Wicca

Школьная столовая. При упоминании этого словосочетания на ум приходят, скорее всего, длинные, светлые помещения с пластиковыми столами, что не всегда успевают протирать работники кухни, и неудобными шатающимися на железных ножках стульями, с отвратительным запахом сгоревшего масла, на котором жарят уже непозволительное количество раз пирожки, котлеты из химического продукта, называемого мясом. Но что в голове возникает, заведи речь о школьной столовой в многовековой академии ведьм и магов, когда на стенах вместо картин, распечатанных на принтере и загнанных в дешевые рамки, висят настоящие произведения искусства, оставленные великими предками их мира. Когда солнечный свет сочится не через простые пластиковые окна, а мерцает буйством красок, переливаясь в разноцветном витраже. Само помещение занимает пространство в пять школьных столовых. На потолке висят люстры с имитированными подсвечниками, как в средневековье, на деле замененные на современные лампы. Хотя все, что здесь из дерева, было вырезано на верстаке еще первыми волками, оставившими в наследство потомкам. Столы длинные, от самого входа тянутся до преподавательских, расставленные в четыре ряда. Напоминает ту самую столовую из небезызвестной серии книг и фильмов о мальчике по имени Гарри Поттер, правда, учащиеся здесь совсем себя не могут представить в роли учеников Хогвартса. — Весь праздник нам испортили эти стражники, — Тэхен вроде возмущается, но на деле не верится, что ему правда жаль, он из тех, кому на все плевать. Парень без негатива, у которого образ всегда мрачнее самого Ада. Он рассматривает свои выкрашенные в черный ногти, отрывая надоевший заусенец, который чудом не начал кровоточить и не напрягать обедающих по сторонам вампиров. Юнги, что сидит рядом с Тэхеном, только мычит, поддакивая его словам, выдавая свою отстранённость. Ким хмурится, переводит свое внимание с собственных шикарных длинных пальцев, с громоздкими готическими кольцами на друга, прослеживая за его взглядом. — И что ты делаешь? — любопытничает Тэхен, прижимается плечом к Юнги, кладя на свои сложенные ладони щеку, смотря то на вампира, то на хмурого волка. — Мщу, — сосредоточенно отвечает Мин, поджимая и так тонкие губы. — Можно мне с тобой? — усмехается Тэхен, ведя себя сейчас совсем как ребенок. На самом деле он недоволен друзьями — одного, видимо, с утра молния ударила, и он решил уткнуться носом в книги, совершенно не реагируя на друзей, другой тоже головой поехал, чего-то пялится на волков, совсем не влюбленными глазами, будто пытается залезть к ним в голову и разорвать ее на части, что априори невозможно и запрещено, даже умеющим это делать магам. — Отстань, а, — Юнги толкает его плечом и продолжает испепелять своими бордовыми глазами Чон Хосока, хлюпающего супом, раздражая таким животным аппетитом — рот будто не закрывается, все ест и ест. — Эти волки такие обжоры. Жрут все подряд, — бубнит Мин, отвлекаясь на руки волка, тянущиеся за одной закуской, за второй, за хлебом, за паштетом, за куриной жареной ножкой, которую с хрустом надкусывает, жуя вприкуску с супом. — Скажи, что ты хочешь с ним сделать, я сделаю, не занимайся тем, что тебе неподвластно, — хмыкает Тэхен, отстраняясь от друга, взмахивая длинными прядями блондинистых волос, цепляясь взглядом за проходящего мимо них вампира, который чего-то так странно смотрит на него. Ким, наверное, забыл, как вчера этого же бедного вампира мучил своими иллюзиями, в которых сидел на его члене — того самого Чон Чонгука. Он лишь улыбается ему, машет тонкими пальцами, думая, что тот просто засмотрелся на его неповторимую ведьмовскую красоту. А когда Тэхен снова возвращает внимание Юнги, то слегка вздрагивает от его испуга. Чон Хосоку просто разозлило обедать под пристальными, надоедливыми глазенками кровососа. Альфа давно почувствовал его взгляд на себе, до последнего старался не делать на этом акцент, тем более не выходить из себя, позволяя королевской особе пялиться, но волк тоже не железный, у него тоже есть понятие комфорта, желание его ощущать. Потому он просто решил замереть на несколько секунд, а потом нарычать на маленького вампиреныша, да так, что половина столовой обратили на него свои взоры — не меньше, чем испугавшийся Юнги. У Чон Хосока даже в человечьем обличье клыки больше, чем обычно у людей, глаза как два отборных янтаря, блестящих в желтом свете люстр — все это вкупе делает его весьма пугающим монстром, будучи в кожаном чехле. — Придурок, — насупившись, Юнги отворачивается от Хосока, смотря куда-то вперед, сквозь Чимина, нависающего над книжками, совсем не желая продолжать обедать теперь. А Тэхен лишь усмехается и взмахом руки переворачивает тарелку с горячим супом волка так, что содержимое проливается на стол и на его спортивные штаны для тренировок. — Сука! — шипит альфа, оскаливаясь, подскакивая с места. — Не стоит комплиментов, — хмыкает Ким, самодовольно проникая пальцами к шее, пробираясь к корням волос, зачесывая пряди. — Вы, ведьмы, в край охуели, — Хосок подходит ближе к парням, испепеляя своими желтыми глазами, горящими яростью, ухмыляющуюся темную ведьму. — Думаете, вам все позволено? — Полегче, мы же ваши