Пропащие

      От грибов на Змеёныша накатила дурнота. Мысли затянулись в неприятный узел без начала и конца, состоявший из вереницы идиотских повторяющихся фраз. Застревать в этакой удавке совсем не хотелось, Вёх постарался отвлечься и заметил, как плотоядно смотрит на него Деревяшка. Натёртые кошенилью губы растянула усмешка, зрачки мягко скользили. Наедине Тиса всегда становилась куда любезнее, и теперь от неё веяло чем-то многообещающим. Одиночество доконало, не иначе. Ведь она-то точно ни с кем посторонним не водила дружбу. Деревяшка слишком много всего знала и умела, часто в свободное время мастерила разные штуковины да помогала старшим. Словом, ей было не до прогулок и пустой болтовни с кем попало.       «Тиса никогда не подкармливала тебя за просто так, — любезно напомнил Наг, — сегодня нам может перепасть. Чисто по-семейному, как в самый первый раз».       Она встала и оглянулась вокруг. Затем расправила подол и села ближе, притянула к себе Змеёныша, чтобы он лёг и положил голову ей на бёдра. После этого он уже не мог ни на чём сосредоточиться. Только увидел вылившуюся из-за дальних барханов свалки тёмную тучу и понял, отчего так клонит в сон и почему на улице до сих пор так душно.       Тиса медленно водила кончиками пальцев по его выбритым вискам. На что она только надеялась, когда обоих уже порядком размазало?       Сквозь дрёму послышались шаги, прямо-таки громкий уверенный топот. Вёх задержал дыхание и прислушался. Музыканты уже спали, да и не шатались никогда по Свалке, дело-то опасное. По началу он решил, что Корн притащил своих дружков, но, выбравшись на край ямы, увидел, как из-за пригорка показались трое крепких мужчин с ружьями. Они направлялись прямо в контейнер. Прозрачная ясная ночь совсем не мешала их рассматривать.       Переглянувшись с Тисой, Змеёныш понял, что она тоже растеряна. Очень осторожно оба пробрались ближе к дому между покинутых шалашей и нашли место, откуда могли спокойно подслушать.       Мужчины вошли под навес и заслонили вход. Блеснул старый масляный фонарь из жестянки, который кто-то из них задел плечом. Заспанный Инкриз говорил с ними нарочито спокойно и тихо. Фринни молчала, хотя наверняка уже была на ногах. Наконец, Вёх смог разобрать слова:       — Зачем она вам в такое позднее время?       — Господин Амьеро велел привести. Есть к ней дело, — произнёс кто-то из чужих.       — К моей дочери? Но я бы знала, — забеспокоилась Фринни.       — Как её имя? Той, у которой царапина под рёбрами?       Голос Инкриза дрогнул:       — Послушайте, если она натворила что-то, мы непременно с ней разберёмся в кругу семьи…       — Нам нужно привести её на гостиный двор, — не дослушав, отрезал визитёр.       Деревяшка удивлённо моргнула и вид у неё на секунду стал такой, будто она потеряла что-то ценное да поздно заметила.       — Нет, — отрезал Инкриз, — она не пойдёт с вами никуда в такой час.       — Посторонись.       Судя по всему, Инкриз не позволил себя оттеснить. Тени завозились, и вдруг Вёх с Тисой содрогнулись звука лопнувшего стекла.       — Что вы делаете?! — вскрикнула Фринни и попыталась помешать им войти, — Вакса, беги!       Тиса подхватила камень и, прицелившись, со всей силы швырнула в одного из незваных гостей. Острый осколок кремня ударил его в складчатый затылок.       — Ха! Он теперь отмечен, — мстительно прошипела Деревяшка.       Мордоворот шикнул и развернулся, вскинув ружьё. Он без всяких волокит начал палить вслепую по хлипким хижинам и шалашам. Тиса и Вёх едва успели нырнуть назад за пригорок, где их защитила стена грунта и хлама.       — Бандиты! Бандиты! Беста! — изо всех сил закричали они.       Вокруг лаяли разбуженные шумом собаки, но никто так и не высунулся на улицу.       Когда оба осмелились снова подкрасться, уже через бурьян поблизости, то увидели как двое вывели Ваксу, успевшую нацепить старую кофту на ночную сорочку.       — Нет, это я пойду с вами, а не вы меня потащите! — злобно застрекотала она, выдернув руку, которую пытались заломить. — Если правда от самого Амьеро — что ж, побываю в гостях у приличного человека. Не смейте ко мне прикасаться!       — Как вам не стыдно? Как вас носит земля! Помогите кто-нибудь! — кричала Фринни, захлёбываясь слезами и мечась между затихшим где-то в прихожей Инкризом и дочерью, которую уводили неизвестно куда.       