***
Эксперимент начинался с мотивации. С необходимости решить проблему. Большинство сказали бы, что эксперимент начинался с гипотезы, но Гермиона чувствовала, что сейчас слишком рано для предположений. Для неё эксперименты действительно начинались с детального осознания материала, сбора соответствующих знаний, чтобы иметь возможность видеть полную картину, чтобы систематизировать информацию и сжать её во что-то лёгкое для восприятия. Симптомы и причины. Диагноз и лечение — как магическое, так и маггловское. Рекомендуемые зелья и список ингредиентов в каждом. Она включила в черновой отчёт о прогрессе Нарциссы за последние три месяца результаты диагностических чар и копии сканирования её мозга в хронологическом порядке. Всё собрано и продублировано для Роджера. Для его исследования заболевания Нарциссы. Единственное, что Гермиона не включила в отчёт, — это теоретический анализ: её создания зелий и заметки о магии, задействованной в этом процессе. Её исследования, совместно с деталями неудачных попыток Чарльза, могут однажды привести к успеху. Она пробовала несколько вариантов и претерпевала неудачу, но продолжала изучать искусство зельеварения. Роджер просматривал все данные, попивая кофе. — Сканы мозга особо не изменились с момента постановки диагноза. То, что удивило и Гермиону, учитывая довольно долгий и трудный путь. — Это хорошо, — он сделал ещё один глоток кофе, не сводя глаз с лежащих перед ним заметок. — Чем ты занималась? — Зельями. Немного изменила рецепт, созданный американскими целителями для пациентов с её формой деменции, чтобы учесть и другие факторы, включая вес. Добавила физическую активность. Следила за её питанием, умственной стимуляцией, уровнем стресса и другими вещами. Всё это есть в отчете. — Снейп задавал эссе короче, чем это, — он весело усмехнулся. — Чтение займет некоторое время. — Я хотела подойти к делу основательно, — Гермиона пожала плечами, но чувствовала, как начинают гореть её щёки от неловкости очередного перевыполнения работы. — Я ценю это, — наконец Роджер отложил пергаменты и встретился с ней встревоженным взглядом. — Именно поэтому я не побоюсь спросить, не передумала ли ты насчёт должности главного научного сотрудника. — Нет, не передумала. — Что ж, — он вздохнул. — Для тебя здесь всегда найдётся место. Всё, что нужно — это попросить. — Буду иметь ввиду. — Это претенденты, которых мы рассматриваем на должность, и я хотел бы, по крайней мере, узнать твоё мнение, — Роджер выдвинул ящик стола и протянул ей пергамент. — Я полагаю, что некоторые имена тебе знакомы. Мне интересно, что ты думаешь. Гермиона неторопливо просматривала профайлы каждого кандидата, отвергая одно за другим, пока её взгляд не упал на знакомое имя. — Чарльз Смит хорошо подойдёт. Он невероятно хорошо осведомлён и очень помог мне, когда я начала работать с Нарциссой. Мы всё ещё общаемся, — она вытащила его резюме из стопки и положила сверху, прежде чем вернуть документы обратно. — Насчёт остальных? Нет. — Спасибо. Гермиона вышла из кабинета Роджера через тридцать минут и зашла к Тео, чтобы отдать чайную смесь, приготовленную этим утром. Время было как никогда удачное. У него не было встреч с Правлением или с группой безопасности и специалистами по поводу происходивших нарушений. Два за последний месяц. Заметный рост. В тот момент, когда Тео увидел её в дверях, он, казалось, расслабился, с облегчением избавившись от пергамента, одного из многих скопившихся на столе. Они сели на диван, наслаждаясь ирисками, которые Тео хранил в рабочем столе. Лёгкость между ними длилась недолго, что было признаком того, что Тео очень хотел поговорить. Что-то новое. Он полез в карман рубашки и достал письмо. — Отправлено тебе для Скорпиуса. Оно чистое. Голосовое письмо Альбуса. Ещё одна её идея, помимо их зачарованного пергамента, способствовать общению между мальчиками. Последние несколько дней Скорпиус наслаждался обменом фотографиями, и письмо станет приятным сюрпризом к обеду. — Отлично, спасибо, — Гермиона убрала письмо в сумку и вытащила другой конверт, что заставило Тео изогнуть бровь. — Скорпиус хотел отправить Альбусу фотографии кактуса, который он продолжает рисовать, поэтому я сделала несколько снимков. Нежное веселье смягчило его черты, когда он принял письмо, легко покачав головой. Гермиона улыбнулась. — Он сам выбирал, какие фотографии отослать. — Сразу же отправлю, — Тео с особой осторожностью положил конверт на стол. — Как он? Нарцисса молчала во время чая с Пэнси последние несколько недель. Неудивительно, но Гермиона мудро не стала говорить это вслух. — Я учу его языку жестов, — она скрестила ноги. — Он должен иметь возможность общаться в той или иной форме. Нарцисса… — Возможно, она не считает это нормальным способом общения, но я думаю, что это хорошая идея, — Тео предложил ей еще одну ириску. Развернув обертку, она сделала паузу, прежде чем полностью развернуть лакомство. — Бывают моменты, когда я чувствую, что перегибаю палку, но… — Она знает. Это означало, что если Нарцисса действительно хотела остановить это или её, она бы это сделала. Возникал вопрос, почему она этого не сделала. Нарцисса мало что делала без причины. — Он общался жестами при ней? — в голосе Тео звучала тревога. — Он знает, что не может, — Гермиона не говорила ему этого; Скорпиус просто знал. Это вызывало вопрос, как Нарцисса вообще узнала об этом. Она на мгновение задумалась, сказала ли ей Кэтрин. Не так уж неожиданно. Ей определённо следовало контролировать свои слова в присутствии последней. — Сколько вы изучили? — Прошло всего пару дней, но я показывала ему функциональные знаки, и он их быстро освоил. Достаточно показать ему пару раз, сказать, что они означают, и он запоминает. Сейчас мы переходим на более разговорные жесты. Также я подыскиваю уроки себе. Не хочу учить его неправильно, и хотя книга — хорошее начало, этого недостаточно. — Никогда не думал, что услышу слова Гермионы Грейнджер о том, что одной книги недостаточно, — Тео выглядел удивлённым, и когда она бросила на него строгий взгляд, его ухмылка превратилась в улыбку. — Похоже, жизнь Малфоев — не единственное, что меняется. Загадочные слова, лишённые обычного подтекста и означающие две вещи: Тео каким-то образом уже знал о корректировке расписания Нарциссы и хотел поговорить с ней. Вместо того чтобы спрашивать, откуда он узнал, она решила пойти другим путем. — О? — она свернула обертку и положила конфету в сумку. Их разговор только начинался. — Что за изменения? — Не веди себя так, будто не ты причина, по которой Нарцисса была в ярости на этой неделе, — его взгляд был пренебрежительным. — Ты слишком умна, чтобы притворяться глупой. Это прозвучало почти как комплимент. — Мне никогда не нравились твои словесные игры, Тео. — Я думаю, ты поймёшь, что я практически не играю, когда речь заходит про эту семью, — сочетание его тона, самого заявления ощущалось особенно сильно в последовавшей тишине. — Здесь мы с тобой схожи. — В какой-то степени да, — Гермиона сложила руки на груди, откинулась на подушку и посмотрела на него. — Я имела в виду каждое слово, которое сказала тогда Нарциссе. Я не принимаю никаких мнений по поводу моих слов ни сегодня, ни в будущем. — И я не стану спорить с тем, что ты сказала. Гермиона была застигнута врасплох. Её пульс участился, готовясь к битве, в которой она не хотела участвовать, но могла бы, если бы пришлось. — Если ты здесь, чтобы обсудить мой профессионализм, я хочу, чтобы ты знал, что я пыталась держать свой язык за зубами, но она продолжала настаивать. — На неё это похоже, и нет, не собираюсь. Я тебе доверяю. Большая честь услышать подобное от Тео. И комплимент выполнил свою роль, раскрутив формирующийся узел в её желудке и успокоив бешено колотящееся сердце. Тео замолчал, по-видимому, собираясь организовать свои мысли, чтобы представить их именно так, как он хотел показать ей. Очевидно, для того, чтобы сделать это правильно, понадобилась ещё одна ириска. — Мы с Пэнси несколько раз обсуждали с Нарциссой график Скорпиуса и то, насколько она строга с ним, — Тео поджал губы. — Наши мнения сходятся с твоим по обоим вопросам. Обсуждения скорее походили на спор. Было приятно не быть одинокой на этом фронте. — Но, похоже, ты заставила её пойти на уступку, — уголки рта Тео дёрнулись, прежде чем он отвёл взгляд. — Я впечатлён, но всё ещё хочу поговорить о том, что ты сказала. — Тео… — знакомое чувство возвращалось медленно. Она сжала кулак. — Я… — Я считаю, что причина, по которой нам нужно это обсудить, в основном из-за твоего отсутствия знаний об обычаях чистокровных. — Если я ещё раз это услышу, я… — Хотя тебя это, кажется, не заботит, — Тео сделал несколько успокаивающих жестов руками, когда увидел готовое вырваться негодование. — Выслушай меня. Они кажутся тебе архаичными, и во многих отношениях так и есть, но мы были воспитаны именно так. Моя мать умерла, когда я был маленьким, и меня воспитывала моя гувернантка. Я почти не видел отца до семи или восьми лет, что нормально во всех отношениях, кроме того, что считаешь ты. — Ты бы поступил так же, будь ты на месте своего отца? — Нет, но я другой человек, — от Тео, который обычно был спокойным, исходил скрытый поток эмоций, но это продлилось всего долю секунды. — Я понимаю, где грань между следованием традиции и созданием своей собственной, но другие всё ещё учатся. Правильные или неправильные по любым меркам, наши обычаи укоренились в основе того, кем мы являемся как