me? i died for him

Сколько же он просидел, целуя Нагито? Не давая себе выдохнуть, проваливаясь всё глубже и глубже в объятия этого безумия — самый эпицентр. Поглощённый цветами, звуками, ощущениями, переполненный ими до самого края. Он сжимает Нагито ещё крепче, боится отпустить. Тот едва вздрагивает. От страха? Боится дать отпор? Знает, что уступает по силе, и покорно ждёт конца? Или же снова ломает личные границы, позволяя делать с собой… это. Хаджимэ пытается переключиться на что-нибудь другое. Эта мысль неожиданна, но ядовита до невозможности. Словно пытаясь разубедить самого себя, он притягивает Комаэду за плечи. Нагито морщится, кажется, хочет отстраниться. Хината замирает. Отодвигается, разрывая поцелуй, и делает несколько глубоких вдохов. Судорожных, чересчур резких и чересчур громких. Лёгкие наполняет ледяной воздух, заставляет закашляться. Он не смеет говорить, не смеет двинуться, отчаянно выискивая испуг в чужих глазах. Лишь рука всё ещё механически-деревянно поглаживает чужую щёку. Недолго — Хаджимэ бросает эту затею, чувствуя нарастающую неловкость. Комаэда молчит, старательно избегая взгляда. — Нагито? — неуверенно зовёт Хината осипшим голосом. Чужеродным даже для него. — Ты… Ты в порядке? — Целуешь и только потом спрашиваешь моего мнения? — усмехается Комаэда. Губы растягиваются в улыбке, обжигающе холодной. — Узнаю Хаджимэ. — Прости. Я… Прости. — Хината качает головой, закрывая ладонью глаза. — Я должен был спросить. Нет. Я вообще не… Не должен был… Наверное. — Я ведь не говорил, что против, — пожимает плечами Нагито, наконец переводя на Хаджимэ взгляд. — Но и не соглашался. — Твоя правда. Однако, — Нагито замолкает и, приподняв протез, медлит. Хината вздрагивает, чувствуя холодное прикосновение металла на тыльной стороне ладони. — Я не сожалею о сделанном. — Ты… Нет? — Удивлён? — Нет. В смысле, да. Ну… Я не знаю? Наверное? — Закончил? — …отстань. — Почему я должен быть против? Должен признать, это было слегка… м-м… неожиданно, однако других претензий у меня нет. — А почему ты должен быть «за»? — Он немного медлит, опуская руку. В голове не укладывается, как Комаэда может быть настолько безвольным. Будь на его месте Хаджимэ, он бы уже давно оттолкнул, вмазал — хоть как-то выразил своё недовольство. — Неужели мне нужно говорить это вслух? — Комаэда задумчиво подпирает щёку кулаком. — Хорошо, слушай. Ты нравишься мне, Хаджимэ. Давно нравишься. Больше, чем ты осознаёшь. Больше… Больше, чем осознаю я сам. — Нагито… — Лучше молчи, — тут же обрывает Нагито. Губы растягиваются в непроницаемой, холодной улыбке. — Не порть момент. — Я его порчу? — Неужели мои слова задели тебя, Хаджимэ? Если так, приношу искренние извинения. Я всего лишь констатировал факт. — Забудь. — Или же ты ненавидишь меня за то, что я прав? — Да ты хоть на минуту можешь прекратить корчить из себя моего психиатра?! — Хаджимэ взрывается, чувствуя себя неправым, но продолжает. — Прекрати меня анализировать! Нагито не отвечает, поджав губы. Однако в его глазах нет и намёка на вину. Это выводит больше всего. — Чёрт… — Хаджимэ шумно выдыхает, проводя ладонью по волосам. — А я-то надеялся, что мы давно прошли… это. — Это? О чём ты? — Я о том, — повторяет Хаджимэ сквозь плотно сжатые зубы и разводит руками, — что ты опять ведёшь себя как последний мудак. А я-то понадеялся, что ты вдруг изменился. Ха. — Тогда мне всё же следует удалиться. — Слова похожи на приговор. Разве что не хватает удара молотка — хотя Хаджимэ готов поклясться, что краем уха услышал его. Сам стал им. Комаэда тяжело приподнимается, отряхивая песок со штанов. Дышит нервно, судорожно. Волосы липнут к вискам, парка неряшливо сползла с плеча. Хината сглатывает. Вдруг на пляже становится на несколько градусов морознее. — Погоди… Пожалуйста, я… — Он делает слабую попытку перехватить Нагито за запястье, но в последний момент стыдливо жмётся, так