***
Он ойкает, лёжа в постели, и со стоном перекатывается на живот. Кое-как поднимается на колени, встаёт и подходит к зеркалу — благо, в спальне оно большое, во весь рост. Футболка летит на кровать. — Детка, давай поярче, — просит Тони, и в комнате становится светлее. Он поворачивается к зеркалу спиной, смотрит в отражение из-за плеча. Меж лопаток виден огромный фиолетовый синяк, будто было восстание роботов-уборщиков и один из них едва не высосал из Тони душу прямо через хребет. Вот ведь блядство. Он заводит руку и осторожно касается пальцами, сразу же чувствуя боль. Кожа неприятно тёплая, почти горячая. — Если кто-нибудь спросит, — говорит Тони, подхватывая футболку и снова её надевая, — соври, что я получил травму во время битвы. — Постараюсь, босс. — Что ещё за «постараюсь»? — Соблазн слишком велик. Прямо посреди комнаты всплывает голограмма с записью из мастерской: вот Тони сидит, пялясь в монитор на Джеймса, а вот падает на пол, неловко махая руками, как герой мультфильма. Выглядит довольно комично, но он морщится, отследив момент, когда лопатки соприкасаются с металлическим поршнем. — Вам следует нанести мазь на место ушиба, босс. — Само пройдёт. — Вы говорили так и о тахикардии, панических атаках и приступах бессонницы. — И я был прав: прошло же. — Но ваше сердцебиение… — Цыц, — вздыхает Тони, садясь на кровать. — Мне и Пеппер с её беспокойством хватает. Пятница молчит, хотя её неодобрение, ползущее в тишине, весьма ощутимо. Синяк и вправду выходит за рамки нормы: миновало несколько дней, но лучше не становится. Тони думает, что такими темпами потеснит Джеймса на его удобном троне, чтобы сидеть нормально, а не стенать, как дряхлый дед. Мысли снова тянутся к привычной точке, как скрепка к магниту: неминуемо, неотвратимо. Эта идея плоха по многим причинам сразу. Первая — их весьма сомнительное прошлое. Оно больше не оседает горечью на языке, не заставляет сердце захлёбываться злостью, выбрасывая кровь такими мощными толчками, что вот-вот, кажется, пробьёт грудь. Но оно остаётся фактом. Эту историю не вычеркнуть из биографии, не закрыть на неё глаза. Тони хорош в ментальном БДСМ: ему легко представить милые пикировки по типу «— Ты снова не вымыл посуду! — А ты убил моих родителей. — Ты уже использовал эту отговорку в прошлый раз». Боже. О чём он, блядь, думает? Тони закрывает лицо ладонями, почти хрюкает от смеха. Истерика подглядывает из-за угла и кокетливо машет ручкой. Если бы у него был психотерапевт, он, точнее, она (воображение упрямо подкидывает женский образ) сейчас бы деловито поправила очки на носу и сказала: — Вы ведь понимаете, что ваш неуместный юмор — наглядное проявление защитной реакции? А он бы ответил: — Это всего лишь часть обаяния, док. Порой мой юмор настолько тонок, что его даже не видно. Хорошо, что речь только о юморе, да? Чёрт, прозвучало как эвфемизм. Мне светит жалоба за сексуальное домогательство? — Давайте вернёмся к главному, — попросит психотерапевт, что-то строча в своём блокноте. — В своей недавней хохме вы… — Простите, «хохме»? — перебьёт Тони. — Вот так и рождаются комплексы. — Главное, чтоб не Эдипов. Но всё же вернёмся к сути. Вы представили, пусть и в шутку, что обвиняете мистера Барнса в убийстве родителей. Не пытаетесь ли вы обесценить свои переживания, скрыв их за ширмой юмора? Быть может, вы боитесь, что до сих пор его не простили? Тони задумается над её словами, но только ради галочки: всё здесь, на поверхности — даже копать не надо. — Уймите внутреннего Фрейда, док, — усмехнётся он. — Проблема не в этом. Мне не за что его прощать, потому что вся вина на Гидре. Но я... — Тони покачает головой, сожмёт