люди. Когда стремишься стать другим человеком, невероятно сложно вырваться из прошлого. Это подобно отделению частей самого себя. Оставляет тебя сломанным и незавершённым, но с новым пространством для роста. Тео бросил на неё многозначительный взгляд, прежде чем встать, чтобы призвать две чашки и чайник со своего стола. Все три предмета легко приземлились на журнальный столик. Он заварил им чай: корень лакрицы. Она попробовала свой и нахмурилась, потому что в нём было недостаточно меда. И никакого лимона. Терпимо, но не в её вкусе. — Я понимаю, о чём ты говоришь, однако… — Никто не идеален, Гермиона. Иногда что-то остается, что-то упускается, а люди часто бывают упрямы… ты знаешь. Её мысли направились именно туда, куда он хотел, — к Нарциссе Малфой, — и она покачала головой. — Мы будем делать ошибки и делать выбор, который не понравится другим, — выражение его лица оставалось таким же ровным, как и его голос. — Но пойми, что мы делаем то, что считаем правильным, а это всегда вопрос личного мнения. — Это правда. — Люди не меняются, потому что они этого хотят. Они меняются, как только осознают — логически, социально или эмоционально — что им это необходимо, — он потянулся за чаем и сделал глоток, прежде чем поставить чашку обратно на стол. — Изменения — это изнурительный процесс. Он требует настойчивости и стремления. Это также медленный процесс, а не забег, и тебе захочется зацепиться за какое-то подобие нормальности, просто чтобы чувствовать себя самим собой. Гермиона, которая потягивала свой чай и обдумывала каждое его слово, увидела, как Тео повернулся. — Что тебе нужно понять, так это то, что, хотя некоторые из нас продвинулись дальше, чем другие, есть несколько человек, которые за несколько лет изменили всю свою жизнь, — Тео терпеливо постучал пальцем по подлокотнику дивана. — Я не пытаюсь найти оправдания, но не отрицай изменения, которые они внесли, просто потому что они ещё не там, где ты бы хотела. Он не был совсем неправ. Гермиона могла признать, что была не совсем справедлива к Нарциссе, не приняв во внимание те большие успехи, которых та уже добилась. То, как она смотрела, не говоря ни слова, позволяла себе вольности со Скорпиусом и слушала мнение Гермионы, не отвергая его полностью. И если бы Гермиона захотела, она могла бы вернуться назад. К началу. К правде в том, что Нарцисса ни разу не обращалась с Гермионой как с тем самым оскорблением, которое она воспитывала в своем сыне для таких, как она. Подумав, Гермиона внутренне заворчала, прежде чем тяжело вздохнуть. — Я понимаю. Я просто не знаю, как ты можешь просто стоять и смотреть. — Я делаю, что могу, — признался Тео. — Я не так хорошо разбираюсь в детях и редко бываю рядом, так что Скорпиус не привязался ко мне так, как, кажется, к тебе, — Тео казался таким же разочарованным, как и выглядел. — Не то чтобы я не пробовал. — Скорпиус изо всех сил пытается установить контакт. Не только со своим отцом, но и со всеми людьми в его жизни. Он очень хочет этого, но беспокоится и боится сделать что-то не так. Может быть, это из-за воспитания Нарциссы или его скорби, я не могу сказать наверняка. Рисование с Альбусом помогает, помогает язык жестов, но… — Он привязался к тебе. — Я хочу видеть, как он растёт, а он не может этого сделать без заботы, любви и чувства безопасности, — Гермиона быстро допила чай. — Я пытаюсь завоевать его доверие, я пытаюсь дать ему основу, в которой он нуждается. Он рисует, мы общаемся жестами, он сам делает выбор. Я приношу ему кактус, который, кажется, помогает ему чувствовать себя спокойнее, и Нарцисса позволила ему два перерыва в день. Я работаю над тем, чтобы он набрался уверенности по утрам выходить из-за угла и приветствовать отца, но Малфой не помогает. Он так занят, что почти не бывает рядом, за исключением разве что записки Скорпиусу и моего чая. — Драко готовит тебе чай? — Тео дважды моргнул. — Каждый день? Гермионе вдруг показалось, что она проходит тест и выбирает между двумя ответами, оба из которых в чем-то ошибочны. — Он… да. Ежедневно. — Интересно. Гермиона закатила глаза от загадочного тона Тео и почти прокомментировала его реплику, но перед ней промелькнула мысль. Мысль, которая слишком долго от неё убегала. — Как ты стал крёстным отцом Скорпиуса? — Гермиона снова налила себе чай, несмотря на то, что он ей не понравился. Во рту пересохло. — Я не знала, что вы с Малфоем были близки в школе. — Мы не были, — ответил Тео, слегка пожав плечами. — Я знал Драко всю свою жизнь, но отказывался быть ещё одним его подхалимом. — А сейчас? — Я поклялся заботиться и о нём, и о Скорпиусе. Это возбудило любопытство Гермионы: — Непреложный? — Нет, но я никогда не откажусь от своих слов, — слова Тео были полны решимости. Шестерёнки в её голове начали вращаться с большей скоростью, пока она изучала тяжесть его ответа. — Кому ты пообещал? — Астории. Гермиона глубоко вздохнула, чувствуя, что стоит на краю чего-то слишком глубокого, готовясь прыгнуть. Кому-то это может показаться небольшой кроличьей норой, но для неё это был крутой обрыв над неизвестностью. Астория. Изучая Скорпиуса, наблюдая за ним каждый день, Гермиона обнаружила, что хочет узнать о ней больше. Женщина, которая разделяла с ним глаза и дух. Женщина, которая жила на одной лишь силе воли достаточно долго, чтобы научить Скорпиуса состраданию и сочувствию ко всему — даже к наклонившемуся кактусу. Женщина, чьё отсутствие ощущалось в каждом человеке вокруг неё. В каждом месте. Всеми мыслимыми способами. Гермиона вдохнула её потерю, но выдохнула воспоминания. — Как… —ей пришлось тщательно обдумать, как лучше всего подойти к деликатной теме. — Как это… — Гладиолусы были хорошим решением. Зачарованные, чтобы никогда не умирать? — Тео взглянул на неё, встретившись с ней взглядом. — Я сохраню твой секрет. — Я не знала её. В то время это казалось подходящим. — Она была сильной, несмотря на то, что была больна и слаба. В ней было больше сострадания и честности, чем в ком-либо, кого я когда-либо знал. Такая редкость. Достойная дань уважения. Воздух между ними казался достаточно тяжёлым. Гермиона почувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы, и моргнула в попытке согнать их, но влага всё равно скатилась по щекам. — Несмотря на то, что он сын Драко, вплоть до его манер и характера, в нем столько же от Астории. — Его доброта. — Нет, — Тео отвернулся и усмехнулся. — Трудно поверить, но это не только от неё. Его слова повисли в тишине, окутавшей комнату, когда эмоции Гермионы начали отступать. В конце концов он возобновил разговор, направив его в другое русло. Он спросил, знает ли она, почему Пэнси и Джинни хотели использовать его Омут памяти, но она понятия не имела. Быстрый взгляд на часы заставил её вздрогнуть. — Я должна зайти к Падме, — Гермиона встала. — Закончим этот разговор позже. — Уверен, так и будет. Гермиона поспешила отложить всё, что узнала сегодня, на потом. Она в последний раз взглянула на серьезного мужчину, смотрящего на камин перед собой, прежде чем уйти. К тому времени, когда Гермиона прибыла в следующее место, Падма как раз заканчивала групповую терапию в комнате, полной новых оборотней. На обратном пути в её кабинет Гермиона наконец задала вопрос, ответ на который до смерти хотела узнать. — Авроры и члены оперативной группы были укушены во время рейда, они… — Все отрицательные по ликантропии, но стейки они будут есть с кровью. Это, конечно, было облегчением, но всё равно внутри неё всё трепетало. Сивый вышел из-под контроля с момента побега из Азкабана пять лет назад. — Вы потеряли волков? — Двоих за последние три недели, — Падма вздохнула. — Но с мая ни разу. — Ещё двое, которые, вероятно, на его стороне. — И всего двенадцать за те годы, что я этим занимаюсь, но у Сивого тоже были потери, что уже многообещающе, — Падма постучала палочкой по двери своего кабинета. Перед открытием раздался слабый щелчок. — Всё, что я могу сделать, — это попытаться предоставить им безопасное убежище. Я не хочу давать им и повода отвечать на его призыв в полнолуние. Законы, обеспечивающие их защиту и гуманное отношение, уже приняты, но предрассудки укоренились глубоко. Именно из-за них обещание Пожирателей смерти звучит привлекательно. — Сивый не хочет перемен. Он хочет хаоса и крови. — Не просто чью-то кровь, — Падма многозначительно посмотрела на неё. — По словам перебежчиков, он хочет именно твою. Холод пробежал по её позвоночнику. Гермионе не нужно было напоминание. Она всегда помнила. Падма вошла в кабинет, а Гермиона последовала за ней. Пространство было приятным и уютным, пахло сандалом и шалфеем. Успокаивающе. Когда Падма убрала свои документы, Гермиона прислонилась к краю стола. Падма подняла взгляд: — Я собираюсь сказать то, что тебе не понравится. — Не в первый раз, но продолжай. — Я знаю, что ты редко куда-то ходишь. Я знаю, что ты провела прошлое полнолуние у Пэнси. И я знаю, что у тебя сильные чары, но думала ли ты о полноценной защите? — Нет. Я могу позаботиться о себе. — Я знаю, — Падма разочарованно нахмурилась. — Но, может быть, тебе следует попробовать хоть раз. Они рассказывали, что он говорит о тебе… — Падма содрогнулась. Часы на её стене пробили двенадцать. Гермиона опаздывала. Зная, что Падма ещё не закончила тему, она пообещала добавить её в свой список того, что ей нужно обдумать. — Куда ты идёшь? — На обед со Скорпиусом. — Малфоем? — Падма не скрывала удивление. — Младшим? — Да, — Гермиона задумалась. — Ты его