создатели, — ерничает Ким, наклоном головы указывает на альфу и на Намджуна, до этого тихо сидевшего поодаль, обедавшего без какого-либо энтузиазма, смотревшего только на Чимина, думая, что его любопытство никто не замечает. Хосок вспыхивает за секунду, с трудом удерживает дистанцию, чтобы не перелезть через стол и не сломать этой наглой ведьме шею. — Это ты тут ведешь себя так, будто тебе все должны. Хуже животного. Ах, да, ты же и есть животное. Прости, постоянно забываю, — расплывается в довольной улыбке, подается вперед, складывая локти на стол. — На состязании первым делом найду тебя и сделаю все, чтобы ты сразу же выбыл, — кидается угрозами Чон, тыча в темную ведьму пальцем. — Тем более, такие шлюховатые особы никогда не займут трон, — теперь очередь Хосока улыбаться, радуясь тому, что смог задеть Кима, у которого с лица медленно веселье сходит. — Тогда встретимся на состязании. У нас будет лучшая защита, — шипит Тэхен на волка, показывая на себя и внезапно на Чимина, который тут же поднимает голову и с опаской косится на навострившего уши Намджуна. — Скажи что-нибудь, — шепчет омега, пихая друга в руку, лежащую на ветхих страницах старой книги. А Пак все продолжает бегать глазами от друзей к белому волку, который уже начал, кажется, проклинать его. Намджуну очень интересно стало, кого это там Чимин нашел в союзники, да и еще так быстро, не попытавшись поговорить с ним, помириться, возможно. Чимин больше не может выдержать давления со стороны волков и собственных друзей, замечая, как стали подслушивать остальные, рядом сидящие студенты. Он хлопает пыльной книгой, ни разу не притронувшись к наисвежайшим блюдам, от которых стол ломится, вскакивает со скамьи, хватает свой полупустой рюкзак, прижимая книгу к себе, и вылетает прочь из столовой. — Чимин! — окликает его не ожидавший такой реакции Тэхен. — Что это с ним? — хмуро провожает спину друга Юнги, переводя внимание на обеспокоенного Кима. — Не знаю, он с вечеринки такой, почти не говорит, не ест, в себя ушел, — Тэхен старается говорить это как можно тише, чтобы лишние уши не улавливали суть разговора. У Чимина образ перед всеми, он не просто «королева академии», этот образ создается и Мари, который воспитывает в нем больше, чем просто школьную знаменитость. Но одни, обладающие более чутким слухом уши, все же поймали каждое тихое слово. Намджун смотрит на столешницу, что-то будто обдумывая, сжимая в руке вилку, совершенно не обращает свое внимание на возвращающегося на место Хосока, который что-то недовольно бурчит ему. Белый волк смотрит в пустой далекий проем столовой, через который убежал Чимин, чувствуя внутри какую-то тревожность, будто он в эту секунду совершает какую-то ошибку, будто не омега убежал, а из его рук ушло самое ценное. Он вскакивает с места, отшвыривая столовый прибор, которым с таким аппетитом обедал минутами ранее. — Ты чего? — настораживается Чон, глядя на столбом стоящего, бегающего глазами по столу Намджуна. — На охоту, — бросает альфа другу и срывается в сторону выхода, надеясь, что он все еще сможет догнать свою драгоценность, покинувшую его душу и сердце. Хосок за ним не следует, кажется, понимая, что происходит. Смотрит на еду, а потом снова встречается взглядами с тем самым вампиренышем, из-за которого все это и произошло. Тэхен снова что-то тараторит ему на ухо, размахивая руками, активно жестикулируя, а Юнги опять пялится на волка, но теперь с каким-то интересом скорее, чем с вражескими настроями, получая в ответ точно такой же взгляд — настороженный, любопытный, однако хмурый, который приходится прервать, потому что альфа вспоминает, что ему стоит сходить в комнату и переодеться. И все из-за этого королевского вампира.

🌙✨🩸

Чимин несется куда-то такими уверенными шагами, правда, иногда спотыкаясь о ветки кустов, ползущие по тропинкам. Он прижимает к груди ту самую толстенную книгу будто что-то, что роднее всего, то, что сейчас как-то может ему помочь. Омега совершенно не боится заблудиться в этих лесах, он, как и любой житель, знает каждое деревце, веточку и закуток раскинувшихся на сотни километров земель. Единственное, он совсем не знает, куда ему идти, хочется просто сбежать ото всех подальше, лишь бы не причинять никому больше вреда, не быть проблемой для окружающих, не получать это осуждение в глазах любимого. Чимина хватило всего на несколько дней в академии, и он уже не в силах терпеть давление со стороны Намджуна. Он-то думал, сможет включить в себе суку, забить на их расставание, найти кого-то другого. Вот только в сердце сидят они — любовь и привязанность. Намджун не просто волк, не просто парень, с ним совсем не просто подростковая интрижка была. Ким во всех смыслах стал первым для Чимина — первой любовью, первым сексуальным партнером, первым существом, которому он всецело мог довериться. Пусть Пак обижен на него, злится, что тот слушать не хочет, обвиняет омегу в предательстве, но все же чувства внутри него сильнее. Он желает снова оказаться в надежных и теплых руках своего волка, снова почувствовать ту магическую связь между ними. Чимин останавливается только тогда, когда понимает, что забрел слишком глубоко, дойдя аж до Векового древа, возле