Скандал

Даже спустя почти полгода, когда Тэдди вот-вот должен был приехать на Рождество, Гарри не отпустило. Он всё время останавливал ход своих мыслей, чтобы перепроверить, а не врёт ли он самому себе, а не выдаёт ли желаемое за действительное? И ни разу не нашёл подтверждения своим опасениям. Нет. Не врёт. Любит. Верит. Чувствует взаимность. Кайфует от минут наедине. Счастлив. Да. Счастлив. Сначала Гарри стоически игнорировал все намёки окружающих о разладе в семье, но потом всё же не выдержал и поговорил с мужем. Они уже обсуждали этот выверт Скитер, но что делать с этим не решали. Драко тогда сделал предположение, что Рита успокоится в скором времени — он ведь теперь дома. Но нет. Буквально через день после возвращения Малфоя, которое, правда, осталось незамеченным, вышла ещё одна статья. И вот тогда Поттер едва сдержался, чтобы не прибить эту мадам на месте. Рите повезло. Её намеки на роман Гарри с Ариэль Драко показались смешными больше, чем остроумными. Но дальнейшее обсуждение этой темы привело их к совместному решению. Они приняли участие в Бале признания заслуг. На первой учебной неделе в Хогвартсе организовывали приём в честь именитых выпускников. И Гарри появился там во всей красе. Малфой полдня выбирал ему наряд, как, собственно, и себе. И они блистали. Танцевали, очаровывали, общались, светились улыбками. Этот выход смаковали в прессе все, кому не лень. Даже Рита отписала пространные письмена о том, насколько всё-таки бесценна магия брака, что она наводит порядки даже в самых запущенных случаях… Видимо, они дали ей всё, чего она и хотела. Бессовестная ведьма. Однако её бессовестность имела границы. Как, кто и почему — они узнали позже, а вот тот факт, что Лаванда Уизли стала Протеже, и конечно, чьей именно, появился в газетах не с подачи Скитер. Теории, которые размножались, как от отлично сотворённого заклинания Бесчисленного множества, были дикими, абсурдными, и снова на Малфоев-Поттеров набросилась толпа. Почему-то многие решили, что Малфой — старший супруг. Что он дозволил своему младшему Покровительство, чтобы установить мнимое равноправие. Но истинным мотивом Малфоя было отобрать у Уизли ребенка. Тут уже и подноготную Рона вспомнили, его обвинение, тот факт, что его не видно и не слышно… Это, мол, всё Поттер постарался, чтобы потом и Лаванду со свету сжить и забрать её дочь, будто игрушку. Кто-то решил, что у Поттера от власти и вседозволенности сорвало крышу, и он решил экстраполировать свою власть и на Лаванду. И эти две теории были самыми популярными. Писаки даже стали публиковать статьи со взаимными оскорблениями, намекая, что им проплачивает эти выдумки противная сторона. Этот обмен «любезностями» мог длиться очень долго, но Скитер неожиданно выдала огромный разгромный материал. Сначала она раскрыла воровство Артура. Азартные игры, постоянное желание поддерживать безбедный и беззаботный образ жизни, абсолютное неумение вкладывать и накапливать деньги — всё это толкнуло его на банальную кражу со счетов не кого иного, как Героя Второй Магической войны. А тот по своему благородству решил не придавать это огласке. Несмотря на недоумение супруга и предложение призвать к ответу нечистого на руку неудавшегося тестя. Они нашли консенсус и решили не позорить и так не очень сильный и уважаемый чистокровный род, и всего лишь отлучили их от кормушки. Но на этом Рита не остановилась. Прошлась по Джиневре, из достоверных источников узнав о том, что она пыталась обмануть Гарри и выдать чужое дитя за их с Поттером плод любви. А потом Скитер вишенкой на торте раскрыла секрет местонахождения Рона. Вот это стало окончательным гвоздём в крышку гроба репутации Уизли. Потому что муж Лаванды в тот момент, когда она рожала ему наследника, находился на островах с любовницей — своей бывшей девушкой Гермионой Грейнджер. И она, узнав о рождении дочери, якобы, срочно вернулась в школу. На самом деле после этого досадного допущения Рите пришлось опубликовать опровержение. Гермиона