Пропащие

      Утро не задалось вообще ни у кого.       Сидя на земле под навесом, Деревяшка с интересом разглядывала мизинец. Минуту назад он сочно хрустнул и теперь торчал под странным углом к ладони. В это время Фринни носилась по всему контейнеру, отыскивая тряпку почище, и эта суета гимнастку почти не отвлекала.       — Зачем вообще нужен мизинец, может его отрезать, да и всё? — пожала плечами Тиса.       — Ну как «зачем»? — отозвалась стоявшая над ней Вакса, — вдруг станешь богачкой, будешь пить чай из фарфоровой чашечки, что тогда оттопыривать?       Инкриз озабоченно качал головой:       — Неужели тебе совсем не больно? Хорошо, что ещё кость наружу не торчит. Ай-яй-яй, синяк так и наливается!       — Не-а. Даже не щекотно.       Он втянул голову в плечи.       — Я бы уже визжал как свинья на убое. Бедная моя девочка!       — Подбери сопли, папаша. Я сделала ошибку, я и поплатилась.       Она рывком встала на ноги, едва не оттолкнув его, и ушла вглубь дома, к Фринни.       — Это же Деревяшка, что ей будет? — пожала плачами Вакса.       Инкриз сделал вид, что обиделся и, плетясь за Тисой, пробормотал:       — Никогда не любил ваших грубых прозвищ. Мы не за тем с любовью выбирали вам имена получше.       Собственная неприятность, хоть и мелкая, мешала Вёху посочувствовать Тисе. Он прекрасно знал, что мёд наградит его красными пятнами по всему лицу, когда шёл клянчить кусочек сот, но надеялся на авось. Как выяснилось, он так и не перерос свою дурацкую аллергию и теперь думал, как быть с расплатой за кишкоблудие. Он даже выбрался на свет и взял с собой стул, чтобы обстоятельно рассмотреть, насколько всё плохо. Вакса, крутившаяся под навесом, просто не могла упустить такое из виду. Она метко отщелкнула Вёху в лоб ореховую скорлупку, нашаренную в кармане, и, довольная выходкой, проговорила:       — Теперь у нас полноценный цирк уродов.       — Появились ущербные помимо тебя, — огрызнулся Змеёныш.       Хмыкнув, она отправилась за угол, к бочкам, чтобы в очередной раз умыться. Вёх уже не мог сконцентрироваться на своей беде и махнул рукой, а зеркало вернулось в угол между этажерками. В отличие от Тисы он ещё даже не разминался, надо было поторапливаться.       Снова солнце палило беспощадно. Вёх выступал только вечером, но вчера после заката площадь была ещё горячей, а огонь норовил зацепить неудобную рубашку. Без неё Змеёныш показываться стеснялся, груда костей могла привлечь в первый ряд вместо красавиц гадких проходимцев с мокрыми усами. К пеклу привыкаешь, но всему есть предел, страшно не хотелось зазеваться и что-нибудь упустить.       Делать каждый день одно и то же — страшная скука, Вёх всякий раз менял трюки, готовил новые. На этот раз он вооружился балансиром — шестом, к которому с двух концов было перпендикулярно приделано по спице в горючей обмотке. На шесте нужно было найти точку равновесия, чтобы прокатывать по спине, плечам и рукам, отчего казалось, что Змеёныша давит горящая тележная ось, а он из-под неё ловко выскальзывает, не хватаясь ни за что пальцами. Номер требовал дьявольской гибкости, но смотрелся так шикарно, что Вёх без сожалений убил на тренировки целую зиму. Глядя на то, как огненные колёса отражаются в восхищённых карих глазах Инкриза, он не смог остановиться и довёл трюк до совершенства.       Только Змеёныш хотел в последний раз неспешно отработать движения и вышел с готовым балансиром на утоптанную грунтовую площадку перед контейнером, как его взгляд упал в календарь у самого входа. Текущий день в нём обвели карандашом.       — Не-е-ет! — опустил плечи Вёх.       О важном, но неприятном легко забываешь. Ведь они не где-то, а в Экзеси, здесь свой распорядок. Почти все преимущества перед постоем в других городках перечёркивала «мусорная повинность».       Он покопался в кармане и нащупал гладкую овечью бабку. Змеёныш не был игроком, и бабка у него водилась только одна, для жребия. Может, повезёт ещё.       — Кукурузина! Вакса! — позвал он.       Долговязый Корн вынырнул из-под притолоки. Увидев на ладони в Вёха косточку, он поджал губы и тряхнул головой.       — Мы с тобой пойдём. Какой сейчас прок от девчонок? У одной палец сломан, другая норовит в обморок хлопнуться. Побудем мужиками.       — Точно. А я и не подумал.       