которого Мари, будучи верховной ведьмой, проводит занятие для самых маленьких ведьм и магов, которые только-только поступили в их школу. Пак на секунду даже отодвигает давящие мысли в сторону и завороженно следит за папой. Тот невероятно красив, как и всегда. Снова его длинные волосы убраны в идеальный хвост, на лице минимум макияжа, который только подчеркивает аккуратные черты. Сам он облачен в свободную рубашку цвета слоновой кости, доходящую почти до колена, и в такого же цвета широкие брюки. Мужчина увешан украшениями: драгоценными камнями, перемешанными с какими-то веревочками на шее и запястьях, со странными кулонами в виде богов из детских книг и легенд. В ушах висят доходящие до плеч белые сережки-перья с сапфирами у основания. Его одежда бесформенная, колышется от порывов ветра, хвост легонько ударяет его по спине, а выбившиеся длинноватые пряди лезут в глаза. Чимину кажется, будто он встретил настоящую белую ведьму из тех самых фильмов и сказок, которые пишут люди, живущую и повелевающую этими лесами, только крыльев, как у фей, не хватает для полного воплощения образа, придуманного человеком. — Впереди вас будут ждать новые открытия. Каждый день вы будете познавать себя, раскрывать свои таланты, — Мари держит за ручку самого невысокого малыша, с которым стоит у Векового древа, показывая ему силу рождения новой жизни — перед их ногами на лужайке прорастает маленький голубой цветок, распускающий свой крохотный бутон. — Сила живет внутри вас. Не смотрите друг на друга, никогда не спрашивайте, почему вы не можете делать то, что может ваш друг. Каждый из вас особенный, уникальный в своем роде, — он показывает на цветок ребенку, по-доброму улыбаясь, когда малыш неуверенно поднимает ручку, едва уловимо шепчет на пракельтском языке. У него не сразу, но получается призвать немного воды для цветка. — Будь увереннее, духи любят смелых, они покровительствуют только тех, кто не боится подаренных ими сил, — Мари нежно гладит дитя по голове, вместе с ним уже четче проговаривает заклинание, добиваясь для растения еще больше воды, которая тут же способствует росту цветка, пускающего несколько стеблей. Чимин припадает плечом к дереву, не решаясь пройти на занятие, чтобы не мешать деткам и не смущать их своим присутствием. Да и вряд ли папа будет рад, если малыши увидят то, как омега одет. Как обычно, он если и носит школьную форму, то только на свой лад: с широко расстёгнутой блузкой, эмблему академии на пиджаке закрывает огромная брошь-булавка с маленькими цепочками, а на плечах нашиты эполеты, вместо тонкого ремешка на школьных брюках там переливается на солнце протянутая сквозь шлевки цепь-косичка с кожаными вставками. Чимин не самый лучший пример для детей, которые только-только поступили в школу, одеваясь строго по уставу. Омега следит за действиями Мари, вслушивается в слова, вспоминая свое первое занятие у Векового древа. Тогда тоже папа его проводил, он был беспристрастен, относился ко всем детям одинаково, но после урока они с Чимином задержались на этой лужайке. Мужчина рассказывал сыну о легендах, об их истории становления, об опасностях, таящихся в этих лесах. Они вслушивались в звуки леса, Мари учил сына, как правильно понимать духов и их желания, чтобы они в ответ давали свое благословение, прокладывая Чимину верный путь, охраняя его от бед. У парня остались только теплые воспоминания из детства. Папа, несмотря на всю ответственность перед государством, перед тысячами существ, все еще оставался прекрасным родителем. Чимин никогда не чувствовал нехватку любви со стороны Мари, всегда мог обратиться к нему за помощью и только с возрастом стал понимать, что не стоит его дергать по каждой ерунде, да и вести себя тоже старался как можно лучше, чтобы мужчине не высказывали директора за его поведение. И вот сейчас Чимин внезапно понял, куда он шел — он брел в руки к своему родителю, его сердце чувствовало нехватку поддержки, духи леса сами его подталкивали к источнику силы и мудрости, которая всегда была способна наполнить парня энергией. И дело тут вовсе не в Вековом древе, которое служит символом пополнения магических сил волшебников. Дело тут в том, кто нужнее Чимину, чем дерево, стоящее тут уже несколько веков. — Каждый из вас обретет ту силу, которой наградили духи леса. Академия всегда вас научит тому, что по природе вы не будете уметь, так что, если вам не будет подвластен огонь — это еще не повод отчаиваться, — Мари оборачивается к остальным детям, вставая спиной к древу, выпуская руку ребенка, подталкивая его к своему месту на мягкой подушечке рядом с одноклассниками на зеленой полянке. Он замечает Чимина, стоящего у дерева невдалеке, хмурится на секунду, не понимая, чего это сын здесь, а не на занятиях. — Запомните, лишь ваш труд и желание сможет привести вас к развитию собственных навыков. Кому-то из вас будет достаточно обладать силой четырех стихий, а кто-то захочет большего. Для этого большего вы должны работать. Духи лишь дарят нам силы. Но помните, если вы будете пренебрегать своей силой, использовать ее во вред другим существам, духи вас покарают. Они отнимут то, что подарили. Пусть детям по семь-восемь лет, но они