пальцы на переносице. — Я мог убить его там, в Сибири. Впервые собственными руками — без сомнений и сожалений, всерьёз, без посредников в виде Альтрона или террористов с автоматами СтаркИн наперевес. Вы представляете, каково это, док? Я не наёмник. Не киллер. Я никогда не отнимал жизнь добровольно. И всё это — огромный и пиздецки тупой ком вины. Жить с пониманием, насколько близок ты был к убийству — даже без всяких там кодов — тот ещё отстой. — Поэтому вы начали с ним сближаться? После шаткого примирения, после драк и извинений. Руководствовались чувством вины? Тони нехотя кивнёт: — Да, но лишь поначалу. — А потом, мистер Старк? — спросит она с прохладной учтивостью. — Что было причиной потом? — Я не… — Босс, — голос Пятницы встревает в воображаемый разговор, возвращая Тони с небес на землю, — расчёты по костюму Человека-Паука завершены. — Загрузи на планшет, — просит он сквозь ладони, которые до сих пор не отнял от лица, и проводит по щекам, чувствуя колючую щетину. Пора бриться. Забираясь на кровать с ногами и хватая с тумбы планшет, Тони понимает, что всё ещё не закончил внутренний диалог. Пусть первая причина, почему не стоит западать на Джеймса, походит на софистику, но вторая вполне конкретна и неоспорима. Истинная пара. Даже если она погибла (в чём Тони сомневается из-за крыльев), симпатия запойного трудоголика и алкаша в завязке — последнее, что нужно в такой ситуации. Это ещё хуже, чем подкатывать на панихиде к вдовцу. Если же с парой всё в порядке... Что ж. Тони априори не может тягаться с человеком, который, по мнению Вселенной (или Бога, или ещё кого), походит Джеймсу больше остальных. Подходит идеально. Иной раз... иной раз становится интересно, каково это — когда тебя принимают, ценят и считают равным на совершенно ином, глубинном уровне. Тони пялится в экран: там ряды цифр, которые нужны для модернизации запасных паутиномётов, но пальцы самовольно сворачивают страницу и открывают книгу Ричарда Кёппела «Хрестоматия по крылатым людям, или коротко об истинных парах». Пятница приводила несколько отрывков этого автора, да и «Wings today» не единожды на него ссылался, так что информацию можно считать более-менее надёжной. Тони пробегает глазами по последнему абзацу, на котором остановился: выжимки из истории, гонения и преследования (дискриминация меньшинств не обошла стороной даже истинные пары), периоды поклонения, когда крылатых людей едва не приравнивали к богам, и следом — огонь святой инквизиции. Чем реже встречались крылья в физической плоскости, тем бредовее описывали процесс их обретения. Новая глава как раз посвящена импринтингу — теме, которой Тони до сих пор не уделил должного внимания, бегая от неё как от чумы. Он проводит пальцем по экрану, чуть увеличивая размер текста, и погружается в чтение. «Импринтинг — специфическая форма обучения: в памяти закрепляется определённый признак объекта при формировании или коррекции поведенческих актов. Психолог Т. Лири выделил четыре главных запечатления, присущих человеку: оральный, территориально-эмоциональный, вербальный и социополовой. Остановимся более подобно на последнем. Вопреки распространённому мнению, импринтинг, связанный с половым поведением, несколько отличается от распознавания истинной пары, так как не имеет ограниченного сенсибильного периода и не является мгновенным. Однако, равно как и любой другой импринтинг, характеризуется необратимостью». Тони несколько раз моргает, а потом тупо пялится в последний абзац. Не является мгновенным? Какого чёрта? «В большинстве случаев узнавание происходит не при первой встрече, а значительно позже. Согласно статистике (рис. 