Мера человека / Measure Of A Man

      16 марта, 2011              Отец Гермионы был тихим, прагматичным человеком. Любовь к виски, джазовой музыке и живописи совершенно не подходила его консервативному характеру.              Прежде чем представитель Хогвартса вручил Гермионе письмо, изменившее ход её жизни, она проводила вечера, наблюдая, как её отец трудится над любимым делом.              Над своим хобби.              Когда они возвращались домой после работы в клинике, отец переодевался в комбинезон, наливал себе стопку виски и уходил в мастерскую, пока мама готовила ужин по кулинарной книге Джулии Чайлд, заменяя ингредиенты, с которыми не хотела возиться. Телефон всегда был прижат к её уху, пока она болтала с друзьями и приятелями, а смех сотрясал спиралевидный телефонный шнур, протянутый через всю кухню.              После школы Гермиона проводила вторую половину дня, выполняя задания в стоматологической клинике своих родителей, пока администратор присматривала за ней и хвалила её старательность. Дома же она переодевалась в удобную одежду и садилась, подложив под себя ноги в кресле — всегда с какой-нибудь книгой.              Отец расспрашивал её о том, как прошёл день, интересуясь оценками и уроками, позволяя ей болтать, пока сам готовил краски, делая замечания. Гермиона понимала, что разговор окончен, когда он делал первый глоток своего напитка, включал старый проигрыватель, оставшийся у него со времён университета, и брал кисть, чтобы поработать над своим последним творением.              Отец никогда не брал ни одного урока… И это было заметно.              Работы были ужасными, но ему было всё равно.              Да и ей тоже.              Причины, заставлявшие Гермиону приходить каждый день в мастерскую, всегда были странными.              Это не имело ничего общего с виски — она все равно была недостаточно взрослой, чтобы пить его. Ничего общего с музыкой, ведь она не любила джаз так же, как и Селестину Уорлок [прим. ведунья-певица, исполнительница любовных песен, очень популярная в середине 60-х годов ХХ века]. В детстве Гермиона находила такую музыку старой, непонятной и не такой мелодичной. Да и отец не был искусным художником, но иногда, когда он был поглощён мрачными полутонами фортепиано, потягивая янтарную жидкость, пока саксофон и певец успокаивали его душу, он делал широкие мазки кистью и говорил.              Ничего конкретного — просто всё, что пришло в голову.              Если только не шёл футбольный матч, её отец был тихим, вдумчивым человеком и абсолютно необщительным, разве что с несколькими близкими друзьями. Его было трудно узнать, ведь он всегда размышлял и наслаждался покоем разума, неготовый общаться с остальным миром. Гермиона хранила эти маленькие моменты искренности на протяжении многих лет в своём сердце и обращалась к ним для поднятия духа во время долгой охоты за крестражами.              Это были те моменты, когда она чувствовала, что они с отцом близки.              В основном он давал советы о жизни: Оставайся верна себе. Никогда не прекращай учиться и расти.              То, что она будет помнить годами: Будь уверенной, но готовой к неожиданностям.              Он рассказывал неизвестные ей истории о бабушке и дедушке, которые умерли до её рождения: У тебя волосы моей матери и дух моего отца.              Делился мелочами о её маме и историями их отношений: Твоя мама сидела рядом со мной в школе и постоянно говорила. Я поцеловал её в первый раз, только для того чтобы она, наконец, замолчала.              Иногда он рассказывал Гермионе те истории, которые она не могла помнить: Когда ты была не в духе, дверцы шкафов открывались и закрывались. Думаю, уже тогда мы знали, что ты особенная.              И в очень редких случаях он говорил ерунду, которая на самом деле была чем-то большим.              «Любовь никогда не бывает такой, какой мы ожидаем». Это запомнилось ей из одного дня во время летних каникул, когда Билли Холлидей заиграла в проигрывателе. «Она странная, загадочная и никому не понятная. Как вы думаете, почему так много людей пишут песни о ней? Меняют ради неё свою жизнь?»              Теперь, когда родители вышли на пенсию и их прибыльное дело было продано, в перерывах от путешествий её отец всё также рисовал и слушал джаз на том проигрывателе…              Но больше не откровенничал и не рассказывал историй.              Не так, как прежде.              Это стало еще одной вещью, изменившейся под влиянием времени и их внутренней разобщённости. Но его молчание не мешало ей сидеть с ним во время визитов и наблюдать, как раньше, с книгой на коленях, слушая музыку, которую она так и не полюбила, даже будучи взрослой.              Это не мешало ей ждать ещё одной возможности увидеть отца искренним.              Навыки её отца значительно улучшились, когда у него появилось больше времени, чтобы посвятить его творчеству… и действительно начать посещать уроки. Его стиль — чистое сочетание абстрактных, геометрических, многослойных рисунков, которые он начал показывать своим друзьям вместо того, чтобы просто складировать. Ему даже удалось продать пару работ.              Отец никогда не предлагал ей свои картины, а она никогда не просила.              Как раньше, в тот день сеанс рисования закончился тем, что мать позвала их к столу.              Гермиона обедала с ними раз в несколько недель, пытаясь уберечь свою семью от краха собственной жизни. Она всё время внутренне съёживалась от натянутых улыбок, направленных на неё, задаваясь вопросом, как же они дожили до этого момента.              Хотя, в общем-то, она знала.              Все началось с возвращения воспоминаний и слёзных попыток объяснить, почему они оказались именно в Австралии. Они поняли причину её поступка и простили, но все же решили остаться в тропиках. Их единственной формой общения были ежемесячные телефонные звонки, когда они вежливо приглашали её в гости, а Гермиона отказывалась. Она понимала, что её не ждали.              Однако они вернулись шесть лет назад, чтобы помочь ей справиться с кризисом в жизни, но причиненный их отношениям ущерб был непоправим. Пропасть между ними стала слишком велика. Тем не менее, Гермиона прилежно продолжала стараться, лелея надежду, что однажды закончит строительство моста, сокращающего расстояние между ними. А пока Гермиона присоединилась к родителям, чтобы насладиться жареным цыплёнком и варёной капустой, выращенной в её саду.              Чаще всего её мать была не лучшим поваром. Она не любила следовать рецептам и иногда пропускала принципиально важные ингредиенты. Порой её изменения срабатывали, но зачастую, как сегодня, нет. Отец уже привык к этому, а вкусовые рецепторы адаптировались за годы, поэтому он без жалоб ел сухую курицу и пережаренную капусту. Гермиона следовала примеру, как послушная дочь, но решила оставить достаточно места для десерта.              Именно в этом её мать преуспела, так что Гермиона была изрядно увлечена хлебным пудингом.              — В следующий раз, когда соберёшься на ужин, — сказала мама, пока они ели, — обязательно выбери день, когда Рон сможет пойти с тобой. Он такой милый и забавный парень, — она по-матерински рассмеялась, чем напомнила ей миссис Уизли, когда та думала о чем-то приятном. — Я думаю, он полюбит мой десерт так же сильно, как и тебя.              И это было предметом их самых больших разногласий на сегодняшний день.              — Мам, — простонала Гермиона, разрезая курицу. — Мы просто друзья.              Это максимум, кем они когда-либо будут.              Они с Роном были порознь уже дольше, чем вместе, но мать всё ещё не оставляла эту идею. По правде говоря, и Рон тоже, что ещё больше усложняло ситуацию, поскольку их жизни были тесно сплетены. Он был её лучшим другом, его семья была ей, как родная, поэтому он всегда будет важной частью её жизни.              Просто не такой, какой ему бы хотелось.              Гермионе потребовалось три года для осознания, что вдобавок к различиям между ними, совершенно разным интересам и разногласиям практически во всем, Рон хотел вогнать её в рамки, в которые она просто не могла поместиться. В коробку, из которой он мог бы забрать всё то, что ему в ней нравилось, а остальное — оставить.              Он был старомоден в своём желании возложить на неё те роли, которые девушку не интересовали.              