и не решившись. — Прости. Мне не стоило. — Нет, нет. Стоило. В конце концов, это мне нужно следить за словами и молчать. Ты был прав. «Ты был прав», — но сладкого вкуса победы Хаджимэ так и не ощущает. Момент давно утерян, слова лишь вбивают последние гвозди. Во рту разливается кислый, горький вкус. — Ты и правда так думаешь? — неожиданно спрашивает Комаэда, обернувшись. В его голосе слышится равнодушие, с трудом прикрывающее заинтересованность. — Как? — Что я веду себя… — Он прочищает горло. — Как мудак? Если бы не серьёзность момента, Хаджимэ бы точно засмеялся. Настолько несуразно было слышать такие слова со стороны Нагито. Нет, он не сомневается, что тот способен отпустить грубое слово. Совсем наоборот. Но уж очень его голос не сочетается. Эффект выходит комичный. Хината выдыхает, хмурясь: — Я не это имел в виду. — Приятно слышать. Снова молчание. Но Нагито не уходит: нависает, стоит словно над душой. Его хочется оттолкнуть, только рядом никого нет. Хаджимэ всё же благодарен за то, что Комаэда не стал продолжать тему, оставив как есть. А время неумолимо течёт. Молчание затягивается, атмосфера становится всё более неловкой. Он замечает, как Комаэда начинает нервно дёргать молнию, оттягивая её. Пора действовать. Нужно просто начать. — Иди сюда. И всё же Нагито медлит, вынуждая Хаджимэ подойти ближе; оказавшись с ним лицом к лицу, Хината аккуратно — разве что чересчур резко — перехватывает его запястья. — Знаешь… — И замолкает на полуслове, пристально глядя на Нагито. Тот лишь вопросительно приподнимает бровь, даже не пытаясь вырвать руки. — Я… — Да? — Даже после всего Комаэда спокоен. — Когда-то ты сказал, что для нас есть двойная выгода. — В серых глаза вспыхивает понимание. Хината тяжело сглатывает. Тогда же эта мысль казалась ему неправильной и гадкой — сейчас он предлагает это сам. От отчаяния и безысходности, но сладкого влечения к освобождённому умиротворению. — Теперь я понимаю, о чём ты. Нагито кивает, вперив в него внимательный взгляд. Кажется, ожидает самых главных слов. — Спи со мной, — повторяет Хаджимэ и тут же теряется от собственной решимости и безрассудности. Но он тоже не шутит — это самое страшное. — Я с радостью составлю тебе компанию, — коротко кивает Комаэда. Радости в его голосе совершенно не слышно.

***

— Твои вещи в этом ящике. Ничего не забыл? Нагито качает головой, подходит ближе и, будто подтверждая свои мысли, кивает. — Всё на месте. Может, ты первый? Я могу подождать. Хината только вскидывает руку, обрывая его. Мягко трясёт головой. — Я уже был в душе. Он весь твой. Бледные щёки вспыхивают, и Комаэда, прижав футболку к груди, скрывается за дверью. Оставляет наедине с мыслями. Хаджимэ, немного пройдясь по комнате, грузно опускается на стул, прокручивая в голове события вечера. Касается пальцами едва припухших губ, проводит по ним. Ощущения ещё живые, яркие. Он усмехается, откидываясь на спинку, вперив взгляд в потолок. После пробуждения вся жизнь пошла в задницу. Дни сливались в один длинный, тягомотный и иссушающий. Он обретал что-то новое и тут же терял старое, прижившееся. Стоило только задуматься о его ценности, — бам! — а в душе уже пустота. Новообретённые чувства не заполняли эту дыру. Так, размазывались по поверхности. И проваливались внутрь. Хината морщится и вскакивает на ноги. Проводит рукой по волосам: нервно, одним резким, почти болезненным движением. И вдруг осознаёт, что он и не готовился к возвращению Комаэды. За это становится стыдно. Кусая губы, он спешно заправляет кровать, придавая ей более-менее божеский вид. Следующей под горячую руку попадает куча так и не постиранной одежды, ждущей своего часа в углу. Подхватив её, Хаджимэ спешно прячет её в шкафу и, прислонившись к дверце спиной, выглядывает из окна. С каждой минутой напряжение внутри растёт. Он пытается отвлечься, вслушивается в шум душевой воды — едва помогает. Пытается