***
Гермиона задавалась вопросом, стоит ли Нарцисса каждый вечер перед зеркалом и практикуется ли в смене выражений лица на различные эмоции, чтобы выбрать именно ту, которая подойдёт к каждому конкретному случаю. Как сейчас. Они были на улице недолго, но Нарцисса уже осмотрела каждое дерево, растение, траву, плодовый куст и овощ в теплице и саду с таким отвратительным выражением лица, что это было ни что иное, как инсценировка. Будто Нарцисса подсчитала всё, что ей не нравилось, и число это было оскорбительным. Тем временем Гермиона проводила экскурсию в полном молчании, часто отводя взгляд, чтобы не поймать ее за закатыванием глаз. Это было не только незрело, но и вызывало отвращение. Однако Гермионе пришлось признать, что Нарцисса пришла на работу одетая, пожалуй, в самый повседневный наряд, в котором она когда-либо её видела: волосы идеально уложены под широкополой шляпой, вокруг головы и шеи обернут нежно-розовый сетчатый шарф, защищающий от солнца. На ней была рубашка в цветочек с длинными рукавами, удобные брюки (потому что у настоящих женщин не бывает джинсов, мисс Грейнджер) и на удивление удобные туфли, которые были настолько чистыми, что, скорее всего, выглядели как новые, точно так же, как блестящие розовые перчатки на её руках и отглаженный фартук, повязанный на талии. Это означало, что она потратила время на подготовку, даже с учётом того, что её предупредили всего за один день. Тем не менее, Нарцисса выглядела так, словно вышла из другой эпохи. Гермиона не в первый раз делала такое сравнение. И не в последний. Они уже вернулись к началу экскурсии, когда Нарцисса сцепила пальцы и окинула всё долгим драматическим взглядом, нацепив солнцезащитные очки. — У меня есть несколько вопросов, мисс Грейнджер. Конечно, у неё есть, подумала Гермиона с многострадальным вздохом. — Продолжайте. — Кто научил вас садоводству? — Мой друг Невилл помог мне начать с помидоров и трав. Он показал мне основы ухода за растениями, — Невилл работал в основном с магическими растениями, но знал достаточно и о магловских, чтобы помочь Гермионе с созданием собственного сада. — Он абсолютный гений в работе с магическими растениями. Нарцисса огляделась вокруг, напряжённо нахмурившись. — Вы используете слово «гений» слишком голословно. Гермиона чуть не поперхнулась от обилия слов, готовых сорваться с губ в защиту друга, но она проглотила их и решила сдержаться — что было нелегко. — Думаю, я использовала его обоснованно. Ваша критика резка и излишня, не говоря уже о том, что она необоснованна, поскольку вы не знаете… — Во-первых — Нарцисса подняла палец в перчатке, — без критики невозможно совершенствование. Такой умный человек, как вы, должен знать это и не обижаться на мои замечания. — Вы правы, но есть способ критиковать конструктивно, не оскорбляя моего друга. И тот, кто помог ей обрести покой в садоводстве, посадил семена в виде слов, приведших к тому, что Гермиона начала рассматривать целительство как альтернативу карьере. Чтобы изменить мир к лучшему, не нужно быть лучшим во всём, нужно просто заботиться. Губы Нарциссы тонко сжались в раздумье. — Я не хотела обидеть, я говорила как человек с большим опытом в садоводстве. Когда я вышла замуж за Люциуса, я переделала сады в Малфой-мэноре, чтобы сделать их более функциональными, поскольку его семья не проявляла особого интереса к уходу за ними, — Нарцисса коснулась стебля своего ежевичного куста, полного ягод, ещё не готовых к сбору. — Ухаживать за обычным садом — это совершенно иное. Я спросила, кто учил вас садоводству, только после того, как увидела, в каком состоянии находится ваш сад. — Почему это важно? — Потому что к вашим обычным растениям относятся так же, как и к магическим в оранжерее, а это просто бессмысленно. Гермиона не понимала, в чём разница и почему это имеет значение. Выражение её лица, очевидно, говорило об этом, потому что Нарцисса покачала головой. — В уходе за растениями участвуют три основных элемента: свет, вода и тепло. Как и люди, растения отличаются не только внешним видом, но и тем, какое количество каждого из основных элементов требуется ему для выживания и какой дополнительный уход нужен, чтобы вырасти здоровыми и крепкими. Потому что выживание и процветание — хотя они слишком часто используются как взаимозаменяемые понятия — совершенно противоположные вещи. — Какое отношение это имеет к магическим и обычным методам садоводства? — Уход за обычными растениями, как за магическими, может сохранить их жизнь, но не гарантирует процветание. Магические растения не всегда нуждаются в определенном уходе, в котором обычные растения нуждаются в избытке. Ваши магические растения процветают в оранжерее — в частности, молиния, арка и бубонтюбер, — но ваши обычные растения просто выживают, особенно цветы внутри и снаружи оранжереи. Они выглядят достаточно здоровыми, но они не будут процветать, если у них не будет полного набора необходимых минералов и правильного ухода, как и в случае с людьми. Как человек, жаждущий знаний, Гермиона заинтересовалась. Она подстроилась под шаги Нарциссы, задумавшейся на мгновение и повернувшей обратно в сад. Но в этот раз с другой целью. Нарцисса оказалась более искусной в садоводстве, чем предполагала вначале. Очень скоро Гермиона обнаружила, что делает заметки на будущее. Впервые на уровне более глубоком, чем с точки зрения целительства, она осознала, что Нарцисса в какой-то момент перестанет помнить свои собственные советы. Навыки. Семью. Имя. Со временем её воспоминания начнут возвращаться и уходить, подобно приливу, а потом просто исчезнут. Её тело существовало, хотя душа, жившая в нём, медленно угасала… Гермиона на мгновение отвела взгляд в сторону, когда слабый всплеск эмоций тронул её сердце. Она отогнала эти чувства, потому что это была не самая приятная мысль. Не очень-то беспристрастно. — Когда вы готовились к посадке растений, очевидно, что вы следовали указаниям из книг, так как ваш сад является образцовым. Однако в книгах не хватает некоего je ne sais quoi, которое трудно описать, но оно отличает хороший сад от отличного. Ваш… функциональный, в лучшем случае, хотя немного скучный и без фантазии, но это… — Нарцисса замялась, проявив такт, который почти никогда не использовала в отношении Гермионы. В конце концов, такт обычно приберегался для тех, с кем ей нужно было быть тактичной. Гермиона никогда не удовлетворяла этому требованию прежде, и, судя по почти смущённому выражению лица, возможно, и сейчас, но это не имело значения. Гермиона уже знала, что Нарцисса собиралась сказать. Скучно? Без фантазии? Но ты такая, какая есть. После неловкого, но почти извиняющегося молчания Нарцисса остановилась перед кустом гортензии у забора, отделявшего сад от пастбища. Она снова нахмурилась, заметив желтеющие листья. — Вы проводите обрезку с помощью магии? — Нет. — Хорошо, не стоит, — она сделала паузу и опустилась на колени с изяществом, которому невозможно научиться. Коснулась основания растения, удаляя цветки и остатки листьев. — Ваша гортензия страдает от недостатка влаги — либо слишком влажная, либо слишком сухая. Дождь прошел две ночи назад, но растение уже пересохло. Возможно, мусор тут препятствует доступу воды к корням, что объясняет желтеющие листья. — Я подумала, что из небольшого количества отходов получится хороший компост. — Возможно, для других растений, но не для гортензий. Что хорошо для одного, не хорошо для всех. Вам стоило бы обрезать эти старые стебли, чтобы дать растению возможность дышать. — Я могу это сделать… или вы. Нарцисса подняла голову — светлая бровь выгнулась дугой над оправой очков, — но ничего не сказала, а только приступила к работе, вытаскивая из фартука зачарованные ножницы, позволяющим резать всё, что угодно. Закончив, она встала и осмотрела свою работу. — Полагаю, с этим можно работать. Вместо того, чтобы обратить внимание на её слова, Гермиона отметила крошечный цветок комплимента, спрятанный в огромном саду критики. Теперь она была готова учиться. — Есть ли ещё какие-нибудь замечания, которыми вы хотели бы поделиться? — Ваша обрезка ужасна, особенно на фруктовых деревьях в теплице. Вы делаете неправильные срезы, обрезаете либо слишком много, либо недостаточно, и в нескольких случаях вы обрезали их слишком рано. Знать, когда проводить обрезку, очень