***
Вечер в Хопс занимался тихий и солнечный. Свешиваясь на ветках за ограды, благоухали спелые яблоки и сливы, пчёлы и шмели копошились в садовых цветах, наполняя гулом тенистые дворы. Инкриз по памяти свернул к длинным коровникам, вытянувшимся к ручью. Пока подходили к калитке, Вёху показалось, что в окне чердака двухэтажного дома промелькнуло что-то — солнечный блик или занавеска. По крайней мере, это была не тётя Анна. Хозяйка фермы, как обычно, дремала в любимом кресле среди старых шпалер, по которым тянулись стебли вьюнка. Высокий плотный забор мешал разглядеть её как следует. Вместо приветствия на звук шагов щёлкнул затвор карабина. Фринни решила не искушать судьбу: — Анна, это мы. — Фринни? — лязгнул в ответ почти забытый голос. — Привет, дорогая! Нас тут целых шестеро. — Ого! В Экзеси самый разгар ярмарки. Куда вас всех понесло? — Плохи наши дела, вот и пришлось бежать. Сдвинулся ржавый засов и калитка отворилась. Тётя Анна ничуть не изменилась: всё такая же поджарая, на плече — хвост тёмных секущихся волос. Она по-прежнему носила дома старые галифе и сельскую рубашку в клетку. — Ничего себе ты вымахал, чёрт ледащий! — возмущённо оглядела она Вёха и сразу перешла к остальным. — А эти две дамы ещё не замужем? Какие же вы всё-таки говнюки, что заходите ко мне раз в полгода, просто слов нет! Послушаю вас под крышей, раз дела плохи. В доме уютно пахло сосной и влажной печной извёсткой, но казалось как-то слишком свободно и пусто. В кухне за общим столом Вёх оперся спиной на круглые бока брёвен. Он наконец-то вытянул босые ноги, касаясь стопами прохладного пола. Переход отнял слишком много сил. Их не осталось ни на шутки, ни на расшаркивания с хозяйкой. Впрочем, она от лишней вежливости только отмахивалась. Выслушав невесёлый рассказ Инкриза, тётя Анна нервно грохнула противень со сливочным печеньем на стол, отчего забавные птичьи фигурки с глазами-перчинками подпрыгнули. — Паскуды! Все же видели, что не ты убил керосинщика. Вы поглядите-ка, невинного человека ранили, потом свалили на него преступление и теперь, чего доброго, накажут! Правосудие во всей красе! Извините уж, сладкого мало, я пекла в расчёте на свою Джиму. — Между прочим, как поживает дочка? — спросила Фринни. — Ох, милая… Твои дети тоже сбегают из дома? Корн смущённо ссутулился, но никто его не выдал. — Мои — завзятые домоседы. Сняв с руки прожжённую рукавичку для горячего, Анна принялась её рассеянно разглядывать. — А Джимы нет дома уже несколько дней. Не имею понятия, чем я ей так досадила. Подозреваю, что она проводит время с отцом. — Мы, кажется, не видели её с тех пор, как ей стукнуло три года, — покачал головой Инкриз, — Теперь это взрослая девушка. Может, нашла себе подработку? — Надеюсь, она сегодня вернётся, — фермерша вздохнула. — Познакомитесь снова. — Не познакомимся. Это только мальчики туповаты и помнят всё лет с восьми, — ввернула Вакса. Вёх вспыхнул и разозлился не на шутку за какие-то пару секунд. Как будто так сложно лишний раз его не поддевать! — Сорокалетний мальчик может лет восемь бухать и не помнить, где всё это время был, взросление тут не помогает, — усмехнулась Анна. — Они не помнят ровно ни хрена из того, что нужно. Духота на улице ослабла и дом, остывая, весь поскрипывал. После контейнера он казался огромным и роскошным особняком. Тётя Анна была из тех, кого называют не богатыми, а деловыми. Излишеств у неё не водилось, но на столе было и мясо, и всякие варёные овощи с солью, и молоко. Она поставила одну кружку между тарелками. Тиса тут же схватила её. — Козье! — доложила Деревяшка, сделала ещё глоток и передала Корну. Тот отпил до половины. В этот момент тётя Анна успела снять с полки новую крынку и с удивлением проследила за путешествием кружки. Когда та перешла к Змеёнышу, хозяйка вскрикнула так, что дёрнулся даже Инкриз, невинно уплетавший кукурузный початок: — Нет! Это для девочек! — Я думал, отравлено, — Вёх едва не подавился. — Сейчас налью коровье. Вот. Пей. — А почему?.. Ай, ладно. У тёти Анны водилось много причуд, примерно как у Эспе или даже хуже. Зато Вёх получил неслыханное угощение, о котором давно мечтал. Хозяйка присела на край отполированной лавки и подпёрла щёку ладонью, наблюдая за гостями. — Если ты нам откажешь, мы поймём, — нарушил молчание Инкриз. — Не стоит укрывать нас в ущерб себе. Анна беспечно покачала головой: — Не откажу, зачем? Местные уже в курсе вашего прибытия, но они ни слова не проронят, хоть режь. Есть пара других проблем. — Мы всё можем, всё будем делать! — вставил Корн, согнув свои здоровенные, как стволы яблонь, руки. — Я могу вместо лошади утащить на пару миль повозку. — Будете, куда вы денетесь? — прикрыла глаза Анна, — Кроме того, у меня есть предложение по вашей части. — А ну-ка, — Инкриз оперся здоровым локтем на стол и подался вперёд. — Короче говоря, — после небольшой паузы начала тётя Анна, — как вы понимаете, поля у меня обрабатывают односельчане. Я и сама хожу к другим на толоки. Все знают, что я варю имбирное пиво и охотно помогают за небольшую пирушку в конце, но в этом году цена на имбирь просто дьявольская. Да ещё и ваши душеньки спасать нужно. Неплохо бы порадовать ребят чем-то другим. Еды мы наготовим, медовой настойки тоже вдоволь, не хватает только развлечений. У кого есть проигрыватель или лабухи в семье — тот делает танцы… — Намёк понял, — Инкриз