А ей нужен был партнёр, а не проект. [прим. «Женщины — не реабилитационный центр для мужчин. Они не должны возиться с ними, нянчить их, изменять их и ухаживать за ними. Женщине нужен партнер, а не проект». Джулия Робертс]              Гермиона устала извиняться за то, кем была, и подавлять себя во избежание споров. Даже зная, что идеальных отношений не бывает, Гермиона испытывала ноющее чувство, что она скорее смиряется, чем идёт на компромисс. И это съедало её. Грызло до тех пор, пока она не перестала бороться за то, чего на самом деле не хотела.              — Я знаю, но он был так добр к тебе.              Гермиона не согласилась. Когда она взглянула на отца, продолжавшего жевать, имитируя занятость, она могла поклясться, что тоже заметила намёк на несогласие. Трудно было сказать наверняка, но ради того, чтобы сохранить мир, Гермиона сменила тему.              — Как там Марокко?              Она продолжила есть, слушая рассказы матери об их путешествии, пока отец время от времени с нежностью на лице делал замечания, обычно касающиеся лёгких преувеличений. В конце концов, это было в стиле матери. Она всегда была резка, стремительна и полна жизни, особенно теперь, когда стала старше. Она говорила, жестикулируя, и, хотя казалась погруженной в свои истории, всегда следила за их реакцией.              — Мы едем в Грецию в начале июня и остановимся на побережье.              Теперь, не ограниченные во времени и финансах, они много путешествовали, всегда отправляясь в какое-нибудь тёплое место у воды, потому что годы, проведённые в Австралии, разбаловали их.              — Звучит заманчиво.              — Когда ты в последний раз брала отпуск? — мама подала отцу ещё одну порцию курицы.              Гермиона почесала висок ногтем указательного пальца.              — Я ездила в Мадрид с друзьями.              Больше трёх лет назад, когда Лили ещё не родилась, и срок беременности Джинни ещё позволял путешествовать.              — Вот и славно.              — Путешествия полезны для твоего здоровья, — сказал отец, кивнув и сделав глоток воды.              И на этом оставил всё, как есть.              Ужин продолжался, и Гермиона заставляла себя улыбаться их неловким попыткам завязать разговор, не зная, что они могут обсуждать, а что считалось запретным. Казалось, она делит трапезу с незнакомцами, обсуждая нейтральные, предсказуемые темы — погода, завтрашняя мамина дегустация вин с друзьями, растущий интерес отца к наблюдению за птицами и планы Гермионы по расширению сада в её доме, который родители все ещё не видели.              И хотя она ненавидела расстояние между ними, это было лучше альтернативы не видеть их вообще. По крайней мере, так она убеждала себя, улыбаясь и терпя неловкость, понимая и принимая собственную вину в разладе.              Как единственной ведьме в семье, родители всегда доверяли ей. Веря, что она не будет использовать магию для обмана системы и решения каждой маленькой проблемы, не навредит тем, у кого нет возможности дать отпор — независимо от того, будет ли эта боль вызвана её палочкой или её действиями. И она безвозвратно разрушила это доверие, изменив их воспоминания. Они простили её, но терапия учила, что прощение — это не конец процесса, это начало новых отношений, сформировавшихся теми самыми действиями, которые изначально требовали прощения.              Всякий раз, когда она улавливала тонкие намёки на их насторожённость, это сурово напоминало о пути к примирению, по которому она ещё шла. Она продолжала работать над смирением и не позволяла вине обесценивать достигнутый прогресс. Когда вина возвращалась с удвоенной силой, Гермиона могла думать только о том, что они никогда не вернутся к тому, что было. Будто всегда будет что-то ужасное между ними — словно бактерия, заражающая растения и обнаруживающая своё присутствие только пожелтевшими листьями и увяданием.              Но затем ей приходилось напоминать себе о плане действий в таких ситуациях — о дополнительной заботе для каждого растения, об усилиях, которые нужно приложить, чтобы в конце концов её сад стал здоровым. Устойчивым к бактерии.              Она должна была использовать ту же заботу для своих родителей.              Гермиона готовила почву для каждого ужина, каждого визита и каждого разговора. Знала, что должна быть с ними такой же терпеливой, как и со своим садом, и что должна продолжать приходить на обеды по будням, продолжать предлагать маме урожай из сада для экспериментов, смотреть, как папа рисует и слушает джаз. Она должна была держать свои двери открытыми, чтобы они могли войти, если захотят.              Может быть, в один прекрасный день они придут и ненадолго задержатся.              А до тех пор она будет продолжать работать.              Когда ужин закончился, Гермиона помогала матери мыть посуду, пока отец вытирал столешницу, убирая всё лишнее. Закончив первым, он быстро поцеловал маму и обнял Гермиону, прежде чем исчезнуть в гостиной для просмотра телевизора. Под звуки футбольного матча в качестве фоновой музыки они работали вместе: Гермиона мыла посуду, а мама раскладывала каждую тарелку в посудомоечной машине, которую использовала исключительно для сушки.              — Твой папа беспокоится за тебя, — сказала мама почти таинственным шёпотом, собирая вилки. — Он считает, плохо жить одной в такой глуши.              Она нахмурила брови. Её отец? Обеспокоен? Она бы так не сказала.              — Мне нравится покой, — Гермиона пожала плечами. — Я могу полететь или аппарировать куда угодно.              Мама поморщилась, как делала всегда, когда дочь использовала магическую терминологию.              — Почему бы тебе не выбрать место поближе к городу? В Суррее [прим. Графство Суррей находится на юго-востоке Англии и граничит с Лондоном на севере, графством Кент на востоке, Сассексом на юге] есть много вариантов. Ты будешь ближе к нам, если что-то случится. Это уймёт его беспокойство.              — Мой огород не поместится.              Родители бы знали это, если бы приезжали, но она прикусила язык.              Гермиона жила в слишком большом для одного человека коттедже. Ближайшим волшебным городом была Годрикова Впадина, но и та совсем не близко. В окрестностях ни одного соседа. Дом был довольно ветхим, и риелтор неохотно показал его, но в нем были очарование и потенциал, полюбившиеся ей с первого взгляда.              Она заплатила в основном за землю, получив дом даром. Работа требовалась обширная. Её родители считали покупку глупой после увольнения из Министерства, но Гермиона перевела половину своего счёта в Гринготтсе — с её существенными накоплениями от многолетней бережливости и остатков военных компенсаций — в фунты и использовала их, чтобы расплатиться с кредитом и подрядчиками за их работу.              Честно говоря, она могла бы привести его в порядок с помощью магии, но наблюдение за ежедневным прогрессом давало ей возможность сосредоточиться. Они вычистили всё от гнили и придали каменной кладке первоначальный вид, восстановив дом таким образом, что снаружи он выглядел так же, но внутри был совершенно новым.              Это была метафора, которую она не могла игнорировать.              Садоводство изначально было назначено на терапии, которую она начала вскоре после окончания строительства, чтобы занять время и справиться со стрессом. Дом ещё не был обставлен, когда Невилл пришёл с парой молодых растений в подарок, и тогда родилась идея. Вскоре он стал приходить каждую неделю, чтобы показать, как строить садовые ящики, обрабатывать землю, что и где сажать. Она начала изучать литературу, планировать, выращивать…              Это придавало её жизни смысл.              После первого сбора урожая они с Невиллом сидели на пастбище за садом и жадно поглощали немытые помидоры. И когда она проливала слезы слабости, он не осудил её, а позволил ей просто плакать, напоминая, что это первый урожай из многих грядущих.              Дом для Гермионы стал тем, что нельзя обличить в слова. Чем-то большим. И она ненавидела непонимание этих чувств со стороны родителей. Поэтому продолжала мыть посуду по локоть в тёплой пенистой воде, когда мать вернулась к теме, которую, по мнению Гермионы, она должным образом избежала ранее.              — Я говорила серьёзно о Роне — ты должна взять его с собой, когда придёшь в следующий раз. Более того, ты должна пересмотреть свои взгляды на его счёт.              То, что она пыталась наладить отношения, не означало, что она будет сдерживать себя конкретно на этой теме.              — За последние шесть лет ты достаточно ясно высказала своё мнение по этому поводу.              — Я буду повторять до тех пор, пока ты не услышишь. Ты не найдёшь никого лучше, не с такой жизнью, как у тебя.              Это не было оскорблением — просто фактом.              — У тебя сложная работа, Гермиона. Ни один человек — волшебник или нет — не примет твой уровень любви к своим пациентам так, как он.              Гермиона чуть не рассмеялась, передавая ей тарелку, которую только что вымыла, прежде чем приступить к чашкам. Рон достиг того момента в жизни, когда нашёл собственную опору вне своей большой и теперь уважаемой семьи, но поскольку ему пришлось так много делиться в детстве, он отказывался делить её. Всегда неуверенный в важности своей роли в жизни девушки.              Он работал с Джорджем над разработкой новых продуктов для постоянно расширяющегося ассортимента «Всевозможных волшебных вредилок», и теперь, когда они расстались, а она больше не была на пути к званию самого молодого Министра Магии, он казался более спокойным рядом с ней. Не так раздражался, когда люди искали её вместо него. Сейчас, когда она не была так занята или важна, Рон хотел попробовать ещё раз, как будто её расписание было единственной причиной их разрыва с самого начала.              Но это было не так.              Вместо того, чтобы предоставить матери подробный анализ характера Рона, Гермиона предпочла ответ, который закопал бы её сильнее, но, по крайней мере, он был бы другим.              — Ты права. Я предана своей работе. На самом деле, я настолько предана делу, что сейчас ничего не ищу.              — Ты не становишься моложе.              Гермиона повернула голову, её глаза сузились при вычислениях. Маме было чуть меньше тридцати, когда родилась Гермиона. Родители хотели сначала встать на ноги. Котелок поучает чайник [прим. англоязычная пословица; аналоги: «чья бы корова мычала», «кто бы говорил»].              — Кажется, это ты сначала хотела сделать карьеру? В этом я такая же, как и ты.              Поскольку её мать никогда бы не признала правоту Гермионы, она продолжила, игнорируя констатацию факта.              — Хотя я люблю детей Гарри, мне хотелось бы когда-нибудь иметь собственных внуков.              — Я должна встретить подходящего человека для этого.              Едва ли мама знала, что с тем, как Тео пытался убедить её заключить потенциально пятилетний контракт, это казалось маловероятным.              — Ты уже встретила.              Гермиона закатила глаза. Её мать всегда умела направить разговор в нужное ей русло. Она передала последнюю чашку, чтобы ополоснуть и поставить в посудомоечную машину.              — Нам придётся сойтись на том, что мы не согласны друг с другом.              — Пока что.              Они отложили разговор на другой раз, и, закончив все раскладывать, мама закрыла посудомоечную машину. Гермиона осушила раковину, вытирая её кухонным полотенцем, пока воды не осталось. Пока она выжимала мокрую тряпку, её мама поставила электрический чайник. Гермиона принесла имбирный чай из своей коллекции после жалобы мамы на боль в животе во время их телефонного разговора прошлой ночью. Она села за стол, и мать присоединилась к ней, вытирая руки и наливая кипяток в заварочный чайник.              Сначала чай. Потом десерт.              Мама посмотрела через плечо на чайник, прежде чем сухо спросила:              — Как ты?              Ментально было невысказанным словом в конце вопроса.              Если не считать вопросов доверия, она все ещё была её матерью. И как мать, по праву, всегда волновалась. Мама была дантистом и дочерью врача, так что, хоть психическое здоровье не было строго запретной темой, к ней она подходила с осторожностью. Не то, чтобы это имело значение — это в любом случае раздражало Гермиону — просто ещё одна из тех болезненных тем, которую ни одна из них не хотела обсуждать из-за плохих воспоминаний, вызываемых у обеих.              — Я в порядке, — кратко ответила Гермиона.              — Ты ведь не слишком много работаешь?              — Нет, мам. Сейчас у меня перерыв между пациентами.              Последним был аврор, который поправился благодаря экспериментальному лечению после засады Пожирателей Смерти в прошлом году. Она работала в одиночку четыре месяца, борясь не только за физическое, но и ментальное здоровье, ведь ему нужно было привыкнуть к новому образу жизни с семьей, которая никогда не отказывалась от него. На прошлой неделе она передала его на попечение другого целителя для наблюдения с просьбой оповещать Гермиону только в случае необходимости.              — Хорошо.              Между ними воцарилось молчание, когда из гостиной донеслись жалобы отца на игру. Должно быть, «Арсенал» снова проигрывал. На мгновение она ухмыльнулась, вспомнив Рона и его любовь к вечно проигрывающим «Пушкам».              Чайник засвистел, и когда мать пошла заваривать чай, Гермиона положила руку ей на плечо.              — Пусть он ещё немного настоится с корнем имбиря. Около десяти минут.              Кивнув, мама продолжила разговор.              — Ты ведь хорошо питаешься, да?              — Так и есть, — вздохнула Гермиона.              — А спишь?              — Восемь часов в сутки, — помолчав, она добавила. — Я не собираюсь разваливаться на части, мама.              Только не снова.              При этом воспоминании Гермиона заметно поморщилась, почувствовав волнение. По правде говоря, её не заботили намёки на произошедшее, ведь всё равно она ничего не помнила. Теперь приходилось бороться с вопросами и взглядами, с беспокойством и тревогой — не только со стороны матери, но и близких людей.              Весь этот инцидент казался сном, как будто произошёл с кем-то другим. Только не с ней. Гермиона думала, что она сильнее — что может подтолкнуть себя к краю и всё же сохранить контроль. Она считала себя непобедимой, хотя на самом деле была всего лишь человеком. Урок, который она получила, усмирил её.              — Я знаю, что ты этого не сделаешь. У тебя все хорошо.              Мать потянулась к её руке, лежащей на столе, но замялась, положив ладонь поверх другой. Гермиона подумала о том, чтобы потянуться в ответ, но нерешительность теперь была её лучшим другом, поэтому она осталась сидеть неподвижно.              — Ты выглядишь исхудавшей.              — Это не так.              — Ладно, но я всё равно волнуюсь, Гермиона.              Разочарование — преимущественно в себе — сорвалось с её губ в тот момент, когда она проявила беззащитность.              — Я в порядке, — коротко ответила она и выпрямилась в кресле, тут же пожалев, когда лицо матери помрачнело. Гермиона пристыженно вздохнула. — Прости, я просто…              Мама подняла руку.              — Я слишком сильно надавила.              — Дело не в этом, мам, — сказала она едва слышным шёпотом, глядя на стол. — Спасибо за беспокойство. Всё хорошо. Я забочусь о себе.              — Ты ещё посещаешь сеансы терапии?              — По мере необходимости… но в этом давно не было нужды.              Прошла минута молчания, прежде чем она кивнула, принимая ответ Гермионы. Затем тема вопросов матери сменилась.              — А угрозы?              Поскольку одним из условий родителей была полная открытость, они знали про них.              — На прошлой неделе была ещё одна.              Ей не хотелось вдаваться в подробности случившегося, но она знала, что должна что-то сказать матери.              — Эскалация [прим. развитие конфликта, который прогрессирует во времени] их обычных методов.              Беспокойство отразилось на её лице.              — А оборотень? Стоит ли нам беспокоиться?              Хотя Гермиона сказала им о Сивом и личной угрозе, которую он представлял, она не рассказывала всего… особенно о периодических волчьих завываниях, которые слышала в полнолуние возле своего дома. О них никто не знал… Она выбросила эту мысль из головы.              — Нет. Этим занимается Министерство.              — Насколько я помню, ты им не доверяла.              Вообще-то, не доверяла, но Гермиона доверяла себе и своим навыкам. На дом её родителей был наложен слой защитных барьеров, делавших его практически непроницаемым. И если кто-то, кроме человека, сумеет проникнуть сквозь них, она будет немедленно предупреждена. Такие же чары существовали над её домом и прилегающими землями. Это была одна из причин, почему она не волновалась так сильно, как, вероятно, следовало.              Удовлетворённая, мать заметно расслабилась и саркастически усмехнулась.              — Ну, если что-то изменится и наша жизнь окажется под угрозой, обязательно дай знать, прежде чем изменять наши воспоминания.              Гермиона знала, что это шутка.              Просто попытка разрядить напряжённую ситуацию…              Но чёрт побери, если бы это не задевало.       