Вёх расстроился, что ему приходится в разгар сезона, да ещё и в такую жестокую погоду ворошить свалку, но гарантия зимней ночлежки была вопросом жизни и смерти. Надеяться накопить с выступлений на лачугу или комнаты с постелями, на уголь и тёплую одежду взамен износившейся всегда слишком рискованно. Если деньги быстро кончатся, придётся зарываться в чужие овощные кучи, чтобы выудить подгнивший лук и сладкую перемёрзшую картошку. Вёх до того ненавидел есть испорченные овощи, что к началу сезона его с ног сбивал тёплый ветерок.       Он с отвращением натянул тяжеленные ботинки, защищавшие от гвоздей, стекла и прочих неприятностей, поджидавших на свалке, долго неуклюже шнуровал их и ужасался перспективе версту за верстой тащить ноги на поиски добра, которое тоже придётся тащить. Благо, огонь уничтожал половину веса проводов, а то и больше       Наконец, они с молчаливым Корном побрели по мусорному хребту в сторону разрытых ям. Копаться в таких легче всего, но оставалась вероятность вернуться без улова, некоторые старатели только и жили сбором металла, глаз у них был намётан на находки.       По дороге Корн обнаружил что-то на земле, замешкался и брезгливо поднял за крыло слежавшийся трупик сороки.       — Ну на кой ты руками берёшь дохлятину? — заныл Вёх.       — Я бы не прочь ещё пособирать. Мы ведь будем жечь провода, если найдём, заодно и падаль сожжём. Тётя Анна за бой костей даст яйцо или лук. А я сто лет не жрал нормальной еды.       — Ты же постоянно торчишь в «Чертовнике»?       — Пф-ф-ф, кто же ест в таких местах? Там сухари по цене двух кружек пива.       — И ты выбираешь пиво.       — Само собой.       Змеёныш так и не сообразил, как спросить, чтобы не получить по зубам: почему Корн вообще связался с городской компанией? Что не хватало ему в их труппе? Развлечения таких ребят ему точно не по карману.       Под ногами зашуршала осыпь — они стали спускаться с верхушки бархана к ямам, где лежала тень и можно было пошарить без лишних глаз. Кто-то недавно побывал там: в склоне появилась пещера, куда тут же шмыгнул Вёх. В темноте он видел неплохо и через пару минут заметил торчащий из стенки проводок в яркой резиновой оплётке. Вёх вцепился в него, но, как ни старался, не мог выдрать. Он тянул и так и этак, пока Корн не отпихнул его.       — Тебе тоже не помешает нормально поесть, жердь несчастная.       За несколько часов они смогли добыть ворох кабелей и проводов самого разного качества, обрезки труб и листки металла, оставшиеся от каких-то ящиков. Змеёныш благодарил судьбу за то, что не попалось ничего полезного и тяжёлого, вроде чугунка, иначе пришлось бы волочь до дома лишний вес.       Они перебрали находки и соорудили костёр из бурьяна, торчавшего повсюду на Свалке. В пепельно-голубое небо с полупрозрачным месяцем потянулся смрадный чёрный дым. Инкриз и Фринни увидят его и поймут, что поход удался.       Вёх отыскал длинную жердь, чтобы не приближаться к огню и ворошить ею обгорающие провода издалека. Ею же он подцепил с земли сорочий трупик и отправил его жариться.       — Ты сейчас на шамана похож, — проговорил Кукурузина, — Он тоже с таким важным видом что попало кидает в костёр. Или на нашу поджигательницу чёртову, из-за которой у огня вечно не продохнуть на посиделках.       Корн сидел, обхватив колени. На покрытом пылью лице выделялись только белки глаз. Вёх подумал, что выглядит не лучше и вытер щёки рукавом.       — Шаман — умный мужик, — Змеёныш пожал плечами, — Лишнего не кинет. Помнишь, как он предсказал страшную зиму? Мы тогда не зря украли шерсть для одеял, и все провоняли овчарней.       — Ты с ним общаешься?       — Нет, только здороваюсь.       — А почему он всё время говорит, что ты важная персона?       — Не знаю. А спросить неловко. Может меня успех ждёт?       — А нас, получается, не ждёт?       — Кто успел — тот и съел.              Чтобы не схватить солнечный удар, циркачи забрались в пещеру. Пока горел огонь, сидели молча, прижимались спинами к прохладным влажным стенкам. Когда пламя погасло, Корн стал копаться в золе, обжигая пальцы. Он выудил и смял обнажившиеся медные жилы в ком, затолкал их в мешок. Хрупкий сорочий костяк бросил следом.       Вылазка заняла слишком много времени, солнце уже стало клониться к закату. Дома никого не оказалось, и добытчики остались без причитавшихся им дифирамбов.       Чертыхаясь и разбрасывая вещи, Корн быстро умылся, напялил рубашку почище и побежал на площадь. Вёх решил, что ему такой номер даром не пройдёт, на публике он будет выглядеть как запаханная лошадь. Пока не начало смеркаться, он неподвижно лежал на ковре, так уютно пахшем песком и шерстью. Нужно было размяться и прогнать номер, но лень оседлала его как пьяная развратница. За полчаса перед началом выступления он подхватил балансир и быстро зашагал в город.       