***
Гермиона не могла не делать заметки. Воспоминания быстро стирались, поэтому она всегда записывала свои мысли, чтобы ориентироваться на них в будущем. Сначала она отметила небольшие наблюдения о Нарциссе, пока та работала в саду: слабость в хватке, повторяющийся тремор рук, трудности с тем, чтобы долго удерживать секатор. За первые полчаса Гермиона исписала почти страницу о физиологических изменениях Нарциссы, добавляя собственные рассуждения на полях. Нарцисса стояла на коленях, опустив руку без перчатки в землю и разочарованно нахмурившись. — Вашим розам не хватает полива. Летом достаточно двух раз в неделю, — Нарцисса вытерла ладонь и снова надела перчатку. — Прежде чем поливать, убедитесь, что почва не полностью высохла. Так легче определить, сколько воды необходимо. Поливать розы два раза в неделю. Проверять землю. Нарцисса обратила внимание на розу в самом низу. — Вам следует быть внимательнее, чтобы не запачкать бутоны. Какой смысл в розах, если они грязные? Не пачкать розы. — И не забывайте, что с Сандерс Уайт нужно обращаться иначе. Для формирования куста достаточно просто подрезать старые стебли у основания. Подрезать старые стебли у… — Мисс Грейнджер! — раздражённый тон Нарциссы Малфой заставил Гермиону остановиться. Её пациентка медленно поднялась на ноги, немного поморщившись. Гермиона протянула руку, чтобы предложить помощь, но ведьма упрямо отмахнулась. — Я в порядке. Но Гермиона не проглядела дрожь в её руках. Она уже собиралась сделать новую запись, когда её прервало раздражённое фырканье. — Неужели вам постоянно нужно всё записывать? — отрезала Нарцисса. — Вы должны наблюдать или даже помогать. — Так я лучше запоминаю. — Повторение также помогает в обучении, — Нарцисса скрестила руки на груди, бросив на Гермиону долгий укоризненный взгляд, прежде чем снова оглянуться на розы. — Почему вы решили посадить розы, мисс Грейнджер? — Они привлекают опылителей. Гермиона никогда не видела, чтобы кто-то грациозно закатывал глаза. — Я полагаю, что ваш ответ лучше, чем просто какая-то чепуха, но, учитывая ваши красочные мнения обо всём на свете, я поражаюсь, насколько вы скучны в этом вопросе. — Прошу прощения? — Не хочу вас обидеть, — звучало совсем наоборот, но Гермиона не стала отвечать, и слушала, — но розы куда больше, чем просто опылители или красивые цветы. Они — история в одном бутоне, универсальный язык и, к тому же, обладают лечебными свойствами. Я полагала, что вы, как человек, который варит и создает зелья, будете использовать весь потенциал собственной оранжереи. — В основном я варю зелья для пациентов, — Гермиона посмотрела на свои записи. — Я не против зельеварения как такового, но это не моя страсть. Скорее необходимость. Я больше доверяю собственным зельям, чем массовому производству. И почти ничего не варю для себя. — А что вы делаете для себя? — вопрос Нарциссы заставил Гермиону серьёзно задуматься; она замечала, что стоит на самом краю. — Я думала об этом уже несколько месяцев. У Гермионы не нашлось ответа. Казалось, секунды после её заявления пролетели так, словно слова погрузились в патоку, не желая быть ни сказанными, ни услышанными. Она неловко поёрзала, глядя на линию деревьев, надеясь, что это поможет ей расслабиться под пристальным взором Нарциссы. — Возможно, ваш сад принадлежит вам, но не в том случае, когда большая его часть — и ваши усилия — идут на благо других, — неожиданно Нарцисса направилась к дому, фактически прервав разговор. Гермиона последовала за ней, гадая, закончилось ли время их труда, но Нарцисса всё ещё была в перчатках, а это означало, что она направлялась в оранжерею, чтобы уделить внимание остальным плетистым розам. Вопрос остался без ответа. Нарцисса не спеша поливала розы с помощью магии, а Гермиона обрезала отмирающие цветки. Нарцисса остановила её. — Смотрите и учитесь, — она вытащила секатор, и Гермиона наблюдала, как Нарцисса щипала, а затем отрезала бутоны чуть ниже того места, где основание соединяется со стеблем. — Ваш метод, хотя и не ошибочный, не рекомендуется для плетистых роз. Они цветут лишь единожды, — взгляд Нарциссы переместился на вершину шпалеры, куда не доставали розы. — Нам нужно обрезать всё лишнее, но давайте пока поменяем их расположение. Лучше располагать петли горизонтально, так розы будут лучше расти. — Но они так сами выросли. — Нет ничего, что магия не могла бы исправить до следующего цветения. Они долго работали в мирной тишине. Гермиона использовала свою палочку, чтобы перенаправить последний стебель, как было рекомендовано, когда Нарцисса, только присевшая на диван, чтобы отдохнуть, нарушила тишину. — Люди начинают говорить. Гермиона перестала работать. — О чём? — О вас, — взгляд Нарциссы был острым, по её лицу было трудно что-то прочитать. Единственное, что было ясно, — это то, что она хотела поговорить. Это объясняло и то, что она заранее выделила дополнительное время на сад. Гермиона сделала мысленную пометку такой тактики на будущее. — В обществе всё чаще слышится ваше имя, мисс Грейнджер. Все только и говорят о вашей выходке в Визенгамоте. Новости в волшебном мире распространялись быстро, но Гермиона понятия не имела, что они зашли так далеко. И так быстро. Не уверенная в том, в каком направлении пойдёт разговор, она подбирала слова так тщательно, как и подобает говорить с такой женщиной, как Нарцисса. — Вас что-то беспокоит? — Меня беспокоит, придётся ли мне искать нового целителя в следующем году, — она поудобнее устроилась на диване. — Если моя нынешняя целительница совершит своё триумфальное возвращение в политику. — Это то, что говорят люди? — Да, — Нарцисса старалась звучать отчуждённо, но на самом деле она таковой не была. Она преувеличенными движениями сняла садовые перчатки и положила их рядом. — И как вы относитесь к слухам? — Мой ответ прост. Я целительница. Ваша целительница. Как сдувается проколотый воздушный шар, так и Нарцисса заметно смягчилась, острые уголки её рта расслабились, и она покачала головой. — Хорошо, — Нарцисса потёрла руки. — В амбициях нет ничего плохого, но я эгоистично не хотела бы так скоро привыкать к другому целителю. — У меня нет амбиций стать политиком, но я уверена, что вы так же, как и я, устали от нынешней ситуации в Министерстве. — Никто не закрывает глаза на деятельность правящего Визенгамота, — Нарцисса аккуратно скрестила ноги. — Вопиющая коррупция, и то, как они игнорируют все угрозы, исходящие от Пожирателей Смерти, весьма предосудительно. С учётом сказанного я не могу предпринимать какие-либо действия. — Даже в одиночку вы можете изменить ситуацию. — Вот, что вы собираетесь сделать, мисс Грейнджер? — насмешку в её тоне было невозможно не заметить. — Ворваться, как герой, и подчинить Визенгамот своей воле. Так вы планируете что-то изменить? — Я уже сделала это однажды, и это сохранило вашему сыну работу. Это её заткнуло. В движениях Гермионы чувствовалось удовлетворение, когда она вернулась к своей задаче — или попыталась. — Моему сыну не нужна эта работа, несмотря на его препирания. У него есть обязанности, обязательства по сохранению нашей семьи и её будущего. Это его работа. А не гоняться за Пожирателями Смерти, получать угрозы убийства и участвовать в движениях, обречённых на провал, — Нарцисса потянулась к стакану с водой, стоявшему перед ней, и медленно глотнула. — Шансов на успех… — Я сталкивалась и с меньшими шансами на успех. Даже когда это было совсем невозможно. И всё же я здесь. — Вы заблуждаетесь, если думаете, что вы самостоятельно можете что-то изменить. — Я не могу, — страстно возразила Гермиона. Старшая ведьма изогнула бровь, и это заставило Гермиону сдержать эмоции и огонь в сердце. — Не могу. И не думаю, что смогу сделать это в одиночку, потому что я не одна, — внезапно родилась мысль, и Гермиона не смогла бы сдержать её, даже если бы попыталась. — Но вы были одна, когда пришли к Гарри той ночью в лесу. И вы изменили всё. Тишина вернулась с удвоенной силой, ещё тяжелее, чем прежде. Гермиона быстро посмотрела на Нарциссу, увидев, как та задумчиво пила воду. Затем она подошла к окну, глядя на залитую солнцем зелень, окружавшую дом. Свет затопил оранжерею, касаясь бледной кожи и волос Нарциссы так, что она почти сияла. — Это решение стоило мне всего, что ещё не было потеряно. Гермиона присоединилась к ней у окна, сунув секаторы в фартук. На мгновение она увидела то же зрелище, в котором, казалось, потерялась Нарцисса. — Вы жалели об этом? Что помогли Гарри? — Ни секунды. Я сделала это для Драко. Там они и