добраться. — Попробуй чистить чуть тоньше, — мягко подсказывает Хаджимэ, прислонившись бедром к столешнице. — Вот так? Следующий получается чуть не крупнее остальных. Нож едва заметно подрагивает в руке, а чужая досада буквально ощущается в воздухе. — Не совсем. — А так? — Всё равно мимо. — Прости, что испортил ужин. Так и знал, что это плохая идея. Лучше мне… — Давай покажу, — обрывает его Хаджимэ и, не дождавшись ответа, достаёт второй нож, принимаясь за другую морковь. Его движения аккуратны, хоть и далеки от совершенных. — Возьми нож чуть удобнее, — между делом советует он, иногда отрываясь и поглядывая на Комаэду. — Чего вцепился так? Не собираюсь я его отнимать. — Я даже не думал об этом. — Чудесно. — Шутка в молоко. — И руками делай вот так… Нет же. Обрежешься сейчас. — Так? — Да нет! — Хаджимэ опускает голову: действительно безнадёжный случай. — Иди сюда. — Вопреки собственным словам, он сам делает шаг к Комаэде и, оказавшись за спиной, накрывает его руки своими. — Вот так. Бережно поправляет нож и направляет чужие движения. Медленно и аккуратно, пусть и неуклюже. Нагито оказывается удивительно податливым — даже не дышит, кажется. Хината и сам проникается какой-то странной атмосферой, повисшей на кухне. Сердце в груди стучит так гулко, словно пытается вырваться. — Понял? — отвлекаясь от мыслей, полушёпотом спрашивает он. Комаэда только кивает в ответ и делает ещё одно движение. Только на этот раз не по моркови. Острие проходится прямиком по фалангам Хинаты, заставив того зашипеть, отскочив от Нагито. — Твою же ж мать, — мычит парень, приложив руку к губам. До ушей смутно доносится звон ножа, и спустя секунду Нагито уже возвышается над ним, пребывая в состоянии чистейшей паники. — Господи, я не хотел! Я не думал… — Аптечка… — сплёвывая, выдыхает Хаджимэ и кое-как добредает до барной стойки. — Аптечку тащи. — Где?.. Парень указывает рукой на небольшой шкафчик на стене и снова возвращается к насущной проблеме. Он даже представлять не хочет, как выглядит со стороны. Если одним словом — «ужасно». Если двумя — «пиздец кошмарно». Других слов разозлённый Хината просто не находит. Ему не столько больно, сколько обидно за разбитый вдребезги момент. В груди зреет ядовитое огорчение, кольцами обвивающее конечности. — Обрабатывать умеешь? — Да. Нагито садится напротив и молча принимается за дело. Однако по дрожащей нижней губе и по неаккуратным действиям понятно — переживает. Вероятно, уже ненавидит себя чёрной ненавистью. — Эй, — окликает его Хаджимэ. Первостепенная ярость потихоньку стихает, уступая место почти апатичному спокойствию, — это не твоя вина. — Я уйду, как только закончу, — шёпотом отвечает Комаэда, не поднимая глаз. — А карри? — Не стоит. — Знаешь, ты обязан разделить его со мной хотя бы из-за производственной травмы. Такое случается. Забей. — Ты порезался, потому что я был тут. — Я порезался, — чеканит Хината, — потому что сам был невнимателен. На этом и закончим дебаты. — Но ведь… Хаджимэ резко порывается вперёд и, обхватив чужой подбородок, вскидывает голову вверх, заставляя посмотреть себе в глаза. — Ты. Не. Виноват, — не сводя взгляда, произносит он. Нагито приоткрывает рот и кивает, словно загипнотизированный. В широко раскрытых серых мелькает сомнение, которое он тут же прячет под густыми белёсыми ресницами. — То-то же, — фыркает Хината и наконец-то убирает руку, обращая внимание на порез. Комаэда подбирает ватку, выпавшую из ослабших пальцев, и возвращается к обработке. — Не щиплет? — спрашивает он. Удивительно, как быстро к нему вернулось самообладание. — Сойдёт, — лениво отмахивается парень и выдёргивает руку. — Возвращайся к овощам. Понял, как нарезать? — Вполне. — Тогда вперёд. Я сейчас. Комаэда кивает и, повернувшись спиной, скрывается в кухне, оставив Хаджимэ наедине с собой. Едва дверь закрывается, он утыкается лицом в ладони и тихо стонет. Держаться перед Нагито чрезвычайно сложно. Дело не в его присутствии или разговорах — совсем нет. Несмотря на то, что Хината оговорился, что подумал над его словами, на деле всё было немного сложнее. Думал, да. Но не в том ключе. Без присутствия Изуру даже дышалось немного легче. Свободнее. Но, привыкнув к Талантам, парень вдруг понял, что тот самый быт даётся ему куда тяжелее, чем раньше. От этого становилось обидно и гадостно на душе. — Хаджимэ? Приглушённый голос напоминает, что он тут всё-таки не один. Порефлексировать можно и дома. — Иду. Хината нехотя сползает с барного стула и заходит на кухню. Комаэда уже стоит на отведённом ему месте и выжидающе смотрит на парня, время от времени убирая непослушные локоны чёлки, лезущие в лицо. — Мешает? Волосы, — добавляет Хаджимэ в ответ на удивлённый взгляд. — А-а. Немного. — Комаэда задумчиво накручивает прядку на палец и оттягивает. — Непривычно с ними. В смутных воспоминаниях Нагито и тогда щеголял с гнездом на голове, и если у Хинаты спросили, в чём отличие, то он бы знатно завис. — Не хочешь завязать? — Нечем. Да и не думал я, что мы будем готовить… вместе, — скупо улыбается юноша, переступая