Жестокая правда

      Не прошло и пяти минут, как врач услышала привычное легкое постукивание когтей по паркетной доске. Это Нора пришла навестить ее, а заодно и пригласить туда, где в данную минуту находился ее хозяин. Подав несколько раз голос, собака потрогала лапой ногу Патси, призывая таким образом сдвинуться с места.       — Ты хочешь мне что-то сказать или показать? — мягко улыбнулась Патси, обратив все свое внимание на пушистого друга.       Нора вновь залаяла и направилась к двери. Женщина неспеша последовала за ней.       Собака привела ее в соседнее помещение, именуемое кухней, имеющее вполне современный вид. Цветовая гамма здесь соответствовала всей гамме дома — такие же светло-кофейные теплые тона с преобладанием белых оттенков. В центре располагался длинный, но достаточно широкий стеклянный стол с молочной скатертью, на котором уже находились белые сервировочные тарелки с легкой закуской, столовые приборы по бокам, а за ними и хрустальные бокалы. В дополнение к столу шли шесть мягких стульев с темными сиденьями. Мощные стены закрывали просторные шкафы для хранения посуды и прочей техники, предназначенной для приготовления пищи. В качестве освещения здесь использовались специальные небольшие, встроенные в потолок, светильники.       Патси точно не ожидала такого богатого приема своей скромной персоны. Для настоящего романтического ужина не хватало, пожалуй, только пары свеч. Но ведь ни о какой романтике речи и не шло в ее случае, в их случае с Питером. Им нечего праздновать. Повода нет счастливого. По крайней мере, у Патси точно.       — Ты уже здесь! — торжественно объявил Питер, как только заметил женщину в нескольких шагах от стола. На нем только что появилась бутылка дорогого шампанского и обещанный свежевыжатый апельсиновый сок в графине. — Молодец, Нора! — похвалил он собаку, незаметно угостив ее хрустящей косточкой сухого корма. — А теперь иди на место.       Облизнувшись и наградив хозяина благодарным взглядом, довольная собака отправилась на свой коврик, именуемый лежанкой, в один из углов гостиной.       — Зачем это все? — сухо спросила Патси, сделав несколько шагов вдоль стола.       — Это еще не все. Это только вступление, — удивил ее Питер своим высказыванием, делая последние приготовления к позднему ужину. Он выключил несколько ламп, после чего в кухонном пространстве образовался легкий полумрак, а затем пригласил женщину за стол разделить с ним этот особенный, уникальный вечер.       Питер не был профессионалом в готовке праздничных блюд, сервировке стола и других подобных вещей. Всем этим всегда занималась жена, поэтому все, что он делал сейчас, на первый взгляд, ему самому казалось корявым и нелогичным, но вместе с тем выполненным с душой. Он хотел создать максимально комфортную обстановку для Патси, в которой, находясь в чужом доме, она бы чувствовала себя расслаблено и непринужденно. Сейчас он хотел выложиться на все сто процентов, даже не думая о проколах. Ему непозволительно ошибиться.       — Знаю, ты удивлена, жаждешь объяснений, но... Позволь мне для начала немного поухаживать за тобой? — начал Питер с небольшого вступления, наполняя бокал Патси игристым вином.       Она смотрела на него с плохо скрываемым удивлением, прислушиваясь к неровно бьющемуся сердцу и плавно разливавшемуся внутри теплу, удивленная тем, что после испытанных странных эмоций может ощущать нечто подобное. Питер вновь шокировал ее своими поступками, а она, будто попавшая под его чары, теперь готова выполнить все, что он пожелает.       — Кажется, ты и без моего разрешения делаешь все, что хочешь, — не глядя на мужчину, сказала Патси, будто осуждая его за излишнюю настойчивость. Но это было неправдой. Она начинала медленно привыкать к такому его поведению.       — Только во благо тебе. Я хочу поднять этот тост за тебя, — мягко произнес мужчина, взяв бокал с шампанским. — За самую прекрасную, безупречную женщину на всем свете. Ты достойна только лучшего, того добра, что делаешь сама для всех, в частности, для меня — того, кто не заслуживает твоего искреннего внимания. И в твоей жизни явно не должно быть меня. Но, кажется, кто-то решил иначе, и я не могу не благодарить его за это. Ты для многих пример во всем. Твои близкие, друзья, коллеги должны только восхищаться тобой, твоим золотым умом и искренними поступками, светлыми намерениями, а твоя дочь — гордиться, что была воспитана такой любящей матерью.       