устраивала Рона в один из частных пансионатов. Маггловских. И к началу учебного года уже была в Хогвартсе — естественно. А фото демонстрировали другую, просто очень похожую девушку. Но суть оставалась прежней. Рон почти отрёкся от своей семьи. Лаванда визжала чаечкой, когда читала описания своих «страданий». Видит Мерлин, Рон в кои-то веки сделал так, как будет лучше для всех, включая его самого. Но посыл она уловила. Что не мешало ей ещё несколько дней хохотать от воспоминаний. Она даже не пыталась стать частью семьи Поттер-Малфоев. С благодарностью принимала их участие и заботу, сама отвечала взаимностью, радовалась тому, как они относятся к её сокровищу, но никогда не лезла в их отношения. То, что было у них, ей было не дано. И она этот факт приняла. Развода ей не видать, любви мужа тоже. Но даже просто находиться рядом с таким чудом, как взаимная любовь супругов в магическом браке, было прекрасно. Тем не менее, она уехала из мэнора, когда малышке исполнилось три месяца. Готовая к такой жизни. Молли и Артур увидели ребенка только на крестинах, Джинни после позора на всю страну, не пришла. Она ожидала от подруги поддержки, которой не получила. Это поставило жирную точку в их отношениях, и если поначалу Лаванда чувствовала вину, ведь должна была быть благодарной за участие Джиневры в её судьбе, то после разговора с Драко совсем успокоилась. Его простая фраза о том, что она никому ничего не должна, возымела удивительный эффект — молодая мама в это, правда, поверила. И это сделало её жизнь гармоничнее. Именно после отъезда Лаванды в мэнор пришла Гермиона. Разбитая, но лишь со следами былых слёз. Оказывается, её нынешний ухажёр сливал информацию прессе. О Хогвартсе, о Уизли, и да, о Поттер-Малфоях тоже. Он случайно услышал разговор девушки по каминной сети, когда они с Драко обсуждали тонкости Покровительства. Гарри опасался, что его связь с Лавандой налагает на него какие-то дополнительные обязательства, чтобы вступить в права крёстного для Кассандры. И попросил мужа узнать тонкости. К удивлению Гарри она не называла себя влюблённой дурой, не посыпала голову пеплом, но, как оказалось, это всё потому, что успела пообщаться с Паркинсон. Пообщаться, научиться у неё паре очень обидных проклятий и наказать «эту скотину». Но она чувствовала себя обманутой и отверженной, и не могла не повиниться перед друзьями в том, что это она стала невольным информатором Скитер. То, что она и сама пострадала от этих статеек, она в расчёт не брала. Что же до личной жизни, как сказал Малфой, то, что она в принципе появилась — уже прекрасно. Эмоции — это тоже прекрасно, даже, если они печальные. Горящее сердце потихоньку оттапливало ту замороженную пустыню в душе у девушки. Поэтому Гарри по одному лишь красноречивому взгляду мужа понятливо не сказал ни слова Гермионе об осмотрительности, осторожности и аккуратности. Поинтересовался только, жив ли её уже очевидно бывший мужчина после советов Паркинсон. То, как улыбнулась подруга, откровенно испугало Поттера. Но и вдохновило. Они общались теперь не так часто, но их дружба после того долгого перерыва стала глубже и спокойнее. Гермиона перестала быть такой иногда навязчиво заботливой и поучительной, а Гарри научился задавать правильные вопросы и оставлять ей свободу для самостоятельности, оставив за плечами своё вечное стремление спасти всех и вся. Эта ситуация, как и практически всё в жизни Поттер-Малфоев и приближённых к ним людей, вызвала очередной скандал в прессе. Гриззл, являясь аврором на службе, правда, в нерабочее время, вломился в дом бывшего Гермионы, чтобы отомстить поруганную честь возлюбленной. Его короткий комментарий одному из изданий во время интервью после успешной операции о том, что он питает чувства к Грейнджер, уже пережевали и выплюнули, все уже успели пожалеть разбитое сердце героя местного разлива, но такого продолжения истории никто не ожидал. И да, Гарри естественно влепил ему выговор, сурово отчитал, вызвав к себе на ковёр. А потом