_________________
И вот пришёл день экзамена. Раньше она не думала или не хотела думать о том, что одним из учеников, за которыми она должна проследить, был Том Реддл. Однако этого избежать никак не получится. Болтающие студенты уже ждут внутри. Она направлялась в класс, ни на секунду не останавливаясь. Если бы она это сделала, ситуация только ухудшилась. Во всяком случае, нервничать по такой причине — настоящая ерунда. Она бойко проходит между столами, и мантия вздымается вслед за ней, следом поднимает палочку, одним движением распахивая тяжёлые шторы. Свет пролился в комнату, как вода. Она поднимается на подиум не спотыкаясь. — Добрый день. Профессор Дамблдор задержался из-за одного важного дела, и по этой причине сегодня я буду заменять его. Но вы ошибётесь, считая, что я более снисходительна, чем он. Я надеюсь, вы покажете себя с лучшей стороны. Если вы не будете придерживаться правил, я отстраню вас от экзамена и заберу очки у факультета. Есть какие-то вопросы? Её глаза блуждали по комнате, избегая некоторого конкретного места в среднем ряду. Конечно, его взгляд, как стрелы, был направлен на неё, но она не доставит ему удовольствия посмотреть в его сторону. Остальные студенты неловко ёрзают на своих местах, настороженно переглядываясь. Гермиона была очень довольна. Флимонт и Септимус часто говорили ей, что она могла быть вполне властной, если хотела. — Хорошо. Тогда начинаем. Без запинки она раздает инструкцию и дважды стучит палочкой по доске, и темы экзамена материализуются мелким контуром. Она снова ударяет палочкой — и на каждой парте появляется свиток чистого пергамента. Она могла услышать несколько удивлённых бормотаний. Обычно профессор Дамблдор позволяет им пользоваться своими пергаментами, так как может легко распознать зачарованные, но Гермиона менее терпелива к подобного рода уловкам. — У вас есть полтора часа. Если я увижу на вашей парте что-то помимо пергамента, чернил и пера, повторюсь, я немедленно заберу вашу работу и сниму очки с факультета. Вы можете начинать. Она заметила сопровождающих её недовольные взгляды, а слизеринцы вообще открыто хмурились. Ну, не все. Том Реддл лениво крутил пером, наблюдая за ней. Судя по его игривой улыбке, поставленные ею условия его не беспокоят. Гермиона отворачивается. Она начала ходить между рядами. Каждый студент, чей стол она обходила, выпрямлял спину в ожидании. Она должна признать: не так уж и неприятно чувствовать, что тебя немного боятся. Вскоре единственным звуком в кабинете было царапание пишущего пера об пергамент. Хотя погода снаружи ужасно холодная, льющееся из окон солнце согревало ей спину, а тяжёлая одежда давила на нее. Теперь Гермиона сожалеет, что открыла шторы. Она не хотела использовать охлаждающие заклинание при учениках. Она идёт в конец аудитории и снимает мантию, вешая её на вешалку, прикрученную к стене. Во время патрулирования Гермиона ни о чем не думает, пока не ощущает на спине что-то тяжелее, чем солнечные лучи. Она поправляет рукав своего черного платья. С утра, разглядывая себя в зеркале, она не нашла в нем ничего плохого, но сейчас оно выглядит слишком откровенно. Гермиона всегда разумно оценивала свой внешний вид именно потому, что знала: её образ ничем не выделяется. Свою простоту она часто использовала в обстановке, где не нужно привлекать много внимания. И в этом чёрном платье в пол тоже нет ничего особенного. И все же, он не перестает смотреть. Складывалось впечатление, что его голова склонена к бумаге, но она чувствовала его косой взгляд, и когда она поворачивалась, он в наглую оглядывал её очертания. Она никогда не получала такого внимания, такого внимания от мальчика-подростка. Все это было неуместно, безымянно и расплывчато — в конец концов, он просто был юношей. Возможно, это просто его подростковая фантазия. Почему тогда она должна испытывать такой стыд, ей непонятно. И все же, она не может остаться к этому равнодушной. Она не может не пройти возле его парты, поскольку он сидит в самом конце ряда. Каждый раз, когда проходит мимо него, он незаметно поднимает глаза, следуя её фигуре. Это очень маленькое, но заметное движение. И на четвертый раз её обхода Гермиона решила, что с неё достаточно. Она поднимает два пальца — и небольшой