Известно, куда. Всем известно. И первая же мысль, как правило, оказывается верной, но принять её сразу почти невозможно.       Тут на Вёха обрушились его собственные фантазии и холод резанул по рёбрам. Недавно он себе вообразил, сколько всяких женщин крутится у кормушки Амьеро, и как те с ними забавляются. Он совсем не сочувствовал этим дамочкам, но когда представил себе Ваксу среди них… Ведь она другая, с ней нельзя так обращаться! Или им придётся сломать её, или она кого-нибудь порешит.       Вакса шагала уверенно, задрав острый подбородок, за ухом ещё белел забытый с вечера цветок. Если бы от неё хотели только танцев, то дали бы одеться как подобает. Чем страшнее ей было, тем отчаяннее она себя вела — это про неё Змеёныш крепко знал, ведь сам был таким.       Руки, ноги, сердце — у Вёха всё гудело и разрывалась, голова кипела как паровой бак самогонщика перед выходными.       — Беги к отцу! — он почти ударил в лопатку удивлённую Тису. — Я разберусь, я её верну.       Бросившись со склона, рискуя переломать все кости, Змеёныш рванул за конвоем. «Самое сложное — понять, чего хочешь. А когда понял, эти грибы тебе всё дадут, правда на время», — вспомнил он слова Эспе. А ведь несколько минут назад они дурманили его и заставляли растекаться на коленях у «мамаши».       Нагоняя бандитов, Вёх прекрасно понимал, что его не ждёт ничего, кроме унижений, но в пятки его толкал чистый азарт, а страх просто перестал существовать.       Он схватил одного из бандитов за рукав куртки, повис сем весом и затараторил, задыхаясь:       — На сцене был я. Вы просто не поняли, не могли знать. У меня ссадина на боку, вот, смотрите, — Вёх на секунду задрал рубашку, надеясь одурачить наглостью, — Да мы даже роста одного! И если вашему Амьеро так уж понравилось, то вы должны меня забрать, а не её. Гарантирую, он будет доволен. Я всё умею, ничего никому не скажу. Старикан давно ничего не может, зачем ему девушка? Только рассердится и вам прилетит заодно. Вакса, ну скажи ты им!       Взглядом Ваксы можно было распиливать железки.       — Он псих, — уронила она презрительно, — не обращайте внимания.       — Пошёл отсюда! — крикнул тот, кому раскроили затылок и прицелился прикладом Вёху в лоб.       Змеёныш отпрянул, но потерял равновесие и свалился в пыль.       Всё бесполезно. Он не сможет дать ей уйти.       Провожая глазами конвой, Вёх схватился за голову. Вот теперь — точно Апокалипсис. Он умудрился потерять даже больше, чем имел. Экзеси, такой приветливый и тихий, внезапно решил выпотрошить его и запечь в углях. Наверное молочные поросята тёти Анны испытывают то же самое, когда их вдруг забирают из-под материнского бока и перерезают горло так быстро и внезапно, что хрюкнуть не успевают.       Земля ударила его в висок. Вёх впервые напрочь расхотел жить. Он понадеялся, что ему не придётся ничего с собой делать, чёрная досада убьёт его прямо там, посреди свалки. «И будет просто прекрасно, — приканчивал он себя мысленно. — Останется хороший, правильный Корн, приведёт свою синичку, они будут сидеть там, где я раньше спал и обжиматься. Тиса сделает из моих шмоток что-нибудь полезное. А если и Вакса не вернётся, то тогда все, наконец, завяжут с цирком и начнут нормальную, приличную жизнь. Если, конечно, Инкриз ещё дышит».       Только ради отца он перестал скулить и накручивать жалость себе на горло. Собрался, встал на ноги и побрёл к контейнеру.       Дома весь пол был в крови и стекле, а Инкриз уже сидел с забинтованным локтем всё там же, в прихожей. Притихший и осунувшийся от слабости, тяжело вздыхающий, но живой.       — Неужели ты побежал за ними? — покачал он головой.       — Хотел договориться, но не смог.       Вёх лучше бы прошёлся по канату без страховки, чем выкладывать подробности. Нет, только не отцу, и тем более, не сейчас.       — Договориться с бандитами? — понуро усмехнулся Инкриз. — Забавно. Я бы даже сказал, глупо. Но не скажу, потому что мир держится на таких поступках.       — И мы вот так просто будем сидеть здесь?       — А что ты предлагаешь?       Змеёнышу было плевать, на чём держался мир, для него всё уже рухнуло. Предложить он ничего дельного не мог.       — Фринни и Тиса убежали в город другой дорогой, — продолжал Инкриз еле слышно, — сообщить ночной страже, но разумеется, егеря махнут рукой. У нас даже нет воды, чтобы вымыть пол. Н-да. К утру здесь будет вонять бойней.       