Шатёр из тряпок получился что надо. Они чуть пахли кошачьей шерстью и пылью, но были чистыми и кое-где даже проглядывал рисунок в виде смешных жёлтых звёзд. Света из прорех хватало, чтобы в очередной раз перечитывать книгу. Жить в большой бродячей семье довольно весело, но иногда хочется побыть одному, вот и приходят на ум разные шалаши и домики, какие делают маленькие дети.
Вёх залез с ногами в своё старое хромое кресло, задёрнул ткань и и затаился. Ветерок трепал стенки его убежища, дождь надоедливо стучался в металлическую крышу контейнера. В такую погоду делать абсолютно нечего. Ослепительно серый день, запах мокрой золы от погасших костров и все по своим норам. Соседи поговаривали, что вот-вот погода пойдёт на лад и ярмарке ничто не угрожает, но пока небо и не думало проясняться.
В позвоночнике гнездилась тупая боль, не давая сесть спокойно. Ох, не стоило делать тот трюк без разминки! Всё-таки вчера в «Чертовнике» он обжёгся факелом, хоть и не подал виду на публике. В намотке затесалась какая-то химия, которая стала с фырканьем ронять раскалённые капли, парочка упала на предплечье. Спасибо хоть не спалил весь бар.
— Опять я тебя обжёг, Змеёныш, — он потрогал розоватый след на коже.
Как и многие артисты, Вёх имел второго себя, в которого воплощался на сцене. От обычной роли эта маленькая личность отличалась тем, что выдумал её Вёх сам, за годы слился с ней и не мог теперь точно сказать, где настоящий он: бесстрашный факир по имени Наг или тот, кто уже полсуток плесневел на своём матрасе а, проснувшись, забился среди хлама — читать и зализывать ссадины. Кроме того, он, совершенно точно, являлся Змеёнышем и эту домашнюю кличку, как и все прочие, заработал честно.
Внезапно на пороге контейнера появилась Вакса. Вёх замер. Она его не заметила. Гибкая, сильная гимнастка снова чуть набрала в весе, тёмное старое трико сидело на ней как влитое, плечи округлились.
— Фу, Наг, какая тебе «сочная»? — едва шевеля губами возмутился Вёх навязчивому голосу в своей голове. — Словечко из тех журналов со слипшимися страницами. Проваливай назад, откуда выполз, пока не наплёл ничего вслух. Или поди ей в глаза скажи и получи кочергой по колену. Ты сегодня выходной. Не вылезай.
Наг погрозил хвостом, но промолчал.
В круглой прорехе полога неподвижная Вакса казалось маленьким угольным портретом, который зачем-то повесил в своём балдахине Вёх. Белила въелись ей в кожу и ни загара, ни румянца сквозь них не пробивалось в холодном свете.
Вакса оставалась просто Ваксой и дома, и на подмостках. Несмотря на то, что они с детства жили под одной крышей, Вёх знал о ней мало, но не сильно жалел о том и общаться больше необходимого не пытался. Вот так начнёшь говорить за жизнь и у тебя спросят лишнего. А она спросит уже через минуту самое скабрезное, а потом будет хохотать как ведьма под осиной. Вакса и чувство такта существовали в разных вселенных. Правда, что-то в ней изменилось за считанные дни, но Вёх не уловил, откуда дует ветер.
Тем временем к ней бесшумно подошла Фринни и спросила:
— А где Корн?
— Ушёл в город, — буркнула Вакса.
— Ясно. Если вернётся и захочет поужинать — еда будет на керосинке.
Эх, мамы! Вёх невольно улыбнулся. Будто Корну пять лет, и он понятия не имеет, где дома разжиться провизией. А ведь позапрошлой зимой, если не врали именные зарубки на косяках, все детишки обогнали отца. Особенно этот дятел-переросток отличился.
— Пусть попробует не прийти! Завтра вставать в такую рань! — проворчала Вакса.
— Лишь бы не опоздал. Ему ведь завтра не стучать, а помогать музыкантам, и заодно нам с вагончиком.
Что-то нешуточно раздражало и без того взбалмошную Ваксу. Раньше она не имела привычки смотреть в одиночестве на дождь и говорить с Фринни так отрешённо и нехотя. Отметив это, Вёх начал читать, тихий разговор не мешал ему, но не тут-то было: со двора послышался грохот ботинок Тисы, обитых жестью. Он с досадой цокнул и закрыл книгу.
