Жестокая правда

      Врач пригласила его присесть на диван, а сама расположилась рядом, на расстоянии вытянутой руки — самая оптимальная дистанция, которую нельзя нарушить.       Однако мужчина не спешил пролить свет на случившееся много лет назад. Отчего-то он медлил, пытаясь уловить в глазах женщины сочувствие, понимание, сострадание. И самое главное, что все это имелось и даже в достатке. Значит, он сделал верный выбор, решив все-таки раскрыться именно Патси.       — Они часто пили, — начал он свой рассказ тихим голосом, который то и дело сходил на шепот. Но мисс О'Коннелл и такой пришелся по душе. — Очень часто. Пили, дрались, скандалили. Не помню того дня, который бы обошелся без выяснения отношений и битья всего, что имелось в доме, — Питер внезапно остановился и сделал глубокий вдох. Вспоминать прошлое для него слишком больно, но он должен был это сделать. Когда, если не сейчас, если этого так желают? — Он часто кричал на меня, ставил в угол, а потом снимал с пояса ремень и бил... Пока на крик не соберутся соседи и не вызовут полицию, — его голос стал еще тише, а в сознании вновь родилось непреодолимое желание послать такую его никчемную жизнь к чертовой матери. Но только лишь присутствие Патси сдерживало его безумные желания.       Она не сразу поняла, кого под местоимением множественного числа Питер имел ввиду: родителей, доверенных лиц или еще кого-то из близких, но не решилась спросить его об этом, чтобы выслушать его историю до конца и затем сделать выводы.       — Он срывался на мне, хотя и не я был причиной их конфликтов. Я не вдавался в подробности их жизни, ведь был мал и многое не понимал, но мать не устраивала отца во многих вещах. Она ложилась под каждого, кто обещал ей дикую любовь до гроба в пабе, где она работала, а посетителей там... Каждый день хоть отбавляй. Она была дрянной подстилкой, изношенной до последней капли наивной дурой, игрушкой для скота и похотливой сукой, которая могла дать каждой паршивой свинье, каждому шакалу все, что он пожелает, — с трудом сдерживая гнев, Питер сжал пальцы в кулаки с такой силой, что костяшки стали чуть ли не белыми, а глаза потемнели от ярости. Воспоминания о родительском доме даже спустя время приносили с собой взрыв несветлых эмоций. — И это стало одной из причин его бешенства. Он и сам недалеко ушел. Он перетрахал каждую шлюху на нашей гребаной улице и переспал со всем, что двигалось, а потом, нажравшийся в хлам, как последняя скотина, приползал в дом и драл ее, как сучку, пока не услышит ее гребаную мольбу закончить это дерьмо! Подонок ебучий! — его голос сорвался на визг, но затем неожиданно оборвался, отчего наступившая тишина показалась страшной и даже зловещей, которую осмелилась нарушить Патси, мягко коснувшись плеча мужчины, встревоженная его грубыми отзывами о золотом периоде жизни, как принято говорить у психологов.       — Питер... — едва слышно произнесла она его имя, чувствуя, насколько мужчине тяжело произносить каждое слово, вспоминать это жуткое время, когда был невольным свидетелем всех омерзительных сцен.       — Извини, — небрежно бросил он, словно не нуждаясь в ее сочувствии. Его тело стала бить крупная дрожь, а дыхание сбилось, но он по-прежнему старался выглядеть максимально уверенно и спокойно. — Знаешь, как в то время я завидовал бездомным отпрыскам, которым никогда не суждено увидеть весь этот удушливый смрад? — он пристально посмотрел на сидящую рядом женщину, отметив про себя, что не прочь хотя бы на время занять у нее немного спокойствия. — Я ненавидел их, и поэтому все чаще не ночевал дома, прогуливал школу, до ночи болтался в сомнительных компаниях. Тогда я и начал пить, курить, красть всякую мелочь чтобы продать и разжиться деньгами, а потом завалиться к матери в паб и надраться там до потери сознания. Мне ничего не оставалось, как только существовать в собственной блевотине и каждый день начинать с мыслью, что он точно будет лучше предыдущего. Хотя бы вышедшее наружу станет чище.       Питер резко поднялся и почти вплотную подошел к большому окну, наполовину прикрытому жалюзи, и шумно выдохнул, а потом спрятал покрасневшее лицо в ладонях. Он чувствовал себя как никогда паршиво, но точно не нуждался в жалости. К сожалению, ему нечем было гордиться в детстве, но вот Питер вырос, достигнув своих высот, но, кажется, так и не нашел свое настоящее счастье. А то, что имелось на данный момент казалось таким хрупким, что вот-вот упорхнет из его рук, а он даже не сможет ничего сделать, чтобы предотвратить это.       