Жестокая правда

      Привлекательный мужчина и заботливый отец. Талантливый писатель и известный археолог. Он убийца диких животных. Он же насильник. Все это можно смело сказать об одном человеке — Питере Дойле.       Но кто же он самом деле?       Патси не могла дать ответ на свой же вопрос и еще миллион возникших после жестокой правды, открывшейся дочерью. Теперь они будто поменялись местами, и страшную истину узнала мисс О'Коннелл спустя некоторое время после общения с мужчиной. Истину, к которой не была готова. Да и как можно быть готовой к таким последствиям? У мужчины не написано на лбу, что страдает дефектом личности, хотя по его поведению Патси не раз убеждалась, что с этим человеком творятся странные вещи.       Их встреча для Питера стала счастливым случаем, когда домашний питомец нуждался в помощи специалиста. А для Патси — это совершенно обычный еще один рабочий день, когда необходимо было осмотреть больное животное и сделать выводы относительно его здоровья. Она всего лишь выполняла свою работу, даже не предполагая, какой подарок уготовила ей судьба.       Их дальнейшее с мистером Дойлом общение для Патси сначала казалось каким-то нелепым, навязчивым со стороны мужчины, ведь такая связь по природе не может иметь положительного конца — Питер давно не свободный человек, у которого имеются семейные обязанности. У него есть жена, двое сыновей... И дочь, как оказалось впоследствии, о существовании которой он даже не подозревал.       Дети... Прекрасное продолжение человеческого рода. Томас и Шон, о которых мистер Дойл так часто и желанно упоминал в своих беседах с ней, даже фото показывал. Но есть ли эти мальчики на самом деле в жизни мужчины или все это — красивая выдуманная сказка для привлечения внимания Патси? Да, она видела их фотографии в доме Терезы, слышала прекрасные отзывы о них, но именно сейчас сомнения относительно биографии мужчины твердо поселились в ее сознании после услышанного от дочери — биологический отец, а значит, насильник, в результате чего Эллен Вайс не по своему желанию стала матерью такой очаровательной девочки, от которой вынуждена была отказаться. Он насильник не только по причине мерзкого отношения к бедной женщине, но и собственной дочери, пускай, даже если и не знал, что желает использовать в своих целях родную кровь. Разве это оправдание?       При личных беседах с Питером Дойлом Патси постепенно узнавала этого мужчину: у нее имелось достаточно времени, чтобы и восхититься им, и начать уважать, испытывать земное удовольствие и радость, а одновременно с этим признаться, что в душе поселился страх и боль от его совершенно нечеловеческих намерений и поступков. Она искренне поддерживала его в моменты, когда казалось, что земля уходит из-под ног, она находилась рядом в те минуты, когда он нуждался в бескорыстной помощи. Она не оттолкнула его в тот период, когда он не знал, что делать дальше. Она смогла принять его таким, каким он открылся для нее: сначала каким-то запуганным собственной женой, и жалким в моменты, когда от него требовалось принять важное решение, а потом сильным и уверенным в себе мужчиной, показавшим свои намерения и чувства по отношению к той, которая сумела увидеть его истинную душу.       Патси восхищалась его не только внешними, но и внутренними данными, его умением тонко чувствовать и добиваться своей цели. С ним она вновь вспомнила прежнее ощущение — какого это быть настоящей женщиной, когда на тебя смотрят с восхищением и с воодушевлением желают прикоснуться хоть совсем невинным и легким поцелуем к губам.       А ту последнюю встречу в богатом особняке женщина вряд ли сумеет забыть и захочет стереть из памяти. Поступки Питера без слов все говорили за него — мисс О'Коннелл для него небезразлична. Мисс О'Коннелл для него свет в конце грязного и мрачного тоннеля. Она для него спасение. К своему стыду и сожалению, Патси могла сказать едва ли ни то же самое относительно мужчины. Кто бы дал ей больше времени, и она позволила бы его мечтам превратиться в реальность, она дала бы возможность и себе, и ему забыть о суровой реальности и получить истинное наслаждение от слияния их душ. Но слишком много обстоятельств играло против них. Есть вещи, которые разбить и разрушить она не имеет права.       А теперь... После того, что выяснилось, после той страшной правды, которую она узнала об этом человеке, даже крохотный шанс на их дальнейшее общение и то погиб на стадии зародыша. Все это время она открывала душу тому, кто давно должен находиться за решеткой, кто так или иначе обязан ответить за свои деяния.       В жизни ею всегда управляла голова. Рассудок. Патси гордилась собой за это качество. Но неужели опыт не подсказал ей, с кем стоит вести душевные беседы и кому открыть свою душу, кого впустить в свое сердце? Неужели она ошиблась и открыла его бездушному убийце и потенциальному насильнику с нездоровой агрессивностью демонстрирующего свою силу даже тогда, когда этого не требуется?       