— Полный дом бесполезных клоунов, — ядовитым голоском сказала Тиса, выжимая на пол хвост русых волос, щедро набитый для красоты проволокой, паклей и шнурками, — водосборные бочки никто не поставил.
— Ох! — Фринни схватилась за голову. — Я даже не вспомнила про воду! Пришлось бы снова покупать.
— Не благодарите!
Деревяшка, хоть и промокла до нитки, даже не подумала переодеться в сухое. Она решила не терять времени и, раз уж таскание бочек уже разогрело её, отыскала свободное от хлама местечко да принялась энергично растягиваться в шпагате.
Обстоятельства брали верх. Змеёныш понял, что уже не сможет ни на чём толковом сосредоточиться и выбрался из убежища.
— О, ты тоже здесь! — обрадовалась Фринни, — А я думала, сбежал вместе с Корном. Как твоя спина?
— Так себе, — скривился Вёх, потирая поясницу.
— Может, попросишь Тису размять?
— Деревяшка мне доломает хребет! В пошлый раз всё мясо с костей поотрывала.
— О, принцесса заныла, — отозвалась Тиса.
— Доска заговорила! — передразнил Вёх, перешагнув через её вытянутую ногу, и запел на манер детской песни: — Тиса стругана, гладка́! Деревяшка и доска!
На кухонном столе уже ждали кусочки серого хлеба и жестяной кувшин с желудёвым какао. Настоящего молока там, конечно, не было, только мутная белковая бурда, которую время от времени раздавали бесплатно возле управы, просто чтобы не вымерли все нищие. Змеёныш давно привык к мыльно-гороховому вкусу этого пойла — вкусу покоя и безопасности.
В чугунной гусятнице над пламенем керосинки лениво забурлило рагу, сдобрив тоскливую тишину. «Неужели кто-то и правда в таком железном корыте готовит целого гуся? Это же чудовище фунтов десять весом. Десять фунтов мяса!» — думал с восхищением Вёх, сдувая с какао сизый дымок.
Надтреснутый голос вскоре выхватил его из грёз:
— Проснулся наконец-то!
Доносился он из уголка старших. Глава семьи выбрался на кухню, волоча за собой хвост старого халата и неспешно расположился за столом. Он надевал эти лохмотья даже поверх уличной одежды, которую ленился снять.
— Доброго денька, папаша! — учтиво ответил Вёх, — Какой у нас план на завтра? Я выступаю с утра?
— Хороший вопрос, — Инкриз почесал макушку, выкрашенную басмой, — Думаю, нет, готовься к вечеру. Ярмарку открывают в этом году музыканты. Кстати, может они будут так добры поиграть тебе и девочкам. Это уж как Корн договорится.
— Так он ушлёпал к ним?
— Нет, скорее, к новым друзьям. Лабухи ещё не приехали, они заявятся ночью.
Запивая липкий ржаной кусок, Вёх закатил глаза. Друзья в городе, вот же выискался король мира! Лучше бы думал, как им всем побольше заработать.
— Я всё хотел спросить у вас с Фринни, — обратился Змеёныш, деловито наморщив лоб, — вы не думали расширить репертуар? Ну, мы могли бы освоить марионеток, там же только ширма нужна, а сюжеты сами придумаем.
Инкриз рассмеялся, откинулся на спинку стула и сложил на табурет свои ноги в женских сапогах из разных пар. Обернулся к выходу во двор, понаблюдал как тянется в бочку струйка дождя.
— Понимаешь, в мире площадного искусства каждый на своём месте, а когда он начинает посягать на чужие… С теми же куклами всё сложно. В молодости я попробовал раз организовать вертеп. И даже дал пару вполне успешных представлений, пока не попался настоящим кукольщикам на глаза. Долго же меня били! Но я на всю жизнь запомнил цену чужому искусству и мне стыдно, что я просто решил бездарно передрать целую культуру, целый маленький мир. Оказывается, куклы разговаривают через пищик за щекой, а не чистым голосом. Этому нужно отдельно учиться, а я как малахольный пытался отвечать самому себе уголком рта. кроме того, нужно смотреть, что за публика вокруг. Чего не расскажешь детям, то у егерей вызовет улыбки. А ведь это чистый экспромт!
