Жестокая правда

      На какое-то время мисс О'Коннелл даже забыла, что находится не одна, не дома, а в своем кабинете, куда в любой момент может войти кто-нибудь из персонала или посетителей, а она выглядит совсем не так, как подобается врачу, который должен оказать соответствующие услуги. По правде говоря, женщине сейчас было плевать на ее внешний вид, будто у других людей не бывает спадов в жизни, и они всегда умело держат эмоции в себе. С возрастом Патси пришлось научиться контролировать себя, пришлось многое держать в себе ради блага других, не показывать на лицо свои слабости, но теперь ей было слишком далеко до каких-то установленных норм. Ей необходимо побыть только самой, иначе будет только хуже.       Женщина не знала, сколько времени прошло с тех пор, как закончился их разговор с главврачом, но взглянув на наручные часы, поняла, что рабочий день подходит к завершению. Это не могло не радовать. Осталось только потерпеть несколько часов и можно будет выдохнуть.       Только собравшись прибраться в кабинете, она услышала стук в дверь и крикнула: «Войдите», лишь смахнув с лица слезы. Конечно, она вряд ли готова была к встрече с очередным хозяином больного питомца и была бы очень благодарна судьбе, если бы за порогом оказался кто-то из сотрудников по какому-нибудь тупому вопросу.       — Привет... — услышала она очень тихий, но уже знакомый мужской голос.       На мгновение Патси прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, когда встретилась лицом к лицу с тем человеком, который едва не лишил жизни свою собственную жену — в двух шагах от ветеринара стоял Питер Дойл в слегка помятой рубашке-поло темного цвета и легких бежевых брюках. Его привычный повседневный стиль. Он сразу же обратил внимание на уставшее лицо женщины: на красные, заплаканные глаза, на беспорядок на ее рабочем месте и сразу сообразил, что в жизни Патси что-то случилось. Но не с порога же об этом спрашивать? Хотя безумно хотелось расспросить ее обо всем, что произошло за тот период, пока он находился в клинике, пока они не виделись. Но захочет ли женщина вообще с ним говорить после того, что он натворил?       — Я могу войти? — вежливо спросил он, пряча взгляд, желая только одного, чтобы ему не ответили отрицанием. Он чувствовал себя ужасно неловко, будто его только что облили грязью.       — Да, — сухо и жестко ответила Патси, продолжая уборку и возвращение вещей на свои места. Мысленно она приказала себе взять себя в руки, чтобы успокоиться при разговоре с человеком, но это далось труднее, чем можно было представить. Внутри Патси была слишком опустошена, чтобы в одно мгновение восполнить недостаток сил.       — Разреши, я помогу? — совершенно искренне предложил Питер свою помощь, сократив до Патси расстояние и присев рядом с ней на корточки. Она наградила его враждебно-холодным взглядом серых глаз и твердо отчеканила фразу:       — Сама справлюсь.       Однако даже сейчас, в такой непростой ситуации, Питер нашел что-то привлекательное в ее взгляде. Когда Тереза смотрела на него примерно так же, ему хотелось превратиться в какой-нибудь интерьер мебели, чтобы от него поскорее отстали, но только не сейчас. Сумасшедший. Ходил по краю, находился на лезвии ножа, но все равно продолжал на что-то надеяться.       Мистер Дойл настаивать не стал. Понимал, что не в том положении находится сейчас, чтобы добиваться своего.       Он поднялся и подошел вплотную к двери, чтобы не нарушать личное пространство хозяйки кабинета, и стал внимательно следить за ее действиями, как она собрала документы в одну небрежную кучу и положила их на стол, а затем подняла с пола и лампу с мышью.       Наконец, она решила все-таки обратить на гостя внимание, хотя узнавать что-либо об этом человеке Патси хотелось меньше всего на свете. И так голова пухла от огромного количества информации.       — Зачем пришел? — она была все так же холодна и даже осторожна с ним, не отходя больше чем на два шага от своего стола. Там женщине было комфортнее.       — Извиниться, — тихо ответил Питер, пока оставаясь в тени в плане диалога. — Я не знаю, что на меня нашло в...       — Адресом не ошибся? — вдруг прервала его мисс О'Коннелл, расположившись в центре рабочего стола. — Извиняться ты должен не передо мной, а перед своей женой.       — Ей не нужно это. Спасибо, что хоть дала мне принять душ. Я больше не живу с ней. К счастью, — добавил Питер, не особо сожалея, что так случилось. Это не есть плохо для него. В конце концов они уже давно не жили, как муж с женой и не чувствовали себя сплоченной семьей.       А ему еще повезло, что Патси забрала свое заявление из полиции за жестокое обращение с Терезой и та не написала обращение уже от своего лица. А то Питер находился бы сейчас совсем в ином месте.       После выписки он сразу же поехал домой, обнаружил там недовольную Терезу и сумки у выхода, смыл с себя весь приевшийся запах лекарств и сразу же поехал к Патси в клинику, оставив свои вещи в машине. Ему гораздо важнее было вернуть рухнувшее доверие ветеринара после его ужасного поступка. А с Терезой... С женой у него все кончено.       — Меня не интересуют подробности твоей нынешней жизни, Питер, — отчеканила фразу мисс О'Коннелл, продолжая разбираться на столе, сражаясь со своим внутренним дискомфортом. Да, ей было очень паршиво, так плохо, что хотелось выть, но вместе с тем присутствие мужчины придавало ей сил, хоть она и старалась держать между ним и собой дистанцию. Да, они не виделись приличное количество времени, но это вовсе не значит, что Патси окончательно выбросила Питера Дойла из души, из сердца, сознания. Она была рада, что с ним все в порядке, что его выписали. Наверное, выписали, раз он здесь, что с его здоровьем все хорошо. Наверное, хорошо. Но нет, сейчас интересоваться этим ей точно не стоит. Каждый из них должен жить своей жизнью. Вот именно так правильно. — Если у тебя все, то не смею задерживать. У меня еще достаточно работы, — сейчас Патси выглядела слишком неприступной и настроенной достаточно враждебно. Она уже почти успокоилась, хотя привести себя в более-менее приличный вид не помешало бы.       Разумеется, Питер понимал причину такого ее поведения, но все-таки надеялся, что еще не все потеряно, что он для нее — не пустое место. Ведь он помнил те мгновения, когда она дарила ему свои нежные и теплые взгляды, когда говорила так, что хотелось уснуть под ее волшебный голос, словно слушая отрывок из давно любимой колыбельной, когда она находилась с ним в кафе и сжимала в своих хрупких руках его ладонь, прикасаясь к его грубой коже кончиками теплых пальцев... Неужели это все можно забыть? Так легко стереть из памяти, будто ничего и не было? И пусть Патси считает Питера полным эгоистом, он не способен избавляться от того хорошего, что сделали для него.       Набравшись смелости, сделав глубокий вдох, мужчина приблизился к столу и присел строго напротив Патси. Все, о чем он мог думать сейчас, это о ее плачевном состоянии. Не о том, что у самого бок временами еще ныл, не о том, что его, как паршивую собаку, выставили из дома, не о той же самой Норе, которую уже давно следует забрать, не о том, что он натворил в клинике — свои проблемы он решит позже, когда убедится, что в жизни Патси О'Коннелл все более-менее устаканилось. Это для него гораздо важнее.       На свой риск получить теперь еще и от нее увесистую пощечину, мистер Дойл осторожно накрыл своей рукой ее ладонь, покоящуюся на столе, и всмотрелся в ее глубокие, но такие печальные, но уже родные глаза. Ее взгляд пронизывал насквозь, однако в нем уже не отражалось той изначальной неприязни, злости, обиды или страха за свою жизнь. А черты ее лица были мягкими и плавными, что Питеру безумно захотелось хоть на секунду прикоснуться кончиками пальцев к щеке Патси, чтобы окончательно убедиться в том, что эта невероятная женщина уже что-то успела сотворить с ним, изменить кое-какие взгляды на жизнь.       