***

      18 марта, 2011              Варить волчий аконит [прим. достаточно сложное по составу и приготовлению зелье, призвано облегчать оборотням дни трансформации] было сложной, утомительной и нудной задачей. Ингредиенты по-прежнему были дорогими и труднодоступными, но Гермиона варила партию за партией каждый месяц для пациентов Падмы и любого волка, который приходил в отделение Альтернативного Исцеления клиники в поисках зелья.              Гермиона не сыграла никакой роли в принятии законов в поддержку оборотней, которые делали преступлением любую их дискриминацию. Однако Визенгамот втянул её в этот спектакль, когда подписывал закон. Кроме того, они пригласили прессу и Андромеду, которой было велено взять с собой Тедди (как сына оборотня) по этому случаю.              Как реквизит, они были там, чтобы заставить сильных мира сего выглядеть лучше.              И для этого им была нужна она.              Они выкрутили историю так, будто закон стал возможен только благодаря усилиям блестящей Героини войны, защитницы людей, зверей и существ Гермионы Грейнджер, несмотря на целую команду, неустанно работавшую для его принятия. Нет, её заставили выйти на сцену и улыбнуться перед камерами. Гермиона пожала руку Министру и Верховному Чародею, Тиберию Маклаггену, сыграла свою роль и притворилась, что не чувствует себя виноватой.              Притворилась, что никто не смеётся ей в спину.              Что это не имеет значения.              Законы, даже такие чёткие, как статьи про оборотней, было легко обойти, приложив некоторые усилия. Не говоря уже о том, что Министерство чрезвычайно усложнило их исполнение. Если не было представлено явных доказательств, обвинения в дискриминации часто считались «слухами» и «домыслами» и, таким образом, наносили ущерб чьей-либо репутации. Многие дела проходили мимо ушей Визенгамота в целом и рассматривались в небольших комитетах, где они либо улаживались, либо прекращались.              Так, вместо того, чтобы выселить человека из-за его положения или регистрации, его могли выселить из-за опасений заражения. Или потому что у него не было постоянного источника волчьего аконита.              Незаметно Визенгамот не принял единственный полезный аспект закона, который возлагал на Министерство ответственность за предоставление волчьего аконита всем ликантропам бесплатно.              Это было бы слишком гуманно, слишком бы облегчило жизнь тем, кого считали недолюдьми.              Вот почему Гермиона каждый месяц варила столько, сколько могла. Каждый флакон действительно имел значение. В отличие от фальшивых законов, притворной терпимости и натянутых улыбок для СМИ, которыми они пытались управлять, зельеварение было реальным решением. И реальной работой. Оно никогда не было её любимым занятием, но это было правильно, и в этом она преуспела.              Гермиона делала бы больше, если бы могла, но пациенты Падмы (состоявшие из недавно укушенных, давних волков и травмированных сторонниками Сивого) были благодарны и за это. Они не отвечали на призывы Пожирателей Смерти, обещающих лучшую жизнь при своем режиме, а с помощью зелья могли работать и быть частью общества.              И это всё, что имело значение.              — Завтра полнолуние, — сказала Падма, одарив её долгим взглядом, прежде чем начать готовиться к следующей группе, взмахнув палочкой, чтобы нейтрализовать запах других волков в воздухе. Они были особенно чувствительны в дни перед полнолунием. — Ты хочешь, чтобы кто-нибудь остался?              Гермиона пересчитала остатки. Обычно она делала сорок. Сегодня осталось тридцать, и у Падмы было ещё два групповых занятия, не более чем по шесть волков в каждом, что было в пределах нормы.              — Я буду дома до восхода луны. Кроме того, мои охранные чары сильны.              — Я все это знаю, но, если тебе нужна компания, я могу остаться, — затем её карие глаза загорелись. — Ты можешь помочь мне выбрать цветы для свадьбы.              Она могла придумать целый список вещей, которые хотела бы сделать больше. Гермиона усмехнулась редкому проявлению явного энтузиазма Падмы.              — У меня есть огород и опыт работы с цветами в вопросах опыления, но я не специалист по части эстетики.              — Я знаю, но Невилл работает с учениками, у Парвати безумные идеи, а Чжоу будет занята.              — А Блейз? В конце концов, он твой жених.              Падма пристально посмотрела на неё.              — Блейз Забини? Собирает цветочные композиции. Добровольно?              Она начала смеяться, и, не в силах сдержаться, Гермиона присоединилась к ней. Она была права. Мысленный образ сбитого с толку Блейза, выбирающего между сиренью, амариллисом и гвоздикой, был уморителен.              — Безусловно, у него хороший вкус, но он так часто угрожал сбежать, что я чувствую, это сведёт его с ума.              Гермиона фыркнула.              — Страх перед твоей бабушкой будет держать его в узде.              — У неё есть летучемышиный сглаз, который заставляет даже Джинни выглядеть дилетанткой.              Они обе рассмеялись и вернулись к своим делам, погрузившись в молчание и сосредоточившись. Но вскоре Гермиона прервала его.              — Ты придёшь сегодня вечером?              Каждую вторую пятницу они собирались у неё дома. Только ведьмы.              — Да, и Парвати тоже, — затем она вспомнила. — О! Ничего, если я приведу Чжоу?              Гермиона не испытывала никаких чувств к Чжоу Чанг, но она была лучшей подругой Падмы и постепенно становилась завсегдатаем их мероприятий. К большому неудовольствию Пэнси.              — Отлично.              Сьюзен просунула голову в комнату, выглядя обеспокоенно, но совершенно собранно.              — Пад… О, Гермиона, ты здесь. Отлично. Я знаю, что у тебя не гибкий график на этой неделе, но мне нужна помощь с пациентом.              Прежде чем кто-либо успел спросить, она продолжила:              — Аврор и Оперативная группа против Пожирателей Смерти в стычке в Честерфилде. Один погиб, один пропал без вести, двое в критическом состоянии и шестеро ранены.              Наступила пауза … затем они обе принялись действовать, но Падма остановилась.              — Через пятнадцать минут у меня групповой сеанс.              Гермиона призвала свою верную расшитую бисером сумку.              — Я не могу надолго оставить комнату, полную оборотней, в ночь перед полнолунием.              Нет, она точно не могла. Скорее всего, начнётся драка. Падма отстегнула сумку с зельями и надела её на талию Гермионы, прежде чем повернуться к Сьюзен.              — Волчьи укусы были?              — Нет.              Гермиона и Падма обменялись одинаково облегчёнными взглядами. Сивый не пустился во все тяжкие. Пока. Пусть и не было полнолуния, всегда наблюдался тревожный рост числа укушенных либо непосредственно до, либо после него. Как будто нарочно.              Гермиона вытащила флакон с бадьяном.              — А Гарри там?              — Нет, его там не было, но я думаю, что он скоро появится вместе с Малфоем. Погибший был членом Оперативной группы.              Она приостановила свои попытки найти все зелья, которые носила в сумке.              — Убивающее проклятие?              — Да, и самое опасное — кинжальная рана, пропитанная ядом. Тем самым, от которого ты вылечила Молли Уизли.              Глаза Гермионы расширились, затем она ускорилась, выхватывая палочку на ходу. Едва попрощавшись с Падмой, она поспешила к выходу вместе со Сьюзен, идя рядом, пока та говорила.              — Прошло тридцать минут с тех пор, как он получил ножевое ранение. Я вызвала подмогу из отдела Растительных ядов.              Хороший ход, но этого и следовало ожидать, Сьюзен была отличным планировщиком.              — Они принесли клинок на случай, если это не тот яд, который они обычно используют. У тебя есть противоядие?              Гермиона протянула Сьюзен сумку, собирая волосы в небрежный пучок.              — Один флакон, но в моем кабинете есть ещё, если не возражаешь.              — Конечно.              — Что ещё мне нужно знать?              — Он молод.              Очень молод, как оказалось. Едва окончивший Хогвартс и недостаточно тренированный — ещё одна сторона жизни недофинансированных Аврората и Оперативной группы. Он был высок, широкоплеч, светловолос и близок к смерти. Гермиона не могла сказать, что представляло большую угрозу: кинжальная рана или яд.              Это всё, что она успела заметить перед тем, как сбросить свитер, чтобы не испортить ещё один кровью, и взяться за работу. У Гермионы, не носившей формы или значка, не было времени на имена и представления. Другие авроры в комнате, должно быть, узнали её по собственной славе или по обеденным визитам к Гарри, потому что никто её не остановил. Или потому что у раненого волшебника, видящего галлюцинации о мёртвом родственнике, шла пена изо рта и кровоточила рана в груди. Яд взял его в оборот. Потребовались два здоровых аврора, целитель и Гермиона, буквально сидящая у него на ногах, чтобы удержать парня, пока Сьюзен, вернувшаяся как раз вовремя, вливала ему в горло первую порцию противоядия.              Затем что-то от боли.              Затем Крововосполняющее.              Затем зелье Сна без сновидений.              Оно ему понадобится.              Не прошло много времени, прежде чем его окровавленная мантия была разорвана, а её руки в перчатках покрылись кровью. Сьюзен следила за каждым её движением, искусно нанося руны своей палочкой, пока Гермиона осторожно капала бадьян в рану. Они работали в тишине, так хорошо понимающие друг друга, что Гермиона знала, что сделает Сьюзен и что ей нужно, прежде чем она озвучит просьбу. И наоборот.              Гермиона почувствовала, как холодок покалывает её кожу и пот со лба уходит.              — Спасибо.              — Обращайся.              Сьюзен вернулась к своему занятию и молчала, пока раны не затянулись. У него останется шрам, но от ранения он не умрёт. Яд же… Судить ещё слишком рано.              — Я проверю несколькими диагностическими чарами наличие внутренних повреждений.              Гермиона стояла в стороне, снимая перчатки и используя палочку, чтобы очистить тело пациента от крови и грязи.              Сьюзен закончила заклинания и потянулась за зачарованным пергаментом с результатами. Она поморщилась, но если Гермиона и знала что-то о ведьме, так то, что Сьюзен не была такой пессимисткой, какой следовало, учитывая всех родственников, которых она потеряла из-за Волдеморта.              — Яд довольно сложен, но кинжал миновал всё жизненно важное. Если мы сможем поддерживать его стабильность в течение двенадцати циклов противоядия, он должен выжить.              В комнату заглянула брюнетка-колдомедик и посмотрела на Гермиону.              — Гарри Поттер хотел бы получить последние сведения об этом пациенте.              — Состояние критическое, но стабильное.              Ведьма обратила своё внимание на Сьюзен.              — И Гарри, и глава Оперативной группы хотели бы поговорить с вами о погибшем члене команды. Они должны сообщить его семье.              Глава Оперативной группы? Это казалось странным обращением к Драко Малфою, учитывая неформальную манеру, в которой обращались к Гарри.              Сьюзен положила зачарованный пергамент на стол и вздохнула.              — Да, конечно.              Волнение от их успеха с одним пациентом быстро превратилось в напоминание о неудаче и потере жизни. Она ничего не могла поделать, но легче от этого не становилось.              Когда она проходила мимо, Гермиона положила ей на плечо руку и обеспокоенно посмотрела. Сьюзен кивнула в ответ.              — Увидимся вечером, ладно?              Ведьма, казалось, задумалась.              — Чья очередь быть барменом? Если Пэнси, то, черт возьми, нет. У неё неудачные миксы коктейлей, а я не хочу страдать от похмелья.              Гермиона расхохоталась, запрокинув голову. Она была права.              — Нет, в этот раз очередь Джинни.              Вся усталость от слишком долгого дня отразилась в ухмылке Сьюзен.              — Я опоздаю, но буду там.              