оставались, стоя бок о бок, пока Гермиона не вернулась к своей задаче. Они не возвращались к этой теме; вместо этого Нарцисса затронула то, чего Гермиона не ожидала. — Последние несколько недель я наблюдала за вашим общением со Скорпиусом. Вы ему нравитесь. — Я хорошо лажу с детьми, — Гермиона не могла не улыбнуться при этой мысли. — У Гарри трое, и я была частью их жизни с самого рождения. Это вечное приключение. — Как бы то ни было… — Нарцисса полностью повернулась спиной к окну. — Когда вы говорите, Скорпиус слушает. У вас больше контроля над ним, чем у его няни, — Гермиона неловко переступила с ноги на ногу. — Скорпиус послушен, но не потому, что он этого хочет. Он подчиняется, потому что от него этого ждут, и я убедилась, чтобы он об этом не забывал. И тем не менее, временами с ним бывает трудно. Если бы вы ещё не работали, я бы наняла вас, чтобы заставить его говорить. — Вы уверены, что хотите поговорить об этом? Они балансировали на краю опасной территории. У Гермионы было своё мнение, и они сейчас вот-вот переступили бы черту, которую она отчаянно избегала. — Я просто веду беседу, основанную на своих наблюдениях. — С самого начала я сделала много наблюдений, но в то же время я ваша целительница, а вы моя пациентка. И я пытаюсь уважать эти роли, не рассказывая вам всё, что думаю по поводу Скорпиуса. Гермиона держалась за последние ниточки своего самоконтроля, но Нарцисса продолжала настаивать. — Разве не вы однажды сказали, что в вашем лечении семья играет не меньшую роль? Скорпиус — моя семья. Ему не нравятся многие люди, поэтому я нахожу его интерес к вам любопытным. Вы приносите растения и читаете ему, и хотя я легко могла бы попросить Кэтрин сделать то же самое, это было бы совсем другое. Так что позвольте. Что вы ему говорили? — Нарцисса… — Я позволяю вам говорить всё, что думаете. Гермиона знала, что ведьма не остановится, поэтому сдалась. Уступила. — Хорошо, — Гермиона уже понимала, что добром это не кончится, хотя Нарцисса и выглядела довольной собой. — Во-первых, Скорпиусу не нравятся люди, потому что он знает мало людей, — а учитывая расписание и его замкнутость, это не изменится. Гермиона этого не сказала, пообещав себе остановиться. Не переборщить. Она сказала достаточно. Очередная мысль полностью сформировалась и сорвалась с её губ прежде, чем она успела что-либо сделать. — Во-вторых, мне никогда не приходило в голову пытаться контролировать его, как это делаете вы. В этом разница между послушанием и уважением. — О, — губы Нарциссы дрогнули. — Этот ваш либеральный образ мышления в действии. Вы идете на компромисс и задабриваете. Он ребёнок, и поэтому… — Да, он именно ребёнок. Хотя вы и не обращаетесь с ним как с таковым. Вы хотите, чтобы он был достаточно сильным, чтобы выдержать испытания сурового мира, но не позволяете ему принимать собственные решения. Его расписание такое строгое, что… — Скорпиус изучает всё, что должен знать наследник Малфоев: языки, этикет, математику, литературу, историю и искусство — магическое и маггловское, — а также чистокровные обычаи и почему они важны. Это то, чему учился и Драко в его возрасте. — В образовании нет ничего плохого, но… — Кроме того, мисс Грейнджер, это мой долг как женщины в этой семье — воспитать и научить его, — Гермиона снова подумала о том, чтобы прекратить разговор, пока он не вышел из-под её контроля. Она глубоко вдохнула, чтобы подавить желание высказаться, но Нарцисса должна была добавить что-то к своему комментарию, и Гермиона не достигла большого прогресса. — И так будет, пока Драко не женится. Затем его новая жена возьмёт на себя эту роль, эти обязанности и ответственность. В брачном договоре это будет прописано, но каждая из потенциальных невест знает, чего ожидать. — Потенциальные невесты? — Я отобрала несколько молодых ведьм, из которых может получиться прекрасная миссис Малфой. Отобрала. Гермиона едва скрыла отвращение. — А если он не женится во второй раз? — Гермиона могла сразу же вспомнить несколько примеров того, как он отвергал эту перспективу. Какой бы прекрасной она ни была. — Вы сами сказали, что он выжидает и медлит. Придёт время, когда вы не сможете выполнять свои обязанности… — Персонал знает всё, что нужно делать, когда это время придёт, но я твёрдо намерена женить Драко до этого. Даже если придётся его заставить, — Гермиона почувствовала волну горящего гнева. — Скорпиусу нужна мать. — А ещё ему нужен отец. Нарцисса моргнула в ответ на её ярость. — В этом возрасте мой сын не обязан участвовать в воспитании Скорпиуса. Он слишком молод, и так просто не подобает. Я воспитывала Драко до тех пор, пока его отец не взял на себя роль, чтобы показать, как быть мужчиной, — Гермиона внутренне сжалась при мысли о том, что могли повлечь за собой эти уроки. — Моя мать воспитывала моих сестёр и меня. Если бы у меня был брат, мой отец перенял бы его воспитание на себя в надлежащем возрасте. Так воспитывались поколения за поколениями чистокровных. Гермионе пришлось сосредоточиться, чтобы просто убрать палочку в карман; она физически сдерживала себя, чтобы не начать указывать на все недостатки в такой логике. Как, например, то, каким человеком сделали её сына традиции и промывание мозгов: фанатиком, хулиганом, воспитанным верить, что он лучше всех, воспитанным ненавидеть тех, кто от него отличается. В конце концов, дети не рождаются с ненавистью в сердце. Этому учат. И эта выученная ненависть разъедала Драко Малфоя изнутри. Это было её рук дело. Результат действий обоих родителей. И, в конце концов, это же их и погубило. Но, возможно, Нарцисса займётся Скорпиусом по-новому. Лучше. Возможно, она воспитает его более терпимым человеком. Может быть, по необходимости, а может, потому, что она действительно могла признать свои ошибки. Гермиона не знала, что готовит будущее — никто из них не знал, — но она была уверена в одном: Нарцисса не могла воспитывать Скорпиуса так же, как Драко, и ожидать другого исхода. Это было безумие. — Я не понимаю ваших традиций. Мне повезло, что оба моих родителя растили меня вместе. Это единственная жизнь, которую я знаю, точно так же, как это всё, что знаете вы… Мои родители бывшие дантисты, и я никогда ни в чём не нуждалась. Хотя они и сильно отличаются друг от друга. От матери я унаследовала упрямство, решимость, огонь, — и Гермиона знала, что именно это сходство было причиной того, что они по-прежнему не разговаривали. — Но от своего отца я научилась гордиться тем, кто я есть, и стремиться к большему. Наблюдая, как он рисует и слушает музыку, я научилась ценить то, чего не понимаю. Я не уверена, кем бы я стала без его присутствия или тихих наставлений. Мне тридцать один год, и я никогда не нуждалась в нём больше, чем сейчас. — Мой сын занятой человек. И занят он тем, что сам же создал. Он ничего не знает о воспитании детей. К тому же, угроза, с которой мы сталкиваемся ежедневно, это… — Нарцисса замолчала, как будто сказала слишком много. Или вот-вот сказала бы. — Как бы то ни было, у него нет времени вкладываться в Скорпиуса, и, учитывая нынешнее время, не похоже, что это изменится. Но когда будет уместно, он возьмёт на себя эту роль. Гермиона дала себе время обдумать свои слова и их обычаи, прежде чем начать излагать своё мнение. Это был её личный рост — от человека, которым она когда-то была, человека, который высказывал своё мнение просто потому, что считал себя правым. Она воспользовалась тишиной, чтобы убрать всё после обрезки роз. Гермиона подмела полы, чтобы выпустить скопившуюся злость, всё время чувствуя на себе взгляд Нарциссы, наблюдающий за каждым её движением. И как только она выбросила последние ветви в мусорное ведро, раздался вопрос: — Скорпиус говорил с вами? — Нарцисса говорила неспешно, что было нехарактерно для неё; будто она взвесила все варианты, и вопрос победил, потому что ей нужно было знать. — Нет, — Гермиона выбросила мертвые лепестки. Она присоединилась к Нарциссе на диване, сев на самое дальнее место. — Почему вы спрашиваете? — Мне говорили, что его молчание временно. — Кто говорил? — Сакс и Кэтрин. — Простите за вопрос, но что Сакс знает о детях? — Что вы знаете о детях? — спросила Нарцисса, высокомерно наклонив голову. — Да, у вас есть опыт общения с детьми Гарри Поттера, но нет собственного… — Мне не нужно быть матерью, чтобы понять, когда ребенку больно, когда он одинок и изолирован. Скорпиус — олицетворение всего этого. Как его бабушка, вы тоже должны это видеть. — Малфои стойкие. — Он ребёнок. Он не железный, — лицо Гермионы