с ноги на ногу. — Я и сам как-то не думал, — честно отвечает Хаджимэ. Идея была, откровенно говоря, спонтанной, и чуть не вышла боком. — В любом случае, это не так страшно. Самое худшее уже позади. Его взгляд всего на мгновение останавливается на пальцах Хинаты. — Прекрати себя выедать, — сузив глаза, выдаёт тот и подходит ближе. — Я думал, мы уже обсудили это. — Как видишь, ни ты, ни я к чужим словам не прислушиваемся, — язвительно парирует Нагито. С вызовом. Хаджимэ остаётся только вздохнуть. Рука по старой привычке скользит к переднему карману джинсов и цепляет… что-то. В голове тут же со скрежетом проворачивается шестерёнка. — Лови. Комаэда едва успевает среагировать, когда ему на раскрытые ладони падает резинка. — Резинка? Откуда? — Это… Сонина, — уклончиво отвечает Хината, потупив взгляд. И тут же чувствует жгучее желание оправдаться: — Она забыла её у меня на столе. А я забыл вернуть. Он не врёт, ведь забыть-то он действительно забыл. Вот только у этой резинки когда-то было практическое применение: он подвязывал ей непомерно длинные волосы. До того момента, как в голове что-то щёлкнуло — рука перестала трястись, — и он обкорнал их. Крайне криво, стоит заметить, но Хаджимэ почувствовал почти осязаемое облегчение. Позже Сония помогла ему привести себя в божеский вид, но вот резинка так и осталась, припрятанная в кармане джинсов: то ли как память прошлому, то ли возвращать уже стыдно. Нагито предпочитает ограничиться только сомнительным взглядом. — Спасибо, — кивает он и, зажав резинку в зубах, собирает отросшие волосы в подобие хвостика. Лицо у него заметно меняется. Становится более открытым — приветливым даже. — Что-то не так? — А, да нет, — Хаджимэ коротко усмехается, — Тебе идёт. — Я… — Нагито жмурится и вдруг отворачивается. — Я тебя не понимаю. — А ты не врал про ум, — фыркает Хината и встаёт рядом. — Заканчивай с овощами. Я возьмусь за курицу. Будут проблемы — спрашивай. Комаэда коротко кивает, и они берутся за работу.

***

Результат превосходит даже смелые ожидания Хаджимэ. Рассматривая готовый карри, он чувствует укол гордости. Мол, смотрите, это я сделал. И Нагито, конечно, тоже. Вот сейчас они сидят за столиком друг напротив друга и завистливо смотрят на тарелки с ещё горячей едой. — Попробуй. — Хочешь на мне проверить его съедобность? — усмехается Комаэда, однако послушно берёт палочки в руку. — Ты ж везунчик. Чего тебе будет? Нагито натянуто улыбается и, подцепив кусочек курицы, надкусывает его. На его лице отражается несколько эмоций за раз: страх, удивление, облегчение и заметное удовольствие. Хината украдкой улыбается. — Приятного аппетита. — И тоже принимается за еду. Этот приём пищи отличается от прошлых. Все предыдущие на кого-то из них падала роль врача. Сначала на Хаджимэ — в совершенно буквальном значении. Оставаясь на посту, он старался не выходить за рамки установленного отношения. Безуспешно, но пытался. Слишком уж хорошо Нагито подмечал слабости и не менее беспощадно давил на них. Затем эту роль перенял сам Комаэда, когда Хината находился в настолько кошмарном состоянии, что даже мысли клубились в голове мутным, рассеянным туманом. И все эти разговоры кончались либо неловким молчанием, либо громкими ссорами. Хаджимэ тихонько усмехается, прикрывая глаза. Теперь всё это кажется глупым и незначительным. Оборачиваясь назад, он понимает, что был неправ. Много, много раз. Возможно, этим ужином он хотел в первую очередь извиниться. Начать извиняться. — Как тебе с протезом? — вдруг спрашивает он. Нагито пожимает плечами и вдруг откладывает палочки. Его взгляд падает на механические пальцы. — Непривычно, но всяко лучше… той. — Он печально улыбается и сжимает руку в кулак с тихим клацаньем. — Только не подумай, что я неблагодарен. — И в мыслях не было, — отмахивается Хаджимэ и цепляет морковку. — Главное, что тебе удобно. Комаэда усмехается и на мгновение отрывает взгляд от тарелки. Неловко заправляет прядку за ухо и невзначай касается резинки Хинаты. — Оставь себе. Рука замирает. — Я не могу… — Мне она без надобности, — смеётся парень, проводя рукой по короткому ёжику волос. — А тебе в самый раз. — Она же Сонина. — Мне кажется, она уже давно забыла, что я что-то брал. Тем более, это Сония. Одну резинку она мне простит. Нагито выдыхает и опускает руку. — Спасибо. — И вдруг расплывается в лисьей улыбке: — Неожиданный выбор для первого подарка, Хаджимэ. — Уж прости, что не приоделся, — фыркает тот. — Знал бы, что сегодня такая знаменательная дата, приоделся бы. — Не стоило. Так ты мне нравишься больше. Их взгляд, наконец, пересекается. Время вокруг замирает, и Хаджимэ корит себя за такое глупое сравнение. Но большие серые глаза напротив с лёгким прищуром, растрёпанные белёсые волосы в лучах заходящего солнца, пробивающегося сквозь толстые стёкла, длинные пальцы, сжимающие палочки для еды… Очаровывают. Может, тому виной время, проведённое вместе, но в сложившейся обстановке есть что-то забытое, родное. Уютное. Хината сглатывает ком в горле, активно смаргивая. — Поужинаем завтра вместе?