Такой расклад Вёху не понравился и он принялся за уборку старым поредевшим веником, стараясь не замарать его в крови. С жалобным шорохом осколки понемногу выбирались из углов. Инкриз старался приободриться и долго, уверенно рассказывал, почему Вакса вот-вот вернётся невредимой.       — Да, — кивал он сам себе упрямо, — у неё точно какой-то план, вот и пошла добровольно. А если нет, то Гиль Амьеро — не преступник, с её головы и волос не упадёт. У него ведь репутация.       Осколки будто тянулись друг к другу, жались так и этак, плакали яркими бликами, но совсем не совпадали на ржавой ладошке совка.       — У него и топливо, — отозвался Вёх. — Стань он последним негодяем, все продолжат лизать ему задницу, — веник улетел в пыльный угол, — Ни одна здешняя псина не пришла нам на помощь. Ружья, кулаки — вот тебе и репутация. Маршал бы нас с радостью скормил свиньям. Какое ему дело до артистки, у которой даже имени нормального нет?       — Ладно, — выдохнул Инкриз, — Подождём утра и явимся к судье вместе. Никуда идти я сейчас не смогу, господин Мордобой меня слишком усердно лечил кровопусканием. Завтра буду здоров как юнец, а пока поберегусь.       — Я тебя не брошу, — поднял голову Вёх, уже вытиравший пол своей старой одеждой, — Ты бледный как бумага, ступай в постель. Тиса и Фринни умеют избегать передряг, ничего с ними не случится.       — Ох, Змеёныш, это нас и подвело, — закряхтел Инкриз, поднимаясь, — Уверенность, что нас не тронут. Я никогда не думал купить ружьё или пистолет. Кому вздумается нас обирать? Но они решили просто надругаться. Деньги этим сытым рылам ни к чему, подавай им наше достоинство.       Кое-как справившись с беспорядком, Вёх подтащил ковёр и закрыл им пятна на полу, чтобы не мозолили глаза. Инкриз печально поблагодарил его и скрылся за плешивой театральной портьерой, отделявшей родительскую спальню.       На своей лежанке Змеёныш затрясся от разгулявшихся нервов, досады и страха. Никак не удавалось похоронить прошлое, особенно то, каким образом зарабатывал в городе лишние гроши. Правда сами гроши его интересовали мало, их он равнодушно клал в общую копилку. Большие деньги обременяют, маленькие расстраивают, и вообще это не то, о чём приятно думать. Ему нравился кураж добытчика, он ненавидел ханжей и ещё не знал о том, чем может обернуться авантюра. Завязал Вёх в только тот злополучный день, когда его внезапно начали бить смертным боем и он наконец протрезвел. Верно, стоило даже поблагодарить того живодёра без половины брови.       Но с Ваксой могли поступить и хуже. На уме у старикашки, да ещё и с такой властью, хватит ли места для жалости? Те кокотки, вместе с которыми Вёх промышлял в «Чертовнике», всегда боялись ферзей сильнее, чем бандитов.       «Если эти молодчики вообще забрали её по приказу Гиля, а не по собственному желанию», — подкинул ещё одну тревожную мысль Наг.       Ряга осчастливила прощальным подарком: Змеёныш внезапно уснул мёртвым сном, будто упал на дно чёрного болота.

***

      Солнце пробралось сквозь окошко и лениво лизнуло Вёха в щёку. Он открыл глаза и прислушался: с кухни лился тихий разговор, как и обычно по утрам, когда все завтракали. Посмеивались, стучали вилками как ни в чём не бывало. Сорвав с себя одеяло, Змеёныш подумал: «Это что, всё мне приснилось? Или вернулась Вакса? Или я вчера бредил от грибов с пивом? Или я с ума сошёл?»       А она действительно вернулась. И сидела, по привычке поджав под себя ногу. Не избитая, не обритая наголо, оба бриллиантовых глаза на месте, как всегда перемазанная сажей с жиром. Совершенно целыми пальцами она держала румяный ломтик хлеба и уплетала его с птичьей жадностью. Вёх дважды протёр глаза, пока стоял в проходе на кухню. Глядя на его ступор, так и не переодевшаяся с вечера Тиса хохотнула. Фринни явно проплакала всю ночь, но теперь устало улыбнулась ему и потрепала за плечо, щуря по-детски припухшие глаза. Не умер и Инкриз, которого он собирался сторожить всю ночь.       Действительность расправлялась перед взором Змеёныша как случайно скомканная бумажка со словами пьесы.       — Что там было? Куда тебя увели? — спросил Вёх первым делом.       Вакса ответила с набитым ртом, осыпая крошками колени:       — Старый идиот рисует картинки. Ему срочно понадобилась девка точно такого роста, ну и что-то там про типаж. Пару часов пришлось держать какой-то горшок на фоне простыней, пока он карябал бумагу. Передавал свои извинения.       — Взять бы его паршивые извинения, да приложить к синякам и ранам папы Инкриза! — прошипел Вёх.       — Обалдевшие мордовороты, — проговорил Корн, — видимо мы должны быть благодарны за целые кости.       — Тонкая, видите ли, натура этот козлодой, — скривилась Деревяшка.       Резкий порыв ветра чуть не унёс карточку с печатью, лежавшую в центре стола. Вакса ловко прижала её стаканом.       — Зато — вот! В Юстифи можно будет забрать в банке кругленькую сумму за беспокойство.       «И что теперь, Инкриз лишится руки? Какая расплата последует за таким счастливым поворотом? Ах да, для Ваксы я теперь не просто пустое место, а навозный жук, просящий подошвы» — размышлял Вёх, размазывая кусочек масла по хлебу.       — Ты чего скис? — толкнул его Корн под локоть. — Всё в порядке ведь.       — А ты чего? Где пропадал всю ночь?       — Не твоё дело.       Его будто подменили. Несмотря на свой рост, Корн редко сутулился и никогда не вжимал голову в плечи. Теперь он смотрелся нелепой деревянной марионеткой, вырезанной без всякого чувства, да и двигался не лучше. Вёх решил, что это вина его так скрутила. Кукурузина бы ничего не сделал против пуль, но само его отсутствие смахивало на предательство.       На улице вдруг резко стемнело, а ветер снова навалился на стены контейнера. Змеёныш выглянул на улицу и увидел, что над свалкой нависли лохмотья одинокой чёрной тучи.       Инкриз, до поры сохранявший молчание, скрестил руки на груди и сказал, окинув взглядом семью:       — Дорогие мои, давайте решим, выступаем мы сегодня или нет.       — Я готова, — первой ответила Деревяшка.       — Как это «нет»? Амьеро не так уж нас озолотил, надо вкалывать дальше, — нахмурилась Вакса.       — Отлично, — мама Фринни заправила прядку за ухо, — Я с вами. Буду сонная как настоящий медиум.       Вёху и Корну оставалось только подчиниться общей воле.       — Раз так, я кое-что придумал, — заговорщически нагнулся над столом Инкриз. — Нас, мягко говоря, заставили сильно понервничать. Всё обошлось, но я бы хотел свести счёты. Если опять явится Гиль, я самолично выступлю со сказкой. С той, где дом у леса, помните? У нас есть превосходный актёр на главную роль! Представьте его рожу, когда он услышит концовку!       Его голос прозвучал непривычно едко. Никогда раньше труппу не пытались обидеть и любые недопонимания решались им, привыкшим дарить улыбки, быстро и вежливо.       — Да ладно тебе! — фыркнула Вакса. — Он же сразу раскусит ловушку!       — Да-а-а! Но это мне не помешает, — Инкриз, повёл бровью. — Отступать ему некуда. Гилю придётся следить за своей образиной и делать вид, что всё в порядке. Благородный человек посмеётся над собой, умный пошутит надо мной в ответ, а напыщенный индюк надует свою тарахтелку и над ним посмеётся общество.       — Если ты не боишься, — вздохнула Фринни, — то так и сделай. Но кончиться может плохо.       — Ха! — Инкриз самодовольно закатил глаза. — Это как печь блины и переворачивать их в воздухе. Боишься — даже не пробуй, точно сложится вдвое или улетит на пол.       — Назревает веселье, — облизнулся Вёх, выскребая последние кусочки масла из миски.       Тут на крышу будто посыпался сухой горох. Туча изо всех сил вытряхивала из себя ливень, какие не длятся долго, но способны оставить целые озёра вместо луж. Вёх, проспавший в собственной испарине всю ночь, чувствовал себя липким и мечтал хотя бы вымыть лицо. Он вылез из-за стола и поспешил в закуток, устроенный из старых бочек снаружи у стены контейнера. Там можно было встать под струю водостока, что он и сделал, как только стянул одежду. Вода с нагретой крыши лилась почти тёплая, пахла ржавчиной, но для Вёха этот запах уже давно сросся с чистотой.       Набрав воды в ладони несколько раз, он смог напиться. Затем зачерпнул мыла из старой миски и хорошенько им натёрся, надеясь успеть смыть.       Он не заметил, как Вакса оказалась с ним нос к носу и крикнула:       — Давай быстрее!       Она помедлила с минуту, затем стала торопливо раздеваться. Вёх отвернулся, старательно отмывая шею. Вдруг он почувствовал, как его бок со ссадиной стали натирать клочком сена.       — Повернись! — скомандовала Вакса.       