залп магии взмахнул его челюстью, заставляя смотреть вперёд. На некоторое время он замирает, вероятно, недоверчиво. Когда она проходит возле него ещё раз, она с удовольствием обнаруживает, что он не поднял головы. Тем не менее если он ожидал наказания, то это очень разочаровывает. Подойдя к двери, она окинула взглядом класс. Губы Тома Реддла изгибаться в заметной улыбке, расписывая свой пергамент. Он дотронулся к тому месту, где пришел удар её магии — теперь слегка красному — с чем-то напоминающим нежность. Гермиона сжала челюсть. Он не может наслаждаться этим. Он просто сделал такое лицо, вот и все. Но она не покажет, насколько это её раздражает. Она ступает в конец класса и, опираясь об стену, скрестила руки на груди. Скоро напряжение покидает её плечи. «Нелепо», — думает она, хоть и не знает кого имеет в виду: себя или его. Время идет очень медленно. Перья продолжают черкать. Её разум где-то летает… … и тогда она кое-что замечает. Что-то, чего не было раньше. Какие-то навязчивые щупальца, которые будто связывают твое сознание. Легилименция. Откуда она взялась? Это слишком смешной вопрос. Естественно, это он. Она была отвлечена его настырным взглядом, а тем временем он проникал в мозги своих однокурсников. Маленький обманчивый ублюдок. Гермиона знает, что не может это доказать, у неё нет надёжных свидетелей, здесь нет Альбуса Дамблдора, но она не собирается просто так это оставлять. Она прочищает горло. — Мистер Реддл, прошу вас заняться своими делами и прекратить попытки залезть в умы своих коллег, иначе вы будете сопровождены в кабинет директора Диппета. Все застыли на месте. Студенты явно шокированы. Они повернулись к Тому Реддлу, который тихо опустил перо. Сначала Гермиона считает, что они шокированы из-за того, что в их головы кто-то хотел проникнуть, но потом она понимает, что все больше удивлены замечанию в сторону Реддла от авторитетного деятеля. На секунду она задумывается, не выходит ли это за пределы нормы, не подвергает ли она свою работу большому риску. Но теперь отступать она не может. Она слишком убеждена в своей правоте, к тому же Дамблдор оставил её следить за этим классом. — Я не знал, что сделал что-то неподобающее, мадам Грейнджер. — заговорил он, поднимаясь со стула. — Но если вы хотите разъяснить этот вопрос, мы может направиться к директору Диппету. Да, он хорош, но она и сама неплоха. — На самом деле, я расскажу об этом профессору Дамблдору и оставлю это дело ему. Если он посчитает ваш промах не слишком грубым, он засчитает этот экзамен, или же вы пройдете его ещё раз. И он будет решать, возвращать ли вам семьдесят очков Слизерину, которые я только что сняла. Я могла бы ещё по этому поводу добавить: сомневаюсь, что вы подаёте хороший пример как главный староста. Упоминания Дамблдора немного испортило его беспечное настроение, но последней фразой она попала в яблочко. Его прекрасные черты лица стали резкими. — Спасибо. Я прислушаюсь к его мнению. Гермиона кивает. — Можете садиться и продолжать. Тем не менее этот разговор был пустой тратой времени, и он это чудесно понимает. Он больше не написал ни слова. Он просто ждёт конца экзамена. Гермиона не может сказать, что о чем-то жалеет. Теперь студенты смотрят на нее с видом благоговейного недоверия. Ещё бы, обвинить золотого мальчика Хогвартса в мошенничестве! Но она не может поверить, что он жульничал. Ни у кого в этой комнате мозги не работают настолько быстро, как у него. Тот факт, что он практиковал легилименцию, которая давным-давно была вычеркнута из школьной программы говорит, что он владеет магией на высшем уровне, чем его друзья. Они не нужны ему. Он нужен им. Она думала об этом до самого конца экзамена. Она собирает пергаменты учеников, тщательно их складывая, все время наблюдая за ним краем глаза. Он закинул сумку с книгами на плечо и, шаркая, плелся к двери вместе со своими одноклассниками. Но что-то подсказывает ей, что он не уйдет. Ещё нет. Действительно, даже когда все вышли с класса, он остался в дверном проёме, ожидая сигнала. Она уступает. — Мистер Реддл. На слово. Сунув руки в карманы, он возвращается в центр комнаты. И черт, даже не прикладывая усилий, он выглядит высокомерно и достойно, даже когда его опозорили перед всем классом. — Зачем