***
Когда Гермиона стала целительницей, и позже, когда выбрала специализацию в своём нынешнем отделе, она пообещала себе, что никогда не будет работать по выходным. Пять дней она усердно трудилась, но выходные всегда были посвящены тому, чтобы делать всё, что заблагорассудится. Обновление. Перерыв от давления и рутины ухода за пациентами. А с такой пациенткой, как Нарцисса Малфой… что ж, ей определенно нужно было время на отдых. Прошло всего несколько минут после ухода Дафны и Пэнси, как имя Драко Малфоя появилось в её магическом планере — встреча должна была состояться в три часа и продлиться столько же. Гермиона бы отказалась, будь она уверена, что он перенесёт встречу на другой день, но вероятнее всего было обратное. Конечно, он был ей должен. Но всё же. Некоторые битвы не стоило начинать, не говоря уже о том, чтобы сражаться, поэтому она согласилась на встречу. Затем Гермиона занялась своими делами: садоводством и поливом растений в теплице, кормлением цыплят и сбором яиц. Она приготовила ужин — жареного цыпленка и картофель, — встреча с Малфоем скорее всего затянется до вечера. Может и дольше, если для ответа на вопросы потребуется больше времени, чем предполагалось. Время пролетело быстро, как это часто бывало. Солнце стояло прямо над головой, и Гермиона перебралась в дом. После быстрого обеда она так же быстро поговорила с Поттерами — дети хотели с ней поболтать. В основном Альбус, который расспрашивал о нескольких вещах, в том числе о своей отметке и будущем друге. Она закончила разговор, гадая, обсуждали ли Гарри и Малфой встречу их сыновей. Отсутствие удивления со стороны Джинни говорило о том, что Гарри, по крайней мере, сообщил об этом ей. Это уже что-то. Гермиона взглянула на часы. Была четверть третьего, и у неё оставалось последнее задание перед тем, как активируется камин, извещающий о приходе Малфоя. Таким образом, если она всё успеет, после встречи сможет расслабиться; по крайней мере до тех пор, пока не придется встретиться с остальными. Ежемесячная (или около того) встреча, которая разрасталась с годами и в итоге объединила все социальные круги в один бурный и шумный вечер. Волшебница аккуратно развешивала травы для сушки в специально отведённом месте в своей комнате для зелий, при этом делая заметки прытко-пишущим пером об ингредиентах, которые ей нужно будет заказать у Блейза. Сосредоточенная на своей задаче, Гермиона едва заметила, как чары сообщили о новом госте. Малфой. Она решила, что он задержится в её кабинете, анализируя пространство, как делала она сама, поэтому осталась неторопливо подвешивать последние муслиновые мешочки к потолку. Протерев руки, Гермиона взглянула на себя и нахмурилась, оценивая джинсовый сарафан, черные леггинсы и зеленые резиновые сапоги. Не очень профессионально, но производить впечатление на Драко Малфоя не её работа, особенно в субботу. И всё же Гермиона поправила свой небрежный пучок и распахнула дверь из комнаты для зелий, обнаружив Малфоя, готового зайти внутрь. Единственным намёком на его нерешительность и дискомфорт было то, как он сосредоточил своё внимание на конце коридора, будто что-то искал. Ну, пока не обратил взор на неё. Они оба застыли, как статуи. И если её сердце подпрыгнуло в груди, она этого не осознала. А он тем более. Всё ещё держась за дверь, Гермиона сильнее сжала ручку. — Я думала, ты будешь в моём кабинете. — Я не был уверен, видела ли ты изменения в планере. Похоже, что ты… — Малфой замолчал, глядя мимо неё в ту часть комнаты, которую мог разглядеть со своего места. Выражение его лица медленно изменилось, так, что она не могла описать словами. Заинтригован? Возможно. В каком-то смысле. — У тебя есть комната для зелий? Определённо заинтригован. — Да, я… Слова замерли на языке, когда Малфой сделал бессознательный, рассеянный шаг вперёд, вторгаясь в её личное пространство. Гермиона вздохнула, желая отступить, но идти было некуда. Это не было их первым нарушением границ, но этот случай привлекал особое внимание. После той ночи со Скорпиусом Малфой сохранял дистанцию. Физическую и любую другую. Это казалось сознательной попыткой. Он наблюдал и анализировал, комментировал и аргументировал каждый из своих доводов, но действовал из-под защиты своей собственной крепости. Никогда не выходя за собственные рамки. Но почти безграничное самообладание Малфоя, его отстранённость и осторожность не ограничивались только ею. Она знала это из собственных наблюдений и общения. Его мать, Гарри, все, с кем он разговаривал на благотворительном мероприятии… Он относился ко всем по-разному, в зависимости от нескольких факторов: вероятно, от их прошлого и норм приличия, — но держал всех на расстоянии вытянутой руки, никогда никого не подпуская. Гермиона и не думала думать о нём с этой позиции раньше (или сравнить её с моментами, когда он подходил слишком близко), потому что это никогда не имело значения. До тех пор, пока Малфой сам не ступил на её территорию. Неуверенная в собственном голосе, Гермиона отступила в сторону, оставив между ними как можно больше пространства. — Показать тебе дом? — это был единственный вопрос, который смог прийти ей на ум. Малфой не ответил, просто принял её приглашение одним из своих проницательных взглядов. От нечего делать Гермиона просто наблюдала за ним, пока он осматривал комнату. Его одежда была повседневной, хотя это казалось не самым подходящим словом для описания его наряда. Чёрного, естественно, но более расслабленного. Брюки сидели не так идеально, как обычно, а две верхние пуговицы классической рубашки были расстегнуты. На нём даже не было пиджака или галстука. Деловой повседневный стиль. Первой остановкой Малфоя в его путешествии по комнате была стена с книжными полками во всю стену. Они были забиты томами с зельями, по корешкам которых он проводил пальцами, время от времени останавливаясь, чтобы прочитать название. Эта осторожная манера, с которой он обращался с книгами, вызвала в её груди странное чувство, которое она не могла описать. Гермиона знала только, что это казалось чем-то неправильным. Странным. Отойдя от книг, он прошёл дальше, и звук его ботинок эхом разнёсся по каменному полу. Драко бросил быстрый взгляд на низко свисающие муслиновые мешочки, в которых сушились травы. Они висели так, чтобы было комфортно до них дотянуться с её ростом, но для него это стало проблемой, если он не хотел врезаться ни в один из них и нарушить процесс. Сделав шаг назад, Малфой повернулся к главной достопримечательности. Котлам. Всем. Под двумя большими окнами с задёрнутыми шторами стоял стол на всю ширину комнаты. Сверху возвышались пять котлов разного размера и плотности, сделанные с разными основаниями и расположенные на равном расстоянии друг от друга со свободным пространством для подготовки и измельчения ингредиентов. У каждого котла была определенная задача. Все были готовы к немедленному использованию, и рядом парила небольшая книжная полка, готовая переместиться к любому выбранному котлу. Под столом тоже стояли котлы, которые нужны были нечасто — для редких зелий. Сцепив руки за спиной, Малфой осмотрел каждый из них. Стояла настолько напряжённая тишина, что ей хотелось наполнить её словами. Хоть чем-то. Гермиона едва удержалась от того, чтобы не начать долгую лекцию о причинах, наличия такого количества котлов. Едва удержалась от заметной нервной реакции. В её груди росло странное чувство, когда он переходил от маленького котла к большому… а затем обратил свое внимание на самый крупный. В центре комнаты рядом с книжной стойкой стоял её самый большой котел — Танк, как назвал его Гарри более двух лет назад, когда она его только купила. Он был настолько большим, что она могла бы полностью погрузиться в воду, если бы залезла внутрь. Чтобы комфортно его использовать, Гермионе приходилось вставать на табурет. В одно мгновение проскользнула мысль. Малфою ничего не нужно. Он осмотрел котёл с той же осторожностью, с какой, казалось, осматривал все её котлы. Но, в отличие от остальных, он дважды обошёл Танк — во второй раз он вытянул руку и провел пальцем по краю, будто