То, как разрасталась и набирала силу ярмарка, было слышно издалека. Ещё вчера она только начала закипать, а сегодня уже точно не перепадёт ни мёда, ни прочих лакомств — торговля разгорится не на жизнь а насмерть, зато публики будет куда больше. Придёт ли синичка снова?       Из-за неё Змеёныш по дороге сцепился с Нагом:       — Ты опять? — цедил сквозь зубы Вёх, — Да это какой-то цыплёнок! Проще звезду с неба оторвать, чем хоть за руку подержать эту холёную, только зачем? По сравнению с ней Тиса и Вакса — королевы.       «Выбирает он, поглядите! Когда в последний раз мы утоляли свои потребности? Я тебе дал подсказку, а ты проворонил!»       — Что-нибудь придумаю, только заткнись. Она точно чья-то девушка. Ты должен помочь мне выступить.       «Ты мною жестоко пользуешься. Я никуда не денусь, но могу загрустить и тогда выкручивайся сам, хороший мальчик».       Глядя на то, какая очередь выстроилась в вагончик Фринни и как снуёт между дамами Инкриз, обилечивая их, Вёх не стал отвлекать на условные знаки. Женщины самого разного возраста стояли там и делали вид, что ждут свою наивную подружку или соседку, но как только она появлялась, норовили сами продефилировать за штору. И потом каждая говорила, что не дура верить гадалкам. По некоторым наблюдениям, ходили к Фринни почти все.       Когда Змеёныш приблизился к тенту, на сцену уже вышли Вакса и Тиса, они всё-таки начали с обручей. Яркие круги, казалось, сами собой зависали в воздухе перед ними, послушно плясали вокруг шей и рук. Такое зрелище не надоедало, гипнотизировало, девушки двигались непринуждённо, и казалось, сами во власти бесконечного вращения как челноки, как прялочные колёса, но Вёх-то знал: они предельно напряжены и головы их совершенно пусты, лишь бы не сбиться с ритма. Трюки поминутно усложнялись, вскоре Вакса словно выросла из земли в стойке на локтях, поджав одну ногу, а на другой удерживая свой лучший обруч с цветными лентами. Трюк в семье назывался «мамин фокус», хотя вообще все фокусы были прилежно выучены под надзором Фринни, когда та ещё выступала сама.       Вдруг Вёх вспомнил, что загвоздку с пятнами на лице он так и не решил. Он рванулся в гримёрку, сделанную из обрюзгших захватанных ширм, стал судорожно рыться в баночках и коробочках, которых у девчонок водился целый вагон. Да только ничего годного для маскировки там не нашлось, даже водяных красок. Музыка стихла, и он похолодел. Самым быстрым решением казалось нарисовать белым гримом полоски, что он и сделал. Получилось даже удачно: дурацкие ямочки на щеках стали почти незаметны.       На сцене гимнастки синхронно поклонились и им бешено зааплодировали. Получилось и впрямь гладко и ловко, несмотря на сломанный палец Деревяшки, который она разбинтовала. Всем известно: в мире цирка нет страданий, нет переломов, ожогов и слёз. Поваляться на полу, поболеть и поныть разрешалось только у костра или дома.       Публика так расшумелась, что у Вёха выросли за спиной крылья. Дождавшись гимнасток за кулисами, он сменил их с балансиром и факелами, стараясь держать себя в узде.       Для начала под размеренный бой Корна он провёл огнём по коже на руках. Всё делал медленно, так медленно, чтобы поверили, что у него драконья шкура и он совершенно не чувствует жара. От хорошего топлива и намотки его и не бывает, но кто будет проверять? Запрокинув голову, ртом затушил один и второй факел, подхватил балансир и завертелся с ним, слушая нарастающую тишину. Когда людям всё равно то они болтают и смеются, но не в этот раз. Тишина означала, что вот-вот все закричат и захлопают. Не так как гимнасткам, но с чувством и восхищением. Некоторые танцы Нага настраивали на особый лад: факир был жрецом огня, пожиравшим пламя, дышавшим пламенем, неопалимым, спокойным и отрешённым. Трюки в тот вечер завлекали не риском, но мастерством.       Когда змеёныш закончил, на смену ему снова вышли Вакса и Тиса, уже переодевшиеся для следующего номера. Ему ужасно не хотелось уходить, он знал, что сможет остаться и отлично импровизировать, но если девушки замешкаются, сослужит им медвежью услугу.       Закулисье встретило привычным запахом промасленной материи и на этот раз там расположилась смуглая певичка и три незнакомых лабуха. Такие точно не ночуют на свалках. Вёх самодовольно решил: они будут лишь пользоваться толпой зевак, которую собрала труппа Инкриза. И Корн вполне может превзойти её барабанщика с дорогими настоящими инструментами.       