7), 90% истинных пар, участвующих в исследовании, были долгое время знакомы друг с другом, прежде чем смогли ощутить эфирные крылья, а затем переместить их в физическую плоскость. Процесс также не является параллельным: сначала крылья появляются у одного партнёра, потом у второго (на это уходит от трёх дней до двух недель), что связано с глубиной привязанности. Оставшиеся 10% респондентов утверждают, что ощутили появление крыльев в момент знакомства». — Пятница, — говорит Тони не своим голосом, — подготовь досье на каждого погибшего в прошлой битве. — Выполняю. «Механизм запечатления активируется под воздействием рецепторных раздражителей, преимущественно зрительных и тактильных. Эмоциональное напряжение, которое при этом испытывает человек, приводит к выработке специфических гормонов (см. подробнее на стр. 79). Они влияют на связь эфирных крыльев и физической плоскости подобно тому, как крючок подхватывает рыбу из воды. Не единожды нейробиологи пытались в лабораторных условиях спровоцировать выработку нужных биологических веществ, однако до сих пор безрезультатно. Так или иначе, многие учёные убеждены, что распознавание истинной пары происходит среди людей, уже испытывающих глубокую привязанность друг к другу (хотя бы со стороны одного из партнёров). Чаще всего решающим фактором является сильный стресс, например угроза жизни. Есть ли строгая взаимосвязь между истинностью и появлением крыльев — вопрос, до сих пор остающийся без ответа. Бытует мнение, что истинные пары могут прожить вместе всю жизнь, не зная об истинности. Согласно теории К. Милтона, подобные пары хоть и не имеют подтверждения в виде физических крыльев, но чувствуют друг друга на эмоциональном уровне: предугадывают настроение и желания, легко подстраиваются в быту и половых отношениях. Их эмпатия критически высока и настроена исключительно друг на друга. К сожалению, нет никаких данных, подтверждающих эту теорию, ведь даже ощущение эфирных крыльев может быть не чем иным, как самовнушением. Доказательства, если таковые найдутся, выведут науку о крылатых людях на другой уровень: это будет означать, что процент встречаемости истинных пар не уменьшился (или уменьшился слабо) по сравнению с прошлым веком, а появление крыльев — лишь сопутствующая мутация, которую эволюция начала выбраковывать за ненадобностью». — Информация собрана, босс, — говорит Пятница. — Вывести на планшет? — Давай. Тони смотрит в экран. Погибли четверо: женщина средних лет и трое мужчин от двадцати пяти до сорока. Судя по досье, все они работали в одном и том же бизнес-центре — здание рухнуло внезапно, гражданских ещё не успели полностью эвакуировать. К тому же роботы, щедро напичканные органикой, затрудняли работу сканеров. Лица незнакомые, досье сухие и в пару строк: менеджер, два айтишника, специалист по налогам. Никаких связей с Мстителями. — Пятница, наше Снежное Величество с кем-то из них знаком? — на всякий случай спрашивает Тони, хотя в ответе почти уверен. — Нет, босс. — А через третьих лиц? Покупали торт в одной кондитерской, ходили в одну библиотеку, не знаю, что угодно. Или, может, кто-то из их родни пострадал от рук Зимнего Солдата. — Нет. Я перепроверила — никаких совпадений. Тони закрывает досье, затем снова пялится на текст книги. Ладно, окей, нельзя забывать о десяти процентах, когда истинность раскрывалась при первой встрече. Джеймс — человек довольно исключительный, с весьма богатой на дерьмо судьбой. Неудивительно, что он умудрился влезть в этот мизерный аппендикс статистики. Но даже если и так, почему его крылья не переместились обратно в эфир? Например, потому, что он просто соврал, и