— Если бы кто-то вырядился как я, обмазался сажей и неумело крутил горящий носок на верёвке, я бы его облил бензином и дал прикурить, — задумчиво отозвался Вёх.
— И другим будет уже неповадно. Всё так.
Бездарный день сжалился и после заката подкинул Вёху бессонницу, несколько часов которой он потратил на чтение. Перевалило за полночь, когда вернулся Корн. Видимо он надеялся прокрасться к своей лежанке без свидетелей, поэтому, увидев огонёк масляного светильника, воровато сощурился. Змеёныш высунулся из балдахина и приложил к губам палец. Корн кивнул, осторожно вешая оглушительно шуршащий плащ. И ведь спросишь — ни за что не расскажет, где пропадал. Вёх жутко захотел поиграть в расследование: пошарить по карманам, с видом знатока осмотреть рукава, поскрести пятна, но, когда сводный брат захрапел и ничто не могло помешать инспекции, желание растворилось. Шпионить за своими — такое себе занятие. Голос Нага в голове любил запоминать всякие мерзости, он бы мусолил игру ещё с месяц.
Спал Вёх плохо из-за того, что поздно лёг, а ночью музыканты действительно приехали. Их прибытие сопровождалось жуткими воплями, грохотом и прочими атрибутами лихой вечеринки. Древний бог пьянства завещал присоединяться к оргиям, ибо борьба с ними — неблагодарное дело. И действительно — подушка на ухе помогала слабо.
Наутро, когда сон только-только сморил его, Вёха всё-таки растолкали. Змеёныш приоткрыл один глаз и увидел склонившихся над ним Тису и Инкриза, кто-то ещё топтался сзади и тяжело вздыхал. Он приподнялся на локте.
— Проснись и пой, у нас форс-мажор, — виновато развёл руками Инкриз, — Ваксе плохо, она совсем не ловит мышей. Хвала богам, концерт откладывается, лабухи ещё не протрезвели.
— А я-то что сделать могу? — тряхнул головой Вёх.
— В общем, мы подумали, не поможешь ли ты с выступлением? Мы совсем пустые, даже в долг просить уже совестно, сам знаешь. Выручай, Змеёныш, ты же танцуешь! — взмолился Инкриз, — Никто не должен догадаться. Я предложил им заменить одну девушку на парня, но они не хотят. А смотрелось бы неплохо. Платят наличными и сразу, знаешь ли.
Вёх, наконец, вник в сказанное и рассмотрел в руках у Тисы обгорелые лохмотья, баночку белой глины, ободок с игривыми рожками и прочую концертную амуницию Ваксы.
— Вы серьёзно?! А если догадаются? Она же полуголая танцует, все сразу поймут, — Вёх выразительно оттянул на груди майку.
— У самой там почти пусто, — прохрипела Вакса из-за спин и кинула ему на колени две маленьких набитых сеном подушечки.
— Вы ещё слишком юные, чтобы вызывать подозрения. В тридцать ты уже никого не обманешь, а пока — сойдёшь за девочку. Небо тебя щедро одарило, ты у нас универсально выглядишь, — махнул рукой Инкриз, — Есть же девочки с лицами своих отцов. Тем более, мы тебя завесим и закрасим как сможем.
— О, а как меня одаривали в городе за смазливую рожу! — заворчал Вёх, выбираясь из своего лежбища, — До сих пор на башке вмятина. Было бы за что.
— Черты лица — не проблема, — хмыкнула Фринни, — игра света и тени. Я в силах подправить это.
Нагу такой расклад оказался по вкусу. Он приготовился к священнодействию, и Вёх передал себя в его руки. Никто с таким не справился бы лучше. Ночное желание сыграть следователя показалось смешным и ничтожным. Поди-ка сыграй отлично танцующую негодяйку, да ещё и без права на ошибку!
Когда Фринни и Тиса закончили штукатурить поддельную Ваксу, удивилась даже настоящая. Поправила своей копии лиф и рожки, с трудом поднявшись с ковра, на котором безвольно пролежала с ночи.