Она драила его как замаравшегося ребёнка, который сам ничего не может — без её привычной грубости, но и без намёка. Остолбеневший от удивления Вёх не сопротивлялся, да и сказать ничего не успел. Наконец, глянув на проясняющееся небо, Вакса отпихнула его. Змеёныш быстро натянул штаны и сбежал так быстро, как только смог.       Выбитый из колеи, он как-то дожил до вечера и даже успел размяться, но машинально и без уверенности. Он не заметил, что стало легче дышать после дождя, что Фринни всё-таки перемыла пол и Инкриз вытащил из шкафа свой старый парадный фрак, который теперь жал в плечах. Повязка на локте едва заметно промокла, хоть отец и сменил её несколько раз. Встреча с зеркалом теперь может стоить ему здоровья, впрочем, был Эспе, всегда готовый помочь бесплатно.       День утёк мимо и только на закате Вёх опомнился, стал готовить реквизит. Главный вечер ярмарки он ещё никогда не начинал таким рассеянным.       Из дома артисты вышли все вместе. Их уже узнавали в городе, и по пути почти каждый здоровался или махал рукой. Они ничего не продавали, а просто украшали ярмарки своим присутствием и поднимали настроение, поэтому циркачей любили, либо просто не замечали. До прошлой ночи…       Фринни и Инкриз заняли свои места у вагончика, остальные отправились готовиться к вечеру, полному огня. Вёх сто раз перепроверил цепь, к которой был приделан снаряд, ведь если такой груз оторвётся, то точно прикончит кого-нибудь.       Перед последней ревизией он решил отвлечься и посмотреть вдаль. Одно из полотнищ, служивших укромным входом за кулисы, было завёрнуто наверх и открывало вид на тёмную улочку, где почти никто не ходил. Вечером она совсем вымирала, Вёх уставился туда и окончательно провалился в собственные мысли.       Он никак не мог понять, врёт Вакса или нет. Опыт, будь он проклят, подсказывал ему, что догадка верна. Она смолчит, забудет, отмоется. Просто чтобы не вешать свои сопли на семью, ведь её не искалечили, значит, нечего предъявить Амьеро. Но Вакса никогда не врала никому, даже рискуя получить грандиозный нагоняй от родителей или расстроить их. Она будто вообще не умела выдумывать правдоподобное, в том числе, в шутку.       Только Вёх собрался представить себе, что сейчас происходит в её голове, как заметил странного прохожего. Фигура, медленно двигавшаяся по улочке, казалась бесформенной, и когда свет факела упал на неё, стало ясно, что это местный мусорщик с поклажей. На мешок она совсем не была похожа. Змеёнышу стало любопытно, он высунулся наружу и разглядел болтающиеся ноги на фоне грязного халата.       И узнал синичье платье.       Он метнулся на улицу, где сидел Корн, схватил того за плечо.       — Девчонка из вашей компании, судя по всему в отключке, её тащит куда-то мусорщик.       — Вчера она пропала, искали всю ночь, — выдохнул Корн. — Только бы…       — Бежим к нему!       Они нагнали мусорщика на другом конце площади. Корн остановился как вкопанный и не смог вымолвить ни слова, Вёху пришлось делать всё самому.       Подбежав поближе, он спросил:       — А что с ней случилось?       — Да как обычно, эльтай, — гадливо отозвался мужик. — Весь рот почернел. Почти сутки провалялась в подворотне. Дохнут и дохнут, а!       — Обычно?! Он же страшно дорогой.       — Ну а ты посмотри на неё, — мусорщик приподнял плечо и голова синички мотнулась. — Явно было на что покутить. Вы знакомы что ли?       — Нет, мы так, просто, — Вёх стал сдавать назад. — И… она неживая, да?       — Естественно. Вот вам, малолеткам, урок.              Корн закрыл лицо руками и сполз по стене.       Вот и всё. Хорошей девочки больше нет. Вёху даже стыдно стало за то, как он говорил о ней у костра. Да и брата с его идиотскими пристрастиями даже не подумал остановить.       — Вот тебе и запивка солёной водой, — Змеёныш сел рядом на мостовую. — На её месте мог быть ты.       — Лучше бы я и был, — прошептал Корн.       — Пора бежать из этого сраного города, пока целы. Вот прямо вечером скажем родителям, что надо уезжать, давай? А? Всё куда-то в пропасть катится.       Кукурузина смолчал, только дышать стал глубже.       — Тоби мне вас сдал, — сознался Вёх. — Наверное, ты её любил. Но она же не последняя на свете, так?       Вместо ответа Корн уронил голову и мелко затрясся. Он рыдал беззвучно, но спазмы, прокатывавшиеся по его телу с каждой минутой всё сильнее походили на припадок.       «Горе-то како-о-ое, — простонал Наг. — А всё так хорошо начиналось! Марамоечка чуть не помогла нам насовсем избавиться от братца, но перестаралась и сама сыграла в ящик. Теперь он возьмётся за старое. Ты бы сказал ему, чтобы на Ваксу больше не рассчитывал. Прямо сейчас скажи, чего тянуть?»       — Заткнись! — рыкнул Вёх в сердцах.       Корн его не слушал, но в тот момент хотя бы поднял голову и, воспользовавшись его реакцией, Змеёныш попросил:       — Продержишься на барабанах этот вечер? Продержись, пожалуйста.       — Да, да…       — Соберись! Корн, соберись! — Вёх осторожно тряхнул его за плечо, — Сделай дело и мы уж тебя утешим, ладно?       Когда из обоймы выпадает самый рассудительный, власть переходит к балбесам, которые слишком умны, чтобы показывать свою толковость. Если дело — совсем дрянь, они включают голову и командуют вполне талантливо, но ровно до тех пор, пока не очнётся пострадавший. По крайней мере, Змеёныш всегда следовал этому плану.       Он решительно потянул Корна с земли:       — Нельзя срывать представление, братец. Только не сегодня. Пойдём, тебе пора разогреваться. Просто дай себе час, ладно? Один час. Ради нас всех.       — Я буду. Я приду, — задыхаясь, кивал Корн.       Вернувшись под тент, Вёх предупредил:       — Дамы, возможно мы задержимся. Тут такое дело, ох! Девчонка Кукурузины приказала долго жить из-за грибов. Только что её потащили в холодную.       Тиса, едва узнаваемая под белилами, бросила натягивать полосатый чулок и выпрямилась.       — Прямо совсем умерла? Не в отключке?       — Сам видел, мёртвая.       Вакса молчала, сидя на ящике с затёртыми буквами, и даже ухом не повела. Змеёнышу казалось, что она вот-вот улыбнётся.       В этот раз она орудовала факелами как никогда, их с Тисой фокусы удались все до одного. В последней части номера Вакса осталась одна и запалила свои «кресты» — так она называла два длинных древка, горящих с обоих концов, взяла темп вдвое быстрее, чем обычно и фехтовала ими, вся кутаясь в огонь и выдавая невероятные фигуры. Трюки были такими же сложными, как у Вёха с балансиром, но Вакса всегда срывала больше аплодисментов. Огненные крылья взметались над её острыми рожками, пламя то гасло, то вновь разгоралось, она расходовала столько горючего, будто решила спалить город до тла. Вся площадка лоснилась от скользкого керосина, который Вакса выдувала драконьими порциями, резкие вспышки пугали и слепили стоявших ближе всего, но публика неизменно разражалась шумом после каждой из них.       Корн действительно смог себя заставить играть, и его самодельные барабаны звучали слишком уж чётко. Он не забывал те переходы, которые забывал сделать почти всегда, и Вёх решил, что у Кукурузины в голове всё основательно сдвинулось.       Задетый номером Ваксы, Змеёныш выступил со снарядом, тоже ускорившись. Номер потребовал всей его ловкости, зато когда он бешено крутился в пируэтах, публика сходила с ума. Снаряд нарезал круги как разъярённый шершень. Темнота трещала и лопалась, цепь пугающе лязгала и давила, обматывая Змеёныша так и этак, но он успевал скидывать петли, каждый раз оставался невредимым и обалдевшим от собственной наглости. Зачем нужно вдохновение, если есть испепеляющая зависть?       Уже поклонившись, Вёх увидел Инкриза, подкрадывавшегося с хитрейшей миной. Ах да, шуточка со старым индюком! Старикан как штык явился к выступлению, восседал на своём стуле и знать не знал, во что его сейчас впутают.       Отец вышел перед публикой и развёл руками, будто обнимал сразу всех и провозгласил:       — Спасибо! Спасибо, почтенный Экзеси, город чудес, город-праздник! Наша труппа юных звёзд…       Юркнув под тент, Вёх перевёл дух. Там было дымно из-за погасших намоток, и он просто лёг на пол, давая лёгким успокоиться, а поту со лба стекать куда-нибудь, кроме глаз. Прохладный камень впился в лопатки.       — Идёшь слушать сказку? — спросила Тиса, протягивая ему руку.       — Если не сдохну сейчас, то приду.       В прорехи над головой заглядывал красноватый месяц. Его цвет тревожил даже не потому, что никто не знал, какого дьявола луна иногда налегает на киноварь, просто закат имел совсем другой оттенок. Похожая краснота бывает вокруг гноящихся ран.       