видела? — Несколько раз. Он не особо любит незнакомцев. Или, по крайней мере, ему не понравилась я, но я совсем не умею обращаться с детьми. И, как ни странно, её это устраивало. Гермиона бросила в камин горсть летучего пороха и вернулась в пустую гостиную Малфоев на полчаса раньше, чтобы приготовить обед. Гермиона хотела предложить ему на выбор несколько блюд, которые любили дети, поэтому сделала типичный обед Ала — половину обычного бутерброда и овощной бургер, чтобы проверить свою догадку. Она добавила нарезанные мелкими кусочками сельдерей и морковь, чтобы он мог брать их руками. Как они и договаривались. Она приготовила то же самое себе и Кэтрин, и, когда никто не спустился к обеду, Гермиона нахмурилась. Она знала обычное расписание Скорпиуса. Но что-то пошло не так. Подойдя к двери, ведущей в сад, Гермиона огляделась и обнаружила причину их опоздания. Ситуацию определённо нужно было спасать. Бледный как лист бумаги Скорпиус сидел на траве в окружении крошечных пузырьков. Кэтрин напрягла всю свою фантазию, неуклонно создавая всё больше мыльных сфер и сопровождая их радостными возгласами, чтобы привлечь внимание мальчика. Похоже, это не помогало. Скорпиус игнорировал весь хаос — он держал в руках кактус и выглядел в высшей степени равнодушным ко всему. Он глядел прямо перед собой пустыми глазами, устремлёнными в никуда, и лишь хватка на горшке зажгла в Гермионе искру надежды, что он всё ещё реагировал на происходящее. Затем она заметила, как крепко Скорпиус сжимал горшок. О, нет. Он был напряжён. Пузыри не лопались — они лишь оседали на лице и одежде, что заставляло его ещё больше расстраиваться. Одна из крупных мыльных сфер ударила его по затылку, и Гермиона увидела промелькнувшее на лице мальчика раздражение. Затем выражение сменилось на бесстрастное. Рядом с его няней выстроились и другие её неудачные идеи — футбольный мяч, сумка с набором Лего и несколько магических игрушек. Гермиона глубоко вздохнула и вышла. Ей понадобится вся выдержка, на которую она была способна. — Как хорошо, что ты здесь, — прежний оптимизм Кэтрин, по-видимому, иссяк. — Не понимаю, где я допустила ошибку. Гермиона могла высказать своё предположение, но промолчала и перевела взгляд на Скорпиуса. Он даже не заметил её, но на лицо вернулось хмурое выражение, когда на кактус накололись несколько пузырей и лопнули, отчего тот казался блестящим. Он снял пиджачок, чтобы накрыть растение. Защитить его. Отсутствие верхней одежды, казалось, ещё больше расстроило его. — Для начала можешь избавиться от пузырей, — терпеливо предложила Гермиона. — Они ему явно не нравятся. Это ещё мягко сказано. — Я думала, ему будет весело. Все дети любят пузыри. Гермиона указала рукой на явное исключение из всех правил: — Очевидно, что нет. Раздражённо взмахнув волшебной палочкой, няня уничтожила мыльные сферы. Маленький мальчик мгновенно огляделся, затем освободил кактус и прикоснулся к лицу, чтобы убедиться, что всё исчезло. — Он не играет, — сказала она. — Я пыталась предложить ему заняться тем, что любят дети его возраста, но ему ничего не нравится. — Ты предлагала ему порисовать с Альбусом? — Мы получили письмо, в котором говорилось, что Альбус будет занят в это время. Он позже с ним порисует. Я подумала, что было бы здорово предложить ему заняться чем-нибудь другим. Пыталась заинтересовать его разными играми, но… — Я не эксперт по детям, но тебе нужно было предоставить выбор ему, — Гермиона закрыла дверь, и Скорпиус оживился. — Но… — Я знаю, что ты хочешь для него лучшего и пытаешься уговорить заняться чем-нибудь интересным, но это его время. Только Скорпиус решает, как его провести. Если ему хочется сидеть на траве с кактусом, пусть будет так. — Я думала, что смогу помочь, — Кэтрин вздохнула, проведя рукой по волосам. — Я пыталась… — Спешка ему не помогает, а лишь расстраивает, — Гермиона старалась подавить раздражение, но, судя по расстроенному выражению лица няни, ей это плохо удавалось. — Всё хорошо. Ты попробовала, не получилось. Всегда есть завтра. И послезавтра. Не прекращай попытки, и однажды всё получится. В конце концов, однажды новизна ситуации пройдёт, и Скорпиус захочет другого развлечения. Кэтрин кивнула с растущим пониманием. — Просто позволь ему сейчас насладиться простотой момента, который принадлежит только ему, — Гермиона оглянулась через плечо на мальчика, который приближался к ней с покачивающимся горшком в руках. — Не могла бы ты принести тарелки с нашим обедом? Я оставила их на кухонном островке. Гермиона посмотрела вслед уходящей Кэтрин, а затем повернулась к Скорпиусу. Подходя к ней, он вытянул руки и показал ей растение — глаза были широко раскрыты. Как и каждый день со вторника она слегка наклонила голову и поприветствовала кактус: — Привет! — затем посмотрела на Скорпиуса. — И тебе привет! Она могла поклясться, что видела движение губ мальчика, повторяющего это слово в ответ. Обед прошёл в спокойной обстановке. Они расположились в саду за маленьким столиком, а не на траве, потому что прогремел гром. Скоро пойдёт дождь, а Скорпиус так же любил ненастную погоду, как и солнечную. Он смаковал овощной бургер, не обращая никакого внимания на бутерброд после того, как понюхал его; подозрения Гермионы подтвердились — ему не нравился запах мяса. Он бросал раздражённые взгляды на закуску и отодвигал морковь и сельдерей от булочки, и, наконец, Гермиона убрала его с тарелки. Они тренировали язык жестов, пока Кэтрин отошла поговорить с учителем. Сегодня они учили членов семьи. Разговор с Тео всё ещё был свеж в памяти Гермионы, поэтому она пропустила маму и научила его показывать другое слово в списке. Папа. Скорпиус бросился к стеклянной двери и открыл её, затем печально нахмурился, когда не нашёл того, кого искал. Того, кого искал каждое утро. В расстроенных чувствах он вернулся за стол. Недопонимание ранило их обоих. — Нет, вот так ты показываешь «папа», — она повторила жест, будучи в таком же отчаянии, что и мальчик, когда повторил её жест; печаль захлёстывала их, как прилив. Гермиона закончила урок и решила отложить письмо для Ала на понедельник. — Чем я могу помочь? — она повернула свой стул и пододвинула сиденье мальчика так, чтобы они смотрели друг на друга. Скорпиус показал выученное слово. Папа. И она поняла. — В последнее время он много работает. Я его не видела. Я знаю, что ты скучаешь по нему. Он поднял руку и с трудом показал ответ. Однако в конце концов у него получилось. Да. Вернулась Кэтрин. Пришло время для уроков. Скорпиус неспешно поднялся, но вместо того, чтобы пойти за няней внутрь, он встал перед Гермионой и нервно посмотрел под ноги. Гермиона жестом показала Кэтрин дать им ещё пару минут. Она кивнула и вошла в дом. — Что такое? Он наклонил ухо к плечу, затем указал на кактус. Оу. Он хотел взять кактус с собой. — Тебе не стоит брать его с собой на уроки, потому что он будет тебя отвлекать. Иногда нам не нравятся правила, но всё равно приходится им следовать. Он с пониманием кивнул. — Мне нужно работать, так что он останется здесь до твоего следующего перерыва, и ты сможешь нарисовать его для Альбуса. Скорпиус пристально посмотрел на неё. Он выпрямился и стал более серьёзным, более настойчивым. Руками он показывал все слова, которые выучил, но вместе они не имели никакого смысла. Ей было не понять посыла сообщения. Затем мальчик остановился и разочарованно опустил голову — Гермиона приподняла его подбородок и поправила выбившиеся из-за ветра волосы. Он бросил печальный взгляд на маленький колючий кактус. Одинокий. Гермиона хотела проклясть себя за то, что не смогла понять причину его тревоги. Да, он хотел взять растение с собой, но не потому что нуждался в друге. Он не хотел оставлять его одного. Он знал, на что это похоже. — Я возьму его с собой на работу, чтобы ему не было одиноко, — Гермиона улыбнулась, когда глаза Скорпиуса засияли. — А теперь беги на уроки. Очевидно, он не был особо рад этой перспективе, но хотя бы не закрывался. — Если мы не сможем увидеться после окончания уроков, то встретимся в понедельник. Как и раньше. Она повторяла это каждую неделю, и хоть для некоторых такие разговоры были бы утомительны, Гермиона понимала, что Скорпиус отличается от Джеймса, Лили и даже Альбуса. Тедди был слишком мал, чтобы помнить родителей, а Скорпиус нет. Он знал, каково это — быть рядом с человеком каждый день, а на следующий потерять навсегда. Неважно сколько раз Гермиона обещала прийти снова, он каждый раз был удивлён тому, что она вернулась. Было больно понимать, что его действия отражают историю о мальчике, которого так ранила смерть матери. Всего пять лет, а такой измученный. Сегодня пятница. Как и всегда, Скорпиус поднял два пальца. Она коснулась мизинца: — Завтра суббота, — затем безымянного: — Воскресенье. — Она осторожно сложила пальцы и взяла его за руку. — После воскресенья наступит понедельник, и я приду. Скорпиус ещё раз кивнул, но вместо того, чтобы пойти на занятия, наблюдал за Гермионой, словно взвешивая все «за» и «против». Девушка сверкнула белоснежной улыбкой, и это заставило мальчика принять решение. Глубоко вздохнув, он на несколько коротких мгновений прижался к ней. Не объятие. Лишь момент утешения, тепла и поддержки перед разлукой. И без языка жестов Гермиона поняла, что он имел в виду. Спасибо.***