исказилось от гнева. — Он в постоянном и сильном напряжении. Тот факт, что он не выражает свои эмоции, не должен заставлять вас полагать, что с ним всё в порядке. Вовсе наоборот, его молчание должно кричать вам о том, что он совсем не в порядке! Нарцисса повернулась, чтобы оглядеть комнату, и хотя это было бы признаком пренебрежительного отношения со стороны любого другого человека, Гермиона поняла, что это значило на самом деле: она привлекла её внимание. — Он страдает и скорбит, а вы все относитесь к нему так, будто он должен быть в порядке, — Нарцисса оглянулась на неё, потрясённая такой яростью, но Гермиона не могла сдерживать свои эмоции ни секунды дольше. — Вы обращаетесь с ним так, как будто он должен жить дальше и игнорировать зияющую дыру в своей жизни, как будто он должен делать всё правильно, когда весь его мир совсем неправильный. Нарцисса, он потерял свою мать, и вместо того, чтобы помочь ему справиться, чтобы помочь ему развиваться, вы вытравливаете её из него, — Гермиону трясло от гнева и ошеломляющей тоски по мальчику, которого она знала всего несколько месяцев. — Вы лучше знаете, как ухаживать за моими цветами, чем за собственным внуком, и это… — Я не слепа, мисс Грейнджер, — голос Нарциссы был холоднее, чем Гермиона могла ожидать. — Я вижу, — она нахмурилась, опустив взгляд на свои руки. — Я знаю, что значит потерять кого-то. И я знаю, что значит скорбеть. — И это делает ваше обращение с ним бесконечно хуже.***
Летнее солнцестояние оправдывало своё название — самый длинный день в году. Нарцисса ушла, а Гермиона воспользовалась моментом, чтобы понаблюдать за солнцем, ползущим по чистому небу. Было только десять утра, и если бы она не пообещала Скорпиусу сырные тосты и обед на свежем воздухе или не забыла свой кактус, Гермиона вообще не вернулась бы в дом Малфоев. Но она обещала, и она вернулась. Зиппи сообщила, что Нарцисса в сопровождении Сакс была на встрече с потенциальной невесткой. Гермиона закатила глаза, но ей так и не удалось сосредоточиться на работе. Вместо этого она отправилась в маггловский книжный магазин рядом с домом Малфоев и вскоре вернулась с новым приобретением. Две книги. Гермиона завела будильник, закрылась в выделенном ей кабинете и стала изучать совершенно новый для себя предмет. Язык жестов. Когда зазвенел будильник, Гермиона, прихватив с собой первую книгу, направилась на кухню, чтобы приготовить Скорпиусу обед. К тому времени, как она закончила, на кухню вошла взволнованная Кэтрин. — Я сегодня не успеваю пообедать. Нужно пересмотреть план занятий с мистером Грейвсом. Я пошлю Скорпиуса сюда. Вы не против пообедать с ним без меня? — Конечно, нет. Держи, это для тебя, — Гермионе потребовалось всего мгновение, чтобы достать и разогреть заранее приготовленную еду. Ведьма приняла обед с милой улыбкой. — А насчёт Скорпиуса: я всё равно обещала ему обед на свежем воздухе. — О! Ему понравится. Сегодня у него не самый лучший день. Живое доказательство её заявления вошло на кухню, выглядя как никогда угрюмым. Гермиона улыбнулась Скорпиусу в попытке его подбодрить. — Похоже, сегодня мы обедаем вдвоём, — в его глазах мелькнула крошечная искорка, которая подарила Гермионе надежду. — Всего одну минуту, хорошо? Скорпиус кивнул, и Гермиона повернулась, чтобы закончить собирать всё необходимое. Сок из холодильника для него. Салфетки. Её собственная еда и вилка. Его тарелка сырных тостов. Свежие нарезанные фрукты и овощи. Но когда она обернулась, его уже не было. Нахмурившись, Гермиона оглядела кухню, а после обнаружила его у журнального столика. Скорпиус сидел на коленях, разрываясь, чему уделить внимание — кактусу или пергаменту, за которым он пришёл. Гермиона позволила ему сделать выбор самостоятельно, не прерывая; она смотрела, как он поставил локти на край стола, подперев подбородок руками. Он выбрал поникшее растение. В его глазах плескалась смесь внимательного изучения и восхищения, что заставило Гермиону, наконец, отложить все дела и присоединиться к нему. — Это кактус, — Гермиона села, скрестив ноги. — Они колючие и могут причинить боль, так что не трогай его, хорошо? — она чувствовала, что должна была его предупредить, несмотря на наложенные утром чары. Мальчик медленно, осторожно кивнул, затем повернул голову, чтобы посмотреть на кактус под прямым углом. Скорпиус не понимал, почему растение не стояло ровно. — Они не все выглядят так, но когда я нашла его, он был грустным. Он посмотрел на неё, потом снова на кактус. Маленькие пальчики скользнули по горшочку, его лицо нахмурилось от искреннего беспокойства, как будто он пытался утешить растение единственным известным ему способом. Протянув ладонь, касаясь. Так же, как он обычно держался за неё. Знакомый всплеск эмоций окутал с головой; та привязанность, которая была свойственна только Скорпиусу, и сочувствие, которое он проявлял в самых незначительных действиях. Его доброту она хотела сберечь… как и кактус. В этом они были одинаковы. Оба молчали, когда она их нашла, оба умирали от желания быть замеченными и принятыми, оба одиноки… Но больше тому не быть. — Он тебе нравится? — Гермиона тоже коснулась горшочка, что заставило маленького мальчика поднять на неё глаза и кивнуть. Скорпиус медленно улыбнулся. Это был большой шаг после последних тоскливых дней. — Этому малышу предстоит долгий путь, но он в безопасности и в тепле. Чем лучше он будет себя чувствовать, тем прямее он будет стоять и тем сильнее станет. Ему нужно время… и друг. Как Альбус. Он твой друг. Это заставило его взглянуть на зачарованный пергамент. — Хочешь отправить сообщение? — Скорпиус кивнул и вздохнул. Гермиона попыталась снова, вспомнив о его проблеме с отцом. — Ты не знаешь, что сказать? Он только прикусил губу и опустил взгляд на маркер, но это было равносильно подтверждению её догадки. — Если бы Альбус был здесь прямо сейчас, что бы ты сделал? — он поднял руку, чтобы помахать, и Гермиона мягко улыбнулась. — Хорошо, ты бы поздоровался, так что давай начнем с этого. Ты можешь написать слово по буквам? — Скорпиус кивнул и нервно взглянул на неё, когда она вручила ему зачарованный маркер. Он учился всему, что должен был знать Малфой, всему, кроме общения. Пока он не будет готов использовать свой голос, это можно считать его первым уроком по коммуникации. Но не последним. — Альбус хочет просто получить от тебя сообщение. Совершенно неважно, что там. Гермиона не могла игнорировать, как сильно этот момент напоминал ей каждое утро, когда Скорпиус смотрел, как уходит его отец. То, что он принял маркер левой рукой, вселило в неё надежду, и она, затаив дыхание, смотрела, как он, довольно неаккуратно, что было нормально для пятилетнего ребенка, написал пять букв в центре пергамента. Слово исчезло, что означало, что заклинание сработало. Они посмотрели друг на друга поверх пергамента, но то, что появилось через несколько минут, не было словом. Это была картина. И кажется, на рисунке была… курица? Наверное? Рисунок был чудовищным, но это не имело значения, потому что Скорпиус рассмеялся. Он смеялся открыто и искренне, и хотя это длилось всего пару секунд, Гермиона никогда бы не забыла этот звук. Часы, вложенные в создание этого пергамента, того стоили. — Где твои остальные маркеры? Он выбежал из комнаты, вернувшись с двумя горстками цветных фломастеров, которые она дала ему в прошлую пятницу. Скорпиус положил их на стеклянную столешницу, взял и встряхнул пергамент, как показывала Гермиона несколько дней назад. Так послание исчезнет. — Хочешь нарисовать Альбусу картинку? — Скорпиус кивнул, оглядевшись. Он пытался сообразить, что нарисовать. — Как насчёт кактуса? Получилось совсем не плохо. Он несколько раз вышел за границы, и сам кактус больше походил на колючую травку, которая росла на пастбище за её садом, с чересчур огромными колючками, но наклон растения был очень точным, и Гермиона гордилась рисунком не меньше Скорпиуса. Прежде чем он исчез, она добавила небольшое сообщение для Альбуса — и, вероятно, Флёр, которая за ним присматривала, — что они собираются пообедать и позже вернутся, чтобы продолжить переписку. — Пора обедать. Скорпиус посмотрел на кактус. Его лицо отражало серию эмоций, прежде чем остановиться на решимости. Он встал и взял горшочек, посмотрев на Гермиону так, что она поняла — на обеде будет третий гость. — Конечно. Когда она попросила Скорпиуса выбрать место — трава или стол, — он выбрал первое. Где-то в глубине своей бездонной сумки Гермиона нашла одеяло и с помощью магии его расстелила. Скорпиус