По привычке Змеёныш отхлебнул из своей счастливой фляги, присев на коврик. Проверил инвентарь — ничего не горело и не дымилось, лежало поодаль от ткани       Музыканты смеялись и обсуждали что-то своё. Поддержать разговор не было шансов, и Вёх вылез погулять на ярмарку, как только пришёл в себя.       Ночь пахла черносливом, дымным и сладким. Розовые отблески факелов дрожали там и тут, ползли по брусчатке. Встав посмотреть со стороны последние минуты представления, Вех обнаружил, что на том месте, где вчера топталась синичка теперь нарисовался высокий резной стул. На нём восседал какой-то горбоносый плешивый старик в светлой рубашке с воротничком, а рядом с ним, видимо, на табуретах, расположились двое молодых ребят. Один из них обритый наголо, другой с зализанными, как у всех модненьких ублюдков, волосами.       — Что за странная компания, вы не знаете? — кротко спросил Вёх сухую долговязую женщину с лицом сплетницы.       Она молча посмотрела на него и медленно проговорила внезапно низким голосом:       — Это же Амьеро. Весь город о нём судачит. Гиль Амьеро, который выпускает керосин. А рядом двое сыновей.       — Ого! Вот так шишка! А что он делает в Экзеси?       — Вероятно, он следует в Грейс, на завод. Там, кажется, стачка…       В Грейс Вёх и сам покупал керосин. На бутылках красовалась печать с буквой «А», но он не интересовался, кто держит производство. Да, пожалуй, этот выводок имел полное право полюбоваться на то, как славно горит их товар. Без керосина тысячи горожан бы жили как пещерные люди, пытаясь сготовить себе пищу на кострах. Не топить же летом печь, рисуя спалить весь дом.       Кто-то привалился сбоку к Вёху и незнакомка молча унеслась в толпу словно курица в кусты. А бежать было отчего: Эспе пялился на всех своими безумными жёлтыми глазами, всегда наготове изречь что-нибудь этакое.       — Ну здравствуй, факир! А я видел, как ты выплясываешь. Твоя мама должна гордиться тобою! — просипел он с шакальей улыбкой.       — Здравствуй, Эспе. Я думаю, она и правда гордится.       — Что ей передать?       — Передай, у нас всё прошло хорошо. Она ведь издалека не видит.       — Как скажешь, важная персона!       От шамана всегда веяло какой-то блаженной добротой и травами. На первый взгляд он казался страшно грязным, но принюхавшись, можно было понять, что миллион своих мелких кос в волосах и бороде, а также старую матерчатую куртку он зачем-то пропитывает различными вытяжками. То ли от вшей, то ли за какой-то магической надобностью. Он относился хорошо не ко всем, но Инкриза и Фринни почитал вполне искренне, как и юных циркачей. Когда он в первый раз им встретился, то улыбнулся, словно старым знакомым. Эспе мог подолгу молча находиться рядом, редко что-то рассказывал, но если кто-то в Экзеси мог дать дельный совет, то это был он.       Номер закончился. Старик Амьеро досматривал его, подавшись вперёд в своём кресле, словно видел что-то очень важное. Как только раздались аплодисменты, он стал крутиться, обращался то к одному хлыщу, то ко второму. Обритый наголо громко расхохотался. Змеёныш подумал: «Это ведь для них не развлечение, а так. Сейчас они уедут на гостиный двор в свои роскошные комнаты и там… интересно, как кутят владельцы целых фабрик и заводов?»       Задействовав всю свою испорченность, Вёх безудержно фантазировать о разных запретных развлечениях, чтобы не скучать, пока выступают музыканты. Звучали они не так плохо, да и певичка старалась, но Змеёныш смотрел на них с сожалением. То ли дело — настоящий большой концерт, на котором зажёг бы двоюродный дядька со своей бандой! Но вход на такой был заказан с тех пор, как Инкриз с ним поссорился.       Когда от заката не осталось и следа, Вёх поплёлся домой. Над его головой снова взошли колкие звёзды, но теперь обзору мешали громады кучевых облаков. Когда он обратил на них внимание, то подумал, что ночью те могут начать с грохотом сталкиваться друг с другом, а то и ливень пойдёт. Тогда он закутается в одеяла и будет спать как убитый, зная, что в безопасности. Иногда в такие ночи к ним забредали животные, приваливались горячими меховыми спинами и дремали рядом. Рано утром они исчезали. Летние бури ещё ни разу не наносили ущерба их жилищу и поэтому не пугали.       