проверяя наличие пыли. По мере того, как его обход продолжался, её нервозность усиливалась: Гермиона заламывала руки и постукивала ногой. Играла с волосами и вытирала невидимую грязь с сарафана. Не понимая, откуда взялось это волнение, Гермиона обхватила пальцами левое запястье и крепко сжала, чтобы подавить странное чувство, нарастающий жар и скованность. Ох, она правда пыталась. Не выходило. Малфой исчез в рядах её полок, которые начинались у пола и заканчивались над дверным проемом, каждая из них была заполнена ингредиентами. Что-то из этого она собирала сама, что-то покупала. На секунду Гермиона вспомнила, что её прытко-пишущее перо всё ещё здесь, готовое продолжить свою работу. Ей было любопытно, заметит ли он. Скорее всего. Затем она подумала, стало бы ей комфортнее, если бы он что-то комментировал — критически, или нет — или, может быть, если бы задавал вопросы. Но он молчал. Выражение его лица не было отстраненным, но он и не выглядел приветливо. Заинтриговано, но не в восторге. Фактически, пока тишина продолжалась, отсутствие его реакции приближало её всё ближе и ближе к незнакомому краю. Чем дольше Малфой находился вне поля зрения, тем больше сжималась от дискомфорта Гермиона… пока ответ не озарил её, словно она вспомнила о потерянном ключе, который всё время был у неё в руке. Кроме неё никто никогда не интересовался комнатой настолько, чтобы оглядываться. Исследовать. Анализировать. А теперь Малфой — из всех людей — делал именно это. Осматривал часть её мира, которую она никогда никому не показывала. Место, где Гермиона провела достаточно времени, чтобы не замечать недостатков: пустых чашек, оставленных в комнате, лампочек, которые нужно было заменить. Танк тоже следовало бы тщательно очистить. Эта её часть была личной, что она осознала только с его присутствием. И вторжение было неприятным. Не из-за того, что он делал. Нет, её чувства исходили изнутри, они рождались её непониманием. Всё, что она могла делать, — это гадать, о чём он думает, и думает ли вообще. Наблюдал ли он за её миром вместо того, чтобы осуждать? Нравилось ли ему то, что он видел? Ей нужно было знать ответ, просто для того, чтобы удовлетворить крохотную часть своего любопытства. А не для того, чтобы узнать, одобрил ли он. Гермиона потёрла висок, затем провела рукой по лицу, проклиная себя за то, что впустила его, вместо того чтобы сразу направиться в кабинет. К сожалению, ей некого было винить, кроме себя. К тому моменту, когда Малфой вновь показался всё с тем же пустым выражением лица к её разочарованию, Гермионе удалось собраться и надеть на лицо маску естественного спокойствия. Но только после того, как она смогла подавить волнение. Гермиона откашлялась. — Ты закончил? Вместо ответа Малфой в последний раз огляделся. — Я не знал, что ты варишь зелья у себя дома. — Зелья твоей матери нужно делать еженедельно. Где ещё я могла бы варить? — он посмотрел на Гермиону, серые глаза слегка расширились от удивления. Её взгляд сузился. — Она не сказала? — Мы не обсуждаем её лечение, — лицо Малфоя ожесточилось, подтверждая то, что она и так уже заметила: они почти ничего не обсуждали. Гермиона оставила вопросы при себе. Его визит не был случайным. Одолжение или нет, было бы обидно, если бы он ушёл в гневе до того, как ей удалось бы получить необходимую информацию. Малфой коснулся книжного стеллажа у Танка. — Мне всё ещё кажется странным, что именно ты варишь зелья моей матери. Она выпрямилась, приняв оборонительную позицию. — Мы не будем снова начинать этот спор о следовании инструкциям. — Я бы не хотел понапрасну повторяться. — Значит, ты всё ещё не согласен с моим методом? — Сомневаюсь, что несколько недель изменили бы любую из наших принципиально разных позиций по этому вопросу, — Малфой бросил на неё язвительный взгляд, который она проигнорировала, вместо этого осмотрев зону для сушки — один из мешочков вот-вот упадёт. — Мое удивление связано с тем, что ты не только сама варишь зелья, но и обустроила целую комнату для занятия, которым не увлечена. — Думаю, тот факт, что у меня есть целая комната, показывает, по крайней мере, некоторый уровень увлечённости. — Возможно, в рамках карьеры, но не искусства. Гермиона подавила усмешку. — Это смелое предположение. — Тогда скажи, — его взгляд ощущался тяжёлым, словно свинцовые гири. — Я не прав? Что ж, не совсем. И это было больно. Однако Гермиона предпочла бы броситься с метафорического моста, который она пыталась построить, чем доставить Малфою удовольствие от того, что он прав во всём, что касалось её. Это была лишь удачная догадка. — Ты всё ещё проверяешь партию зелий Нарциссы? — Да, — Малфой повторял и её позу, и её поведение. — Я считаю своей обязанностью наблюдать за всем, кто бы и что бы ни входило в мой дом. — Потому что ты доверяешь только себе. Теперь настала его очередь хранить молчание. Казалось, они зашли в тупик; ни один из них не был готов к битве. Вместо того, чтобы рыть окопы, Гермиона жестом указала на дверь. — Нам следует вернуться к цели твоего визита. Если ты… — она вышла первой и уже была в холле ещё до того, как Малфой успел даже двинуться с места. Тем не менее, она наблюдала с определённым дискомфортом как он в последний раз огляделся, прежде чем последовать за ней. Гермиона сделала большой шаг назад, когда он заполнил пространство коридора. — Веди, Грейнджер. Обычно для встречи она отправила бы его обратно в свой кабинет, но собственное волнение заставило передумать и приспособиться к ситуации. Мысль о том, что она будет находиться с ним в переполненном кабинете в течение долгого времени, необходимого для обсуждения всех вопросов, приносила ещё больший дискомфорт. Ей нужно было пространство. Солнечный свет. — Минутку, — Гермиона оставила его стоять, намеренно игнорируя выражение его лица. Собрав всё, что ей было нужно: список вопросов, продублированный на его пергаменте, блокнот, ручку и диктофон для того, что она бы неизбежно пропустила, — Гермиона вернулась к Малфою, который не сдвинулся с места. И если она заметила, что он всё ещё оглядывается на её комнату для зелий, что ж… это дало Гермионе ответ, который она пыталась найти в его молчании. Малфой одобрил.***
Гермиона продолжила путь по коридору, который вёл к объединенной гостиной и кухне. Посмотрев через плечо на любопытствующего гостя, она не удивилась, обнаружив, что он впитывает всё, что видит, внимательно осматривая её дом. Драко видел его только снаружи, а внутри тот сильно отличался от его собственного. Яркие цвета там, где у него были нейтральные, нагромождение вещей там, где у него было пусто. Аромат приготовленной еды всё ещё витал в воздухе, и на кухонном острове стояли две тарелки с ужином под чарами сохранения тепла. Она думала, что Малфой что-то скажет, но он промолчал, оценивая травы на подоконнике над раковиной. — Сюда, — Гермиона открыла дверь в оранжерею и направилась к столу. Малфой просто стоял в дверном проёме, бегая взглядом вперёд-назад, вглядываясь в то, что его мать назвала её джунглями накануне. Осталось определить, было ли это комплиментом. Гермиона накрывала стол, когда Малфой наконец присоединился к ней, всё ещё оглядываясь по сторонам, даже когда вытащил из кармана уменьшенный магией портфель. Он на мгновение отвёл взгляд от окружения, вернув портфель к его обычному размеру, достал, что ему было нужно: очки и пергамент, который она ему дала, — и встал рядом со стулом, глядя на Гермиону. Ожидая. Может быть, её. Может, начала битвы. Но сегодня бороться нет необходимости. Особенно когда его присутствие равнялось перемирию. Пускай и временному. — Прежде чем мы начнем, предлагаю прогуляться. Назовём это продолжением тура по дому или способом растопить лёд, — её предложение не было притянуто за уши и, по сути, это являлось стандартной схемой при встрече с членом семьи её пациента. Правда, обычно это происходило либо в её кабинете, либо в больнице. Это место было новым, даже если предложение оставалось тем же. Однако Малфой посмотрел на неё, как будто она просила его сделать невозможное, например: встать в центре ада и не подавиться