важно для молодых деревьев, так как их нужно тренировать, чтобы позже они выросли правильной формы. Тренировать. Это слово снова не давало ей покоя, вызывая в памяти образ маленького Скорпиуса, стоящего с серьёзным выражением лица. Мальчик, который никогда не улыбался, только смотрел и держал всё в себе. Как его отец. Гермиона снова сосредоточилась и заметила, что Нарцисса бросает взгляд на дом. Её охранники стояли прямо за дверью, вероятно, скучая. Причин для их присутствия сегодня действительно не было, так как охранные чары Гермионы практически гарантировали её безопасность. Но у них был приказ. — Мисс Грейнджер, мне кое-что интересно, — этот тон заставил Гермиону внутренне содрогнуться. — Да? Мерлин. Подобные разговоры никогда не заканчивались без напряжённых дискуссий. Если отбросить недавние точки соприкосновения, напряжение было естественной реакцией. Прогресс не был линейным, не был он и одномерным. Он был полон поворотов, взлётов и падений, отступлений и петель, которые в конце концов привели бы туда, куда и до́лжно. А может, и нет. Возможно, они придут туда, где обе обретут баланс и их обеих это устроит. А может быть, обсуждение их разногласий станет нормой. — У вас довольно большой дом для человека, который не замужем и живёт один, — Нарцисса бросила косой взгляд на Гермиону. — Хотя это и прекрасно, я не могу понять, собираетесь ли вы это исправлять. Однако, учитывая ваши либеральные взгляды на брак и тот факт, что вы живете практически в одиночестве, я бы предположила, что нет. Гермиона закатила глаза. — Я не обязана вам отвечать, поскольку это не ваше дело, но моё мнение о браке не говорит о том, собираюсь ли я вообще выходить замуж. Это очень недальновидно с вашей стороны, но… — Гермиона прикусила язык, однако резкий взгляд, который она получила в ответ, дал понять, что Нарцисса знает её следующие слова. Но вы такая, какая есть. Нарцисса нахмурилась. — Ожидается, что женщина откажется от своего дома, когда выйдет замуж. Вы поселились здесь — по крайней мере, так кажется по тем частям вашего дома, которые я видела. Не думаю, что вы сможете отказаться от этого. Кроме того, было бы довольно трудно перенести огород такого размера. — Или мой будущий муж может жить здесь. — Это просто неприлично, мисс Грейнджер, — смех Нарциссы издевательски высмеял её чувства. — Как он может быть главой дома, который ему не принадлежит? — Потому что мы партнёры по жизни, и что моё, то и его. В любви и уважении нет места гордости и самолюбию. — Вы говорите это сейчас, потому что не знаете… — Я всегда буду так говорить, потому что это то, во что я верю, — Гермиона глубоко вздохнула. — Как у вас есть свои убеждения, так и у меня есть свои. Я не обязана соглашаться с вашими, тем не менее, я не отвергаю их только потому, что считаю устаревшими и отсталыми. И вы не отвергайте мои. Возможно, пока мы ищем компромисс, вам стоит попытаться понять меня так же, как я пытаюсь понять вас, — Гермиона не могла видеть её глаз, но чувствовала, как они давят на неё. — Почему вас беспокоит, выйду ли я замуж? — Как я обычно говорю Драко — нехорошо быть одному. — У меня есть друзья и семья. У меня есть моя работа, и мне нравится, что я работаю в индивидуальном режиме. У меня есть мой дом, эти грядки с овощами, и я очень ценю себя. Я не ищу одобрения окружающих. Я довольна. — Но счастливы ли вы? Вопрос поразил её как удар грома, но Гермиона не отреагировала. Не ответила. — Я… — Я часто задаюсь вопросом, как вам удаётся всё успевать, — Нарцисса сняла солнцезащитные очки и заправила их в фартук. — Вы готовите для меня, еженедельно варите зелья, следите за моим состоянием, ведёте подробные записи о протекании болезни, в которой вы даже не специализируетесь, и исследуете её. Вы часто консультируетесь с другими целителями, чтобы убедиться, что обеспечиваете наилучший уход. Помимо этого у вас есть сад с курицами и дом, слишком большой для одного человека. Вы по-прежнему работаете в больнице Святого Мунго, посещаете ужины с родителями, устраиваете посиделки с друзьями и всегда готовы прийти на помощь, если кому-то что-то нужно… по словам Пэнси. Сколько времени вы на самом деле уделяете себе, мисс Грейнджер? Вопрос, хотя и прозвучавший мягко, содержал намёк на искреннее беспокойство, что подтверждалось её взглядом. — Я нахожу время, — немного. — Мне просто нравится быть занятой. Нарцисса вновь пошла, и Гермиона зашагала рядом с ней, пока они не остановились между редиской и морковью. — Когда Люциус умер, я была безутешна. Даже когда мы переехали во Францию, мне удавалось отвлечься, помогая Драко найти жену и занимаясь разными делами, чтобы не думать о нём. Интересно, делаете ли вы то же самое, отвлекаясь от собственного… беспокойства? На кончике её языка вертелось несколько опровержений, но все они были недостаточно убедительными. Часть её по-прежнему была ошеломлена осведомлённостью Нарциссы. — Просто подумайте об этом, — тон ведьмы граничил с материнским. — Призывы к браку — это не средство от одиночества, — эта мысль была настолько странной, что Гермиона фыркнула. Затем она закрыла рот, сначала покраснев от смущения, а потом поморщившись от того, что признала наличие проблемы. Вслух. Своей пациентке. Посреди своего сада. Может быть, Нарцисса не заметила. Один взгляд на неё сказал Гермионе, что она точно заметила. — Возможно, вы правы, и это не выход, но, может, найти кого-то, кто вас поймёт, — это выход. Гермиона обдумала свои слова, прочищая горло и отводя взгляд, и неловко дёрнула кончик своей косы. — Я… — остановившись, Гермиона смахнула листок, застрявший в шляпе Нарциссы. — Мы должны начать работать над садом. Есть ещё замечания? Даже критические оценки пациентки казались лучше, чем нынешняя пустота под рёбрами. Нарцисса прошла вдоль ряда овощей, почти готовых к сбору, затем обернулась к Гермионе, которая к собственному удивлению следила за её походкой. — В целом, ваш сад прекрасен, мисс Грейнджер. Здоровый — несмотря на ошибки, вызванные неопытностью, — Нарцисса поправила свой шарф. — Моя критика покажется вам суровой, поскольку, судя по всему, вы приложили немало усилий, чтобы возделать эту землю, но я не могу удержаться от того, чтобы не осмотреть её острым глазом, нацеленным на лучшее. Это было справедливо. Однако её слова были наполнены двойным смыслом. — Учитывая это, ваш сад нуждается в надлежащем и правильном внимании, если вы готовы учиться у такого старомодного человека, как я. Она была готова. И с коротким кивком всё началось.***
Время шло, и они работали бок о бок. Нарцисса поделилась своими хитростями, которым научилась, пока ухаживала за садами Малфой-мэнора. Как обрезать. Где обрезать. Когда обрезать. Она указала Гермионе на результаты её ошибок — сломанные ветки и сухие листья. Ведьмы вырвали сорняки, и Нарцисса показала ей разницу между здоровой почвой и её пыльным, едва живым подобием. Сложившаяся ситуация немного смущала, но всё могло пойти совершенно иначе, разговаривай Нарцисса резче и будь Гермиона упрямее. Но всё прошло хорошо. Сегодня, конечно, не последний раз, когда они расходятся во мнениях, но, возможно, со временем это будет происходить всё реже. Нарцисса хорошо справлялась со всеми плодоносящими растениями, но было видно — особое внимание уделялось цветам. Она заботилась о них. Искренне радовалась их разнообразию. У неё имелись конкретные инструкции и планы по отдельным видам для дополнительного опыления. Более того, она указала на идеальное для этого место. Место, ради которого Гермионе придётся подвинуть забор минимум на метр. Не совсем то, чем можно заняться сиюминутно, но ей есть, над чем подумать. Гермиона и не заметила, как прошёл запланированный час, но Нарцисса ещё хотела закончить с прополкой бобов и фасоли. Гермиона отметила румянец на её щеках и здоровое сияние кожи. Несмотря на пот на лбу, она выглядела гораздо более расслабленной, чем после всех их прогулок вместе взятых. Она выглядела счастливее. Все изменилось в мгновение ока. Нарцисса поднялась и неожиданно замерла, посмотрев мимо Гермионы и странно наклонив голову. — Мисс Грейнджер, вы говорили немедленно сообщать, если что-то происходит. Гермиона отложила блокнот и бросилась к ней, одновременно пытаясь найти в кармане платок, чтобы вытереть пот со лба. Нарцисса выглядела заметно потрясённой, более того, она