По голосам Змеёныш различил, что на этот раз у костра собрались все четверо. Он поспешил убрать в угол балансир и умыться. Заодно он вытащил из тайника под лежанкой мешочек с сухими ломкими шляпками алой ряги. Хорошая штука на вечер: галлюцинаций не вызывает, спится хорошо, да и с утра никаких последствий. С кухни донёсся звук, с которым пробка покидает горлышко бутылки и грудной смех Инкриза. Н-да, ему, всё же, не стоило знать, чем балуются дети.       Вёх приволок угощение к костру, и каждый выбрал себе кусочек по размеру. Вакса вовсе сцапала целую нераскрывшуюся шляпку в форме половинки яйца, о которых говорили, что они сильнее всех. Корн открыл большую пивную банку, которую стали передавать по кругу. Проглотить сухой гриб без запивки непросто.       — Жалко молока нет. Без него подташнивает.       — Ишь чего, — заворчал Вёх, — потерпишь пять минут.       — Отвык от такого.       — И очень напрасно. Ряга — полезная штука. И кишки в порядке будут, и нервы.       — Моим нервам надо кое-что покрепче.       — Путаешься с кем попало и не спишь, вот и психуешь. Инкриз ещё не надрал тебе задницу? — спросила Деревяшка.       — Надрал. Морально. Но ты пойми, Тиса, не будем же мы вечно ездить по городам и обручи крутить. Вот лет в сорок мы чем заниматься будем?       Кукурузина поудобнее устроился на своей плотной брезентовой куртке, расстеленной у огня. Обычно Корн не откровенничал, а теперь расселся как древний философ и уставился вдаль.       — При такой жизни мы сдохнем в тридцать, — отозвалась Вакса.       — Ты нам в «Чертовнике» работу, что ли, ищешь? — усмехнулся Вёх, — Спасибо, я в своё время уже надышался выблеванным бренди, пока драил там всё.       — Я понятия не имею! — Корн опустил выгоревшие ресницы, — сам не знаю, что дальше. Пытаюсь обрастать связями, а толку! У остальных всё идёт по накатанной. Некоторые вообще не задумываются ни о чём, у них деньги будут всегда, и не надо горбатиться.       Змеёныш усмехнулся:       — Где-то не там ты связями обрастаешь. У всех городских детишек есть хотя бы один родитель и какой-никакой угол для жизни. Они могут в лавку устроиться. Угол можно купить, но откуда деньги взять? Короче говоря, это не наша дорожка.       — В том и дело. Иногда я вспоминаю, в какой я заднице и просто руки опускаются. Чем больше горбатишься, тем меньше имеешь. Я думал, надо экономить, но уже не представляю себе, на чём. Денег просто вечно нет. Дали бы мне хоть возможность себя показать на нормальной работе…       — Ну вот работаешь ты в лавке. А дальше что? Год работаешь, два. Одни и те же рожи, один и тот же товар. Некоторые из горожан на пять миль не отъезжали от дома. Мы исколесили всю местность от океана до гор. И угол у нас есть в каждом местечке.       — Нельзя так. Просто нельзя. Мы станем обычным никому не нужным отребьем.       — Ты накрутил себя слишком, — скривилась Тиса, — никто не знает, что завтра будет. Может, хуже. Может, лучше. Какой-то ты задумчивый стал, как будто эльтай ешь. Очнись, Кукурузина, ты молод и жив-здоров.       Корн, ко всеобщему удивлению, опустил шишковатую от коротких кудрей голову и промямлил:       — Эльтай отвлекает от этого всего.       — Совсем с башкой поссорился? От него можно сдохнуть запросто, — Вакса глянула на старого друга исподлобья.       — Не-а. Если секрет знать — он не вредный. Просто запиваешь солёной водой и всё.       Эльтай рос исключительно осенью, да ещё и не каждый год. Её добывали дикари и продавали в город, но Вёх не мог себе представить, чтобы компания, в которой развлекалась синичка, промышляла такими опасными вещами.       Он спросил осторожно:       — Серьёзно? То есть, ты пробовал? И что чувствуешь?       — Словами не описать. Это тебе не выпивка. И не ряга. Как будто всё можешь и все тебя любят. И ты тоже всех любишь.       — А на деле наоборот.       — Не важно. Просто отдыхаешь от действительности.       Вакса, не говоря ни слова, ушла. Вёх остался ещё на некоторое время, мысли разбегались, его качало на горячих волнах, он чувствовал, будто стал вдвое легче и смотрел вокруг рассеянным взглядом, просто проживая момент. Как только ноги снова стали слушаться, Змеёныш тоже ретировался в дом. Сон под открытым небом он не любил.