Патси искренне сочувствовала Питеру, перенесшему в детстве такую тяжелую психологическую травму, оставившую до сих пор приличный осадок на его душе. Он не виноват, что агрессия родителей находила свое отражение в ребенке. Он не виноват в том, что его мать с отцом всегда прибегали к насилию, очевидно для того, чтобы именно так показать ребенку его место, чтобы через жестокость добиться усвоения определенных норм поведения. Маленький Питер, можно сказать, вырос на улице, среди особого общества, которое диктовало свои правила и, если хочешь выжить, придется их принять. Мальчику не оставили выбора, его мозг изначально был направлен против тех выбранных родителями методов воспитания, которые ему пришлось испытать на себе.       Смотря усталыми глазами в спину Питера, Патси от всего сердца желала помочь ему, она испытывала острую необходимость тихо подойти к нему и крепко взять за руку, чтобы отдать все свои последние силы ему, лишь бы только боль отступила. И уже навсегда. Но она понимала, что такой поступок может оказаться не кстати в их и так непростых отношениях.       — Я никогда не думал о высоком, я не стремился занять самое высшее звено где-либо, заведомо зная, что рано или поздно все равно упадешь и кубарем покатишься прямиком в отстойник с нечистотами, — продолжил Питер после продолжительной паузы, оставаясь все в таком же положении. — Я не имел никакой мечты с детства и рад тому, чего добился. Я тот, кто есть, Патси. А артефакты от природы молчаливые создания. Они не способны чувствовать, а следовательно, и причинить боль.       Женщина на секунду задумалась над его словами. А что если именно в земле, находя отсылки к прошлому, он находит утешение; именно занимаясь с документами, подбирая научное обоснование найденным вещам, Питер чувствует себя в безопасности? Он — глава всего процесса, на нем лежит ответственность за многие важные процессы. Мистер Дойл нашел свое место в жизни, но сейчас ему трудно из-за неудач, из-за проблем, которые появились на его пути. Всем сердцем Патси желала ему помочь, но уже не раз ее помощь обернулась для нее катастрофой и новыми проблемами. Так, может, стоит извлечь урок?       — Я знаю, о чем ты думаешь, — его голос стал немного громче, хотя по-прежнему Патси пришлось прислушиваться к его словам. — Ты еще больше узнала меня и, скорее всего, решишь вновь оттолкнуть. Ты имеешь на это право. Но... — он вновь осекся и медленно развернулся к женщине лицом. Кажется, таким разбитым и вымученным Питер еще никогда не выглядел. Но назад дороги не было. Если обнажать свою душу, то до самого конца. Почти до самого конца. Ведь в жизни Питера Дойла есть события, о которых Патси знать не следует. Никогда он не признается ей в том, что случилось в определенный период его нелегкой жизни. Это должно умереть вместе с ним, иначе он потеряет Патси и уже навсегда. — Тереза права. Я изменял ей. У меня были женщины и часто моложе ее, но ни с одной из них я не чувствовал себя точно так же, как с тобой, Патси. Не чувствовал себя нужным кому-то в этом мире.       Мисс О'Коннелл не стоило надевать специальных очков, чтобы увидеть боль в глазах того человека, который будто привык к страданиям с самого детства. Питер выглядел сейчас как никогда слабым перед сильными ударами судьбы, хоть и временами хотел казаться для женщины терпеливым и понимающим. Нет, пожалуй, в глубине души он таким и остался и Патси было, за что уважать Питера Дойла и ни в коем случае не отталкивать его. Ему плохо. Ему плохо точно так же, как и ей, несмотря на проблемы разной степени. Она не может его оттолкнуть сейчас, не может указать ему на выход, ведь Питер нуждается в ней, в том, чтобы его услышали.       Его сердце безошибочно выбрало того человека, кому можно было доверять. Мистер Дойл не сомневался в этом, ведь Патси так сильно отличалась абсолютно от всех женщин, которые встречались в его жизни. От всех, с кем по собственной воле имел тесную связь. Он помнил, что частенько вел себя жестко с девушками: некоторым это нравилось, а другим он просто затыкал рот, чтобы не сопротивлялись.       