пригласил его в мэнор выпить по бокалу крепкого. Потому что его поступок хоть и был не по уставу, зато по совести был однозначно. Гермиону не пригласили. Драко тонко заметил, что ей сначала нужно «прозлиться» в одиночестве. А уже попозже она осознает всю «величину и красоту» этого поступка. К слову, так и случилось, но много позже. Перед самыми крестинами Поттера срочно вызвали домой домовики. Почему-то хором, будто если бы это был только Типпи, Гарри не сорвался бы сломя голову к мужу. Драко было плохо. Его трясло, он почти ничего не видел и метался по комнате, натыкаясь на предметы. — Гарри… Что ты здесь… Сегодня же проверка профориентации и твой доклад о внутренней безопасности… — Я зол, Драко. Поэтому просто скажи мне, в чём дело? — Я знаю, что нужно Касси. Но не могу… Совсем не могу… С тех пор, как мы тогда поссорились, не могу ничего сотворить… Поттер вздохнул и сжал кулаки, но, уловив захлёстывающую мужа волну дрожи, стремительно подошёл к нему и обнял. — Больше всего мне сейчас хочется наорать на тебя, отчитывая, как ребёнка, а потом обидеться на тебя и уйти в сад, хлопнув дверью. Но сначала мы с тобой пойдём в мастерскую и попробуем. Как с Патронусом, Драко. Это в твоей голове, я уверен. Потому что ты — само чудо. Ты можешь всё, Драко. Я это знаю. Пойдём. Держись за мою руку, вот так. В противовес своим словам Гарри говорил спокойно, уверенно и очень мягко. Он, как ребёнка, за руку повёл Малфоя к нему в мастерскую, и с каждым шагом Драко чувствовал себя всё более твёрдо и смело. И снова волшебство. Снова магия в себе, магия в мире, магия в них. Кулон для девочки артефактом назвать не поворачивался язык. Но то, что произошло между ними было вообще неописуемым. Малфой не смог сдержать слёз, когда магия Искры, наконец, подчинилась ему, а когда невесомая цепочка с маленьким кристаллом Ши повисла в воздухе, а потом оказалась в подготовленном специально для неё футляре, обоих парней накрыла такая волна возбуждения, что ни один из них даже не пытался с ней совладать. Отсутствие гостей в доме было абсолютной удачей, потому что страсть между ними была громкой, отчаянно вынужденной и абсолютно всепоглощающей. Несравнимой даже с первым после их ссоры сексом — настолько всё чувствовалось обострённым, оголённым, обнажённым в самой душе. Гарри был совершенно ненасытен вновь обретённой уверенностью и силой супруга, буквально поглощая его любовь. Так активно, что едва не схватил передоз. Всё тело болело, тянуло и немного щипало, но настолько цельным и правильным он себя ещё никогда, наверное, не ощущал. Если после долгой голодовки в свою первую интимную ночь они были скорее дикими и пьяными друг от друга, стараясь наверстать, додать, добрать то, чего так долго не хватало, то сейчас они просто кайфовали от ощущения единства, и эта необузданность была не столько телесной, сколько душевной. — Пожалуй, слова «заниматься любовью» для меня теперь обрели новый смысл… — сказал тогда Поттер и словил губами капельку пота, стекающую по шее супруга. — Во-от, а ты хотел на меня наорать… — лениво ответил Драко и растёкся в объятиях мужа. — Я и сейчас хочу, любовь моя. Но не стану. Хотя не могу не сказать, как мне обидно, что ты мне ничего не сказал. Мы же… Пробуем, — совсем обиженно просопел Гарри. — Мы же пытаемся быть с тобой открытыми… Почему ты не поделился со мной? — А ты со мной всем делишься? Например, своими сомнениями по поводу Тэдди? Или о моментах на работе… О карьере политика? — О какой карьере? — не понял Поттер. — Вот именно. Мне приходится обо всём догадываться… Но если быть справедливым… Я думал, ты знаешь… Мы ведь, ну, связаны… Ты ведь чувствуешь меня, когда я творю… Да? — Нет, не чувствую. Только когда ты рядом. По крайней мере, я о другом не знаю… И мог бы и спросить, если о чём-то там догадываешься. Мы же договорились, что разговариваем. — Ладно… Признаю… И давай согласимся, что это процесс и нам этому заново нужно учиться… — Драко перевернулся на спину, разглядывая небольшой