казалась сбитой с толку. Визуальные галлюцинации были обычным симптомом её болезни, и было много способов справиться с ними, но Гермиона выбрала тактику, в которой не сомневалась. Она сохранила спокойный и успокаивающий тон. — Нарцисса. Скажите мне, что вы видите. — Я всегда вижу Люциуса. Холодок пробежал по её спине, и слова Сакс всплыли в памяти. Её успокаивающее присутствие. Нарцисса почти не слышала голос и лишь наблюдала, делая бессознательный шаг к галлюцинации. — Но это не… Люциус был здесь всё время. Весь день. Теперь вопрос о том, что ещё она скрывала, вышел на первый план. Гермионе обязательно нужно встретиться с Малфоем, и это нельзя откладывать. Однако в тот момент она шла рядом с Нарциссой, позволяя ей приблизиться к своему видению. Перед курятником, рядом с которым всё ещё бегали цыплята, Гермиона произнесла то, что могла услышать только Нарцисса. — Расскажите мне о человеке, которого вы видите. Нарцисса не колебалась. — Мужчина с чёрными волосами, кожа вся в синяках. Он на другой стороне ручья, смотрит на нас и пытается проникнуть внутрь. Но не может. Он не перестает пытаться. Это выглядит болезненно. Его рука выглядит… неправильно. Это… было довольно подробно. — Во что он одет? — Гермиона достала палочку и провела несколько быстрых диагностических заклинаний, которые не выявили ничего примечательного. Это беспокоило ещё больше. — Его одежда рваная и грязная. Волосы растрёпаны, в них листья и ветки. Он выглядит таким реальным. Как Люциус. Удивительно. — Можете взглянуть на меня? Я бы хотела проверить ваши глаза, — Гермиона была всерьёз обеспокоена описанием Нарциссы. Пациентка повернула голову, и Гермиона обнаружила, что её глаза не были покрыты пеленой, как в то утро в саду. Взгляд был чистый. Сосредоточенный. Испуганный. — Давайте уйдём с солнца, и я приготовлю чай. Я… — Гермиона повернула голову. — Э… Гермиона имела довольно ограниченный опыт работы с галлюцинациями любого рода, но она знала — из обширных исследований и тренировок — что нужно быть готовым к разным их проявлениям. Она знала ещё кое-что. Если она тоже это видела, это не было галлюцинацией. Гермиона чувствовала, как страх сковал всё её тело, въедаясь под кожу и сжимая органы. Адреналин руководил её действиями и вместо того, чтобы скрыться, она побежала к мужчине. Нарцисса осталась позади и кричала, чтобы Гермиона остановилась. Она бы не послушалась — этого слова не было в её словаре. Гермиона была всё ближе и всё четче могла видеть непрошеного гостя. Нарцисса была точна в своем описании, вплоть до грязи. Он не бросил свои попытки пройти сквозь чары, как будто не видел ручей под ногами. Как будто он не знал другого пути, словно в трансе. Задумавшись, Гермиона побежала к дорожке, служившей выходом из зоны защитных чар, полностью готовая к бою… Которого так и не произошло. Она подкралась к незнакомцу, шаг за шагом, выставив палочку и навострив все свои чувства для любого его движения. Гермиона не могла успокоиться — он неоднократно сталкивался с невидимым щитом, мерцающими от такого контакта, его взгляд был сосредоточен и невидящ одновременно. Стопы мужчины были исполосованы загноившимися порезами, синяками и рубцами, и она подумала: проделал ли он весь свой путь пешком. Откуда бы он ни начинался. Как он прошёл через отвлекающие внимание чары? — Кто вы? Голова незнакомца медленно повернулась, движение было жёстким и неестественным, что позволило ей впервые увидеть его пустые тёмные глаза. Когда он открыл рот, из уголков губ потекла кровь вперемешку со слюной, запачкав и без того грязный подбородок и рваную одежду. Гермиона едва могла разглядеть его язык, но могла видеть, что это было причиной кровотечения. Начисто откушен. Он напряг челюсть и зашевелил губами, пытаясь что-то сказать. Гермиона крепче сжала палочку. — Гермиона Грейнджер. Он хрипел из-за скопившейся крови так, будто слишком много разговаривал. — Мы наблюдаем за тобой. Или кричал. — Мы наблюдаем за всеми вами. И он бросился на неё — изо всех оставшихся сил, учитывая его медленную походку из-за сломанной лодыжки. Но у него не было палочки. Никакой угрозы. Никакого страха, только логика. Гермиона прицелилась в грудь, чтобы наложить связывающее заклинание, но её опередили. Вместо этого из-за её спины появился один из охранников Нарциссы и рванул на незнакомца, сбив его оглушающим заклятьем. Тот повалился на траву, и Гермиона, готовая к бою, резко развернулась, обнаружив позади ещё одного из охраны. Последний оставался по другую сторону ручья рядом с Нарциссой, которая с тревогой смотрела на неё и сжимала ладони. — Какого чёрта? — крикнула Гермиона, бросившись к упавшему мужчине. Она прижала два пальца к его шее, пытаясь нащупать пульс. Слабый, но устойчивый. Охранник не выглядел раскаивающимся, и она разозлилась пуще прежнего, втянув воздух сквозь стиснутые зубы. — У меня всё было под контролем. Нельзя так глушить раненых, это варварство! — Он бросился на вас, — лицо охранника выражало одно лишь нетерпение. — Миссис Малфой приказала мне помочь, так что я выполнял свою работу… — Ваше задание — защищать Нарциссу, которая находится в полной безопасности в пределах моих защитных чар. Мне не нужна ваша помощь. Вернитесь к своей настоящей работе. Волшебник не расслаблялся — он всё ещё сжимал палочку, готовый атаковать в любой момент. — Я слышал, что он сказал вам, мисс Грейнджер. Вы не должны… — Ценю ваше беспокойство, но он не представляет угрозы. Он без сознания и ранен. А я целитель. Это часть моей клятвы и долга — помогать тем, кто в этом нуждается, независимо от того, что они сделали. Идите. Она провожала его острым взглядом до тех пор, пока он не вернулся к Нарциссе и не наклонился, чтобы передать ей сообщение. Женщина кивнула, но явно не была довольна содержанием. Гермиона отвлеклась, послав к Гарри патронуса. Сообщение было быстрым и содержательным. А пока она ждала ответа, Гермиона зафиксировала положение тела мужчины и использовала диагностические чары, которые не навредили бы ему ещё больше. Результаты диагностики покрывали всё тело. Ах, значит, он волшебник. Полезно знать. Тогда же она заметила его измождённое состояние: раны на стопах, явно заражённые язвы и ожоги по всей коже. Он был слишком худым и страдал от жара. Где бы его ни держали, он был там долгое время, вероятно, в клетке, как животное, которого некому было лечить. С привычной чёткостью и лёгкостью движений Гермиона осторожно повернула его голову. Ещё синяки. Нездоровый цвет кожи вокруг глаз, которые всё ещё были открыты и покраснели от напряжения. Откушенный язык. Напряжённые мышцы. Глаза, налитые кровью. Все классические признаки злоупотребления Круциатусом. И оглушающее заклинание явно не помогло. Она снова поглядела на охранника позади — он всё ещё покорно стоял по другую сторону от Нарциссы и ждал. Её пациентка скрестила руки на груди и постукивала ногой. Она могла уйти — с садом всё-таки они разобрались, — но почему-то осталась. Гермиона продолжила диагностику. Напряжены и другие мышцы, на запястьях видны следы от верёвок — ещё одно доказательство пленения. Он неаккуратно приземлился на левую руку, поэтому она перешла на другую сторону, чтобы вправить его плечо… И потом она заметила его. Письмо в бледной руке. Гермиона вздрогнула и вытащила письмо магией. Она не стала его читать, больше озабоченная тем, как чернели кончики его пальцев, что говорило об инфекции, распространяющейся по кровотоку. Это зрелище напомнило ей то, что она и так никогда бы не забыла. Его рука выглядела точно так же, как у Молли, когда её отравили. Гарри прибыл с тихим хлопком. Он выглядел так, будто только что дрался или бежал. Плечи были напряжены, очки съехали на нос, щёки покраснели, а лоб покрылся испариной. Он, должно быть, был на тренировке, когда получил её сообщение и поспешил на помощь. На его лице немедленно отразилось облегчение, как только он заметил Гермиону. Гарри сунул палочку обратно в кобуру на плече. — Ты в порядке? Прежде чем Гермиона смогла ответить, рядом появился Малфой во всём чёрном, без пиджака, с открытой взору кожаной кобурой. Лицо с привычными резкими линиями выражало стойкое безразличие, но всё же проглядывались признаки физической активности: слабый румянец, никакого пота, но его волосы были в лёгком беспорядке, как будто он провел по ним рукой несколько