вы это сделали? — спрашивает она без предисловия. — Мы оба понимаем, что у вас нет нужды обманывать, особенно одноклассников. На его губах расцветает странная улыбка. — Вы слишком строги с ними, мадам Грейнджер. Они ведь не настолько глупы, чтобы списывать на каждом повороте. Гермиона сужает глаза. — Как забавно. Чего вы желали достичь? Не думаю, что вы хотели узнать ответы на экзамен. Том склонил голову на бок. — Вы и вправду хотите знать? Она знала, что должна была ответить. Она должна была отказаться, забыть об этом. Но она ненавидела неведение. — Да. — неразумно отвечает она. Он подходит на шаг ближе. — Вы, конечно, правы. Я не хотел словить их глупые ответы. Несколько мгновений проходят в тишине, пока они смотрят друг на друга. Гермиона нетерпеливо топает ногой. — Ну, и? — Я просто искал в их головах любую… интересную информацию, личную или какую-то другую. — небрежно продолжает он, как будто обсуждая очень скучную игру в квиддич. — Именно тогда, когда одна часть разума сосредоточена на каком-то предмете, другие становятся изобилием для исследования. Экзамен оказался хорошим поводом. Я не сделал ничего плохого, уверяю вас. Гермиона почувствовала, как мурашки побежали по её шее. Он не должен был говорить ей об этом. Но все-таки шестерёнки в её голове начали неистово вращаться. — Это… это Ванболт и Курц, не так ли? И их теория о психике и чтении мыслей? Его глаза засветились. — Вы слышали об этом. Гермиона нахмурились. — А вот вы не должны знать. Работы Ванболта и Курца были дисквалифицированы из-за цитирования ими маггловских произведений. Том невинно моргнул. — О, я даже не понятия не имел об этом. Как неудобно. Но, как мы видим, не все их работы бесполезны, правда? Гермиона пристально посмотрела на него. — Я думала, ты веришь в превосходство волшебников. Я помню, ты мне сам указывал на варварство магглов. Его совсем не волновали её аргументы. — Магглы намного хуже нас, но было бы полным идиотизмом игнорировать знания, которые они нам предоставляют, не так ли? — Я бы так не сказала, но теперь такое мнение, наверное, уже считается нормой. Он приветливо кивает. — Да, тут и не поспоришь. Мы живём в сомнительные времена. Вот почему, согласитесь, полезно немного узнать о людях, с которыми вы сидите рядом. — он окидывает взглядом комнату. — Если ты считаешь, что это оправдывает твои действия, ты глубоко заблуждаешься… — Нет, конечно нет. Я просто пытаюсь объясниться. Я должен был осторожнее. Я искренне извиняюсь за свой поступок. Гермиона знала, что всего лишь наглая ложь. Он имел в виду совсем другое и ни чуточку не раскаивается. — Думаю, ты сожалеешь только о том, что я смогла тебя поймать. — холодно отвечает она. Его глаза подозрительно интенсивно мерцали. Его красивые черты лица так и норовят показать себя и стать отвратительными. Но он в очередной раз замыкает все эмоции на замок. — Мне жаль, что вы такого мнения обо мне, но, полагаю, я это заслужил. Позвольте мне заверить вас, что я больше не совершу ошибку, недооценив вас, мадам Грейнджер. Гермиона подавляет лёгкую дрожь. Почему-то это звучит как обещание, которое он обязательно сдержит. — Пожалуйста, примите мои извинения. — добавляет он более сокрушенно. — Это профессор Дамболдор должен принять ваши извинения. — напоминает она ему, скрестив руки. — Безусловно. И я надеюсь, вы больше не будете думать обо мне так плохо в будущем. И я надеюсь, вы не передадите профессору нашу недавнюю беседу. — Тогда, возможно, тебе не следовало мне рассказывать. — возражает она. Том криво улыбается. — Полагаю, я ничего не мог с собой поделать. Довольно редко встретить таких, как вы. — Как я? Его глаза бесстыдно блуждают по ее фигуре. — Единомышленники. Гермиона хмурится. — Поверьте, мистер Реддл, мы с вами очень разные люди. Том подносит руку к красной отметине, которую она ему случайно оставила. — Я постараюсь запомнить эту разницу. Его слова звучат достаточно невинно, но его тон говорит о совсем других мыслях. Гермиона глотает сухость в горле. Пора разойтись. Она взмахивает палочкой, и дверь за ним распахивается. — Мистер Реддл, вы можете покинуть класс.________________