25 июня 2011 года Раньше Гермиона испытывала чувство выполненного долга, когда её друзья ладили друг с другом. Ключевое слово «раньше». Когда в круг её близких людей вошла Пэнси, она больше переживала за реакцию Луны, нежели Рона или Гарри. Она полагала, что девушка быстро подружится с Джинни, и не переживала за них. Но Луна хоть и не была хрупким цветком, не заслуживала такого словесного яда, которым жалила Пэнси. Однако, как оказалось, беспокоиться было не о чем — по крайней мере, не о подруге с причудами. Пэнси долго рассматривала безмятежно улыбающуюся Луну, затем заявила, что ей нравятся серьги в форме виноградной лозы. На языке Пэнси это было практически предложением дружбы. Затем она кивнула Гарри в знак приветствия — он ответил ей тем же — и с отвращением приняла существование Рона в этом мире. А что Джинни? Это было похоже на спичку, брошенную в бензин. Поначалу они ссорились так сильно, что Гермиона могла поклясться, что видела искры, летящие от их столкновений. Луна напомнила ей, что, хоть противоположности и притягиваются, два человека, которые чувствуют опасность друг от друга, склонны перетягивать на себя одеяло. В конце концов Гермиона решила сдаться и позволить девушкам самим разбираться с ехидными комментариями и спорить ради спора. Соперничество длилось до прошлого года, когда силы противников наконец-то были истощены и искры потухли. Из пепла войны восстала дружба, основанная на взаимоуважении, которая родилась без усилий Гермионы. Никто не знал, как это случилось и никто об этом не говорил. Гарри решил, что они просто нашли общий язык, но Гермиона знала, что это маловероятно, ведь их связь укрепилась в один конкретный момент. С самого утра Гермиона красила стены гостиной Гарри и Джинни в цвет яичной скорлупы, чтобы приготовить дом к продаже. Луна как обычно проверяла комнаты на наличие нарглов и мозгошмыгов, а Джинни и Пэнси в это время обсуждали полы на кухне. На самом деле, Гермионе стоило догадаться, что что-то затевается, когда их разговор превратился в перебранку, а затем затих. Слишком тихо. Девушка была слишком занята работой, делая осторожные мазки малярным валиком (потому что Пэнси клялась, что магловская краска прослужит дольше), что даже не обратила особого внимания. Если бы она была достаточно внимательна, то поняла бы, что всё было подстроено: всё, начиная с покраски стен и заканчивая обсуждениями пола с самого субботнего утра. Всё было подстроено для того, чтобы загнать её в угол. Буквально. Когда Гермиона опустилась на брезент, защищающий пол от попадания краски, она успела лишь вытереть пот со лба и взять бутылку с прохладной водой, прежде чем обнаружила, что окружена с обеих сторон, загнана в угол как лиса, окружённая стаей диких псов. Аналогия лишь больше встревожила её. Джинни выхватила из рук бутылку, в то время как Пэнси лукаво улыбнулась ей. В тот момент Гермиона поняла, что она в глубоком дерьме. — Тебе понравилась вечеринка на день солнцестояния? — Эммм… — сбитая с толку их внезапным налётом, Гермиона моргнула и стёрла пятно краски на запястье. — Я провела почти весь вечер с вами, так что вы и так знаете, что мне понравилось. Другие гости, кажется, тоже были довольны вечером, и зелья действовали прекрасно. Ни от кого никаких жалоб. Ни от кого, кроме Драко Малфоя. Гермиона прочистила горло, чтобы скрыть замешательство, вызванное этим именем. Затем ещё раз, потому что это не помогло. Пэнси сделала вид, что глубоко задумалась, постукивая чёрным наманикюренным пальцем по подбородку: — Я точно помню, что ты отлучалась раз или два. Не так ли, Уизли? — Я уверена, что мы искали тебя около площадки на закате, но потом появилась… — В любом случае, — сказала Пэнси сквозь сжатые зубы, грозно косясь на рыжеволосую девушку, сболтнувшую слишком много и теперь потирающую шею. — Тебе удалось увидеть Стоунхэндж до наступления темноты? На лице Пэнси была угрожающая выжидательная улыбка — она внушала лишь страх. Во-первых, такая улыбка была характерна для серийного убийцы. Во-вторых, — и это единственное, что важно, — она поняла, что они всё знали. Всё это лишь подтверждало тот факт, что это была спланированная ловушка. Гермиона на долю секунды пожалела о том, что они подружились, и пожелала, чтобы они вернулись в дни сражений друг с другом, а не сговоров. Потому что именно это они и сделали. Гермиона продумывала план побега, у которого было мало шансов на успех, но, учитывая небольшое количество времени на подготовку, это был максимум её усилий. — Кажется, у меня разболелась голова, — она попыталась встать. — Чушь собачья, Грейнджер, — Пэнси схватила её за запястье; ведьма была явно сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. — Уизли видела тебя. Жар залил её щёки, как сорвавшаяся плотина — как когда Гермиона чувствовала себя не в своей тарелке. Она глубоко вздохнула и выдохнула так размеренно, как только могла. Оставалось лишь надеяться, что пары краски одурманят её быстрее, чем ей придётся рассказать эту историю. Возможно, они уже добрались до неё. Она почувствовала резкую слабость. — Что ж, я… — Ты целовалась с Драко, — Пэнси нетерпеливо щёлкнула пальцами. — Уизли вас видела, а теперь мы с тобой обсудим, как это, чёрт возьми, произошло. Никаких отговорок. Если потребуется, я прибегну к насилию. Парализованная ужасом, Гермиона застыла как вкопанная. Ей казалось, что в мозгу произошёл резкий всплеск энергии, который лопнул и рассеялся. В груди росла паника. — Оу, эм, Пэнси, твоя агрессия превысила десятибалльную шкалу на один балл, — Джинни хорошо знала Гермиону и чувствовала хаос, творившийся в её голове. — Давай сбавим обороты до четырёх. — Хм, — казалось, Пэнси действительно на мгновение задумалась. — Нет, так низко я не смогу. Может, хотя бы до восьми… с половиной? — До пяти. — Давай пойдём на… — Вы сейчас серьёзно это обсуждаете? — голос Гермионы звучал на грани истерики. Это заставило её съёжиться. Пэнси посмотрела на неё, затем повернулась к Джинни: — Предлагаю компромисс в семь баллов. — Мои кошмары по сравнению с этим — детский лепет. Последовала тишина, и Джинни воззвала к голосу разума — она позвала Луну. — Одну минуту! — нежный голос Луны словно спустился вниз по лестнице. — Ваш дом наполнен нарглами. Уверена, это из-за Гарри, — долгая пауза. — Возможно, мне потребуется больше времени, чем обычно. Возможно. Гермиона рассмеялась, но смех прозвучал напряжённо. Напряжение текло по её венам словно тягучий бетонный раствор. Джинни сочувствующе похлопала её по руке, что заставило панику отступить. Ей не нужно было утешение. У неё была огромная власть над реальностью и собственными эмоциями. С ней всё было хорошо — если отбросить в сторону голос на грани истерики и тревогу. Более того, Гермиона была взрослой женщиной, которая могла целовать кого ей только заблагорассудится. Смущение, растущее в её душе, развернулось в полномасштабное вторжение в её разум, как только она позволила себе подумать о том, что произошло. Она вспоминала об этом и раньше — каждую ночь. Перед сном она часто ловила себя на том, что смотрит в потолок и бесконечно прокручивает в голове сцену поцелуя. Гермиона поняла, что застряла среди диаметрально противоположных эмоций: смущением и замешательством. Колеблясь между раздирающими чувствами, она втройне злилась на себя за то, что придавала такое значение поцелую, что… — Давай начнём с начала, — Джинни взяла инициативу на себя. — Гермиона, расскажи, как будешь готова. — Или прямо сейчас. Девушки сверкнули глазами в сторону друг друга, словно кошки, пока Гермиона пыталась собрать мысли в связное предложение. Это было непросто. Она едва успела в собственных мыслях принять произошедшее, но думать про себя и говорить в слух — совершенно разные вещи. Второе более конкретное и реальное. Да, это и впрямь произошло, и это и впрямь шокирующе. К счастью для Гермионы, с тех самых пор она больше не сталкивалась с Малфоем, поскольку он погряз в работе настолько, что Нарцисса жаловалась на отмену им брачных свиданий. По словам матери, однажды Малфой действительно ночевал в своём кабинете в Министерстве. Она могла бы предположить, что он всего-навсего избегает её, но Скорпиус продолжал получать его записки… и Драко всё так же готовил ей чай. Что вообще не имело смысла. Гермиона в сотый раз напоминала себе, что это ничего не значащая проблема. Она повторяла себе это как мантру. Ничего. Ничего. Ничего. Это не могло быть чем-то большим. — Он уже стоял там, когда я подошла к Стоунхенджу. — Объяснение было ровным, лишённым снедающей изнутри нервозности. — Мы смотрели на закат и разговаривали. Это произошло случайно… — Что? — Пэнси завизжала настолько громко, что Гермионе с Джинни пришлось на секунду заткнуть уши. — Ты сейчас говоришь, что случайно поцеловала Драко? — Да, случайно. — Гермиона заправила пряди за уши, но тщетно. — Я потянулась к нему пожелать счастливого солнцестояния, а он повернул голову — случайно. Пэнси несколько раз моргнула, затем расхохоталась — Джинни присоединилась к её смеху. Сверху раздалось дружеское хихиканье Луны, хоть та и не понимала, о чём шла речь. — Это… — Ничего, — Гермиона поставила точку в разговоре. — Это всё ничего не значит. Улыбка Пэнси медленно сползла с губ, и она успокоилась. — Это не выглядит как «ничего», Гермиона. — Недоверие Джинни казалось буквально осязаемым. — Это был не просто поцелуй. Вы меня даже не заметили. Я дважды кашлянула, прежде чем уйти. Это выглядело так, словно вы потерялись во… — Мне не нужно это описывать, — Гермиона поджала губы. — Я была там, спасибо, но мы с ним договорились не обсуждать произошедшее. — Драко так сказал? — Пэнси подняла бровь. — Это