раз. Наверное, от раздражения. — Грейнджер. Он, должно быть, был там, когда Гарри получил её сообщение, а это означало, что они всё ещё работали сообща. И никто не пострадал. Любопытно. Гермиона почти гордилась ими. — Малфой. В мгновение ока Малфой осмотрел её с головы до пят, прежде чем взглянуть на находившегося без сознания волшебника. Гермиона стала лучше замечать детали его поведения, но всё ещё было невозможно понять, о чём он думал: его каменное выражение лица ничего не выдавало. — Ты ранена? Вопрос стал неожиданностью, вероятно, для них обоих. — Нет, но ранен он, — она указала на мужчину, лежащего в траве, и отошла в сторону, предоставив больше места для осмотра. Гарри вмиг побледнел, когда его осенило. — Чёрт возьми. Это Мэтерс. Пропавший аврор. Гарри встал с одной стороны от волшебника, Малфой с другой, а Гермиона осталась у его ног. — Я вызову команду. — Команду В, — предложил Малфой, не отводя взгляд от человека без сознания. — Им нужно практиковаться в осмотре территории, а здесь это необходимо. Тщательно. Три километра во всех направлениях. Гарри согласился кивком и, к удивлению Гермионы, без возражений. — И нужно связаться с его семьей… — Потом, — Малфой присел рядом с неподвижным телом Мэтерса, оперевшись руками о колени. — Когда ему станет лучше. — Верно, — Гарри провёл рукой по волосам. Гермиона знала, что он беспокоится, несмотря на внешнюю уступку. Гарри воспринимал всё тяжелее, чем следовало бы — ему было свойственно искренне ценить каждого, вплоть до Делорис. Однако он по-прежнему оставался непревзойдённым профессионалом, настоящим лидером и знал, что делать. Гарри быстро отбросил свои чувства и направил палочку в воздух, чтобы призвать серебристого оленя. Пришло время приступить к работе. Опустив одно колено в траву, Малфой плавным движением засунул палочку в кобуру. На него событие не повлияло так, как на Гарри — по крайней мере, это было не заметно. Его реакция была гораздо более неуловимой, и поэтому было труднее его понять. Первым ключом к разгадке его мыслей стал тот простой факт, что Малфоя, казалось, не удивила явная жестокость. Гермиона не заметила ничего, кроме равнодушия. — Ты знаешь его? — Не так, как Поттер. Гермиона знала, что он имел в виду. Быть аврором — что ж, теперь главой всего аврората — было призванием Гарри, и он знал, что будет заниматься этим ещё долгое время. Он всегда стремился узнать каждого, кто на него работал. Семья, дни рождения, увлечения. Это задание и сотрудничество с оперативной группой: казалось бы, простое задание. Но речь шла о людях, которые вместе с ним переходили от одной задачи к другой. Они были важны. Малфой, насколько она могла судить, отличался. В этом не было ничего удивительного. Люди, которые работали под его началом, были просто людьми. Он не пытался узнать их поближе, не был заинтересован в их уважении. Работа и только. Это был удивительно линейный образ мышления, который, как знала Гермиона, не всегда работал. Его отстраненность — в дополнение к тому факту, что он был Драко Малфоем — была, вероятно, причиной того, что все слушались Гарри. А также тем, почему ему было всё равно. — Я прослежу, чтобы его перевезли в больницу Святого Мунго, — сказала Гермиона, чтобы положить конец странному молчанию. — Когда он проснется, его, вероятно, нужно будет допросить. Малфой ничего не ответил, осматривая раны мужчины. — Похоже на работу Кэрроу. Особенно такой тяжелый Круциатус. Они считают, что отпускать пленников в лес без палочки, как добычу, — вполне приемлемая забава. У Гермионы хватило мудрости подумать, прежде чем спросить, откуда он об этом знает. — Он что-нибудь сказал? Гермиона сглотнула. — Мое имя, — Малфой никак не отреагировал, поэтому она продолжила. — Мы наблюдаем за тобой. Мы наблюдаем за всеми вами. Он поднял глаза, и Гермиона заметила мигом охватившее его волнение: напряженность в плечах и беспокойство во взгляде, которое он быстро спрятал. — Что-нибудь ещё? Что-нибудь… более конкретное? — Нет. Гарри, всё ещё нервно сжимая челюсть, присоединился к ним. — Они сейчас будут здесь. С ним всё будет в порядке? — его глаза были полны надежды, несмотря на мрачное выражение лица. Малфой ответил раньше, чем успела Гермиона. — Скорее всего, он закончит как родители Долгопупса. Нет смысла допрашивать его или пытаться восстановить воспоминания. — В обращении долгосрочных последствий проклятья были достигнуты значительные успехи, — это действительно возможно, его ответ был не совсем верным. Гермиона положила руку на плечо Гарри, — но они не узнают, насколько тяжела ситуация, пока он не придет в сознание. — Как долго это займет? — Я понятия не имею, — Гермиона подняла письмо с помощью палочки. — Это было у него в руке. Оно отравлено, и хотя я не стала читать его по очевидным причинам, всё сводится к одному. Его рука похожа на руку Молли. Тот же яд, — Малфой не скрыл своего замешательства: его глаза метались между ними, пока он пытался сложить кусочки пазла. Гарри тяжело вздохнул, и Гермиона попыталась заполнить пробелы. — Это медленно действующий яд, смертельный, если вовремя не… — Я знаком с этим. Верно. Сакс. В этих четырех словах было столько напряжения и ясно поставленной точки, что Гермиона оставила эту тему. — У тебя ещё есть противоядие? — спросил Гарри. — У меня остался один флакон, сейчас этого хватит, но я приготовлю ещё. Как раз хотела сходить за ним, но не решилась оставлять его одного, — Гермиона кивнула на Мэтерса. Вдруг что-то бы случилось. Или он пришёл в сознание… или хуже — исчез. — Ты его оглушила? — нахмурившись, спросил Малфой. — Нет, охрана твоей матери. Он попытался напасть на меня, а я не успела его связать. Скорее всего, он был под империусом, и пришёл сюда исключительно для того, чтобы доставить сообщение. Я не виню его. Он даже близко не подошёл к тому, чтобы причинить мне вред. Внезапное осознание отразилось на лице Малфоя, словно первые признаки грозы. — Охрана моей матери? Почему она здесь? — он обернулся, чтобы найти её. — Где… — Вон там. Он заметил свою мать на другом берегу ручья с верной охраной. Гарри отошёл, когда вокруг послышались первые хлопки — появление членов Оперативной группы. — Твоя мать пришла сюда работать в моем саду вместо ненавистной ей прогулки. Она всё время была в безопасности за моими чарами, если тебя это беспокоит, — на этих словах он сурово посмотрел на неё. — Это она заметила Мэтерса, когда мы закончили. — Здесь ты живёшь? — Малфой поднялся на ноги, теперь серые глаза изучали окружение Нарциссы. Казалось, он впитывал всё, от преследующих друг друга цыплят и частей её сада, которые были видны с их места, до белых кирпичей фундамента дома. — Довольно уединённо, — Малфой протянул руку с перстнем, скользнув ей по активным защитным чарам. Близко, но не прикасаясь. — Да, и под надёжной защитой. Малфой провел пальцами по невидимой преграде, всё ещё соблюдая миллиметровую дистанцию. — Я их не вижу. — Но ты можешь видеть свою мать, не так ли? — Да. — Это потому, что у тебя, как и у Нарциссы, есть доступ к моему дому. В противном случае ты бы ничего не увидел. Вместо ответа Малфой изогнул бровь. Гермиона оглянулась на Гарри, который с авторитетным терпением давал указания одному из членов Оперативной группы, который, казалось, не понимал, где они находятся. Гарри упомянул её дом, и каждый из них огляделся, но ничего не увидел. Её слова, кажется, внезапно дошли до Малфоя. — Но… — Ты сын моей пациентки, было разумно включить тебя. — Конечно, — ответил Малфой, контролируя свой голос. По неизвестным ей причинам Гермиона подошла к самому краю защитных чар. Рядом с ним, но всё ещё вне досягаемости. — Я не позволю причинить вред твоей матери, пока она находится под моей опекой. Ты это знаешь, да? Воцарившаяся между ними тишина продолжалась до тех пор, пока не раздались звуки, напомнившие о работе оперативной группы — они начали осматривать местность. Гермиона повернулась, готовясь аппарировать в свой дом, чтобы забрать всё, что ей может понадобиться, но на миг заколебалась. — Знаю, — его голос был таким тихим, что она едва его услышала. Гермиона стряхнула чувство неловкости, прежде чем аппарировать, и приземлилась прямо у комнаты для зелий. Она собрала всё, что было необходимо, и связалась с Тео по каминной сети, чтобы кто-то отправился к ней для перенаправления