— Всё то же самое, что у тебя бывает без огня, в той железной маске, в которой ты на девичниках раньше кривлялся, — нехотя объясняла она. — Смотри на Тису, как она двигается. Коленом вот так — и монетки на бёдрах звенеть будут. Жесты. Не забывай про жесты, вытягивай пальцы из ладоней. Остальное ты сто раз видел. Виляй задом при каждом удобном случае. Впрочем, тебе не привыкать.
— Вот сейчас было обязательно?! — взорвался Вёх.
— Обязательно. Надеюсь, боги приберут меня раньше, чем ты опозоришься на публике, чушка.
Вакса устала стоять на ногах и снова осыпалась на ковёр.
Ко всеобщей радости, Вёх не только не опозорился, но и заслужил овации. На сцене Змеёныш вошёл во вкус быстро и легко, иногда посматривая на Деревяшку, но больше импровизируя от себя. Перетекал из одной фигуры в другую, крутился, тряс браслетами, и всё это под звук инструментов, отчаянно не попадавших друг в друга. «Ну и шляпа! — ужасался он. — Музыка — дрянь, так ещё и девочку изображает драный помойный кот с больной спиной»
Небо совсем расчистилось, и солнце, висевшее прямо над головой, принялось отчаянно шпарить. Единственное, чего боялся Вёх — от жары грим зальёт ему глаза, но такого не случилось. Музыканты отыграли около часа, публики собралось мало. Под ноги даже прилетело несколько монет, которые он ловко затолкал за пояс.
«Начало осеннего сезона в этот раз весёленькое. Не к добру, но к деньгам. Теперь лишь бы никто не схватил тебя за ляжку» — заботливо прошипел Наг.
Чтобы не испортить успеха, как только стихла музыка, Вёх сбежал за кулисы и оттуда улизнул в город. Задачу он выполнил, впереди была пара часов свободы. На босую разодетую артистку даже внимания не обращали, на ярмарке и не такое увидишь. Горячая земля, суета вокруг, отголоски детских игр, запах уличной еды и флажки между фонарями — всё радовало его в тот день, всё приглашало лишь развлекаться. Казалось, утлый город с удивлением смотрит на гостей из дальних деревень, ёжится от шума и ничего не понимает своими раскалёнными каменными мозгами, а ярмарка всё раздувается радужным мыльным пузырём в глазнице площади.
Пара неприятных воспоминаний связывало Вёха с Экзеси, но в тот день они отступили. Жизнь продолжалась. Тупая жестокая сила, сметающая всё на своём пути, медленно меняла русло, точила берега. Каждый раз он возвращался на эту площадь, будучи старше на год, ловил настроение прошлого приезда и удивлялся, насколько стал иным.
А ещё грело его понимание того, что он действительно может стать кем угодно, пусть на час или на минуту. Рваные чулки в несколько слоёв и всякие хитрые заколки с паклей и проводками без умелой игры не спасли бы. Они с Нагом когда-то придумали девочку, ту самую, которую никогда не встретишь, но любишь как что-то настоящее, разгуливаешь по таким вот местам, обсуждаешь всё, что попадается на глаза. Странно, но они с ней даже спорили и ссорились. Как можно ссориться с выдумкой? Значит, в каком-то смысле девочка существовала. Образ её поблёк с годами, но теперь она пригодилась. Пока Вёх крутил у себя в голове её повадки, многое понял и смог применить.
Дома Вакса под присмотром Фринни каталась по полу и скулила. Никто сильно не беспокоился, потому что с ней такое происходило примерно раз в месяц, но раньше ей везло и злополучный день никогда не совпадал с мероприятием. Вёх много думал по поводу этого явления, но так и не понял, за какой проступок боги устроили женщинам коллективное наказание. Та девочка в его воображении ничем подобным не страдала, наверное поэтому и растворилась в рутине.
— Я и не сомневалась, что ты справишься, Змеёныш! — тряхнула Фринни ореховыми волосами, — Вот какого талантливого ребёнка я купила Инкризу на рынке, глаз-то у меня алмаз!
Вёх протёр ладонью пыльное зеркало и скрестил на груди руки. Так-то, спас представление! Настоящему артисту всё под силу. Разве мало он тренировался? Разве плохие у него учителя? О, нет! Ни одна из историй, которые рассказывал публике Инкриз, не была правдой даже на грош, но он так умело завлекал в мирок своих фантазий, что слушатели замирали, очарованные. Правда в последние годы Инкриз лишь выполнял роль кассира, собирая деньги у желавших проникнуть в вагончик гадалки, но ничуть не разучился веселить и удивлять.