пламенем. — Растопить лёд? — его голос словно шёлк скользнул по оголённым нервам. — Это было бы логично, будь мы незнакомцами, — он так быстро изогнул бровь, что она почти этого не заметила. — Не думаю, что мы подходим под это определение. По меньшей мере, мы не незнакомцы. Гермиона скрестила руки. — Но мы не друзья. — Ты права. Они не были никем: простыми людьми, чьи жизни переплелись так, что они делили пространство, беседы и изредка еду. Два человека, которые выросли вместе, много лет видели друг друга в школе, взаимодействовали, но совершенно не знали друг друга. Её анализ казался чрезмерным упрощением сложного лабиринта их прошлого и настоящего, но это было лучшее, что Гермиона могла сделать с вопросом, стоящим перед ней. — Я всё ещё считаю, что сделать первый шаг… — Ты пригласила меня сюда не для того, чтобы познакомиться. Ты пригласила меня ответить на сорок шесть вопросов, но, раз уж ты настаиваешь, Грейнджер, веди. И после долгого взгляда в ответ Гермиона сделала именно это. Воздух в конце мая был теплым и слегка влажным; ветер всё ещё нёс запах вчерашнего дождя. На улице было солнечно, что всё реже случалось по мере приближения лета. Голубое небо во всех направлениях было расчерчено тонкими облаками, которые мало что скрывали от солнца. Но это не имело значения. Возможно, это был не настоящий способ растопить лёд, но Гермиона обнаружила, что, возможно, этот момент был больше нужен ей, чем Малфою. Как плотно закрытый цветок под полуденным небом, она начала распускаться, и пружина в её груди медленно разжималась. Глубокий вздох был восстанавливающим. После выдоха казалось, будто впервые за несколько недель она начала дышать. Воздух вокруг них не имел ничего общего с кипящим напряжением, которое Гермиона постоянно чувствовала в его присутствии — это было для неё так же нормально, как и сама магия. Нет, окружение было умиротворяющим. Расслабляющим. Освобождающим. Вдали от цивилизации оставались только зелёные просторы пастбища, протянувшиеся до опушек леса, кудахтанье цыплят, ветер, шелестящий листьями деревьев, и крохотные бессознательные напоминания о присутствии Малфоя. Он даже не взглянул в её сторону с тех пор, как открыл дверь вежливым, но жёстким жестом «я за тобой». Серые глаза устремились к небу и миру за пределами её дома, поглощая, впитывая. Некоторое время Малфой выглядел равнодушным — его привычное состояние, — но с каждым взглядом, который бросала в его сторону Гермиона, она отчётливее понимала, что внутри что-то есть. Может быть, что-то вроде шутливого одобрения. Или у неё были галлюцинации. Неожиданно Малфой остановился и оглянулся. — В основном снаружи ты выращиваешь травы и овощи. Гермиона не ожидала такого комментария. — Да, по крайней мере, в это время года. Ещё здесь есть несколько фруктов, — она указала на ряды грядок. — Там клубника, ревень. Эту грядку я расчистила, чтобы посадить тыквы, а эта — для кабачков. — И всё это ты выращиваешь для пациентов, — ещё один его не-вопрос, на который требовался ответ. — В основном, но ещё для семьи, друзей и себя. Всё имеет назначение, — Гермиона огляделась, и странная мысль посетила её в этот странный момент. — Скорпиусу бы здесь понравилось, — она оглянулась на Малфоя, который сменил выражение лица от тщательно продуманного на высокомерное. Этого не следовало говорить. — С чего ты это взяла? Гермиона чувствовала, что он был готов к спору, но скорее в роли защитника, а не нападающего. Она заставила себя расслабиться, убрала естественную остроту из своего тона и продолжила идти, взглянув на Малфоя только тогда, когда он поравнялся с ней. Она смотрела прямо перед собой, улыбаясь, когда думала о маленьком мальчике с веткой мяты в ладошке, как о чем-то драгоценном. — Ему нравятся растения. «Любит» было бы более подходящим словом, учитывая его ежедневную реакцию на каждую новую веточку, что Гермиона приносила по утрам, которую он крепко держал в течение всего завтрака. Нарцисса позволила это, поскольку имела ту же страсть, но ничего не сказала. Она просто смотрела. Наблюдала. Гермиона могла сказать, что у неё были вопросы, и они, вероятно, относились к тому факту, что каждый день, с тех пор как он взял её за руку, Скорпиус с пристальным взглядом подходил ближе. Когда накануне Гермиона села рядом с ним, а не напротив, большую часть завтрака он держал край её рубашки. Ни один из них не двинулся с места, пока мальчику не пришло время идти на уроки. Она не могла ясно думать, пытаясь уделить внимание и Нарциссе, и Скорпиусу, но единственным, что она запомнила, было нежелание разрывать буквальную связь, шаг к которой он сделал. — И каким образом ты об этом узнала? Ответ был многослойным. — Я каждый день приношу ему росток или веточку растения. Ну, по крайней мере, со вторника, — когда замешательство отразилось на его строгом лице, Гермиона знала, что сказать. — Твоя мать в курсе. Это не вернуло Малфоя к его привычному состоянию. В этот тихий момент его немое требование о большем стало громче. Однако больше рассказывать было нечего. Скорпиус был всё тем же сверхпослушным ребенком, который делал всё, как должен, как в присутствии бабушки, так и без неё. По-прежнему несчастный и одинокий мальчик с жёстким графиком, отягощённый нелепыми правилами и обучением… По-прежнему ребёнок, чей стакан она перемещала справа налево каждый день. Ребёнок, которому она каждый день махала на прощание. Прошло несколько дней, с тех пор как он взял её за руку, но изменения чувствовались. Это было сложно описать. Каждая реакция на новое растение немного отличалась от предыдущей. На ромашку он смотрел встревоженно, пока Нарцисса не подняла книгу, чтобы закрыть глаза. Лаванда была первым растением, которое он принял в присутствии бабушки. Розмарин пробудил его любопытство. А вчера он держался за петрушку дольше, чем за что-либо другое. Гермиона обнаружила, что уже планирует, составляет список и заказывает травы, которые ей нужны… — Значит, ему нравятся растения, — заявление Малфоя внезапно положило конец её размышлениям. — Да. Оставалась небольшая часть её сознания, которая, затаив дыхание, ждала дальнейших вопросов и анализа, но не прозвучал ни один. Мужчина, наблюдавший за всем, сложил руки за спиной и продолжил идти. Гермиона пошла за ним, остановившись, только когда они вернулись к оранжерее, и он открыл для неё дверь, не спрашивая. — Я могу… Малфой распахнул дверь пошире, на его лице отразилось едва скрываемое нетерпение. Причина, по которой он это делал, не имела ничего общего с желанием, а скорее отражала его собственный этикет, манеры и обучение. Она начинала ненавидеть это слово. Фыркнув, Гермиона вошла в дверь. Когда она услышала, как дверь закрылась с мягким щелчком, то повернулась и поймала тот самый момент. Рука Малфоя всё ещё была на ручке, но его цепкий взгляд был повсюду, оценивая пространство, в котором она проводила столько же времени, сколько и внутри. Часть её хотела, чтобы его изучение этого места вызывало в ней то же неудобство, что и в комнате для зелий, но Малфой не казался осуждающим. Ему было просто любопытно. Он прошел мимо неё, как будто её не существовало, и всё же Гермиона небрежно пригласила его осмотреться. Не то чтобы он её услышал. Гермиона нашла, чем заняться, чтобы оставить его наедине с собой, — поправить несколько больших мешков с землёй, которые опасно наклонились. Задача заняла больше времени, чем предполагалось. Один из мешков был готов порваться, и тогда она поняла, что это место для них было не самым удачным. Несколько чар спустя её задача была выполнена. Ей не пришлось долго искать Малфоя. Чёрный контрастировал с ярким и светлым окружением. Гермиона находила этот цвет резким и тяжёлым, но на фоне пышной зелени её оранжереи Малфой поражал. А когда он провёл пальцами по волосам — ну… Она достала палочку, чтобы проверить чары контроля температуры. Они были в порядке. Странно. Гермиона присоединилась к нему перед мандариновым деревом. Ни один плод ещё не созрел, но она знала, что их будет много. Она последовала за ним к лимонам, которые через несколько дней будут готовы к сбору урожая. — Неудивительно, что