Мэтерса. К тому времени, как она вернулась, Оперативная группа уже рассредоточилась по местности. Нарцисса вернула на глаза солнечные очки и трансфигурировала что-то в кресло, в котором сидела, скучающе наблюдая за происходящим. Её охранники смиренно стояли рядом. — Я организую вечер по поводу конца весны, мне нужно встретиться с командой. — Я не ожидала, что вы останетесь, — честно ответила Гермиона. Нарцисса скрестила ноги и сложила ладони. Она не двигалась. — Я подумала, что могу чем-то помочь. В конце концов, я первая его заметила, и это было задолго до того, как мы закончили работать. Он просто стоял и смотрел, и я решила, что это галлюцинация. — О ваших галлюцинациях… — Сейчас я не хочу об этом говорить, мисс Грейнджер, — она подняла руку и коснулась кольца, висевшего на цепочке у неё на шее. — У меня было довольно тяжёлое утро. — Я понимаю, — Гермиона не стала настаивать. Пока что. — Мы обсудим это позже. Затем ведьма опустила очки, бегло взглянув на неё, и сменила тему. — Я вижу, что вы не пострадали. Хорошо. Ещё я слышала, что присутствие моего охранника вас рассердило. Он просто действовал по моему приказу, чтобы защитить вас. Я… — она замолчала, поправляя очки, и снова повернула голову к противоположной стороне ручья, где её сын и Гарри — без пререканий или скандалов — просто разговаривали. Последний кивнул, и когда один из членов Оперативной группы вернулся на место происшествия, он пошёл поговорить с ним. Малфой остался наедине с Мэтерсом, всё ещё находившимся без сознания. Когда он встал на колени рядом с мужчиной и вытащил палочку, Гермиона извинилась за прерывание их разговора и направилась к нему. Небольшое покалывание защитных чар — и она снова оказалась перед пропавшим аврором. Рядом с Малфоем. Она быстро заметила, что кровь вокруг рта и подбородка Мэтерса стёрли. Его глаза были закрыты, и с каждым вдохом грудь поднималась и опускалась. Похоже, он спал. Скоро он проснется, и, вероятно, его нужно будет усмирить. Потом она кое-что поняла. — Ты… — Я не силён в целебной магии, Грейнджер, — Малфой поднялся, сунув палочку в карман. — Поттер очистил кровь. — Хорошо, — у Гермионы почти не было доказательств, но каким-то образом она знала, что он лжёт. Однако, как и в то утро, она не выразила недоверия. Она чувствовала, как внутри растёт любопытство, и его становилось всё сложнее игнорировать. То, что он сделал для Мэтерса, было не особо значительно, но намекнуло на человечность, тщательно скрытую созданным образом, который соответствовал ожиданиям людей вокруг. Соответствовал тому, что о нём думали. Циничный. Точный. Дотошный. Отстранённый. Требовательный. Апатичный. Гермиона вспомнила фотографию с маленьким Скорпиусом в его кабинете, то, как Малфой никогда не игнорировал своего сына, как держал его, страдающего без матери, и до последней минуты ждал, когда он придет на кухню — возможно… не такой уж и апатичный? Ей не удавалось осмыслить двойственность Малфоя, и ни одно из их взаимодействий не помогало — да и он сам этому не способствовал. Но на самом деле до той ночи в его офисе это не сильно её беспокоило. Тайна, которой он себя окутывал, должно быть, создавалась преднамеренно. Малфой сам предпочитал оставаться загадкой, и у неё были предположения, почему. Но он всё равно никогда их не подтвердит. Гермиона думала об этом всё чаще и чаще. Единственной догадкой было то, что, возможно, его поведение обеспечивало конфиденциальность и некоторую степень контроля. Все — друг, враг или незнакомец — думали, что знают Малфоя достаточно хорошо, что знают его следующие слова или поступки. Таким образом оставляя ему возможность либо подтвердить это, либо нет. Это всегда его выбор. А для Гермионы становилось всё более и более очевидным, что ему не часто была предоставлена возможность делать выбор за себя. Как Скорпиусу. Её вывод имел смысл, но вновь поднимал вопрос о том, кем он был на самом деле. Этот вопрос постоянно вертелся на задворках её разума и напоминал о себе всякий раз, когда Малфой делал что-то неожиданное. Иногда и что-то привычное. Гермиона откашлялась. — Я сообщила Тео, он послал… В этот момент появилась Сьюзен в сопровождении двух колдомедиков, которых Гермиона знала только заочно. Малфой отошёл от Мэтерса и оставил Гермиону за работой. Она быстро объяснила ситуацию, подробно описала использованные диагностические чары и вручила им зелья. Они остались, чтобы перенести бывшего аврора. Закончив с делом, Гермиона направилась к Гарри и Малфою, которые, похоже, о чём-то говорили. Когда она подошла ближе, они оба выглядели так, словно ждали её. Гермиона нахмурила брови. — Что? — Воспоминания Нарциссы о том, что она видела… — Ах, да. Она сказала, что заметила его задолго до того, как сказала об этом. — Мне интересно, как долго Мэтерс тут стоял. Может быть, она видела его краем глаза. Можно извлечь её воспоминания? — Гарри смущенно взглянул в сторону Малфоя. Мужчина по-прежнему оставался нечитаемым. Гермиона нахмурилась и повернулась к своему лучшему другу, который неловко потёр шею. — Я спрашиваю только потому, что у неё… — Деменция, Поттер, — отрезал Малфой так внезапно, что Гермиона вздрогнула. Гарри впился взглядом в Малфоя, стиснув зубы. — Я пытался говорить мягче… — Когда это не нужно. Не рядом со мной. Я осведомлён о болезни моей матери, а Грейнджер — её целитель. Ей не нужна твоя жалость, — он буквально выплюнул последнее слово, как будто это был яд. — Я не жалею её, я… Прежде чем дело дошло до спора, Гермиона поспешила вмешаться. — Ты можешь извлечь воспоминания, Гарри. Это не должно быть проблемой. И это действительно не было проблемой, однако, когда Нарциссу попросили об этом, она неловко посмотрела на всех, прежде чем нахмурить брови. — Воспоминание о чём? Гермиона заметила, как помрачнело лицо её сына, но благоразумно держала наблюдение при себе.***
После первого года учёбы по дороге домой с вокзала Кингс-Кросс Гермиона рассказывала бесконечные истории о прожитом. Естественно, она умолчала о наказании в Запретном лесу, о двуликом Квиррелле и любых других историях, где она чуть не погибла. Расскажи она всё родителям, они бы никогда не позволили ей вернуться в свой настоящий дом. Когда Гермиона объяснила распределение по факультетам и упомянула о возможности выбора, родители попросили их распределить. Просто ради забавы. Выбрать факультет отцу было легко. Он был квинтэссенцией Пуффендуя со всеми его особенностями: преданностью, честностью, справедливостью, терпением и скромностью. Определить маму было сложнее, но в конечном итоге она остановилась на Гриффиндоре. Гермионе казалось, что она сама на неё похожа: дерзкая, отважная, умная и храбрая. И мысль о том, что это распределение было ошибочным, не посещала Гермиону более двадцати лет. До сегодняшнего незапланированного ужина. Всё начиналось как обычный вечер, думала Гермиона, просматривая свитки Нарциссы. Чарльз поставил ей диагноз после некоторых магловских тестов и отправил результаты совой, но их было трудно понять, поскольку Гермиона не была врачом. Однако она знала, что в больнице Святого Мунго было несколько врачей-сквибов, к которым она могла обратиться за помощью. Остаток дня она провела, назначая с ними встречи. Уставшая от долгого дня, Гермиона рухнула в любимое кресло и провела большую часть часа за чтением, наблюдая, как в углу комнаты под джазовую музыку рисует её отец. А потом что-то изменилось. Гермиона заметила, как папа внезапно отошёл от холста и откашлялся — от звука она подняла голову, и взгляд упал на законченную картину. Рассвет. Солнце поднялось над горизонтом. Новый день. Начало. Гермиона не была художницей — у неё не было ни навыков, ни стремления, — но она знала достаточно, чтобы понять, насколько это отличалось от его привычно абстрактных работ и как далеко он продвинулся как художник. Детали картины, от направления лучей до пары звезд на противоположном конце холста, были продуманными и навевали какие-то воспоминания. Картина была поистине красивой. Её отец сделал ещё один шаг назад и теперь сам оценивающе осматривал свой результат, прикоснувшись к подбородку запачканными краской пальцами. — На групповых занятиях мы работаем с разными стилями. Что думаешь? Гермиона не ожидала… что ж, вообще ничего, если честно, поэтому почувствовала, как дрогнуло её сердце из-за неожиданного