его истинная пара до сих пор жива и отлично ему знакома. От этой мысли сердце неприятно сжимается (может, виной банальная человеческая зависть, но Тони старательно игнорирует это чувство). Он собирается и дальше врастать в кровать, терзаясь вопросами, но его прерывает короткий стук в дверь. — Капитан Роджерс, — сообщает Пятница. Он откладывает планшет, поднимается и пружинисто подходит к двери. Стив встречает мягкой улыбкой и невыносимой синевой глаз. — Какими судьбами, Кэп? — спрашивает Тони, упираясь плечом в косяк. — Успел соскучиться? — Хотел узнать, всё ли в порядке. Ты во время фильма был какой-то напряжённый, а потом так быстро ушёл, что я не успел спросить, — отвечает тот с теплом в голосе. Да, Тони и вправду смылся из комнаты со скоростью разгона Теслы, потому что близость Джеймса и его крыльев лишала остатков самоконтроля. — Всё нормально, не бери в голову. Просто всплыла одна идея, хотел проверить. — И поэтому пошёл не в мастерскую, а в спальню. Тони обнажает зубы в пошловатой улыбке и чуть склоняет голову набок: — А кто говорил, что идея касается работы? Стив усмехается. — В своём репертуаре, да? Ладно, я понял. — Он вдруг трёт шею рукой, будто смущаясь. — Я просто… хотел предложить прогуляться на крыше. — С какой-то конкретной целью? — Нет. То есть да. То есть не совсем… Поговорить на свежем воздухе. Как смотришь на это? Тони хмурится, пытаясь понять, что к чему. Стив, заметив выражение его лица, начинает отступать: — Извини, глупая была идея. Ты наверняка занят, так что я, пожалуй… — он указывает большим пальцем себе за плечо и уже разворачивается, чтобы уйти, но Тони успевает перехватить его руку: — Стив, всё нормально. Можем прогуляться, не проблема. У них только стало налаживаться — в прежнем русле, как было до Сибири, до Заковии, как было, наверное, после Нью-Йорка — и терять всё по новой Тони не намерен. Стив кивает и вмиг становится светлее, мягче. Это даже забавляет в какой-то степени. Они поднимаются на крышу, уютно соприкасаясь плечами. Когда ночной ветер ерошит волосы, Тони понимает, что нужно было взять какую-нибудь толстовку или свитер: в сумерках довольно прохладно. — Люблю здесь бывать, — говорит Стив, подходя к краю и упираясь локтями в ограждение. — Дышится легче. Жаль только, звёзд совсем не видно. Тони замирает рядом, слегка прижимается сбоку, чтобы уловить порцию тепла. Вид не перестаёт восхищать: где-то внизу мерно жужжит город, переливается огнями машин и уличных фонарей, миллионном неоновых вывесок. С такой высоты шум не слишком громкий, не надоедливый: он больше похож на бормотание телевизора, от которого клонит в сон. — Как ты? — Стив осторожно толкает его плечом. — Почему меня постоянно об этом спрашивают? — Тони фыркает, но без злобы. — Всё в порядке, Кэп. Правда. Что насчёт тебя? Тот смотрит на соседние здания, на широкие развилки шоссе, а потом поднимает взгляд к небу. — Думаю, уже лучше. «Лучше» в сравнении с чем — Тони решает не уточнять. Это вряд ли можно объяснить, он понимает. Просто… просто «лучше». — Переживаешь за Холодное Сердце? — Да, — спокойно отвечает Стив, не стесняясь показаться уязвимым или слабым. — Баки не хочет обсуждать пару, держится особняком. Я не понимаю, в чём дело, но и повлиять никак не могу. Не в этот раз, — он усмехается. — Ненавижу чувствовать себя бесполезным. Вот, почему они сейчас здесь: Стиву просто хочется поддержки. Теперь можно расслабиться и не крутить рефреном один и тот же вопрос, который нет-нет да пытается перескочить из мыслей в прямую речь. В какой-то степени его доверие даже трогает, и в груди разливается тепло — хорошо знакомое, но позабытое. Тони давно не