тебе понадобилась помощь моей матери. Его первый комментарий. — По сути, мне это не необходимо, — как и не необходима её надменная критика… что ж, чего угодно, но если не учитывать ситуацию с аврором и потерянные воспоминания, их совместная работа оказалась не такой уж и плохой. Гермиона многому научилась, записала ещё больше и почти с нетерпением ждала их следующей работы в саду. — Я уже говорила, она считает упражнения утомительными, несмотря на важность физической активности в плане её ухода. Твоя мать любит возиться с садом, как ты, возможно, знаешь, и, что ж… — Гермиона указала на всё живое вокруг них. — Это был компромисс. — Забавно, ей было незнакомо это слово, пока не появилась ты. Она фыркнула. — Вероятно, она никогда и не нуждалась в изучении искусства компромисса до меня, так что вот так. Малфой не спорил. — Ещё не думаю, что когда-либо видел, чтобы человек вызывал у неё такую фрустрацию. — Кроме тебя? — Гермиона приподняла бровь. Нарцисса была бесконечно разочарована как своим сыном, так и его действиями… или их отсутствием. Он не стал возражать. Или спорить. Малфой сделал то, в чём был хорош: воспользовался словесным отвлекающим манёвром. — Для чего тут пустые столы? — Для расширения места, — она провела пальцами по зеленому листу калотрописа. — Я должна следить за качеством ингредиентов для зелий, которые варю для пациентов. Малфой молчал, но когда он заговорил, его тон был ровным и почти небрежным, даже если слова были совсем другими. — Ты уже ответила на свои вопросы? — О чём? — Обо мне. Гермиона открыла рот и закашлялась, потрясённая и неспособная составить веский аргумент, с которым он не смог бы справиться с привычной ему легкостью, подобно которой решал кроссворды. — Я… Между ними было расстояние, которое едва ли достигало метра. Гермиона обнаружила, что приподнимает подбородок, просто чтобы посмотреть на него. В естественном свете оранжереи глаза Малфоя были пронзительными, ищущими, холодными, несмотря на контролируемое тепло помещения. В открытом пространстве она ощущала себя загнанной в угол, хотя это было не в новинку. Малфой преодолел половину расстояния между ними, и она почувствовала, как участился пульс, как время вокруг неё замедлилось и как внутри сопротивляются желание бежать и бороться. — Я знаю, когда меня анализируют, Грейнджер, — холодно сказал Малфой, всё ещё пытаясь понять, что именно в ней — если верить комментариям Гарри — не звучало правдиво или честно. — Ты анализируешь меня с тех пор, как стала целительницей моей матери. И занималась этим с тех пор, как я оказался здесь. Было легко солгать или увести разговор в другое русло, но она не стала. Это было не в её характере. — Ты тоже, — Гермиона дерзко уставилась на Малфоя, всё ещё наблюдающего за ней, с отдачей, которая уже была ей знакома, но от этого беспокоила не меньше. Противоречащие эмоции должны были лишить её красноречия, но вместо этого они сделали её смелее. — А ты уже разобрался? Молчание, которое последовало за её вопросом, длилось всего несколько секунд, но казалось бесконечным. Гермиона воспользовалась этим, чтобы предсказать его следующий ход и придумать свой собственный. Она знала — как знала каждое растение в своём саду, — что Малфой делал то же самое. Несмотря на то, что у неё сформировался длинный список его возможных ответов, ему всё же удалось её удивить — он подписал негласное перемирие. Малфой отвёл взгляд в сторону и продолжил своё путешествие по её миру, не оставив ей иного выбора, кроме как принять подобное решение. Гермиона пошла за ним. Она проанализировала их разговор до мельчайших деталей в тишине, которая сопровождала их даже после того, как они вышли за пределы оранжереи, и тянулась за каждым их шагом в сторону леса. Его выбор, не её. Они только начали прогулку, когда Малфой спрятал руки в карманы брюк. Его расслабленная поза была противоположна его суровому выражению лица. Гермиона почти чувствовала напряжение. — Полагаю, чтобы, как ты выразилась, растопить лёд, у нас всего несколько безопасных тем для обсуждения. Мы могли бы продолжить спор о необходимости отделить твой прагматизм от идеализма. Или я мог бы записать это на понедельник. Вспышка воспоминаний из вчерашней ссоры с матерью и Роном возникла у неё в голове. — Понедельник подойдёт. Вчерашних споров мне хватит на неделю вперед, — он приподнял светлую бровь, но ничего не сказал. Гермиона понятия не имела, почему она продолжила, но правда полилась из неё без всяких ограничений. — У моей матери есть много мыслей по поводу того, как я должна прожить свою жизнь. Я… — она сообразила, кто был её собеседником. Гермиона поймала слова, готовые вот-вот сорваться с языка, за исключением последних четырёх. — По-видимому, у твоей тоже. — По-видимому, так и есть, — Малфой вернул взгляд на пастбище перед ним. — Но это не то, о чём я хочу говорить. С тобой. — Аналогично. Наступила пауза. Изменение ветра и энергии между ними и вокруг. Внимание Малфоя переключилось на шелест деревьев. — Любопытные чары. Сама их устанавливала? — Нет, после угроз я переехала сюда и вызвала специалиста. И прочитала достаточно, чтобы кое-как их усовершенствовать, — он закатил глаза и покачал головой, в уголках его губ заиграл намёк на веселье. — Я немного изменила меры безопасности и защитную магию, которая даёт и ограничивает доступ к моему дому. — Как далеко они простираются? — Они покрывают всё, что находится в моей собственности, а она уходит в лес, — Гермиона оглянулась, а он, казалось, сделал мысленную заметку. Это заставило сработать небольшую сигнализацию внутри её головы. Малфой менял правила. — Это не похоже на вопросы, которые растопят лёд. — Нет, — признал он. — Поттеру, как и мне, любопытно, как Мэтерс прошел мимо твоих защитных чар. Кажется, они почти безошибочны, но я знаю, что не существует ничего идеального. — Мне тоже интересно, — однако, честно говоря, у неё не было времени, чтобы по-настоящему заняться этим вопросом. — Что касается чар, они сильны, но я никогда не говорила, что они идеальны. При достаточной мощности и силе их можно разрушить. Как и чары над твоим домом. — И всё же ты в них уверена, несмотря на очевидную угрозу для жизни? Угрозу, которая буквально появилась на пороге твоего дома. — А что мне остаётся? Жить в страхе? Я отказываюсь, — Гермиона развернулась к дому. — Я проверю отвлекающие внимание чары, чтобы разобраться, — Малфой ничего не сказал в ответ, и она оглянулась на него как раз вовремя, чтобы заметить, как ветер слегка растрепал его волосы. Он этого не заметил, ведь она была уверена, что он поспешил бы всё исправить, но из-за незначительного несовершенства он выглядел немного менее суровым. Естественным. Доступным. Красивым — прошептал предательский голос, который она проигнорировала. — Как Мэтерс? — спросила Гермиона, пытаясь подавить и вытеснить непрошеное слово. — Стабильно, но под снотворным. Противоядие действует. Дэвис сказал, что его разум… — Малфой покачал головой. Тот факт, что Роджер занимался его делом, означал, что он бросил всё остальное, и это плохой знак. — Его воспоминания слишком хрупкие, чтобы попытаться их извлечь. Даже если он выздоровеет, то останется оболочкой самого себя. Они просто пытаются создать как можно более комфортные условия перед тем, как он придёт в сознание, — это трагичная новость. Он так молод. Но потом Гермиона кое-что вспомнила. — То письмо? Что в нем говорилось? — Обычные угрозы, как и в прошлые месяцы — распылить яд. Несмотря на то, что Малфой выразился так, будто это уже было известно, для неё информация стало новостью. Яд мог быть смертельным от прикосновения. Если попадал в кровоток, от него было трудно избавиться. Если проникал через поры, то процесс шёл быстрее. Последствия такой атаки были бы астрономическими. У них не хватило бы противоядий, чтобы вылечить всех. Придется делать выбор. Это… Ей нужно будет обсудить с кем-нибудь массовое создание противоядия, и не оставлять этот вопрос в руках тех немногих сотрудников, которые знали, как его делать. На это потребуются месяцы, но удастся спасти столько жизней. — Ещё внизу