переглянулся со своими. — Что ж, устроим представление. — Договорились! — разулыбалась хозяйка, — Уф, гора с плеч! На ферме нашлось вдоволь мест, пригодных для сна. Кровать Джимы заняла тётя Анна, поругивая дочь за побег. Инкриз и Фринни устроились в гостиной, комната хозяйки досталась девочкам, Корн ушёл спать на сеновал, оставив Веха одного в свободным и на удивление хорошо прибранным чулане, где хранились разные инструменты и вещи про запас. Окно было совсем маленьким, но спать в таком месте приятно, солнце не пролезет раньше времени. Он лёг на приветливо хрустнувший тюфяк и вытянул ноги. Целиком поместиться на лежанку никак не получалось, но Вёх решил, что это наименьшая из бед, спать можно и свернувшись калачом. Почти своя собственная комната. Тоже своего рода роскошь, но… Как-то в ней казалось одиноко с непривычки. В контейнерах, шатрах и вагончиках, где они обычно жили, только руку протяни — все находились рядом. «Моё, но не моё, — рассуждал он. — И так вся жизнь проходит. Тёте Анне мы не чужие, но и не родные. Вроде сыт, но это временно. Даже кружку с козьим молоком пришлось отдать. Хочется чего-нибудь собственного, только где это взять? Да и что сегодня есть, то завтра уже отняли. Тоже, что ли, в фермеры уйти? Но я косорез, каких поискать ещё»… Сон прервал размышления Змеёныша, а тот и не заметил, в какой момент. Он хотел ещё сходить на улицу, перекусить, осмотреться, но ничего не успел. Так и выключился прямо в одежде. Ночью кто-то вошёл и наклонился над ним со свечой, сильно перепугав. Вёх еле узнал тётю Анну с распущенными волосами, в старой пожелтевшей сорочке с рюшами. Хозяйка потянула его за нижнюю челюсть, заставив открыть рот. На язык легло что-то тёплое, с металлическим и солёным привкусом. На попытку выплюнуть и рассмотреть Змеёныш услышал строгое: — Глотай. Увидев её ладонь со следами крови, Вёх решил не спорить. — Вы странная женщина, тётя Анна, — сказал он, когда нечто проскользнуло в горло. «Верь ей!» — шепнул Наг. — Знаю, — Анна выпрямилась. — Пусть это пойдёт тебе на пользу. Спи. Вновь оставшись один, Змеёныш стал гадать, что это было. Какой-нибудь приворот? Глупо. Их делают тайно, а тут уж раз пришла — терять нечего, ложись рядом. Нет, ему скормили, пожалуй, нечто, способное сделать из «ледащего чёрта» битюга. Сучки потолка из широких плах казались тёмными глазами хитрых рожиц. Эти стены всё знали и молчали, только норовили измазать смолой или подарить занозу. Вкус крови во рту почти растаял и Вёх, провожая его, подумал, что хотел бы видеть на месте хозяйки Ваксу. Если бы она явилась ночью со строгим и настороженным видом, ещё прошептала бы что-то, пытаясь сунуть ему в рот кусок свежего мяса… Главное — ей было бы дело до Змеёныша. Магия будоражит: то ли она есть, то ли нет, но ритуалы настраивают на свой лад. Фринни в своём вагончике внушала дамочкам разные правильные на её взгляд вещи, да так крепко, что её боялись ослушаться. Она сидела там в полутьме, вся в дыму от трав, среди разных загадочных вещей, весь этот роковой флёр кружил голову не хуже самогона. Заснёшь после такого! Но выспаться нужно было обязательно, мало ли как пройдёт грядущий день. Искать ночью пучки чабреца, чтобы заварить себе чаю, было совсем некстати, и на ум пришёл ещё один надёжный способ прогнать бессонницу. Лишь бы хозяйка снова не явилась без стука. Вёх не хотел представлять себе всяких кощунств о Фринни. Фантазия нередко рвала поводок и такую ересь выдавала, что самому становилось тошно. Он переключился на Ваксу — вредная девка сойдёт для грязных целей — но, расстегнув штаны, снова встретился взглядом с ехидными сосновыми бесами в потолке. Под их невыносимые безмолвные смешки вздохнул и решил просто выползти из одежды, чтобы та не запирала кровь. На пол упали штаны и рубашка, старое шерстяное покрывало окутало его, заставив быстро забылся. Только Вёх продрал глаза на рассвете — сразу понял, что дом ожил. Было уже совсем светло, кто-то внизу ходил туда-сюда, разговаривали. Он быстро оделся и, крепко держась за шаткие перила, спустился по винтовой лестнице. — За стол садись, — бросила ему тётя Анна, выглядывая из кухни, — пока шкварки не остыли. — Я сейчас. Улица встретила жарой, но не такой плотной, как в Экзеси: деревья во дворе давали тень, земля под ними ещё не успела нагреться. Глубоко вдыхая запах садовых цветов, Вёх неспеша привёл себя в порядок возле умывальника с громким металлическим поршнем и отправился к остальным. На столе и правда стояла лепная, небрежно политая глазурью тарелка с горой шкварок да кувшин с молоком, а запах кусочков поджаренного хлеба заставил желудок мучительно скукожиться. Вёх сел возле Тисы на облупившийся стул и обернулся к ней, заметив странную одёжку. Это было чьё-то ношеное платье в цветок с дутыми рукавами-фонариками, скрывавшими широкие Деревяшкины плечи. Вакса с прикрытыми подолом коленками тоже выглядела, как завзятая деревенщина. — Вы ещё косы заплетите двумя баранками, — поддел Змеёныш. — И заплетём. Не успели. Всё равно так только до вечера ходить, — Тиса перестала жевать и посмотрела на него серьёзно. — Вечером мы выступаем, ты в курсе? — Ого! Так скоро! Не зря мы взяли свои прибамбасы. И что хотят достославные фермеры увидеть? — Да ничего особенного, лишь бы как в городе, — отозвалась Анна. — Веселье вечно проходит без нас. Праздники тут широкие, щедрые, но цирк в