Концерт просто не мог окончиться вот так, он требовал достойного эпилога. Схватив с полки у зеркала чью-то расчёску, Вёх пропел в неё скрипучим голосом:
Мама, не бойся,
Я просто освоился,
Нашёл себе игры страшнее.
Каждый воду мутит, никто себя не судит,
С моей колокольни виднее.
Фринни тоже любила эту банду. Змеёныш схватил её за руку и крутанул в пируэте, зарычав припев изо всех сил:
Всю дорогу я давал мастер-класс,
Какой — не важно, только знаю, что никто мне не указ.
На шум подоспела Тиса и, схватив веник, изобразила на нём виртуозное гитарное соло.
Подурачившись так с минуту, они разошлись по своим делам счастливыми, и даже Вакса нашла в себе силы презрительно ухмыльнуться. В плане одобрения от неё давно никто не ждал большего, тем более, в момент когда самой ей хочется только сыграть в ящик.
Щедро наложенный утром грим пришлось сначала соскрести, потом смывать керосином, потому что вода не брала хитроумный состав. Последние полчаса перед вечерним представлением Вёх в панике тёр лицо старым полотенцем. Кое-что пришлось оставить, иначе кожа вернула бы должок, и он попытался успокоить себя тем, что никто не знает, как должен выглядеть факир. Инкриз уже лет десять твердил ему: на сцене нужно делать всё с оголтелой уверенностью, либо не выступать вовсе.
Вакса выпила отвар какой-то целебной травы и уснула мёртвым сном. Уходя на площадь с заплечным мешком, набитым реквизитом, Вёх не упустил случая безнаказанно поглазеть. Почему-то на ней была одежда Фринни: длинная разноцветная юбка в пол, подвязанная сбоку шалью, и тонкая рубашка с линялым узором. Ни дать ни взять, мёртвая бабочка, каких теперь много попадается на мостовых. Вот бы она почаще носила такие красивые вещи, ведь они ей к лицу! Между прочим, фигурально, ведь лицо Ваксы только зимой оставалось чистым. Глаза она натирала жирной сажей, которую между выступлениями даже не пыталась отмыть и теперь Змеёныш понимал, почему. Её взгляд от того казался ехидным и льдистым, но Вёх любил, когда эти осколки впивались в него как слабый укус котёнка.
А ещё у Ваксы на рёбрах появились странные царапины. Видимо, пока она металась по полу, заработала их. Или того хуже — сама себя разодрала ногтями. Змеёныш поджал губы, изо всех сил стараясь её не жалеть.
Уже через полчаса почти вся семья оказалась в сборе на площади. Перед тем как зайти под тент, Вёх почувствовал знакомый запах, носившийся в воздухе — тёплый, пряный. Точно! На дворе ведь стоял конец лета, а это значит, что со всей округи привезли свежий мёд, прямо из центрифуг. В нём попадались мёртвые пчёлы, ржавчина и травинки, но это не смущало. Захотелось хоть бы одну ложечку попробовать, один маленький кусочек сот, только сначала на него нужно заработать, а город отдаст деньги хорошо если через неделю после конца торгов. Что же до тех грошей, которые задолжали недогадливые лабухи… тратить их на глупости Змеёныш не хотел. Иной раз лакомства ему перепадали и бесплатно, в качестве благодарности от публики.
«Ну, берегись, Змеёныш, смотри не сгори до костей, работать будем от души!» — решил он, раскладывая за кулисами горючий инвентарь. Он слышал, как Корн уже греет руки, колотя по кастрюлям и другим металлическим штуковинам, и торопился. Хотелось ещё добежать до старших, чтобы дать знак: всё идёт по плану. Вёх всё-таки рванул наружу, стал бешено петлять между зеваками и через минуту уже привлёк внимание родителей.
— Готовы? — весело крикнула Фринни, высунувшись из расписного вагончика на условный свист, — Покажите им!
Инкриз одёрнул свой потрёпанный цирковой мундир с аксельбантами и одобрительно махнул рукой.