была странная приписка. Не прячься. Ледяной холод пробежал по позвоночнику и погрузился вглубь на несколько мучительных мгновений, прежде чем исчезнуть. Исчез, но, конечно, не забыт. Она знала, что это сообщение было личным и адресованным ей. — О… — это единственное, что Гермиона смогла из себя выдавить. Её попытка избежать вопроса, должно быть, не сработала, потому что Малфой внимательно на неё смотрел. Она опустила взгляд на свою обувь, сосредотачиваясь на пути впереди. Уже виднелась отметка Ала. Она чувствовала его взгляд на себе ещё долгое время после того, как отвернулась, но снова начала нервничать, когда они подобрались к вопросу, всплывавшему в её голове каждое полнолуние. Слишком личному, чтобы обсуждать его при свете дня. — Мэтерса укусили? — Гермиона случайно взглянула на Малфоя. Да, он всё ещё выглядел подозрительно. — Не в полнолуние, — звучал он не менее подозрительно. — Поттер сказал, что продолжит изучать письмо. Самостоятельно. Знал об этом Малфой, или нет, но его последнее слово означало, что очень скоро Гарри Поттер будет у неё дома, чтобы обсудить варианты усиления безопасности, в которых она не нуждалась и которых не хотела. В ход пойдут многозначительные взгляды и Джинни в качестве поддержки, но Гермиона была готова к угрозе, вооружившись предстоящим долгим разговором о том, что надвигается угроза биологической войны. К её удивлению, на эту тему Малфой больше ничего не сказал. Когда они миновали отметку Ала, Гермиона провела рукой по вершине флага. — Гарри говорил с тобой об организации встречи между вашими сыновьями? Он на мгновение заколебался. — Так вот, что он вчера пытался обсудить? — его голос был сухим, но в нём звучал намек на веселье. — Любопытно. — Ты бы рассмотрел такую возможность? — Сомневаюсь, что у моей матери сложилось бы какое-либо мнение. Она поддержала бы дружбу между ними. Конечно, из стратегических побуждений. Никаких дополнительных объяснений не потребовалось. Нарцисса всегда планировала будущее, а Альбус был Поттером. В имени своя ценность. По крайней мере, так могла бы подумать женщина, подобная Нарциссе Малфой. Дружба между ними — то, в чём Малфой потерпел неудачу, когда ему представилась единственная возможность — была бы выгодна для семьи Малфоев. Это обеспечит Скорпиусу определённую защиту, которая ему, вероятно, понадобится в случае неприятностей, когда он отправится в Хогвартс. С её стороны было умно не запрещать им общаться, но Гермиона обнаружила, что готова закрыть глаза на все махинации и обратить внимание на то, что было действительно важным. Двое одиноких детей, отчаянно нуждающихся в друге. — А ты бы поддержал это? — Малфой оглянулся после вопроса, скривив губы. — Скорпиус… — Никогда не общался с другими детьми. Только с нами и прислугой. Сердце Гермионы глухо забилось, отдаваясь на мгновение резкой болью. — Почему нет? Вопрос остался без ответа, но она подозревала, что это связано с безопасностью и угрозами, а также с причиной уже знакомых ей шрамов на тыльной стороне руки Сакс. Гермиона поняла и одновременно нет — не то чтобы у неё была возможность что-то сказать. Малфой откашлялся. — Он… — короткая пауза говорила о попытках преодолеть сопротивление, которое так явно отражалось на его лице. Малфой выдохнул и попытался снова. — Скорпиус вчера спускался? Гермионе было любопытно, как долго этот вопрос был у него на уме. То, как он заставил себя произнести нужные слова, означало, что он, вероятно, беспокоил его давно. Возможно, дольше, чем он был в её доме. — Он смотрел, как ты уходишь. Малфой ничего не сказал и просто отвернулся. В этот момент он чувствовал усталость, которая казалась ей одновременно чужой и знакомой. Боль эхом пронеслась вокруг них, намекая на нечто большее, чем на простую усталость. Боль, пронизывающая до костей. Поначалу Гермиона не могла найти слов, но необходимость всё исправить пересилила здравый смысл, и она не смогла промолчать. — Тебе стоит попробовать ещё раз. Может, он… — Не вмешивайся, Грейнджер, — отрезал Малфой, но в ответе не было особой злости, только твёрдая решимость и суровость человека, находившегося так далеко за пределами своей зоны комфорта, что он останавливался. Успокаивался. Сдавался. И хотя это было не её дело, Гермиона находилась по обе стороны их упущенной связи. Связи между отцом и сыном. Она схватилась за один конец и обнаружила, что пытается схватить и другой, прежде чем тот выскользнул — Малфой был слишком упрямым и пойманным в ловушку собственной уверенности в своих силах, чтобы крепко за него ухватиться. Возможно, это было бессмысленным усилием, но Гермиона не могла смотреть на тонущего человека, не предложив помощь. Обычно она предпочитала действие, но на этот раз и слова должны подойти. — Не отказывайся от цели, — волна эмоций застала её врасплох. — Ты — всё, что у него осталось. Малфой ничего не сказал в ответ на её заявление, оставаясь в задумчивом молчании до самого конца прогулки. Когда они вернулись в дом, его первый вопрос заставил крошечный цветок надежды зародиться там, где раньше на него не было ни намека. — Когда можно организовать эту… встречу?***
Растопить лёд полностью не вышло, но они всё равно приступили к работе. Малфой надел очки, взял пергамент с её вопросами и несколько раз пролистал его. Из-под оправы он ненадолго задерживал на ней взгляд, а затем быстро поднимал бровь, что выглядело словно нескрываемое самодовольство. И если эта последовательность ненадолго озарила ту небольшую часть её сознания, которая отметила притягательность… Что ж, это не имело значения. Второй раз за этот день она будто отключила электричество во всей сети, не колеблясь ни секунды. Потому что это не так. — С чего бы ты хотела начать? — спросил он низким голосом, полностью сосредоточившись на своей задаче. Несмотря на выключенный свет, Гермиона, несколько раз моргнув, уставилась на него, приходя в себя, отвернулась и опустила взгляд, касаясь тёплой шеи. Потом снова посмотрела на мужчину напротив, который перелистывал страницы, словно проверяя, всё ли он принёс. Сколько бы раз она ни видела его в очках, это по-прежнему на мгновение ставило её в тупик — особенно, когда он был рядом. — С чего хочешь, — Гермиона рассеянно взяла в руки диктофон. — Ты не возражаешь, если я запишу наш разговор? — Нет, — Малфой не поднял глаз, даже когда она включила прибор и положила его на стол между ними. — Твои вопросы несколько бессистемны, поэтому я специально выделил время, чтобы расположить их в хронологическом порядке. Рука Гермионы замерла на полпути к ручке. — Правда? Это значит, что ты… Малфой бросил на неё пронзительный взгляд. — Просмотрел вопросы заранее? Очевидно. Ты не единственная, кто способен на такое, Грейнджер. — Разумеется, нет, — она с насмешкой закатила глаза. — Буду честна, я ожидала бо́льшего сопротивления и меньшего сотрудничества, поскольку ты ясно дал понять, что не хочешь в этом участвовать. В одно мгновение выражение его лица ожесточилось. — Мне не нравится быть кому-то чем-то обязанным. Ну, с этим разобрались. Гермиона во второй раз напомнила себе о том, что нужно выбирать битвы. — Какой вопрос ты выбрал первым? — Девятнадцатый, по чистой случайности. Известны ли какие-нибудь похожие болезни в истории её семьи? Ответ сложный, и, вероятно, поэтому она не ответила, — Малфой сложил руки вместе на столе, привлекая её внимание сначала к своим длинным худым пальцам, затем к левому запястью… Там не было даже намёка на татуировку, которую она видела в кабинете Гарри. Она нахмурилась в замешательстве. — Очевидно, моя тётя… — Малфой прервался, недовольно нахмурившись. Если он ещё пристальнее посмотрит на пергамент, тот, вероятно, загорится. Ей хотелось сказать ему, что она двигалась дальше — должна была, потому что хотела жить так, чтобы её не преследовало прошлое и все кошмары, связанные с ним. Вместо этого Гермиона прочистила горло и жестом попросила его продолжать. — Я не нашёл никаких других случаев деменции, как у моей матери, ни у одного из членов её семьи. Он искал? Судя по его выражению лица, было лучше не спрашивать. — Ничего похожего? — Кроме