Он наклонился ближе, а она не высвободила руку, и Питер понял, что сама судьба подарила ему шанс сказать свое слово. Он бегло прошелся по ее лебединой шее, спустился глазами к белоснежной, расстегнутой на верхние пуговицы блузе, заметив гладкую, белую кожу, к которой родилось желание тотчас же прикоснуться, но он сразу же взял себя в руки, иначе все пойдет к чертям, если он будет думать не том, о чем надо. Нельзя поддаваться искушению, а ошибок Питер и так натворил предостаточно.       — Прошу, Патси, не прогоняй меня, — прошептал он так тихо, словно боялся, что безжизненные папки услышат его, а сами стены разнесут на каждом углу все его секреты.       «А то некуда идти?» — мерзко шепнул внутренний голос женщины, но она тут же забыла об этом вопросе.       А Питер продолжил:       — Знаю, что я виноват, знаю, что натворил дел и нет мне оправдания. Но я... Я не хотел никому из вас причинять боль. Правда, не хотел. Просто Тереза... Она не ведала, что говорила, она поливала тебя грязью, а я не мог оставить это просто так, не хотел, чтобы ей все сошло с рук. Понимаешь?       Патси молчала, стараясь впитать в себя не только слова и интонации, но и каждый услышанный звук. Мужчина говорил абсолютно искренне, и она чувствовала, что в его словах не кроется подвох. Но стоит ли Питеру верить на самом деле?       — Я не знаю, как все это случилось... Я даже до сих пор не осознаю, что все это совершил, — сокрушенно признался Питер. — Поверь, я никогда даже мысль не допущу, чтобы сотворить с тобой, — он намного громче произнес это местоимение, — то же самое. Никогда, Патси, никогда я не подниму на тебя руку, — в его темно-синих, притягивающих взгляд, глазах заплескалось какое-то умиротворение и огромное желание получить от нее хотя бы одобрительный кивок в знак их примирения. — Ты можешь быть уверена в этом и ничего не бояться. Пожалуйста, Патси, поверь мне. Поверь в меня. Дай мне еще один шанс, только... — он осекся, чувствуя, как пересохло в горле от внезапного волнения смолотить что-то не то. Сейчас нельзя совершать ошибок. — Только не покидай меня. Не вычеркивай из своей жизни. Ведь ты мне уже не раз помогла. А теперь я очень хочу помочь тебе справиться с твоими неудачами и трудностями.       Мисс О'Коннелл смотрела в его светлое лицо, словно желая увидеть в нем что-то такое, что доселе оставалось тайным, она пыталась увидеть сквозь немного грубоватые черты лица его настоящие намерения. И Патси хотела найти среди них что-то правильное, естественное, притягивающее, но вместо этого поймала себя на мысли, что думает вовсе не о намерениях мужчины, а о нем самом, как о сильном, но в то же время нуждающемся в защите человеке, о том, что в нем есть что-то цепляющее, отличающее его от многих других людей сильного пола. Эти очерченные скулы, придававшие ему некую суровость, четкие линии губ, густые брови, темные с приличной сединой волосы и бездонный омут глубоких синих глаз, вокруг которых собрались морщинки. Он красив, он привлекателен, несмотря на то, что ему тоже уже не двадцать, но почему-то отводить взгляд ей хотелось меньше всего на свете, словно она поддалась его чарам. А пара его привычных жестов окончательно спутала все ее мысли.       Да, пожалуй, он действительно ей поможет. Еще больше навести хаоса в сознании. Таков он Питер Дойл — убийца диких рогатых.       Прошло не меньше минуты, прежде чем звенящую тишину нарушило ясное и твердое решение ветеринара:       — Я не нуждаюсь в твоей помощи, Питер. Я сама в состоянии справиться со своими проблемами.       Гордая и смелая, она высвободила руку и вновь начала наводить порядок на столе, хоть там и без того стало вполне прилично. Но разве что только влажной тряпочкой осталось пыль протереть.       — Именно поэтому твои глаза на мокром месте и такой кавардак не только в душе, но и в кабинете? — поймал ее Питер, лукаво улыбнувшись, облизнув языком губы — очередной его уникальный жест. — Может быть, поделишься со мной? Я обещаю сохранить в тайне все, что услышу. Это не выйдет за стены твоего кабинета.       — А почему я? — тихо спросила женщина. — Почему объектом для изливания души ты выбрал именно меня? Разве в городе мало достойных женщин, не способных по-настоящему помочь тебе? Дать тебе то, что ты на самом деле хочешь? В чем нуждаешься.       — А чего я хочу, по-твоему?       Патси взяла паузу на раздумье. Чтобы правильно ответить на этот вопрос, нужно очень хорошо знать мистера Дойла, но почти после каждой встречи с ним рождался только один вопрос: кто же он на самом деле?       — Не я должна отпускать твои грехи, Питер, не я должна сопровождать тебя по жизни и не рядом со мной ты сейчас должен быть, но... — она вдруг остановилась и опустила голову. Через секунду он услышал ее тихий, жалобный всхлип. Его сердце рухнуло куда-то вниз, родилось непреодолимое желание согреть эту женщину в своих объятьях, отдать ей все свое тепло, доказать ей, что она не пустое место для него. Но неужели именно он сейчас вызвал в ней такие эмоции?       А он сам... Что же он сам на этот раз чувствовал, находясь рядом с этой прекрасной и чуткой женщиной? Сейчас эти ощущения сильно разнились с теми, что он испытывал тогда, в клинике, желая вернуть ей доброту и понимание через множество страстных поцелуев. Сейчас Питер не хотел поддаваться воле банальных, естественных потребностей, не хотел ставить себя выше нее, не думал осуждать, а желал защитить ее от несправедливого мира, желал показать ей свои искренние намерения, чтобы в итоге просто молча, получая истинное наслаждение, любоваться ею, с улыбкой вспоминая все неудачи.       В душе Патси была благодарна судьбе, что дала возможность им с Питером увидеться. Однако вслух не сказала этого, посчитав неуместным свое признание. Она ведь первой тогда сказала: «Прощай!» И сейчас ведь вряд ли что изменилось. Она по-прежнему желала больше не пересекаться с Питером Дойлом, но только почему-то сейчас, в его обществе ей на самом деле становилось легче. Будто он успешно впитывал в себя весь негатив, летающий в воздухе. Так может быть, не стоит принимать столь кардинальных решений? Если от Питера отказалась жена, должен же быть кто-то рядом, чтобы поддерживать его в трудную минуту.       Похоже, трудности сейчас испытывали они оба и действительно нуждались в помощи со стороны каждого.       Но снова Патси. Почему после случившегося он пришел к ней, а не к детям? Неужели именно в присутствии мисс О'Коннелл он чувствовал себя более защищенным, чем с родными сыновьями? Или у него совсем иные намерения относительно ветеринара?       — Но что? — вкрадчиво спросил он, желая докопаться до дна души женщины, чтобы наконец-то взять в руки заветную жемчужину.       — Ничего, — коротко ответила мисс О'Коннелл, убрав с лица слезы. Пора уже прекратить показывать слабости при чужих людях. Но только можно ли было называть Питера по-настоящему чужим? — Пожалуйста, уходи! — вдруг неожиданно для себя попросила она достаточно резко, правда не особо надеясь быть услышанной. Патси успела уяснить для себя, что мистер Дойл упертый человек и до последнего будет настаивать на своем. Хорошее качество, но не всегда приносящее пользу. — Уходи и начни жизнь с чистого листа. Без моего участия.       — Ты считаешь это возможным? Самым лучшим и правильным решением? — с досадой произнес Питер, не отводя пристального взгляда от ветеринара.       Патси молчала, но такая ее позиция не отражала ее полного согласия. Но именно сейчас она точно знала, что необходимо все это прекратить.       — Да, — наконец-то через силу выдавила она из себя, чувствуя, как воздухе повисло напряжение. — И ты сам это прекрасно понимаешь.       