Тупая боль уколола Патси в самое сердце только при одном упоминании своей девочки в этой приватной беседе. Женщина опустила бокал на стол и сникла. Даже малейшее желание продолжить разговор и то пропало. Роуз... Ее любимая Роуз... Смогут ли они теперь когда-нибудь снова стать по-настоящему родственными душами? Патси не теряла надежды, а любящее материнское сердце подсказывало, что ее девочка еще одумается и обязательно поймет, кто на самом деле ее по-настоящему любит и ждет. Но когда случится этот счастливый миг?       Мисс О'Коннелл тихонько всхлипнула и спрятала лицо в ладонях. Слишком больно, чтобы даже делать вид, что все в порядке.       — Прости, — вдруг услышала она рядом с собой тихий шепот Питера. Своими высокими речами он опять завел Патси на улицу страданий. — Прости меня, я ляпнул, не подумав... Прости, пожалуйста.       — Все хорошо, — заверила она, поспешно смахнув с лица слезинку, и попыталась улыбнуться, чтобы не передавать тоску и Питеру.       Неожиданно для нее он заглянул ей прямо в глаза. Находясь напротив, ему не составило труда сделать это, оказать достойную поддержку. Их взгляды встретились. И снова его манящая, обольстительная, но искренняя улыбка словно лишила ее рассудка. Она смутилась, будто он сделал что-то непозволительное, незаконное, неправильное. Патси не могла найти в себе силы отвернуться, освободиться из сладкого плена, выпутаться из чувственной паутины, в которую превращался их едва начавшийся разговор.       И Питер почувствовал, что лед окончательно тронулся. Теперь все, что бы он ни сделал, будет правильно.       — У меня кое-что для тебя есть, — он вновь таинственно улыбнулся ей. По правде говоря, он планировал вручить подарок гораздо позднее, но не против был нарушить задуманный порядок действий. — Закрой глаза.       — Питер, я...       — Прошу. Пожалуйста. Ты не пожалеешь, — умоляюще произнес он.       Она подчинилась и послушно прикрыла веки. Какое-то время она находилась в звенящей тишине, не слышен был даже стук когтей собаки по полу, а вскоре она почувствовала, как что-то холодное легло ей на шею. Патси испуганно вздрогнула, когда теплые мужские пальцы убрали на одну сторону ее распущенные волосы, а затем коснулись ее шеи. Что он там колдовал над ней — оставалось пока загадкой. Открывать глаза все еще было нельзя, Питер не позволил, поэтому женщине оставалось только догадываться, что происходит вокруг.       Она сидела смирно, не думая пошевелиться, пока мужчина не позволил себе в очередной раз нарушить границы и коснуться кончиками пальцев нежной щеки мисс О'Коннелл. Тогда она резко распахнула глаза и чуть ли не губами встретилась с губами Питера.       Пораженная откровенной наглостью своего собеседника, она резко оттолкнула его, наградив холодным взглядом серых глаз.       — С ума что ли сошел?! — вспылила Патси, даже не подозревая, что только что разбила на множество мелких кусочков все греховные желания мистера Дойла. — Ты что себе позво... — она положила ладонь на шею и обнаружила на ней цепочку тонкого плетения с элегантным кулоном ввиде сердца правильной формы — очевидно, тот самый подарок Питера.       — Позволяю сделать маленький сюрприз. — Из верхнего ящичка стола он достал заранее приготовленное небольшое зеркало и раскрыл его перед лицом женщины, чтобы она по достоинству смогла оценить оказанное ей внимание. Нет, ни за что Питеру не нужна была ее благодарность, это он должен благодарить ее за все, что она для него сделала. — Тебе нравится?       Это было дорогое ювелирное изделие из белого золота, подвеска которого была украшена несколькими натуральными бриллиантами и уникальными декоративными элементами ввиде двух маленьких крылышек, напоминающих перья птицы или крыльев ангела, демонстрирующее избраннице, что мужчина как никогда готов к новым отношениям.       Что вряд ли можно сказать о Патси.       — Питер... Это... Это очень дорогой подарок... Я не могу его принять, — вполголоса произнесла женщина, заливаясь краской. Конечно, ей было очень приятно получить его от Питера, изделие и в правду выглядело потрясающе, но приняв его, она осознанно сделает шаг к сближению, покажет, что Питер ей небезразличен. Пожалуй, так оно и есть, но не в плане отношений. Она не готова к чему-то серьезному с ним и вовсе не хотела давать ложную надежду.       — Почему? Даже если он от чистого сердца? — Питеру стало немного обидно услышать такие слова из уст Патси, хотя он догадывался и о таком развитии событий.       — Я верю, что он от души, но... — мягко произнесла женщина, продолжая любоваться дорогим украшением. Золото не было ее слабостью, но чего таить, каждая женщина была бы счастлива носить его.       — Но что? Разве я не имею права сделать тебе что-то приятное? — ласково спросил Питер, положив ладонь на ее запястье. И она позволила его руке остаться на том же месте вопреки всем правилам и установкам.       Тепло мужских пальцев не могло остаться незамеченным — снова эти странные ощущения, погружающие в бездонную пропасть, настигли ее. Она сидела, словно завороженная, и смотрела на сильного и больше чем уверенного в себе в данную минуту мужчину, который уже что-то сотворил с ней, который уже изменил ее жизнь, привнес в нее новые краски. Кажется, Патси уже плохо представляла, что делать с разгорающимся в груди пламенем.       — Имеешь, но не мне, — едва слышно прошептала женщина. — У тебя есть жена... Ей ты должен уделять все внимание.       — Ничего я ей больше не должен! — с пренебрежением ответил Питер. — Я хотел, я честно пытался вернуть ее доверие, но... Не хочу говорить об этом сейчас!       Патси с сожалением выдохнула и накрыла второй ладонью руку Питера, понимая, что ему больно поднимать эту тему. Возможно, у них с Терезой назрел очередной конфликт и Питер всеми силами пытается уйти от него, находя утешение с другой женщиной, но ведь это не выход. Питер обязан сохранить свою семью. Это его долг. Долг как мужа, как отца.       — Сейчас есть только мы... И я желаю говорить только о нас, — добавил Питер с особым трепетом. Этот вечер не должен быть омрачен темами о его собственной семье. О ней он успеет подумать и потом, наедине с собой, когда Патси покинет этот дом. А сейчас... Сейчас он желал иного: открыться ей, обнажить душу настолько, насколько сможет. Потому что дальше жить во лжи, укрывая от нее важные моменты своего прошлого, он не мог.       — Ты ошибаешься, Питер, — в ее голосе звучали слабые нотки разочарования. — Нет никаких «мы», «нас». Нет этого ничего. И никогда не было. И... Не будет, — она осеклась, пытаясь справиться с внезапно накатившем на нее волнением. Ее дыхание стало прерывистым. Казалось, что легким с трудом удается впитывать в себя кислород, будто по капле выжимая из них жизнь.       — Кого ты пытаешься обмануть? Себя? — спросил он ровным голосом, пристально наблюдая за каждой ее эмоцией. В отличие от Патси Питер выглядел больше, чем спокойно.       В ответ на вопрос он получил лишь молчание и задал очередной:       — Тогда ответь: по какой причине ты все еще здесь?       Его пальцы все так же нежно и бережно продолжали сжимать руку женщины. Это давно забытое чувство легкости вновь вернулось к ней. Каждая клеточка вдруг стала слишком чувствительной, и Патси вновь оказалась в липком плену волнения.       Она находилась здесь только из-за уважения к мужчине, который попросил ее поехать с ним, чтобы поведать ей что-то важное или по другой причине: потому что этот мужчина для нее важнее той самой правды, которую она должна узнать? Вопрос слишком сложный, чтобы дать на него четкий ответ. Не то место, не то время, чтобы Патси смогла бы так быстро разобраться в себе, чтобы не слукавить. Да, Питер уже что-то сотворил с ней, глупо отпираться, и это пугало еще сильнее — женщина боялась заглянуть в будущее и даже представить мистера Дойла рядом с собой. Нет! Это невозможно! Это неправильно! Это противоречит всем нормам морали! Она никогда не посмеет разрушить чужую семью, никогда не станет строить новые отношения на чужой боли.       Однако оставить Питера наедине с проблемами — не свинство ли с ее стороны? Он доверился ей по собственному желанию, он открылся ей по своей воле, пусть не так глубоко, но как сумел, и желает еще шире показать ей то, что хранит в своей душе. Патси знала, что не имеет права отвернуться от этого человека сейчас. Да и не хотела, как бы не подсказывал пока еще холодный разум. Но, кажется, уже и у него начались сбои.       Ведь сейчас мисс О'Коннелл смотрела на мистера Дойла с каким-то особым теплом и неприкрытой нежностью, изучая каждую его морщинку, каждую шероховатость на лице, будто запоминая перед долгой разлукой. Такое поведение казалось ей таким естественным, таким правильным, нужным ей, что она и забыла, что Питер ждет от нее ответа. Впрочем... Она могла так молча сидеть и изучать его таким уже родным ему взглядом хоть всю вечность, потому что он не нуждался в словах, давно без них зная ее ответ. Мужчина лишь хотел, чтобы она дала признание себе.       — Ты обещал мне раскрыть правду, — собравшись с силами, твердо произнесла женщина, высвободив руку, выпрямив спину, отдалившись от Питера на несколько проклятых сантиметров. — Относительно оленя и этого дома. Я жду.       Он выдохнул, с сожалением посмотрев на свои ладони, еще несколько секунд назад дарившие тепло другим. Теперь придется вернуться к не самому приятному — горькому прошлому, жестокому прошлому, но такому нужному периоду, о котором Патси необходимо знать — пускай не все, не до конца, но самое важное — то, что умалчивать больше нельзя. И Питер обязан выполнить свое обещание — не имеет права больше оттягивать и ждать более подходящего момента, которого может и не быть.       — Хорошо. Только и ты пообещай, что дослушаешь до конца и постараешься понять меня, — тихо сказал мужчина.       — Да. Не сомневайся в этом, — заверила мисс О'Коннелл.       У Питера имелось достаточно времени, чтобы обдумать свою речь, подготовиться к трудной беседе, понять, с каких тезисов лучше начать диалог, а какими закончить, что вынести для обсуждения в первую очередь, а что следует оставить на потом, но сейчас, когда перед ним находилась эта восхитительная женщина, Питер совершенно не мог думать в нужном ему направлении. Нет, Патси не мешала ему сосредоточиться, он сам не хотел тратить эти волшебные минуты на долгую беседу с одному лишь Богу известным финалом. А если опять что-то пойдет не так? Если Патси снова захочет оборвать эту только недавно возникшую нить доверия?       — Этот дом в свое время купили еще мои бабушка с дедушкой, — тихо начал мужчина с более легкой, безболезненной темы. — Здесь всю жизнь прожили и мои родители. Как видишь, мать еще не все пропила, что-то осталось для потомков, — скупо улыбнулся Питер. — Почти все детство и юность я тоже провел здесь до самой встречи с Терезой. Ей не хотелось менять привычную обстановку, перевозить кучу вещей, переезжать на другой конец города, поэтому мне пришлось перебраться к ней, о чем ни грамма не жалею. Здесь ничего не связано с ней, с нашей жизнью. Ни одну ночь мы не провели с ней в этих спальнях, — Питер сделал особый акцент на этом. Для него было очень важно донести до Патси этот факт. — Дом, как ты поняла, долгое время пустовал, находился без должного внимания, а даже доскам необходима забота. И теперь... Когда появилась ты в моей грешной судьбе, когда все сложилось так, как сложилось... — голос Питера стал тише и мягче, он словно ласково, но настойчиво уговаривал свою собеседницу выслушать всю историю этого богатого помещения. — Этот дом принадлежит тебе, — в последнюю фразу Питер вложил максимум тепла и нежности. — Я желаю только одного: разделить его с тобой и остаться здесь навсегда... — он на мгновение остановился, всматриваясь в такое серьезное лицо своей собеседницы, выражающее едва ли полное понимание всего происходящего. Нет, Патси, конечно, уже давно осознала, что небезразлична Питеру, но чтобы он решил так кардинально изменить свою жизнь... Нет, об общей жилплощади она и мысль не допускала. Очевидно, что планы на Патси у мистера Дойла имелись достаточно серьезные, и он желал узнать ее мнение.       Но только она не готова была его озвучить. Она вообще не была готова услышать нечто подобное от Питера, который еще совсем недавно не представлял своего существования без жены. А теперь... Тереза для него почти пустое место. А то, что для Питера казалось логичным и правильным, являлось полной противоположностью для мисс О'Коннелл.       Заметив ее очевидное напряжение, Питер поспешил успокоить женщину не менее шокирующими и, казалось бы, неправдоподобными, на первый взгляд, фразами:       — Я никогда не приводил сюда женщин. Ни одна из них не знает о существовании этой собственности. Ни с кем из них я не хотел делить ее, чтобы потом не жалеть. А ты... Ты единственная, кому я хочу передать все это, независимо от того, что сейчас чувствуешь... Знаю, что ты удивлена, что, наверное, ждала услышать что-то иное, но... Это та правда, которую не всем я готов открыть, которую не все готовы перенести.       