погром, устроенный ими во время спонтанного секса и сопровождающего его выплеска магии. — Я уверен, позови ты меня, объясни, что происходит… Мы бы всё решили. Это ведь один из моих самых страшных кошмаров. То, что ты сгораешь от магии Искры… — О, Мерлин… Прости… Прости, я идиот… Я просто подумал, что магия, наконец, осознала свою ошибку, и лишила меня этого дара… Гарри подорвался с пола, заставляя Драко шлёпнуться о доски. — Малфой! Вот это точно идиотизм! Ты же такой… Ты же Малфой, ты ведь всё можешь! — повторил он уже звучавшую однажды фразу, а Драко мягко улыбнулся и ответил почти симметрично. — Ну, очевидно, без тебя я могу не всё… Люблю тебя… — добавил он, легко касаясь руки мужа. — И всё могу только благодаря тебе… И не надо думать, что я без тебя беспомощный — я сегодня понял и оценил твою правоту, это всё — сомнения в моей голове. Но! — он поднял указательный палец вверх и многозначительно помолчал. — Но твоя вера в меня… Твоя любовь… — он вздохнул, мечтательно и влюблённо. — Твоё отношение, твоя поддержка… Ты — Гарри — это то, что делает меня всемогущим. Просто своим скромным наличием в моей жизни со всеми прилагающимся благами. И я полный идиот, что так долго боялся и стеснялся, и… Мерлин знает, что ещё, но я был не прав. И я вдвойне счастлив, что могу сказать тебе это после такого потрясающего секса, такого невероятного тепла. А не в пылу ссоры, не в удушающем страхе одиночества. И я думаю, такой способ преодоления конфликтов надо возвести в традицию… — Тогда давай не будем ссориться хотя бы недельку… — смущённо заявил Гарри, потирая стёртый о пол в попытках податься ещё сильнее на член супруга локоть. — А не то придётся брать больничный на работе. Думаю, заключение колдомедика повеселит весь штат… — Мы не будем ссориться… Но если что, мы всегда можем что-нибудь придумать… Так? Но вернёмся же к самому началу этой главы. Гарри помимо своей рефлексии по поводу собственных чувств испытывал огромные сомнения касательно сюрприза, который хотел сделать Драко. И не мог не отметить его правоту. Какие-то сферы, не касающиеся их отношений напрямую, он действительно не озвучивал. После своего разрыва с Джинни, но до настоящего сближения с мужем у него появилась привычка использовать свои навыки аналитика, чтобы разбираться в себе. Это, кстати, натолкнуло его на идею о том, чтобы давать основы самоанализа на подготовительных курсах перед поступлением в Аврорскую академию. Гермиона эту идею приняла с восторгом. Большинство людей понятия не имеют о том, как заглянуть внутрь себя, а уж насколько это важно — понимать свой фундамент — и подавно. Но, возвращаясь к Поттеру, он много времени проводил за оценкой своих действий, эмоций, их взаимосвязи, копался в своей голове, но это для читателя не новость. Однако автор не упоминал о том, что эта привычка плотно укоренилась в его жизни, и, как следствие, построение гармоничных отношений с собой стало постоянной работой. А работа эта — самостоятельная. Поэтому и Драко он не посвящал в свои сомнения. А они были. О разном, в том числе, конечно, и о крестнике — тут Драко оказался прав. Тэдди учился писать, и старался посылать крёстному письма каждую неделю. И в одном из таких писем он спросил Гарри, мог бы он когда-нибудь стать их с Малфоем сыном. Такая просьба, высказанная на фоне комментариев Тэдди о разногласиях с бабушкой, насторожила и испугала Гарри. Он сомневался, говорить ли об этом Андромеде — всё же мальчик ему доверился, и такое доверие очень просто разбить о прагматизм и заботу. С другой стороны — Андромеда была тем человеком, который вырастил Эдварда с пелёнок. Она заботилась о внуке, знала обо всех его потребностях, и Поттер сильно сомневался, что жизнь с ним и Драко будет для крестника действительно полезной и счастливой. В голове было несколько вариантов — от предложения переехать обратно в Британию, где женщина могла бы поселиться в родовом гнезде Блэков вместе с внуком, до организации постоянного порт-ключа для них с Драко, чтобы