осторожно поставил горшок с кактусом, а после снял блейзер и туфли, аккуратно сложив их в сторону, и Гермиона сделала то же самое. Она быстро приняла решение сбегать назад и принести только его обед — она могла поесть позже, — и когда Гермиона вернулась, Скорпиус всё ещё стоял в траве с кактусом в руках, ожидая её. Они сели, скрестив ноги, лицом друг к другу; в траве рядом со Скорпиусом стоял кактус. Гермиона наблюдала, как он наслаждается тостами с сыром, поворачивая лицо к солнцу после каждого укуса. Он зажмурил глаза и выглядел умиротворённым. Она прервала его только один раз, чтобы наложить солнцезащитные чары на его лицо, руки и ноги — что он явно не оценил, несколько раз нахмурившись, пока она старалась убедиться, что он полностью защищён от солнечных лучей. Когда она закончила, Гермиона наложила чары и на себя. — Сегодня самый длинный день в году, — Скорпиус опустил голову в явном замешательстве. — Это день, когда солнце светит больше всего часов. И мы отмечаем этот день, обедая на солнце. Желание сделать больше на следующее солнцестояние было сложно игнорировать, в сочетании с растущим яростным желанием дать возможность Скорпиусу испытать всё, что мог предложить каждый день. Он заслуживал это. Скорпиус обдумал её слова, прежде чем взять свою несъеденную вторую половинку и предложить Гермионе. Она вновь увидела ямочку с одной стороны его улыбки. Он делился. — Я готовила для тебя, — Гермиона усмехнулась, но он не сдался. Скорпиус был настойчив, его рука дрожала от попытки удержать тост в воздухе. Её улыбка исчезла. Отказаться было нельзя, поэтому она любезно приняла его угощение. — Спасибо, — щёки мальчика загорелись, пока он ждал, что она откусит. — Вкусно, — только после этого Скорпиус вновь взялся за свой тост. В мгновение ока они съели свои половинки и, по его настоянию, она разделила с ним фрукты и овощи. — Я хочу тебе кое-что показать, мы будем учиться этому вместе, — Скорпиус посмотрел в замешательстве, а потом в ещё большем, когда Гермиона вытащила книгу жестового языка и нашла нужные жесты для её слов. — Мы будем говорить с помощью рук. Она начала с первого слова, которое он написал Альбусу на зачарованном пергаменте. Приветствие. Гермиона возилась, пытаясь сопоставить рисунки в книге, а Скорпиус смотрел с растущим любопытством. — П и Р… — Гермиона повторяла жесты из книги, потом ещё раз. — Привет, — вот так. Она показала Скорпиусу, одновременно произнося слово. — А теперь попробуй ты. Скорпиус так и сделал, по одной букве за раз. П-Р-И-В-Е-Т. Это было не идеально, но это было начало. Вместе они работали над тем, как правильно располагать пальцы, и когда он правильно использовал все жесты, с пониманием того, что вместе означают эти пять букв, начало стало ощутимым. Они по очереди приветствовали друг друга. Обменивались одним словом, пока счастье Скорпиуса не стало таким же ярким, как солнце. Он был в восторге от возможности говорить по-своему. — Хочешь продолжить? Когда Скорпиус с энтузиазмом закивал, Гермионе не терпелось показать ему больше. Она думала обо всём, чему могла научить его сегодня, и уже планировала, чем заняться завтра. И на следующий день. Так они и провели остаток обеда: учили алфавит на новом для них обоих языке. Общение в своей совершенной форме.***
К приходу Гермионы на вечеринку Пэнси в честь летнего солнцестояния там уже царила атмосфера смены сезона. Дом семьи Тео располагался на участке земли, не обозначенном ни на одной карте, а территория была столь же внушительна, как и само поместье. Пройдя через дополнительные меры безопасности, Гермиона спустилась по каменным ступеням, ведущим на праздник. Она не спеша оглядела всех веселящихся в попытке разглядеть знакомые лица, не теряясь в толпе. Люди были повсюду. Темой Пэнси выбрала отмечание солнцестояния по всему миру. Гермиона видела волшебников, празднующих у костра в дальнем конце территории, другие были с противоположной стороны у копии Стоунхенджа, которая, если честно, впечатляла, ещё одна группа людей танцевала под звуконепроницаемым магическим куполом на танцполе, в центре которого возвышалось огромное майское дерево, увитое лианами и цветами. Все столы были богато украшены цветочными композициями. Некоторые гости ели, а некоторые беседовали целыми компаниями. Судя по длинным рядам блюд, над ужином особо не заморачивались. Похоже, гости могли сами выбирать, когда и что им есть, а когда наслаждаться торжеством. Большинство отдавало предпочтение второму. Гостям было легче расслабиться благодаря зачарованному фонтану, из которого бесконечно лились коктейли с веселящим зельем. Вокруг плавали чашки и чайнички, из которых гости могли наливать напитки. В итоге именно это место стало её первой остановкой, как минимум по той причине, что ей нужно было проверить своё зелье в действии. После первого глотка Гермиона ощутила гордость. Она не чувствовала себя по-другому. Просто стало легче и спокойнее. А ей это было необходимо. Правда. Несмотря на слабый запах пепла от костра, воздух был приятным — тёплым от редкого солнечного дня, но не жарким благодаря восточному ветру. Закат начал окрашивать небо, оттеняя облака разнообразием красного, жёлтого, розового и оранжевого; небеса будто были украшены под стать вечеринке. Гермиона бродила вокруг в поисках друзей и рассматривала ведьм, нарядившихся в честь смены сезона. Некоторых она знала достаточно для того, чтобы остановиться и поддержать беседу, как со знакомыми с разных курсов Хогвартса. С кем-то была отдалённо знакома ещё со времён работы в Министерстве. Некоторых едва могла вспомнить с тех времён, когда была слишком перегружена работой, чтобы запомнить их лица. Однако подавляющее большинство были совершенно незнакомыми для Гермионы людьми. Но это не мешало некоторым из них смотреть на неё, перешёптываясь друг с другом, когда она проходила мимо. Новости распространялись моментально, но Гермиона пришла сюда, чтобы забыть обо всём и развлечься, и поэтому не обращала на них внимания. Стиль одежды был в основном эклектичным, и Гермиона чувствовала себя простовато в своём бело-синем комбинезоне с узором пейсли, который Пэнси волшебным образом подшила, сделав его выше колен — слишком коротком, чтобы дать ей чувствовать себя комфортно. К сожалению, Гермиона не располагала другими вариантами, поэтому так и осталась в комбинезоне, босоножках и в венке из белых цветов поверх распущенных волос. Ещё один цветочный венок послужил путеводной звездой, приведшей её к друзьям. Луна. Кто ещё мог носить столь смелый и массивный головной убор? Луна была похожа на фею благодаря этому замысловатому венку, её длинные светлые волосы струились по спине. Невилл стоял рядом с ней в брюках, белой рубашке и венке из плюща. Он был единственным мужчиной, который осмелился прийти так. Рядом с парой стояли Гарри, Джинни, Рон и Лайза Турпин, державшая Рона за руку. Это его… пара? Рада за него. — Наконец-то я добралась. Джинни и Луна обняли её первыми. Она не удивилась, увидев вторую, ведь это был один из любимых Луной дней в году, но появление Джинни шокировало, учитывая всё происходящее в их жизни. — Я не знала, что вы с Гарри придёте. — Мы решили, что нам нужен вечер, чтобы расслабиться, — Гарри обнял её. — Это место охраняется тщательнее, чем всё, что я когда-либо видел, включая твой дом, — это, а также магические документы о неразглашении, подписанные каждым гостем перед входом, помогли им развеяться так, как никогда не удавалось Гарри на публичных вечеринках. — Как ты нас нашла? — Ты серьёзно спрашиваешь? Все засмеялись, а Луна безмятежно улыбнулась. — Мы нашли Луну и Невилла, а потом Рон и Лайза нашли нас. Мы просто останемся здесь и посмотрим, кого ещё привлечёт венок Луны, но пока подходят только незнакомцы, спрашивающие, как она его сделала. — Лучший способ найти друзей, — сказала Луна обычным мечтательным тоном. — Где Пэнси? — Гермиона огляделась, однако людей было слишком много. Джинни обвела всех широким жестом. — Где-то там, усложняет жизнь моему брату, буквально выплясывая вокруг него. Я бы защитила его, не будь он в восторге от такого вызова. — Всё ещё пытаюсь понять, как это прошло мимо меня, — Рон нахмурился, глубоко задумавшись. Они все посмотрели на него с разной степенью неверия, и реакция была синхронной: — Я знал. Ко всеобщему удивлению, присоединилась даже Лайза. — Я видела, как они ужинали на прошлой неделе. — Мир безумен, — Рон покачал головой. — Я даже видел здесь Драко Малфоя, — слегка встревоженная Джинни начала неоднократно тыкать брата в руку, но