***

      Шёл третий день ярмарки. К вечеру контейнер до того раскалился, что дремавший в последнем прохладном углу Вёх выполз из него нехотя, как трутень из улья. Под навесом он обнаружил маму Фринни, возившуюся с коробкой, в которой рос укроп. Инкриз заправлял старую керосинку, прислушиваясь к бульканью в баке.       — Куда все остальные делись? — осмотрелся Змеёныш.       — Корн понёс ваши находки электрику, — медленно проговорил Инкриз, — А Тиса с Ваксой репетируют где-то. Сегодня день танцев.       — Музыканты наши протрезвели?!       — А что им остаётся? Они всё пропили. И в долг им больше никто не наливает.       — Вода кончается, — вздохнула Фринни, — надеюсь, сегодня я нагадаю хотя бы на пару галлонов. Та, что осталась вот-вот закипит в бочке.       — Ничего, скоро будем на холод жаловаться, — Вёх махнул рукой, — Всяких букашек уже намного меньше, чем месяц назад. И полно дешёвой еды на торгу. Жалко, что горючее только дорожает. Кстати, вы видели на площади семейку Амьеро?       — А-а-а, этот вдовец с сыновьями? — протянула Фринни, — Как же, все о них говорят теперь.       — Он глазел на девчонок как будто площадных представлений никогда не видел, — хмыкнул Змеёныш.       Лицо Инкриза на секунду потемнело.       — Гиль подслеповат, не удивительно. В первый день пузырил на тебя глаза совершенно так же. Мы с Фринни уж было подумали, что он тебя рассекретил, но нет.       — А я и не заметил. Может это его гроши в меня прилетели?       — Вполне вероятно! — хохотнула Фринни, покачав в воздухе крохотными ножницами, которыми срезала жёлтые стебельки.       — Так! — спохватился Инкриз, — Отвлекла ты меня своей домашней ерундой, а ведь я важным делом занимался. Поди сюда, сынок.       Он порылся в кармане и достал колоду карт. Затем взял верхнюю, показал над головой и щелчком пиковый туз сменил на даму.       — Ну нет, так не пойдёт, — нахмурил Вёх тёмные брови, — Я вижу, что карт две и одна из них осталась у тебя в пальцах зажата.       — Ишь, долговязый.       — Этот трюк надо шагов с пяти показывать. И со сцены.       — Ясно, что не в толпе. А сейчас? — на этот раз он после щелчка вывернул кисть иначе.       — Немного чище. Следи за лицом. Руку выше.       За шесть подходов Инкризу удалось отработать фокус. Вёх не брал в руки карт, потому что простые веера и красивые тасовки ему никак не давались даже на лучших колодах. Он понимал, что Инкриз рад бы найти ему ещё какую-нибудь роль но никак не мог. Вёх и сам не знал, куда себя деть. Пару раз он видел, как факиры выступают не с огнём, а с притушенными тлеющими факелами, выдававшими фонтаны искр от движений и ударов по древкам. Для такого зрелища нужно было найти плотную не горящую одёжку, почти броню, но какую и из чего — не запомнил.       Вскоре вернулись Тиса и Вакса, поели почти через силу. Выпив остатки чистой воды, обе улеглись поспать до заката.       На этот раз Вёх решил прогуляться по городу. Посудачить со знакомыми, повалять дурака и выяснить, чем живёт Экзеси. Ведь как только ярмарка закончится, они заберут в управе свои деньги да поедут дальше, а вернутся только через год.       Первым делом он отправился к «Чертовнику», притаившемуся в неприметном месте у самого вала. Все знали, где находится самое злачное место в городке, тем не менее, с крупных улиц вход было не разглядеть. Местный фармазонщик, выкупивший некогда старый амбар для своих тёмных дел, сразу понял: многие, очень многие смогут ходить в такое заведение тайком, не опасаясь быть замеченными. Управляющим он нанял молодого ловкача по имени Тобиас. Вёх увидел его на ступеньках заведения, как только выбрался из очередной грязной улочки, где и лошадь не прошла бы.       — Да ну! — гаркнул Тоби, поджигая самокрутку, — Змеёныш вернулся. Мне говорили, ты выступал у нас пару дней назад, а я и не поверил, что именно ты.       — И тебе привет. Зашёл спросить, кто у вас выступает до конца ярмарки. Может, приду послушать.       — Из того, что ты любишь? Пожалуй, никто. Но есть шанс догнать фестиваль «Затмение». Они сейчас недалеко.       — Вряд ли. Мы по уши в своих делах.       — М-ха-ха! Видел я ваше «по уши».       Из всех гадких черт характера Тоби лидировала та, благодаря которой он вынуждал задавать себе вопросы. На них он всё равно почти никогда не отвечал, но Вёх уже знал его слишком хорошо и не поддался:       — Договаривай.       — Ещё чего хочешь, подстилка?       «Нормально же начали!» — вскипел про себя Вёх.       — Думаешь, я не понял, что ты за своим дружком шпионишь, или кто он там тебе?       — Каким ещё?..       Тоби кивнул на окно. Заглянув внутрь кабака, Змеёныш сразу же увидел знакомое жёлтое платье. На этот раз синичка заплела крохотную косу с зелёной лентой. Она сидела ко входу спиной, а жался к ней никто иной как Корн. В пустом зале был занят только один столик.       