проводить с Тэдди время не только по праздникам. До поступления в Хогвартс было ещё целых пять лет, а после этих летних каникул и Поттер, и его крестник стали намного ближе и скучали друг по другу. Этими сомнениями Гарри тоже не делился с супругом. Прежде всего потому, что сомневался именно в себе. В том, что сможет стать для Тэдди по-настоящему заботливым взрослым, а не только фигурой с флёром веселья и беззаботности, геройским прошлым и разочаровывающим настоящим. Потому что жизнь Гарри состояла из работы по большей части. Представить, что Тэдди живёт с ними в мэноре, было почти невозможно, потому что в этих картинках Гарри видел, как Драко и Андромеда занимаются воспитанием Эдварда, а сам Поттер становится проходящей персоной в его жизни. Как быть родителем, он понятия не имел, особенно родителем уже взрослого ребёнка. На своём опыте родительскую любовь испытать ему не довелось. А научиться этому, пока малыш растёт и взрослеет, была не судьба. И Поттер понимал, что есть что-то в его логике неидеальное, ломающееся, какая-то ошибка. Но уловить её сам не мог. Зато муж точно знал, что Гарри мучается этим вопросом, и тактично не лез в душу. И да, это то, что они выяснили, когда у Малфоя едва не сорвало крышу от нереализованного потенциала Искры. В итоге искренность оказалась лучшим решением. Снова. Но были и те моменты, которые никак не разрешались: сказать о своей идее — испортить сюрприз, подарок; не сказать — возможно, вызвать гнев или разочарование мужа. То, что хотел подарить мужу Поттер, было вопросом не срочным, и потихоньку варилось у него в голове. Тогда как подарок на Рождество был уже готов и ждал своего часа. Гарри очень хотел быть верным той традиции, что они с мужем заложили в их первое Рождество. Проводить его вдвоём, там, где никто не знает их, где никто не важен, кроме них. Но с появлением Тэдди в их маленькой семье, это было невозможно. Ведь они с Андромедой праздновали его вдвоём или у друзей в гостях. Сейчас Эдвард очень хотел увидеть мэнор в рождественских украшениях. И Поттер нашёл решение. Вечер они проведут дома, с Лавандой и Касси, Андромедой, Тэдди, Гермионой — Нотты ждали пополнения вот-вот, поэтому это Рождество праздновали наедине. А после ужина отправятся. В Скандинавию. Гарри помнил, с каким интересом Драко рассматривал фото на открытках, когда они прогуливались у магглов. Это было уникальное зрелище — видеть такие эмоции в глазах у Малфоя. И Гарри был искренне счастлив, что сейчас это зрелище он может видеть чаще, потому что Драко больше не закрывался от него. По крайней мере, дома. Чего не скажешь об их публичных выходах, но такое поведение было понятным и логичным на первый взгляд — воспитание и приличия были для Малфоя чем-то естественным и простым. И мы плавно подошли к моменту, когда стоит сказать, что планы Гарри не исполнились. Им пришлось присутствовать на Рождественском балу в Министерстве, потому что, Мордред бы его подрал, Джонсон прибыл на Рождество в Британию с официальным визитом. На этот раз настоящим, а не подставным. Чтобы продемонстрировать своё отношение к такому приказу, который Поттер, вопреки уставу, обсуждал, ещё как обсуждал, позволив себе даже повысить голос на Робардса, он пришёл на бал не только в сопровождении супруга. Но и крестника с Андромедой, Лавандой и Гермионой. Да, в том же составе, что и планировал провести семейный ужин. Кассандра, правда, осталась на попечении домовиков, малютке совсем не место на подобном сборище. Джиневру это, к слову, не остановило. Но не о том. Джонсон смотрел на эту свиту с вежливым приятием, но понимал, что не сможет вырвать Поттера из его окружения для, очевидно, важного для него разговора. А Гарри, общаясь с Драко и семьёй, всем своим видом говорил: «Смотри. Я ничего не боюсь. Я силён достаточно, чтобы никто не посмел тронуть их. Моя сила в них. Моя жизнь в них». Они ушли рано. Робардс приказал появиться на балу. Поттер приказ выполнил. Поттер-Малфои покинули зал ещё до первой перемены