На короткий миг Патси прикрыла глаза, в мыслях обращаясь к разуму, пытаясь сосредоточиться и правильно отреагировать на все сказанное Питером. У нее плохо укладывались в голове все новые жизненные установки мистера Дойла, его будущие намерения. Пускай он в достаточной мере ее знает, чтобы сделать такое предложение, но Патси считала, что Питер совсем ее не знает, чтобы желать начать с ней жизнь с чистого листа вот так сразу... Одним днем... Вот после всего того, что произошло... Это все казалось ужасным, непоправимым, противоречивым для женщины с таким приличным жизненным опытом. Но даже он не мог подсказать ей, как правильно поступить сейчас, чтобы не обидеть мистера Дойла, чтобы дать ему понять, что его желания никогда не пересекутся с ее, даже если внутри время от времени вспыхивает желанный огонек страсти.       Мужчине еще больше стали заметны ее усталость и тщательно скрываемый страх оказаться в самом сердце той паутины чувств, в которую врач попалась по собственной воле. Ее длинные ресницы беспомощно подрагивали, а тонкие пальцы невольно переместились к подолу черного платья. Ей бы не помешала сейчас чья-нибудь поддержка, хотя бы Норы — пускай бы отвлекла хозяина от его безумных мыслей, но собака мирно посапывала в своем тихом уголке, даже не подозревая о душевных тяготах своей спасительницы. Наверное, она была бы не против каждый день встречать вместе с Патси, как и Питер.       Сказать ему сразу «нет» у нее не хватало мужества, а тянуть с ответом равносильно свинству с ее стороны. Мисс О'Коннелл стала похожа на загнанную в клетку зверушку, с которой хочет поиграть свирепый хищник.       — Почему? — вдруг сорвалось с ее пересохших губ. Она сделала маленький глоток шампанского и устремила вопросительный взгляд на своего собеседника. — Почему вновь я? Почему ты открываешь душу именно мне?       — А разве ты не понимаешь? — задал он очередной вопрос низким голосом, который она могла бы слушать вечно. Да, это уже становилось похожим на какую-то зависимость, необходимость каждый раз подпитывать свой организм любой эмоцией, исходящей от Питера.       Конечно, женщина понимала намерения мистера Дойла, очень хорошо понимала, к чему он клонит, но как же больно не оправдать его надежды, его желания, больно преподнести ему истину из своих уст после всего того, что произошло сейчас.       Патси ясно осознала, что ей душевно легко с ним. Питер каким-то чудесным образом умеет брать на себя весь тот негатив, который поселился в ее душе с некоторых пор. Эти невероятные, неведомые доселе ощущения казались для нее самыми прекрасными за последнее нелегкое время. Поначалу она немного пугалась их, но теперь ей стоило опасаться другого — стать лишней в судьбе мужчины и его жены. Нельзя рушить то, что она не сама создала. Но, черт возьми, стоило ей только вновь взглянуть в его глубокие, удивительные глаза, сияющие, живые, будоражившие ее душу, в которых, возможно, она смогла бы найти ответы на многие секреты Питера, женщина почувствовала уверенность в себе, в своих силах, в завтрашнем дне. Она осознала, что может справиться с любой задачей, пока находится рядом с ним, пока может чувствовать его поддержку.       — Но это все неправильно... — глухо прозвучал ответ мисс О'Коннелл. Холодный разум вновь начал войну с душевными ощущениями, будто говоря им, что не стоит испытывать судьбу на прочность. — Неправильно все, что происходит сейчас...       Питер отрицательно покачал головой, а затем почти бесшумно встал из-за стола и приблизился к своей собеседнице на запретное расстояние, изо всех сил борясь с непреодолимым, жгучим желанием прикоснуться к ее губам страстным поцелуем. Его глаза вновь вспыхнули восхищением, восхищением и уважением к этой невероятно-прекрасной женщине, которой он обязан открыть правду. Рано или поздно. Патси не достойна того, чтобы ложь встала на их тернистом пути к сближению.       Очарованная естественной красотой и откровенностью мистера Дойла, женщина почувствовала, как что-то неведомое мешает ей дышать, а что-то непонятное так и манит ее в этот бездонный омут синих глаз, пробуждая в ней давно забытую, уснувшую нежность и страсть, особое влечение и непреодолимую тягу к на корточках сидящему напротив мужчине.       Он очень осторожно, рискуя сделать одну из самых страшных, непоправимых ошибок в своей жизни, накрыл ладонью рот Патси и замер, не сводя пристального взгляда с лица мисс О'Коннелл.       — Не говори так... Прошу... — умоляюще прошептал Питер и сразу же убрал руку, чтобы не казаться еще более навязчивым. — Просто забудь о долге делать что-то правильно. И прислушайся к зову своего сердца.       