его слова? — Неважно, сказал или нет, — Гермиона не позволила Пэнси вставить ни слова. — Как бы то ни было, он сын моей пациентки, и, хоть в моём договоре это не прописано, я не могу так поступить. Это какой-то этический кошмар, и этого не должно было произойти. — Хорошо, я это понимаю, — Джинни положила руку на бедро. — Его мать вряд ли бы положительно отреагировала, учитывая, как она подталкивает его к женитьбе на одной из ведьм высшего общества. Это ещё мягко сказано. — А если бы это был кто-то другой? — Пэнси удалось подавить агрессию. Немного. — Ты бы ослабила бдительность? Гермиона резко повернулась к ней. У неё хватит сил сдержаться. — Да, — не обращая внимания на пристальный взгляд подруги, Пэнси была совершенно непримирима. — У меня есть наглость, и я продолжу наглеть. — Ты действительно поднимаешь этот вопрос сейчас? — Гермиона не могла поверить, что она затронула больную мозоль только для того, чтобы доказать свою правоту. — Да. — Хорошо. — Ключом к победе в любой битве была решительность. — Я не собираюсь строить гипотезы, чтобы ответить на твой вопрос. — А ты попробуй, — Джинни с присущим ей упрямством посмотрела на Гермиону. — Если бы это был кто-то другой, что бы ты сделала? Как бы ты отреагировала? Гермиона перекинула косу на спину. Самонадеянная сторона её личности никогда не интересовалась самоанализом — он был основан на субъективных рассуждениях, а не фактах. Будучи подростком, и даже повзрослев, она не понимала, почему люди придают такое огромное значение таким сложным вещам. Теперь понимание пришло, но она всё равно не считала это чем-то приятным. Тем не менее, если бы Гермиона была полностью честна с собой, она вынуждена была бы признать, что при ином раскладе она, по крайней мере, просчитывала бы риски, тогда как в случае с Малфоем вообще не потрудилась это сделать. Потому что не могла. Все переменные были неправильными. Все ингредиенты казались тщательно подобранными, но их смешение требовало принятия во внимание взаимодействия большего количества компонентов, чем можно было вообразить. Будет ли готовое зелье того стоить? Сработает или нет? Зачем вообще тратить время на что-то столь надуманное и неосязаемое? Это было не в её стиле. Что касается решительного шага с кем-нибудь другим — это зависело от примерно дюжины факторов, которые было просто не объяснить. Обе подруги пристально следили за Гермионой, поэтому она решила составить подходящий ответ: — Я бы следовала логике и благоразумию. Я не хочу рисковать, поэтому мне нужно было бы тщательно взвесить все за и против, прежде чем принять какое-либо решение. Мне трудно забыть… — Но именно так ты и поступила с Драко, — Пэнси отказалась сменить тему. Гермиона и Джинни пристально взглянули на неё, на что девушка ответила улыбкой. С чувством недовольства и раздражения, всё ещё пытаясь собрать кусочки запутанной головоломки, Гермиона несколько раз провела руками по лицу. — Хорошо, я именно так и поступила, но я не из тех, кто с головой бросается во что-то… приятное. — Приятное, значит? — Губы Пэнси скривились в хитрой усмешке. — Расскажи поподробнее. — Эм… — Гермиона потёрла шею, взволнованная чувством, которое презирала. — Это было… Как смешение двух ингредиентов, каждый из которых не усиливает и не умаляет действия другого, а обстановка послужила катализатором произошедшего взрыва и хаоса. За ними последовал пожар. Жара. Дым. Страх. Паника. Она всё это запомнила. Не смогла бы забыть, даже постаравшись. — Думаю, ты не хочешь знать, как я целуюсь… — Оу, ещё как хочу. — Глаза Пэнси вспыхнули озорством. — Имею в виду, я ведь видела воспоминания Уизли об этом, но… — Что? — отшатнулась Гермиона. — Да, да, — Пэнси отмахнулась. — Так сложилось, что у Тео есть Омут памяти. Мы все посмотрели — то есть, только мы и Луна. — Луна? — Гермиона едва не вскрикнула. — Буду через минуту! — прокричала ведьма со второго этажа. — Тут так много нарглов! Я ведь всё опрыскивала месяц назад! Они переглянулись. Джинни кивнула, словно раздражение Луны вовсе не выглядело нелепым. Улыбка Пэнси превратилась из лукавой в милую, а затем и вовсе широко растянулась. — Продолжай. — Не понимаю зачем, ведь вы обе посмотрели наш поцелуй словно чёртов фильм. — Частично, — Пэнси пожала плечами. — Он длился лишь минуту или около того. Вы казались очень… увлечёнными. Джинни издала звук взрыва и взмахнула руками. Она понятия не имела, насколько точно описала его. — У нас слабая отговорка, — рассуждала Гермиона. — Такое случается. Такое может произойти с кем угодно. — Но произошло с ним. — Да, произошло, что делает мой аргумент обоснованным, — она хмуро посмотрела на Пэнси. — Не буду даже утруждать вас воспоминанием о том, что Драко был воспитан с убеждением, что я никто из-за статуса моей крови. Это было бы несправедливо. Нам уже за тридцать, и я могу с уверенностью сказать, что он больше не тот человек. Дело в том, что мы не подходим друг другу на уровне атомов. Я не могу даже допустить мысли о том, чтобы просчитать этот риск, — это просто нелепо. — Никто не говорит о том, что вы подходите друг другу, — напомнила Пэнси, закатив глаза. — Я просто спросила тебя о том поцелуе, на который ты охотно отвечала. Гермиона содрогнулась от правды в словах подруги. — Но меня совершенно не удивляет, что твой слишком умный мозг забежал так далеко вперёд. Интересно, что ты так долго об этом размышляла, чтобы классифицировать произошедшее как «ничего». — Я не классифицировала. Я… — Я потратила восемь лет на то, чтобы, живя в несчастном браке, не делать ничего из чувства долга, — обвинение Пэнси было очевидным. — Я знаю, как выглядит настоящее «ничего». Это… — Было мгновение, — Гермиона допила воду. — Мгновение? — недоумевающая Джинни всё ещё вертела руками, описывая то, свидетельницей чего стала. — Там было сплетение рук, и он проводил тебя к… — Мгновение, — грозно нахмурившись, повторила Гермиона. — Именно так я бы это и описала, потому что так оно и было. Одно-единственное мгновение. Отсутствие здравого смысла, который притупил действие зелья. — Я думала, это зелье ослабило твою бдительность, — мягким бархатистым голосом проговорила Луна, выходя из прихожей, чем напугала подруг. — Хотя я не почувствовала никаких изменений. Она пожала плечами и присоединилась к ним, присев рядом с Джинни с отстранённым выражением лица. Если подумать, оно наверняка означало, что у Луны как обычно была припасена пара отговорок на этот случай. — Не думаю, что зелье могло создать то, чего никогда не существовало, — размышляла Луна. Пэнси вскинула руку, словно заявление Луны объясняло всю ситуацию. — Вот поэтому ты мне нравишься. Блондинка ослепительно улыбнулась и поправила косу. — Вот что думает Луна. — Глядя на прищуренные глаза Пэнси, Гермиона поняла, она не собирается завершать разговор. — Попробуй опровергни это, Грейнджер. Гермиона уже была готова ответить, когда Джинни словно ударила её по голове дубинкой ещё одним фактом. — Кроме того, никто больше так не целовался на вечеринке. — Пристальный взгляд Джинни заставил Гермиону съёжиться сильнее. — Гарри и Малфой разговаривали за день до этого, и разговор, похоже, прошёл хорошо. К вашему сведению, Гарри даже один раз засмеялся. — За последний месяц они нашли общий язык. Джинни задумалась над её словами. — Можешь и с этим поспорить, но вы двое тоже нашли его. — Это ни капли не показатель. Я целительница его матери, этим объясняются наши отношения. — Гермионе казалось, что её аргументы остались без внимания. — Необходимо, чтобы я была на одной волне с членами семьи, особенно в её случае. А Малфой был единственным взрослым членом семьи Нарциссы. Ей нужно было ладить с ним, чтобы облегчить жизнь на время контракта. По крайней мере, это был её первоначальный план, когда она только начала ухаживать за Нарциссой. Часть Гермионы всё ещё находилась в начале пути, потому что добилась лишь малого успеха, однако в этом можно было обвинить другую её — к сожалению, большую — часть, которая отклонилась от курса. Это было предсказуемо, учитывая их разговоры, всё, что она узнала о нём, и растущий список его качеств и достижений, которые противоречили друг другу. Эта её часть растерянно глядела по сторонам, загнанная в тупик и пытающаяся понять, в каком направлении двигаться, чтобы вернуться к начальному этапу… или продвинуться вперёд, к месту назначения. Где бы оно ни было. — Моё утверждение остаётся в силе. Гермиона скрестила руки на груди. Как бы ей ни хотелось завязать спор, Джинни была права. Однако это было не важно. Отсутствие враждебности между ними не означало, что в их взаимодействии есть место для чего-то ещё. И она могла с уверенностью сказать, что Малфой, который, по-видимому, был крайне избирателен в отношении с теми, с кем проводил время, и держался на расстоянии от тех, кто не входил в круг его общения, словно они были заразны, считал так же. И он ничего не значил для неё. Ничего. За исключением того момента, когда зелья ослабили стены её самоконтроля и эмоции прорвались наружу. А дальше… Что ж, это не имело значения. Потому что ничего не было. Возникла нейронная связь, которая передала единственную мысль из одной клетки в другую — мысль, которая заставила её задуматься, а что если… Нет. Логическая часть её мозга отмахнулась от этой хрупкой идеи, как от жуткого аттракциона в парке отдыха. Это было просто невозможно. В жизни Гермионы не было места для бессмысленных грёз, только практичность и факты. И наличие хоть каких-то эмоций в