блюд. Однако такое короткое пребывание на публике не лишило их некоторых неприятных моментов. И первым из них стало шуточное заклинание, наложенное на ботинки Малфоя. Оно вызвало небольшой фейерверк прямо в большом зале, пока гости стаей голодных варанов налетали на фуршетный стол. Стопкой огненных салфеток взорвалось прямо перед шутником проклятие, посланное в Искру, и его отправитель был вынужден сначала срочно прятаться, чтобы не светить дырами в одежде, а потом, приведя себя в порядок, пытаться извиниться. Драко и сам не знал, что защита так сработает. Она никогда не была агрессивной. Но Поттеровская портупея была не согласна. Магия в ней без осознанного приказа своего хозяина защитила и его супруга. Судя по проблеску удивления в глазах Малфоя, он понятия не имел, что его создание так может. Если немного отвлечься на магию Искры, то в случае с Драко Малфоем его даром была не просто Артефакторика. Он избрал для себя путь защищать. Не только от плохого глаза или снов, как Паркинсон, или от опасности в любой форме, как Поттера. Защищать от одиночества, от глупости или чрезмерной эмоциональности… И артефакты никогда не работали топорно, намерения всегда, всегда имели ключевое значение. И владельца, и тех, кто его окружает. И Драко до сих пор удивлялся, учился, пробовал, искал способы и материалы. Но никогда не сталкивался ещё с тем, что магия Искры защищает и его самого. Здесь он, правда, заблуждался. Его защитила не его собственная магия, а банальное подсознательное желание владельца портупеи. Поттер был настороже с момента, как узнал об официальном визите — слишком яркими ещё были воспоминания о прошлом. Джонсон не мог напрасно ассоциироваться у него с опасностью. И позволить себе проявить хотя бы тень слабости в тот момент Поттер не мог. Именно поэтому внешне остался спокойным. Даже позволил себе снисходительную улыбку. Непоколебимость. Тишина и уверенность. Абсолютное знание, что ничто с ними не случится. Тёплая улыбка Эдварду. Присесть на корточки, чтобы объяснить ему, что произошло. Мягкое прикосновение к Андромеде, кивок Лаванде и шутливый комментарий возмущённой Гермионе. А внутри шторм. Контролируемый, а потому опасный для окружающих. И это заметно лишь на уровне эманаций, исходящих без ведома, но из желания их источника. Заметна Драко чуть больше, потому что он знает Гарри куда лучше остальных. Не только из магии консуммированного брака, а из глубокого интереса в собственном супруге, его взглядах, жестах, его тоне и тембре голоса. Драко тоже ощущает эту ауру непробиваемой мощи. Устрашающей до мурашек по коже и вздыбленных волосков на руках, но не угрожающей. Малфой делает глубокий вдох — его возбуждает такой Поттер до неприличия. Он прикрывает глаза, успокаиваясь, на секунду позволяет желанию проявиться во взгляде, но Гарри смотрит. Внимательно, как всегда, а потому видит это. Драко расслабленно улыбается, поддерживая образ, созданный Гарри, и его отпускает. Он так же расслабленно улыбается мужу, мельком проводя по его щеке нежным касанием: они уже не создают прелюдию для статьи Скитер — правила высокого света теперь соблюдаются беспрекословно. Всего несколько минут этого бушующего внутри шторма, но каждый в бальном зале знает, что Гарри Джеймс Поттер был недоволен. Что такие «шутки» не только неприемлемы в высшем обществе, но ещё и оскорбительны, а самое главное, вызывают личное неприятие Героя. Гнев остался скрыт, никто не дождался мелочной реакции испуганного отца семейства. Но этих минут хватило, чтобы на подкорке у каждого присутствующего отпечаталось — семья Гарри Поттера неприкосновенна. В том числе и у Джонсона, если с первого раза он не понял, или успел подзабыть за прошедший год. Но на этом мелком на посторонний взгляд событии неприятные вещи не закончились. После фуршета и традиционной речи Министра гостям дали четверть часа на общение перед тем, как приступить, наконец, к ужину, и дать возможность вновьприбывшим гостям из-за рубежа влиться в обстановку. И один