Нет, Питер никогда не вел себя подобным образом с ней. Ни разу не сделал больно ей, ни слова дурного не сказал, а наоборот, только возносил все самые ее положительные качества. Он увидел в ней что-то светлое, чистое, притягательное, красивое, он увидел в ней привлекательную женщину не только снаружи, но и внутри. И ни разу не пожалел о том, чтобы прервать с ней общение.       Вся неприязнь выражалась к родителям, к матери, которой он был не нужен, к методам воспитания в детстве. В его фразах о гадком прошлом не слышалось и намека на нежность, симпатию или гордость по отношению к родителю. Мать для него не стала авторитетом, надежной спиной и защитой, она для него олицетворение негатива, постоянной боли, пустоты и омерзения — первый признак того, что перед Патси находится не кто иной, как насильник, для которого окружение видится только в темных тонах, а рассказы о прошлом пропитаны лишь неоднозначными мотивами.       Нечто подобное выражалось во взгляде и поступках Питера по отношению к жене в больнице, когда он так желал взять власть над ее жизнью и задушить прямо на глазах у Патси. Он считал, что в праве сделать со своей жертвой все, что захочет: избить, пытать, сломать кости и перекрыть кислород в конечном счете — он вряд ли бы сожалел о сделанном. Тереза для него тогда являлась аналогом существа второго сорта, с чувствами и желаниями которого не стоит считаться. Может быть, желание расправиться с женой — это совсем не стремление поставить ее на место, чтобы не говорила всякие гадости о важном ему человеке, а лишь очередная возможность возвысить себя в собственных глазах? Доказать себе, что он может чего-то стоить ведь он не позволит себе встать ниже нее. Именно так и поступают насильники, не контролирующие свои действия, слишком быстро приходящие к убийству своих жертв.       Может быть, и перед Патси в какие-то моменты он испытывал страх? Страх лишиться ее, как надежного и понимающего человека, страх сделать ей больно и потерять доверие. Питер ведь признался ей, что сожалеет о том, как мерзко поступил с двумя людьми в прошлом, а, значит, он обязан им помочь сейчас. Он чувствовал свою вину перед ними, в то время как настоящий насильник вряд ли испытывает нечто подобное в душе, считая, что имеет полное право делать с телом женщины все, что угодно.       Тем не менее, он абсолютно сознательно причинил Эллен Вайс нестерпимую боль и хотел изувечить жизнь и Роуз. Но она не позволила — лишь по счастливой случайности сумела дать отпор и освободиться из цепких лап мучителя. Естественно после такого она считает Питера Дойла ублюдком, ведь никаких иных чувств к нему и не могут возникнуть.       А кем же он теперь является для Патси? Нет, язык не поворачивался говорить о нем плохие вещи. Он тот, от которого теперь она вынуждена держаться как можно дальше, пытаясь дать ответ, кому же она открыла дверцу в свое сердце?       Она ведь не особенная. Она далеко не идеальная. Она такая же женщина, как и все остальные женщины в городе. Тогда почему Питер не воспользовался своим естественным положением и не сотворил с ней нечто ужасное, что для него считается нормой? Почему и мысли не допустил о жестокости по отношению к ней? У него была масса возможностей завести ее в самый темный угол и потерять контроль над собой, испытывая удовольствие от положения жертвы. Но он только лишь с трепетом прикасался к ней, каждый раз рождая в ее душе забытое чувство легкости и смелости. Почему с Патси он вел себя иначе, нежели с другими женщинами? Что движет дьяволом, попавшим в сети ангела?       А нужно ли теперь мисс О'Коннелл задаваться подобного рода вопросами, когда она уже все четко решила для себя — с этим человеком их дороги больше никогда не пересекутся. Она все сделает для этого, чтобы Питера Дойла никогда не было ни в ее жизни, ни в жизни Роуз, связь с которой потеряна вновь.       Дочь ушла со слезами на глазах, а мисс О'Коннелл даже жалкой попытки не предприняла, чтобы остановить ее. Сама ходила по краю обрыва, едва осознавая, что происходит. Как поверить в то, что совершенно чужой тебе человек оказался настолько близок? Вот он рядом, биологический отец ее дочери, а вот совсем недалеко — ее биологическая мать. Казалось бы, желание дочери исполнено — она нашла тех, кого хотела, тех, кому обязана своим рождением. И не только увиделась с родителями, но и тесно сблизилась с матерью, в личных встречах и беседах выяснив, почему та от нее отказалась, почему не стала ей нужна. А Патси нужна. А теперь нужна еще больше, ведь кроме Роуз у женщины больше никого нет. Но теперь мисс О'Коннелл как никогда чувствовала себя лишней не только в жизни своей девочки, но и во всем мире.       Первый раз за долгое, очень долгое время она не знала, что делать. В сознании не имелось ни одной здравой мысли, как поступить. И в какой-то момент Патси отчетливо захотелось умереть, сказать себе, что слаба, что больше нет сил терпеть все жесткие удары судьбы. Покинуть бы этот мир, чтобы больше никогда не чувствовать, как боль сжимает хрупкое и чуткое сердце, как рвет на мелкие кусочки израненную душу, как насыщенная жизнь превращается в сущий ад.