он не обращал на неё внимания. — Он огрызался на всех, кто пытался с ним заговорить, как самодовольный болван, коим он и является, — Гарри и Лайза вытаращили глаза, а Гермиона нахмурилась в замешательстве. — Кто вообще пригласил этого придурка? — Я. Раздражённый голос раздался у неё за спиной. Гермиона оглянулась через плечо и поняла, почему Джинни предупреждающе ударила своего брата: Пэнси. Не то чтобы он слушал, но, во всяком случае, Рону хватило приличия выглядеть пристыженным. Слегка. Пэнси была одета в цветочное платье и красные цветы, украшающие её голову, короткие локоны ниспадали на плечи. Сложив руки, она устремила весь свой гнев на Рона, пока Перси стоял у неё за спиной. — Он один из моих самых старых и лучших друзей, это моя вечеринка, и мы, чёрт возьми, взрослые люди, так что кончай нести всякую детскую чушь, — похоже, веселящее зелье действовало на Пэнси чудесно. — Если ты чем-то недоволен… Перси положил руки на её плечи и, наклонив голову, прошептал ей что-то на ухо, чем явно не обрадовал её, но всё же заставил успокоиться. С трудом. Это был подвиг, учитывая её хмурый взгляд. — Как давно ты здесь, Грейнджер? — она вела себя так, словно этого разговора не было, несмотря на то, что все смотрели на них с разной степенью недоверия. — Недолго, — они вдвоём могли играть в эту игру. — Как вы нас нашли? — Думаю, её можно было заметить даже с луны. Луна ярко улыбнулась. Разговор разгорелся, потом утих, и все просто стояли и смотрели на празднество. Луна объявила, что хочет танцевать вокруг майского дерева, это вызвало эффект домино: каждый заявил о своём желании. Джинни хотела пойти с Луной. Лайза собиралась потащить Рона фотографироваться у копии Стоунхенджа в натуральную величину, но сам он мечтал перекусить с Невиллом, Перси и Гарри, так что Лайза заметила знакомые лица и ушла поболтать. Гермиона не горела желанием по отношению ни к одному из этих развлечений, поэтому Пэнси потащила её за собой, чтобы пообщаться. Прежде чем расстаться, каждый из них пожелал друг другу счастливого солнцестояния и послал воздушный поцелуй. Поцелуй Рона был немного неловким, но этого и следовало ожидать. В течение часа они с Пэнси бродили по вечеринке. Они наткнулись на Блейза и Падму у костра, а Сьюзен потягивала напиток в нескольких футах от них. Все они наблюдали за пламенем, которое превращалось в фигуры и различных животных. Это зрелище будет ещё более завораживающим после захода солнца и поздней ночью. Гермиона на некоторое время окунулась в атмосферу праздника. Энергия била ключом, еда была великолепна, а веселящее зелье облегчало разговор как с друзьями, так и с незнакомцами. Было весело. Даже Тео появился, несмотря на ненависть к столпотворению, и разговаривал с Чжоу в стороне за столиками. И когда Пэнси поздоровалась с Чжоу — безо всякого раздражения — она поняла, что вечер будет удачным. Единственным минусом был Маклагген, подошедший к ней, как только она отошла от Пэнси, и попытавшийся пригласить её на танец, будто она не видела его четыре дня назад распускающим сопли в Министерстве. Ублюдок. Палочки были под запретом, но защитные чары позволили ей наложить Ногосцепное заклинание беспалочковой магией, облегчив её побег обратно к Пэнси. — Кто его пригласил? — Возможно, он пришёл как чей-то плюс один и кинул её, — это прозвучало как будто он так и сделал. — На него распространяются то же положение о неразглашении и меры безопасности, так что не беспокойся о нём. Если он переступит черту, я попрошу охрану выпроводить его. Пэнси указала на всех членов команды охраны, находившихся поблизости. Они отлично вписывались в толпу. Это было впечатляюще. Продолжая исследовать воплощённое в жизнь видение Пэнси, они заметили толпу знакомых ведьм, собравшихся вместе и наблюдающих за чем-то. Пэнси, как всегда любопытная, решила выяснить, за чем, проскользнув в самую гущу событий и потянув за собой Гермиону. — Что происходит… О, блять, да, это потрясающе. Гермиона встала между ней и, как оказалось, Падмой, которая скривилась при виде сестры, флиртующей с безучастно настроенным Драко Малфоем. — Молю, скажите мне, что я сплю, — простонала Падма. — Это не сон, — Пэнси выглядела чересчур весёлой. — Это даже лучше того раза, когда она флиртовала с тем дипломатом на моей вечеринке в честь зимнего солнцестояния. Гермиона чётко вспомнила это. — Это когда она думала, что у неё с ним что-то получится, но он не говорил по-английски? — Именно! — Ненавижу вас обеих, — за этот ответ Падма получила воздушный поцелуй от злобно довольной Пэнси. Гермиона рассмеялась, но смех прекратился, как только она увидела это зрелище воочию. Лицо Малфоя было безучастным, но она уловила лёгкий намёк на недоумение, когда он, хмурясь, каждые несколько секунд смотрел на Парвати. Они сидели за пустым столом в окружении других таких же пустых. Малфой был одет в свой обычный чёрный костюм, а Парвати, почти маниакально улыбаясь, была облачена в разноцветные шёлковые мантии. Как ни странно, он ещё не отверг девушку, но как-то странно смотрел на неё. — Она смелее меня! — рассмеялась другая ведьма, стоявшая рядом с ними. Гермиона не могла вспомнить её имя даже за сотню галлеонов из своего хранилища. — Всё равно, каков он в реальности, он выглядит так, будто готов вырвать душу из моего тела. — По-моему, это как раз то, чего она добивается, — Лайза Турпин фыркнула. — Только с его членом. Эти двое хихикали, пока Пэнси не посмотрела на них. — Хватит грубить. — Его мать выставляет его на аукцион, ища самого выгодного покупателя, — заметила Лайза, чем вызвала растущее раздражение у Пэнси. Она скрипнула зубами на этот комментарий, но Лайза, похоже, намёка не поняла. — Уверяю, люди говорят о нём и похуже. Я о нём и не такое слышала. Говорят, его жена умерла, чтобы сбежать… — Это неуместно, — Падма заговорила прежде Гермионы. Они обе нахмурились, смотря на ведьму, которая упорно не отступала. — Не говори о том, чего не знаешь. Гермиона впервые задалась вопросом, что знает Падма, будучи невестой Блейза. — Он чёртов человек, который потерял жену меньше года назад, — огрызнулась Пэнси, делая резкий шаг в сторону Лайзы. Ведьмы вокруг неё отпрянули назад от одного только угрожающего вида Пэнси. — Имей хоть немного грёбанного приличия. — Я не произношу ничего такого, о чём другие люди ещё не задумывались, — Лайза смело — или глупо — продолжала стоять на своём. — И благодаря данному тобой зелью, и тому факту, что я выпила несколько бокалов, я гораздо честнее обычного. — Зелье работает не так, — Гермиона прочистила горло. — Это веселящее зелье в низкой дозировке. Неважно, сколько коктейлей ты выпьешь, это не усилит эффект. Его действие возникает с первого раза и длится до захода солнца. Оно может подтолкнуть тебя поздороваться с тем, кто тебе не симпатизирует, или высказать свои мысли так, как ты обычно этого не делаешь, но это не сыворотка правды, и оно не настолько сильное, чтобы заставить вести себя как задница. Падма подавила смех кашлем, посмотрела на сестру, всё ещё делающую нечто вопиющее в попытках привлечь внимание Малфоя, затем закрыла лицо руками и застонала. Внимание Лайзы было приковано к Гермионе. — И откуда тебе это знать? — Я сама его варила. Это быстро заставило её замолчать. Падма ещё раз посмотрела сквозь пальцы, прежде чем снова прикрыть глаза руками. — О, Мерлин. Она так наклоняется, когда хочет, чтобы её декольте кто-нибудь увидел. Нужно идти спасать её. — Я бы пошла, — Пэнси поправила свою цветочную корону, — но я не понимаю, кого именно буду спасать. Гермиона фыркнула в знак согласия, но тут же замолчала, когда глаза Малфоя встретились с её. Незнакомый импульс пробежал по позвоночнику от того, что она оказалась среди тех, кто наблюдал за ним. Это было просто смешно, потому что она была одной из девяти ведьм, стоявших там, но он не смотрел ни на кого из них, даже на Пэнси. Только на неё. И лишь мгновение, прежде чем переключить своё внимание на копию Стоунхенджа. Она вздохнула, чтобы вернуть самообладание, и тут же вернулась к разговору. — Я также должна отметить, что она твоя сестра. — Действительно? — воскликнула Падма. — Наши родители не хотят предоставлять мне доказательства. — Бедный Драко, похоже, готов бить себя по голове куском Стоунхенджа, — Пэнси хрипло рассмеялась, хлопнув в ладоши. — Напомни мне извлечь это воспоминание позже. — О, она встаёт! — объявила другая ведьма, и все затихли, чтобы посмотреть. — Слава Мерлину! — радостно воскликнула Падма, однако её сестра не спешила возвращаться, как все