Только знал бы он, что его желание приравнивалось к провальному для Патси. Не могла она поступить так, как ее просят. Не могла сделать больнее и себе, и окружающим Питера людям. Не могла заставить и их страдать, ведь не понаслышке знакома с этим чувством.       Несмотря на то, что сердце Патси до краев наполнилось опьяняющей радостью от такого короткого прикосновения мужчины к ее губам, она сделала все, чтобы не поддаться воле блаженства и резко встала с места. Сделала два шага назад и прислонилась к стене, стыдливо опустив голову, почувствовав, как вмиг щеки залились краской.       — Извини... — полушепот в тишине помещения отдался горечью в душе мистера Дойла, а радость Патси плавно переросла в колкое чувство горести и какой-то безысходности отношению к тому, кто заслуживает к себе иного отношения. — И ты знаешь, что я права, — она все-таки нашла в себе силы поднять взгляд на мужчину и найти там полное разочарование в ответ на ее слова.       Она шумно сглотнула, лишь за секунду осознав, что только что натворила — его взор — пронзительно-одинокий и такой несчастный — сказал ей если не все, то многое — она занимает очень важную часть в сердце Питера Дойла. Она значит для него больше, чем она думает. Он доверился ей, он поведал многое из своей нелегкой жизни не из-за каких-то корыстных целей, а потому что не мог иначе, потому что сам захотел открыться ей, чтобы найти из огромной связки увесистых ключей один единственный к ее трепещущему сердцу.       — Поэтому все, что происходит сейчас — это последнее для нас, — добавила она не без доли сожаления, заранее зная, что ее слова можно смело приравнять к острому лезвию, только что прошедшему по мягкой плоти. Питер не заслуживает такого обращения к себе после всех к ней намерений, но кто, если не она должна поставить точку? — И я выслушаю сейчас все, что ты хотел бы мне сказать... Давно или еще только вчера. Я обещаю, что это останется между нами навсегда.       Сердце Питера болезненно сжалось от предчувствия безысходности, в которую он сам себя загнал. Что сказать? Что Патси хотела услышать? Какую истину он должен ей преподнести, чтобы она поняла, кто на самом деле перед ней находится?       Что он биологический отец ее приемной дочери?       Что он хотел изнасиловать эту ни в чем невинную девушку?       Или что он по молодости поступил как последний кретин с ее матерью, против воли лишив ее выбора?       Или что затем ни разу не поинтересовался, как устроилась жизнь его невинной жертвы?       А может быть, то, что испытывает глубокое, самое светлое, порой необходимое чувство привязанности к той, без которой уже не может представить свое будущее? С некоторых пор Патси стала для него своеобразным наркотиком, положительно влияющим на нервные клетки, без которого невозможно нормально дышать. Это стремление дарить ей эмоциональный комфорт и просто жить ради нее — то, к чему он так долго стремился — к гармонии в своей душе. Она — тот уникальный цветок, за которым он готов ухаживать, оберегать и заботиться о его состоянии всю жизнь.       Кажется, только Патси он готов простить абсолютно все, он уже принял ее такой, какая она есть, но без доверия его чувства не станут взаимными. Питер знал, что обязан сделать то, что запланировал, ведь тянуть уже некуда.       Он остался на расстоянии нескольких шагов от мисс О'Коннелл, не осмелившись подойти чуть ближе, уже заранее чувствуя вину перед ней за то, что собирался сказать. Она выглядела такой потерянной, уставшей, даже немного бледной, но по-прежнему сводившей его с ума. В таком состоянии даже грехом станет грузить ее его проблемами, но теперь он сам не оставил себе выбора.       — Я убил его, потому что не мог поступить иначе, — наконец, выдал мистер Дойл низким голосом, имея ввиду историю со смертью оленя. Ведь давно обещал открыть Патси правду. Пусть свое откровение он начнет с этого события. — Этот рогатый подвернулся в самый неподходящий для него момент. Вот и все. — Питер остановился и шумно вздохнул. А потом взял со стола бокал со спиртным и осушил до самого дна. Золотистый напиток приятно обжег горло, на несколько секунд дал отсрочку перед важным решением: идти до конца или остановиться на том, что уже сказано. Патси скользила глазами по таким уже родным чертам лица Питера, вспоминая те мгновения, когда имела возможность насладиться ими вдоволь, впрочем, что мешало делать это сейчас? Она ласкала взором его широкие плечи, обратила внимание, как часто поднималась и опускалась его грудь. Однако Питер очень умело скрывал свою скованность и волнение, не показывая наружу очевидные страхи. — За несколько часов до инцидента я узнал кое-что... Нехорошее. Почти непоправимое для меня. Я вновь лицом к лицу столкнулся со своим прошлым, которое так тщательно пытался забыть, но о нем напомнили.       