Возвращаясь, Вёх увидел, как запыхавшаяся Вакса бежит так, будто не умирала весь день.
— Отделаться решили, да? Какого хрена не растолкали? — злобно скрипнула она, оказавшись под тентом и чуть не сбив с ног Тису.
«Ведь ей всё ещё плохо. И она часто тянет себе жилы. Но знать, что праздник идёт без тебя — невыносимо. Не для всех, конечно, только для таких как мы с ней», — подумал Вёх и стёр предплечьем улыбку, будто просто почесал подбородок. Вакса насмешек не любила, могла дать по зубам. Но если бы она только знала, как ей рады!
Всё было готово, оставалось лишь сосредоточиться. У пятачка, где они выступали, собралась молодёжь. Трюки с огнём всегда привлекали народ помладше, но Вёх давно понял: у него опасная публика. Малышам нравилось буквально всё, работяги требовали ярких и сложных трюков, а между ними находился лютый возраст, обожавший промахи, ожоги, кровь и синяки. Однажды Змеёныш поймал головой настоящую комету — пылающий снаряд, который Вакса, ослеплённая огнём, послала в его сторону. Удар сбил его с ног и вырубил на добрых несколько минут. Очнулся Вёх весь облепленный ровесниками, тормошившими его, а потом обнаружил деньги даже у себя в кальсонах. Умудрившись однажды получить доход с самых прижимистых зрителей, Змеёныш подумал, что, в крайнем случае, может снова воспользоваться этим планом.
Поджигая снаряд на цепи, он решил в этот раз не подставляться, дела шли не так плохо.
Огненный серпантин обвил его, послушный отработанным движениям, простым как дыхание, сливавшимся в мерный танец. Публика вежливо похлопала красивому началу.
Впереди стояла девушка, совсем чистенькая, с обрезанными по плечи светлыми волосами. Она бросалась в глаза — жёлтое ситцевое платье едва прикрывало ей колени. Вёх из-за неё занервничал: он ненавидел таких баловней. Когда он был помладше, то пытался с ними дружить, но те оказывались безмозглыми подхалимами, или им запрещали общаться с бродягами. Впрочем, к девочкам ненависти он не испытывал, но в тот момент захотел сделать что-нибудь, способное подорвать её мамашу-наседку, а ему доставить скотских радостей. Наг бросил на неё пару нахальных взглядов, но девушка смотрела куда-то в сторону. Как ни странно, никого из старших не было видно, только рядом стояло несколько сонных, явно подвыпивших парней.
«Как тебе такое, оранжерейный цветочек?» Горящий груз свистнул в воздухе и положил несколько витков цепи на его шею. Не успела публика ахнуть, как Вёх выпутался из ловушки.
«Да куда ты всё пялишься?!»
Снаряд оказался у него над головой и Наг среагировал точно вовремя, выдув на него горючий порошок. Клуб огня шикнул и растворился в темноте.
И тут Змеёныш догадался: девочка смотрит на Корна. И хлопает она тоже совсем не артистам, а просто в такт.
Задетое самолюбие успокоилось: они явно знакомы. Наг сосредоточился на ритме, развернулся несколько раз в круге, который нарисовал пламенем в воздухе. Тихий рокот огня, сдержанный пируэт, цепь снова поймала его в петлю, в этот раз он показал за спиной скрещенные руки, и казалось, ему уже точно передавит горло и прилетит в лицо раскалённый снаряд. Но это был лишь фокус, он снова дал витку слететь и услышал заслуженные аплодисменты.
Вакса вышла на середину со своими горящими веерами из штырей. Он незаметно высыпал в рот ещё порошка, сделал носом осторожный глубокий вдох и с силой выдул над огоньками Ваксы громадный пламенный бутон, тут же раскрывшийся и опавший. Фокус был его гордостью, никто не знал, как он в этот момент обходился без жидкого горючего, дававшего брызги. Вёх однажды так отравился керосином, что поклялся изобрести метод побезопаснее и теперь хранил рецепт в тайне от чужаков.
Юркнув в темноту, он проскользнул под тент, блаженно рухнул на пустой ящик и перевёл дух. Потом дотянулся до любимой фляги и промочил горло. На боку у неё красовался автограф известного музыканта, двоюродного брата Инкриза. Сделав пару глотков свежей воды, он догадался не переодеваться, а ворваться на торговые ряды как есть, пока свежа память о его выступлении.