Но по отношению к Патси и мысли не возникло проявить жестокость, видимо, потому что к ней родилось уважение, он гордился ею. Другая бы на ее месте давно плюнула на эту неблагодарную и изнуряющую работу и нашла бы что полегче для себя, а, возможно, посвятила время самой себе, своим удовольствиям, но эта песня не про Патси О'Коннелл. Она готова жертвовать своим здоровьем во благо пациентов: и животных, и людей. Этой женщине хочется ответить тем же добром, ведь в отличие от тех девиц в красивой обертке, которую стоит лишь открыть, а внутри оказывается пусто, Патси не способна действовать исключительно в корыстных целях. Она каждый день будто открывалась для него с новых сторон, он еще больше осознавал, какая она особенная во всем и ему очень хотелось понять ее внутренний мир. Питер знал кое-какие факты из ее биографии, но этого было ничтожно мало, чтобы еще больше чувствовать эту женщину и находиться с ней на одной волне.       Мистер Дойл четко осознавал, что никогда не сможет позволить себе сорваться, как это произошло в клинике. Второго раза Патси не выдержит. Он будет держать в себе все эмоции и чувства до самого конца, до тех пор, пока мисс О'Коннелл сможет ему полностью довериться. А для этого надо приложить максимум усилий. Сложная и едва ли выполнимая задача для Питера Дойла с учетом его характера, но он поставил себе цель, ведь, если ее достигнет, то получит все, о чем может мечтать истинный грешник — он попадет в рай, он окунется с головой в мир ласк и безграничной нежности от Патси.       — Я не хотел, чтобы ты узнала об этом, — его негромкая речь уже приблизилась к концу, а понимающий взгляд мисс О'Коннелл, которая, к слову, уже находилась в шаге от мужчины, дал понять Питеру, что она не держит зла. — Это не тот факт жизни, которым можно гордиться, о котором стоит трепать на каждом шагу, — он шумно выдохнул, и поток теплого воздуха легко коснулся лица Патси.       С сочувствием она смотрела на него, пытаясь справиться с учащенным сердцебиением, вызванным трепетным рассказом мистера Дойла. Без слов ему хотелось дать понять, что поведав ей некоторые тайны своей жизни, он поступил правильно, ведь лучше признаться ей, чем кому-либо, потому что Патси умеет хранить тайны и не разносить сплетни по клинике.       Без взлетов и падений невозможно представить жизнь ни одного живого существа, а тем более, такого разумного, как человек. С высоты своего возраста, жизненного опыта Патси о многом могла судить, многое могла решить в свою пользу, но дела душевные не решаются за несколько часов, свобода не обретется, если вокруг царит хаос. Она не сожалела, что выслушала Питера, ведь, возможно, она стала для него последней надеждой на что-то светлое в череде его нахлынувших проблем.       Патси медленно подняла руку и осторожно коснулась кончиками пальцев гладкой щеки мужчины в знак понимания, доверия, искренних намерений в его адрес. Его лицо побледнело от неожиданности такого поведения человека, который еще совсем недавно четко дал ему понять, что Питеру не на что рассчитывать. Тем не менее, организм тут же взял свое: нежные и теплые касания Патси кружили голову: ее тонкие пальцы, близкое дыхание, удивительные глаза оттенка темного тумана, поднимающегося ввысь среди небоскребов в хмурое небо... Питер шумно вдохнул, не в силах отвести взгляда от истинного совершенства. Страсть пульсировала в крови и растекалась горячим желанием по венам, мышцам. Из последних сил он сдерживался, чтобы не перейти к иным действиям, а не довольствоваться только природной красотой той женщины, которая уже что-то сотворила с ним, лишив способности адекватно вести себя. Он чувствовал, что небезразличен Патси, и это придавало ему сил, заставляло держаться и вести себя в рамках разумного.       — Спасибо, Питер, — едва слышно прошептала Патси и в следующую секунду убрала руку, чем вызывала новый всплеск разочарования в душе мистера Дойла.       — За что? — невинно улыбнувшись, спросил он.       — Это неважно, — она опустила голову, чувствуя заметное облегчение по сравнению с недавними ощущениями, и вернулась на диван.       — Это значит... — поспешно добавил Питер, решив, что сегодня добился большего, чем ожидал.       — Это ничего не значит! — твердо отрезала Патси, отрезвив затуманенный греховными желаниями разум Питера. Она все равно не позволит сократить между ними расстояние до непозволительного значения, она не позволит себе достать из закромов памяти волнительные ощущения блаженства.       Он осознанно сделал к ней шаг вперед и мягко сказал:       — Я знаю, что полностью не являюсь для тебя объектом доверия, но не могу позволить себе выйти за дверь только для того, чтобы ты вновь поддалась воле неутешительных обстоятельств и почувствовала себя никому ненужной. Я знаю, что в твоей жизни случилось что-то... Плохое. Прошу, позволь мне помочь тебе.       — Ты не сможешь, — с печалью в голосе отозвалась женщина. — Никто не сможет.       — Так не бывает. Ведь если твои проблемы связаны с дочерью, то... Ведь у меня тоже есть дети и они тоже приемные, если ты забыла. Я уже мог столкнуться с аналогичной проблемой, которая возникла в твоей семье, и дал бы совет, как поступить. Но или рассказал, как разрешил сам свой назревший конфликт.       Патси продолжала молчать, считая правильным не выносить ссоры из дому и искать советов у чужих людей. Но Питер прав. Он тоже является приемным отцом для своих сыновей, и Патси полагала, что без столкновений двух разных мнений невозможно построить никакое воспитание.       — Моя дочь слишком упряма и решительна, чтобы признать, что неправа, — тихо начала Патси. — А твои дети более лояльны в отношении родной крови. А Роуз... Она не может простить мне мое молчание, мое решение не встречаться с биологической матерью, — она отчаянно выдохнула, стараясь больше не допускать и мысли о слабости. Женщина ведь сильнее всех неудач.       — Неправильно отталкивать свою мать после того, что ты сделала для нее, — решительно сказал Питер. — Она ведь уже достаточно взрослый человек и должна понимать, как нелегко, полагаю, тебе было все это время, пока ты воспитывала ее, заботилась, помогала в любое время суток, да и просто дарила любовь. К тому же как можно не уважать тебя за то, что ты вообще решилась удочерить ее. Ведь не каждая женщина пойдет на такое.       Патси слабо улыбнулась и кивнула. Что сказать, Питер рассуждал здраво, тем самым вновь обнажив рваную рану в душе женщины. Умел он задевать самые глубокие уголки души.       — Почему ты решилась на такой... Нелегкий шаг? — поступил вполне ожидаемый вопрос. А чтобы лучше понимать эмоции женщины, Питер присел с ней рядом, так близко, что между ними едва помещалась ладонь. Он хотел чувствовать абсолютно каждый вдох Патси, четко слышать любое ее слово, он желал стать для нее сильной опорой в это непростое время. — Извини, если этот вопрос покажется для тебя слишком личным. Я пойму, если ты не захочешь ответить.       Она покачала головой, чувствуя, как сердце гулкими ударами отзывается в груди. Вновь вспомнить тяжелый и очень трагичный период своей жизни Патси точно не была готова, но ради Питера решилась снова заглянуть за занавес своего прошлого. Это не тайна, о которой при любых обстоятельствах следует молчать, это суровая правда жизни, с которой женщина столкнулась, в результате чего получила череду новых осуждений, претензий, переживаний и раздирающей на куски боль.       — Я пережила два выкидыша... — нервно сглотнув ком в пересохшем горле, шепотом произнесла Патси и опустила голову. Заледеневшими руками поправила низ блузы, дабы оттянуть момент истины, а потом на мгновение прикрыла глаза. С трудом пропуская через легкие воздух, женщина ощутила легкое головокружение и какое-то свинцовое бессилие. Оказалось гораздо труднее снова перебрать картинки прошлого и остановиться на самых значимых моментах. — Не знаю почему, но мой организм раз за разом отвергал зарожденную жизнь внутри него, — едва слышно продолжила Патси, тихо всхлипнув. А Питер, смотря на очевидные терзания мисс О'Коннелл, с трудом боролся с желанием заключить эту женщину в объятия, чтобы как можно скорее избавить ее от окаменевшего состояния. — Я прошла обследование не у одного врача, сдала миллион анализов и в итоге получила заключение: естественный отбор. Это когда слабые умирают, открывая дорогу сильнейшим. Я тоже тогда чувствовала себя наислабейшей из всех, кого можно назвать такими, — она вновь остановилась и сделала глубокий вдох. Неуправляемое чувство тревоги, волны раздирающей боли, пульсирующие красными сигналами, заполнили собой грудь. Они давили на ее сознание так, что все труднее удавалось справляться с собой, сдерживая влагу в глазах. Без слез невозможно вспоминать этот долгий путь страданий. — Я больше не хотела никакой близости с мужем, ведь понимала, что в третий раз, если смогу забеременеть, не переживу возможную потерю. — Все-таки убрав с лица так некстати появившуюся слезу, Патси вздохнула, пытаясь вобрать в легкие как можно больше кислорода, чтобы дать пищу мозгу и достойно закончить свой монолог.       Питеру показалось, что лицо женщины побледнело, и он быстро огляделся по сторонам в поисках какого-нибудь графина с водой, способной хоть чуть-чуть ободрить Патси. Но в поле его зрения ничего подходящего не нашлось. Тогда незаметно для женщины он придвинулся на несколько миллиметров ближе к ней, чтобы она точно сумела оказаться в кольце его сильных рук, как только наступит тот самый подходящий момент.       — Мне было уже далеко за тридцать, когда я узнала, что снова жду ребенка. Кажется, никого счастливее мужа не было в тот день на всем свете, ведь я могла осуществить не только его мечту, но и мечту его родителей: воспитать сына и внука, — на лице мисс О'Коннелл появилась слабая улыбка. Но радоваться тогда было еще рано, и женщина прекрасно осознавала это, когда муж устроил громкие посиделки в доме, ведь такое значимое событие стоило отметить. Впереди Патси ждала череда сложных и волнительных месяцев, когда ей необходимо было думать не только о себе и своих пациентах на работе, но и маленьком существе, жившем внутри нее. Конечно, она была счастлива не меньше мужа, но страх снова потерять того, кого уже любишь и так сильно ждешь встречи, был выше нее. — Я боялась делать абсолютно все, лишь бы не навредить плоду: боялась съесть что-то не то, боялась одеться не по погоде, чтобы не подхватить инфекцию и не заразить ребенка, боялась спать, думая, что неудачно повернусь и перекрою ему кислород... Первые несколько недель были самыми мучительными, самыми волнительными, но и самыми счастливыми, потому что во мне жила надежда, что в этот раз все получится. Что я смогу.       Сейчас Патси чувствовала себя натянутой струной, которая при желании может лопнуть в любой момент. Воздух маленькими порциями заходил в легкие, подрагивали холодные пальцы, несмотря на то, что в кабинете была вполне комфортная температура для человеческого организма. Женщина была напряжена. И без того накопившаяся усталость тоже наложила свой отпечаток на нынешнее состояние. Ей было очень паршиво и Питер кожей чувствовал, что еще какое-то время и он обязан будет сделать то, что должен, пускай и получит в ответ ее гневный взгляд и череду красноречивых фраз.       — В один из своих рабочих дней я вынуждена была задержаться допоздна, — продолжила женщина уставшим голосом. — Ко мне на прием пришла хозяйка с больной чихуахуа, у которой недавно обнаружили рак молочной железы. Опухоль была злокачественная третьей степени с метастазами... К тому же у собаки были еще проблемы с сердцем и почками, и она могла просто не пережить операцию, но и дальше терпеть такие боли... Только мучить животное. Я обозначила все риски, рассказала о возможных последствиях, но хозяйка так сильно переживала за своего питомца, что просто не знала, как ей поступить: сначала дала согласие на хирургическое вмешательство, потом отказалась, потом вновь дала... В итоге бедная малышка сама не выдержала такого напряжения и умерла на наших глазах. — Патси вновь остановилась и сделала глубокий вдох ртом, чтобы хоть как-то вернуть в норму сбившееся дыхание. Слишком тяжело давались воспоминания, будто бы ее против воли заставляли озвучивать все произошедшее. Но женщина сама решилась обнажить душу. Ведь если Питер поведал ей тайны своего прошлого, не боясь осуждений, доверяя ей, значит, и она может сделать аналогичное, не опасаясь последствий.       Мистер Дойл изо всех сил боролся с желанием хотя бы прикоснуться к ладони Патси. Если не обнять женщину, то хотя бы согреть ее руку в своей широкой ладони, чтобы дать ей понять, что она не одна, что он целиком и полностью ее поддерживает.       — Я отправила мужу смс, что задержусь на работе, чтобы он не ждал меня. Он звонил мне, но я не ответила. Я была полностью сосредоточена на поддержке хозяйки собаки. Это ведь такая утрата... Потерять члена семьи... Это невыносимая боль... Это будто тебя разом лишают кислорода, это будто почва уходит из-под ног, это будто весь мир превращается в пепел... — от щемящей боли, что вновь родилась в душе Патси, что вновь пульсировала в груди, на лице женщины появились слезы. Крупные, они скатились по ее горящим щекам и упали на темные брюки. Горечь снова подступила к горлу от захлестнувшей ее обиды и беспомощности. Разочарование изнутри даже сейчас съедало женщину.       Питер с сочувствием смотрел на Патси, чувствуя, как и ему передается вся ее боль, как эти ядовитые ощущения без спроса переселяются в него и распространяются по нервным окончаниям. Патси отзывалась о чужой собаке, как о родном ребенке и это в очередной раз заставило Питера уяснить для себя, что животные для нее приравниваются к детям. Она их любит так же сильно, как и свою родную дочь, и именно из-за такого серьезного подхода к своему делу Патси порой бывает так трудно.       — Тогда я вернулась домой около двух или трех ночи. Муж был пьян... Бутылки по всей спальне. Он почему-то решил, что я все это время находилась в совершенно ином месте, но только не на работе, что я даже не думаю уделить ему хоть каплю внимания. Он ударил меня... — Патси замолкла, не в силах дальше продолжить рассказ. Давясь собственной беспомощностью, чувствуя, как неведомые ей черви, поселившиеся внутри, отравляют существование носителя. Эти заразные твари только еще сильнее дают понять, кто главный. За тяжелым дыханием Патси пыталась скрыть свои слезы, но получалось очень худо.       Питер сидел в ожидании чего-то страшного и непоправимого. Он боялся и вдохнуть лишний раз, чтобы не пропустить что-то очень значимое из уст мисс О'Коннелл.       — Потом оскорбил, а затем вновь ударил... — едва слышно прошептала женщина, давая волю горячим слезам. — Я не помню, что было дальше... Помню только боль... Адскую боль... Будто внутри что-то разорвалось, уничтожилось, погибло. И кровь... Много крови... Я чувствовала, как он медленно умирает внутри меня, а я ничего не могу сделать, чтобы спасти его... — Патси резко спрятала лицо в ладонях и громко всхлипнула. Слезы неконтролируемо выходили наружу, очищая женщину от скопившейся тревоги и разочарований. Внутри тут же что-то вдребезги разбилось о грудную клетку. То, что с легкостью выбило почву из-под ног, на которую она с таким трудом встала. — Он был уже живым организмом... С ручками и ножками... Он был живым... — она расплакалась еще сильнее, забыв о том, что обнажила душу не перед кем-то близким, а перед самим Питером Дойлом, у которого сам черт не разберет, что творится в голове. Внутри него почему-то родилось непреодолимое желание расправиться с навсегда ушедшим мужем Патси, отомстить ему за непоправимую боль, за навеки оставленный шрам в душе этой прекрасной женщины, которая даже спустя время, кажется, не смогла смириться с такой непоправимой утратой.       Питер не видел ее лица, и это дало ей иллюзию маленького уединения. Частое дыхание вырвалось из груди, а слезы все продолжали уносить с собой всю черноту, скопившуюся в душе. Каждая прожитая секунда казалась для нее аналогом настоящей пытки, душащая боль до рези впивалась в каждый измученный нерв, не давая возможности расслабиться.       Не в силах больше терпеть весь этот кошмар, разом навалившийся на Патси, Питер уже готов был заключить ее в крепкие объятия, чтобы, уткнувшись в его грудь, она почувствовала заслуженное облегчение, но его рай наступил гораздо раньше. Не выдержав сильного напряжения, сделав глубокий вдох, не в силах подобрать нужных слов, Патси сама придвинулась к нему и тесно прижалась к теплой мужской груди, уткнувшись заплаканным лицом куда-то в район шеи. Она разрыдалась еще сильнее, не в силах терпеть накопившуюся боль, сковавшую ее по рукам и ногам, нацепившую на ее хрупкую шею широкий железный ошейник и приковав тяжелой цепью к непробиваемой стене. Хотелось вырезать из груди измученное сердце, ведь на мгновение Патси подумалось, что весь мир для нее уже рухнул с того самого момента, когда Роуз не стала признавать ее в качестве матери, и лишь только в согревающих объятиях Питера Дойла она чувствовала себя в безопасности, она не ощущала непоправимого одиночества, она чувствовала себя нужной.       Он очень мягко и осторожно обнял ее, еще крепче прижимая к себе, как нечто самое сокровенное, хрупкое, бесценное. Он слышал, как громко и отчетливо бьется ее сердце, отдаваясь и стуча в его висках каким-то странным и непонятным чувством, чувством, которое навеки хотелось сохранить в своей душе, запомнить его, ведь оно казалось таким уникальным, неповторимым, божественным. Кажется, что никогда ранее с другими девушками и женщинами Питер не испытывал ничего подобного и ему нравилось это новое чувство, чувство того, что он сильнее, что он сможет дать отпор всем невзгодам Патси.       — Тише, тише... — шепотом произнес мужчина, бережно поглаживая Патси по спине, коснувшись губами ее мягких волос. — Я с тобой. Мы справимся. Вместе, — от осознания сказанного Питеру и самому стало гораздо легче, ведь теперь он мог рассчитывать на взаимное безоговорочное доверие друг друга. Он, отвергнутый собственной женой, с вагоном тайн и приличным багажом жизненного опыта, теперь тоже чувствовал себя свободнее и раскованнее. Он знал, что теперь ни за что не позволит кому-либо даже подумать о Патси что-то дурное. Всех задушит, не оставив и шанса!       Она, будто почувствовав его легкую тревогу, спустя несколько счастливых мгновений, которые Питер получил Бог знает за какие заслуги, попыталась отстраниться от мужчины, во всяком случае, так ему показалось, но он намеренно продолжал крепко прижимать Патси к своей груди, давая ей полностью очиститься от всего, что она так долго копила.       