откровенного безумия, порождённого природой, воспитанием или Азкабаном? Нет, — она сделала несколько заметок, пока Малфой продолжал. — Этот вопрос ведёт ко второму. Номер тридцать четыре, ставящий под сомнение её семейное древо в отношении межродственных браков. Гермиона нашла вопрос, пробежавшись глазами по пергаменту. — Я спросила только потому, что чистокровные склонны к близкородственным бракам, чтобы остаться незапятнанными. Документально подтверждено, что этот акт может и будет влиять на будущие поколения из-за отсутствия генетического разнообразия, делая их более восприимчивыми к безумию и редким заболеваниям — даже тем, которые нечасто встречаются у волшебников, как у твоей матери. — О, я бы мог отрицать это, но девиз Дома Блэков — Toujours Pur, так что понимай это как хочешь, — Малфой наклонил голову, посмотрел на неё, а затем почти непринуждённо пожал плечами. — В то время это не было редкостью, но некоторые семьи дошли до крайности, как, к примеру, Мраксы. Что касается Блэков, думаю, есть несколько случаев, когда троюродные братья и сестры женились и рожали детей, но ничего более близкого. Гермиона была удивлена. Не его словами, а тем, как откровенно он их произнёс. Он всё ещё был немного отстранённым, но она могла признать, что они вышли за рамки обвинений в адрес друг друга. Это был… прогресс. Возможно, её выражение лица было слишком удивлённым для Малфоя, потому что за одно мгновение его тон изменился с нормального на невероятно отрывистый. — Ты просила ответы, чтобы заполнить пробелы, которые не смогла заполнить моя мать. Я их даю. Не нужно так удивляться, — это вызвало у него скептический взгляд. — Прошу прощения за скептицизм. Ты отказался даже обсуждать с ней её состояние, а теперь свободно помогаешь мне информацией, которую, похоже, ты изучил. Есть в этом смысл или нет, но это нелогично. До сих пор получение какой-либо информации от Малфоя было похоже на удаление слоёв краски со старого стола: она неустанно соскабливала её, но та сходила лишь небольшими кусочками, оставляя разводы. Сегодня же за несколько коротких минут она вытянула из него больше, чем за все их утренние разговоры вместе взятые. Это не имело смысла. — Я ничего не делаю наполовину, Грейнджер. Либо я оказываю помощь по просьбе, либо нет, — безразличие волнами исходило от него. — Это твой выбор. В его словах не было никакого смысла. Однако она была достаточно умна, чтобы понять, когда нужно сыграть в ничью, а когда отступить. Она выбрала последнее, но только после того, как пролистала свои записи под тяжестью его взгляда. — Что ж… — Гермиона облегчённо выдохнула. — Никаких магических существ в родословной? Малфой резко выдохнул чуть громче шёпота и закатил глаза с видом, который пробивался сквозь его обычно невозмутимый нрав. — То, что я бледный и у меня светлые волосы, не означает, что во мне есть кровь вейл. То же самое относится и к моей матери. — Она единственная блондинка из сестёр Блэк, — Гермиона пожала плечами. — Вопрос вполне уместен. Верно, но всё равно совершенно нелепо. Гермиона бы рассмеялась, если бы он не выглядел таким напряжённым. Итак, ни крови вейл, ни случаев межродственного брака. Генетически… — Все чистокровные семьи в той или иной степени родственники. Мы с Поттерами в некотором роде кузены. То же самое касается и его самого, и его жены, какими бы дальними они ни были. Никто и глазом не моргнёт, если мы не троюродные братья. Нахмурившись, она дважды подчеркнула межродственные браки. — Это всё равно отвратительно. — Это путь чистокровных, по крайней мере, так было раньше. Это культура с традициями, которые тоже медленно умирают, или я так думаю, — в его тоне было что-то холодное, что, несмотря на теплоту комнаты, заставило её внутренне содрогнуться. — Моя мать придерживается другого мнения, как ты, наверняка, знаешь. Гермиона и в самом деле знала. — Невозможно, чтобы каждый человек в каждой чистокровной семье был истинным чистокровным. Признаки близкородственного происхождения становятся очевидными на протяжении многих поколений, будь то различные уродства, бесплодие или безумие. Малфой согласился. — Я знаю другие уважаемые семьи, которые не являются фанатичными и имеют членов, которые, по их признанию, не совсем чисты по крови. Я верю, что в будущем всё станет именно так. Различать по имени, а не по чистоте крови. — И ты согласен с этим? — Гермиона спросила только из-за того, как он был воспитан. Но это был неправильный вопрос. Малфой посмотрел на неё своими пронзительными серыми глазами, ответ прозвучал так низко и глубоко, что она почти не услышала его. — Я больше не тот мальчишка, Грейнджер. Он произнёс это настолько искренне, что на мгновение они оба почувствовали дискомфорт, но по двум совершенно разным причинам: Малфой, казалось, был обеспокоен своей честностью, Гермиона же была обеспокоена им в целом. Всё, начиная с его тихого признания и заканчивая тем, что он пил некрепкий чай, который ему не нравился (по словам тех, кто знал его гораздо лучше, чем она). Начиная с его принятия того, что она приносит еду в его дом и заканчивая тем, как он молча знакомился с её миром. Восхищался им… пусть и еле заметно. Гермиона была настолько озадачена, что почувствовала себя обязанной ответить на все вопросы о Малфое, что вертелись в её голове. Она внимательно наблюдала за тем, как его взгляд вернулся к пергаменту. Он не читал, просто смотрел, словно приходил в себя. Опускал железные ворота. Поднимал разводной мост. Однако, прежде чем Малфой смог полностью запереться в своей крепости, Гермиона таким же тихим голосом, как и его, задала вопрос, мучивший её уже несколько недель. — Кто ты тогда? — Я… — он осёкся, наглухо закрывшись. — Я не твой пациент. Однако для Гермионы было естественно давить. Многие могли бы назвать её жажду знаний недостатком, из-за которого в прошлом она попадала в неприятные ситуации, но такова уж она была. И, не задумываясь, волшебница начала ломать его оборону, совершенно не думая о человеке, которого пыталась понять. Она не заходила слишком далеко. Просто заглядывала. Даже в грязной луже могут быть ответы, которые она искала. — Я в курсе, но ты лишь сказал, кем не являешься. Я просто поинтересовалась, кто ты. — Скажи мне, Грейнджер… — Малфой нахмурился, складывая руки на столе. Наклонившись вперёд настолько, что Гермиона подумала о покупке стола побольше, он произнёс низким голосом — таким же серьёзным, как и блеск в его глазах. — За кого ты меня принимаешь? Он бросал ей вызов. — Ты… Она запнулась, когда он выпрямился в кресле. Ждал. Наблюдал. Готовился к словесной перепалке, к войне, которую хотел развязать по какой-то неизвестной ей причине. Защитная реакция? Возможно, она подошла слишком близко… но к чему именно? Гермиона понятия не имела. Они говорили на многие темы, и хотя она была не против поспорить с ним по некоторым вопросам, это был не один из них. Поэтому она выбрала единственный возможный для неё путь. Честность. Но при этом добавила то, что однажды сказал ей Кингсли. — Ты человек, Малфой, поэтому только ты можешь решать, кто ты. Не я. Никто. На его лице — словно молния, пронзившая грозовое небо, — промелькнуло несколько эмоций. Они исчезли прежде, чем Гермиона смогла полностью их расшифровать или даже определить, была ли его реакция положительной, отрицательной или чем-то средним. Затем его взгляд остановился на собеседнице, и он уставился на неё с таким пристальным вниманием, что Гермиона почувствовала, как её кожа затрепетала под его взглядом. Но она не отвела взгляд. Не стала бы. Не могла. Уже не в первый раз Гермиона задалась вопросом: что творится у него в голове? Погружённая в свои мысли, она не понимала, что затаила дыхание, пока всё не закончилось. Тогда она выдохнула всё разом. Только потом Малфой отвёл глаза и повернулся к её растениям у окна, скривив рот. — Здесь тепло. Так и есть. Судя по краскам на его лице и шее, которых она раньше не замечала, он не врал насчет жары. Гермиона предпочитала не регулировать температуру в зимнем саду с помощью магии; это было вредно для некоторых растений. В солнечные дни, как