понимают каждое слово, сказанное правителем. К этому возрасту обычно каждый родитель своего драгоценного мага или ведьмы примерно понимает, на что их ребенок способен. Обычно дети умеют выполнять простые заклинания, связанные со стихиями. Им разрешено использовать магию только в стенах школы или под присмотром родителей, пока они не достигнут шестнадцати лет. Малыши до поступления в школу уже знают о том, в каком мире они живут, какие опасности их могут поджидать, какие законы и порядок в их государстве. Родители обязаны хотя бы поверхностно рассказывать своим детям о их дальнейшей жизни. — Занятие окончено, — Мари взмахивает рукой над тем самым цветком, который они вырастили с одним из учеников, после чего растение начинает цвести еще сильнее. Омега магией срывает все еще нераскрывшиеся бутоны и ветром отправляет каждый ребенку в руки. И когда цветы опускаются в маленькие детские ручки, бутоны открываются, являя взору миниатюрные подушечки, на которых лежат броши со школьной эмблемой — часть формы, — а рядом по фруктовому леденцу. Мужчина не может удержать улыбки, слыша эти детские вздохи и удивленные, счастливые лица. Будучи магами и ведьмами, живя с родителями, большая часть которых, скорее всего, обладают магией, дети не потеряли той неподдельной радости от простых магических фокусов. Мари, который всегда любил детей, не может не почувствовать и в этом году тепло от времяпрепровождения с юными волшебниками, которые с таким упоением слушали его, наблюдая за магией. Сегодня он обязательно помолится лесным духам за благополучие этих детей. — Распределитесь по парам! — командуют учителя, которые привели школьников на открытый урок к Мари. Начинается какая-то суета, дети хвастаются брошками, разноцветными цветочками, какой-то альфа даже подарил свой другу-омеге, закрепив его в заплетенных, белокурых волосах. Они не могут перестать болтать друг с другом, делясь эмоциями, пока учителя пытаются их всех собрать, надеть на них пиджаки, которые пришлось снять из-за жаркой погоды. Мари же, сложив руки в замок, поднеся его к губам, прячет широкую улыбку, наблюдая за горящими детскими глазами, слушая этот смех и лепет учеников. — Спасибо! — один малыш даже внезапно к нему подбегает, крепко-крепко обнимая за талию, прижимаясь щекой к животу мужчины. — Учись хорошо, — ласково молвит омега, поглаживая светлую голову ребенка. — Я сделал, — ребенок отстранятся от ведьмы, протягивая маленький полевой цветочек, который только что сам смог вырастить, научившись у мужчины. Он тянет свои пальчики к голове Мари, на что тот опускается на колени, позволяя мальчику закрепить веточку с цветами на голове. — Ты молодец! — не скупится на искреннюю похвалу Мари, радуясь тому, что ребенок смог научиться выращивать цветы, только посмотрев, как это делает верховная ведьма — это уже большой прогресс для такого юного ученика. — Я тоже так умею, — как-то наигранно обиженно дует губы Чимин, выходя из-за дерева, когда папа отпускает ребенка, убегающего к своей группе. — В твоем возрасте и с твоим опытом нужно уметь больше, чем просто выращивать цветы, — хмыкает мужчина, идя к деревянному столу, на котором у него расставлены какие-то баночки и пробирки, книги для начинающих волшебников. Он начинает по одной закрывать их, убирая в одну стопку. — Что это у тебя? — искоса глядит на ветхую обложку книжки, что прижимает к груди Чимин, а сам убирает длинный хвост со своего плеча, пальцами пряча выбившиеся пряди за правое ухо. — Взял почитать, — пожимает плечами омега, закусывая губу. Мари оборачивается, щурится, явно что-то подозревая, а потом снова смотрит на книгу. Он вздергивает подбородок, прогоняя все эмоции на своем лице, и спокойно ступает к сыну, протягивая руку. — Это же запрещенная литература. Где ты ее взял? — вновь хмурится омега, когда Чимин нехотя, но все же отдает то, что требуют. Мари достаточно полистать лишь первые пару страниц, чтобы понять, что это книга с теорией древней магии, которую он много лет назад вдоль и поперек изучил. — В библиотеке, — юлит парень, понимая, что, скорее всего, придется либо сказать правду, либо соврать. В данном случае нет лучшего варианта, папа все равно узнает. — К этой книге есть доступ только у преподавателей, директора академии… — задумывается Мари, делая паузу, ведет ладонью по тоненьким, совершенно хрупким страничкам, — и у меня, — голос его внезапно строгим становится, книга захлопывается, а пыль от нее разлетается, заставляя Чимина вздрогнуть и сморщиться. — Ты использовал мое имя? — Я пытался. Сказал, что ты требуешь эту книгу, но библиотекарь заявил, что, видите ли, ты должен лично приходить и брать подобные книги, — Чимин нервным взмахом головы убирает лезущие в глаза пряди и скидывает свой рюкзак на землю к ножке рабочего стола Мари, обходя его самого, чтобы рассмотреть поближе такие интересные сейчас стеклянные бутылочки. — Правильно заявил, но как тогда ты получил ее? — не отстает Мари, идет за сыном, откладывая книгу на стол, а сам бедром опирается об него, складывая руки на груди. — Тэхена попросил, — вздыхает Чимин, осознавая, что папа с расспросами не отстанет. — Он использовал иллюзию и притворился тобой, — хихикает