Воспользовавшись его услугами по поддержке, она подняла глаза и сквозь пелену слез увидела лицо Питера. Он слегка ослабил свои позиции, позволив мисс О'Коннелл некую свободу действий, хотя его руки по-прежнему оставались сцепленными за ее спиной.       Сделав глубокий вдох, врач всеми резервными силами постаралась взять себя в руки и едва теплыми пальцами убрала с лица слезы. Она была не в силах подобрать слов, оправданий своему поступку, но что сделано, то сделано. Тем более Питер не возражал.       — Я так боюсь потерять Роуз... Потерять ее навсегда... — на ее побелевшем лице отразился испуг, и только сейчас Питер понял, что переживания о потере неродившегося малыша, разрыв с дочерью наложились друг на друга, и поэтому мисс О'Коннелл показала ему свою слабость.       Мысленно поставив себе плюс в том, что появился в самый нужный момент, он внимательно посмотрел в заплаканные глаза Патси, пытаясь унять учащенное сердцебиение и дикое желание прикоснуться к этим желанным губам, чтобы выпить до дна все ее сомнения, все ее терзания, чтобы одним страстным и долгим поцелуем доказать ей, как он нуждается в ней, как рыба — в воде, как растение — в земле. Но дав себе отчет в том, что обратной дороги может и не быть, Питер взял ее руку в свою и утопил в своей ладони, чувствуя легкую дрожь тонких пальцев. Такая нежная, уже теплая, мягкая, словно бархат, кожа... Кажется, что никогда прежде он не прикасался ни к чему подобному. Он подался вперед, не в силах больше терпеть, но Патси вовремя одумалась и, воспользовавшись минутной свободой и замешательством Питера, отстранилась от него и поднялась с дивана, оставив мужчину с самыми гадкими мыслишками.       — Прости, я... Я не должна была... — нервно произнесла женщина, заливаясь краской от стыда, что позволила себе выглядеть такой слабой в присутствии Питера. — Так вести себя... Все вываливать на тебя...       — Разве я против? — вдруг услышала она возле уха тихий и низкий мужской голос. — Ты не сделала ничего противозаконного. Я здесь, чтобы помочь тебе и хочу, чтобы ты всегда рассчитывала на меня.       Развернувшись к нему лицом, она тихонько прошептала: «Спасибо» и искренне улыбнулась краем губ. Следовало бы привести себя в порядок, но уйти сейчас — верх неприличия.       — Может быть, мне стоит поговорить с твоей дочерью? — вдруг предложил Питер. — Все-таки я обладаю даром убеждать людей.       — О, нет, что ты? — тут же возразила женщина, вытирая слезы кончиками пальцев. Все, достаточно на сегодня сырости. — Не стоит, Питер. Я сама.       — Кажется, у тебя не очень-то хорошо выходит вести душевные беседы... — он медленно приблизился к ней и кончиком пальца убрал с щеки последнюю влажную капельку.       — Считаешь меня плохой матерью? — усмехнулась женщина. — Возможно, — не дожидаясь его ответа выдала Патси, не раздумывая. А с учетом последних событий вполне можно считать ее неспособной наладить комфортную атмосферу в семье.       — Глупая! — возразил Питер и отошел к столу. — Решила сдаться задолго до финиша? Я тебе не позволю. Но... У меня есть идея. Пригласи дочь поучаствовать в моем проекте. Я думаю, ей будет интересно самолично открыть новые артефакты. Это отвлекает, расслабляет, дает возможность побеседовать на разной степени важности темы.       — У нее скоро экзамены. Она будет готовиться к ним. Ей не до раскопок, — тихим и уставшим голосом ответила Патси.       — Это ты так думаешь. Вдруг ей приглянется мое предложение? Поверь, свежий воздух, красивая природа, возможность получить новые знания и обучиться чему-то интересному — это гораздо полезнее, чем каждый день сидеть в четырех стенах и штурмовать энциклопедии. Нудно же. И неэффективно.       — Я верю, что ты работаешь в очень комфортных и привлекательных условиях, — Патси тревожно вздохнула и вернулась за свой рабочий стол. Усталость, растерянность, чувство полного бессилия и какой-то своей несостоятельности окончательно завладели ее разумом и душой, что женщина оказалась абсолютно бессильной против всех нахлынувших проблем. Она выглядела такой уставшей, такой разбитой, что Питер просто не мог и дальше смотреть на то, как она продолжит насиловать свой организм. Работа подождет, а вот о своем здоровье позаботиться гораздо важнее. И кто если не он сейчас побеспокоится об этом?       — Мне думается, что тебе стоит больше времени проводить с дочерью. А сейчас я настаиваю на том, чтобы отвезти тебя домой, — уверенно произнес Питер, пристально смотря в глаза женщине. — И не возражай. В таком состоянии ты вряд ли сможешь оказать существенную помощь своим пациентам.       Наверное, впервые за долгое время Патси вынуждена была согласиться. Сейчас она на самом деле больше напоминала вареную курицу, чем человека, способного адекватно мыслить.       — Ты прав, — тяжело выдохнула Патси. — Сегодня был тяжелый день. Но мне бы не хотелось утруждать тебя...       Питер тут же вытянул ладонь в знак протеста. Для него это рай побыть еще какое-то время вместе с Патси, дать ей понять, что с ним она всегда может рассчитывать только на хорошее.       — Неужели ты думаешь, что мне в тягость искренне помочь тебе?       Ветеринар пожала плечами и скупо улыбнулась. Она почувствовала слабый укол совести, ей показалось, что она от усталости обидела человека, который ничего дурного ей не желал.       — Я уже не знаю, что мне думать... Питер, — уставшим голосом выдала Патси, опустив голову. — Прости. Прости, — ее голос перешел на шепот вместе с тихим всхлипом. Что-то она совсем расклеилась.       Мужчина медленно обошел деревянную поверхность и приблизился к мисс О'Коннелл на минимальное расстояние, а затем сгреб документы в одну сторону и присел на край стола. Осторожно коснулся пальцем ее подбородка и приподнял его, внимательно смотря в ее глубокие глаза.       — Не надо думать, ни о чем не надо. Сегодня точно, — мягко произнес мужчина и взял со спинки кресла ее пиджак. — Только заберем Нору. Я ведь обещал.       Напоминание о собаке слегка привело Патси в чувства. Она даже сейчас не жалела о своем поступке, ведь время показало, что животному в ее обществе и обществе Лотти стало гораздо лучше, чем рядом с такими хозяевами, как мистер Дойл и его жена. Но все же какими бы не были прекрасными условия, Нора все равно помнила родной дом, хозяев, которые все же иногда уделяли ей внимание. Иногда Патси думалось, что собака скучает по Терезе, по общению с ней, но теперь врач смело могла вернуть питомца в его прежнюю семью.       — Норы нет в клинике.       — Как? — мужчина вскинул бровь. — А где она?       — К сожалению, я больше не могла держать Нору в клинике и заботиться о ней здесь. Здоровым животным нет места среди больных, сам понимаешь, — спокойным тоном ответила ветеринар, бегло прибираясь на столе, чтобы оставить его в порядке до следующей рабочей недели. — А с учетом отказа хозяйки от нее я забрала ее к себе. Надеюсь, ты не станешь применять физическое насилие ко мне из-за этого.       Питер резко поднялся, встал на ноги и поспешно отошел в другой конец кабинета от переполняющих его душу эмоций. И как Патси могла только подумать о нем такое? Неужели он так похож на маньяка, способного таким жестоким образом расправиться с человеком, сделавшем столько добра уже теперь его собаке?       — Патси, я... Да разве я... За кого ты... Черт! — он стукнул кулаком по стене и зажмурился. Нет, он и мысли-то не допустил, чтобы винить ее в чем-либо. Тем более по отношению к животным, которые для нее давно являются смыслом всей жизни. После дочери, конечно. — Ты святая! — наконец-то выдал мужчина. — За какие грехи ты появилась в моей жизни, скажи?       — Наверное, за те, которые ты смог искупить. Нора будет очень рада встречи с тобой, — спокойно ответила женщина. — И да, я не святая.       Через несколько минут на ее столе был примерный порядок, и она с благодарностью посмотрела на Питера, который все это время терпеливо ждал, подпирая стену, пока она закончит с уборкой, перебирая в голове план будущих действий. Хотя не хотелось строить в голове массу сложных комбинаций, хотелось следовать воле случая, воле сердца, чтобы получить по истине прекрасные ощущения от совместного времяпровождения.       До выхода из клиники молодые врачи в регистратуре проводили их какими-то завистливыми взглядами, будто бы Патси вообще запрещено выходить из медицинского заведения в обществе мужчины, тем более, такого статного мужчины. Питер буквально вывел ее за руку из этих неприятных, давящих на сознание, стен, чтобы и лишней минуты мисс О'Коннелл не задержалась среди пациентов, чтобы кто-нибудь невзначай не решил остановить ее и завалить новой работой. А если бы и случилось что-то подобное, Питер точно никому бы не позволил помешать ему закончить начатое. Патси не в том состоянии, чтобы работать не во вред ни себе, ни пациентам. Сейчас он был как никогда счастлив, что у него получилось вернуть износившееся доверие Патси к нему. Значит, не так он и безнадежен.