присесть — тут же вскакивает, нарезая круги по комнате, заламывая руки. Спонтанно начатая уборка также спонтанно забыта. Скрип крана. Шум воды затихает. Хината вздрагивает, замирая на месте. У него осталось от силы несколько минут, а деть себя до сих пор некуда. Сам не понимает, с чего так себя накручивает? Но состояние странное. Или, лучше сказать, непривычное? Взбудораженность, пронизывающая каждую клеточку тела: до покалывания в пальцах и тяжёлого, сбитого дыхания. Он никогда не чувствовал себя так. Дверь открывается. Хаджимэ навостряется, скрещивает руки на груди. Нагито стоит в дверной раме, жмётся и с каждой утекающей секундой выглядит всё меньше и меньше. Хинате сложно объяснить почему. — Дай мне пару минут, — бросает он, проходя мимо. Их плечи едва касаются — Нагито дёргает головой. Мгновенный контакт, полный сотен и тысяч зарядов. Короткий обмен взглядами, обрываемый хлопком. Хаджимэ честно не собирался закрывать дверь настолько резко. Так уж получилось. Отбрасывает мысль в сторону. Остановившись перед зеркалом, он открывает кран и умывается ледяной водой. Поднимает глаза, поджимает губы. Успокойся. Не может. Скорым движением стягивает с себя футболку, отправляет в дальний угол. Потом. Всё потом. Снимает штаны. Делает глубокий вдох. Зачем он это предложил? Зачем? Ногти впиваются в кожу ладони. Последний взгляд на отражение отбрасывает сомнения прочь. Он зашёл слишком далеко. Отступать сейчас уже не вариант. Хината закрывает за собой дверь, вслепую нащупывает выключатель. Комната погружается в приятный полумрак: прохладный, спокойный, обволакивающий. Глазами находит Нагито: — Мог лечь и без меня. Не первый раз тут. — Тот так и не сдвинулся с места. — Подумал, что невежливо, — пожимает плечами Комаэда. — Хозяин вперёд. Хината закатывает глаза, однако ложится, придвигаясь к стене. Матрас за его спиной проминается, чужое тело касается его. Вдох. Медленный выдох. Осторожно повернувшись, Хината устраивается поудобнее, оказываясь с Нагито лицом к лицу. В темноте ночи он выглядит куда бледнее. Хаджимэ никогда этого не замечал. Осторожно, боясь сделать резкое движение, он ложится рядом, медленно-медленно дыша. Разве может быть сложным нечто столь обычное? Может. Он снова боится спугнуть: движением, словом — неважно. Но мысль о том, что всё это его больное, воспалённое воображение, не отпускает, крепким кольцом сжимая мозг. Да и Нагито, лежащий рядом, едва ли пытается что-то сделать. Может, он ждёт первого шага от Хаджимэ. Может, он и сам не до конца уверен в правдивости происходящего. Это так в его характере. Иронично до колкой боли в груди. Всё же Хаджимэ придвигается чуть ближе, накрывает ладонью чужую щёку. Оглаживает, очерчивает. Кожа под его пальцами холодная, шероховатая. Далека до идеальности — и близка к ней как никогда. Хината чуть не давится от собственных мыслей. Почему он никогда этого не замечал? Не думал? Считал чем-то неправильным? До сих пор считает. Только теперь, не встретив отпора и осуждения, его мировоззрение пошатнулось у самых устоев. Лежать с Нагито в одной постели не так плохо. Целовать его на пляже — ничего запретного. Сколько дней они провели вместе? Сколько ночей пролежали в одной постели? Между ними всегда был обрыв. Глубокий, непреодолимый — они и сами его с радостью копали. Он до сих пор тут. Но уже меньше. Протяни руку — коснёшься другой стороны. Хината больше не противится, падая вниз головой в закупоренные в тугой банке чувства. Может, он всё ещё лихорадочно бредит. Пускай. Эти заблуждения, сны — кошмары — близкое, что он чувствовал к счастью. Прикосновения трепетны, робки — в то же время преисполнены горячим, необузданным. Сколько раз Хаджимэ касался его? Сколько прижимался, не придавая значения? Он не помнит. А потому решает, что эта ночь — чистый лист. Начало чего-то необъятно короткого. Конец скоротечно бесконечного. — Можно… я поцелую