омега, поднимает голову, встречаясь со злыми, абсолютно не утешающими глазами, в которых зрачки, словно кошачьи, сузились. — Вы с ума сошли? — чеканит Мари, подходя почти вплотную к сыну. — Как вы посмели? — Пап, не начинай, — похныкивает Чимин, закатывая глаза, думая уже отойти от стола к Вековому древу, возле которого раскиданы мягкие подушки, да плюхнуться на них, но его останавливают сомкнувшиеся, худощавые пальцы на запястье. — Напиваться и позорить нашу семью — это одно, я простил. Тащить на вечеринку Хенджина — второе, я, скрепя зубы, но простил, — Мари притягивает к себе испугавшегося Чимина, пытающегося вырвать свою руку. Мужчина сразу же узнал от Сокджина о всех событиях, произошедших на вечеринке, тяжело вздохнул на это, выпил водички и попросил себя быть сдержанным. Не было никакого смысла ругать и даже просто говорить с Чимином о его поведении — не поймет, продолжит делать то, что хочет. Хенджин же, как хороший мальчик, и сам потом прискакал, слезно прося прощение у папы. И Мари могут назвать отвратительным родителем, но не может он ругать и злиться на своих мальчиков настолько, чтобы действительно наказывать их и уж тем более применять серьезную магию на них. Он и так знает, что балует сыновей, знает, что слишком мягкотелый по отношению к ним. Не может быть таким же серьезным и строгим, как Аудульв с Намджуном или тем более Эйнар, который не видит ничего ужасного в том, чтобы поднять руку на Юнги. Мари так не может, его дети — его сокровище и самая главная сила. — Но превращаться в меня, чтобы добыть то, что запрещено не просто так — это уже нарушение закона, — продолжает сокрушаться мужчина, отчитывая ребенка. — Ты подставил своего друга. За подобное его ждет заключение под стражу, а может, и вовсе изгнание, учитывая, что его родители и так на волоске держатся. — Не трогай его семью! — шипит Чимин, все же вырывая руку. — «На волоске держатся» — это ты про брак отца Тэхена с человеком? Такое у тебя уважение к людям? — Я уважаю людей — все, что тебя окружает, создано для их же безопасности. Но они должны быть там, за стеной, — указывает он в какую-то сторону, имея в виду ту самую невидимую границу, которая разделяет людской мир от магического. — Им здесь не место! Ты знаешь, что приводить сюда человека запрещено, но мы смиловались над ними, потому что я смог понять отца Тэхена! — Мари очень тяжело сдерживать гнев в себе и не срываться на сыне сейчас. Отец Тэхена однажды нарушил закон, привел в их мир человека, умоляя трех правителей позволить ему остаться. Тогда Мари дал слабину в глазах Аудульва и Эйнара, потому что сам когда-то любил, потому что он не настолько строгий и бесчувственный правитель. Да и известие о том, что человек ждет ребенка от мага, стало решающим фактором. Омега просто не смог бы разлучить семью, взяв обещание, что человек больше никогда не вернется за стену, никогда больше не увидит своих родных и близких, никогда не будет пытаться с ними связаться, дабы сохранить существование этого мира в тайне, как и все немногочисленные, живущие здесь люди, станет оплачиваемым донором крови для вампиров. И Мари ни одного дня не пожалел о своем решении, потому что тот, в кого вырос Тэхен — его маленькая и тайная гордость. Ким очень сильная и мудрая ведьма, правда, иногда ведется на поводу у Чимина. — Мне нужна была эта книга! — не выдерживает Чимин, уже вскрикивая на родителя. — Не трогай Тэхена, накажи меня, если так уж хочется побыть правильной верховной ведьмой. — Зачем тебе книга? — недоумевает Мари, делая свой голос более спокойным и тихим, чтобы прогнать стресс у сына и тот смог почувствовать себя в безопасности. — Со мной что-то происходит, — Чимин зачем-то вытягивает вперед дрожащие руки, смотря на них с каким-то животным страхом. Мужчина хмурится, аккуратно беря холодные ладони в плен своих, прижимая их к груди, притягивая омегу в родные объятия. — Папа, мои силы перестали меня слушаться. Я начинаю причинять вред окружающим из-за этого, — омега срывает голос, переходя на жалкий хрип, упираясь носом в плечо родителя, вдыхая запах древесины вперемешку с маслами и ягодами. — В той книге ты не найдешь ответы на свои вопросы, — траурно заявляет Мари, прижимая голову сына к себе крепче. — Ответ есть только у меня и у того мага, который был таким же, как ты. — Что ты имеешь в виду? Мага? Кто-то еще болел чем-то похожим? — сразу же осыпает мужчину вопросами, которые мучают Чимина уже несколько дней. Мари, обнимая его за плечо, ведет к подушкам у древа, присаживаясь на них, позволяя сыну лечь на свои колени. — Это не болезнь, Чимин. Это дар, и очень опасный, тяжелый для твоих юных плеч, — омега гладит ребенка по волосам в надежде успокоить. — И где этот маг сейчас? — Он умер больше сотни лет назад. — Тогда откуда ты знаешь, что был такой, как я? И вообще кто я? Сломанный? Девиантный? — Тот маг оставил после себя множество учений, которые есть только в одном месте, — Чимин поднимается с ног родителя, слушая внимательно, будто уже готов побежать туда, куда скажет сейчас Мари. — У нас дома. Тем магом был твой дед. — Что с ним было? Он так же не мог контролировать свои силы? — у Чимина глаза такие любопытные, в них