***

             У Джинни было трое детей в возрасте до семи лет и, в сущности, три работы.              На первой она была мамой, женой, поваром на скорую руку и миротворцем (четыре должности были переплетены и оплачивались совершенно одинаково — абсолютно никак), на второй — квиддичным репортёром (что оплачивалось весьма достойно), а на последней (но второй по значимости) — барменшей.              И, как у превосходного бармена, у Джинни был крепкий и подозрительный фруктовый напиток, ожидающий Гермиону, когда она заскочит домой после непредсказуемого дня, полного пациентов и составления графиков в Святом Мунго.              — О, хвала небесам.              Не произнеся ни слова приветствия, она выпила его в три глотка, отметив с лёгким страхом в сердце, что напиток не обжигал так, как должен был, а это не сулило ничего хорошего на остаток вечера.              Или на завтрашнее утро.              Она уже несколько месяцев не варила антипохмельного зелья.              Однако это не помешало Гермионе поставить пустой бокал на стол и кивком попросить ещё. Это был их пятничный вечерний ритуал, который появился из-за потребности Джинни побыть несколько часов вдали от детей ради своего здравомыслия. Гарри сидел с ними по пятницам, а она — по субботам, когда ему хотелось куда-нибудь сходить с друзьями.              С годами их ритуал разросся.              Теперь в него входили ещё несколько человек. Луна, когда она не путешествовала по миру из-за работы. Дафна, Падма, Сьюзен и Парвати, когда не были заняты. И Пэнси, но только когда обещала хорошо себя вести с их последним дополнением: Чжоу.              Пэнси приходила не часто.              — Настолько плохо?              Гермиона сидела на барном стуле, положив локти на белый гранит и опустив голову на руки.              — Я пошла, чтобы занести волчий аконит, а в конечном итоге помогла после засады.              — А, Гарри рассказал мне об этом. Один погиб, один пропал. Стэн Мэтерс. Он только вернулся домой, после того как сообщил новость его родителям, когда я собиралась приехать сюда. Сказал, что вы спасли молодого аврора, которого ранили отравленным кинжалом.              Она кивнула.              — Это тот же яд, повредивший руки твоей матери. Они сумели вплавить его в само лезвие. Мерзкая магия. Неестественная. Он чуть не умер.              Гермиона нахмурилась.              — Сьюзен сказала, что Малфой передал его в Отдел тайн для проведения тестов. Я была слишком занята спасением жизни аврора, — мелькнула мысль. — Даже не помню его имени.              — Алан Коттлбэк.              Когда Гермиона посмотрела на неё, Джинни пожала плечами, её ответ был одинаков для всего, что касалось авроров.              — Гарри мне сказал. И ещё просил передать спасибо.              — Я делала свою работу.              — В свой выходной.              Гермиона пожала плечами и приняла предложенный Джинни напиток.              — Ты пропустила ужин с родителями?              Это был смелый вопрос. Джинни прекрасно знала, как мало Гермионе хотелось обсуждать своих родителей.              И все же она упоминала их при каждом удобном случае.              Внутренне поморщившись, Гермиона проглотила свой напиток быстрыми обжигающими глотками, не произнеся ни слова в ответ. Теперь её лучшая подруга стала ещё более обеспокоенной. Гермиона, несмотря на то, что у неё был целый бар внутри кухонного острова, никогда не была выпивохой. Очевидно, это был вопрос контроля, который удерживал от удовольствия большего, чем единственный бокал вина, который она позволяла себе за день.              Но сегодня ей нужна была передышка.              — Нет, — со вздохом призналась она. — Позавчера вечером мы ужинали, но все прошло не очень хорошо.              — Значит, как обычно.              Джинни потянулась через барную стойку и похлопала её по опущенной голове сухим сочувственным жестом, который заставил Гермиону усмехнуться, несмотря на то, что она чувствовала.              Гермиона начала рассказывать о визите в целом, уделяя больше времени на разговор с мамой, состоявшийся после чая, и на оправдание, придуманное, чтобы уйти до десерта. Она мысленно проигрывала его на повторе, как заевшую пластинку. К тому времени, как рассказ завершился, лицо Джинни скривилось, а щеки порозовели ещё сильнее.              — Тебе определённо нужно ещё.              Затем скрылась из виду за кухонной тумбой и появилась с новой бутылкой Огдена. Она подошла к винтажному холодильнику Гермионы и вернулась с несколькими маленькими упаковками свежевыжатых соков, лотком для льда и коктейльными вишнями, прежде чем начать свой сложный процесс смешивания, за которым Гермиона наблюдала, но никогда не понимала.              Изучая любовь Молли к готовке долгие годы, Джинни чувствовала себя как дома на любой кухне и провела в них достаточно времени, чтобы знать, что может понадобиться Гермионе. Вот почему она помогала с планировкой и молчала, когда та все меняла в моменты стресса.              Всё убранство — от каменного пола, белых стен, потолочных светильников, гранитного острова, не сочетающегося с обработанным деревом на остальных поверхностях, и состаренных деревянных балок, которые вели в гостиную, — было идеей Джинни. Гермиона даже не могла приписать себе заслугу в виде зелёных шкафов и открытых полок, идущих вперемешку вдоль стены, где была плита, или расположение раковины под окном, выходящим на её сад и землю за ним, ведь это было сделано Пэнси. Единственное, что было её собственной идеей, — подоконник, уставленный горшками с травами, которые она регулярно использовала.              Честно говоря, это было не важно. Это место подходило Гермионе, и когда она не варила зелья, не занималась над бесконечным списком книг, не работала с пациентами или не следила за садом, она готовила.              После нескольких небольших пожаров и неудач она нашла себе новое хобби.              — Перейдём к другой теме.              Гермиона оперлась локтем о стол и подпёрла рукой подбородок.              — Как прошёл твой день?              Ответом Джинни был саркастический взгляд, за которым последовал весёлый смешок.              — Скажем так, я счастлива, что сегодня пятница. Перед моим уходом Лили укусила Джеймса за то, что он продолжал закрывать ей лицо руками, после того как она велела ему остановиться. Ал все ещё ненавидит детский сад, уже расстроен и дуется из-за возвращения в понедельник. В общем, сейчас мой дом полон слёз и обид, — она усмехнулась. — Гарри расцветает.              Или плачет вместе с ними.              — Весёлое время.              Её губы изогнулись в нежной улыбке, которая сказала Гермионе, что, несмотря на хаос, Джинни не видела другого пути.              — Да, это так, — в последний раз встряхнув всё в наполненном льдом стакане, она сверкнула улыбкой, которая мгновенно сказала Гермионе, что рыжая чего-то хочет. — Есть планы на завтра?              — Нет, — она уже знала, почему Джинни спрашивает. — Вероятно, я проведу день в саду с Алом.              — Спасибо, — она усмехнулась в ответ. — Я приведу его утром.              По правде говоря, им не нужно было спрашивать, но раз в две недели кто-нибудь из них всё равно просил об этом. И Гермиона была не против.              В пять лет Альбус был самым застенчивым из троих детей Поттеров, боялся всего слишком большого и имел привычку растворяться на заднем плане, когда смешивался со своими более шумными, хаотичными братьями, сёстрами и кузенами.              Несмотря на то, что он до слез тревожился рядом с незнакомыми взрослыми, в маленькой и управляемой среде Ал расцветал. После ежедневных истерик и слез Гарри с Джинни поняли, что сенсорная перегрузка [прим. состояние, которое наступает в моменты, когда мозг и нервная система получают такое большое количество сенсорных воздействий от сенсорных систем, что не могут обработать и отсортировать поступающую информацию] от братьев и сестёр истощает его. Поэтому они попросили Гермиону брать его каждую вторую субботу, чтобы он мог сбежать от этого, пока они были дома. Чтобы дать Альбусу покой, в котором он нуждался между их визитами.              