* * *

      Внимательно изучая обстановку чужого богатого дома, Патси наткнулась на закрытую деревянную светлую дверь, ведущую в одну из комнат. А их здесь было достаточно, как она успела выяснить. Даже, пожалуй, слишком много для одного человека — хозяина особняка.       Желание узнать, что же находится в закрытом помещении, овладело сознанием гостьи — это наверняка что-то особенное, удивительное — то, что не должны видеть посторонние. Но ей не раз говорили, что она совсем не чужой человек.       Через секунду женщина услышала стук когтей по паркетной доске — это Нора сообщила о своем присутствии, держа в зубах связку ключей. Собака без команды села перед Патси, продолжая сжимать в пасти ключи.       — Это мне? — удивилась женщина, присев на корточки перед добродушным псом. — Давай, раз принесла.       Она протянула ладонь, через секунду в которой оказались те самые ключи, любезно отданные Норой, а потом с первого же раза успешно открыла замок и толкнула дверь.       В просторной комнате было достаточно светло, несмотря на плотные шторы и маленькое окно, наполовину загороженное высоким и узким, но потертым шкафом. В глаза женщины сразу бросилось находящееся возле стены чучело молодого оленя в натуральную величину с небольшими рогами и имитацией крови на шее.       Патси насторожилась, прислушиваясь к стуку неровно бьющегося сердца, продолжая и дальше изучать необычную обстановку комнаты, все стены которой были обклеены вовсе не дорогими виниловыми обоями с оригинальным рисунком, а цветными фотографиями изувеченных лиц молодых девушек. У кого-то осталась кровь на лбу или виске, разбитые губы, у других — следы от пальцев рук на шее. И без увеличительного стекла можно понять, что их долго пытали, а потом лишили жизни.       Патси охватило чувство неминуемой опасности. Сердце сжалось, лишая легкие нужной порции кислорода. Слишком много всего подозрительного ей довелось увидеть за последние несколько минут.       Привлекала к себе внимание и штыковая лопата с черным клинком, лежащая на стуле возле другого — просторного с резной спинкой — прямо посередине комнаты, на котором располагался белый манекен сидящей женщины, облаченный в лимонное платье с яркими цветами с зелеными стебельками — та самая одежда, в которой мисс О'Коннелл пришла на презентацию книги Питера.       Сердце женщины на секунду остановилось, а потом и вовсе сбилось с привычного ритма. Как завороженная, как околдованная, она пристально изучала пластмассовую фигуру, едва соображая, что происходит. Стало страшно. Кровь мгновенно подступила к вискам. Глаза накрыла белая пелена. Вся обстановка четко напоминала музей с весьма оригинальными экспонатами — это память о самых значимых вещах определенного периода одного человека.       — Похож, правда? — вдруг раздался уверенный мужской голос.       В отражении зеркала позади себя Патси увидела хозяина дома и резко развернулась к нему лицом. Испуг, страх, неизвестность — все смешалось в ее глазах.       — Платье... Пахнет тобой... — томно произнес мужчина, широким шагом сократив расстояние до мисс О'Коннелл, неподвижно стоящую напротив двери — до нее рукой подать, но почему-то бежать Патси не хотелось, будто знала, что уже не освободится, не сбежит — она надежно прикована невидимой цепью к одной из стен этого дома. — Прости, что без твоего разрешения взял одежду в свое пользование. Но твоя соседка была очень любезна и открыла мне дверь. Я ничего другого не взял. Ты не подумай, я не вор...       — Ты насильник, — вырвалось у женщины. Но она не жалела о сказанном — это ведь было правдой. И кажется, мистера Дойла такое заявление ничуть не удивило.       — А ты этого хочешь? — тихим шепотом спросил он, еще ближе подойдя к женщине, чуть ли ни касаясь носом ее щеки. Ее грудь тяжело поднималась и опускалась, но она сдерживалась изо всех сил, чтобы не выдать свой страх перед лицом опасности. Кто знает, что на уме у этого психически нездорового человека, держащего в доме манекен и чучело — как воплощение всех его жертв. — Чтобы я стал тем, кем видят меня другие?       — Я хочу, чтобы ты раз и навсегда забыл дорогу в мой дом! — твердо произнесла женщина, четко смотря Питеру в глаза, еще недавно сводившие ее с ума. А теперь в них мелькали бесенята с факелами в руках, выжигая все на своем пути. — И больше никогда не искал встреч с моей дочерью.       — Она и моя дочь тоже, если ты забыла, кто я есть... — с самодовольной ухмылкой на коварном лице он осторожно дотронулся кончиками пальцев до мягких губ Патси, не идущих даже в сравнение с губами пластмассовой женщины.       — Не смей! — повысила голос Патси, сделав шаг назад. Не могла она стерпеть прикосновения чужих рук к ней. — Не смей даже мысль допустить о том, чтобы дотронуться до нее. В противном случае я сделаю все, чтобы ты ответил по всей строгости закона.       — Ты так уверена в том, что сможешь кому-то что-то сказать после того, что я решу сделать с тобой? — его холодный взгляд с головы до ног прошелся по ее телу. Казалось, что он уже прожег в нем дыру, тем самым вызвав новую волну негодования в душе мисс О'Коннелл. Лицо женщины залилось краской, и она поспешила сделать еще шаг назад, ничего не отвечая, но Питер расценил ее поведение по-своему и грубо схватил за руку, притягивая к себе, будто считая своей единственной, навешивая ярлык «Моя женщина». Только Патси уже как два года женщина свободная и не собирается что-то кардинально менять в своей жизни, брать новые обязательства.       — Отпусти. Мне больно! — потребовала Патси властным голосом, призывая сознание Питера выполнить ее желание. Но он и не собирался оказывать ей услугу, испытывая наслаждение от одного только момента, когда сможет загнать свою жертву в угол и делать с ней все, что пожелает. Как хищник перед тем, как расправиться со своей пойманной добычей.       — Хочешь, чтобы я применил двойную силу? Или того хуже — связал тебя? — прохрипел мужчина ей на ухо.       Не став и дальше вести столь бесполезную беседу, Патси дернулась, желая освободиться от оков мучителя — хищного зверя, который точно знал, что хотел от этой жизни. Но вместо свободы оказалась в заточении — ладонь Питера за считанные секунды оказалась на ее шее, а пальцы тут же надавили на глотку с такой силой, что элементарный вдох стал проблемой. Мужчина посмотрел на нее с плохо скрываемой неудовлетворенной похотью, чувствуя, как тело желает отдаться ей, но почему-то вопреки всем правилам Патси больше не сопротивлялась, тем самым еще сильнее разжигая пламя в душе мистера Дойла. Как насильнику ему нужна отдача, нужна обратная связь, которой нет, а значит, такая жертва уже жертвой не является. От связи с ней не получить никакого морального и физического удовлетворения.       — Лишив меня свободы, лишишься ее сам, — тихо прозвучало у него над ухом.       В одну секунду он разжал ладонь и отпустил Патси, отшатнулся в сторону, как пьяный, и затравленным взглядом посмотрел на нее, будто перед ним находилась груда вонючего мусора, а не живой человек, которым он готов был восхищаться снова и снова.       — Не я... Не я взял над тобой власть, а ты! Ты сделала меня другим, решившим раз и навсегда похоронить в земле свое прежнее «я», — прохрипел мужчина, судорожно сглотнув. Присутствие рядом Патси одновременно и придавало сил, и лишало адекватных мыслей. — Ты сделала то, что не смогла ни одна другая женщина... — со вздохом облегчения сказал Питер, все так же пристально смотря на мисс О'Коннелл. Ее щеки вспыхнули огнем только от одной прекрасной мысли, пришедшей в голову.       — Пролила свет на истину, — улыбнулась она, надев маску ледяного спокойствия и презрительного высокомерия, лишь почувствовав себя выше того, с кем не по своей воле пришлось задержаться в этой приватной обстановке.       — Нет! — поспешно ответил Питер, проведя большим пальцем по вспотевшему лбу. Он посмотрел на ее, и их взгляды встретились вновь. В ее глазах сверкала холодность и насмешка. В его же — только тепло и подозрительная нежность. — Другое...       Он подался вперед и к неожиданности Патси резко приник к ее губам жестким и требовательным поцелуем, одновременно сжимая женщину в своих объятиях, не давая ей ни единого шанса на освобождение. Вожделение загудело в нем, затуманив разум, возникло бесконтрольное желание взять власть над происходящим.       Лицо Патси исказило от напряжения, тело захотелось разорвать на кусочки. Она только слышала, как собственные стоны боли вылетали сквозь сжатое горло, и не могла сразу собрать силы в кучку, чтобы освободиться от оков этого мерзавца, решившего сделать все по-своему. Но только почувствовав, как его руки ослабили хватку на ее шее, она резко отпихнула от себя мужчину и...       ...Проснулась, чтобы на свое счастье увидеть обстановку родной спальни с отсутствием всяких манекенов, чучел и уродливых лиц на фотографиях.       Она жадно вбирала в себя чистый воздух, не пропитанный ароматом чужого дома, чужих вещей, чужого человека, который теперь вряд ли когда-нибудь даст ей покой. Однажды он уже сумел поселиться в ее сердце, и выгнать его оттуда станет задачей повышенной сложности. Но Патси ведь умеет брать себя в руки и сжимать волю в кулак, значит, не потерян еще тот шанс сжечь этот мост до тла.       Кое-как промаявшись в постели и еле дождавшись рассвета, Патси заставила себя сделать несколько глотков кофе и отправилась в ванную в надежде, что контрастный душ поможет ей хоть как-нибудь прийти в норму. Хотя вряд ли вода унесет с собой все то, что женщина узнала о Питере Дойле. Все те ужасные факты его биографии.       Почти бессонная ночь дала о себе знать: большое зеркало отразило весьма бледное создание с заспанными глазами, что неудивительно — крепкий сон с вагоном мыслей о мистере Дойле почти невозможен. Она столько времени общалась с человеком, даже не подозревая, насколько мир может быть тесен. В одном огромном городе она повстречалась с теми, кого никогда не желала видеть — биологическими родителями Роуз.       