ожидали. На самом деле, Парвати стояла там, пока Малфой потягивал свой напиток, и смотрела на него с неприкрытой уверенностью, которая была прикрыта плохой идеей. Её сестра, видимо, заметила этот взгляд, потому что ужас в её голосе был очевиден. — О нет. Нет, нет, нет, нет, нет. — О, да. Пэнси оказалась хуже всех. Гермиона не была уверена в чудовищности этой идеи, пока Парвати не попыталась её осуществить. Она наклонилась к Малфою, надув губы, готовясь поздравить его с Солнцестоянием символическим поцелуем в щёку — так Гермиона поздравляла всех, с кем разговаривала, за исключением Маклаггена. Её сердце замерло на мгновение в этот ужасно неловкий момент с тихой надеждой, что Парвати хотя бы выживет, не опозорившись ещё больше. В конце концов, всё закончилось так же неловко, как и надеялась Пэнси. Когда Парвати подошла слишком близко, Малфой отшатнулся так резко, что вскочил на ноги, нахмурившись в отвращении. Затем он ушёл, не оглянувшись ни на секунду. Парвати надулась и подошла к сестре с распростёртыми объятиями, и зрители рассеялись. Падма погладила её по затылку, как маленького ребёнка. — Вот, вот. Ты старалась. — Я думала, что у меня с ним что-то получилось, — она выпятила губу. — Он даже не сказал ничего резкого или грубого. — Подожди, ничего? — Падма нахмурила брови. — Что он сказал? — Да ничего. Он просто смотрел на меня, и это было чертовски сексуально. — Милая Цирцея, ну что это за жизнь у меня такая? — Пэнси ударила себя по лбу, застонав. — Слушай, Патил номер два: единственное место, куда ты могла попасть, это в кучу отвергнутых, — Гермиона и Падма уставились на непреклонную ведьму. — Что? — Пэнси перевела взгляд на дующуюся Парвати. — Я не понимаю, за что ты так с собой. — Я ничего не могу с собой поделать, это у меня в крови, — она издала страдальческий вздох. — Я неравнодушна к красивым мужчинам в идеальной форме и со взглядом, способным остановить Хогвартс-экспресс. Это было… до странности специфично. — Он — козёл, — напомнила ей Падма. — Ты знаешь это. Ты фактически сказала это перед тем, как подойти к нему после того, как он отверг другую. — Погоди, — Пэнси опешила. — Были и другие? — Их было девять, — подтвердила Падма с озадаченным выражением лица. — Одна за другой. Жеманные и слишком улыбчивые. Все пытались поцеловать его в честь солнцестояния. — Я думала, что буду счастливым номером десять, — простонала Парвати. — По-моему, это работает не так, — Гермиона перекинула волосы через плечо. — Посмотри на это с другой стороны, всё могло закончиться гораздо хуже. — Могло? — Парвати подняла голову, полная надежды. — Ты думаешь, я ему нравлюсь? — Подруга, у тебя не было ни шанса, — когда Гермиона упрекнула Пэнси в резкости, та невинно подмигнула ей. — Что? Это ещё мягко сказано.***
Пэнси предложила ей взглянуть на копию Стоунхенджа до наступления темноты, обещая поразительное зрелище, и идея была достаточно интересной, чтобы отправиться на запад. К тому времени, когда Гермиона добралась до места, небо полыхало огнём заката — потрясающе красочное зрелище. Оранжевые и жёлтые цвета преобладали над всеми остальными, но мелькали и лавандовые, и розовые оттенки. Отсюда, с её точки обзора, всё выглядело как сказка. С момента появления Гермионы на вечеринке, чей шум продолжал долетать и сюда, солнце проделало такой большой и одновременно такой короткий путь. Голоса гостей звучали где-то позади, пока волшебница не ступила между каменных колонн. Затем пришла тишина, словно Гермиона оказалась единственным человеком на всём белом свете. Одна во времени и пространстве. Но это было неправдой. Между двумя колоннами напротив неё, лицом к закату и великолепию открывающегося пейзажа, стоял Драко Малфой. И снова Гермиона ошеломлённо замерла. Она не могла видеть его лица, не могла разглядеть ничего, кроме тени, отбрасываемой его телом в угасающем свете, но всё равно знала, что это он. Прежде чем ей удалось обдумать эту мысль, ноги сами понесли тело вперёд, и Гермиона щурилась от солнечного света, когда проходила мимо каменной скамьи. В том, как он стоял — вытянувшись словно струна, заложив руки за спину, — и в том, как ветер играл его волосами, нельзя было не заметить неподдельно пульсирующую энергию, ауру уединения, к которой Гермиона тянулась, как растения к солнечному теплу. В этом не было никакого смысла, но, когда она присоединилась к нему, любуясь безбрежным морем зелени, купающейся в мягком тепле заката, Малфой, казалось, не удивился её вторжению. — Он как настоящий? — она нарушила молчание, и ветер нежно всколыхнул её локоны. — Да, — ответил всё ещё сосредоточенный Малфой, не оглянувшись. — Это потрясающе, — Гермиона прислонилась к колонне. Её тело было обращено к нему, но глаза устремлены к закату. Она с удивлением обнаружила, что копия Стоунхенджа не только выглядит как камень, но и ощущается им. Прочно и крепко. — Я удивлена, что здесь никого нет. — Они обернулись, когда увидели меня, и ушли, когда я подошёл, — Малфой впервые посмотрел на неё, и их глаза не отрывались друг от друга, пока ветер трепал пряди его волос. — Но не ты. На мгновение она потеряла дар речи, а затем, насколько смогла, попыталась сбросить с плеч напряжение. — Я пришла насладиться видом, независимо от компании. Его хватит на нас обоих. Малфой издал нечленораздельный звук и отвернулся к заходящему солнцу. Свет озарил его лицо тёплым сиянием, приятная тишина повисла в воздухе. — Полагаю, я должен лично поблагодарить тебя за те слова. — Я сказала правду, — Гермиона подняла ногу, прижав подошву босоножки к камню. — Кроме того, ты уже достаточно отблагодарил меня, каждое утро заваривая чай. Наверное, это я должна сказать тебе спасибо. Так у меня на одно дело меньше, — она прикоснулась к своему цветочному венку, чтобы проверить, надежно ли он держится, и посмотрела на волшебника. — Откуда ты знаешь, какой чай я пью? — Это несложно, Грейнджер. Я наблюдателен. — Значит, ты наблюдаешь за мной, — не вопрос, просто факт. — Как я уже сказал… — Малфой глубоко вздохнул и снова посмотрел на неё. Мягкий свет заката переместился, отбрасывая тень на часть его лица. — Я наблюдателен по отношению ко всему, что находится в поле моего зрения. Не только к тебе, — его усмешка должна была снять напряжение, но вышло совсем наоборот. — Как самонадеянно с твоей стороны. — Наверное, да, — Гермиона закатила глаза. — Или, возможно, моё предположение было простым наблюдением. — Ты это любишь. — Люблю, — она сама себе удивилась, слегка улыбнувшись, и посмотрела вниз, скользя глазами по траве. — И что же ты наблюдаешь сейчас? Гермиона оценила его наряд, слишком строгий для вечеринки, но вполне повседневный для него самого. Малфой даже расстегнул две верхние пуговицы рубашки, как только вырвался из цепких лап Парвати, и ходил так до сих пор. Гермиона снова перевела взгляд на великолепие последних крупиц света. — Я просто наслаждаюсь закатом. Не более. — В это трудно поверить. Не обращая внимания на низкий тембр его голоса, она закрыла глаза и отдалась ощущению тепла на лице. — Что бы ты ни думал, я умею расслабляться. — Забавно, но моя мать утверждает обратное. Гермиона закатила глаза. — Уверена, что твоя мать много чего утверждает обо мне. — Это правда, — Малфой изобразил на лице лёгкую ухмылку. — Не знаю, что ты наговорила ей, но она была не в духе. — Она давила и давила, пока не получила то, что хотела: моё мнение. Вот и всё. Но это не совсем так, и они оба это знали. — А я-то думал, что она узнала всё о твоём мнении и перестанет бросать тебе вызов. Похоже, она просто жаждет наказания. — Что это значит? — она сложила руки на груди, приготовясь защищаться. Как всегда. — Ничего, — Малфой отвернулся к солнцу, но Гермиона не сводила с мужчины глаз. Ухмылка, украшавшая его губы, почти исчезла, оставив лишь воспоминание. — Моя мать постоянно разглагольствует о тебе в присутствии других, хотя в последнее время не так часто. Во всяком случае, до сегодняшнего дня. Гермиона неизящно фыркнула. — Я не видел её в таком состоянии с того момента, как ты… что ты там сказала? — он усмехнулся. — Ах да. Я не буду притворяться или играть роль только для того, чтобы привлечь человека или понравиться ему. Моя мать неделями распиналась о вымирании правильных, преданных традициям ведьм. — Не могу сказать, что я этим горжусь, — смутившись, Гермиона отвела взгляд, безуспешно заправляя волосы за ухо. Лодыжка тогда поплатилась за её гордость. Малфой не согласился и не возразил. Он расцепил руки за спиной и медленно расправил плечи. — Ты сварила