Патси молчала. Она не хотела перебивать возникшими вопросами человека, которому и так трудно делиться тем, что, возможно, в итоге ей знать и не нужно. Пускай она скажет свое слово позже.       Собравшись с мыслями, Питер продолжил уже более уверенно:       — Несколько лет назад я сотворил нечто ужасное. Я нанес глубокую рану одному человеку, подтолкнул его к страданиям, даже не думая о плачевных последствиях, — в голосе мужчины слышалось столько боли, что казалось, ничего страшнее и не случилось в его насыщенной жизни. И именно сейчас тот случай на поле для гольфа Питер считал своей роковой ошибкой, из-за которой он может потерять все, что обрел. — Мне нужно было выпустить свой пар, злость и... Отчаяние на кого-то. Необходимо было очиститься, сбросить с себя этот непосильный груз в надежде, что что-то изменится. А дикий рогатый стал единственным, кто смог облегчить мои страдания. А я — его.       Патси не шевелилась. Она молча смотрела на Питера, пытаясь впитать в себя абсолютно все, что ей позволят услышать и воспринять. Ее сердце безошибочно подсказывало ей, что в прошлом мистера Дойла произошло много нехороших вещей. И не всегда его окружали порядочные люди, да и сам он далеко не идеал. Он сожалеет о том, что сделал, о том, что не смог, о том, что позволил себе поступить не совсем правильно, адекватно, именно поэтому ему сейчас так тяжело. Он не сказал ей ничего конкретного, что она желала бы услышать, а она не торопилась лезть в душу с расспросами, понимая, что может сделать только хуже.       Одновременно Патси хотелось и пожалеть Питера, что вынужден жить с такой глубокой душевной травмой, от которой возможно оправиться только со временем, но вместе с тем и прочитать лекцию о бережном отношении к диким животным. У них тоже есть душа, и они имеют право на жизнь, как и другие существа. С ними нельзя поступать только по причине, что сдали нервы. Это не оправдание.       Но какое мисс О'Коннелл должна найти сейчас оправдание мужчине, если ее не было в тот миг, когда он совершил убийство? Да, сейчас он, скорее, сожалел о сделанном, к тому же его эмоции в тот день все красноречиво показали — Патси помнила его побледневшее лицо, чистые слезы на испачканных в крови животного щеках — наступила черная полоса, конца и края которой не видать и по сей день. В этом уже не возникали сомнения.       — Но ты можешь попытаться исправить ошибку своего прошлого, — вкрадчиво произнесла мисс О'Коннелл, считая, что ее совет может оказаться не к месту в данной ситуации. Все-таки есть вещи, которые ее не касаются. Это только личные дела мистера Дойла.       — Это невозможно, — ответил он глухо. Мужчина почувствовал, как жар охватил его тело, а сердце заныло от тупой боли. — То, что я сделал... Не поддается объяснению. Мой поступок невозможно простить. Невозможно забыть. С ним невозможно смириться.       — Что ты такого сделал? — не выдержав, спросила Патси.       — Ты возненавидишь меня, если узнаешь... Прости! — Он крепко зажмурился и отвернулся к стене, чтобы не выглядеть перед той, которую так глубоко уважает, больше, чем просто слабым и беспомощным существом, которому жить осталось не больше суток. Панический страх сковал грудь мужчины, его охватило чувство неминуемой опасности. Захотелось бежать изо всех сил в надежде найти укрытие, где никто не потревожит и слова дурного не скажет, где никто не осудит за непоказательное прошлое и не станет упрекать в непорядочности.       Питер стоял совсем неподвижно, и Патси даже на секунду подумалось, что он забыл о ее существовании. Воспоминания приносили ему только горечь, но ведь он сам решился на откровенный диалог.       Врач стояла позади него и молча вслушивалась в его размеренное дыхание, все так же безуспешно пытаясь найти оправдание своим нежданно подошедшим сладким ощущениям. Она уже успела забыть это дурманящее сознание чувство, когда стоило лишь втянуть обыкновенный воздух, но ощутить при этом приятный мужской аромат. Настоящий, глубокий, который сложно спутать с каким-либо еще, который не поддается объяснению. Можно лишь только сказать одно — рядом находится по-настоящему сильный и уверенный мужчина, который вот так бессовестно вторгнулся в ее сердце и начал творить там почти все, что пожелает, заставляя живой орган биться все чаще.       