Ее кровный отец и приемная мать... Кто же так жестоко свыше пошутил над Патси? Кто решил, что им суждено встретиться? Кто посчитал нужным свести обстоятельства так, чтобы Патси призналась себе в том, что Питер ей небезразличен?       А вдруг это все ложь? Вдруг ее Роуз ошиблась? Вдруг Питер вообще не имеет никакого отношения к ее девочке? Вдруг все, что о нем говорят — это неправда? Вдруг все, что происходит с женщиной — лишь страшный сон? Сейчас она проснется, откроет глаза и все закончится. Весь этот ужас, в который ей пришлось поверить и одновременно быть вовлеченной. Только она давно уже не ребенок, чтобы наивно верить в сказки со счастливым концом. Жизнь слишком сложна и запутанна, чтобы преподносить светлые события тогда, когда больше всего этого хочется.       До дочери с утра дозвониться не предоставлялось возможным — сначала к телефону никто не подходил, потом на линии долгое время было занято, а затем и вовсе абонент был недоступен, что очевидно — теперь Роуз ни в какую не желала видеть свою мать и поддерживать с ней общение — она ведь вошла в доверие к насильнику. Все очевидно и просто. Будто из всех мужчин Дублина нельзя было выбрать порядочного — обязательно надо было связаться с психически больным, распущенным, с отклонениями в эмоционально-волевой сфере человеком.       Нет, женщина теперь не потеряет свою дочь! Она сделает все, объяснит, докажет ей, что семья — первое и единственное главное в жизни. И никаких Питеров Дойлов в ней больше никогда не будет.       По возвращению в родной город мисс О'Коннелл обещала главврачу заехать и подписать оставшиеся документы на отпуск, но сейчас появились дела, не требующие отлагательств. На такси женщина в максимально быстрый срок добралась до офиса мистера Дойла, чтобы только посмотреть в его глаза и без слов понять все — убедиться в том, что он действительно причастен к изнасилованию Эллен Вайс и хотел то же самое сотворить и с собственной дочерью.       На пути в личный кабинет мужчины Патси встретилось множество людей, бок о бок работающих с тем, кто так или иначе устраивает самосуд над людьми, лишая их возможности сделать собственный выбор. Это казалось пугающим и неправильным с психологической и социальной точки зрения. Возможно, они просто не знают, что скрыто за занавесом примерного работника. И лучше бы Патси тоже никогда не узнала, потому что жить с тем, что теперь она знает о мистере Дойле слишком больно.       Она свободно вошла в кабинет, когда его хозяин о чем-то оживленно беседовал по телефону, находясь за рабочим столом, и твердым шагом приблизилось к нему, не сводя пристального взгляда с лица Питера. Он оборвался на полуслове, когда заметил Патси в поле своего зрения — весь ее озадаченный и неприступный вид отчетливо говорил о том, что не погоду за окном она пришла обсудить. И самое последнее, о чем мужчина мог подумать, так это о беседе о его прошлых деяниях, ставших известными мисс О'Коннелл.       — Я позже перезвоню, — закончил Питер разговор и нажал кнопку отбоя. Никакая важная беседа не стоит на планку выше только одного присутствия Патси. Он тоже внимательно успел осмотреть ее — в ее глазах плескались напряжение, боль, смешанная со страхом, но вместе с тем она выглядела вполне уверенной и даже неприступной, но все-такой же привлекательной и желанной для него женщиной. — Патси, что случилось? — обеспокоенно произнес мужчина, выйдя из-за стола, сократив до минимума расстояние между ними.       — Скажи, что это неправда! — вполголоса потребовала врач, приняв твердую позицию лидера. — Скажи, что все это неправда, и я уйду. Скажи, что это ложь! Скажи, что все это клевета, и ты не имеешь никакого отношения к Эллен и моей дочери! Скажи!       — Патси... — едва вымолвил оторопевший Питер, не в силах что-либо сказать в свою защиту. Не стоит прикладывать максимум усилий — все и так было ясно — Патси узнала горькую правду о том, кто перед ней находился все это время. Не трудно догадаться, кто поведал истину, впрочем... Какая разница? Рано или поздно врач должна была узнать, что общается с биологическим отцом своей дочери, узнать, что он сделал в далеком прошлом, прежде чем пожелал не вспоминать об этом в настоящем.       — Говори! — вновь на повышенном тоне потребовала женщина, шумно вдыхая воздух. Без правды она не уйдет отсюда. Слишком долго вынуждена была жить в паутине лжи, чтобы выпутаться из нее теперь.       — Это правда... — едва слышно ответил мужчина хрипловатым голосом, чувствуя, как острие ножа медленно подбирается к сердцу. Вот-вот оно коснется мягкого органа и оставит на нем глубокую рану. — Я имею прямое отношение к Эллен, и я знаю... Нашу дочь...       — Нет... — только и смогла произнести Патси одними губами, не в силах поверить в услышанное. Нет! Питер не может быть насильником! Нет, только не он! Он не мог все это время обманывать ее! После того, что говорил ей... — Нет... Это... Ты наговариваешь на себя...       