сегодня, тепло всегда задерживалось внутри. — Может, хочешь что-нибудь выпить? Будучи непревзойденной хозяйкой, Гермиона не стала дожидаться ответа и удалилась. Её уход был немного более внезапный, чем она планировала, но, честно говоря, ей было всё равно. Ей нужно было пространство. Вторым незапланированным шагом, перед тем как налить два стакана воды, Гермиона трижды обошла вокруг своего острова, чтобы потратить неудержимую энергию, которая поселилась в её костях. Наверное, от работы в выходные. Вот и всё. Больше ничего и быть не могло. Когда она вернулась с водой, Малфой уже закатал один рукав и возился с другим, что должно было дать возможность увидеть татуировку, которую ему вообще не полагалось иметь. Но кожа была чиста. Чары гламура, напомнила себе Гермиона, ставя перед ним бокал и возвращаясь в кресло. Малфой поблагодарил её так же, как делал это каждое утро, когда она ставила перед ним чашку чая. Спокойно, пускай и немного сдержанно. Они пили в тишине, но она отметила, что он отпил свою воду только после того, как она сама сделала несколько глотков. Закончив, Малфой поправил очки и снова положил сцепленные руки на пергамент. — Продолжим? У нас осталось несколько вопросов. — Да. С этого момента Гермиона узнала больше о Нарциссе и её приступах. Для начала Малфой рассказал, что его мать забыла: за месяцы до того, как оставила Скорпиуса в магазине мантий. Она несколько раз называла его Люциусом, прежде чем осознала свою ошибку. Это было почти два года назад, когда они ещё жили во Франции. Сроки вызывали беспокойство. Это заставило её задуматься о том, насколько на самом деле запущена болезнь. Потребуется дополнительное обследование… и, возможно, услуги Роджера. Он был у неё в долгу. — В течение года после этого не было никаких других инцидентов, пока она не обругала одну из целительниц Астории, обвинив её в том, что та проникла в дом. Тогда я догадался, что что-то не так, но она продолжала игнорировать проблему. — Это когда она пошла к первому Целителю? — Гермиона вспомнила, что это был тот самый, который рекомендовал только отдых. — Да. Насильно. С этого момента они продолжили работу. Малфой быстро справился с её списком, отмечая вопросы, которые пересекались и повторялись, к её раздражению. По крайней мере, до тех пор, пока Гермиона не поняла, что он прав. Не то чтобы она когда-либо признавала это вслух. Однако это было простительно, потому что его ответы были настолько подробными, что вскоре фокус интервью сместился со строгого формата её сорока шести вопросов на простой разговор. Глубокий голос Малфоя имел определенные… интонации. Будучи по-прежнему элегантным и хорошо поставленным, он имел свою собственную изюминку. Но ритм был ровным. Приятным. Слушать его не было ужасно. Неосознанно Гермиона стала меньше писать, а потом и вовсе бросила и отложила перо, чтобы только слушать. Всё было в порядке, её диктофон запишет всё, что она пропустит, наблюдая за ним. В своих чёрных одеждах и с темпераментом, который, казалось, скользил вверх и вниз по невидимой шкале, которую Гермиона не могла считать, Драко Малфой был таким интересным контрастом в её хорошо освещённой и красочной комнате. Визуально он выделялся на фоне солнечного света, находящегося в идеальном положении и отбрасывающего на него тёплое сияние, что делало его похожим на тьму, купающуюся в свете. Было трудно не смотреть. Невозможно не заметить. — Если ты обратила внимание, Грейнджер, моя мать любит контролировать каждый аспект своей жизни, что вытекает из периода времени, когда она такой возможности не имела. Она борется с трудностями перехода. Семейная черта, но Гермиона оставила эти слова при себе, лишь кивнув, наблюдая за ним. В Хогвартсе Малфой говорил со смелыми и агрессивными жестами. Но время — а возможно, и жизнь, и его мать — в значительной степени искоренили эту привычку. Время от времени он использовал руки, чтобы подчеркнуть свои слова, но не часто. — Я заметила, но не придумала, как дать ей понять, что нужно сбавить обороты. Он коротко оглянулся через плечо, сканируя комнату, которая будто периодически его озадачивала. — Она думает об обществе. Оно даёт ей цель. Мама была довольно активной, когда мы жили во Франции. Предупреждаю, в связи со сменой сезона, — я сомневаюсь, что ты получишь от нее хоть какое-то содействие до мероприятий. Это было интересно. Не про сотрудничество, а про активность. Насколько Гермиона знала, они не возвращались в Лондон, пока состояние Астории не ухудшилось настолько, что все знали и принимали неизбежное. — У меня сложилось впечатление, что её мотивация участвовать в жизни общества была связана не столько с развлечением себя, сколько с поддержанием имени вашей семьи в важных социальных кругах и налаживанием связей, чтобы найти для тебя новую жену. Малфой бросил на неё мрачный взгляд. — Так и было. В груди у неё защемило. Гермиона сделала глоток воды и сменила тему. Разговор становился не слишком приятным, а реальность ситуации — слишком суровой. — Я наблюдала за ней только на одном мероприятии. Бывали ли у неё случаи забывчивости, которые ты замечал, пока она была очень занята или нервничала? — Пару раз. — Можешь пересказать мне эти случаи так подробно, как только вспомнишь? Как оказалось, он мог. Дело было не только в том, что Малфой был наблюдателен и обладал аналитическим складом ума. Он разбирал вещи до мельчайших деталей, — что ж, это было неудивительно. Она уже видела его в действии и испытала это на себе. Однако проницательные знания его матери и уровень, с которым он запоминал детали? Вот это впечатляло так, что казалось невозможным, чтобы он был равнодушным. Несмотря на натянутые отношения с матерью, Малфой знал слишком много, чтобы не переживать. Он слишком долго наблюдал за происходящим, чтобы быть случайным незаинтересованным свидетелем. Она видела, как он смотрел, когда Нарцисса забыла о незваном госте, но всякий раз, когда она обращала внимание на ситуацию, он закрывался в своём замке с таким суровым выражением лица, что Гермиона понимала — она должна найти тайный ход, потому что забраться на эти высокие стены не представлялось возможным. Не без опыта, не без соответствующих инструментов. А у неё не было ни того, ни другого. — Были ли какие-то изменения после переезда обратно в Лондон? — Да, но было несколько факторов, которые могли сыграть свою роль… Слушая его гипотезы, Гермиона поняла, как ей нравится, что Малфой не говорит односложными фразами — и не говорил уже некоторое время. Это бесконечно облегчало её работу и давало повод для размышлений. Он по-прежнему колебался или защищался, по-прежнему отвечал на вопросы с некоторой неохотой. Но, тем не менее, он отвечал на них. Оставалось всего два, когда Гермиона услышала звонок своего телефона. Оттолкнувшись от стола, она извинилась с вежливой гримасой. — Извини, это, наверное, мама, — она была единственным человеком, которого Гермиона знала и который пользовался магловским телефоном. Не то чтобы у неё оставалось желание разговаривать с ней после вчерашнего ужина, но, будучи хорошей дочерью, Гермиона всё-таки ответила, оставив Малфоя в оранжерее. Как оказалось, это была не мать, а отец. И он взял на себя новую роль в их странных семейных отношениях: посредника. Эта роль была естественной для него, учитывая характер, но не той, которую ему приходилось занимать регулярно, поскольку Гермиона делала всё возможное, чтобы избежать конфликтов с матерью. — Может быть, заглянешь попозже на чай? Мамы дома не будет. Это была ловушка. Отец не был любителем чайных церемоний. — Я сейчас встречаюсь с сыном одной пациентки. — Но сегодня суббота. Ты никогда не работаешь в выходные… — Ничего не поделаешь, — небрежно сказала она, взмахнув рукой, несмотря на тот очевидный факт, что он не мог её видеть. Наступила пауза. — Ты в порядке? Поскольку она знала, о чём он на самом деле спрашивает, Гермиона ответила машинально. — Я ем, пью и сплю нормально. Честное слово. — Тогда ладно, но… — Я буду занята в ближайшее время. В другой раз? Её отец выдохнул, что означало только одно: он собирался высказать свою мысль, а