вопроса. — Выглядит отлично, пап, — в её голосе слышалось столько эмоций, что это привлекло внимание отца. — Ты в порядке? Прошли годы с тех пор, как он спрашивал её мнение о своей работе. — Да, да, всё хорошо. — Отлично, — его скромная, но довольная улыбка вдохновила её. Он выглядел таким гордым, и синее пятно на его щеке не могло это испортить. Мистер Грейнджер закрыл глаза, позволяя музыке унести его в воспоминания. — Диззи сегодня кстати. Хорошо звучит, да? Гермиона не сильно любила слушать музыку, чаще всего это сводилось к фоновому шуму, но она сильно любила своего отца. — Это точно… Его улыбка стала шире. Хрупкий момент надежды и гармонии витал в комнате, пока её мама не позвала их на ужин. И разбился в пыль, когда Гермиона заметила сидящего за столом Рона. Её отец замер при виде гостя, явно озадаченный, но, тем не менее, дружелюбно его поприветствовал. — Рад снова тебя видеть, Рон. — Взаимно, мистер Грейнджер. Когда Гермиона в замешательстве моргнула, впитывая представшую перед ней картину, она осознала две вещи: Во-первых, приглашение её матери оказалось ловушкой. Во-вторых, женщина, которая её родила, на самом деле была настоящей слизеринкой. Хитрость. Находчивость. Амбициозность. Решимость. — Рон зашел поздороваться, — широкая улыбка матери сияла теплотой и гостеприимством. — И раз он заглянул как раз перед ужином, я предложила ему присоединиться. Надеюсь, вы не против, — закатив глаза, отец сел рядом и, как делал каждый день, похвалил еду: жареную баранину, картофель и салат. Гермиона знала, что мясо будет пресным и в лучшем случае пережаренным. Она посмотрела на своего друга. Дело не в том, что Рон не умел лгать — он мог потягаться с лучшими из них и небрежно наблюдать, как кто-то другой сочиняет небылицы. Более того, в этом у них был большой опыт. Целые годы опыта. Она знала его так же хорошо, как он знал себя. Иногда даже лучше. И из-за этого Гермиона точно знала, на что обращать внимание: лёгкое покраснение и нервозность, естественно, но, что убедило её наверняка, — он слегка дёрнулся во время слов матери. Этого было достаточно, чтобы понять, что его присутствие предполагалось. Ожидалось. Планировалось. Гермиона почувствовала вспышку гнева, но попыталась подавить свои чувства. Она улыбнулась. Улыбка вышла натянутой и несколько искажённой, с едва скрытым презрением. — Вот, значит, как… — она замолчала, чтобы выдохнуть следующее слово. — Отлично. Поскольку Рон знал её так же хорошо, его глаза расширились. Он потянулся за стаканом воды и сделал большой глоток. — И я так думаю! Присаживайтесь. Рон, — на что рыжеволосый мужчина дёрнул головой. — Будьте любезны, поухаживайте за Гермионой. Она хотела, чтобы он выдвинул ей стул. Её отец откинулся на спинку и смотрел на разворачивающееся шоу, в то время как Рон съежился, не осмелившись поднять взгляд. Он, вероятно, не мог сдержать своей реакции, потому что, будучи её лучшим другом, уже знал выражение, которое увидит на лице Гермионы. Искры, летящие из глаз и выражение полного пренебрежения. Рон знал, что лучше не выполнять просьбу матери. Особенно если он не хочет снова пострадать от призванных Гермионой канареек. — Э-э… — голубые глаза бегали по комнате, пока он пытался найти способ выбраться из ситуации. Гермиона смотрела на него с таким же восхищением, как Ал наблюдал за извивающимся в грязи червём. Она решила смилостивиться над ним. — Я могу сама выдвинуть стул, спасибо, — и заняла последнее свободное место. Рон слабо улыбнулся ей, а в ответ получил лишь строгий взгляд. Он громко сглотнул. — Это просто этикет, Гермиона. Никогда не отталкивай мужскую доброту. Она была готова начать спор, но помнила, где находится и какую цель преследует. Гермиона закрыла рот, вздохнула и сосчитала до десяти, затем до двадцати, прежде чем снова открыть глаза и улыбнуться. — Что на ужин? — Я приготовила жареную баранину, как вы любите. Сегодняшний ужин требовал огромных усилий — больших, чем за все последние годы. — Ну разве Рон не похорошел? — мама игриво подняла бровь. Честно говоря, считай Гермиона хоть до бесконечности, уже ничто не могло сдержать её до конца вечера. Отец вздохнул с несвойственным ему нетерпением. — Мы можем начать есть? — Конечно, дорогой. Ужин начался. По крайней мере, для троих из них. Что до Гермионы, ну… Она хотела сказать миллион вещей, и не все из них были приятными или отражали её обычно идеальное терпение. Пытаясь сдержать их в себе, она только усугубила положение. Теперь же все мысли были спутаны, натянуты, готовы вот-вот порваться, и их невозможно было распутать, не оборвав достигнутый ей прогресс. Отложив разговор с отцом в сторону, Гермиона предположила, что в этом внезапном приглашении должен быть какой-то смысл. Признак изменения или возможного сдвига в динамике, над исправлением которой она неустанно работала. Это вселяло в неё надежду, что, возможно, она была на правильном пути к искуплению своих прошлых ошибок, но, в конце концов, сегодняшний ужин был всего лишь уловкой, чтобы мать побыла в роли свахи. И этого было достаточно, чтобы Гермиона резко поднялась из-за стола. — Мам, пожалуйста, на пару слов? — После обеда, доро… — Сейчас. Пожалуйста, — с этими словами она вышла из комнаты, направившись в гостиную в передней части дома, подальше от лишних ушей. Когда её мама появилась в дверном проёме меньше чем через минуту, она не выглядела удивленной. Что ж, их эмоции совпадали. — Гермиона, — начала мать с терпеливым вздохом, полностью войдя в комнату и скрестив руки на груди. — Я знаю, о чём ты думаешь, — Гермиона ничего не могла с собой поделать и фыркнула. От этого мать заметно быстро теряла терпение. — Возможно, сейчас ты этого не понимаешь, но я делаю это ради тебя. — Не понимаю, каким образом настолько явное игнорирование всего, что я говорила, делается ради меня. Поэтому, пожалуйста, — она махнула рукой, — изволь объясниться. Матери Гермионы не было свойственно отступать, и она приняла вызов. — Тебе почти тридцать два, и ты всё ещё одна. Это не проблема, за исключением того факта, что это длится уже несколько лет. Ты даже не пытаешься. И если бы ты сама этого хотела, меня бы это устроило, но это не так, — она подняла одну руку и указала на кухню, где Рон, вероятно, сидел в неловком молчании в компании её отца. — За тем столом сидит мужчина, который прошел через всё это с тобой, через то, что твой отец и я не можем понять. Он явно любит тебя, а ты ему этого даже не позволяешь. — Не то чтобы это твоё дело, но мы с Роном уже прошли этот путь. И ничего не вышло. Мы не подходим друг другу, — было ещё многое, что не нашлось сил объяснять. — Кто сказал, что не выйдет сейчас? Разговаривать с матерью было всё равно, что пытаться научить нумерологии трёхлетнего ребенка, который даже не умеет читать. — Ты зря тратишь свое время, не говоря уже о его и моём. Ты слушала хоть что-то из того, что я… — Чего ты хочешь, Гермиона? Ты вообще знаешь? — мама провела рукой по своим пушистым волосам — она часто это делала в моменты разочарования. Это было одно из многих их сходств. — Ты уже несколько лет как застряла на одном месте. С тех пор, как тебе было плохо, ты перестала двигаться вперед, занимаясь пациентами, садом… и оправданиями. Гермиона вздрогнула. — Спасибо за поддержку, мам. Её мать поморщилась от собственной ошибки. — Я не говорю, что не поддерживаю тебя. Я просто беспокоюсь. — Потому что мне тридцать один год, и у меня никого нет? — Гермиона ядовито усмехнулась, закатывая глаза. — Мне не нужен партнер, чтобы жить полноценной жизнью. Я счастлива такой, какая я есть. — Так ли это? — она сделала нервный шаг вперед. — Потому что, если бы ты была по-настоящему счастлива, не думаю, что я бы так волновалась. Ты дрейфуешь, и уже так давно, что потеряла курс. Я просто не понимаю, почему ты категорически против мужчины, который хочет сделать тебя счастливой. — Потому что он не может, мама! Не может! — Рон хочет попробовать. Как узнать, может ли он сделать тебя счастливее, или нет, если ты закрылась и даже не думаешь о том, чтобы дать ему шанс? Гермиона схватилась за переносицу и медленно вздохнула. — Я устала спорить о том, чего не хочу. Мама, возможно, и услышала изменение в её тоне, но проигнорировала его. — Что возвращает меня к предыдущему вопросу: чего ты хочешь? Ты вообще знаешь? Ты явно чего-то ждёшь, но не