Ее лицо побледнело, дыхание сбилось, а сердце сжалось в ком от предчувствия безысходности. Ей так хотелось верить в обман исключительно для нее, но истина очевидна. Кто же знал, что к ней женщина не была готова.       — Это правда, Патси. Я изнасиловал Эллен Вайс. Я биологический отец Роуз. И я... — он осекся и стыдливо опустил голову, не в состоянии подобрать нужных слов. Да какие могут быть слова в его случае? Его поступки ничем оправдать нельзя. Он и сам это прекрасно осознавал. — Хотел поступить точно так же с ней, но... Я не знал тогда, что Джули — моя дочь... — он выдохнул, чувствуя себя абсолютно беззащитным перед властным взглядом мисс О'Коннелл. Он ведь виноват, значит, должен ответить. Перед Патси он сделает это. Он сделает все, чтобы не потерять ее! Правда, возможно ли это теперь? Неужели она не оставит ему ни единого шанса, даже несмотря на то, что с ней он держал себя в руках и даже мысли не допустил о причинении любого рода боли?       — Подонок! — вдруг вырвалось изнутри мисс О'Коннелл. Со всей силы она залепила ему звонкую пощечину и наградила самым уничтожающим взглядом из всех возможных. Это, наверное, единственное, что она могла сделать в сложившейся ситуации. Но держаться в рамках разумного не хватало сил. — Как ты сумел поднять руку на мою дочь?! Как ты смел только подумать, что я никогда об этом не узнаю?!       — Я не знал... Я не знал тогда, что Джули — твоя дочь... — с надрывом повторил Питер, потирая горячую щеку, продолжая прятать глаза. Стыдно. Но не только из-за гнилого поступка, а из-за того, что заставил страдать ни в чем невинного человека. И это чувство было каким-то особенным — оно вобрало в себя абсолютно разные эмоции: и горечь от невозможности что-либо изменить, и ненависть к самому себе и диким сигналам мозга поступить так, а не иначе, и нежность, смешанную с горячей страстью. Казалось, что жертвой своих грязных дел теперь стал он сам.       — Не знал? — с щемящей болью в груди возразила Патси. Чувство холодной пустоты заполнило душу, а сердце кровью обливалось от гнетущей безысходности. Это какой же надо было быть слепой, чтобы не разглядеть в человеке потенциальную угрозу для общества, не увидеть в его поступках скрытый подвох? — Эллен тоже была чьей-то дочерью! Но тебя это не остановило!       Сердце женщины будто проткнула раскаленная игла — хотелось взвыть от отчаяния. Но она по-прежнему держалась стойко и уверенно. Кому нужна ее слабость сейчас? Она не требовала какого-то чуда, просто желала разобраться, почему с другими Питер поступил, как последняя скотина, а ее даже пальцем не тронул? В чем причина такого поведения насильника?       — Я сожалею... Я правда сожалею, что так получилось... — в отчаянии выдал Питер, боясь сделать стоящей напротив женщине еще больнее. Она не заслуживает к себе такого отношения. Хотя куда уж больнее? Жизнь Патси и так до краев наполнилась ядом и кислотой, что очистить от них организм вряд ли станет успешной задачей.       — Сожалеешь? — приглушенным тоном спросила Патси. — А я? Для чего я тебе была нужна?       Он резко поднял осознанный взгляд на мисс О'Коннелл и застыл, не зная, какие подобрать слова, чтобы объяснить совершенно искренние и всегда искренние поступки по отношению к мисс О'Коннелл. С первого дня их встречи он увидел в ней то, что так отчаянно желал получить от своей жены — возможность безоговорочной поддержки и принятия его истинной души. И только Патси сумела излечить его покрытый тленом мир. Только Патси сумела увидеть в нем человека с ранимой душой. И только она сможет и излечить ее, и похоронить.       — Ты с самого начала знал, кто я есть! — настойчиво сказала мисс О'Коннелл, чувствуя, как тело покрывает крупная дрожь. — Ты знал, кем я являюсь для Роуз! Так зачем устроил весь этот спектакль с больной собакой? Зачем жену втянул во всю эту грязь? Зачем тебе нужна была я?!       — Нет... Нет, Патси, нет! Я не знал... — в растерянности выдал мужчина. Ничего такого он точно не преследовал. Встреча с ветеринаром стала счастливой случайностью. У него никогда не имелось никакого коварного плана. Все текло своим чередом. Шло бы и дальше, если бы их отношения не зашли так далеко... — Не знал абсолютно ничего о тебе...       — Не ври мне! — приказала женщина, срываясь на крик. Ее глаза заблестели, из горла непроизвольно вырвался тяжелый вздох. Стало душно от своей же беспомощности, что ее нагло использовали в своих целях. Эта свинцовая тяжесть нависла над ней невидимым покрывалом и приковала ее железными оковами к вратам ада. Кто теперь поможет ей освободиться и снять с плеч этот непосильный груз бесчисленных мук? — Не смей мне лгать после того, что было!       Первый раз за долгое время мисс О'Коннелл хотелось сорваться и плюнуть собеседнику в лицо, ударить изо всех последних сил, сделать ему настолько больно, чтобы он понял, через что пришлось пройти невинным женщинам, чтобы приблизить выстраданный миг свободы. Но она мужественно держалась. Нельзя опускаться так же низко и вставать в один уровень с тем, кому уже терять нечего.       — Это правда, Патси! По отношению к тебе в моих поступках не имелось ни капли лжи, — попытался оправдаться мужчина, но разве теперь его слова можно воспринимать всерьез? Разве есть ему вера после того, что натворил?       — Ты жалок, Питер... — поспешно смахнув так некстати упавшую на горячую щеку слезу, выдавила из себя Патси, жалея только об одном — о том, что открыла душу этому человеку. К счастью, расчетливый разум не позволил их отношениям перейти на следующий уровень, но только женщина знала, насколько шаткой была эта грань между теплой дружбой и тесной связью. — А я тебе поверила... Поверила в идеально разыгранную тобой пьесу, в которой ты отвел мне главную роль, наблюдая со стороны, задаваясь вопросом: справлюсь или нет? А в итоге пьеса не заслужила внимания зрителей — кто придет смотреть на человеческие страдания единственного персонажа с ожидаемой смертью в финале? Да, я ошиблась в тебе. Ты гениальный сценарист, прекрасно управляющий чужими жизнями. Только зачем в итоге раскрыл все карты? Почему признался в том, в чем я тебя не просила? Замучила совесть? А сколько времени ты и дальше планировал смотреть мне в глаза и врать? — она остановилась и замолкла, тщетно пытаясь справиться с нарастающей волной слез и невидимой железной рукой, сдавливающей горло, не давая сделать даже необходимый вдох. Нестерпимая боль стояла выше уже погибших желаний не показывать свою слабость перед лицом того, для кого вся жизнь — это испытывать удовольствие от мучений других. — А этот богатый особняк, подарки, — Патси с особым цинизмом сорвала с шеи кулон и бросила Питеру на стол, как кость — под лапы исхудавшей псины, — дивные беседы и признания — это все для чего? Чтобы я стала одной из тех твоих жертв на одну ночь? Это же сколько трудов тебе стоило, чтобы войти ко мне в доверие... Хотя, о чем это я? Какие труды? Ты не раз уже проделывал это с другими, не получая никакого сопротивления, а со мной получил. Выходит, я не жертва, а твое первое исключение...       Она смотрела на него затравленным и уничтожающим взглядом, едва осознавая, что всему пришел конец. Не она получила удар в спину, но именно он стал отправной точкой к завершению их встреч.       — Да, ты исключение! — с натянутой улыбкой произнес Питер. И ему нравилось это ощущение тесноты в груди только от одной мысли, что Патси для него не пустое место — именно благодаря ей его однообразная серая жизнь обрела смысл. — Но не поэтому!       — Ты не посмеешь даже на метр приблизиться к моей дочери! — отчеканила фразу мисс О'Коннелл. Довольно философских суждений. Пора переходить к основному действию. Довольно идти на поводу у эмоций. Она ведь никому не навязывала свое гуманное отношение к окружающим. — А если я узнаю, что хоть один волос упал с ее головы по твоей вине, я сделаю все, чтобы ты оказался там, где твое непосредственное место!       Она встретилась с ним взглядом, и Питер увидел гнев в ее бесконечно прекрасных глазах. Это заставило мужчину вспомнить о том, что не в его власти изменить судьбу, а если бы и мог, то вряд ли пошел наперекор сердцу Патси. Очевидно, что и ей он теперь противен, точно так же, как и Эллен Вайс, и Роуз. А чего он ожидал? Чтобы женщина и дальше шла на риск, общаясь с насильником? Нет, она никогда на это пойдет, ее воспитали иначе. Это он опустился до таких низин, что век не отмыться от той грязи, в которой извалялся по собственному желанию.       — С этой минуты я ничего не желаю ни знать о тебе, ни слышать. Никогда! — на одном дыхании отчеканила фразу мисс О'Коннелл, стараясь выглядеть максимально спокойной. Только внутри клокотала горечь от безысходности по отношению ко всему случившемуся. — И даже не думай искать повода для встреч со мной! Ты отравил собой не одну спокойную жизнь, ты сам подписал себе смертный приговор и уж поверь мне — рано или поздно тебе придется ответить за все, что сотворил!       Последний раз бросив на мужчину затравленный взгляд серых глаз, Патси быстро покинула кабинет и стремительно направилась к выходу, лишь бы поскорее покинуть помещение и навсегда забыть все, что касается Питера Дойла.       Он знал, что уже потерял ее, и любая попытка остановить врача, задержать в этом кабинете обернется в прах. Но черт возьми, как сердце рвалось к ней, как желало биться в унисон с ее до конца его дней. Как хотелось сорваться с места и догнать ее, остановить любыми способами, чтобы донести, что она — единственная, ради которой он еще живет, что только ей удалось изменить его жизнь до неузнаваемости, ведь только она научила его чувствовать всю ту радугу эмоций, которая возникает между двумя самыми близкими людьми. Только благодаря нее Питер понял, что такое по-настоящему любить.       Он стоял на прежнем месте, не думая и шагу сделать в сторону, зная, что бесполезно, что в этом уже нет никакого смысла. Он насильник. Это ярлык до конца жизни. Это клеймо позора до последнего дня на этой земле. И любое его действие в ее адрес сейчас расценивалось бы как эгоизм.       