Он казался более счастливым в это время, более разговорчивым, смеялся, шутил и задавал множество случайных вопросов, играя с цыплятами или помогая выдёргивать сорняки. Ал был превосходным помощником. Он наслаждался тишиной просторного пастбища за воротами и прогулками, которые они совершали в солнечные дни, каждый раз удаляясь все дальше от дома и приближаясь к лесу, которого боялся.              Когда-нибудь они это сделают.              Когда-нибудь он доберётся до опушки леса и поймёт, что бояться нечего. Гермиона будет рядом, держа его за руку, когда он решит сделать первые шаги.              Когда перестанет бояться.              — А где Луна? — спросила Гермиона.              Джинни налила смесь в стакан и пододвинула к ней.              — В Аргентине.              — Я думала, она должна была вернуться сегодня.              — У неё проблема с портключом, так что она вернётся завтра.              — Ага, — кивнула Гермиона. — А все остальные? Сьюзен уже предупредила меня, что опоздает.              — Парвати скоро будет здесь. Падма опаздывает, потому что уменьшает зал для проведения свадьбы с Блейзом. Она придёт с Чжоу. Пэнси наверху решает, будет ли она стервой или нет, выбирая место для твоей ванны с когтями.              — Она нашла её?              — Да, она нашла, — объявила Пэнси с нижней ступеньки лестницы, ведущей в гостиную. Комната выходила на кухню, и она прекрасно видела напиток в руке Гермионы. Она драматически ахнула. — Вы, изменщицы, начали без меня?              Джинни закатила глаза так сильно, что её голова пошла кругом.              — Ой, блять, да ради бога, — она взяла металлический шейкер и встряхнула его; звук льда, ударяющегося о металл, раздался в тихой комнате. Затем она налила второй бокал, когда Пэнси села на барный стул рядом с Гермионой. — Почему мы терпим тебя?              — Называй это хорошим вкусом.              Джинни прищурилась.              — Где-то там закрался комплимент.              Истинный ответ на вопрос Джинни был прост.              Она дала Пэнси шанс.              Не как акт сострадания или прощения, а скорее как одолжение Тео, от которого она почти отказалась, просто потому что Гермионе никогда не нравилась Пэнси.              Но они были взрослыми, и она понимала, что даже хулиганы были людьми, способными вырасти и стать лучше. Но никогда не включала Пэнси в эту мысль раньше, потому что в то время она не жалела ведьму в течение многих лет. После того, как она крикнула, чтобы кто-нибудь схватил Гарри и предложил Волдеморту пощадить их всех.              Хотя он, в конечном итоге, именно так и поступил, у Гермионы были принципы и сильное чувство справедливости.              Но оно было не сильнее, чем желание помочь кому-то, явно нуждающемуся.              А Пэнси была в беде.              Впервые Гермиона увидела Пэнси после войны в больнице Святого Мунго, когда Тео позвал её в свой кабинет, чтобы осмотреть избитую ведьму. Он ждал снаружи. Без гроша за душой она расторгла свой договорной брак с немецким волшебником из могущественной волшебной семьи и была выжжена в своем генеалогическом древе.              Подбитый глаз, разбитая губа и синяки появились из-за проклятия её матери.              Когда Гермиона попыталась её вылечить, Пэнси рассмеялась и сказала: «Нет, спасибо, я бы хотела носить их как корону. Наконец-то я сама себе хозяйка».              Эти слова не покидали Гермиону неделями.              Спустя несколько месяцев, когда она вскользь упомянула Тео, что собирается наконец начать проектирование своего дома, он попросил её нанять Пэнси. Просто чтобы дать ей цель. Ориентир. Шанс.              У Пэнси не было никакого опыта, кроме украшения кабинета Тео. Она ужасно относилась к другим, что, вероятно, было её защитным механизмом, и была почти такой же упрямой, как Гермиона. Но Гермиона думала об их первой встрече, о словах, которые были пронизаны сильным желанием стать лучше, и о времени, когда она тоже нуждалась в цели.              Поэтому она согласилась заплатить ей за дизайн одной комнаты — кухни.              Проект был изнурительным для них обеих: столкнулись их личности и вкусы, но они сошлись на шалфейно-зеленой краске, в конечном счёте использованной на шкафах Гермионы.              Именно с этого всё и началось.              Пэнси рассказывала о своей несчастной жизни под каблуком семьи бывшего мужа, в то время как Гермиона слушала и делилась кусочками своей собственной борьбы, говорила о причинах ухода из Министерства и о том, почему стала целительницей. Чем больше Пэнси узнавала о ней, тем больше переставала делать смелые и грандиозные предложения, вместо этого переключаясь на простой стиль, соответствующий Гермионе.              Когда проект был завершён, она заметила, как Пэнси сморгнула слезы удовлетворения. Она гордится собой и своими способностями. И, как Невилл, когда она вырастила свою первую партию продолговатых помидоров, Гермиона положила голову ей на плечо и вернула долг, не осудив её.              Позволила ей плакать, не говоря ни слова об этом.              Только радовалась тому, как далеко она зашла… и как далеко ещё зайдёт.              Вскоре после этого Гермиона порекомендовала Пэнси Ханне Эббот, которая только завладела «Дырявым котлом», нуждающимся в обновлении. Она согласилась, и дело Пэнси, которое та не планировала, пошло в гору. Но, несмотря на плотный график, она оставила дом Гермионы своим приоритетом, пока они медленно работали — и спорили — от комнаты к комнате, превращая коттедж в дом.              — Кто ещё придёт? И вам лучше не говорить Чжоу–гребаная–Чанг.              Они комично молчали.              — Блять, я ухожу.              — Я уверена, что ты сможешь потерпеть её несколько часов.              Сомнительный взгляд, брошенный на Джинни, заставил Гермиону хрипло рассмеяться.              — Я могу вынести многое, для начала — вас обеих.              — Туше, — Джинни усмехнулась.              Вместо того, чтобы направиться к камину, Пэнси подошла к ним, закатив глаза.              — Падма выходит замуж за одного из моих самых близких друзей, а Парвати уморительна. Полагаю, Сьюзен вполне сносна. Я не знаю её достаточно хорошо, но могу сказать, что для Хаффлпаффа у неё славное сучье личико. Мы с Грейнджер заключили перемирие, и я полагаю, Уизли, у тебя есть определённые обаяние и талант к заклятьям, который восстанавливающаяся сучка внутри меня может уважать. Тем не менее, я провожу чёртову черту на Чжоу.              — Восстанавливающаяся? — Гермиона приподняла бровь, нахмурившись. Она только усмехнулась в ответ.              Тем временем Джинни достала снизу ещё один стакан и вылила в него остатки шейкера. Игнорируя большинство доводов Пэнси, она усмехнулась.              — Я замужем за Гарри уже десять лет. Ты всегда будешь звать меня Уизли?              — В основном, — Пэнси поднесла край бокала к губам и медленно отпила. — Оу, мне только что напомнили, почему. Ты делаешь отличные напитки.              — Меня хорошо научило материнство, — Джинни театрально присела в реверансе, и все рассмеялись.              — Как прошел ужин с твоими родителями? — Пэнси выгнула бровь.              Это была тема, которую они обсуждали, преодолевая барьеры между ними. Когда Гермиона вздохнула, они с Джинни обменялись многозначительными взглядами. Пэнси поджала губы и выдохнула. Несмотря на то, что она была явно не из тех, кто мог утешить, ни в малейшей степени, ей удалось неловко похлопать Гермиону по руке.              — Похоже, я все-таки остаюсь.       