Она совсем бесшумно подошла к нему ближе, борясь с преступным желанием коснуться ладонями его плеч, а грудью прижаться к его спине, но вместо того, чтобы превратить мечты в реальность, только шепотом сказала:       — Я не настаиваю на признании, Питер. Только помни, что я всегда готова выслушать тебя, если ты будешь нуждаться в этом. Ведь для того, чтобы очиститься вовсе не обязательно кого-то убивать.       Тихие слова, сорвавшиеся из ее уст, дали начало к приятному теплу, окутавшему тело мистера Дойла. Он медленно развернулся к ней и оказался в нескольких сантиметрах от ее пленительных сладких губ. В который уже раз!       Как же хотелось дотронуться до них своими, испробовать их на вкус, потом остановиться на мгновение, чтобы уловить этот вздох удовольствия и желание стать ближе в ее глазах. А потом настойчиво и, возможно, с легкой грубостью, целовать их — долго и требовательно, забыв о чертовых возведенных ею стенах и моральных нормах. И сколько же у Питера терпения в запасе, чтобы до сих пор держать себя в руках! Но сейчас оно было на исходе.       Удовлетворенный ее молчанием, он, прикрыв глаза, подался вперед, чтобы наконец-то прикоснуться к ней и испытать невероятные ощущения бесконечного блаженства, но как только его лицо приблизилось на максимально близкое, запретное расстояние, Патси сразу же отпрянула от мужчины и сделала два широких шага назад, чувствуя, чем может закончиться такая откровенная беседа.       — Мне уже пора, Питер. Я сегодня очень устала, — ласково прошептала мисс О'Коннелл в ответ на разочарованный выдох мужчины. — Спасибо за уютный вечер.       — Постой, Патси! — попросил он, успев схватить ее за горячую ладонь. — Останься. Прошу. Останься хоть на одну ночь.       — Ты с ума сошел? — осторожным шепотом произнесла мисс О'Коннелл, ощутив, как приятная дрожь окутала ее тело. — Это не самая удачная идея, — мягко добавила она, пытаясь высвободить руку, но сильные пальцы мужчины сжали ладонь еще сильнее.       — Я знаю. Но я не прошу большего. Не прошу ведь спать со мной в одной постели, если ты подумала об этом, — прямо сказал он, пристально смотря в ее бездонные глаза, так и манившие своей открытостью, в которых можно утонуть, даже не думая о спасательном круге.       Она напряглась, точно не ожидая услышать от Питера что-то подобное. Похоже, у него были очень серьезные на нее планы, которые она смеет разрушить. Не просто так мужчина в самом начале их беседы сказал, что привел ее в их дом. Поэтому он и хочет, чтобы этот особняк Патси по праву считала своим. Но с учетом всех его желаний оставаться в этом шикарном доме ей нельзя.       — Здесь достаточно свободного места, — заверил мистер Дойл, оглядываясь по сторонам. — Я найду для тебя самую просторную и уютную комнату. — Сейчас он готов был умолять Патси остаться, лишь бы она решилась, лишь бы пересилила себя и свои установки. Ведь ему еще столько всего необходимо ей сказать... — Ты можешь быть уверена в том, что ночью с тобой ничего не случится.       — Я верю, Питер, — сдержанным тоном ответила мисс О'Коннелл, не отводя взгляда от мужчины. — Но и тебя прошу понять меня. Эта поездка выдалась нелегкой и мне действительно очень нужно побыть одной.       — Хорошо, — после короткой паузы тягостно произнес Питер, разжав пальцы. Нельзя сейчас что-либо испортить. Нельзя сейчас на нее давить. Не слепой, видит, что ей на самом деле тяжело во всех смыслах. Он мужчина. Он обязан ей уступить, он обязан наступить на горло своим желаниям, своему «Я хочу». Он по природе сильнее. Хотя в последнем есть сомнения. Порой мужчине казалось, что Патси гораздо легче справляется со своими жизненными неудачами, нежели он сам. Стоит только вспомнить, как он чувствовал себя после очередного конфликта с женой, после всех ее унижений, а Патси сама того не подозревая поселила в нем уверенность и желание пересмотреть что-то в своей жизни. — Я отвезу тебя.       — Не стоит, Питер. Ты ведь принимал алкоголь. Я доберусь на такси.       Мужчина резко втянул воздух, раздражаясь от очередного отказа от его искренних предложений. Он нервно провел рукой по волосам, придав внешности чуть более небрежный вид, и озадаченно посмотрел на Патси.       — Тогда я вызову тебе такси! — твердо сказал Питер и сразу же удалился за мобильным, оставив женщину наедине с множеством мыслей о своем ближайшем будущем.