Баллада о царицынском муже и корсарской жене

Стояла последняя мартовская неделя, но здесь, в островных кущах лазурных берегов, где волны оставляли записки на песке, а густая морская синева рассеивалась в брызгах бирюзы и лунного нефрита, зной кудрявил волосы и собирался на шее и между грудей солью, что осталась от пота. Сидя на бамбуковом насесте крошечной хижины, Зоя наблюдала за прячущимся в дюнах черепашьим гнездом, из которого, по оценке Николая, со дня на день должны были появиться детеныши. Она не призналась ему, но с тех пор, как они обнаружили островное сокровище, что было дороже всех диковинных драгоценностей и сгинувшего в пучине купеческого золота, Зоя поглядывала на гнездо, ожидая того, что в мыслях упорно желало назваться чудом. Даром что Зоя не была сентиментальной, пусть даже на самом деле доказывала это лишь сама себе. Она отвернулась, взглянула на ладную шхуну на горизонте, сверкающую мачтами и расшитыми флагами – красный пес и дракон, подкрашивающие шафрановое зарево рыжим и полуночно-синим. К закату волны вспенились, поднялись вверх будто бы шапками закипающего молока, так что в них Зоя не сразу разглядела Николая – он показался точно там, где глубина виделась немыслимой для человека, и снова погрузился в синие воды, взрезая их гибким акульим телом. Зоя могла бы испугаться, что волны поглотят его, как лодчонку или выскользнувшую из рук серебряную монету, но мужчина, что на суше командовал армиями и восседал на троне, как истинный владыка, среди морских вод был своим, был рекой соли и золота и пробудившимся водяным левиафаном. Свадебное путешествие, две недели из которого они держались за канаты в море, сотрясаемом эхом глубин и ветров в сорок узлов, привело их туда, куда держал путь сам капитан, на протяжении всего пути не выпускавший из рук компаса и рассохшейся от соли карты с отметками неведомых Зое земель. Два Брата, Лунная Гавань, Пиратские острова – что-то отыскалось в университетских книгах в тот год, когда ничто еще так не усиливало жажды знаний, как лекции профессора прикладной археологии; что-то обнаружилось командой «Волка волн» во время побегов от служителей закона. Об этом рассказывал ей Николай, когда они, новоиспеченные муж и жена, Николай и Зоя, а не королева и принц-консорт, лениво покачивались в гамаке в капитанской каюте, и, пусть от лежания в тесноте затекали и шея, и ноги, Зоя не смела его прерывать: так ей нравилось слушать о том, чего она не знала, о спирально завитых раковинах и детенышах осьминогов, почти прозрачных, если не считать нескольких красочных пятен. Хотя и в этом Зоя бы ему не призналась. Вообще-то, после спора, который разразился еще во дворце, Николай ожидал от нее брюзжания, оскорблений и проклятий – Зоя это знала, а потому не давала ему расслабляться и хотя бы разок в день высказывала недовольство по поводу жареных крабов, вони рыболовных сетей и забившегося в батистовое нижнее белье песка (от последнего Николай рассудил избавиться – и речь тут, стало быть, вовсе не о песке). Хотя, сказать по правде, еще там, в море, на рассвете вглядываясь в туманные дали и слизывая с губ соль, Зоя осознала, что к синим глубинам она тяготела так же, как к земле, к пробивающимся молодым побегам ирисов и луговых трав. Море дарило ей покой, напоминало о величественной власти стихий и вместе с тем об их невероятной миролюбивости. Там, на носу корабля, соленые брызги щекотали ее позолоченную кожу, пока приятное ощущение морской прохлады не сменилось лаской губ, горячих, мягких и жадных. Таких знакомых. Она потянулась, даже не пытаясь прикрыть рубахой бедра. Это было ни к чему в месте, которое они делили с черепахами, в этой бездне созидания. Опасность нередко принимала формы сокрушительной красоты, но отчего-то Зоя знала, что в бамбуковой хижине, сошедшей с незатейливых рисунков маленького принца, возведенной корсаром-юнцом, страстным до приключений и загадок, страшиться было нечего. Черепашью лагуну Николай называл вторым домом, а еще легкими моряка, тогда как его сердце билось за толщей кормы, в унисон кряхтящим снастям и вольным перешептываниям парусов. «Теперь, – шептал он, водя губами по ее плечу. – Сердце корсара и мореплавателя, благородного вельможи, верного рыцаря и превосходного певца бьется точно за ниткой жемчуга, обернутой вокруг твоей красивой шеи и прячущейся в углублении между двумя изящными…». Зоя все еще удивлялась, что они могли вот так сбежать. Оказаться на краю света, где воды преодолевают великие расстояния, где ласковые потоки лижут пятки, а мимо проплывают черепахи с мерцающими серебристыми брюшками. Морской бриз вгонял в ленивую дрему. Зоя прикрыла глаза, отдаваясь соленому ветру и шелесту покачивающихся пальм, вздымающих и опускающих свои листья, как дремлющие великаны. Позднее ей виделось, как Николай покинул воды моря, воинственный король и морской полубог с каменного барельефа. Капли воды липли к его стройному жилистому телу, как сок спелых фруктов. Двигаясь по песку, он не отводил от нее своего мягкого взгляда. – Гляжу, моей дражайшей супруге жуть как не терпится возвратиться на большую землю, – поддразнил Николай. – Не выдумывай. Я все еще страшно зла, что приходится весь день глядеть, как ты воображаешь себя полуводным млекопитающим. Так и заскучать недолго, – отозвалась Зоя, двигаясь лениво, как кошка. – Раз уж об этом зашла речь, и ты не растаешь, если присоединишься. – Вот уж спасибо! Не желаю, чтобы руку мне оттяпала акула. – А ты ее прогони. Или, может, не желаешь? – подловил Николай и обнял ее, не скрывая намерений. Как повелось, Зоя сперва недовольно заворчала, попыталась отстраниться – так, для пущей убедительности. Николай, однако, не поверил ни единому слову. Зоя взмахнула ресницами, вздохнула нехотя, будто бы только сейчас решила уступить. Прильнула к нему, выгнулась, позволив Николаю снять с нее рубаху. – Заглянем в воду? На минуточку, а? Честное слово, ни больше ни меньше. Минута – да разве это время? Так что, да, говоришь? – Ни за что. Николай… Я же сказала: нет, никакой воды, не думай даже. Хватит. Перестань, дурак! Не делай так… Это не сработает, нетушки. Николай! Ладно. Хорошо. Черт бы тебя побрал! Когда он подхватил ее на руки, ступая к морю, улыбаясь одной из своих отвратительно безотказных улыбочек, коснулся губами груди, Зоя сыпала обещанными проклятиями. Но не возражала.