Вероятно, она должна была ожидать такой негативной реакции от студентов, ведь Том был их некоронованным королем, но ничто не могло подготовить её к тому, что она услышала на следующей вечер. Она сортировала некоторые полки, доставая томы и фолианты, корешки которых нужно залатать и укрепить, как она случайно подслушивает особенно неприятный разговор. Несколько слизеринцев собралось возле стола Тома Реддла и расспрашивало, поставил ли он ту библиотекаршу на место. — Ей нельзя позволять думать, что с тобой можно так разговаривать. Или с кем-то из нас, если на то пошло. — замечает Малфой. — Слышишь-слышишь. — соглашается Мальсибер. — К тому же, я не думаю что она хотя бы отчасти понимает искусство легилименции, не говоря уже об том, чтоб её распознать. Она может много читать, но этого недостаточно, чтобы понимать саму суть магии. У рождённых, как она, должны быть четкие пределы во владении волшебством. Гермиона медленно вдыхает. Конечно, все они прекрасно осознают, что она стоит в нескольких футах от них. Им нужно только немного приподнять голову, и она сразу попадет в поле зрения. Они хотят, чтобы она это слышала. Они хотят, чтобы она разозлилась и накричала на них, создав себе проблемы. Но больше всего они хотели, чтобы она чувствовала себя униженной. Нет. Она не станет идти на их провокации. Она не предаст их Обливиэйту, дабы они забыли прежде сказанное, даже если может сделать это с закрытыми глазами. Она не будет делать глупости в ярости. Нет. Она не будет им отвечать. Она не доставит им такого удовольствия. И прежде чем отойти, её разум превращается в холодную сталь. Неожиданно вмешивается студент пятого курса, явно желающий произвести впечатление. — А чего вы ждали от жалкой маленькой грязнокровки? Я уверен, её наняли из-за жалости. Хогвартс действительно сгниет, если мы позволим кому-то вроде нее загрязнять школьные залы. Гермиона чуть не уронила фолиант. Нет, она больше не вздрагивает от оскорблений. Что действительно беспокоит, так это то, что мелкий идиот не совсем не прав. Как бы сильно Альбус Дамблдор не ценил ее интеллект, она живёт здесь по его милости. Она услышала мелодичный смех Реддла. Наверное, он очень рад шквалу ругательств в её сторону. Он должен чувствовать себя вполне оправданным среди своих оптимистичных сверстников. Плечи Гермионы опустились. Раньше он защищал её, и вот что осталось от его ложной поддержки. Да и она никогда не верила ему. Она сердито выдыхает и продолжает собирать с полок поврежденные фолианты. И только после того, как она сглотнула и почувствовала соленый привкус крови на языке — Гермиона поняла, насколько сильно стиснула зубы._________________
У неё не появилось возможности нормально поговорить с профессором Дамблдором в ближайшие дни, ведь он был очень занят подготовкой дела Аргоса Лавгуда. Из нескольких слов, которыми они успели обменяться за обедом, она пришла к выводу, что хотя ему и удалось отложить вынесение приговора, будет второе слушание, на котором будут предъявлять более серьезные обвинения. Гермиона знает, что сейчас не время вспоминать о Томе Реддле. Она просто сообщает Дамблдору, что он пытался жульничать, используя легилименцию. Альбус принимает эту новость довольно спокойно, как если бы ожидал от него такого. Возможно, Дамблдор знает Реддла лучше, чем она. Это могло бы объяснить, почему он не так сильно его жалует , как остальные профессора. Она обещает себе, что обсудит сложившуюся ситуацию с Альбусом, когда дело Аргоса будет закрыто — если оно будет закрыто. Тем временем она изо всех сил старается утешить Медею, несмотря на то, что их письма всегда должны быть точно сформулированы: минимум информации — кратко и по делу. Гермиона хотела бы, чтобы они могли встретиться лично, хотя бы на полчаса, но они знают: всё, что Медея сделает сейчас, плохо отразится на её брате. Она была так увлечена этим делом, что Хэллоуин почти стал сюрпризом. Она не понимает, как у кого-то может быть настроение праздновать, но заставляет себя присутствовать на празднике. Большой Зал на Хэллоуин всегда выглядел великолепно: почти сразу замечались экстравагантные огненные ленты и парящие тыквенные головы; блестящие черные котлы, полные сладких сладостей, факультетские призраки, скачущие по столам и безудержно хохочущие; Пивз, поющий похабные песни о единорогах, спаривающихся с пикси… Все это вызывало у нее