деревни не заезжает. Ну, знаете, — она развела руками, — ведь совсем другое дело — когда тебя развлекают, а не сам кумекаешь. Событие, как говаривал Инкриз, требовало подхода. Вёх приосанился и деловито начал: — Пусть будет снаряд. Ничего лучше я не умею, смотрится всегда выигрышно. Вакса, кресты? Она покивала, вытирая с губ яблочное повидло. — Дети дорогие, не забыли ещё свои акробатические номера? Их надо отрабатывать. Почему бы вам не показать тот, на троих? — вкрадчиво спросил Инкриз. Молодые циркачи настороженно переглянулись. Тиса заёрзала: — Мы его в последний раз года три назад показывали. — Для вас это ерунда, — пожала плечами Фринни. — Разве я вас плохо научила крутить колёса? Пару часов потренируетесь и всё вспомните. Вакса только тихо фыркнула. Даже ей не хотелось перечить родителям. Они редко отказывались от своих намерений. Было ясно, что и теперь не отступят, придётся основательно размять кости. На поверхности жидкой каши, которую от души наложила в тарелки тётя Анна, Вёх задумчиво нарисовал ложкой завиток. Нужно было зарядить по полной. Даже круче, чем в тот проклятый вечер в Экзеси. Неизвестно, сколько придётся скрываться. Вдруг это вообще их последние выступление? Отправить в участок Инкриза и положиться на судьбу было хорошей идеей, которую каждый наверняка обдумал, но никто не высказал. Пока ещё. «Ну-у-у, — протянул на это Наг, — цирк бы спасло такое решение, знаешь ли. Что будет с нами через год или два? Расследования тянутся подолгу. Тем более, убийств, у которых срок давности приличный. Кем мы станем, а? Пора сплавить папашу и лично тебе возглавить дельце». После завтрака один из сыновей тёти Анны прикатил на телеге и зашёл поздороваться. Он собирался решить какие-то дела на огородах, а гости напросились ехать с ним, пока хозяйка собирала грязную посуду. Рабочие руки всегда кстати в конце сезона. Вёх замешкался и сказал, что догонит, только доест и напьётся молока, а то солнце его изжарит. Он впопыхах затолкал в себя остатки каши, выбежал наружу и, проходя крытый двор с птичьими загонами, услышал пронзительный хриплый писк. Не хотелось никого задерживать, но очень уж тревожным был этот звук. Негоже оставлять в беде животных, тем более, полезных. Змеёныш стал шарить по углам, залез, кажется, везде, но никого не разглядел. Птичий голосок то появлялся, то пропадал. — Ты где?.. В конце концов, он обнаружил забившегося между кормушкой и простенком гусёнка, всего в зеленоватом отсыревшем пуху. На ногах тот почему-то не стоял, заваливался назад и продолжал голосить, но уже по-другому, тихо отрывисто повизгивал, будто жаловался. Змеёныш прощупал его ноги. Не переломаны, не вывихнуты. — Вёх? Ты остался? — отвлекла его тётя Анна, которая зашла под крышу со стопкой тарелок и полотенцем на плече. — Твои уже уехали. — Тут вот… — он поднял в руках гусёнка. — С мелким что-то стряслось, он не ушёл с остальными траву щипать. — Можешь налить ему отдельно воды и поставить рядом? Будь так добр. Пока Вёх искал, из чего поить птенца, тётя Анна продолжала, позвякивая посудой в мойке: — Бывает. Они у меня все родня между собой, вот и гусята некоторые рождаются плохие, падают на ноги. Иногда поправляются, если ухаживать. Обычно на это нет никакого времени, природа сама разбирается. Ну, знаешь, сороки там… собаки. Возьми эту миску. Всё равно уже старая. Потемневшая жестянка подошла замечательно: гусёнок едва ли мог её перевернуть и до бортика дотягивался без труда. Сделав дело, Вёх подошёл помочь тёте Анне качать воду, чтобы её руки освободились для мытья. Тугой рычаг поддавался со скрипом, Змеёныш вис на нём едва ли не всем весом, но виду старался не подавать. — Сколько тебе лет? — спросила хозяйка, косясь любопытным серым глазом. — Ну кто же точно скажет? Лет восемнадцать, — пробормотал Вёх неуверенно. — Меня выкупили без всяких вопросов. Она покачала головой очень медленно и выразительно. — Есть какой-то смысл в точных подсчётах? — почти прорвался наружу голос Нага. Высокий, чуть надсаженный, совсем чужой. — Есть. Ты должен знать. Тебе двадцать с лишним. Сейчас я присмотрелась. Тётя Анна подняла голову, поймала взгляд Вёха в начищенном жестяном фартуке над мойкой. С поволокой, нехороший взгляд. — И? — звякнул Наг. — Разница большая. Рычаг ушёл вниз слишком быстро, кран злобно рыкнул и выплюнул одни брызги. — Чего вы от меня хотите? Анна медлила, мялась, но что-то заставляло её говорить: — Я лезу не в своё. И пойму, если ты рассердишься. Но ты какой-то потерявшийся в себе. Наверное, мы не услышим друг друга. По крайней мере, сейчас. Я боюсь, знаешь… некоторые застревают в своих воспоминаниях. В былых временах, где им не хватило чего-то. Такое плохо кончается, они во всём винят окружающих и медленно идут на дно. Ты наверняка таких встречал. Вспомни, как это жалко выглядит и… фу, — сморгнула Анна. — Так мы и есть на дне. Теперь вообще в бегах. — Не-е-ет. Поверь. Вы полны сил. Вы почти бессмертные. Есть такое чувство? — Наверное. — Я дам тебе совет. Невовремя и невежливый, но, раз уж мы оказались рядом, воспользуюсь моментом. Брось якорь, Вёх. Время идёт, ты за ним не успеваешь. Ты мало пожил свете, еще не ценишь годы и… — И не видел жизни, и всё такое в этом духе? — Вёх теперь даже рад был, что заняты руки и не заметно, как он дёргает плечами, всё сильнее злясь. — Лучше слепым родиться, чем мной. — Видел, но