отчаяние горит. Омеге в свои двадцать лет страшно быть тем, кто не умеет управлять собственной силой — силой, с которой был рожден, которую укрощал на протяжении всей жизни. А теперь она просто его порой не слушает. — Научно это не доказано, сам понимаешь, тогда был другой мир. Но я думаю, что у него случился сбой в генетике. Его родителями были белый маг и темная ведьма, может, гены просто смешались, и он стал обладать двумя силами. — Двумя? То есть… — у Чимина в голове шестеренки начинают крутиться, набирая с каждым разом обороты, грозясь расплавить молоденький мозг. — То есть он был и темным магом, и светлым. Ему подчинялись силы природы и силы зла, стихии, потусторонний мир был доступен. Он мог делать все то, что могли делать только темные маги и ведьмы или же только светлые. Это были не просто силы, которые можно было приобрести. Они были у него с рождения, в крови, понимаешь? — голос Мари совершенно обеспокоенный, глаза совсем не радостные, Чимину даже кажется, будто папа что-то скрывает. — Во мне его гены? Из-за него я теперь фрик? — Чимин явно недоволен тем, что услышал. Нет, это совсем не круто быть всемогущим. Он все же не такой тупой, ходил на уроки и подробно изучал их природу. Ему не сложно сложить генетику темных волшебников и светлых, представить, что тогда произойдет. Если бы это была химическая реакция, то она точно бы взорвалась. В омеге уже начинает с каждым днем что-то закипать, грозясь подорваться. — Я молился, чтобы с тобой этого не произошло, я ненавижу себя и твоего отца за то, чем мы тебя наградили, — у Мари такие виноватые глаза, а лицо и вовсе потеряло естественный румянец, он все крепче и крепче обнимает свое дитя, явно раскаиваясь. — Моего отца? А он здесь причем? — Чимин чувствует, что взорвется сегодня не от собственных сил, а от информации, которую пытается вкрадчиво рассказать ему папа. — Твой отец был темным магом, — омега как-то резко меняет интонацию на крайне недовольную, пряча взгляд от сына. — Ты никогда о нем не рассказывал. Где он сейчас? — Пак думает, раз они уж завели эту тему, то самое время расспросить родителя о своем отце, которого тот скрывал с самого рождения Чимина. — Он умер, — отрезает Мари, будучи совсем немногословным. — Как умер? Когда? Когда я родился? — снова Чимин мучает папу расспросами. — Все, что тебе стоит знать, я уже сказал, остальное не бери в голову. — Папа, он мой отец, я должен знать! Как выяснилось, у меня еще и дед с прибабахом был. Что ты еще от меня скрываешь? — Чимин отстраняется от родителя, садясь теперь ровно на подушках, прижимая колени к груди, с обидой глядя на мужчину. — Не отец он тебе! Не просто так я о нем не рассказываю. Он уже сделал достаточно с нашей семьей. — А Хенджин, он и его отец? — Нет, твой брат рожден от другого, — снова Мари сдержан в своих высказываниях, явно не хочет лишнего сболтнуть. — И что мне теперь делать? Как управлять силой? Это лечится? — Чимин бегает глазами по напряженному лицу Мари, выискивая ответы в его глазах, считывая каждую эмоцию. — Еще раз повторяю, это не болезнь. А с силой я тебе помогу, ты только пока что ее не применяй по поводу и без. Я же знаю, какой ты ленивый, вот тебя природа и наказывает, — грустно хмыкает Мари, поднимаясь на ноги, протягивая руку сыну. — Понимаю, ты боишься. Скоро выборы, на тебе ответственность. Я был на твоем месте, — омега снова притягивает ребенка к себе, так нежно обнимая, покачиваясь с ним, словно с малюткой. Чимину внезапно становится так хорошо, будто все проблемы можно решить одним папиным голосом и согревающими объятиями. Одним «ты справишься» Мари убивает все сомнения ребенка в себе. Омеге как-то спокойнее на душе, больше уверенности появляется. Папа сказал, что поможет, не оставит его одного разбираться с этим, и парень хочет верить, хочет надеяться на свое единственное, самое дорогое существо. — Тебе нужно очиститься, — предлагает Мари, выпуская омегу из объятий, беря за руку, идет с ним к Вековому древу. — Дотронься, — кивает он Чимину, смотря на вторую, свободную ладонь. — Древние с нами, — прикрывает глаза ведьма, вдыхая полную грудь свежего, порывистого ветра, когда вместе с сыном прикасается к многовековой коре мощного дерева. — Они питаются нашими страхами, нашей болью, — медленно перечисляет мужчина, сжимая ладошку сына. — Я был выбран ими, чтобы защищать вас, проводить через себя связь Древних с вами. Каждый месяц я прихожу сюда и отдаю часть своих сил им, молю о сохранении наших жизней от невзгод, — Чимин слышит, как ветер начинает усиливаться, а изнутри будто что-то пытается вылезти, будто часть его насильно забирают. Ту часть, которая съедает его изнутри, не давая покоя. — Однажды, когда ты заменишь меня, тебе придется общаться с ними. — Папа, что происходит? — обеспокоенно спрашивает омега, глаза не смея открыть, впиваясь ногтями в ладонь родителя. — Не бойся, дорогой. Они просто хотят забрать часть твоей негативной энергии, чтобы преобразовать ее в позитивную, подарить ее всем тем, кто придет к этому Вековому древу за помощью. Чимин слышит лишь шум разбушевавшегося ветра, который обвивает его конечности, словно змея, надавливая на горло. Прерывистое дыхание учащается, грудь