Захотелось только одного — обнять ее и прижать к себе так крепко, чтобы никогда не отпускать, чтобы страдать вместе с ней, чтобы найти нужные слова, чтобы достучаться до ее сознания и сказать... Сказать, что любит... Действительно любит ее одну и готов понести вынесенное ею наказание. Это сильное чувство не родилось к ней одним днем, оно пронесено сквозь время, оно обросло смыслом, оно имеет большой вес и ради того, чтобы быть услышанным, Питер готов пойти на все. Может быть, впервые в жизни он мог признаться себе, насколько дорог ему тот человек, который привнес иной смысл в его истерзанную временем жизнь. Это любовь особенная. Другая. Это совсем не те чувства, испытанные им по отношению к Терезе, и капли не было из того, что есть к Патси — той женщине, которая никогда не простит его, той женщине, которую он причинил смертельную боль.       Но прошлое невозможно забыть, невозможно изменить, оно ранит с каждым днем все сильнее, и шрамы от страданий и оглушающей боли не лечатся временем. Каждое слово Патси обнажало все былые грехи Питера, но все это время он старался не думать о них, старался жить настоящим, но прошлое сильнее его. И сегодня он еще раз в этом убедился.       Обратить время вспять невозможно. Казалось бы, сегодня он сделал все, чтобы на такой печальной ноте закончилось их общение и дорогая его сердцу их история безграничной безысходности. У него нет шансов на спасение от самого себя. Он не имеет права больше чувствовать себя счастливым.

* * *

      Сильный ливень в считанные секунды заставил едва ли ни каждого жителя Дублина врасплох своим нежданным появлением. Вода текла, как из ведра, затопляя собой весь шумный и оживленный город. Ничего не предвещало ухудшению погоды, но тучи над столицей Ирландии сгустились слишком быстро, поэтому сейчас тяжелыми громоздкими каплями плакало небо, как и раненая душа мисс О'Коннелл. В ушах стоял пугающий и ужасный гул, ей казалось, что ее тело разорвется на части против ее желания, а она ничего не захочет сделать, чтобы собрать воедино истерзанные куски.       Он убийца. Он насильник. Эти слова барабанной дробью стучали в висках измученной женщины. Ее бросило сначала в жар, а потом в холод; от слез, бесперебойно катившихся из глаз, перехватило дыхание. Не имелось никаких сил, что продолжать свой жизненный путь достойно. Из-под ног словно выбили почву, ударили в самое уязвимое место в тот самый момент, когда она этого не ждала.       Находясь в комфортном салоне такси, Патси казалось, что снаружи она вполне цела, но внутри открытая рана. Она ноет и кровоточит. Как ножом изрезали сердце. И пусть бы это был посторонний, прохожий, с которым больше никогда не увидишься, но это тот человек, которого она успела узнать слишком хорошо и подпустила на слишком близкое расстояние. Внутри она чувствовала пустоту, по жилам текло ощущение непоправимости, неизбежности долгих страданий. Ей слишком поздно открыли глаза на того, от кого с самого начала стоило держаться на огромном расстоянии.       Она и не пыталась уверить себя в том, что где-то должен быть выход из сложившейся ситуации, что где-то есть заветная тропинка, ведущая к свету, теплу и пониманию. Уж точно не между ней и Питером, а между ней и Роуз. Где-то в глубине души Патси понимала, что дочь возненавидела ее, что ей необходимо время, чтобы понять, прояснить для себя какие-то вещи, услышать в конце концов истину от матери.       Слез боли сдержать не получилось. Невыносимо осознавать, что кто-то решил изувечить жизнь единственному родному человеку после покойного мужа. Теперь многое встало на свои места — стало понятно, почему же Роуз возненавидела биологического отца с той самой первой секунды, как только узнала от Эллен Вайс историю ее происхождения. Это естественно — как можно испытывать что-то положительное к насильнику?       Но Патси могла. Вопреки всему и всем могла! Лично ей он не сделал ничего дурного. Лично к ней он всегда относился с пониманием и хотел получить взамен то же самое. И Патси судила его сейчас не по поступкам прошлого, а по действиям настоящего, из-за чего в сознании возник диссонанс. Насильник, избирательный в своих потенциальных жертвах? Или совершенно адекватный, но не без своих мутных тараканов в сознании, мужчина, способный к состраданию и сочувствию?       Женщина спрятала покрасневшее лицо в ладонях и заплакала еще сильнее. Казалось, она обречена на вечно несчастную жизнь, с того самого дня, когда ей сказали, что никогда не сможет родить собственного ребенка, будто родилась только для того, чтобы другие пользовались ее услугами и жили за ее счет, как насекомые-паразиты. Будто на роду лежит какое-то проклятье.       И в этот раз она совершенно одна должна справиться с новым ударом судьбы. Хватит ли сил, хватит ли терпения все это пережить, ведь она уже совсем не молода, чтобы так легко справиться с последствиями ее самого взвешенного поступка — удочерения маленького комочка счастья.