не разобрался. Просто не успел. Речь не о том. Брось якорь. Это тебе поможет найти силы. Собери всё, что о себе знаешь. Не всё, что придумал, а всё, что точно известно. Рычаг свободно взлетел вверх. Бах! — А можно я как-нибудь сам с этим разберусь? Мы не виделись лет десять. Вы не знаете обо мне ничего и изливать душу я не собираюсь. — Да. Я же говорю — невовремя, — внезапно кротко ответила тётя Анна. — Молчу, молчу. Стараясь скорее забыть неловкий разговор, Вёх по верхам прибрался в доме и помог хозяйке с готовкой, носясь в погреб и обратно. К обеду вернулись все, кто уезжал на огороды. Вёх нацепил маленький потрёпанный фартук с рюшами, который, видимо, принадлежал хозяйской дочери, и вышел встречать. Но по обеспокоенным лицам он сразу понял, что случилась беда и развеселить никого не удастся. Корн лежал на дне телеги. Серо-зелёный и деревянный, в точности как позавчера. Он завернулся в рогожу, которой покрывали грузы, будто замёрз. На вопросы отвечал не сразу и дышал часто, жадно глотая воздух. — Эй, — Змеёныш склонился над ним. — Болеть нельзя же. Помнишь? И ничего себе ломать. — Я сейчас сдохну, — проговорил Корн и зажмурился. — Это тоже нельзя. Что с ним стряслось? Фринни покачала головой, спрыгивая с телеги: — Может, переволновался вчера. Или солнечный удар. Если через пару часов не придёт в себя, поедем за медиком. Хуже всего было то, что тётя Анна смотрела на Кукурузину, как змея на суслика. Неотрывно, без жалости. Прищурившись, молча курила самокрутку и её лицо в полуденной тени от шляпы не двигалось. Часто ли она ловила своих детей на эльтае? В рощах его куда больше, чем в городе. Тут он бесплатный. Когда у Корна почернеют губы, отбрехаться уже не выйдет. — Н-да, солнце и этот овощ несовместимы! — Змеёныш изобразил, что предвидел такой исход. — Он с детства страдает. Голова болит, наверное, подташнивает? Через пару часов будет как новенький. Пойдём на сеновал, братец, там подходящее место и располагает к… лежанию. Весь в своей игре, Змеёныш почти взвалил на себя чугунного Корна и потащил его с глаз долой. Тот по дороге только охал и тихо ругался. — Наедятся своих грибов, потом на огороде падают! — ворчал Вёх, сгибаясь от тяжести, как весенний орешник. — И выручай их! Ты понимаешь, что будет, если Анна рассердится на нас? Я уже ей чем-то не нравлюсь. Мы все должны быть очень полезными здесь. Хотя бы казаться. Кто ей Инкриз? Да никто, просто приятель. И мы все тоже. С трудом доковыляв до кучи сена, Кукурузина зарылся в неё и остался на несколько часов. Его спасло бычье здоровье — он действительно быстро пришёл в себя. По крайней мере, смог ровно стоять и готов был искать какие-нибудь особенно звонкие вещи для выступления. Когда он выбрался на улицу, остальные уже вовсю репетировали в саду, где дом и деревья отбрасывал тень, а земля приятно пружинила. Корн подошёл ближе, потирая лоб, и спросил, как идут дела. — Отлично! — выпалила задыхающаяся Вакса. — Я трясусь, как подыхающая сука, Тиса изображает бревно, а Вёх кряхтит, как дед. Ты всегда такой громкий? — Извини, что-о-о? — Змеёныш глянул на неё, хмурясь и улыбаясь одновременно. — Вряд ли всё на самом деле так плохо. Я понаблюдаю? — Корн устроился на траве. Ещё четверть часа заняла репетиция. Никто не хотел сдаваться, хотя стойки на руках получались уже еле-еле. В начале и конце номера циркачи собирались в одну большую фигуру, легко запрыгивая друг на друга, затем разом рассыпались, падая в сальто и кувырки, с которыми дело обстояло хуже и опаснее всего. — Стоп! — решительно сказала Деревяшка, когда её занесло на обычном рондате, — Пока никто не свернул шею, надо прерваться. — Слушайте, — подал голос Корн, — не обязательно смертельный номер делать с этим твоим, Вёх, приземлением башкой вниз. Там ничего полезного внутри неё, но если замешкаешься, ходить остаток жизни будешь только под себя, а мне не особенно хочется… — Уж кто бы говорил про «ничего полезного», — Змеёныш потёр шею и, злой от усталости, огрызнулся: — Рот закрой и ищи себе, во что стучать. Густое сердитое молчание заставило Деревяшку насторожиться. Вакса же расселась на траве поудобнее, предвкушая сочную неравную драку. Но Кукурузина вскочил на ноги и исчез под притолокой сарая, только пятки сверкнули. Вёх облегчённо выдохнул, ведь взбучки от Корна всегда кончались кровью, да и пришлось бы врать про неудачный трюк. Во дворе дома царила суета, соваться туда явно не стоило, уж лучше было часок-другой поспать и восстановиться. Вёх поболтался по саду, сгрыз пару мягких груш и заглянул в постройку с огромной двустворчатой дверью. Судя по подвешенным к балкам снопам, там только хранили зерно. Из нескольких пустых мешков получилась отличная лежанка у стены за ворохом соломы. Со входа, да ещё и в такой темноте никто бы никогда не обнаружил спящего. Вёх затаился там и на некоторое время задремал. Сон был тощий, тревожный, приходилось следить за солнцем, пробивавшимся сквозь щели, чтобы не опоздать на праздник. Показалось, что кто-то вошёл. Ветер потревожил солому. Или не ветер?.. В дрёме часто мерещатся звуки, которых нет вокруг. Прошла целая вечность перед тем, как Вёх услышал знакомый щелчок и чирканье кремня совсем рядом. Запах гари заставил его окончательно проснуться и вскарабкаться на скирд. С другой стороны сидела Вакса и как ни в чём не бывало подпаливала ячменный колосок. Из всех её