Вёх проговорил:       — Это мой сво…       — Даже знать не хочу. Бывай, — Тоби выкинул окурок и скрылся за дверью.       Не лезть не в своё дело, но вместе с тем, оставаться в курсе всего управляющему «Чертовником» жизненно важно. Будь Тоби болтлив, Вёх нажил бы таких проблем, одна мысль о которых вгоняла его в ужас. И куда его только понесло в тот злополучный год, когда он поимел столько унизительных кличек?       Под ногами замелькали гладкие булыжники. Всего квартал — и он окажется на площади, где и будет ошиваться до самого выступления. Вёх порылся в карманах и выудил свои сокровища: пару бубенчиков, отвалившихся с козьих поводков, кусок проволоки из неизвестного металла и мелочь, которой хватало на солёные хлебные горбушки. Вполне достаточно, чтобы с комфортом провести пару часов.       В тот момент очередное воспоминание пришло ему на ум. Когда он только познакомился с Тоби, тот выдал ему швабру и примерно столько же монет за уборку зала. Вёх с горем по полам всё вымыл и раз за разом стал приходить в поисках нехитрой работы. Его нередко опережали такие же подростки. И однажды вечером, после концерта одной известной банды, он столкнулся в дверях подсобки с девкой, танцевавшей в перерыве. Из одежды на ней болтался лишь тонкий шёлковый платок, еле прикрывавший зад. Маска не спасла её, Вёх в ту секунду сразу понял, кто перед ним, но сам себе не поверил. В Экзеси заезжали не самые плохие танцовщицы, но гимнастку среди них всегда видно. На свете, также, немало хорошо танцующих гимнасток, но с чего бы от них несло за версту керосином и гарью? В голову ему тогда будто вбили гвоздь. Вакса увидела его уставшим, жалким и грязным, он её — даже описать не мог, какой удивительной. Оба поняли, что должны забыть ту встречу. И они думали, что забыли.       От солнца заломило в висках, Вёх опомнился. Он уже дошёл до площади, остановился среди пары десятков слушателей, а перед ними распинался проповедник:       — Не давайте им запускать заводы! Они уничтожат нас! Ведь мы пережили апокалипсис и выстроили идеальный мир с немногими праведниками! Мы назвали наши города именами высших ценностей! Все вы избранные! И та жизнь, что дарована нам — прекрасна! Боги отобрали у человека дьявольские орудия как отбирают опасную игрушку любящие родители из рук неразумных детей!       За его спиной стояли три молодых женщины. Вернее сказать, одна из них выглядела совсем как девчонка, а на перевязи у неё болтался малыш. Другая, постарше, явно ждала ребёнка, а третья безучастно смотрела себе под ноги. Все в коричневых платьях, фартуках, чепцах под соломенными шляпами, и у всех троих были обветренные старушечьи руки.       «Сорви проповедь», — проснулся голос Нага.       На этот раз идея показалась Вёху забавной. Он оглянулся. Рядом с ним стоял угрюмый работяга в видавших виды брюках и рубашке без пары пуговиц. Лицо его прорезали морщины недовольства, словно он наблюдал за корчами сумасшедшего.       — Не могу себе представить, как они трахаются, — театральным шёпотом проговорил Вёх, будто сам себе. Впереди него обернулся и прыснул тучный мужчина, за что моментально получил от жены тычок.       Работяга немного повеселел:       — А что им ещё делать на обгаженных волками дальняках? Галинги не пьют и не играют в карты. Только молятся и делают детей. Коллективный брак — вот и всё развлечение.       — Коллективный? — с интересом переспросили девушки, тоже слушавшие проповедь.       — Ну да, они же как хотят женятся. У одной два мужа, у другого три жены и так далее. Свёкры лезут на невесток, потом не пойми чьи дети и как их называть.       — Это ещё что! — отозвался кто-то сзади, — Говорят, они ночью запираются в молельном доме и там уж кто кого!..       Проповедник почуял неладное и стал запинаться.       — А женщины все — твои жёны? — перебили его из толпы.       Вёх ухмыльнулся: процесс уже не остановить. Расплата за грехи и другие сказки никого не интересуют, у всех на уме простые вещи.       — А ничего, что эта вот сама ещё дитя? Сам про блуд впаривал…       Шалость удалась. Только Наг хотел подлить ещё масла в огонь, как заметил егеря, подъехавшего на шум. Тот достал волчатку и выразительно похлопал себя по сапогу. Большинство, увидев жест, притихло. Змеёныш по началу стоял как вкопанный и боялся двинуться. Он узнал это лицо — брови в шрамах, болотистые глаза и острый кончик носа.       Спустя столько лет!       