веселящее зелье, следуя указаниям в книге? Гермиона не ожидала такой смены темы. — Да. — Жаль. — Оно сварено правильно, это главное. — Повторяю, Грейнджер, — его голос звучал язвительно. Это чувство проползло по позвоночнику Гермионы и засело в глубине её сознания. — Если зелье сварено правильно, это ещё не значит, что ты сварила его максимально качественно. — Я помню тот спор, — Гермиона оттолкнулась от камня. Хотя ей не хотелось снова вступать в дискуссию, она не могла не заметить едва уловимые различия между тем, что было в первый раз, и тем, что сейчас. — Моё мнение об экспериментах могло измениться, но сегодня, ради дискуссии, я соглашусь. Никто не жаловался на зелье. Ты ничего не чувствуешь? — Я чувствую себя расслабленным, немного болтливым, — поскольку зелье немного ослабило его бдительность, ответ прозвучал честно. — Необычно, но не так уж и плохо. Грейнджер, ты сварила зелье правильно, согласно книге по зельям. Но если бы оно было сварено в полную силу, то я бы не почувствовал никакой разницы… Мне бы просто было спокойно. И я не смог бы чётко определить, когда на мои слова влияет зелье. Как сейчас. — Не все такие дотошные, как ты. — Думаю, это к лучшему. Не думаешь? — ещё один изучающий взгляд, который заставил Гермиону переступить с ноги на ногу. — Я такой же подонок, каким был в школе. Поверь мне. — В некотором смысле да, — Гермиона пожала плечами. — Но всё-таки и нет. — Ты решила, что после нескольких разговоров и споров хорошо меня узнала, но, уверяю тебя, это не так. — Да, но вовсе не из-за того, что плохо пыталась, — это было слишком честное для неё заявление. Гермиона внутренне нахмурилась, но всё-таки проследила взглядом за рукавом рубашки, скрывающим его секреты. — Тебя трудно разгадать. По тому, как он вздрогнул, она поняла, что его следующие слова были из разряда тех, которые он не произнёс бы в нормальном разговоре. — Я не такой уж и сложный. Гермиона рассмеялась. — Я не верю, что… — Но я тщательно выбираю, на кого и на что тратить свои время и энергию, — к их обоюдному недоумению, снова прозвучала неохотная честность. — Я предпочитаю качество, а не количество, и любую фальшь отвергаю. В его словах таились смыслы, раскрывающие самую суть глубин его характера. Малфоя было интересно слушать, но ещё интереснее — думать над услышанным, когда появятся силы, чтобы разобрать их разговор на части, как и каждый предыдущий. Но пока зашедшее на три четверти солнце опустилось за горизонт, унося с собой часть красных и оранжевых оттенков и оставляя лишь светлые тона. Закат догорал. — Уизли просил передать, что следующая встреча состоится через неделю, — серые глаза на мгновение метнулись к ней. — Если ты не передумала выходить из тени. — Не передумала. — После всего пережитого, почему сейчас? — его вопрос просил — нет, требовал — ответа. — Каждое слово, сказанное мной в Визенгамоте, — чистая правда. Это единственная причина, которую тебе нужно знать, — брошенный на Малфоя взгляд напомнил ей тот момент, когда она пришла к нему с просьбой, с той, с которой к нему никогда раньше не обращались. — А что случилось с тем, чтобы работать в обход закона о коррупции, чтобы всё действовало в твоих интересах? Ты спорил со мной, но ведь всё это время боролся с ним. — Всё, что я сказал в тот день, правда, но… — Малфой запнулся, уголки его рта дёрнулись, пока он боролся с эффектом от зелья. Он закрыл глаза. Прошла секунда. Потом ещё одна. Затем тридцать. Малфой открыл глаза. — Не стоит так сильно сопротивляться, — голос Гермионы звучал низко, интимно, а слова были произнесены специально для него. — Но, я полагаю, ты не можешь без этого, — борьба и боль, одиночество и долг. Она затолкала эту мысль обратно в глубины своего сознания, и, как и Малфой, сменила тему, ухватившись за мимолетную мысль. — Скорпиусу бы это понравилось. Он любит солнце. Я сегодня обедала с ним на свежем воздухе. — Я знаю, — в этих двух словах была сила, лишний раз доказывающая, как мало она знала о происходящем вокруг. Малфой посмотрел вниз, затем перевёл взгляд на неё. — Его не расстроило твоё присутствие? Гермиона никогда не могла заранее продумать, куда зайдёт их разговор, и сегодняшний день не стал исключением. Однако в глубине души она знала, почему Малфой спрашивает. Знала, что ищет. Решение. Гермиона задалась вопросом, была ли она единственной, кто каждый день украдкой наблюдал за Скорпиусом. — Он… — она заметила, что взгляд Малфоя был тяжёлым, изучающим. Он хотел знать, что она скажет о его сыне. — Скорпиус… Добрый. Упрямый. Любознательный. Смышлёный. Сострадательный. Скорпиус был бездонным колодцем эмоций, которые стремились вырваться наружу. Ребёнком, хранящим записки своего отца так же бережно, как его отец хранил чувства, испытываемые к нему, — оба по одной и той же причине. Именно это хотела сказать Гермиона, но неожиданно запнулась. Может быть, это было вызвано зельями, может быть, тепло воздуха или жар умирающего солнца расслабили её, но в ответ вырвалось самое последнее, что пришло ей в голову. — Он не соответствует моим ожиданиям, но и твоим тоже. Малфой, прочистив горло, отвернулся к живописному небу перед ними. Он так и остался стоять, но она видела, как крутятся шестерёнки в его голове, когда он, казалось, вычленял фрагменты их разговора, откладывая в памяти для последующего анализа. Несмотря на его заявления о простоте, он был слишком сложен для Гермионы. Каждое его действие вызывало в новые вопросы, особенно о том, как он держался на расстоянии ото всех и вся. Ведь, когда она собрала воедино все подсказки, тонкости и тяжёлые эмоции, которые она прочитала Скорпиусу в короткой записке… Что ж, отдаление, похоже, было последним, чего он хотел. Так зачем же сохранять его? Гермиона не знала. Наверное, никогда и не узнает, но решила, что лучше оставить Драко наедине с его мыслями. Закат уже приближался, и ей нужно было найти своих друзей до начала фейерверка. Это был хороший план. Надёжный. Возможно, если действие зелья закончится, это ослабит сгусток чувств, поселившийся в ней. Она очень на это надеялась. Если бы Гермионе пришлось повесить на что-то ответственность за свой следующий поступок, она бы обвинила всё вокруг, кроме самой себя. Вот так просто. Наивный ритуал — весь вечер она совершала одно и то же действие после каждого разговора. Что бы это ни было, Гермиона, не задумываясь, шагнула к Малфою и, опёршись на его руку, приподнялась на кончиках пальцев, чтобы поцелуем в щёку поздравить его с Солнцестоянием… Но это превратилось в нечто иное. Незнакомые губы неуклюже прижались к её губам, когда Малфой повернул голову. Гермиона отпрянула от прикосновения, извинение повисло на её следующем вздохе, но его глаза остановили её. Не цветом или близостью, а тем, что в них отсутствовал лёд. Только огонь. Жар. И он бесконтрольно распространялся. Ослабленная защита смягчила жёсткие глаза Малфоя, пока он искал её лицо. Грубые черты, которые Гермиона привыкла видеть ежедневно, всё ещё были там, только более гладкие. Признак эрозии. Гермиона не знала, что он обнаружил в её взгляде, но он наклонился к ней с нерешительностью, которая, казалось, управляла каждым его движением в череде пауз, пока он не оказался на расстоянии вдоха. Его руки обхватили её лицо, губы коснулись её губ один раз. Два раза. Гермиона отстранилась от него, ещё раз пытаясь извиниться, и бессознательно подняла подбородок, когда Малфой выдохнул и поцеловал её по-настоящему. Это обнажило жёсткость, скрытую под незнанием и неуверенностью, а затем его решимость стала очевидной. Воздух вырвался из лёгких Гермионы, а тело напряглось. Она знала, что ей нужно сделать: оттолкнуть его в твёрдом отказе, не оставляющем никаких вариантов. Но по причинам, которые Гермионе не хотелось осознавать, она не сделала этого. Она позволила Малфою исследовать себя чередой медленных поцелуев в сомкнутые губы. Это ощущалось как интерлюдия перед основным представлением, обещающее пройти захватывающе. Волнующе. Опасно. Причина, побудившая Гермиону открыться этому опыту, была эгоистична. Она хотела исследовать его. Столь же детально. Столь же глубоко. Без ответственности, следующей за таким поступком. Без груза последствий, которые могут возникнуть с таким человеком. Понадобился вдох, но Гермиона придумала оправдания, обнажила их, и… Это было естественно — поддаться ему, погрузиться в созданный им ритм. Губы Малфоя были тёплыми и твёрдыми, и оказалось слишком легко целовать его, не переставая, вцепившись в его рубашку, и опуститься на землю, прежде чем