минутных развлечений это било рекорды глупости. — Ты что делаешь? — возмутился Вёх. — Просто стало интересно, чем пахнет горелое зерно, — проговорила она и снова чиркнула зажигалкой, — хлебом или просто травой? — Хочешь, чтобы вся эта сухота вспыхнула? — А ведь ячмень — не то и не другое, — голос Ваксы был усталым, надтреснутым. — Тупая природа. Если бы она любила нас, то не приходилось бы столько вкалывать за краюху. Колосок отвалился от стебля и упал прямо в мелкую соломенную сечку. Вёх поспешил его затоптать. — Вас всех так и несёт на дурацкие затеи! Он не успел убедиться, что все искры погасли, как Вакса уже подпалила следующий и продолжала свою странную мысль: — На самом деле, этот дым просто пахнет чем-то неправильным. Страшным. Должно же печься, а не гореть. — Так, хватит философии, дай сюда зажигалку, пока вся ферма не горит — Вёх протянул руку. — О-хо-хо! — Вакса, наконец, подняла на него взгляд, — Отними, шлюха. Выхватить не получилось, она была дьявольски ловкой даже после кульбитов на садовой лужайке. Вёх поймал её запястье, но, естественно, Ваксу это не остановило. Не ломать же ей пальцы, в конце концов! Да и вывихнуть кисть было совсем некстати. — Давай по-хорошему, а? — сказал он самым строгим тоном, который только смог изобразить. Дипломатия не подействовала. Когда Вёх попытался разжать ей пальцы свободной рукой, тут же получил по уху ладонью и в голове противно ухнуло. Он тут же выпустил её запястье. Пришлось начинать всё с начала. Вакса крутилась, как челнок, не давала себя обездвижить и перекладывала зажигалку из одной руки в другую. Она вся звенела от сдавленного хохота, подыгрывала, не пыталась убежать или всерьёз ударить, и Вёх подумал, что с их возни на соломе потихоньку сползает невинность. Если кто-то вдруг войдёт и увидит, как Змеёныш пытается то схватить её покрепче, то прижать… Ой-ёй! — Всё! Нету! — Вакса показала пустые ладони. Фокусы ей давались отлично. Как и Инкриз, она могла спрятать любой небольшой предмет в считанные секунды и даже самые внимательные не заметили бы, куда. Вех пошарил под её спиной, ничего не нашёл. — Хочешь, чтобы я тебя обыскал? — спросил он, окинув взглядом тонкое ситцевое платье. — Валяй. Нет. Нет! Змеёныш к такому не был готов. — Тогда придётся тебя раздеть, — подлил он масла в огонь. — Как страшно! — Вакса вяло помотала головой. — Тогда начну с… Вёх был уверен, что он уже выиграл, что в последний момент его хорошенько лягнут, но испугался и сам отдёрнул руки, нащупав гладкие нагие выступы подвздошных косточек. Под платьем ничего не было. Ничегошеньки, кроме самой Ваксы. Должно быть, лицо у него в этот момент было уморительным, раз Вакса залилась своим сумасшедшим хохотом. Даже слёзы блеснули в уголках её глаз. Пора было всё испортить и выложить козырный туз, раз на кону безопасность вечеринки, фермы и, возможно, всего Хопс, а другие методы не помогают. Отвращение — штука бронебойная, хоть и с плохим осадком. Пока Ваксе весело, ничего она не отдаст. «Ну, стало быть, мой ход!» — с охотой отозвался Наг. Он почти коснулся губами уха Ваксы и обронил, подражая надутым хлыщам: — Дрянь. Какая же ты дрянь, раз другого повода подставиться не нашла. Её пальцы так впились Вёху в бока, будто хотели порвать на две половинки. Он впервые так близко видел её лицо и не мог налюбоваться: маленький точёный нос с узкими ноздрями, ехидный длинный рот, вьющиеся тёмные прядки льнут к щекам, вечно грязным от сажи… Ни голод, ни обноски, ни слёзы или сажа никогда по-настоящему не портили её. Наг распалялся всё сильнее: — Сейчас я тебе отомщу за «шлюху». За глупые игры тоже. Зажигалка появилась в руке у Ваксы. Она крутанула её между указательным и средним пальцем, затем просто дала забрать со словами: — Ловлю на обещании. Надо было ответить что-нибудь ироничное, но Змеёныш упустил момент. Вакса выскользнула из-под него и ушла. Не сбежала, им и правда было пора идти во двор, где уже гудели голоса. Местные доделали свои дневные дела и потихоньку стекались к Анне. Стоило немного выждать и появиться позже, чтобы никто ничего не заподозрил. Даже обидно было, что времени так мало и дела важнее всего. Вёх полежал на гребне скирда, растягивая спину и глядя на облитые птичьим помётом балки. Думать не получалось.***
Длинные столы, накрытые холстом, быстро заполнялись нехитрой закуской. Поодаль один на другом громоздились ящики с пыльными бутылями, несколько штук уже открыли и расставили полные рюмки на круглых медных подносах. У одного из них окопался ссутуленный ветхий старик. Он хлопал запотевшие рюмки одну за одной, довольно всхрапывал и поучал Инкриза: — Да ладно! Ибер уже небось в ногах валяется у маршала и кается. У этих миллионщиков скворечник держится на соплях. От денег дуреют совсем. Утопая в плетёном рассохшемся кресле, Инкриз вздыхал: — Было бы просто прекрасно. Приехали, повеселились у вас в Хопс да вернулись обратно. Я даже готов не слишком возмущаться по поводу того, что в меня стреляли и познакомили поближе с зеркалом, — он потёр локоть через рукав фрака, — Лишь бы не тюрьма и не пеньковый галстук. Опустела очередная запотевшая рюмка. Фермер с хрустом откусил от пучка зелёного лука и с набитым ртом поинтересовался: — Выходит, ты не убивал этого подонка? — Нет. Вы, конечно, в праве мне не верить… — А почему? — не дослушал старик. — Тут любой бы его за меньшее грохнул. Какая от