Егерь отвернулся, и Вёх, оттаяв, утёк за спины, затем юркнул между прилавков. На торгу бегать не дозволялось, особенно оборванцам — воров тут же бросали на камни и выворачивали карманы. Пытаясь успокоить колотящееся сердце, он слился с людским потоком. Он почти уверен был, что если егерь вспомнит его, то выследит и найдёт способ закончить кровавое дельце, начатое некогда на заднем дворе "Чертовника".       Для верности пришлось перебраться на противоположный конец рынка. Почувствовав себя в относительной безопасности, Вёх прикупил чаю из стручков рожкового дерева и кулёк жареных кузнечиков, который кончился досадно быстро. Закидывая в рот с ладони одно за другим ребристое брюшко в попытках заесть остатки страха, он стал наблюдать за повозкой, остановившейся под окнами дорогой мясной лавки. Из неё ничего так и не выгрузили, да и не походила она на товарную. На козлах сидел приличного вида мужик с подстриженной бородой, на тенте — ни одного пятна или дыры.       Когда Фринни с Инкризом явились открыть вагончик, и лабухи заиграли со сцены первые песни, из повозки показалась знакомая компания: старик Амьеро с сыном. За ними волокли стулья несколько плечистых ребят. Опять он сел и пялился, теперь уже спокойнее.       Посмотреть и правда было на что: синхронный танец девчонок выглядел отлично, выучка принесла свои плоды. Вёх узнал в пышных юбках куски старых штор, цветы в волосах Тиса мастерила всю весну из лоскутков, фантиков да проволок, и они смотрелись совсем живыми. Два скользящих силуэта походили на кошек в ночи, сменяющиеся немые сновидения. В мелодичном гитарном бое проскакивало нечто древнее, а когда на сцену вышла девица с флейтой, выступление окончательно переросло в мистерию. Музыка в этот раз звучала куда приличнее. Видимо, лабухам в управе крепко досталось за тот позор, под который он сам еле ковылял на открытии ярмарки.       К кострищу они вернулись втроём с Тисой и Ваксой, так что пришлось всё-таки повозиться с кресалом, чтобы танцовщицы смогли отдохнуть. Вёха посетила смутная тревога из-за Корна, ведь тот не явился поглазеть вместе с синичкой и городскими ребятами, а теперь выяснилось, что и дома его нет. Однако Вакса выглядела спокойной. Она только делала вид, что теперь ей плевать, Змеёныш не верил в её равнодушие.       Тиса, почёсывая между бумажных цветков затылок, проговорила:       — Устали как сволочи, а завтра надо выдать лучшие номера с огнём. С каждым днём всё жарче, сегодня мы еле выдержали.       — Рягу доставать? — спросил её Вёх.       — Можно. Мамаша снова припасла тебе кое-что на ужин.       Деревяшка вытащила из своей старой холщовой сумки банку пива.       От радости Вёх подполз к ней на четвереньках и боднул под колено как кот:       — Мама-а-аша!       — Хреновый у тебя ребёнок, — проговорила Вакса, привалившись к стенке ямы.       — Ещё бы. У меня ведь этот засранец появился лет в шесть, кажется. И совсем не по любви. Никогда не забуду тот день. Мама пошла на рынок за ботинками на зиму, а вернулась босая с этим чучелом. Да ещё оказалось, что времени на него нет и воспитывать его придётся мне. Вы с Корном приблудились уже позже, весной.       Под градусом Деревяшка вечно начинала вспоминать детство. Так Вёх понял, что она разговелась сразу после выступления, пока он снова болтал с Эспе.       — Знаю я эту историю, — отмахнулась Вакса, — миллион раз её Инкриз рассказывал. Но он до сих пор рад, что Фринни выкупила у дикарки нашу шлюшку. В голодный год можно будет самим его зажарить.       — Жаль, что я себя лет с восьми только помню, — отозвался Вёх.       Ваксу хватило лишь на пару глотков пива. Она вскоре поплелась спать, сославшись на звон в голове. Тиса улеглась перед огнём, поглядывая на Вёха из-под опущенных ресниц.       — Ты сегодня меньше болтаешь, чем обычно. Опять проблем нажил?       Змеёныш не сразу решился сказать правду. Покосился на Деревяшку, опустил глаза и сцепил руки. Иной раз она советовала правильные вещи.       — Меня напугал один человек. Всё время думаю — отыщет меня и пристрелит. Помнишь, меня избили?       — А, тогда? Зачем ему теперь от тебя избавляться? Лишний риск.       — Вообще-то ты права, но я не могу перестать его бояться. Вроде забываю, а потом снова…       — Просто больше не дури. Если ты теперь попадёшься, то самое меньшее — посадят в тюрьму. Ни мне, ни Ваксе в голову не приходила такая хрень, которой ты занимался у Тоби помимо уборки.       «О, да! Зато приходила другая!» — вспомнил Змеёныш столкновение в «Чертовнике».