не осуществить идею с фальшивым чаепитием. — Гермиона, я не всегда согласен с её методами, но твоя мама хочет как лучше. Она переживает, и… я тоже. Тяжело вздохнув, Гермиона переступила с ноги на ногу и потёрла висок свободной рукой, закрыв глаза. Это было, пожалуй, самое большее, что она услышала от него за один разговор за последние годы. Прогресс, но только после конфликта. — Рон не ответ на ваши переживания. — А я и не говорил, что это так, — она чуть не выронила трубку от шока, но смогла удержаться, чтобы дослушать. — Не пойми меня неправильно, он мне нравится. Он хороший парень, но ясно, что тебе не подходит. Я стараюсь не вмешиваться, так как это не моё дело, но твоя мама… Гермиона горько усмехнулась. Решила сделать его своим. Верно. Её отец вздохнул. — У твоей матери есть склонность смешивать ингредиенты вместе, не обращая внимания на вкус, запах или консистенцию — иногда это работает, но чаще всего нет. Говорят, что нужно попробовать новую еду десять раз, прежде чем твои вкусовые рецепторы решат, действительно ли она им нравится. Но думается мне, не обязательно заставлять себя есть то, что тебе не нравится, потому что ты можешь упустить возможность найти то, что нравится. На мгновение Гермиона потеряла дар речи, её сердце заколотилось в груди. Единственное слово, которое вырвалось, переполнилось всеми эмоциями, которые она надеялась передать по телефону. — Пап… И впервые он, казалось, понял, что она пытается сказать. Он прочистил горло, но его голос всё ещё звучал подавленно. — Ты найдёшь то, что тебе подойдёт. Знаю, что найдёшь. Повесив трубку, Гермиона несколько минут сидела на диване, положив голову на руки, почти забыв о Малфое в оранжерее. Она сосредоточилась на том, чтобы сдержать слезы от нахлынувших эмоций, вызванных словами отца. Прошло ещё несколько минут, прежде чем она встала, наслаждаясь новым чувством, этой связью, и продолжила путь. Но теперь пропасть между ними не казалась такой широкой и пугающей. После нескольких очищающих вдохов Гермиона сосредоточилась, открыв дверь в оранжерею, и обнаружила на стуле, где когда-то сидел Малфой, портфель. Сам мужчина стоял перед её комнатной рассадой. Он стоял к ней спиной, и его руки позади, как и тогда, когда он исследовал её комнату для зельеварения. Мысли о разговоре с отцом отступили на второй план, а на их место пришло любопытство. На что он смотрел? Ноги сами понесли её к нему; шаги были достаточно громкими, чтобы предупредить его о её присутствии, но достаточно тихими, чтобы не прерывать. Впрочем, это не имело значения. Малфой никак не отреагировал, когда она подошла к нему. Возможно, слишком близко, но было поздно. Она уже была там. Ответ на её вопрос был одновременно и тем, чего она ожидала, и нет: Малфой просто… смотрел. Не прикасаясь ни к чему, он осторожно оценивал её растения, как и всё остальное в её доме. По правде говоря, Гермиона не удивилась. Он то и дело поглядывал в ту сторону. Любопытство наконец-то взяло над ним верх. Ей было знакомо это чувство. — Откуда у садовника умирающий кактус? — он перевёл взгляд на колючее растение, до сих пор стоявшее на столике рядом с её пуфиком. — Потому что он не умер, — твёрдо сказала ему Гермиона. — Он просто нуждается в уходе. — А, проект, — его голос был настолько глубоким, что казалось, будто он поднялся из самой земли. — У тебя они всё ещё есть. По-прежнему защитница обездоленных и потерянных. — Нет такого понятия, как гиблое дело, по крайней мере, в моём понимании. Если ты достаточно заботишься и стараешься, всё возможно. Такие мелочи, как время, терпение и внимание, могут оказать большое влияние. Он ничего не сказал, переключив своё внимание на неё. Малфой рассматривал её, словно пытаясь что-то понять. Загадку. Вопрос. Это был взгляд, который она уже видела раньше. Казалось, он хотел залезть в её голову, но без легилименции. Как ни тревожно это было, Гермиона выдержала его взгляд, прищурив глаза от решимости, пока он не отвернулся. Перешёл к следующему растению. Сменил тему. — С такой подрезкой растений ты можешь и тесаком по ним пройтись. Слегка взволнованная его оценкой, Гермиона случайно фыркнула на язвительный комментарий, что ослабило напряжение, о котором она и не подозревала — в шее и плечах, — пока оно не исчезло. Сначала Нарцисса, теперь её сын. Очевидно, всем хотелось покритиковать её обрезку. — Значит, ты эксперт? — она закатила глаза. — Это семейная черта Малфоев? Серые глаза снова обратились к ней, но в его взгляде не было насмешки. Только тяжесть. — Моя мать в детстве показала мне, как это делается, в саду мэнора. У нас до сих пор есть оранжерея с редкими растениями, спрятанными родовой магией. Что ж, это увлекательно. Малфой протянул руку, чтобы коснуться ветки её зонтичного дерева, которая почти нависала над его лицом. Большой палец поскрёб неровные края, которые она обрезала только на прошлой неделе. — Ты мог бы и понежнее… — Правда? Он отпустил ветку и перешёл к другому горшку, который она поставила прямо перед окном. В отличие от комнаты для зелий, в этот раз Гермиона пошла за ним, не желая, чтобы он прикасался к тому, к чему не должен. Судя по вопросительному наклону его головы, это было незнакомое ему растение в горшке, стоявшем вдоль всего стола. Листья были толстыми, здоровыми и ярко-зелеными. Открытыми. — Мимоза стыдливая, широко известная как Недотрога, — сообщила ему Гермиона. — Я использую её для бальзама Полумны, когда она путешествует. У неё есть привычка попадать в ядовитый дуб или плющ, — она с нежностью покачала головой. — Хотя название подразумевает обратное, ты можешь потрогать её, если хочешь. Несколько мгновений Малфой не двигался. Потом его рука из-за спины неуверенно потянулась к растению с вытянутым указательным пальцем. Он был нерешителен и осторожен, но делал это неправильно. Не думая, Гермиона остановила его, положив свою правую руку поверх его. Малфой напрягся. Она проигнорировала его реакцию и продолжила движение, меняя позицию и направляя его. Её свободная рука аккуратно легла ему на спину, подталкивая вперёд. Его кожа была тёплой, возможно, от духоты в комнате. Гермиона с удивлением обнаружила, что на ощупь его рука грубее, чем на вид, а на кончиках пальцев видны мелкие шрамы, которые вот-вот исчезнут. — Она чувствительная, — сказала она низким и мягким, но спокойным голосом, проводя пальцем по корешку растения. Они оба наблюдали, как листья складываются от его прикосновения. — Если ты прикоснешься к ней неправильно, они закроются слишком рано. Это испортит эффект. Волоски на тыльной стороне руки и предплечье Гермионы встали дыбом, когда она взглянула ему в лицо. Только… он наблюдал не за растением. Он наблюдал за ней с ещё одним из своих нечитаемых выражений, которые заставили её почувствовать, что он пытается заглянуть в самую суть её существа. Всё постепенно, но в то же время стремительно складывалось в единое целое, что было так же противоречиво, как и мужчина рядом с ней. Их положение. Её рука накрывает его руку. Другая рука на его спине. Его напряжение. Гермиона отпустила его руку и отступила на несколько шагов. Её щёки пылали от смущения. — Эм… — она провела рукой по волосам, поворачиваясь и направляясь к столу. — У нас осталось несколько вопросов. Если ты готов. Малфой долго молчал. — Я готов, когда ты будешь готова, Грейнджер. Оглянувшись через плечо, Гермиона ожидала увидеть насмешку и отвращение на его стоическом, но строгом лице, но увидела нечто совершенно иное. Зрелище, которое должно было быть личным. Малфой посмотрел на руку, которой она коснулась. Ничего странного, но затем он сжал её в кулак. Мышцы предплечья напряглись, содрогаясь от напряжения. Затем он расслабился, несколько секунд смотрел в окно, а после вернулся к столу, двигаясь с легкостью, не выдававшей напряжения, которое она по-прежнему ощущала. К тому времени, как он сел, Малфой вернулся в своё обычное нейтральное состояние. Она знала, что он находится внутри своей крепости, стены которой высоки и крепки… За исключением самой маленькой трещины.Во всем есть трещина. Но именно так туда проникает свет.
Леонард Коэн