него польза? Завод скоро сожгут за неуплату получки. Работники денег с весны не видали. Кто в Грейс ездит, те рассказывали. Небось они тебе благодарны. Хотя, чёрт его знает, что будет, если Ибера посадят. Вдруг они банкроты и кругом должны? — Тогда его собственность пустят с молотка и работяги получат своё, — вставила тётя Анна. Она опиралась на стол сжатыми кулаками и внимательно слушала. — Да. Домишко-другой у них найдется. Самоходы, безделушки… Интересно, у него только один сын? — Я видел двоих мужиков рядом с ним. Один бритый наголо. То ли сын, то ли нет… — отозвался Вёх, всё это время сидевший на подлокотнике кресла. — Да ну! — нахмурилась Анна. — Третий Амьеро и даже его имени никто не знает? Не верю. Очередной холуй там крутился. — Похоже, каюк этой семейке! — скрипнул старик без капли сочувствия. — Или нашей… — проговорил Инкриз, потирая лоб. Он тут же получил от фермера пинок в ножку кресла, отчего Вёх чуть не улетел. — Глупости говоришь! Только своих пугаешь. Завтра наши едут в Экзеси, разведают про твои дела. Да не будет ничего! Там даже в розыск не подашь, а егеря полоротые совсем. Был у них коронер, да вроде спился давно. Ты чего, кстати, не налегаешь? А ну, давай, налегай! Или мы зря маис сажали? Чуть помешкав, Инкриз выпил со стариком. Закашлялся от непривычки к крепкому и стал подниматься из кресла, в котором так славно провёл почти час. — Непременно продолжим с вами пить после представления. Иначе, тревога меня доконает. Ну-с, пока ещё все трезвые, нужно идти готовиться. Вёх, ты со мной. В сарае, где ждали остальные, происходило тихое столпотворение. Фринни сидела на полу скрестив ноги и открывала карточный расклад. Девушки толкались, искали себе место, откуда лучше видно, но не осмеливались шуметь. Вдруг они разом охнули. — Спокойно! Карта Мон — не обязательно о смерти, — сказала Фринни своим «мистическим» голосом, от которого Вёх каждый раз вздрагивал и таял. — У-у-у! У кого-то будет богатый жених! — пропел Инкриз, нарочито еле слышно. Одна из девушек заоборачивалась, пытаясь понять, кто это сказал. — Не факт, но… но-о-о-о… — интриговала Фринни, водя взглядом по раскладу, — Вероятность высока. Когда господин Мон и Хранительница встречаются в одном кругу, это сулит выгодный союз. Правда, здесь ещё и Нимфа. Берегись незнакомок! Я извлеку карту в новый расклад и мы поймём, кто она. Тиса и Вакса слезли с сенной кучи, где уже поджидали в полной готовности, и позвали Корна, который меланхолично постукивал в дальнем углу по обломку бочки. — Все в сборе. Чудно! — сказал Инкриз, крутанувшись на каблуке, — Фринни уже работает, отвлекать её не стоит. До сумерек будут истории и фокусы, это я беру на себя. Дальше — ваш акробатический номер. И не вздумайте перед началом ничего стянуть со стола! Ничего, что заливают за воротник! Номер сложный, и вообще, это для взрослых. Тиса закивала, поджав губы. По их с Ваксой сонному виду Вёх понял, что обе уже под мухой и с недовольным видом скрестил руки. Вот предательницы! Пока он утешал папашу, успели налакаться. — Темнота сгустится, — продолжал Инкриз, — и вы приметесь за огонь. Дальше решим по обстоятельствам, может быть, я снова включусь. Наша святая обязанность — помешать селянам до полуночи упиться в хлам, иначе начнутся драки, ну и всё такое прочее. — Может, пусть натрескаются? У них сезон кончился, наконец-то дорвались до пьянки, — ухмыльнулась Вакса. — И нечего их останавливать. — Ну уж нет, — мягко отозвался отец семейства, — Им ведь самим будет плохо, а мы отвечаем за праздник. — Кто бы ответил за наши праздники. Дни рождения хотя бы. А? — Вакса почему-то стала заводиться. — Ах да, у нас одни будни. Вот, — она схватила деревяшку за руку со сломанным пальцем и потрясла ею в воздухе, — чем мы развлекаемся. Пока она не взорвалась, Инкриз поймал её в крепкие объятия и заговорил вкрадчиво, как с малышкой: — Устала, знаю. Все устали. Потерпи, милая, зимой мы опять будем только в велеи играть да шить одежду. Погоди-ка, ты что… Он принюхался и Вакса оттолкнула его. — Само собой. Хочешь, чтобы мы ещё и не пили? Инкриз не стал отвечать. Он нервно нахлобучил свою концертную шляпу, развернулся и ушёл начинать представление. Вёх из-за этого почувствовал на душе скрежет. Вакса была права, они сами отдыхали редко, чужой досуг им стоил, но такова судьба циркача. И ведь до недавних пор всех всё устраивало! Сначала Корн, теперь Вакса… Некоторое время они наблюдали за гаданием, над которым Фринни нависала, как полководец над картой сражений, объясняющий преданным офицерам, откуда ждать врага. Вёх осторожно разглядывал девушек, думая о том, что с двумя-тремя из них он бы при случае потанцевал. Когда свет на их загорелых лицах потускнел, и Фринни велела принести ей свечей, он решил, что пора идти на помощь к Инкризу. Снаружи уже горели факелы. За длинными столами вовсю шла пирушка. Некоторые принесли с собой снедь и выпивку, отчего тётя Анна, нарядившаяся в пёстрое платье на пуговицах, растерянно улыбалась и хлопала себя по бёдрам, кормить-то полагалось ей самой. Кто-то резал здоровенный пирог, кто-то стучал вилкой о край стакана, прося тишины для тоста, а над деревьями струпом запёкся злосчастный жёлтый месяц, снова встревоживший Вёха. Пятачок перед домом прекрасно подходил для выступления. Свет падал на стволы вязов, делая их похожими на колонны древнего храма, где