тебя? Шёпот. Хриплый, будто принадлежащий кому-то другому. Хината чувствует, как волна чего-то горячего захлёстывает его, топит до кончиков ушей. Будто с его губ сорвалось что-то постыдное, что-то, что должно было остаться несказанным. На него пристально смотрят бездонные, манящие глаза, полные сотен и сотен осколков давно потухших звёзд. — Мне казалось, моё согласие очевидно. — Комаэда отвечает тихо, как отвечает всегда. Но ни на лице, ни в глазах его нет и намёка на улыбку. — Неужели одна короткая улыбка тебя убьёт? — беззлобно спрашивает Хаджимэ. — Она обязательна для поцелуя? — Пф-ф… Нет. — Он сдаётся. Нагито умеет быть непробиваемо упорным в своей идиотии. — Просто… не пялься на меня так. Комаэда вскидывает бровь — вопросительно-вызывающе, — но всё же идёт на уступки. Его веки медленно закрываются, белёсые ресницы едва-едва подрагивают, отбрасывая на щёки длинные тени. Он похож на фантом — привидение, — эфемерно-нереальный. До странного, холодного прекрасный. И всё же его. Сейчас. На ночь. Его. Он едва касается чужих губ. Тонкие. Холодные. Будто у мраморной статуи. И при том податливые. Безумно чуткие. По телу пробегает дрожь. Сплетение ног. Пальцы путаются в волосах, зарываются глубже. Оттягивают. Свободная рука гуляет по чужому телу, изучая, не смея остановиться ни на секунду. Проводит по впалой груди, оглаживает талию, сжимает бедро. Нагито шумно выдыхает под ним, но подаётся вперёд. Им свидетелем — ночная тишь, нарушаемая лишь шорохом ткани, дыханием, шёпотом. Неразборчивым, почти лихорадочным. Хаджимэ едва касается чужих губ, отодвигается — пытается запечатлеть Нагито таким. Вновь видит его в ином, новом свете. — Что ты чувствуешь ко мне? — едва слышно спрашивает Комаэда, опаляя лицо жарким дыханием. Хината вновь целует его. Не даёт ответить, подумать и осознать смысл слов. С губ Нагито срывается стон. Глухой, требовательный и в то же время… почти возмущённый? Ещё секунда — Хината даже понять не успевает, когда именно это произошло, — и Комаэда лежит на нём сверху, обхватив тонкими пальцами его лицо и поддавшись бёдрами вперёд. Хината шумно выдыхает и пытается подняться. Правда тут же ложится обратно, чувствуя томное потягивание внизу живота. Он оказался в невероятно неловкой и невыгодной для самого себя ситуации. — …Ты правда хочешь поговорить об этом? Сейчас? — Я хочу знать, — непреклонно продолжает Нагито. Хаджимэ чувствует, что вновь задыхается — только на этот раз от возмущения. Тело всё ещё неприятно пульсирует, и сидящий верхом Комаэда делу не помогает. — Мы буквально лежим в одной кровати. В такой позе. Что ещё тебе нужно знать? — Лёгкий прищур. — Серьёзно, что? — Я хочу… — Он едва раскрывает губы и подаётся вперёд. Кончики пальцев скользят по животу вверх, останавливаются на груди. Надавливают. Хаджимэ непроизвольно прикрывает глаза — готовится. Чувствует на лице жаркое дыхание — и только. Комаэда не торопится, будто растягивает удовольствие — пытку. Замерев всего в нескольких сантиметрах от его лица, он внимательно рассматривает смущённого, взъерошенного Хинату. Так и не скажешь, что всего пару минут назад он был таким податливым. — …услышать. — Я не знаю. — Ты… ты не знаешь? Но ты сказал… — Что испытываю к тебе чувства. Я никогда не уточнял, какие именно. — Тогда… что это? — Он разводит руками. — Почему мы делаем это? Хаджимэ опускает глаза, поджав губы. Действительно, почему? Он никогда не засматривался на парней. В голове ни разу не возникало иррациональной мысли попробовать. …с Нагито всё совсем по-другому. Любит ли он его? Нет. Даже близко нет. Комаэда для него — кто угодно, но не партнёр. Худой, нескладный, несуразно высокий и невероятно бесящий. При всём этом, он мог довести Хаджимэ до точки кипения всего за пару слов. Хината на дух его не переносит. …и отпустить тоже. С Комаэдой он чувствует какое-никакое облегчение. Много чего, на самом деле. Парень вдруг ловит