ищешь активно. Ты сдалась, дорогая, и, как твою мать, меня это беспокоит. И… возможно, мне не стоило приглашать Рона на ужин… — Возможно, — ответила Гермиона, мысленно ругая себя за дрожь в голосе. — Я уже говорила ему, что мне это неинтересно, а ты вынуждаешь его думать, будто у него есть шанс. Когда его нет. Мать вздохнула. — Я просто не хочу, чтобы ты осталась одна. Через десять лет ты проснёшься и пожалеешь о том, что была слишком упрямой, чтобы принять того, кто хочет тебя. Это суровый урок, но ты не можешь получить всё, что захочешь. Иногда нужно найти кого-то и цепляться за это. Гермиона пошатнулась. Не из-за её слов, а из-за подтекста. Не имело большого значения, был ли это Рон, её мать просто хотела, чтобы она была с кем-нибудь — с кем угодно. Это было просто… эгоистично. И по отношению к Гермионе, и к Рону. Возможно, она не любила его так, как он того хотел, но он был одним из её самых лучших друзей. Он заслуживал большего, чем быть простым кем-то. — Однажды ты поймешь. Гермиона покачала головой. Она была готова пойти на компромисс во многих вещах, но не в этом. Не сейчас. Уже нет. — Как моя мать, ты должна поощрять меня стремиться к чему-то большему, чем тёплое тело рядом. Ты должна сказать мне, чтобы я нашла кого-то, кто понимает и принимает меня полностью, с недостатками и всем остальным. Какая я есть. Сейчас. Где я нахожусь и куда стремлюсь. Кого-то, с кем я могу сделать то же самое. Ты должна сказать мне, что я этого стою и заслуживаю лучшего, чем соглашаться на то, что, я знаю до мозга костей, мне не подходит. Ты должна сказать мне не торопиться. Её мать сделала несколько шагов навстречу, остановившись на расстоянии вытянутой руки. Как обычно. Хотя она пыталась и иногда преуспевала, от природы она не была тем тёплым и чувственным родителем. Она для этого слишком прагматична и решительна. — Твой отец был не в моем вкусе, и я всё равно влюбилась. Это не равняется тому, чтобы игнорировать свои желания и принимать неподходящее. — Но это оно и есть, когда ты не любишь, когда знаешь, что тебя тоже не любят. — Конечно, он любит. Гермиона вздохнула. — Рон любит мысль обо мне, но не меня. — Это нечестно, Гермиона, и ты это знаешь. — Нет, послушай, — она подняла руку. — Я часто ворчу, могу быть самодовольной и властной, и хотя я наконец могу признать, что не всегда права, меня всё равно чертовски раздражает, когда это так. Я высокомерная и сложная. У меня собственный кодекс правил, по которым я что-то осуждаю, а что-то нет. Это не имеет смысла, но иногда смысла не имею и я. Я не склонна экспериментировать, если нет гарантий успеха и… — Ты большее, чем все недостатки, любимая. — Я знаю это, но ещё я знаю, что это те части меня, которые Рону не нравятся, на которые он жалуется и которые хочет изменить. И я способна исправляться, но в большинстве случаев не хочу этого, потому что без этих недостатков, без тех частичек меня, которые он считает раздражающими, я не буду собой. Если я вернусь к нему, мы постоянно будем ссориться, и, чтобы сохранить мир, мне придется играть роль. Я не могу себя так сдерживать. И не буду. Я лучше буду одна, чем выберу отношения, в которых должна быть кем-то другим. — Ты думаешь, я не иду на компромисс с твоим отцом? Есть… — Разница в том, что вы любите друг друга, — Гермиона не могла остановить нахлынувшие эмоции. — Рону нравится выдуманная версия меня, без тех недостатков, которые он так ненавидит, но это так не работает, потому что я не она. Я уже не та, кто он думает или кем я была когда-то. Я просто я. Её мать вздохнула в миллионный раз. — Я просто хочу для тебя самого лучшего. — Ты даже не знаешь, что для меня самое лучшее, — Гермиона отвернулась. — Ужин остывает, не будем заставлять их ждать. Махнув рукой с сторону двери и подарив матери очередной пронзительный взгляд, Гермиона прошла на кухню. За столом, как и раньше, было тихо; отец почти доел своё блюдо, Рон же не притронулся к вилке. Когда мама села и начала есть, он многозначительно взглянул на Гермиону, — его способ выразить беспокойство. Она кивнула в ответ и наколола баранину. — Ужин выглядит отлично. — Спасибо, — ответ матери был резким и сухим, совсем не похожим на тот напускной энтузиазм, с которым она пригласила всех за стол. Гермионе стало плохо из-за того, что она стала причиной изменения её настроения, но больше её расстраивало то, что ей, вероятно, придётся сделать первый шаг к примирению. Ужин проходил тихо, наполненный напряжением, настолько тяжёлым, что оно отягощало каждое брошенное слово. Никто не мог усидеть на месте. Пальцы барабанили по столешнице. Ботинки стучали по кафельному полу. Вилки царапали тарелки. Гермиона молчала и мысленно пыталась выяснить, какой основной ингредиент её мать изменила (для средиземноморского мятного соуса она использовала сушёную мяту вместо свежей, что сделало текстуру странной), отметив при этом, что баранина была пережарена. Рон болтал на бессмысленные темы, на что отец отвечал только время от времени, украдкой поглядывая на жену, которая ела с совершенно пустым выражением лица. Она мало говорила, но иногда смотрела нежным взглядом на Рона, даже если речь шла о чём-то волшебном, чего она не понимала. Все попытки вовлечь Гермиону в разговор заканчивались тем, что мама снова закрывалась, поэтому через несколько попыток она всё же позволила себе тихо соглашаться или не соглашаться на высказанные мнения, зная одно наверняка: Настроение её матери не изменится. Так и произошло. Ничего не изменилось даже с подачей десерта — апельсинового медовика с фисташками. Гермиона бы попросила рецепт, но мама внезапно ушла, чтобы ответить на несуществующий телефонный звонок. Гермиона немного нервно посмотрела на отца и Рона и положила себе кусок. Рон обычно не был так тактичен, но в этот раз он дождался, пока они не покинули родительский дом и не уселись в траве у ручья возле её дома, чтобы поговорить о произошедшем. — Что произошло с твоей мамой? Она полностью изменилась после того, как вы вернулись. — Мы говорили о её вмешательстве в то, что она не понимает, — Гермиона не видела смысла врать. — Дело в тебе, если говорить точнее. — Во мне? — Если она снова пригласит тебя на ужин — а я знаю, что она тебя пригласила, — он поморщился. — Просто… сделай нам обоим одолжение и откажись, — она прислушивалась к журчащему ручью и грому, доносившемуся с юга. — Я не хочу, чтобы она создавала у тебя впечатление, будто ты можешь изменить моё мнение. Это не так. — Изменить твое мнение? — Ты не дурак, Рон, — она одарила его понимающим взглядом в свете уходящего дня. — Ты отлично знаешь, о чём я говорю. Есть только одна причина, по которой ты принял приглашение на ужин, не сказав об этом мне. И у тебя было много возможностей это сделать. Буквально вчера вечером он зашёл и обнаружил Гермиону с кучей зелий и упаковкой чая в руках на пути к Дафне и Дину; она хотела навестить их перед рождением ребёнка. Рон присоединился к ней и ждал, пока она не закончила осматривать детскую и болтать с друзьями, а позже проводил её домой, и они вместе посмотрели фильм. Достаточно времени, чтобы упомянуть об ужине с её родителями. Рон вздохнул. — Я пытаюсь, Гермиона, — он бросил камень в направлении ручья и нахмурился, когда тот пролетел мимо. — Как и обещал тебе, что буду пытаться. Сегодняшний вечер… прошёл не очень хорошо. — Это преуменьшение. Его следующий вопрос только намекнул на истинный масштаб разочарования её отказом. — Что ты хочешь, чтобы я сделал, Гермиона? Я… — Я хочу, чтобы ты остановился и послушал меня, а не то, что говоришь ты сам себе, — она ткнула его в руку. — Я не просила тебя что-либо делать. Как раз наоборот. Я просила оставить нас в прошлом. Он пристально посмотрел на неё, но она не вздрогнула. Не моргала, пока не моргнул он. Рон закатил глаза от её упрямства, его волосы мягко развевались на вечернем ветру. — Почему ты так против? — Гермиона открыла рот, чтобы ответить, но он прервал её мягким голосом, заглянув в глаза. — Когда-то мы любили друг друга. Рон был прав. Они пронесли любовь друг к другу через войну, через искусственный мир, увековеченный Министерством, через весь траур, восстановление и исцеление. Через тысячи схваток и страданий между ними. Когда они влюбились друг в друга, жизнь была неспокойной. И всё же даже сейчас Гермиона думала об их