взлететь в стратосферу. Гермиона закрыла глаза и исследовала его, параллельно анализируя каждое ощущение. Яростный стук в голове. Трепет в животе, который она не могла связать с нервами. Только с возбуждением. Такова человеческая природа — искать связь, знание и смысл через такой первобытный способ, как прикосновение, и в этот момент можно было перестать отрицать, что она желала этого. Жаждала быть замеченной. Нуждалась в том, что всецело принадлежало ей. В доказательствах того, что она не одна. Ей нужно было почувствовать что-то. Что угодно. Её чувства были естественны, когда она — после нескольких неудачных попыток с носами и наклонами — приникла к открытому рту Малфоя, смакуя каждое новое ощущение, которое как прилив накатывало одно за другим. Когда она положила руку на грудь Малфоя, прямо над сердцем, и почувствовала, как оно бьётся под её ладонью, по венам побежало электричество. Его сердце билось в унисон с её. Это было сущим безумием. Зелья. Тишина. Атмосфера. Напряжение в их разговоре. Заходящее солнце и его энергия. Слабый запах пепла в воздухе вокруг них. А может, это было сочетание всего и вся, заставившее её извиваться и бороться с нарастающими эмоциями в груди. Сильный спазм в животе. Желание. Стук её сердца, пульс в венах, воздух в лёгких. Всё это напоминало ей, подчёркивая раз за разом, что это Малфой целует её. Малфой прикасается к ней. Малфой, с которым она вошла в единый ритм губ и рук, восхитительных толчков и притяжений, резких взлётов и свободных падений. Малфой, из-за которого её сердце застряло в горле, а руки тряслись от напряжения, когда она наклоняла голову. Но именно Малфой слепо вёл их спиной вперёд, всё ещё хватаясь за неё, глубоко целуя, не разрывая хрупкую связь. Даже когда его ноги ударились о каменную скамью, о которой Гермиона уже успела забыть. Сел и притянул её между его ног, наклоняя свою голову вверх, а её — вниз… И да. Да. Это могло быть тем. Помимо бесед и споров, дыхания и вздохов, поцелуи, возможно, являлись тем, для чего были созданы их губы. Но это было неправильно… потому что это ничего не значило. Не могло значить. — Я не слишком тяжёлая? — прошептала Гермиона, когда он в третий раз пересадил её к себе на колени. Расчётливые глаза смотрели так пристально, что она пошатнулась, будто могла упасть, не будь он под ней. Малфой не ответил; он заглушил её вопрос поцелуем, настолько шокирующе неопределённым, что это причинило боль. Но было легко использовать эту неопределённость, чтобы заявить о себе, заставить его поцеловать её именно так, как ей хотелось, показать ему, что ей нравится, позволить ему разгадать её — только в этот раз. Это было абсолютно эгоистично — то, как Гермиона брала и брала, не отдавая ничего взамен. Почему он позволил ей это? Почему он не настаивал на большем? Малфой был сдержан. Скован. Зажат. Напряжён. Он всегда был таким, так почему же она продолжала надеяться на нечто другое? Почему она желала большего? Она знала, что лучше не беспокоить спящего дракона, но всё равно сделала это. — Я не сломаюсь, Драко, — её резкий, низкий шёпот звучал непривычно для собственных ушей; заставил жар пробежать по венам и разлился в животе. Именно её честность, звучавшая в словах и разрешении, данном вместе с ними, раздувала пламя. И оно разгорелось. Когда глаза Малфоя приобрели резкость, его хватка усилилась, а рука покинула невинное место и скользнула ниже по её бедру, Гермиона поняла, что, возможно, у неё проблемы с самообладанием. Огонь был сильнее. Неизбежен. Неоспорим. Осторожные поцелуи превратились в нечто ноющее, неизведанное и голодное. Они опустошали её, притягивая и затягивая, когда Малфой позволил себе взять то, что и не ожидал получить. Но пока что она не сопротивлялась. Как и он. И Малфой понял это, потому что его нерешительность улетучивалась с каждой секундой, с каждым её тихим вздохом, а её собственная таяла по мере того, как восхитительный жар разгорался всё жарче. Хорошо. Мурашки по коже от его рук, удерживающих её на месте, как якорь. Так хорошо. То, как он прикусил её нижнюю губу и потянул — не слишком нежно, так, что она вздрогнула. Слишком хорошо. Идеальное давление его языка, который бесконтрольно проникал внутрь и касался её. Появились тревожные звоночки, когда Гермиона позволила себе обжечься. Прикоснуться к нему. Почувствовать его. Соединиться с ним. Слушать глубокие звуки, издаваемые им, когда их губы и языки соприкасались и расходились, затем сталкиваясь друг с другом снова. Будто бесконечная сила встретила неподъёмный груз. И, конечно, Гермиона спровоцировала это противостояние, подтолкнула его, разбудила, но теперь именно Малфой превратил всё из слишком хорошего в разрушительное. Из искры в пламя, теперь бесконтрольно полыхающее. Вот в чём загвоздка, но тут в её голове промелькнула мимолетная мысль. Отпустить. Перестать думать. Ведь это пустяк. Гермиона знала, что ей не следует слушаться. Она знала, что должна продолжать анализировать каждый момент, потому что это помогало ей не погружаться слишком глубоко, но ей было любопытно. Конечно, любопытно. Это было естественно — интересоваться тем, чего она ещё не делала, тем, что не вписывалось в рамки очевидного в её мире. Малфой не вписывался. Не вписывалась и её неизученная связь с ним. Может, именно этот язык был выбран для перевода её любопытства. Язык прикосновений и ощущений, дразнящий нити связи и удовольствия — общение их душ. Но для общения не нужен был никакой анализ, только слова и выражения, чувства и прикосновения. Инстинкт без мыслей… Отпустить. Только на этот раз. Гермиона расслабилась и прижалась к Малфою, обхватив его шею обеими руками, и это что-то изменило в нём. Он отстранился и посмотрел на неё, штормовые глаза были почти чёрными, щёки раскраснелись. Зрение Гермионы затуманилось, когда она поддалась тому, чего так хотела. Большему. Всему. Малфой тяжело выдохнул ей в рот, каждый поцелуй был настойчивее предыдущего. Она желала всего: зубов, языка и многого другого. Всего, что нашла. Это была страсть, разгорающийся огонь; чувство эмоциональной уязвимости, которое ни один из них обычно не проявлял. Но Гермиона держалась за него так же крепко, когда Драко начал проникать в неизведанные места с несвойственной ему лёгкостью. Удивительно, как внешне холодный человек мог быть таким тёплым. Гермиона отбросила эти случайные мысли и сосредоточилась на его дрожащих руках, которые сжимали её, обхватывая с грубостью, говорившей о том, что он теряет контроль над собой. Всё было хорошо. Конечно, хорошо. Она хотела этого. Всего этого. И когда всё произошло так невероятно, когда его рука скользнула между её бёдер — лишь на мгновение, — это потрясло Гермиону, заставив застонать его имя, сжать бёдра и утонуть в его запахе, словно она нуждалась в этом. Словно он не убивал её. Но заход Солнца вместе с зельем, выветрившимся из вен, потушили это пламя. Малфой, казалось, тоже почувствовал это и напрягся, когда они одновременно очнулись от лихорадочного сна. Они окончательно отстранились друг от друга, и, к удивлению Гермионы, Малфой не сразу оттолкнул её и не отпустил. Честно говоря, она тоже не считала, что истощённая связь её мозга, сердца и конечностей позволит ей стоять самостоятельно. Отрываться друг от друга было неловко, они смотрели на что угодно, когда поправляли одежду. Гермиона обмахнула лицо, охлаждая пылающие щёки, будто это действительно спасало ситуацию. Не спасало. Наконец, она взглянула на Малфоя и обнаружила, что тот вернулся к своему обычному состоянию, не считая румянца, покрывшего его лицо, волос, которые он безуспешно пытался привести в порядок, и излучаемой им нервозности. — Мы можем… — Забыть об этом? — Гермиона повернулась, стряхивая с себя перевозбуждённость. — Конечно, можем. В этом есть смысл, — она неловко поправила съехавший цветочный венок, чувствуя себя всё более и более смущённой под его тяжёлым взглядом; слова вырывались сами собой: — Я знаю, что ты не… ну, неважно. Всё в порядке. Ничего страшного. Малфой почти незаметно вздрогнул, но она уловила призрачное напряжение его челюсти и плеч. Она понятия не имела, что с этим делать. Или с чем-либо ещё, связанным с произошедшим. Чёрт. Где все были? — В любом случае, счастливого солнцестояния, Малфой. Прости за… это. Со страшной щемящей болью в груди Гермиона ушла туда же, откуда пришла, но неуверенность тяготила её с каждым шагом. Когда она обернулась, Малфоя уже не было. А потом вспыхнул фейерверк.Всё, что мы видим и что нам кажется, — лишь сон внутри сна.
Эдгар Аллан По