себя на мысли. Он не может и не хочет останавливаться. Азарт в нём распалён до предела, подхлёстывая любопытство, граничащее с чем-то неправильным. Как далеко это всё может зайти? Что Хината почувствует в процессе? После? Что угодно, лишь бы не ощущать сосущей пустоты в грудной клетке. Нагито действительно заполняет её. Своими извращёнными, но рабочими методами. В голове наконец кликает. — Мне… было интересно. — Что? — Я не хочу об этом говорить. — О нет, давай поговорим. — Он едва ведёт головой, прикрывая глаза. Пальцы медленно отстукивают такт, лицо принимает задумчиво-безразличное выражение. Спустя секунду в Хаджимэ впиваются два грязно-серых глаза. — Мне крайне любопытно услышать о твоих настоящих чувствах. Пожалуйста, просвети. — Я хотел испытать… — Хината делает глубокий вдох, стараясь взять себя под контроль. Ему тяжело. — …каково это. — Что именно? — Мне правда нужно это проговаривать? — Раз уж ты решился поделиться, то говори. Пожалуйста, я весь внимание. В его голосе ни злости, ни усмешки. Он просто… спрашивает. Безразлично, почти буднично. Словно ему всё равно. И это доводит Хаджимэ. Буквально выжигает изнутри. — Как быть с мужчиной. — Хината почти выплёвывает эти слова. Сам не знает, правда это или его очередное предположение. Но Комаэда сам виноват — напросился. Требовал ответа всё это время? Хорошо, пожалуйста. Нагито лишь улыбается, беззвучно посмеиваясь. И всё же он едва заметно удивлён — это последнее, что он ожидал услышать. — И каков же был твой гениальный план? Переспать со мной? — Я не знаю? А ты не этого хотел? Прости. — Осознание ударяет его с полного размаха. Что он делает? Зачем говорит? Пускай даже это правда, хоть и частично. Он не хочет всего этого. Ничего. Но время не повернуть назад. Поэтому Хаджимэ продолжает. — А-а, просишь прощения. Ну конечно я тебя прощаю. Ты это хочешь услышать? — А что ещё мне делать?! — Позвал бы жиголо, если тебе настолько интересен процесс. — Я позвал тебя. Комаэда едва приоткрывает рот. Удивлённо смаргивает, выпрямляется — и просто сидит в молчании, погрузившись в мысли. И всё же… его лицо всё так же спокойно. — Так вот что ты обо мне думаешь. — Он пожимает плечами. — Пусть будет так. Если тебе наконец-то интересно — вперёд. Воспользуйся мной. Моим телом. Всем, чем хочешь. — Что ты… — Если, конечно, ты не возражаешь переспать с таким мусором, как я. — Он заходится в хриплом смехе, водя кончиками пальцев по груди Хинаты. — О, я могу быть для тебя кем угодно. Но знаешь что? — …что? Нагито резко склоняется ниже, оставляя между их губами всего несколько миллиметров. Улыбается и ядовито шепчет, окидывая Хаджимэ привычным надменным взглядом: — Ты изменился. Ты не Хаджимэ. Ты даже не Изуру. — Он закрывает глаза, вытягивая звуки. — О, ты намного, намного хуже. И тут же рывком перекидывает ногу и встаёт с кровати, небрежно одёргивая футболку. Не даёт ответить, подумать и осознать смысл слов. Даже не оборачивается, закрывая за собой дверь. Хаджимэ лежит, молча водя взглядом по комнате. Нижняя губа едва подрагивает, выдавая внутреннее напряжение. Что… только что произошло? Он не понимает. Не хочет понимать. Всё ещё чувствует тепло, медленно рассеивающееся с течением времени. Всё ещё слышит слова Нагито, эхом звенящие в ушах. Всё ещё видит его взгляд. И ненавидит его всей душой. Ненавидит себя. За мысли, за действия. За существование. Закрывает руками глаза. Вдавливает ладони в глаза, пытаясь переключиться на что-то физическое. Не помогает. «Намного хуже». Он? Намного хуже? Хината нервно смеётся, срываясь на хрип, панически хватая воздух. В голове вновь щёлкает, заставляет свернуться клубком. Попытаться закрыться от внешнего мира. Действительно хуже. Действительно. Горло раздирает изнутри, грудь агонически стискивает. Белые пятна перед глазами доводят до исступления. Боль не утихает. Хаджимэ открывает глаза. …и вдруг понимает, что кричит.