ситуации, где они были нежелательны и неуместны, вызвало бы проблемы. А Гермиона уже сталкивалась с достаточным количеством эмоциональных проблем за эти годы, особенно с Роном. Проблем, с которыми она боролась до сих пор. Она не могла взвалить на себя ещё больше. — Ты так задумалась, Гермиона. — Джинни терпеливо положила ей руку на плечо. — Мы вернёмся к этому разговору, когда за… Услышав это и выражая явное несогласие, Пэнси вскрикнула, как птичка. — Отличная пародия на феникса, Пэнси. — Спасибо. — Ведьма приосанилась. — Но я как раз собиралась сказать, что… — Она не готова. — Джинни бросила свирепый взгляд на Пэнси и положила руку на плечо Гермионы. Её следующие слова прозвучали тихо только для неё. — Но когда ты захочешь отказаться от вида на жительство в мире отрицания, мы тебе в этом поможем. Гермиона не знала, что и думать, когда улыбка Джинни сверкнула зловещим блеском. — В любом случае, думаю, пришла пора сменить тему, — объявила Джинни. — На вечеринке я обратила внимание ещё кое на что. Ты и мой брат. Пэнси театрально воскликнула: — Предательница. Она лишь пожала плечами, в то время как Гермиона оживилась, понимая, что теперь обсуждают не её. — Мне очень интересно послушать эту историю. Пэнси фыркнула: — Только потому, что хочешь отвести внимание от себя! — Я уверена, что это захватывающая история. Ты всё ещё задолжала мне за мою гостиную. — Гостиную? — Джинни и Луна ещё больше заинтересовались. — Ну, в ту ночь, когда меня вызвали в Министерство, Перси пришёл, чтобы проводить меня и извиниться за то, что оставил её во время ужина. Как тебе бананово-карамельный пирог, Пэнси? — В четыре утра он казался восхитительно вкусным. — Глаза Пэнси сузились от слов подруги, но затем взгляд смягчился. — Не уверена, как он это провернул. Но если вы до смерти хотите узнать подробности — мы никуда не спешим, я думаю. Двигаемся постепенно. Гермиона пристально посмотрела на неё. — Его постоянные букеты роз похожи на марафон. Пожав плечами, Пэнси принялась разглядывать ногти. — Он столь же настойчив, сколь и надоедлив. Должно быть, гены Уизли. Она посмотрела на Джинни, которая широко улыбнулась. Упорства им было действительно не занимать. Ярким примером, пришедшим на ум, являлся Рон, хоть он и привёл Лайзу Турпин на вечеринку. Пэнси переключила внимание на кухню: — Я думаю, сюда отлично подойдёт плитка… Гермиона ахнула: — Он тебе нравится! — Ну, хорошо. Он последователен. Мне нравится, что он даёт мне полную свободу и возможность задавать ритм. Мы оба не торопимся. Мы занятые люди. — Лёгкий румянец окрасил её щёки. — Кроме того, он в чертовски прекрасной форме. Я почти уверена, что он приёмный. Он никак не может быть твоим родственником или твоего братца-неудачника. Я имею в виду, вы вообще видели его задницу? Можно подбросить гал… Джинни расстроенно закрыла уши. — Хорошо! Это мой брат, чёрт побери! — Ты сама спросила. — Ответная усмешка Пэнси была далека от извиняющейся. — Никогда не допущу подобной ошибки снова. — Смотри, чтоб так и было.***
Волосы Гермионы были пушистее привычного к тому времени, как она закончила варить зелья для Нарциссы. Разливая их по флаконам и впервые за весь день выйдя в оранжерею, она поняла кое-что важное. Она оставила кактус. Вчера она бросила его после доставки, чтобы порисовать с Альбусом. Затем она отправилась домой продолжать работу над рецептом зелья, изобретаемое для Нарциссы. Результаты были невероятно разочаровывающими. Ну и ладно. Она всё равно должна была доставить зелья, так что с тем же успехом она могла бы принести их сегодня вечером и забрать свой кактус. Когда она вышла из камина, то заметила несколько вещей, которые были не на своём месте. Во-первых, на журнальном столике не было кактуса. Но не успела она задуматься над этим, как в глаза бросилась вторая вещь. Драко Малфой. Он сидел в кресле, поправляя очки в квадратной оправе. Одетый во всё чёрное — слишком официально для домашнего образа, — с книгой в руках, он не сразу понял, что это она, поэтому удивлённо обернулся ещё раз. Затем окинул критическим взглядом её наряд. Если Малфой выглядел практически безупречно во время отдыха, то повседневный, но практичный наряд Гермионы, состоящий из джинсов и испачканной рубашки в тон её диким волосам, скорее всего, оставлял желать лучшего. — Грейнджер. Её имя скатилось с его языка, как изысканное вино: гладкое и пьянящее. От этой мысли у неё скрутило живот, но Гермиона подавила это чужеродное чувство, когда он захлопнул книгу и поднялся, чтобы официально поприветствовать её. Гермиона моргнула, будто у него было три головы, пытаясь понять, когда он сделал это. И почему она чувствовала себя так чертовски некомфортно. Она провела весь день в попытках создать зелье, и одновременно размышляя над ситуацией, сглаживая неясные моменты. В этом не было особой необходимости, поскольку ей пришлось бы защищаться только перед Пэнси и Джинни, но на случай, если они захотят продолжить обсуждение, Гермиона была наготове. К чему она не была готова, так это к встрече с Малфоем. Его рука дрогнула. Похоже, он тоже не был готов к встрече с ней. — Кажется, я назначил нашу встречу на завтра на два часа, согласно магическому планеру. — О? — Гермиона моргнула. — Я не проверяла его сегодня. Я была занята. Принесла зелья твоей матери, — она жестом указала на общую зону кухни, затем быстро пошла в том направлении. — Я только уберу их, — в мгновение ока Гермиона расставила все склянки по порядку и закрыла шкаф. — Всё готово, я только… Малфоя не было там, где она видела его в последний раз. Нет, каким-то образом он добрался до чайника незаметно для неё. — Хочешь чаю? — не глядя, Малфой взмахнул своей палочкой. Дверца шкафа открылась, и оттуда вылетели две чашки, мягко приземлившись на остров позади него. Малфой положил палочку на стойку и вопросительно поднял одну бровь. — Ты не ответила. На мгновение Гермиона подумала об отказе, но он назначил встречу с ней на воскресенье, так что это должно было быть важно. Возможно, о его матери. — Да. Полагаю, мы также можем обсудить причину назначенной тобой встречи. Малфой кивнул и продолжил, не спрашивая, какой чай она хочет и как его пьёт. Это было не так уж важно. Он знал, что делает. Прошло совсем немного времени, и они уже сидели за столиком на открытом воздухе и пили чай — для неё улун, новый сорт, который она привезла с собой, с небольшим количеством мёда и лимоном. Именно так, как она любила. Для него — черный чай. С тремя кубиками сахара. Совсем не такой, какой она готовила для него раньше. Уже смеркалось, но ещё не наступила полная темнота. Дом Малфоя находился в пригороде, но лондонский смог не позволял увидеть много звёзд. Не то что в её коттедже. Тем не менее, на улице было тише, чем ожидалось, лишь изредка доносились звуки несущегося мимо мира. Машины. Автобусы. Далёкие голоса. Самолёт. Они не могли ничего разглядеть за высоким забором. Да и никто не мог их увидеть из-за сильной защиты. Было как-то спокойно; шум служил доказательством того, что они не одни. Фонари на улице горели, давая свет, необходимый Малфою для продолжения чтения между глотками. Время шло, и темнота надвигалась, как туман. Тишина была столь же неловкой, сколь и приятной. За мгновение до того, как он погрузился в книгу, его взгляд остановился на ней, и он словно заново вспомнил, что она рядом. Возникла пауза, когда Малфой, казалось, был на грани того, чтобы заговорить, но потом он прочистил горло и вернулся к своему роману. Это было похоже на тихий момент с Тео, на управляемую тишину, которая длилась ровно столько, сколько он хотел. Очевидно, в этом состояло их некое сходство. На четвёртом цикле чтения, изучения, повторения Малфой, наконец, закрыл книгу и обратил своё внимание на сад. — Как взрослые люди, я полагаю, мы оба достаточно зрелые, чтобы обсудить то, что произошло в день солнцестояния. Гермиона чуть не поперхнулась чаем, но сумела промолчать, пока не нашла слова, чтобы сформулировать свой вопрос. — Это то, о чём была твоя встреча? — Да, — он впервые посмотрел на неё. — Это то, о чем я хотел поговорить той ночью. — Почему? — она отпрянула в замешательстве. Как он мог подумать, что им придётся разговаривать? — Прошу прощения? — Малфой выглядел потрясённым этим вопросом, его брови слегка сошлись, когда он открыл рот, чтобы сказать что-то ещё, а затем с досадой покачал головой. — Вообще-то… — Я спросила почему, — Гермиона поставила свою чашку на стол и повернулась к нему. — Я думаю, мы договорились не говорить об этом. — Вообще-то, это ты договорилась, я… Она прервала его недоверчивым фырканьем. На его оскорблённый взгляд Гермиона извиняюще покачала головой. — Мне жаль. Это было невероятно грубо. Однако я не уверена, что нам есть что обсуждать. Это случилось. Всё кончено. Вот и всё. Малфой несколько минут ничего не говорил, барабаня пальцами по столу. Гермиона терпеливо ждала, постукивая ногой по камню. Когда он наконец заговорил, его тон был отрывистым и пренебрежительным, а жёсткий взгляд устремлен вдаль. — Похоже, моё предположение о зрелости было преувеличением. Теперь настала её очередь удивленно отпрянуть назад, глаза сфокусировались на нём с такой силой, что он ответил на её взгляд своим собственным. — Туше. Я вижу, ты регрессировал на пятнадцать лет до мальчика, который бросается оскорблениями. Он насмехался. — Это не было оскорблением, Грейнджер. Это утверждение. Факт. — Что именно тут обсуждать, Малфой? Мы поцеловались, когда наши границы были