улыбку. Теперь она по привычке улыбается и пережёвывает тыквенный пирог, будто пепел во рту. Начать разговор — утомительная задача, но она завязывает беседу с профессором Бири на тему корня асфоделя и об очень крепком вине, которое из него можно извлечь — он с радостью щебечет об этом весь вечер. В середине пиршества за столом Слизерина возникает некоторая суматоха — Кровавый Барон напугал ученика, когда пролетел сквозь него, — но Гермиона отказывается туда смотреть. Она счастлива игнорировать этот стол столько, сколько сможет. Уже ближе к концу торжества она решает уйти пораньше, как вдруг маленькая записка приземляется рядом с ее тарелкой. Она осторожно разворачивает её. Мадам Эрвин, школьная медсестра, вызывает ее в Больничное крыло. Гермиона удивленно моргает. Извинившись перед профессором Бири, она выходит через дверь, которая спряталась сразу за высоким столом, недоумевая, зачем она понадобилась._________________
— Я не смогла его успокоить. Он спрашивал о вас с тех пор, как попал сюда. Лихорадка довела его до истерики, но скоро все должно пройти. — объясняет мадам Эрвин, вводя Гермиону в палату. — Но что именно с ним случилось? — О, бедный мальчик, чуть не подавился опухшим языком. Он был горячим, как жжёный уголь, а аномальные размеры языка не давали возможность нормализовать дыхание. Мне это показалось аллергической реакцией, хотя я еще не определила аллерген. Возможно, это могло быть какое-то дыхательное заклинание, но я не обнаружила следов магии. Очевидно, это случилось, когда Кровавый Барон прошел сквозь него, так что я догадываюсь, что этот ужасный дух исполнял свои обычные трюки. Мне придется поговорить с директором Диппетом об этом призраке. Он не может подвергать студентов опасности. Ему повезло, что друзья вовремя привели его сюда. Гермиона нахмурилась. Она не может представить себе, что Кровавый Барон, каким бы окровавленным он ни был, был любителем душить студентов до смерти. — В самом деле, повезло… но я не понимаю, зачем он меня звал. — Я пыталась спросить его, почему он так срочно требует вашего присутствия, но все, что он мог мне сказать — и это было довольно бессвязно, заметьте, — так это то, что ему не удалось вернуть некоторые книги в библиотеку. Я не могу усыпить его в таком состоянии и я не хотела б вмешиваться в состав зелья, которое я ему ввёла, поэтому я подумала, что вы могли бы немного успокоить его, сказав не беспокоиться об этих книгах. Вот, позвольте отвести вас к нему в палату. Вы не будете возражать, если я оставлю вас с ним? Мне нужно присматривать еще за четырьмя детьми. Во время Хэллоуина много кто переедает. Мадам Эрвин проводит ее к занавешенной кровати, и довольная тем, что наконец-то освободилась от этого парня, бросается к другим своим пациентам. Гермиона раздвигает шторы. Болезненный мальчик, приподнявшийся на подушках, выглядит слегка багровым. Он глотает воздух, а не вдыхает его. — Мадам Джи-Грейнджер! — восклицает он с огромным облегчением, широко распахнув полные слёз глаза. — О, я думал, вы не придёте! Ей требуется мгновение, чтобы узнать его. Тот пятикурсник, который в библиотеке назвал ее грязнокровкой. — Я Д-Дариус Эйвери. — он резко вдыхает. — Не знаю, знаете ли вы м-меня. — Я знаю вас, мистер Эйвери. — отвечает она, глядя на него с жалостью и отвращением. — Мадам Эрвин сказала, что вы хотели поговорить со мной о некоторых книгах. Он жалко качает головой. — Это не то. Я хотел извиниться. Я не должен был называть вас этим словом. Мне очень жаль. Он сглатывает и дрожит под одеялом. Гермиона отворачивается, чувствуя себя неловко. — Давайте посчитаем это досадным инцидентом и оставим его без внимания, мистер Эйвери. Вам следует отдохнуть… — Н-но, пожалуйста, вы скажете ему, что я извинился? Вы скажете ему, что я действительно извинился? П-потому что я знаю, он мне на слово не поверит. Ему. Гермиона смотрит на трясущегося Эйвери. — Скажи, кому? — Вы сами знаете кому. Да, она знает. Она поняла это в тот момент, когда увидела испуганное лицо Эйвери. — Я сделаю это, — обещает она, поскольку ничто другое не успокоит мальчика. Гермиона задергивает за собой занавеску. Ее ноги дрожат, а сердце бьется как дикий барабан. «Блять», — думает она впервые с тех пор, как вернулась в Хогвартс.