запалили жертвенный огонь. Сбоку площадки тихо чертыхался Корн, возясь со своим скарбом, но времени у него было достаточно, потому что тётя Анна взялась благодарить фермеров за помощь. Судя по тому, как они улыбались ей, всё прошло хорошо и жатва не отняла у них много сил. — Как уже многие знают, — добавила она, — эти ребята, которые сейчас выступят, бегут от ложных обвинений. Инкриз — мой давний друг и я ручаюсь, что он не убийца. Маршалу плевать, ему лишь бы виноватого найти. И то, без хорошей взятки он ухом не поведёт. Вы сами помните, как он отмахнулся от наших пропавших детей и застреленных бандитами пастухов. Надеюсь, всё уляжется как можно быстрее, ну а если нет, то теперь у вас будут необычные соседи. Селяне одобрительно зашумели и Вёх смекнул, что это из-за двух ладных артисток, к которым скоро выстроится толпа женишков. Аж вспомнился вкус крови от разбитых в который раз губ. Инкриз дождался своей очереди и представил воспитанников. Встретили их после речи Анны очень тепло — хлопками, возгласами и всеобщим вниманием. Непривычная публика заставляла нервничать, и Вёх впервые за долгие годы понял, что теряет гибкость, а любой промах за секунду может свести в могилу во время акробатического номера. Уступать не хотелось, но пришлось, и он дал Нагу волю. Моментально опустились скованные тревогой плечи. Речь Инкриза, вся хвалебная и завораживающая, заставила расплыться в самодовольной улыбке. Ещё бы немного, и он незаметно взял бы за руку Ваксу, пару секунд подержал её пальцы, но не успел, только самым кончиком мизинца задел её браслеты. Корн заиграл, пора было двигаться. За началом номера зрители наблюдали молча, но в первый раз, когда рассыпалась фигура, и Змеёнышу удалось приземлиться в кувырок, он услышал, как несколько женщин вскрикнули от страха. Всё шло чётко и слаженно, Тиса, которой приходилось держать на себе сразу двоих, ни секунды не дрожала, став идеальной опорой, над которой Вёх, как самый лёгкий, порхал в прыжках и замирал в сложных стойках, мёртвой хваткой вцепляясь в Ваксу. Теперь такое казалось даже более волнующим, чем их возня в соломе. Он не мог сделать ни одного лишнего движения, но надеялся, что Вакса чувствует, как её берегут, какие горячие у него ладони. Если бы потребовалось ради их безопасности пожертвовать красивым прыжком, он сделал бы это без колебаний. И пусть номер, кажется, выходил самый грандиозный из всех на его памяти. Но жертвовать не пришлось. Он второй раз нырнул прямо в землю, в последний момент сгруппировавшись, завершил кувырок, выпрямился и вышел на поклон, сам себе не веря. И тут на всех троих обрушился страшный гомон подвыпивших фермеров. Усмирить их смог только Инкриз, когда циркачи сбежали за угол дома, чтобы быстро переодеться и схватить горючий реквизит. В тот момент у Вёха дрогнула непослушная надсаженная рука и он пролил на себя керосин. — Снимай рубашку, вспыхнешь! — сказала Деревяшка, заметив его оплошность, — Живо, а то сдеру с тебя! Ему пришлось остаться в одних штанах, но и это случилось, словно по заказу. Он ворвался бегом обратно под вязы и зажёг снаряд. Кожа чувствовала жар огня, махи стали шире и вольнее. Теперь он оказался в центре внимания вдвоём с Ваксой. Нужно было выдержать всего несколько минут трещащих жил и пируэтов. Снаряд послушно совершал круги, Вёх то отпускал его дальше, то держал ближе, путаясь в витках цепи и сбрасывая их. Священный ужас, в котором застыли фермеры, давал ему всё больше и больше сил, пока он не закончил. Вакса тоже поймала волну и импровизировала как никогда, быстро выбившись из привычных связок движений. Они остановились одновременно, Корн не растерялся и красиво закончил аранжировку. Что тут началось! Им кричали, колотили по столам, звали назад и просто уйти при таком раскладе они не могли. Но и продолжать не знали как, ведь ничего заранее не придумали. Сбежав на минуту за угол дома, они наткнулись на Тису, малевавшую себе что-то на лице угольным карандашом. Глядя в начищенный умывальник, она отчеканила: — Сейчас всё будет. Я их успокою. Так и поняла, что двух частей представления не хватит, но вы бы меня не послушали. — Сольник будешь танцевать? Теперь я, значит, не один с сольниками, — ревниво проговорил Вёх. Корн уже начал сворачиваться, но тут ему впечатали в темечко поцелуй. — Держись, Кочерыжка, поиграй пореже, я им станцую, — сказала ему на ухо Тиса. Она выбрала стол, на котором остались одни пустые тарелки да выпивка и вспорхнула на него. Деревяшка умела так сноровисто двигаться, что, носясь из одного конца в другой, не сшибла ни одного стакана или бутылки, заодно не давала хватать себя за юбки. Больше всего внимания она получила, когда замедлилась и стала перетекать, будто примериваясь к заданным позам и принимая их одну за одной, вся меняясь, словно рисунок морской пены на песке во время прибоя. Столько в этих движениях было отрешённого, тянущего за собой туда, где нет ни погонь, ни волнений, ни боли… Их и не было для мира, который обкусали со всех сторон, а он и не заметил. Хоть умри все вокруг — тела равнодушно проглотят пустоши, прекратится глупая возня среди свалок и остатков былой жизни. Не произнося ни слова, Тиса проболталась. По крайней мере, Вёх послание уловил и запомнил. Она каждую секунду заново обретала равновесие и нужное движение приходило само, как у всего вокруг, кроме разумных тварей, вечно