ослаблены. Просто сгоряча, — Гермиона небрежно махнула рукой. — Это ничего не значило и поэтому не заслуживает обсуждения, которое ты пытаешься начать, — она переместилась в своём кресле. — А что вообще означает поцелуй? В некоторых культурах это такое же обычное явление, как и приветствие. — Такое же обычное явление, как приветствие, — повторил Драко, голос его был каменным. Он поднял левой рукой свой чай и сделал большой глоток. Когда он закончил, то поставил его обратно на блюдце, переведя взгляд на неё. — И это твоё решение? Не обсуждать то, что произошло? — Дело не в том, что я не хочу обсуждать это, просто обсуждать нечего, — она скрестила ноги, откинувшись назад, и казалась расслабленной, хотя с каждой секундой напрягалась всё больше и больше. Когда она бросила ещё один взгляд в его сторону, то заметила, что Малфой тоже напрягся. — Логично, зачем нам тратить силы на то, что не имеет смысла для нас обоих? Очевидно, тебе есть что сказать, иначе ты бы не назначил эту встречу. Просто скажи это. — Я быстро понял, что это уже не имеет значения. Что бы я ни сказал, ты будешь только спорить. Я лучше не буду тратить свои силы. — Может, это и к лучшему, — несмотря на то, что она сказала всё, что считала нужным, чтобы успокоить ситуацию, она чувствовала, что условия сдвигаются, меняются, превращаясь в конфронтацию, которую она не хотела затевать. Поэтому она продолжала говорить, чтобы уладить ситуацию до того, как она станет грязной. — Мы в лучшем случае знакомые незнакомцы, в худшем — враги детства. Бессмысленно тратить силы на эту идею. Я уже знаю, что ты собираешься сказать, и это имеет смысл. Малфой выглядел невероятно скучающим… или совершенно раздражённым. Она не могла отличить одно от другого, но его следующие слова заставили её понять, что это определённо последнее. — Итак, теперь ты говоришь за меня, — его голос был так же сух, как и местность вокруг них. С её точки зрения лицо Малфоя было частично скрыто тенью, отбрасываемой тусклым светом окружающих ламп. — Интересно. — Я не буду говорить за тебя, если это то, что ты уже сказал, — чувствуя себя неловко, Гермиона продолжала болтать, как она иногда умела делать, чувствуя себя не в своей тарелке. — Ты избирателен в том, с кем проводишь время. Я знаю, что ты не хочешь тратить его на то, что является пустяком. — Ты, конечно, исказила мои слова, но в конечном итоге ты права — теоретически, — Драко дважды постучал по твёрдой обложке книги. — Как и на практике. Теперь у них что-то получалось. — Именно. Это ничто. — Ничто, — сдавленно повторил Малфой. Когда он снова отпил чай, в его поведении произошла перемена. Его взгляд стал таким тяжёлым, каким она его никогда не видела. Это было почти незаметно, но Гермиона всё равно обратила внимание. Это было странно. Холодно. В ней поселилась тревога, которая заставила её неловко встать и извиниться. Разговор был окончен. — Мне нужно идти. — Вообще-то, — голос Малфоя словно острый конец ножа скользнул по её коже. Гермиона застыла на месте. — Есть другие вопросы, которые я хочу обсудить, если хочешь. Те, которые существуют за пределами того, что мы уже решили. Необъяснимым образом она обратила внимание на неподвижно сидящего мужчину, чей облик начал сливаться с темнотой. Ну, кроме бледного лица. Его волосы были разделены таким образом, что в сочетании с тусклым светом и его гневом линия челюсти казалась более резкой. Интуиция подсказывала ей, что нужно уходить. Малфой выглядел как пушка, готовая вот-вот выстрелить. — Есть ли возможность обсудить это завтра в назначенное время? — Нет, — чёткий и короткий, его ответ не оставил места для опровержения. — Я уверен, что у тебя есть дела поважнее. Как и у меня. Гермионе это совсем не понравилось. Его тон. Его энергия. Всё было другим. Малфой редко выдавал хоть что-то похожее на эмоции. Лишь мимолетные моменты проходили без его маски, но она могла найти намёки, если присматривалась. Теперь же он практически работал от аккумулятора собственной энергии, подпитываемой его растущим гневом. — К чему относятся твои вопросы? — это был самый осторожный вопрос, который она задала за весь день. — В первую очередь, забота о моей матери. Этого она не ожидала. Он почти никогда не задавал вопросов о ней, всегда действуя под видом безразличия, в реальности которого она не была уверена. — У меня не сложилось впечатления, что ты хочешь вовлечь себя в это, но если ты хочешь узнать последние новости, то на их обсуждение уйдёт больше времени, чем у меня есть сегодня. — Я не желаю новостей. Мои вопросы относятся не столько к уходу за ней, сколько к тебе как к её целителю. — Ко мне? — Да, к тебе, — в его тоне было что-то такое, что заставляло его звучать шикарно; это мгновенно всколыхнуло нервы и заставило занять оборонительную позицию. — Ты окончила Академию целителей и начала свою карьеру в отравлениях, а затем перешла в альтернативное целительство. В основном ты работаешь с выжившими пациентами и теми, кто страдает зависимостью от зелий. Ты специализируешься на приготовлении болеутоляющих зелий и сна без сновидений. — Верно. То, что он посмотрел на её документы, не было сюрпризом. Малфой был так же заморочен, как и отстранён. — Как именно ты квалифицирована для работы с неврологическими расстройствами? Сначала Сакс. Теперь Малфой. Она устала от этих разговоров, устала от необходимости доказывать свою правоту людям, которые ничего не знали о её работе и о том, сколько времени, консультаций, исследований и самоотдачи она вложила в план лечения Нарциссы. Она вложила все свои силы в женщину, которая в лучшем случае была несговорчива. Каждая борьба, каждый спор, каждая неудача, каждый прогресс. Моменты, которые Нарцисса забывала, шёпот депрессии, который следовал за её воспоминаниями. К этому времени Гермиона прошла через всё это. Каждый шаг на этом пути. Даже когда было трудно. Даже когда она представляла, сколько раз и как она бросит это дело. Но она никогда этого не делала. Вместо этого Гермиона поднималась, чтобы справиться с новым испытанием. И она сделала это снова. — Раз уж тебе вдруг стало любопытно, я бы хотела, чтобы ты прочёл все мои документы. Если бы ты это сделал, то увидел бы, что я специализируюсь на замедлении прогрессирования некоторых неизлечимых болезней, и понял бы, что именно из-за этой моей квалификации я здесь. Твоя мать просила лучшего. И получила меня. — Возможно, ты Гермиона Грейнджер, — впервые он произнёс её имя так, как будто это было оскорблением, — но неужели ты настолько самонадеянна, что считаешь, что ты действительно лучший человек для ухода за моей матерью? Она почувствовала, как её кровь закипает, когда серые глаза впились в неё. — Тео считает, что да, как и она сама. — Ах, да, но она не знает тебя, не так ли, — не вопрос, а утверждение. — Это заставляет меня задуматься, как я могу доверить здоровье моей матери тому, кто в какой-то момент не смог позаботиться о своём собственном. Гермиона отступила назад, сжимая пальцы в кулак. — Да, я знаю всё о твоём срыве. Кажется, ты упала в своём кабинете от переутомления, и тебя нашли без сознания в отделе магического обслуживания. Знаю о неделе, которую ты провела без сознания в больнице Святого Мунго, а затем о месяце, который ты провела там из-за амнезии, сопровождавшей всё это событие, — Малфой поднялся со своего стула, как кобра, готовая к атаке. — Если копнуть достаточно глубоко, можно найти ответы почти на все вопросы. — Моё досье в Министерстве запечатано, как ты… — её осенило осознание. — Ты украл его. — У меня есть свои способы, — он пожал плечами, положив руку на книгу на столе. — Ничто из того, что входит и выходит из моего дома, не остается незамеченным мной. Я уже объяснял тебе это, Грейнджер, — он слегка наклонился. — Ничто. — О, да ты настоящий параноидальный ублюдок. — Да, я такой. — И это всё, чем ты когда-либо будешь, — огрызнулась Гермиона. Она не хотела этого говорить, её просто взбесило поведение Малфоя. Он сжал руку, но затем его поведение стало почти спокойным. Тем не менее, она чувствовала, как из него рвётся гнев. И это было прекрасно, потому что она тоже была в ярости. — Ты думаешь, меня волнует то, что ты знаешь? Я не стыжусь того, что со мной произошло, но ставить под сомнение мою квалификацию из-за этого — это… — Совершенно разумно, Грейнджер. Моя мать платит тебе огромные деньги, чтобы ты заботилась о ней, и в то же время есть целый послужной список, свидетельствующий о том, что ты не можешь позаботиться о себе. — У тебя тоже есть судимость, оправданная или нет, но ты не застанешь меня в Министерстве за её разглядыванием, — вместо того чтобы отступить, она шагнула к нему, яростно держа зрительный контакт. — Я не осуждаю тебя за это. — А ты абсолютно уверена в этом? — его голос понизился, когда он подошёл настолько близко, что Гермионе пришлось поднять голову, чтобы следить за ним. — Ты… — Я не должна тебе ничего объяснять, Малфой. Я была выбрана, чтобы заботиться о твоей матери, которая не раз намекала, что знает о моём прошлом. То, что случилось со мной, не отменяет ни моих заслуг, ни того добра, которое я уже сделала, помогая ей. Сканирование её мозга показывает очень незначительные изменения с момента постановки диагноза, и её анализы сейчас в норме. Это благодаря мне и моему плану лечения. Моё прошлое не делает меня некомпетентной. На самом деле, это только делает меня человеком, — она почувствовала, что её сердце колотится, и постаралась успокоить себя, пока она не слишком