— Где твой брательник? — вдруг крикнул какой-то проходимец, сдвинув боковое полотно, закрывавшее артистов от чужих глаз.
От такой наглости Вёх вздрогнул и нахмурился.
— На сцене же играет.
С невежей топтались ещё двое ребят, один из которых гаркнул:
— Скажи, чтоб подходил в «Чертовник»!
— Да вот ещё! — змеёныш схватил тряпку, пропитанную горючим, швырнул, но не попал ею в нарушителей спокойствия.
«Оп, я угадал, — подметил он, — Кажется, это те же придурки, что стояли возле куколки. И все они знают Корна».
Немного остыв от праведного гнева, он вернулся к своему плану и направился вразвалку туда, откуда хлопали усерднее всего. Масляные фонари, свечи и факелы проливали свет на прилавки. За ними Вёх, к своей радости, обнаружил много молоденьких продавщиц. Он скукурузил мину звезды, у которой куры денег не клюют, и стал медленно прогуливаться вдоль торжища, пока его не окликнули:
— Попробуйте наш мёд! Есть свежие соты с червём, не проходите мимо!
— Хм! Червей егерям предлагай, а у меня и без них пока всё работает, — отозвался Змеёныш с шутливым высокомерием.
Веснушчатая девушка плотоядно хохотнула, отсекла приличный ломоть от жёлтого воскового языка и протянула его на кончике ножа.
— Кто о чём думает! Больно ты худенький, таких только откармливать. Угощайся, сластёна.
Он взял её за руку, якобы придерживая нож, и склевал свой заработанный честным обаянием обломок сот. Кисло-сладкий, хрупкий, с пыльцой и ароматными белёсыми крышечками. Воск можно было хоть до утра жевать.
Вдруг краем глаза он заметил жёлтое платье в нескольких шагах от себя и замер.
«Девочка-синичка ходит совсем рядом, — оскалился Наг, — Нальём ей за шиворот мёда из лотка? Облизать бы ей шею при этом, вот будет потеха! Её папашка бы от такого из штиблет выпрыгнул».
— Не мечтай! — огрызнулся он вслух.
— А? — захлопала выгоревшими ресницами продавщица.
— Красотка! — подмигнул Вёх.
Позже он пожалел, что отказался от червей. Умнее было бы запастись ими и заодно продавщицей под предлогом опробовать их чудодейственную силу, потому что свои природные силы он истратил на борьбу с жарой, подготовку и трюки. По крайней мере, авантюра с мёдом удалась, тащиться домой по разбитой дороге стало чуть веселее.
К вечернему костру Вёх неизменно приходил последним — до такой степени ему было лень искать хворост. Специально задерживаться в этот раз не пришлось, все ушли раньше, пока он мотался по рынку.
Дома он бросил вещи в угол, наскоро вытер лицо, сменил одежду и поспешил за пригорок, где отдыхали юные циркачи. Некогда мусорные старатели вырыли в том месте небольшой котлован. Неизвестно, что хорошего они нашли под толщей песка и хлама, но место для посиделок получилось отменное. Даже если встать во весь рост, тебя ниоткуда не будет видно, только дым да голоса выдавали обитателей ямы.
Вакса обернулась на звук шагов. Окинув Вёха быстрым взглядом, спросила:
— Не видел Корна?
— Он ушёл с ребятами в кабак, кажется. Три парня и девушка.
— Что за девушка?
— Марамойка в глупом платьице. Надо же, потянуло на городских…
В ответ она промолчала, только продолжила увлечённо плавить в огне кусок древней подмётки, который жутко дымил и кипел, роняя на угли ядовитые капли. Была в Ваксы идиотская привычка жечь разные мелкие предметы. У неё даже водилась зажигалка — настоящая, дорогая, с откидывающейся крышкой. Непонятно, как она ещё ни разу не устроила пожар.
Рядом с Ваксой стояло две банки пива. Вряд ли она собиралась выпить их одна.
Корн, конечно, волен гулять с кем и где хочет. Он не являлся ей ни настоящим братом, ни парнем, но раньше их редко можно было увидеть порознь. А теперь он даже не проводил вечера у костра.