ощущал себя тем, в ком можно нуждаться. В ком мог бы нуждаться Стив. Блядский боже, до чего жалко это звучит. — Нельзя брать ответственность за других людей, Кэп, — говорит Тони, вглядываясь в ночной город и стараясь отмахнуться от неприятных мыслей. Он буквально кожей чувствует, как Стив порывается что-то сказать, и потому вскидывает палец, опережая: — Это не значит быть безразличным. Я не к тому веду. Просто… Джеймс сильнее, чем тебе кажется. Он справится со всем этим, нам остаётся лишь поддержать. — Нам, — рассеянно повторяет Стив, будто всё ещё удивлён. — Все мы люди, Тони, и людям свойственно ошибаться. Иногда нужен кто-то, кто поможет выйти на правильную тропу, а не оставит блуждать в одиночку неизвестно где. — Иногда, — с нажимом говорит Тони, — нужен тот, кто просто подставит плечо, пока ты будешь идти к этой самой тропе. К тропе, которую считаешь правильной именно ты, а не десяток друзей-приятелей. — Он переводит дух, стараясь казаться безразличным, и добавляет спокойным голосом: — Иногда нужно довериться, Стив. — Я доверяю Баки свою жизнь. — А его жизнь? Ты доверяешь ему его собственную жизнь? — Почти семьдесят лет она ему не принадлежала. — И ты хочешь продлить этот срок? — Что? — вскидывается Стив. — Конечно нет. — Он поворачивает голову к Тони, который продолжает смотреть на огни неспящего города, и повторяет: — Конечно нет. Я лишь имел в виду, что Баки ещё не освоился: он может ошибаться, думая, что поступает правильно. Истинная пара — не шутки, Тони. Ты предлагаешь просто закрыть на это глаза? — Я предлагаю дать ему время. Даже если он ошибается, ты будешь рядом, чтобы подстраховать. Мы все будем рядом, Стив. Джеймс больше не один, у него есть семья — с тем ещё прибабахом, но всё равно ничего, — Тони криво улыбается, а потом ведёт плечами, надеясь разогнать мурашки. С каждой минутой становится холоднее и холоднее. Стив не торопится с ответом, лишь придвигается чуть ближе, делясь теплом. Тони, взвесив в уме за и против, всё же признаётся: — Я пытался выяснить, что стало с его парой. — Минуту назад ты убеждал меня, что не стоит вмешиваться, — Стив качает головой, но без злости или обиды. Будто знал, догадывался, просто дал Тони возможность рассказать самому. Неприятно. — Я убеждал тебя не лезть к нему и сам поступал так же. — Он слышит слабый смешок и насилу проглатывает раздражение. — Я пытался тебя поддержать, Кэп, а ты сейчас так и рвёшься читать мне мораль. Чувствуешь разницу? — Тони ощущает, как Стив снова смотрит на него, но сам продолжает вглядываться в огни магистрали. — Я не отказываюсь от своих слов, просто ты видишь их в другом цвете. Хорошо и плохо, чёрное и белое, да, Стив? А на самом деле — сплошная серость. Можно не лезть к Джеймсу, но разузнать о ситуации через другие источники, чтобы вовремя подстраховать, заметить, когда всё покатится к чертям. Предотвратить. «Ну же, Кэп, — отстранённо думает Тони, — ты ведь знаком с серым цветом. Помнишь тот случай? Когда ты скрыл информацию о смерти мамы и Говарда. Неужели тебе и там всё казалось чёрно-белым?» Он решает не произносить этого вслух, чтобы не спровоцировать ссору, в которой не будет ни пользы, ни удовольствия. Уже проходили. — Ты замерз? — неожиданно спрашивает Стив. Тони не успевает ответить: тот выпрямляется, вжикает молнией и освобождает рукава. Стив поворачивает Тони за плечо, вынуждая встать друг напротив друга, а потом накидывает на него свою толстовку. — Лучше? — В голубых глазах тепло и доверие. И никакого намёка на злость. — Да, — сипит Тони, краем сознания отмечая, что руки Стива — большие тёплые ладони — продолжают сжимать его плечи. В нос пробивается