портящих пейзаж. От забора к дому кралась компания припозднившихся. Они что-то несли с собой и, приглядевшись, Змеёныш понял, что видит у одного из них в руках домру. Они немного потоптались, глядя на Тису, потом отыскали тётю Анну и стали говорить с ней, а та подозвала Инкриза. — Это же лабухи! — сказала Вакса, прищурившись. — Вон у них дудки и прочее. Сейчас смерды в разнос пойдут. Ты ещё помнишь кадриль? Я вот уже не очень. — Обижаешь! — Вёх в ожидании привалился к углу дома и скрестил руки. Фринни так усердно учила их танцевать, будто это самое главное в жизни. Даже зимой в самый мороз они выбегали в коридор убежища отработать новые фигуры. Вёх часто представлял себе как просто придёт туда, где играют музыканты и с кем-нибудь всё это повторит, но за много лет так ни разу и не нашлось свободного времени. — Я концы отдам, если сегодня не нарежусь настойкой на ряге. Смотри, заметила вон у того стола целый ящик, — Вакса указала Вёху на находку. — Придётся отплясывать и в перерывах как-нибудь незаметно глушить это пойло богов. Она дала знак Тисе, чтобы та закруглялась. Деревяшка вскоре закончила, а фермеры осыпали её аплодисментами. Со стола её подхватил Инкриз и, усадив на плечо как в детстве, попрощался с публикой. — Фурор! — выдохнул он, опуская её на землю рядом с остальными, — Вы порвали в клочья этот маленький рай. Сейчас, кажется, будут танцы. Где же моя королева? Фринни вынырнула из темноты и тихо пропела дрожащим голосом: — Блест-я-я-яще-е-е! — тут же её тон сменился на тревожный. — Неужели никто не ушибся и не обжёгся? Циркачи переглянулись и помотали головами. — Всё так замечательно, если бы не… — Нам здесь ничего не угрожает. По крайней мере, ночью, — Инкриз приобнял Фринни и обернулся посмотреть, не опаздывают ли они занять место в кругу танцующих. — По этой причине предлагаю всем пойти с нами. Так вы не впутаетесь в историю и не переборщите с горючим. Ладненько? Музыканты выбрали первый танец, как и полагалось, с переменой пар, чтобы никто не застоялся. Тиса улизнула спать, поставив Корна в неловкое положение, он-то отлежался днём и идею с настойкой всей душой поддерживал, но вот пары лишился. Немного поборовшись с собой, он протянул руку девушке из местных, которая с радостью приняла приглашение. Перемены шли быстро, Вёх кружился то с одной, то с другой, вёл твёрдо и не давал мешкать или своевольничать. Зато даже самые подгулявшие не путались и не сбивались. Проблема была только в том, как незаметно сцапать и спрятать заветную бутылку. Он не успел ничего придумать, но когда Вакса снова оказалась напротив и лабухи сделали первый перерыв, потянула его якобы за стол, а там шмыгнула между шпалер. — Подожди, у меня нет… — начал Змеёныш, но увидел, что бутылка появилась в её руке. — Шего у тебя нет? — прошепелявила Вакса, вытаскивая зубами пробку. — Как?! — Я же не малахольная как ты. Вакса сделала несколько больших глотков. Со дна бутылки взвились размокшие алые шляпки, которые окрасили спирт в волшебный розовый цвет. — И правда, настойка на ряге! — сказал подоспевший Корн. — Сейчас нас страшно унесёт. — Здесь уже половина народу не в себе, мы тоже заслужили, — Вёх принял бутылку. Спирт оказался спиртом в самом беспощадном смысле. Он не драл горло, но устроил в желудке настоящий пожар. Учитывая, что никто так и не успел поесть, начало пирушки вышло интригующее. На втором заходе танцев Вёх был ещё совершенно трезвым. Когда фигуры усложнились, он справлялся с ними безо всяких проблем. А вот во втором перерыве, уже подкрадываясь к заветному дереву, запутался в ногах и чуть не упал. Пили снова жадно и быстро, знакомая муть ударила в голову. Да так сильно, что пришлось сесть на землю у самых корней. — Ай-яй-яй! — вырвалось у него. — Э-э-эй, шлюха! — легонько пнула его Вакса. — Сейчас-то ты отчего сломался? — Шатает! — ответил за него Кукурузина. — От такой микстуры и у Эспе бы глаза на лоб полезли. — Меня вот пока совсем не пробрало. Наверное, привыкла. В мою сторону не блюй, чучело. Вёх с трудом поднялся на ноги. Мир для него принял почти привычную геометрию, но оброс странными смыслами и стал невыносимо вязким. — Со мной такого не может случиться. Так что стой рядом. Никуда не уходи, — проговорил кто-то за Змеёныша. Наг был ни при чём, от любой подобной затеи он впадал в блаженство и молча валялся где-то в тёмном уголке Вёховой души. — Почему не может? — спросил Корн. Вакса злорадно оскалилась: — Его глотка много чего повидала! Кукурузина гадливо выругался, отдал ей бутылку и ушёл раздражённый. — Ах вы черти, да нет же! — хохотнул Вёх. — Это с детства. Помнишь ту историю с грязным кероси… Поцелуи безвкусны, что бы там ни говорили. Под веками темно, а язык занят. Остаётся лишь осторожно дышать и распалять у себя внутри невозможно приятное, но страшное чувство от чужих ещё, незнакомых губ. Пуля попадает в затылок и одновременно разрывается сердце, только без боли. А ещё Вакса пахла перьями, сухим гнёздышком. Вёх отстранялся от неё, чтобы снова ворваться, снова прижать к себе, раз первый шаг был сделан за него. И когда смог говорить, то произнёс, продираясь сквозь эйфорию ряги, крупную дрожь и ком в горле: — Надо идти, потеряют. — Так мы уже пришли, — пожала плечами Вакса и вытерла губы запястьем. — Нам разве кто-то ещё нужен? Или тебе здесь плохо? Змеёныш сполз без сил на влажную траву: — Здесь отлично.