***

      Гермионе было хорошо.              Даже лучше, чем хорошо, — она чувствовала себя просто великолепно.              Благодаря нескольким превосходным рецептам Джинни и день, и разговор с матерью остались лишь отдалённым воспоминанием. О, она не сомневалась, что всё вернётся позже, но тогда она будет лучше подготовлена, чтобы справиться с ним. Но не сейчас, когда она лежала на диване, согретая алкоголем и податливая, а её ноги вытянулись, пока не достигли пустого места, которое только что освободила Пэнси, чтобы сделать им обеим ещё по стаканчику.              Чего-то другого, потому что Джинни решила, что будет отличной идеей для неё догнать Гермиону, так что после того, как прибыли остальные, она опрокинула три своих загадочных напитка.              Теперь она выглядела такой же счастливой и свободной от сожалений, какой чувствовала себя Гермиона, и лениво улыбнулась подруге, которая в данный момент потерялась в своём собственном мире. Бедра Джинни покачивались в такт негромкой музыке, доносившейся из радио, она размахивала руками, закрыв глаза. Её рыжие волосы выбились из конского хвоста, следуя в такт лёгким движениям.              Сьюзен, которая уже была пьяна и спала на полу, была ближе, чем она думала, к тому, чтобы танцующая ведьма наступила на неё.              Ну что ж.              Слегка раскрасневшаяся Пэнси вернулась со своим третьим стаканом, а Гермиона… ну, она сбилась со счета. Однако на первый взгляд он показался ей не таким крепким, как другие. Едва обжигал.              — Это чистый огневиски, потому что я не беспокоилась о претенциозных коктейлях для кого-то настолько пьяного, любовь моя.              Её ласковое обращение обозначило Гермионе трезвость Пэнси. Или её отсутствие.              Когда Пэнси попыталась элегантно сесть, она промахнулась и напиток в её руках пролился, вызвав сердитый взгляд.              — Черт бы тебя побрал, гравитация. Изменчивая ты сука.              Падма и Чжоу, сидевшие вместе, смеялись, обсуждая планы Падмы на свадьбу — обычная тема для их встреч, с тех пор как она обручилась с Блейзом Забини на Рождество. Она не возражала. На самом деле она с нетерпением ждала их свадьбы в следующем году в Индии.              Их пьяное хихиканье потонуло в смехе Парвати. Она весила немного, поэтому её чуть не вынесло всего лишь с одного коктейля Джинни, отчего язык развязался, а голос стал громче обычного. Она сидела на кофейном столике Гермионы в черных леггинсах и ярко-розовой рубашке, лицом к сестре и близкой подруге, скрестив ноги и держа в руке недопитый первый бокал.              Разговор продолжался и после того, как их смех утих. Тихая и улыбающаяся, Гермиона слушала, улавливая не каждую шутку или фразу, потому что алкоголь расслабил её до такой степени, что ей было всё равно, что Парвати сидит на её журнальном столике, который выглядел так, как будто дерево поддерживалось металлом. Столике, о котором они с Пэнси спорили две недели, потому что, хотя он и не вписывался в современный кантри-стиль, Гермионе он нравился.              — Сколько вы с Блейзом определили гостей? — спросила Чжоу, пока Джинни подпрыгивала в углу.              Падма, у которой в последнее время были волнистые и распущенные черные волосы, сделала большой глоток и приняла вид, который говорил о том, как она была ошеломлена общим процессом — чувство, которым она поделилась с Гермионой во время их последнего обеда вместе.              — Это будет по меньшей мере сотня человек с моей стороны и вся деревня моих родителей…              — Куча родственников, — выпалила Парвати, протягивая руку, словно желая подсчитать количество гостей. — К тому времени я планирую не быть одинокой. Мерлин, если я ещё раз услышу, — её лицо изменилось, когда она передразнила одного из своих многочисленных родственников, — «Когда ты найдёшь хорошего мужчину, чтобы выйти замуж?», я отправлюсь на солнце!              Пока Парвати сочувствовала одинокой жизни, Пэнси неискренне похлопала её по плечу одной рукой, потягивая напиток другой.              — Ну-ну, — протянула она, как какая-нибудь аристократка.              Огневиски притупило способность Гермионы подавлять все, что она находила хоть отдалённо смешным, поэтому она громко рассмеялась. Потом покраснела и извинилась. Парвати уставилась на неё, но в её взгляде не было тепла, особенно когда она осознала что-то очень важное.              — Тебе тоже нужно найти себе пару, Гермиона. Удачи тебе с этим, подруга. Твои стандарты намного выше моих.              — А твои стандарты нет, Парвати? — невинно спросила Чжоу, но в её взгляде мелькнуло озорство.              Сьюзен перевернулась на спину и громко захрапела.              — Я не прошу многого. Соглашусь на свежее дыхание.              Пэнси закатила глаза, а Чжоу согласилась.              Падма тоже.              — Ложь! — крикнула Джинни сквозь музыку, но продолжала танцевать, как будто ничего не сказала.              И пока Парвати дулась, все смеялись, потому что были знакомы с её отговорками. Независимо от того, что она говорила, у Парвати были свои стандарты, и они не были низкими.              На самом деле, они, вероятно, были выше, чем у Гермионы. В некотором смысле.              У неё никогда не было постоянного парня, только длинная череда случайных связей, которые не превращались ни во что длительное. Причина была только в том, что ей нравились недоступные мужчины — физически, эмоционально или всё вместе. И когда они начинали проявлять интерес, говорить о чём-то большем, преследовать её, а не наоборот… что ж, её интерес к ним практически испарялся.              Гермионе были знакомы острые ощущения от охоты, когда гоняешься за желаемым, пока не поймаешь, но она никогда не видела, чтобы кто-то выиграл гонку, забрал свой трофей, посмотрел на него и бросил в мусор, совсем как Парвати. На протяжении многих лет она задавалась вопросом, хотела ли вообще Парвати всех этих недоступных, или ей просто нравилась мысль, что они вне её досягаемости.              Но теперь, когда она была пьяна и обдумывала каждую мелочь, потягивая огневиски, Гермиона размышляла о том, что, возможно, Парвати не знает, чего хочет. Или знает, но слишком напугана ещё одним стрессом и ответственностью, которые придут вместе с переплетением её жизни с чьей-то ещё.              Гермиона втайне могла понять её.              Падма так легко справлялась с этим последние шесть лет, будучи вместе с Блейзом, что Гермиона всерьёз подумывала спросить её, как она построила что-то из ничего. Им было нелегко, учитывая тот факт, что с самого начала всё и все были против них. Но всё же они вступали в бой снова и снова с лучшей стратегией и растущей стойкостью. Было так много людей, сомневающихся, что они продержатся месяц, а тем более год.              Или шесть.              Гермиона тихо призналась, что сомневалась.              Они были такой странной парой с самого начала, оба избегали деталей, которые привели к их сближению.              Алкоголь, если её догадка верна.              Гермионе нравилось, когда вещи имели смысл, когда их можно было анализировать, а они не были ни тем, ни другим. Падма была не такой энергичной, как её сестра, не такой смелой и общительной. Она знала, как весело провести время, но была немного скованной. Как и Гермиона, она предпочитала вечеринкам хорошую книгу или иностранный фильм. Их объединяла любовь к тяжёлой работе и страсть помогать людям.              Блейз был… ну, он был из тех людей, на которых обращают внимание, ведь он никогда не делал того, чего от него ожидали. Он был непринуждённым, харизматичным, открытым в том, что не важно, но закрытым в том, что имеет значение. На самом деле никто даже не подозревал, что они встречаются, пока какая-то несчастная душа не попыталась пристать к Падме во время одной из их групповых вылазок.              Она все ещё пыталась вычислить, как он перешёл от того, чтобы сидеть рядом с Тео, к тому, чтобы ударить какого-то пьяного волшебника по лицу. Их всех выгнали из бара в процессе.              Аппарация была исключена, потому что его палочка всё ещё была на столе.              Тем не менее, именно так всё и открылось, как выяснилось и то, что ни одна из семей не одобрила этот брак. Семья Падмы не одобряла этого, потому что он не был индийцем, не был традиционалистом и не был заинтересован в том, чтобы иметь большую семью — что Падму тоже не интересовало. Гермиона ожидала, что мать Блейза не одобрит её из-за статуса крови Падмы, но была удивлена, узнав, что на самом деле это было вызвано простым фактом того, что та не была богатой.              Интересно.              Но казалось, что чем больше их семьи пытались разлучить их, тем крепче они держались друг за друга. Они пережили неодобрение и стали сильнее. Неукротимее. Падма просто расцвела рядом с Блейзом, став более уверенной версией самой себя, уверенной в своей ценности в каждой части жизни. Она поддерживала его карьеру, которая временами поглощала его, а он отмечал каждый её успех. В тех случаях, когда она терпела неудачу, он поддерживал её и подбадривал в своей утончённой манере.              Гермиона потягивала свой напиток и размышляла о возможности того, что она ошибалась насчёт них…              Возможно, в них всё-таки был смысл.              — Кого Блейз выбрал себе в шаферы?              Пэнси закатила глаза, глядя на Парвати, которая допивала свой первый бокал и жалобно стонала о своей одинокой жизни. Джинни изображала странную версию робота. Музыка была совершенно неподходящей для её танцевальных движений, но Гермиона наклонила свой бокал к подруге и поддержала её жизненный выбор.              Как хорошая подруга.              Она икнула.              Сьюзен перевернулась на бок, её храп был громче музыки. Заглушающего заклинания было бы достаточно, но Гермиона понятия не имела, где её палочка. Возможно, это и к лучшему.              Пэнси бросила на неё взгляд украдкой, что заставило её усмехнуться. Обнажая все зубы.              — О, боги, Гермиона, перестань улыбаться! — воскликнула Парвати. — У тебя такой вид, будто ты поймала жука.              Раздался ещё один взрыв хохота, к которому она присоединилась. Джинни, во время приступа хихиканья, прошлёпала мимо и плюхнулась на диван рядом с Гермионой. Она едва успела пошевелить ногами.              — Кого он выбрал? — немного невнятно спросила Джинни, её щеки ярко покраснели от напряжения, вызванного танцами и выпивкой.              Падма, которая уже давно сбросила туфли, поджала ноги, опираясь на Чжоу, податливая и счастливая.              — Тео и Драко.              Между тем её выбор подружек невесты был очевиден: Парвати и Чжоу.              Гермиона будет счастлива присутствовать в качестве гостя. Кроме того, сумбурный роман Гарри и Джинни заставил её всерьёз задуматься, нужна ли ей вообще церемония… Если она когда-нибудь кого-нибудь найдёт. Или соберётся с силами для поиска.              Услышав выбор Блейза, Парвати подняла голову, её тёмные глаза заблестели.              — Он выбрал Драко? Отлично.              Чжоу с любопытством наклонила голову.              — Я в замешательстве.              Она была самым трезвым человеком в комнате, так как не пила — одна из многих причин, по которым Пэнси терпеть её не могла.              — Вы готовы?              — Да.              Джинни чуть не поперхнулась, а Парвати улыбнулась, глядя на содержимое своего стакана, и радостно захихикала.              — Это фантастическая новость.              — Почему ты так взволнована этим? — спросила Чжоу. — Драко Малфой — огромный… — она скосила глаза в сторону Пэнси и покраснела от своей оплошности. Она говорила о друге Пэнси, которого, как они все знали, она очень оберегала.              Ведьме было всё равно, она лишь пожала плечами в ответ на её попытки быть тактичной, завершая предложение.              — Придурок? Идиот? Задница? Я называла Драко почти всеми версиями этого слова, которые знала в какой-то момент нашей жизни. Или за последний месяц. Или за неделю.              Панси скосила глаза на Парвати.              — Остаётся вопрос: почему вы так взволнованы?              Судя по выражению лиц всех присутствующих, это был вопрос часа.              Парвати оглядела каждую из них, все больше и больше поражаясь их непониманию.              — Драко Малфой наденет традиционную индийскую мантию шафера.              Она говорила медленно, как будто они упустили главное. И Гермиона, видимо, так и сделала, потому что ничего из сказанного ведьмой не имело смысла.              — Он будет в индийской мантии, — Падма понимающе усмехнулась — связь близнецов, которую Гермионе никогда не понять. Остальные все ещё были растеряны. — Индийской! Мантии!              — Я сейчас совсем потерялась, — тихо сказала Чжоу, обращаясь больше к Падме, чем к кому-либо, но всё равно её все услышали. Гермиона поймала себя на том, что хихикает, потому что смятение ведьмы было настолько очевидным, что она почти сожалела о том, что задала вопрос, который привёл её к этому.              — Индийской! Мантии! — Парвати подчёркивала каждое слово резким движением свободной руки.              — Да, да, мы поняли, — фыркнула Пэнси. — Ближе к делу, черт возьми!              — Вы все, черт возьми, издеваетесь надо мной прямо сейчас? — она смотрела на них так, словно была самым умным человеком в комнате. У Гермионы были доказательства обратного. — Этот мужчина чертовски великолепен, — Парвати поднесла руку к подбородку и, задумчиво поджав губы, добавила к своему заявлению. — Ну, если не учитывать его личность, конечно.              Лицо Чжоу сморщилось.              — Это слишком важно, чтобы не учитывать, — она взглянула на Пэнси, которая одобрительно кивнула, а затем сказала. — Он осёл.              Не обращая на неё внимания, Парвати откинула косу с плеча.              — Справедливо. Это невероятно справедливо. «Ведьмин досуг» попросил меня взять интервью у десяти лучших холостяков волшебного мира на прошлой неделе, и Малфой занимал первое место.              По какой-то нездоровой причине. Гермиона поморщилась.              — Его маме пришлось заставить его пойти на интервью, но, черт возьми, это так. Вы вообще часто видите его?              Джинни и Чжоу пожали плечами. Нет. Падма и Пэнси, разумеется, да. Как единственный человек, который не ответил, Гермиона внезапно обнаружила, что все взгляды устремлены на неё. Парвати смотрела выжидающе. Она почесала бровь, прежде чем неловко ответить.              — Э-э… нет. На самом деле, я не видела его много лет. С момента суда.              — Как, черт возьми, тебе это удалось, Гермиона? — Парвати усмехнулась. — Ты обедаешь с Гарри, а они работают вместе!              — Просто не видела. Не похоже, что они сдружились. Я думаю, они планируют свои перерывы, чтобы не видеть друг друга ни секундой дольше, чем нужно.              Комната взорвалась смехом, несмотря на то, что Гермиона была серьёзна в своём заявлении. Пожав плечами, она потянулась сделать ещё один глоток огневиски, когда Джинни сделала медленный захват, заметный за километр. Успех Джинни в её краже можно было полностью списать на плохой контроль моторики Гермионы и на приятное туманное свечение в комнате. Шутка закончилась тем, что Джинни сделала первый глоток и побледнела от вкуса, словно проглотила расплавленную лаву.              Она обратила дикий взгляд на Гермиону.              — Как ты можешь это пить?              Она лениво пожала плечами.              — Крепкое?              — Она набухалась, — вмешалась Пэнси.              Гермиона начала было спорить, но потеряла и слова, и волю.              В следующий раз, поклялась она, кивая в пустоту.              Затем усмехнулась про себя и наклонилась вперёд, что на самом деле было в сторону, потому что её голова коснулась плеча Джинни.              А, теперь точно пьяна. Чудесно.              Парвати снова сосредоточила внимание на себе.              — Конечно, это так, но это не важно, потому что Драко Малфой будет одет в традиционную индийскую мантию, и я, кажется, единственная, кто признаёт его великолепие, — она драматично указала на них всех. — Мне стыдно за вас всех!              — Я, например, не вижу его таким, потому что знаю его всю жизнь, — заметила Пэнси, лениво махнув рукой и сделав глоток. Она скрестила ноги и откинулась на спинку дивана. — И ещё, — поморщилась Панси. — Я пыталась встречаться с ним на пятом курсе, и это была ужасная ошибка, о которой мы договорились никогда больше не вспоминать.              Затем она встала, выхватила стакан из рук Джинни и, пошатываясь, пошла на кухню, чтобы налить ещё огневиски.              Гермиона азартно улыбнулась.              Парвати подняла глаза, словно глубоко задумавшись.              — Знаете, что? Я это допускаю. Тогда он ещё был язвителен. Теперь же я отдала бы часть своей зарплаты за возможность взобраться на него, как на дерево.              Джинни, издав пронзительный звук, поджала губы и прищурила глаза.              — Почти уверена, что это называется проституцией.              — Это немного незаконно, — без всякой надобности заметила Гермиона.              — Немного? — одновременно сказали Чжоу и Падма.              Затем они разразились лёгким хихиканьем, к которому быстро присоединились остальные. Сьюзен продолжала храпеть. Парвати, тем временем, свирепо смотрела на них, но никто не испугался её взгляда, потому что все видели, как она пыталась не улыбаться.              — Ладно, неудачно выразилась, но факт остаётся фактом. Он все ещё немного язвителен, великолепен и.… ну, по слухам, он снова начал встречаться, после того как… вы знаете.              И они знали.              Ведьма съёжилась от собственной бесчувственности. Не потому что она чувствовала себя особенно плохо из-за своих слов — она бы сказала это, несмотря ни на что, — а скорее, потому что Пэнси была там. Она не была подругой Астории, но она была подругой Дафны… и могла услышать.              Но когда ведьма вернулась меньше, чем через минуту, протянув Джинни её бокал и проигнорировав то, как Гермиона надулась, она хладнокровно смерила Парвати взглядом.              — Не останавливайся из-за меня, — она села и отхлебнула огневиски, прежде чем продолжить. — Серьёзно. Это не оскорбляет меня, потому что это факт: Драко овдовел, и мы все знали, что это произойдёт после рождения его сына. Это не было неожиданностью. Удивительно было то, как долго продержалась Астория.              Джинни отказалась делиться своим напитком, как бы Гермиона ни дулась.              — Его мать собирается найти ему жену, — проведя рукой по своим все ещё безупречным волосам, она деловито пожала плечами. — Чистокровные, овдовевшие так рано, как он, обычно не ждут долго, чтобы снова жениться, особенно когда у них есть маленькие дети. Долг ведьмы — воспитывать детей, независимо от того, её они, или нет.              Когда Падма положила голову на плечо Чжоу, та принялась осторожно убирать волосы с лица, и, нахмурившись, сказала:              — Это бессердечно.              Пэнси пожала плечами с безразличием, появившимся от того, что она выросла в таком мире.              — Мы все знаем, что никогда не выйдем замуж по любви, если не примем жизнь без семьи. Ну… — она многозначительно посмотрела на кивнувшую будущую миссис Забини. — Забини не традиционны ни в каком смысле этого слова, так что они не в счёт. Гринграссы тоже не так уж и следуют традициям, но они не простили Дафну за то, что она сбежала и вышла замуж за Дина, пока Астория не умерла. На самом деле, они все ещё ведут себя так, будто его не существует, хотя у них скоро будет ребёнок. Моя семья была гораздо строже.              Джинни, такая же притихшая и задумавшаяся, как и Парвати, заговорила:              — Ты жалеешь, что ушла?              Глаза Гермионы внезапно стали слишком тяжёлыми, чтобы держать их открытыми, поэтому она позволила своей голове опуститься на подушку. Комната покачивалась, словно девушка плыла на лодке посреди океана, хотя глаза её были закрыты.              И все же, когда Пэнси ответила, Гермиона услышала это громко и ясно в тумане своего опьянённого сознания.              — Я только жалею, что не ушла раньше.              И поскольку она всегда была такой чертовски сентиментальной, когда пила огневиски, последнее, что Гермиона услышала перед тем, как заснуть, было:              — Я никогда не смогу отплатить Тео или даже накачанной огневиски Грейнджер за то, что они помогли мне разобраться в себе, и я никогда этого не забуду.       

Если не можешь вернуть, заплати другому.

Хайд, Кэтрин Райан