Скандал

Как рассказать человеку, никогда не видевшему снежные хлопья снега, летящие с неба, что такое метелица? Не просто кусочки кристаллизованной воды, формирующиеся от разницы температуры, не просто ветер, который направляет эти кусочки, собирая в упрямые потоки, не просто жуткий холод от прикосновения к стихии. Как разобрать метель на отдельные составляющие? И главное, как объяснить человеку, что он почувствует, если попадёт в эпицентр бушующего снегопада? Вот примерно так же сложно и автору найти слова, чтобы объяснить, что происходило в родовом зале Малфоев, когда Гарри, наконец, отпустило. Это чувство, то самое, ненадёжное, но навязчивое, было страхом. Отсюда и паника, и подозрительность, и печаль… Поттер, не успев обработать настолько объёмный кусок информации уставшим ещё с ночи мозгом, просто испугался. Чего? Что ж, кажется, придётся потратить немного вашего времени и внимания, чтобы немного больше рассказать о Гарри Поттере. За те полгода, что он был замужним человеком, многое в его жизни изменилось. Не только распорядок недели, или привычки. Изменилось и кое-что более существенное. Поттер свою работу очень любил. Если во времена боевой аврорской юности он скорее делал то, что умел, и чего от него ожидали, то перейдя к Тетчеру, он понял, что работать головой — это интересно и захватывающе. И аналитика по сути была тем, чем он заниматься любил. Сравнивать. Делать выводы. Знать. Предугадывать. Давать результат, чтобы результат давали другие. Однако своим призванием он смог назвать даже не эту профессию. Работа по части КРУД стала для него той чашей Грааля, тем самым местом, где он, наконец, понял: вот оно. Авроры — это же последний рубеж. Аврорат — это щит. И в этом щите не должно быть трещин. Поэтому он не считал это чем-то постыдным или плохим — контролировать то, как авроры следуют букве закона. Это было важным. Это было главным — чтобы в рядах служащих на благо людей волшебников не было ошибок, не было проблем, не было тех, кто считает, что аврору можно всё. Наверное, останься он тогда в подразделении Робардса, сейчас занимал бы место Рона. И возможно, заметил бы настоящее отношение Джинни к нему раньше, потому что его внимание не было бы настолько притянуто к рабочим будням. Но работу Гарри любил. Отдавал ей всю душу. Предательство Джинни, если включить аналитика, было логичным и предсказуемым. Но оно запустило те процессы в мозгу Поттера, которые привели его в конечном итоге к чему-то хорошему. Прекрасному. И да, Гарри всё ещё любил свою работу, но сделал выводы. И свою семью ставил всё же на первое место. Это оказалось неожиданно легко. И когда приоритеты поменялись, стало невозможно не замечать некоторых мелочей. Его муж не появлялся в свете до их бракосочетания. И, как теперь, узнав его лучше, стал понимать Гарри, не только потому, что у него было дело по душе — такое же призвание, как и служба самого Поттера, — но и потому что это свет его не желал видеть. Шёпот за спинами, взгляды. Малфой смахивал их небрежным жестом плеча, игнорируя подчёркнуто показательно. Но Гарри понимал, что мир принимает его со вражеским оскалом. Они нечасто выходили в свет, но и тех нескольких раз хватило с лихвой, чтобы эти выводы сделать. И где-то в глубине души у Поттера скребло его обострённое чувство справедливости, и он хотел как-то исправить это. А узнав, что его супруг — Искра, на себе ощутив, какие великолепные творения он создаёт, с удвоенной силой ему захотелось сделать так, чтобы Малфоя принимали в обществе. Оценили его. Дали ему шанс. Головой он понимал всю глупость этой затеи, но не мог избавиться насовсем от этой навязчивой жажды сделать жизнь своего мужа такой, какой эту жизнь Гарри хотелось бы видеть. И чем больше они общались и, да, сближались, тем сильнее Поттер понимал, что здесь — в Британии — сделать это будет очень непросто. С Малфоем было хорошо. Общаться, дружить, спорить. Просто знать, что есть человек, который всегда будет рядом. Молчать. Целоваться. А теперь, после этого Рождества, этих невероятных эмоций, этой тишины, Поттера будто обездвижили такой новостью — у Малфоя есть шанс на нормальную жизнь. Кто-то другой может дать ему то, чего сам Гарри не может. Муж делал его жизнь лучше. Счастливее. Полнее. И этот кто-то сейчас говорил те слова, которые могут у Гарри забрать его. Забрать у него Малфоя. И да, выдержки хватило. Мозгов хватило. Но душа переворачивалась, выворачивалась, корёжилась и гнулась под этим самым страхом — что его только-только возможное счастье становится снова невозможным. Страх — сомнительный помощник в принятии решений. Задвинув его дальше, Гарри пытался поговорить, пытался понять и объяснить, постепенно включаясь в разговор. Но он звенел где-то там, он колол и щипал изнутри всё время. И Поттер сам не заметил, что происходит с ним и с Малфоем. Что происходит с их магией. Что же такое внутри рвётся и трепещет. А потом… А потом Драко сказал, что не уйдёт. И страх ушёл. Нет, не ушёл куда-то, он исчез. Растворился. И вот тогда… Тогда Поттера наконец отпустило. Накрыло. Смело и укутало. А дальше была магия. Руки Малфоя стали жечь бёдра, его глаза плавили эмоциями, что в них плескались, и только сейчас Поттер понял, что он находится в каком-то странном, неадекватном состоянии. Что вокруг них разливается нежность, что запах тепла и солнца затмевает глаза, что можно услышать мягкость рук и на кончике языка почувствовать вкус бархатного смеха мужа. Всё это было похоже на зелье, или какое-то мудрёное заклинание, но Поттер слышал радость и счастье своими ушами, они оглушали и не давали думать. В каком-то диком порыве он спустился на пол к мужу, встал рядом с ним на колени, перехватил руки, прижав их к своей груди. Оторвать взгляд от лилового потока было нельзя — он приклеился, слился, и Гарри понял, что у него галлюцинации. Что он видит то, чего не бывает. А может, просто происходит то, чего раньше Поттер никогда не наблюдал, но опять же: мыслить было нельзя — в этом не было смысла. Этот то ли обмен, то ли синтез, то ли просто что-то невероятное, давало заряд энергии, заряд искренней нирваны. Объединение, слияние, только не руками, а там, глубже. Касания мыслей. Касания желаний, мечтаний, надежд. Это было прекрасно. Это было касание катарсиса к его душе. Мгновение застыло, ощущения переполняли душу, и хотелось плакать от этих эмоций, от этого счастья. Оно было так велико, что в груди болело. Давило, теснило, пока Гарри не выдохнул. Малфой подался ближе, обнимая. Прижимаясь так сильно, так свободно, обхватывая руками крепко, позволяя себе улечься щекой на грудь Поттера. Выдержать этот восторг было невозможно, и Гарри закрыл глаза. Погладил мужа по волосам, бережно обнимая в ответ, позволяя Малфою свернуться на его коленях довольным книззлом. Волнения больше не было. Было только оно. Счастье.