Да, разумеется, Питер осознавал всю сложность ситуации, но уйти и поставить точку в их отношениях стало бы самым тяжким преступлением в его жизни. Хотя их дружбу и отношениями вроде сложно назвать. А была ли та самая дружба? Пожалуй, в большей степени Патси до сих пор считала Питера чужим, но не в том привычном нам всем значении. Чужой, но при этом тот близкий, который хотел ей помочь. Совесть мерзко нашептывала все-таки дать мужчине последний шанс, а затуманенный болью разум твердил покончить общение. А обращаться в данную минуту к голосу сердца станет самым провальным решением.       Патси многое останавливало, чтобы дальше продолжить общение с Питером на прежнем уровне. Она многое узнала о нем, хоть и не ставила себе цели, и, наверное, не была готова сейчас и дальше изучать его душу.       Слишком много противоречий вызывал этот мужчина у нее в сознании. И даже она, получившая немалый опыт в жизни в общении с мужчинами, не знала, как правильно ей следует поступить.       Он медленно, через силу поднялся и посмотрел отрешенным, даже больным взглядом на женщину, будто бы только она могла спасти его от безумия, которое поселилось внутри него, будто бы только Патси на самом деле могла отпустить все его грехи. Его лицо побледнело, а ровная спина напряглась так, что кости скелета были готовы вот-вот переломиться.       Спустя несколько секунд Питер заставил себя через силу отвести взгляд и нервно взъерошил волосы. Вновь неприятное и мучительное напряжение повисло между ними.       От омерзительного предчувствия беды желудок мужчины скрутился в узел. Он не готов был к такому скорейшему концу, не готов был оставить Патси один на один со своей душащей болью, не мог позволить ей вновь намочить документы чистыми слезами. Она достойна только лучшего.       Титаническими усилиями ему приходилось сохранять внешнее спокойствие, но Питер все-таки заставил себя подойти к двери и поднять руку, чтобы через секунду прикоснуться теплой ладонью к прохладной ручке двери. Но вдруг ощутив невероятную тяжесть на сердце и непреодолимое желание выговориться женщине, очиститься, словно перед причащением, Питер бесстрашно кинулся к ее столу, наплевав на последствия, и упал на колени перед ее ногами, когда она тут же успела развернуться к нему и округлить глаза от изумления. Такого отчаянного поступка она точно не ожидала от того человека, который еще недавно стальной хваткой сжимал шею собственной жены, потеряв над собой контроль. Но сейчас он полностью отдавал отчет каждому своему действию, каждой мысли, каждому слову. Сейчас любая его ошибка может стоить слишком дорого, и жизни не хватит, чтобы ее исправить.       Его сильные руки на мгновение задержались на ее коленях, а Патси, потрясенная его поступком, в миг потеряла способность даже пошевелиться. Питер склонил голову и что-то невнятное прошептал одними губами, закрыв глаза, чтобы еще сильнее передать свои ощущения.       Грудь Патси тяжело поднималась и опускалась, отчего-то она почувствовала себя загнанным в угол зверем, которому уже невозможно помочь, щемящая боль чуть ли не раздирала грудную клетку. Внутри что-то оборвалось и виной тому вновь стал Питер Дойл, поступки которого породили в сознании мисс О'Коннелл череду новых вопросов. Она уже и забыла, что когда-то хотела узнать причину убийства оленя. Известный в своем круге археолог и талантливый писатель предстал перед ней вновь с новой стороны, и Патси окончательно потерялась, ведомая новыми, загадочными ощущениями.       На горячей щеке появилась чистая слеза.       Очень осторожно, аккуратно, чуть дыша, Патси прикоснулась к его голове, пропустив тонкие пальцы через его волосы, медленно вдыхая ненавязчивый аромат... Чего-то нового, неизведанного... Мужчина, умолявший его спасти, поселил в ней чувство страха. Она боялась пошевелиться, боялась сделать новый надрез на его и так израненном сердце, но больше всего она испугалась собственных ощущений, ведь несмотря на все сделанное и сказанное, ей хотелось, чтобы Питер остался, ей хотелось поделиться собственной болью с ним, чтобы это нестерпимое одиночество больше не посмело открыть свою пасть и оставить грубые раны в ее ранимой душе.       — Питер... — с надрывом, проглотив слезы, пытаясь собраться с мыслями, шепотом сказала Патси. — Не надо, пожалуйста... Встань.       Она убрала руки и приложила их к груди, безуспешно пытаясь справиться с волнением. Она не смотрела на мужчину, зачем травиться сильнее? Мисс О'Коннелл уже все выяснила для себя: сегодня эту борьбу с собой она проиграла.       Ее низкий голос с легкой хрипотцой окончательно свел Питера с ума. Но сердце не обманешь — оно испуганно сжалось в преддверии чего-то неожиданного, но в то же время опьяняющего. Хотелось забыться в этой бездонной чаше наслаждения прикасаться к Патси, но удушающий страх быть вновь отвернутым ею по рукам и ногам сковал мужчину, лишая его возможности адекватно мыслить.       Через какой-то шум в ушах в его мозг все-таки поступил сигнал принять вертикальное положение. Питер отрешенно посмотрел на женщину и промолвил:       — Прости за то, что тебе пришлось увидеть, в том, где пришлось участвовать. Возможно, мне сразу стоило начать с объяснений, как и положено в подобных случаях, но... Я вижу, что тебе сейчас совсем не до них.       Она понимающе кивнула и выдохнула прочь все скопившееся напряжение. Патси собрала остатки воли, изо всех сил стараясь выглядеть сильнее, чем являлась на самом деле.       — Возможно, тебе никогда не будет дела до них, но... — тихо продолжил Питер, ощущая, как жар прошелся по телу, доставляя неприятные ощущения.       — Кто ты? — не выдержала женщина его ненужных вступительных фраз. — Кто ты есть на самом деле? — ее вопрос звучал четко, на который она хотела получить честный ответ.       Питер мог бы, но не видел смысла искать сейчас причины для отказа. Кем он является на самом деле, пожалуй, знать никому необязательно, ведь мир от этого чище не станет. Патси можно было бы открыть этот занавес, но потерять ее доверие, завоеванное такими титаническими усилиями, Питер не готов.       Она медленно встала с места и подошла к мужчине на расстояние шага, не опасаясь за свою судьбу. Питер не лгал — он не станет рубить сук, на котором сидит. Ей он не причинит боль.       — Почему в желании защитить меня в тебе вспыхнула жестокость? — мягко спросила Патси, подняв на мистера Дойла осознанный взгляд. Она слишком рисковала, только озвучив свои мысли, но ее риск оправдан. Ведь чем лучше она научится понимать мужчину, тем, возможно, ей станет легче направлять их общение в нужное русло.       Он смотрел на нее сверху, на такую ранимую, уставшую, измученную мирскими проблемами, но в то же время сильную и успешную женщину, и готов был почти полностью обнажить свою душу перед ней, не боясь, что она неверно истолкует его действия.       — Я не знаю, Патси, — понизил голос Питер. — Что-то внутри вело меня поступить так и не иначе. Знаешь... Мне с самого детства хотелось получить хоть капельку внимания сначала со стороны родителей, потом найти поддержку среди друзей, товарищей во дворе, одноклассников, но ни в одном обществе меня не приняли за своего. Везде я чувствовал себя отвергнутым, ненужным. Иногда я давал пользоваться собой, надеясь, что когда-нибудь это окупится и меня станут уважать, но этого не случилось.        В голосе мужчины отчетливо слышалось отчаяние. Он пытался утихомирить свое учащенное сердцебиение, но разве в обществе этой женщины можно сделать это столь скоро?       Стоило мужчине лишь только начать свой монолог, как Патси вновь получила укол в самое сердце. Родилось желание узнать эту тайну юности Питера. Возможно, именно в детстве произошло нечто страшное, что оставило огромный и темный отпечаток на его дальнейшей жизни.       — Что случилось с тобой в детстве? — мягко и понимающе попросила Патси. — Обещаю, я постараюсь понять тебя и не стану осуждать.       Он знал это и мог довериться ей в этом вопросе.