из таких зарубежных гостей позволил себе открыто флиртовать с супругом Замглавы Аврората. На этот раз Гарри удалось сдержать зарождающуюся бурю, но причиной этому стала не выдержка, а совсем другая эмоция. Драко с этим Вильямом был приветлив и дружелюбен. Он отвечал на его улыбки и вёл себя с ним на порядок более открыто и тепло, чем с ним — с Гарри. Это вызвало серьёзное неприятие и фрустрацию. И ревность, да. Не ту, что рождалась из сомнения и недоверия, а ту, что вызывали непонимание и почти подростковая обида. Поттер в окружении такого количества людей всё ещё чувствовал себя неуверенно и скованно, а Малфой с этим… Естественно, выяснять отношения и тем более реагировать на торжествующие взгляды этого самого Вильяма Поттер позволить себе не мог. Тем более, что был на миллион процентов уверен, что его муж даже мыслью не касается этого мужчину, как кого-то потенциально интересного в романтическом плане. Зато он очень хорошо понял, что чувствовал Драко, когда сам Гарри общался с Огюстье в вечер представления братьев дю Матин. И это был не первый случай, когда Драко проявлял такую внешнюю мягкость к кому-то постороннему, когда к Поттеру на публике относился сдержанно-холодно и дистанцированно. И списать всё на этикет и привычку вести себя в обществе у Гарри с каждым разом получалось всё сложнее и сложнее. И это ещё одна вещь, которую он опускал в разговорах. Но после этого бала спустить всё, как раньше, на самотёк, не получилось бы. Слишком сильный диссонанс внёс визит Джонсона в состояние Гарри. Именно поэтому, вернувшись домой, поужинав в тёплой атмосфере и поздравив всех с наступающим Рождеством, Поттер увлёк Драко за собой, попрощавшись с гостями. Тэдди уже клевал носом, Лаванда торопилась домой, а Гермиона не торопилась, но явно планировала провести ночь не в мэноре. Поэтому ни у кого их спешный отъезд не вызвал недовольства. Кроме Малфоя, который еле успел зачаровать их подарки, чтобы они появились под ёлкой рождественским утром. Драко даже не понял, где они оказались, как оказался прижатым к стенке деревянного домика, захваченный Поттером со всех сторон. — Будем ссориться, — прорычал он и впился губами в рот мужа. Драко тут же вспомнил его настроение на балу и проникся этим предложением с особенным пылом. Правда, осознал он сказанную фразу только очутившись голым перед камином на ковре, позже оказавшимся шкурой с мягким мехом. — Почему ссориться? — выдохнул Малфой, успев словить неожиданную мысль за хвост, но услышал только: «Потом расскажу…» Конкретно Драко против такой «ссоры» ничего не возражал. Эмоции Поттера были на грани фола, но Малфой чувствовал его настроения и изменения в эмоциональном фоне чутко и очевидно, и он ясно ощущал, что Гарри сейчас весь в нём. И буквально, и образно. Такой напористости от мужа Драко не ожидал, Поттер нечасто был таким. Брутальным. Жаждущим взять всё, что муж готов ему отдать. Сильным. Решительным. Цельным и чётко знающим, чего хочет. Малфой знал, что глубоко внутри это у Гарри есть. И в тот вечер, когда он невольно использовал формулу, именно это в нём Драко и сводило с ума. Но после той их ссоры Поттер очень редко позволял себе так отдаться моменту, своим желаниям, быть вовлечённым в процесс в абсолюте. Ему было намного проще отдать контроль Драко. Сегодня всё было не так. Сегодня он был у руля и полноценно управлял супругом, как тонким, чётко выверенным механизмом, чтобы добиться максимальной синергии. В потоке эмоций Драко улавливал разное, но наконец в них не было самого настораживающего — тревожности. Было что-то другое… А вот что, Малфой услышал уже через минуту. Поттер с какой-то дури подхватил его, утягивая наверх, и удерживая на весу, наверняка неосознанно используя магию, встал с пола, заставляя Драко обхватить себя за шею, сделал несколько шагов и упёр его спиной в стену. Глаза горели диким огнём, а с губ срывались сначала неразборчивые, а потом всё более чёткие слова. — Мой, мой, Малфой, Мордед и Моргана, ты только мой. Он