от страха вздымается, а кожей он буквально чувствует то, о чем говорит ему папа. Чувствует, как из него выходит то, что не дает жить спокойно, то, что мешает. Будто духи леса забирают все беспокойства, прогоняют мрачные мысли, оставляя в душе юной ведьмы штиль. Чимин открывает глаза раньше, чем папа, замечая легкую улыбку на его устах. Мари явно не боится этих неприятных по началу ощущений, вырывающихся наружу, он будто довольствуется процессом. И в очередной раз молодая ведьма восхищается тем, насколько родитель мудр, силен, умен и умиротворен. Чимин может лишь догадываться, какая ответственность лежит на папе, какой это стресс отвечать перед Древними, перед тысячами жителей, решать важные государственные проблемы и оставаться самым лучшим для сыновей, один из которых нехотя вечно его доводит. Звук леса убаюкивает точно так же, как это пение у Чимина над ухом. Он почти закрывает глаза, сминает ткань папиных брюк, лежа у него на бедрах. Веки тяжелеют, в душе абсолютный покой, а тело как-то приятно побаливает, будто после продуктивной работы, за которую обычно себя нахваливать хочется. Рядом с Мари омега полностью расслабляется, чувствуя себя в безопасности, его охраняет этот мелодичный, сладкий голос, какие-то едва разборчивые слова, которые папа произносит даже не на пракельтском. Чимин не знает этого языка, но с затуманенным разумом от усталости и ментальных истязаний самого себя ему нравится сейчас слушать все, что не громче лесного ветра, шелеста деревьев и травы, перелетающих с ветки на ветку птиц, заигрывающих друг с другом своими голосками. Омега просто хочет быть рядом с папой, ощущать его безграничную силу и доброту, которой он обнимает, оставляя на светлых, перебираемых худощавыми пальцами волосах долгие поцелуи. — Папа, — сонным голосом зовет он Мари, а у самого отчего-то одинокая слеза катится из краешка глаза, впитываясь в брючную ткань мужчины. — Мне так плохо без Намджуна. — Вы помиритесь, — старается успокоить своего ребенка, хмуря лоб, скрывая боль от того, что он видит страдания мальчика. — Он ненавидит меня, — шмыгает носом Чимин, прижимаясь к родителю, притягивая требующими руками его ближе для объятий. — Я не предавал его, папа, — говорит так отчаянно, будто весь мир ему не верит, и он в эту секунду надеется на веру самого последнего на Земле существа — самого родного, значимее всех остальных для его сердца. — Знаю, малыш. Вы обязательно поговорите, — губы мужчины почти не отрываются от череды поцелуев туда, куда попадут: то по золотом отлитым волосам, то по лбу парня, то в прохладную щеку, в подбородок. — Он даже слушать меня не хочет, — возмущается Чимин, подскакивая с колен мужчины, смотря на него красными, едва сдерживающими слезы глазами. — Упертый баран! — Он волк, Чимин, — разряжает обстановку остроумием, правда, это не работает, и парень только закатывает глаза. — Я люблю его, — как-то совсем отчаянно шепчет омега, пряча взгляд, крутя кольца на своих пальцах. — И он тебя. Повремени, пока рога, которыми он упирается в землю, не дающие тебя выслушать, сломаются и толкнут его к твоим ногам. — Ты его не знаешь. Он настырный, эти самые рога никогда не сломаются, — настаивает на своем, добиваясь от папы какой-то необъяснимой усмешки. Уж Мари-то прекрасно знает Намджуна и его характер. Сейчас он расстроен, что дети попали в такую ситуацию, знает, что помирятся, в истинность омег и альф не верит, а вот в связь истинного создателя со своим существом уверовал тогда, когда впервые почувствовал силу Намджуна и Чимина вместе. — Дай ему время. И себе тоже, — Мари магией из рукава своей рубашки достает белоснежный платок, протягивая его Чимину. — Тебе сейчас стоит сконцентрироваться на своей силе, — у Чимина какая-то детская обида на лице: губы надул, щеки вот-вот лопнут, глаза наполнены слезами, а пальцы вцепились в шелковый платок. Он напоминает ребенка, который пожаловался папе на плохого мальчика, упрашивая наказать его. Но в целом он согласен с мужчиной: больше, чем Намджун, его сейчас интересует он сам и его свалившиеся на голову проблемы. Он смотрит на папу обиженными глазами, замечая ту самую веточку с полевыми цветами в волосах, сделанную одним из юных волшебников. Омега протягивает руку к ней, аккуратно вытаскивая, заботливо поправляя тянущиеся за веточкой пряди, приглаживая их. Чимин на цветы глядит долго, крутит их в руке, будто думает, что бы такого сделать, затем кладет на одну руку, а другая зависает в воздухе, прямо над растением, которое пускает стебли и лепестки, размножаясь новыми открывающимися бутонами. Мари, конечно, не ребенок, его невозможно подобным удивить, но все же он восхищается красотой, которую создают его ведьмы и маги — от малых до великих. В руке Чимин больше не может уместить то, что он смог создать буквально за секунды: венок с переплетенными веточками полевых голубых, розовых да желтых маленьких цветков. Он возносит над головой папы свой подарок, аккуратно надевая его, стараясь не испортить прическу верховной ведьмы. — Сказал же, что тоже так могу, — снова обиженно дует губы, проявляя наигранную ревность к тому ребенку, подарившему эти цветы. — Он красивый, — сдержанно заявляет