— Что с него взять, он просто лабух, не артист, — зачем-то небрежно добавил Вёх.
— А ты просто чумазая шлюха, — раздражённо проговорила Деревяшка, — Лабухи за такие речи оторвали бы тебе уши. Многие из них — отличные артисты.
— Вот за чумазую обидно, я хоть гуталин смываю с рожи.
Вёх устроился у огня и стал внимать непривычному молчанию, поглядывая на девушек. В руках Тисы мелькала металлическая трубка, которую она оборачивала резиновым жгутом — готовила новый сердечник для оплётки шнуром. Так рождались самые отменные кнуты от Грейс, их зимовья, до бойкого Юстифи. Она научилась красиво и плотно плести, и не только для выступлений, работяги покупали у неё волчатки с тяжёлыми наконечниками, которыми колотили злых дворняг и пьяных идиотов. Вёх бы тоже научился, но он был удивительно плохо приспособлен к любой работе, кроме развлечения публики. Часто он чувствовал, что, когда возвращается в толпу и занимает в ней место, сначала гаснет, а потом и вовсе вызывает ненависть, хотя ничего для этого не делает. Мир ненавидел его и спастись он мог только на сцене.
— Всякая грустнота из-за вас лезет в голову, — пожаловался Змеёныш, — что такие унылые?
— Так развлеки нас, хренов клоун. Знаем мы, что тебе хорошо помещается в голову, — Деревяшка оттопырила щёку.
— Да хорош уже! Сто раз пошутили, на сто первый не смешно.
— На, не копти, — Тиса протянула бутылку, в которой набухли мутные пузыри.
— Ух ты! Деревяшкина бражка! — Вёх сцапал бутылку и тут же к ней присосался.
Медовая брага набрала столько оборотов на жаре, что начала горчить, но совсем чуточку. Змеёныш блаженно упал на спину, катая во рту привкус конца лета. Через несколько минут начали подрагивать мышцы и в голове поселился тихий тонкий звон. Небо дрогнуло и стало прозрачным, бездонным. Звёзд сверкала целая пропасть — погода наладилась. Такие алмазы в ночи предупреждали о засухе.
— Тебе тоже не помешает ещё выпить. Да не придёт он! — вкрадчиво сказала Тиса.
Вакса вздохнула:
— Завтра дел по горло. Лучше не надо.
— До утра из тебя вся пьянь вытечет.
— Я ещё здесь, дамочки — осторожно напомнил Вёх.
Он бы тактично смылся и дал посекретничать, но было рано. Дети нередко тянули время, чтобы разминуться со старшими, которые занимались по вечерам совершенно тем же самым, просто одни не хотели видеть других под мухой. Вёх так хорошо знал Инкриза, что легко мог себе представить, как тот, сидя в любимом кресле, подливает ягодного вина в бокал своей Фринни, улыбается, весь размякший, а она, такая смешливая и странно беспечная, мечтает о настоящем доме, вспоминает прежние годы… А ещё они каждый раз чокаются, как будто отмечают прожитый день.
У Фринни тонкие брови, лучистые светлые глаза, такие добрые и задорные, что казалось, они с самого рождения и по сей день не видели ничего гадкого. Для Вёха она была слишком красивой и молодой, чтобы привязаться к ней только как к матери, но заигрывать он себе не позволял. Наг, пожалуй, испытывал к ней всё сразу и относился как язычник к своей богине: валяясь в ногах, норовил поцеловать горячую косточку лодыжки.
Ночью, засыпая на своей лежанке, Вёх услышал гулкий удар и звон стекла неподалёку. От быстрых шагов Ваксы ветерок коснулся щеки. Раскладушка тихо скрипнула, потом опять. И опять.
Что же она всё ворочается?
Но нет, с её стороны раздавались не скрипы. Раскладушки не шмыгают носом.
«Вакса, конечно, может тебя крепко побить, а может и начать мстить Корну с особым пристрастием, — осторожно нашёптывал Наг, — а мы можем засыпать её комплиментами и всем прочим, казаться такими безопасными, что она не удержится. Ты сможешь с ней сделать всё, что вздумается… В другой день такой номер не пройдёт. Подумай».
Вёх, зарывшись в подушку лицом, послал его так далеко, как только смог придумать.