времени, проведённом вместе, как о первой любви — когда всё было первым, и она не понимала слово любовь и не знала его истинного значения. Она даже не знала и не любила себя. Первые пару лет Гермиона думала, что любовь не будет тяжелее, чем война, в которой они только что участвовали; не тяжелее, чем боль от понесённых потерь. Она думала, что любовь была ответом на все её вопросы. В то время Гермиона думала, что любовь сводилась к тому, чтобы быть нужной и самоотверженно ставить его счастье выше собственного, страдать во имя этого слова только ради какой-то версии жизни, которую она даже не была уверена, что хотела. Это было красиво, поэтично, но нереально. Гермиона стала старше, как это и происходит со всеми. Она изменилась; это было неизбежно, учитывая ту жизнь, которую она прожила после войны. Это не было здоровым или мудрым решением, но тогда она была сосредоточена на своей важной роли в Министерстве. Тогда Гермиона не догадывалась, что на самом деле была девочкой на побегушках, крутящейся, как белка в колесе, истощающая себя и не движущаяся вперёд. И, возможно, изначально она не росла в правильном направлении, но, по крайней мере, она росла. Но её любовь к Рону? Она не менялась. Она осталась точно такой же. Всё стало слишком комфортным. Застой. Как и он. Более того — что ещё хуже — его это не интересовало. Он думал, что между ними всё в порядке, несмотря на ссоры и стычки, он пытался заслужить почётное место на вершине её приоритетов. По мере того, как она поднималась по служебной лестнице, Рон крепче цеплялся за человека, которым раньше была Гермиона: девушка из Хогвартса. Девушка в палатке. Девушка, которая ставила его потребности выше своих месяцы (и годы) после войны из-за потери Фреда. Девушка, с которой он чувствовал себя комфортно из-за ничего большего, чем простого комфорта и времени, проведенного вместе. Девушка, которой она больше не могла быть. Не только потому, что слишком много работала, чтобы уделять необходимое ему внимание, но и потому, что Гермионе хотелось большего. Сначала после разрыва их отношений, Гермиона думала, это большее связано с карьерой, и она хотела защищать всех, кто не мог сделать этого сам. У неё были планы сделать волшебный мир лучше, усердно работать, исправить все ошибки и положить конец предрассудкам. И когда на неё стали возлагать больше обязанностей, чтобы отвлечь от изначальных целей, стало труднее работать над собственными проектами и законами, но она жертвовала сном и едой, чтобы всё успеть. Однако удовлетворение, которое она искала, не было связано с работой. Не совсем. И это Гермиона поняла, только оглядываясь назад: на ущерб, который нанесла сама себе и последствия её неосторожности. За время восстановления она поняла намного больше. Чтобы Гермиона могла как следует восстановиться, потребовались терапия, переезд, сад… и даже работа целителем. Ей нужно было восстановиться не только после того, что произошло, а из-за всех накопившихся проблем, которые она слишком часто игнорировала, помогая всем остальным. Потребовалась полная перестройка жизни, чтобы лучше понять свою личность, восстановить связь с тем, кем она была до войны, понять то, как и кем она стала. Гермиона ещё не определилась, что это большее на самом деле, но знала, чем это не было. И для неё большее не подразумевало возвращение назад. Только вперёд. — Нечего сказать? Гермиона фыркнула. — Ты же меня знаешь, это не так. — Знаю, — он звучал очень серьёзно. Глядя на лес, она взяла себя в руки. Гермиона решила — это последний их разговор на эту тему. — Я устала говорить об этом, тем более, что ты просто игнорируешь все мои слова в пользу того, чего хочешь ты. — Дело не только в том, чего хочу я, Гермиона. Мне кажется, ты неразумно упрямишься, — Рон позволил чувствам вырваться наружу, придавая его голосу оттенки горечи и раздражения. — Ты никогда не двигалась дальше, ты не… Она обернулась на него как раз в тот момент, чтобы увидеть, как Рон разочарованно проводит по волосам. — Это просто нелепо. Мне не нужно быть с кем-то ещё, чтобы доказать тебе, что я двигаюсь дальше. Я устала от необходимости постоянно объясняться. Я устала от того, что, по твоему мнению, должна… — Но я не говорю, что ты должна что-то делать. Я просто говорю, что я здесь и хочу попробовать и посмотреть, сможем ли мы вернуться к тому, что было раньше. Я хочу… — Неужели я так мало для тебя значу? — её голос был тише, чем предполагалось, но был полон всего, что она чувствовала. — Ты очень важна для меня, Гермиона. Конечно, ты многое значишь! Вот почему я продолжаю пытаться, хотя ты даже не даёшь мне шанс. Это всё, чего я хочу. Один шанс. — Один шанс сделать что? Ты так много хочешь от меня, Рон, но то, что нужно мне, для тебя не имеет значения. Это не любовь. — Герми… — Речь идёт о взаимном уважении и принятии, а не о том, чтобы заставлять одного чувствовать себя хуже… заставлять его чувствовать, будто его желания — это простое упрямство. Речь идет о большем, гораздо большем, что у меня нет ни сил, ни времени объяснять. — Гермиона, я знаю, что такое любовь, и знаю, что мы любили друг друга. Мы обязаны этим себе, нашим друзьям, и нашим семьям, и… — Я не обязана ни тебе, ни кому-либо ещё, — обжигающие слова вырвались прежде, чем она смогла успокоить пламя внутри. — Я в долгу только перед собой, я обязана себе становиться лучше по сравнению с каждым этапом моей жизни. Я обязана сама найти себе счастье. Рон поднял на неё глаза. Её признание было трудно высказать вслух, но ещё труднее было признаться в этом себе. — Я… я… не всегда счастлива, Рон. Я беспокоюсь, и я всё ещё не понимаю, чего именно хочу и что ищу. Но я хочу найти, — путаница эмоций захватила её, с каждой секундой всё тяжелее давя на сердце. По щекам покатились слезы, но она их не скрывала. Ни от него, ни от себя самой. — Я хочу понять. Я не хочу сдаваться, и ты тоже не должен. Тебе следует желать большего. Ты заслуживаешь большего, чем человека, который не хочет того же, что хочешь ты. Рон ничего не сказал, только отвернулся, поджав губы, пока Гермиона открывала всё большую часть себя, давно скрытую от остальных. Её секреты. Зарытые глубоко внутри их прошлыми отношениями и последующими годами. — Я… я хочу, чтобы меня видели. Я хочу близости. Я хочу найти связь. Я хочу быть вывернутой наизнанку кем-то, кто знает меня так же хорошо, как я знаю себя. Я хочу кого-то, кто полюбит меня такой, какая я есть, и это не ты. Я не могу продолжать подстраиваться, извиваться и меняться, чтобы сохранить мир и сделать тебя счастливым. Я сломаюсь. Снова. Она разглядела тот момент, когда воспоминания вспыхнули перед его глазами, по тому, как потемнел его взгляд. — Гермиона… — Я люблю себя. Я знаю свою ценность, и я знаю себя. Может быть, я найду то, что ищу, а может, и не найду, но я буду ждать всю оставшуюся жизнь и не соглашусь на меньшее, чем то, что заслуживаю. А я заслуживаю того, чтобы меня любили правильно… или не любили совсем.Если это не зажигает твою душу, оно не стоит того, чтобы гореть.
Чарльз Черчилль
***
Превью к двенадцатой главе
— Ммм… Мы с Малфоем не… Он был любопытен ей, в чём она только сейчас призналась. Ну, по крайней мере, призналась себе. Кроме этого, они были знакомы, но, конечно, не настолько близко, чтобы она присутствовала на ужине в честь дня его рождения. — Ну, мы не слишком многого добились, на самом деле. Кроме помощи ему и Гарри в расстановке людей в рейде, над которым они работают, и утреннего обсуждения за чаем статей в газете, мы ни о чём не говорим. Они обменялись растерянными взглядами. — Обсуждения за утренним чаем? — Пэнси сложила руки на коленях. — И это…? Чувствуя себя неуютно под двумя пристальными взглядами, Гермиона неловко пожала плечами и отвернулась, рассматривая кончики своих волос. Ей нужно было подстричься. Серьёзно. — Мы обсуждаем статьи в газете, которую он читает. Обычно я готовлю завтрак, но ему делаю чашку чая. Это фруктовая смесь, которую любит Нарцисса. Она лёгкая. Если это вообще возможно, они выглядели ещё более озадаченными. — Драко предпочитает либо кофе, либо такой крепкий чай, что он почти чёрный. И он никогда не позволял мне сделать ему чашку чая, — сообщила Пэнси с таким серьёзным видом, что Гермиона подумала, будто позже будет тест по этому вопросу. — Может быть, потому что у тебя ничего не получается.