Мари, думая о том, что его сын способен на более сложные и не менее чарующие заклинания. Мужчина обнимает своими ладонями лицо юноши, оставляя почти невесомый поцелуй на краешке чужих, пересохших губ. — Тебе пора на занятия, хватит прогуливать, — омега улыбается по-доброму, в его голосе даже не слышится строгости или недовольства, он заботливо вытирает оставшуюся влагу на лице сына и поднимается с подушек, утягивая за собой Чимина. Мари возвращается к своему рабочему столу, делая вид, будто что-то читает в одной из книг, на деле же незаметно прослеживает за тем, как Чимин поправляет свою форму, подкрашивает губы блеском, смотря в маленькое зеркальце, проверяя, не потек ли карандаш для глаз. Он закидывает свою сумку на плечо, тянется к той самой запрещенной книге на столе, получая легкий шлепок по ладони от папы. Омега сводит брови, поджимает губы, но все же не решается играть с нервами родителя, оставляя книгу ему вместе с прощальным поцелуем. Мари ждет, пока Чимин отойдет на достаточное расстояние или вовсе исчезнет из виду, хлопает книгой, но сдержанно откладывает ее в сторону, с нездоровым перфекционизмом поправляет бутыльки, которые и так стоят в абсолютно ровном ряду, вздергивает бровь, говорит четко и громко: — Выходи. Ты достаточно услышал, — поднимает голову, когда тот, к кому обращаются, не решается показать себя. Мари смотрит в сторону камней, что больше человеческого роста раза в два, прикрытых деревьями и кустами. — Я жду. Мари слышит шелест листвы, беспорядочный хруст веток и пока еще не сильную вибрацию, тянущуюся к его ногам. Он разворачивается полностью к тем самым камням, вздергивая подбородок, когда видит эти насыщенные синим цветом глаза во тьме лесной, что приближаются с каждым шагом, нарастающим вибрации. Чем ближе существо подходит, тем больше омега может рассмотреть деталей: огромные лапы с длинными когтями ступают по траве, вырывая ее, уши дергаются, прогоняя ветер и насекомых, а пасть неспешно открывается, угрожающе показывая белые, сточившиеся клыки. С каждым шагом голова Мари все поднимается, потому что существо, а вернее чарующий своей красотой и опасностью белый волк, возвышается над ним, испепеляя горящими синими глазами. Отросшая, гладкая шерсть его вздымается, развеваясь и путаясь от порывов ветра, вырывая некоторые волоски, которые опадают на землю, словно прочные струны. — Зачем ты здесь? — задает вопрос вслух, не применяя свою связь с созданием. Он держится совершенно спокойно, даже несмотря на то, что перед ним сейчас стоит волк ростом и длиной около двух метров, шириной примерно в три раза больше любого волшебника, вампира или человека. — Решил поохотиться, — отвечает через внутренние мыслительные каналы Намджун. — Много поймал? — хмыкает Мари, распознавая глупую ложь. — Достаточно, — волк обходит ведьму, подбираясь к подушкам около Векового древа, наклоняя к ним голову. Мари слышит едва различимый, жалобный скулеж, видит, как эти угрожающие, обычно узкие глаза округляются, превращаясь в щенячьи, а большой мокрый нос водит по ткани подушек, принюхиваясь. — Ты скучаешь по нему, — Мари опускает в сожалении плечи и плетется к волку, падая коленями на подушки, проводя по холодной, пушистой шерсти ладонью, смотря на то место, где сидел только что его сын. Туда же теперь грустно смотрит побитый волчонок, у которого сердце кровоточит. — Скучаю, — не отрицает Намджун. — Но он предал меня! — зверь рычит, пугая этим даже Мари, который, не подавая виду, шикает ему, притягивая большую голову к себе. — Я верю своему сыну. Он не мог этого сделать. Ты сам все слышал, — мужчина откидывается спиной на Вековое древо, кладет подушку на свои ноги, позволяя волку положить на нее и часть ног свою тяжелую голову. — Поговорите друг с другом. Сейчас ты ему особенно нужен, — едва шепчет, тянется к собственной макушке, снимая цветочный венок. Он показывает цветы приподнявшему нос Намджуну, который сразу же наклоняется ниже, позволяя верховной ведьме положить совершенно маленькое в соотношении с головой северного волка естественное украшение, созданное магией любимой ведьмы, что зверь сразу же чувствует, внутренне успокаиваясь, прогоняя злость и тоску, прикрывая веки. Мари пропускает через пальцы длинную, местами грубоватую шерсть, взлохмачивая ее, потихоньку забирая негативную энергию у юноши, отдавая ее Вековому древу, что за спиной. Намджун ему совсем как сын, он любит его, считает членом семьи, никогда не отказывая в помощи или совете, в желании просто поговорить. Намджун с самых пеленок бывал в доме верховной ведьмы, сидел на руках, когда Аудульв со своим супругом приезжали в гости. Мари нянчился с ним, отводил играть с Чимином, наблюдая как дети неумолимо растут и влюбляются друг в дружку. Верховная ведьма многому научила маленького волчонка, всегда поддерживала и согревала своим теплом, иной раз становясь для Намджуна чуть ли ни вторым папой. Правда, не только в такой близости и частом появлении в доме первого правителя семейства Ким дело. Есть тут одна тайна, которая уходит далеко в прошлом Мари и Аудульва, что рождает в ведьме необъяснимое чувство любви к детям своего давнего друга, в особенности к старшему наследнику.