вколачивался в тело мужа, жёстко, почти грубо подавался на него, не отводя глаз от места, где их тела соединялись. А потом поднял взгляд, неожиданно осознанный, лазурный. — Мой! — Мерлин, Поттер… — сбиваясь с дыхания простонал Драко. — Я никогда не был ничьим больше, чем твоим. Я до тебя вообще не был… Не жил… Даже в детстве… Ты — мой мир… — холодок магического потока Гарри проскользил по влажной от пота спине, вниз до самого входа в тело Малфоя, создавая внезапный контраст. Нелогично приятный и нужный. Движения Поттера стали ощущаться чётче и глубже, он мягко скользил внутри, задевая простату и выбивая хриплые стоны из горла Драко. — Ты мо-ой, — протянул на издыхании он и рассыпался в руках мужа, теряясь в оргазме. Пришёл в себя Малфой в крепких объятиях Гарри. Тот держал супруга так, будто в любую секунду тот растворится или исчезнет. Он уже сидел, прямо на шкуре, расположив Драко на своих бёдрах, чтобы его ноги обвивали талию. Стоит ли говорить, что они всё ещё были сцеплены. Чувствовать мужа внутри было волшебно, слышать биение его сердца прямо напротив своего — просто невероятно волнительно и правильно. Но глубже, в душе, что-то было не так. — Гарри? — Ты никогда не показываешь другим, как на самом деле относишься ко мне. Я не о том, что ты не вешаешься на меня и не поёшь мне серенады на публику. Но да, всегда, когда кто-то есть рядом, даже если это Панс или Гермиона, ты будто… — Гарри вздохнул и чуть отпустил мужа, давая ему возможность дышать. Но Драко не отстранился — слышать его сердце было важнее. — Будто не любишь меня. — и в этот момент оно пропустило удар. — Я люблю, — спустя минуту и несколько долгих выдохов возразил Драко. — И я бы спросил, почему для тебя важно, чтобы все знали, как я на самом деле к тебе отношусь, если сам ты точно знаешь правду. Точно знаешь ответ на этот вопрос. — Но… — Но не спрошу. Потому что это было бы отговоркой. Это хороший вопрос, но он не ведёт нас к причине, по которой я… Скрываю это… — И почему ты скрываешь это? — пробормотал Гарри. — Потому что я — трус, любимый. Всегда был. Всегда. В чём-то я научился себя преодолевать, на что-то смотрю по-другому. Но в том, что кто-то увидит моё счастье… Увидит и захочет у меня тебя отнять… Этого я до сих пор боюсь… — Драко… Ты же моя Искра… — ошарашенно ответил Поттер, а потом совсем отстранился, чтобы взять в ладони лицо супруга. — Нет, и не может быть никого лучше тебя! Понимаешь? Малфой мотнул головой и поджал губы. — В тебе я не сомневаюсь, Гарри. Но я Пожиратель. И что бы ни писала Скитер… Так всегда было… Стоит мне проявить искреннюю заинтересованность в чём-то, как находится какой-нибудь Уизли, или Блейз, Долохов, или Малфой, и тут же пытается это отнять… Уничтожить… Растоптать… Я не хочу рисковать, я боюсь рисковать. И как только осознал, что влюблён, я просто не могу… Гарри погладил его по щеке, убирая чёлку, взмокшую после их жаркой близости. — Свет мой, я с твоей защитой почти всесилен. Не найдётся ни одного идиота, который в этом усомнится. И если нужно, я сделаю так, чтобы о моей тёмной стороне тоже узнали, и плевать на Скитер и её почти безумный замысел о благополучии Британии, но я буду рядом. С тобой. С ними… Да? — Да, Гарри, я знаю это, знаю… И я… Постараюсь, если это так важно для тебя… — Брось… — улыбнулся Поттер. — Мне важнее было узнать причину, а не добиться того, чтобы ты на меня смотрел так, как делаешь это сейчас, при всём честном народе… — А где мы? Если не секрет? — Драко оказался захваченным врасплох от того, насколько сильно на него повлияют эти слова. Он растрогался, и слёзы навернулись на глаза, и пришлось срочно менять тему, чтобы не опозориться. Больше перед самим собой, чем перед супругом. Поттер загадочно улыбнулся и поднялся с меховой подстилки. Он был прекрасен в своей наготе, но много времени на созерцание Малфою не оставил. Протянул руку, помогая встать. Подвёл его к окну и приоткрыл занавеску. — Мы в картинке «Зимней сказки для двоих», дорогой. С Рождеством…