Вёх понял, что перенервничал за последние дни, теперь буквально всё будило в нём тревогу. Он даже не мог удобно сесть или лечь. Не выходила из головы зелёная ленточка, порхавшая у самой земли. Аккуратно срезанная на треугольник, чтобы не распускалась. Синичка не заслужила смерти…       «Хватит страдать. Я отстрелялся на сегодня и пойду слушать сказку. Чем сильнее устану, тем лучше. После неё даже к костру не пойду, надо основательно выспаться, иначе до конца ярмарки не доживу», — решил он и всё-таки отскрёб себя с полу.       Девушки расположились на обрывке тента поодаль от площадки для выступлений. Вёх устроился рядом с ними наблюдать за Инкризом, дорвавшимся до мести. О, папаша был в ударе! Любимый грим, чёрный цилиндр набекрень с петушиными перьями, речь — непрерывным потоком, руки в обрезанных перчатках так и порхали в воздухе, одновременно призывая расступиться и смотреть во все глаза.       — Однажды, — доверительно начал он, — я захотел купить дом возле леса. Это был очень старый дом, но в отличном состоянии: белёный, крепкий, с милой верандой, да только стоил подозрительно дёшево. Осматривая его, я заметил на потолке и стене возле очага странные пятна. Но это была не копоть и не жир. Когда я спросил у хозяев, то они, помедлив, ответили, что дом себе выстроил… весьма неординарный господин, увлекавшийся алхимией. Они поведали мне историю, которую просто невозможно хранить в секрете!       Сказку Вёх знал хорошо и слушал без особого внимания. Куда потешнее был Эспе, находившийся рядом с Инкризом. Подыгрывая, он изображал звуки лесной чащи, напевал фоном песенки, не давал отвлекаться детям.       Через несколько минут старик Амьеро уже был во власти площадного искусства, и под улюлюканье величаво изображал пленённого красавчика. Гиль, готовый к скандалу, был хорошим противником, но дал в себя вонзить когти. Ну не дурак ли?!       Деревяшка вдруг тяжело вздохнула, теребя лоскутки на подоле:       — Корн убежал. Как бы не впутался в историю.       — Пусть валит, куда угодно. От Кукурузины слишком много проблем, — Вакса цедила с такой ненавистью, что Вёх не сразу осмыслил сказанное. — Инкриз должен от него избавиться.       — Звучит жестоко, — отозвался Змеёныш. — Вы же были не разлей вода совсем недавно!       — Тебе не очевидно, что он лишний?       — Вообще-то нет. Он к тебе хорошо относится…       — Ещё бы! — Вакса напряглась всем телом, будто вот-вот вцепится в глаза.       — Тихо, тихо! — Змеёныш отшатнулся. — Давай сказку смотреть, припадочная.       В этот момент вскрикнула Тиса и резкий звук заставил Вёха потерять дар речи. За полсекунды она оказалась на ногах и зажала себе рот чтобы не заголосить ещё громче.       — Убийца! Убийца-а-а! Держите его! — Бешено завопил кто-то.       Актёры из сказки бросились в рассыпную. Лесная нимфа, на роль которой была избрана пропитая замарашка, сорвала с себя венок и выбросила, убегая прочь за торговые ряды.       Инкриз со всех ног утекал от телохранителей, погнавшихся за ним.       — Прочь! — только и успел он крикнуть детям.       Прогремели выстрелы, но ни один не достиг цели. Чревато было палить вслед циркачу, нырявшему в скопления перепуганных горожан.       Вакса, ни слова не говоря, метнулась к нагромождению ящиков у козырька хлебной лавки и в несколько прыжков оказалась на крыше, где её было уже не достать, а Вёх потянул Тису к «Чертовнику».       — Шевелись, Деревяшка! — прикрикнул он, когда та замедлилась в лабиринте проулков.       — Как ты здесь что-то видишь?! Ноги переломать недолго, — выпалила она.       В кабаке висел густой табачный дым, на этот раз такое пришлось Вёху по душе. Он вцепился в засаленный фартук управляющего и сдавленно проговорил:       — Тоби! Открывай задний двор! За нами гонятся.       Привыкший к облавам, погромам и прочим суровым вещам, Тоби сразу сообразил, как лучше быть:       — Валите тогда в подвал. Будете должны, — он нехотя достал из кармана маленький потемневший ключ и повёл к каменной лестнице в углу. Внизу за узкой дверью находился зимний зал Чертовника, по совместительству укромное местечко, где летом обретались заезжие музыканты и всякими подозрительными личностями обсуждались вопросы, не предназначенные для чужих ушей.       Некоторое время, оставшись одни, Тиса и Вёх просто смотрели друг на друга. Деревяшка нарушила тишину первой:       — Ну и дела!       — Что там случилось-то? Ты всё видела.       — Пока вы с Ваксой мило беседовали, старика, судя по всему, убили. Народ так столпился, что не понять было, кто и как. У семи нянек, сам знаешь, дитя без глаза.       — Ты хочешь сказать, Инкриз… — Вёх услышал собственный голос будто из-под воды, — Его… Уби…       — Нет. Я не верю. Он не мог, он хотел просто подшутить! Да он нас даже по заднице никогда не шлёпал, — всплеснула руками Деревяшка, — а чтобы на кого-то поднять руку… Да и зачем?       — Кто же его грохнул? Я не слышал выстрела.       — Его прирезал кто-то, стоявший рядом.       — Но ведь телохранители всё видели, а побежали почему-то за отцом.       Тиса обхватила себя руками и облокотилась на высокую спинку стула, давая себе подумать. Наконец, она продолжила:       — Инкриза подставили. Ясно как день.       — Мне вот не ясно вообще ничего, — Вёх схватился за лоб. — Какое-то проклятие над нами, я скоро с ума сойду!       Наверху было относительно тихо для вечернего кабака. «Чертовник» славился своей избирательной памятью. Там никогда никого не видели, ни о ком не слышали и не встречали подозрительных личностей. Возможно, егеря заходили и Тоби, скорчив идиота, отбрехался, а может, никто и не пытался расспрашивать. Циркачи, отдохнув на сдвинутых стульях, стали думать, как быть дальше.       — Вакса наверняка сейчас с Корном в их детском убежище. Там, на крыше хлебной лавки, — Предположила Тиса.       — Ах, вот куда она так уверенно карабкалась. А остальные?       — Фринни, скорее всего, попалась страже. Сердце у неё слабое, мама и мили не пробежит.       — Плохо дело, — цокнул Вёх. — Нужно обходными путями добраться до дома. Иначе, где нам всем встретиться?       — В двух кварталах отсюда вал, нужно перелезть на ту сторону. Ну а там до дома рукой подать. Будем жаться к стенам и не высовываться на свет.       Выбравшись из подвала ближе к полуночи, Тиса сунула горстку монет управляющему. Тоби оскалился и даже шутовски поклонился ей.       Встревоженный город снаружи кипел, на улицах разъезжали егеря. Уворачиваясь от их слепящих фонарей, беглецы выскочили за мусорный вал. За холмом впереди ещё торчал окровавленный крюк месяца, так напугавшего Вёха после выступления.       — Они ищут без собак. Мы оторвёмся, — прошептал он Тисе.       У дома было тихо. Рассудив, что это может быть ловушкой, Змеёныш решил обойти контейнер и тут же заметил скорчившиеся тени у стены, где днём он вставал под поток дождевой воды.       Из-за бочки осторожно высунулась Фринни:       — Хвала богам, мы уж думали, вас повязали!       — А мы думали — вас, — ответила Деревяшка. — Как ты скрылась?       — Хм! Когда они ворвались ко мне, я уже пряталась под повозкой. А потом улучила момент и сбежала. Как в юности от налоговой службы. Ноги всё-ё-ё помнят.       Не зная, куда себя деть от волнения, Инкриз расхаживал взад-вперёд.       Не то чтобы Вёх рассчитывал на честный ответ, но всё же спросил:       — Папа, что произошло?       — Я сам не понял! — поднял плечи Инкриз. — Я стоял в двух шагах от Гиля, отвернулся на секунду, и тут меня так окатило его кровью, что аж в сапоги натекло! Его сын начал истошно орать, за мной погнались. Чуть не убили, бесы. Клянусь, я пальцем не тронул старика! Вопрос в том, как теперь быть. Не попасться бы охране. Если я сам пойду к судье…       — Не смей. Тебя заметут, — сказала Вакса, сидевшая на корточках у стены, — Сдаётся мне, сынуля захотел поскорее прибрать к рукам керосиновый завод. А тут подвернулся удобный случай. Я ведь с ними общалась. Они совсем не такие, как на публике, это подлые сволочи и смотрят друг на друга волком.       — К сожалению, так всё и сходится, — вздохнул Инкриз, — Поверить не могу. Что ж, может его уличат в преступлении, и тогда надо мной не будет висеть тюрьма или казнь. Впрочем, есть одна мысль, но сначала мы доберёмся все вместе до Анны, а там разделимся. Здесь нас уже искали, немного подежурили и ушли, но нужно бежать прямо сейчас.       — Зачем разделяться? — спросил Корн. — Если нас поймают, то будут допрашивать с пристрастием. Все влипли, все и заляжем на дно.       Инкриз потёр свой локоть, решительно одёрнул фрак и сказал:       — Деревня большая, обыскивать её долго. Возьмём только необходимое. Готовьтесь к трудному пути в Хопс без ночёвки. Это вопрос жизни и смерти, ребята. Только бы наша Анна согласилась помочь.       — Она поможет, — уверенно сказала Фринни, — Анна никого не бросает в беде, даже врагов. Даже тех, кто её ненавидит. Мы, конечно, не родня, но и не чужие. С ферм не выдают егерям, а если выдадут, то гори огнём такие фермы!