разволновалась. — Я бы даже рискнула сказать, что мой опыт делает меня более квалифицированной для ухода за твоей матерью. — Как именно… — У меня есть все необходимые сертификаты и навыки, и я отказываюсь объясняться перед тобой. Я ничего не должна тебе, кроме того, чтобы сохранить разум и тело твоей матери как можно лучше. Я не указываю тебе, как делать твою работу, так что не смей указывать мне, как делать мою. Более того, раз уж ты так заботишься о ней, чтобы раскапывать мои мнимые секреты, раз уж у тебя столько забот, озвучь их своей матери, потому что она думает, что ты её ненавидишь! Малфой резко вдохнул. Если бы он не был так близко, она бы не услышала. — Наши отношения тебя не касаются, Грейнджер, — его ответ был таким же тёмным, как небо. И таким же пасмурным. Надвигающейся бурей. — Моя мать — твой единственный пациент. Что я делаю… — Честно говоря, Малфой, мне плевать, чем ты занимаешься, но прежде чем выкладывать мои предполагаемые тайны, тебе стоит внимательно посмотреть на себя и перенаправить энергию, которую ты потратил на то, чтобы вычислить меня, на свой собственный дом, — теперь они стояли вплотную друг к другу, и она понятия не имела, как это произошло. Тем не менее, когда она подняла голову, гнев и наглость вылились из неё. — Есть старая магловская поговорка о людях, которые живут в стеклянных домах… Они не должны бросаться камнями. Его взгляд заострился, а челюсть сжалась, прежде чем он поднял голову и посмотрел вдаль. — Есть ещё вопрос о привязанности моего сына к определённому кактусу в моём кабинете. Так вот куда он делся. Что ж, это только сильнее разозлило её. — Это кактус, Малфой. Он безобиден. — Ты не в том положении, чтобы решать, что безобидно, а что нет для моего сына. — Забавно, что ты об этом упомянул, потому что, насколько я знаю, ты тоже не в праве, — Гермиона практически дрожала от ярости. И она знала, что это был удар ниже пояса. Судя по его резкому вздрагиванию, он почувствовал удар, но она была в такой ярости, что ничего не могла с этим поделать. Кнат цена его чувствам, потому что ему, похоже, было наплевать на её. — Тебе следует сосредоточиться на твоём настоящем пациенте. Моему сыну не нужна твоя жалость в виде подарков. — Жалость? — Гермиона не могла сдержать крик. — Это… — В моём доме есть одно правило, Грейнджер. Никто не входит и не выходит без моего ведома. Ты нарушила его своим кактусом. — Ты серьёзно переживаешь из-за этого? — она отступила назад, недоверчиво глядя на него. — Мы спорим о чёртовом кактусе? Это просто смешно! — Это не так, — его губы искривились в знакомой усмешке. — Это мой дом, и у меня есть правила на этот счёт ради безопасности моей семьи… — Ты был в моём доме, Малфой. Ты видел кактус. Ты точно знал, что это такое, как только увидел его, так что чего ты так расстраиваешься? — она упёрла руки в бока, глядя на него сузившимися глазами, чувствуя, как в ней опасно бурлит гнев. — Потому что я… — Гермиона остановила себя, сделав очищающий вдох, прежде чем полностью потерять самообладание. — Где он? — В моём кабинете. Она уже собиралась сорваться с места, забрать свой кактус и убраться от него подальше, когда нечто, что было плохой идеей, остановило Гермиону на этом пути, прежде чем она успела пошевелиться. Нечто, что нарастало с каждым контактом со Скорпиусом. Особенно в последнее время. Особенно сегодня, когда он снова и снова повторял «отец». Она никогда не думала о том, чтобы высказать ему свои мысли. Это не только не входило в её обязанности, но ещё и у Малфоя и без того хватало забот. Однако, по её мнению, это больше не могло оставаться незамеченным. — Ты знаешь, почему я принесла кактус в твой дом? Малфой ничего не ответил, что было совершенно нормально, потому что она всё равно собиралась высказать своё мнение, независимо от того, получит на то разрешение или нет. — Я принесла кактус, потому что Скорпиус несчастен. Он одинок и страдает, и это не то, что я должна рассказывать его отцу, который больше беспокоится о том, как защитить его от угрозы, нежели о том, как провести с ним время. Он заметно напрягся. — Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, Грейнджер. — Я точно знаю, о чём говорю. Как ты наблюдателен, так и я. Твой сын… — Ты можешь ему нравиться, Грейнджер, но позволь мне быть предельно ясным: Скорпиус тебя не касается. — Не касается, — она вздрогнула от ледяной ярости, исходящей от него, но это нисколько не охладило её. — Я осознаю, чёрт возьми, я полностью осознаю это, но я не могу продолжать бездействовать, когда ребенок настолько расстроен, что отказывается говорить! — Гермиона провела рукой по своим диким волосам. Желание заплакать поднялось в груди. — Если быть честной, я бы уволилась, но я не хочу быть ещё одним человеком, бросившим его. И да, я имею в виду тебя. Малфой быстро переместился, тесня её к невидимой стене, не касаясь, но близко. Ей не нужно было видеть ярость, чтобы почувствовать, как она сгущается вокруг них, заглушая чистый воздух, пока не задушила их обоих. — Возьми свои слова обратно. Гермиона не отступила. И никогда бы не отступила. Даже если бы могла. — Нет, — в её голосе звучали те же эмоции, которые накатывали всякий раз, когда она видела Скорпиуса, разговаривала с ним, наблюдала за его победами и морщилась от его неудач. Она ожесточилась. — Я не уйду. Я не буду молчать. Я отказываюсь. Ты хочешь говорить о вещах, которые тебя не касаются, хорошо. Но я тоже. — Грейнджер… — Ты оставляешь ему записки, которые он даже не может прочитать, Малфой, но ему не нужны твои записки, ему нужен ты, — волна эмоций накатила с такой силой, что слёзы затуманили глаза. Она почувствовала, что кричит на него, но не ради себя, а ради Скорпиуса. — Ему не нужны правила и дисциплина, ему не нужно кланяться и учить, какой вилкой пользоваться, ему не нужно знать пять языков — не этого хотела для него его мать! Ярость, исходящая от Малфоя, не была похожа ни на что, что она когда-либо видела раньше. По её позвоночнику пробежала дрожь, но Гермиона продолжала. — Ему нужно, чтобы ты сократил расстояние, вмешался и стал его отцом! Он прячется и закрывается, потому что боится и не знает тебя! Задай тон, перестань уходить и поставь его на первое место! Прояви чёртову привязанность! Он изголодался по ней до такой степени, что подружится с кактусом, лишь бы они не были одиноки… — Хватит, Грейндж… — Я не закончила! — Неожиданные слёзы покатились по её щекам. — Ты хочешь, чтобы я беспокоилась исключительно о своём настоящем пациенте, хорошо! Тогда тебе нужно беспокоиться о своём сыне. Он уже потерял свою мать, в конце концов, он потеряет свою бабушку, и тогда останешься только ты. Записки и скрытая привязанность в стороне — ты даже не знаешь его. Он великолепен, Малфой. Он добрый и сострадательный, он… — Гермиона сердито вытерла лицо, возвращая себе самообладание и ярость. — Ты вытравишь из него всё хорошее, если он будет продолжать в том же духе. Он вырастет, чтобы обижаться на тебя, и, что ещё хуже, он вырастет, чтобы стать тобой. — Хватит! — В чём проблема? Тебе не нравится слышать правду, — она выгнула шею вверх, почти вынужденная потянуться и схватить его, чтобы удержать равновесие. — Я нахожусь в твоём доме уже три месяца, Малфой, и то, что у тебя хватает наглости критиковать меня и ставить под сомнение мою квалификацию за то, что я чуть не заработала себе на смерть, просто невероятно, когда ты делаешь то же самое. Малфой с усмешкой посмотрел на неё. — Ваша семья в хаосе. Раздроблена. И если бы твоя голова не была засунута так далеко в твою собственную задницу, если бы ты не беспокоился о неправильных вещах, ты бы вмешался и всё исправил. И это заявление разозлило его ещё больше. — Ты ни хрена не знаешь, что я сделал или не сделал, Грейнджер. То, что ты осмеливаешься вмешивать в это дело мою мёртвую жену… — Он крепко сжал обе руки вместе, лицо его вспыхнуло от ярости. — Ты не знаешь, через что мне пришлось пройти, и какие меры я принимал, чтобы защитить его. Ты не знаешь, что я сделал и что я сделаю — Малфой провел трясущейся рукой по волосам. — Я пытался установить с ним связь, я не прекращал попыток. Я продолжаю пытаться. Твоё восприятие искажено… — Ну конечно! Ты ведёшь себя отстранённо, ты не присутствуешь, ты не просишь о помощи, которая тебе явно нужна, и единственный человек, которому это причиняет боль — Скорпиус. — Её голова и сердце выходили из-под контроля. — Дело в том, что независимо от того, считаешь ли ты меня компетентной или нет, я знаю достаточно о состоянии твоей матери, чтобы сказать тебе, что её состояние ещё не начало ухудшаться. Но это случится, и разработать план на тот случай, если это произойдёт — не моя работа. А твоя. Кроме того, Скорпиус всё видит и слышит. Он знает, что что-то не так, и кто-то должен с ним поговорить. Об этом, — Гермиона указала на его дом. — Это должно быть в центре твоего внимания. Не мой кактус, не моя квалификация, и уж точно не я. Она направилась к двери, опрокинув при этом свой стул, но прежде чем Гермиона ушла, она вспомнила, что сказала ей Дафна в марте, когда сердито ела пирог с ревенем. Она была права. Абсолютно права. Гермиона не оглядывалась, голова кружилась до тошноты от рёва в голове и извергающегося вулкана эмоций в груди. Единственное, что она смогла сказать — всего лишь одно слово, которое прорезало тишину и напряжение. — Достаточно.Знать недостаточно; мы должны применять. Желания недостаточно; мы должны делать.
Иоганн Вольфганг фон Гёте