знакомый запах: то ли кондиционер для стирки, то ли что-то ещё. От него всегда пахло чем-то уютным, домашним, но вместе с тем свежим. Тони успел позабыть, насколько это приятно. — Отлично, — Стив поглаживает плечи большими пальцами, задевая ключицы через пару слоёв одежды. Из-за разницы в росте он смотрит сверху вниз, но при этом без превосходства, будто они на равных. О том, как приятно быть с ним на равных, Тони тоже успел позабыть. — Расскажешь, что выяснил насчёт пары Баки? — Негусто, — Тони кривит уголок рта, ощущая слабый, но упрямый укол вины, будто кого-то подвёл. Не кого-то. Стива. Вместе с пикировками и комфортом близости потихоньку возвращается идиотское желание быть полезным, получить похвалу. Нет уж, от этого дерьма пора избавляться. Тони не должен выглядеть в глазах Стива лучше, чем он есть. Ему нужно оставаться собой. Стив, то ли заметив его взгляд, то ли уловив что-то в голосе, тянет Тони в объятия. В этом прикосновении слишком много, хотя оно не такое упрямое, напористое и душащее, как в прошлый раз, в мастерской. Сейчас он обнимает осторожно, мягко, не пытаясь навязать — лишь поддерживая. Будто говорит: «Всё в порядке, всё хорошо», и при этом не лезет в голову, не требует ответов на вопросы, которые не стоит и задавать. Тони обнимает его и утыкается носом в футболку, едва видя крышу позади Стива, потому что разница в росте неслабая. И если он слегка встаёт на носочки, чтобы хоть немного выглядывать из-за могучего плеча, то это нихрена не смешно и не забавно, окей? Надо отдать должное, Стив и сам наклоняется, и Тони почти уверен, что слышит его тихий смех рядом с виском. Приходится завести руку назад и, нащупав ладони Стива, потянуть их вниз, на поясницу: прикосновение к лопаткам, где до сих пор красуется огромный синяк, слишком болезненное. Он собирается объяснить, но тот не задаёт никаких вопросов: просто устраивает руки над линией ремня, попутно расправив толстовку, чтобы тепло окружало Тони со всех сторон. Это льстит и слегка смущает. Или не смущает, но… Пока Тони прислушивается к своим ощущениям, старательно игнорируя факт, что в руках огромного Стива он сам похож скорее на ребёнка, чем на полноценного партнёра по обнимашкам, тот спрашивает: — Так... что там насчёт Баки? Ты толком не рассказал. Имя режет по ушам. Появляется внезапное желание отстраниться, отпихнуть Стива и сигануть в сторону как горный козёл, будто Тони делает сейчас что-то абсолютно неправильное. — Он запрашивал у Пятницы данные о погибших, — говорит Тони, на силу выталкивая слова и заставляя себя стоять на месте. Стива, кажется, совсем не беспокоит, что они ведут беседу не размыкая объятий. Он тёплый, словно печка, и пахнет до того приятно, что натянутые нервы потихоньку сдают бразды правления. Начинает клонить в сон, и Тони не удерживается от зевка прямо Стиву в плечо. Тот если и слышит — конечно, блядь, слышит, он же суперсолдат — вслух ничего не говорит, но чуть усиливает мягкую хватку ладоней. — Думаешь, его пара всё-таки погибла под завалами? — Нет, — отвечает Тони, а потом, поразмыслив секунду-другую, повторяет: — Нет. Мне кажется, он пытается нас запутать. Вероятность гибели есть, но… — Но что? — Слишком многое не сходится. Помнишь, ты говорил, что мистера Лаиса… — Льюиса. — Да-да, конечно. Мистера Льюиса забрала война, и с тех пор Синди… Стив тихо смеётся: — Ребекка. — Да, я так и сказал. В общем, с тех пор Ребекка не переносила крылья в физическую плоскость, так? — Да. Джон погиб почти сразу, письмо пришло недели через две. Он был слаб здоровьем. После похоронной миссис Льюис была раздавлена горем, я думал, это такой способ почтить покойного — отказаться от крыльев. — Фишка в том, что она от них не отказывалась, — бормочет Тони куда-то в футболку, а потом поворачивает голову и устраивается щекой на плече. — После потери истинной пары крылья возвращаются в эфир. Ребекка перестала летать ещё до того, как получила известие о его смерти, да? Стив пару секунду молчит, словно припоминая, затем кивает: — Да. — Его выдох щекочет Тони висок. — Но, возможно, в случае с Баки крылья остались из-за сыворотки. Есть какие-нибудь исследования на этот счёт? — Лишь бульварные статейки, которым нельзя верить. Там что ни выпуск, так найден истинный убийца Кеннеди. Или российский шпион в мэрии. Или гуманоид с Луны. — Думаешь, пара Баки ещё жива? — Не знаю. Много неизвестных переменных. — Тони вспоминает о хрестоматии и собирается поделиться мыслями на этот счёт, но Стив вдруг размыкает объятия и берёт его лицо в свои ладони. — Спасибо тебе. — Внимательный взгляд мечется по лицу — такой искренний, наполненный чем-то невыразимым, громкий почти до звона. — За что? — сипло спрашивает Тони, пропитываясь теплом. Большие пальцы едва заметно гладят, заставляя дыхание сбоить, а сердце прыгать в самую глотку. Ему ведь не кажется? Тони же не вчера родился. Или у Стива просто тактильный голод? Какого хуя вообще происходит? — За всё, — шепотом отвечает Стив, не прерывая зрительного контакта и слегка сокращая расстояние между ними. — За прощение. За принятие и поддержку. За то что ты — это ты, Тони. Он не находит ничего лучше, кроме как хрипло выдавить: — Без проблем, Кэп, обращайся. Стив наверняка видит его растерянность и изгибает губы в тёплой улыбке. Губы. Тони замечает это, потому что смотрит на них — смотрит, как они приближаются с каждой секундой. Вроде бы медленно, словно давая шанс оттолкнуть, но вместе с тем неминуемо, неумолимо. — Тони, — едва слышно выдыхает Стив, когда их лбы соприкасаются, и это уже при всём желании нельзя трактовать двояко, — ты даже не представляешь, как я… Он не договаривает. Он не договаривает, потому что подаётся ещё ближе и мягко накрывает губы Тони своими. Это… Непривычно. Странно. Будто жизнь взяли и резко поставили на стоп. Стив не пытается давить, не углубляет поцелуй, лишь прижимается закрытыми губами к таким же закрытым губам. Тони ощущает, как вздымается грудь под ладонью — и когда успел переместить собственную руку? — будто Стив пробежал кросс километров в сорок. И это поражает. Цепляет. Стив с улучшенным геномом, с сывороткой суперсолдата дышит рвано и резко, хотя они почти не двигаются. Сердце мощно долбится о рёбра — Тони чувствует его бешеные удары под своими пальцами. Сейчас Стив не суперсолдат, не Капитан Америка. Сейчас Стив — это простой парень из Бруклина: неидеальный, со своими слабостями и изъянами. Настоящий до невозможного. Тони отстраняется первым, но недостаточно далеко, чтобы тот выпустил его лицо из своих рук. Море в синих глазах штормит на двенадцать баллов Бофорта: надежда и сомнение, желание и нежность, но всё отчётливей и отчётливей проступает страх. «Слишком быстро, — думает Тони, стараясь разобраться с сумбуром в голове. — Это кончилось слишком быстро». Он сам подаётся вперёд, надеясь понять, осмыслить происходящее. Тони возвращает Стиву поцелуй, перехватывая свободной рукой за затылок и вынуждая приблизиться. Губы слегка шершавые, но тёплые, а сердце бьётся с удвоенной силой прямо в ладонь. Язык Тони на пробу лижет свод прикрытых губ, и те размыкаются, охотно впускают внутрь. Быть центром внимания Стива всё равно что остаться последним человеком на Земле — волнительно и пугающе. В висках грохочет набатом одна и та же мысль: «Понравиться-понравиться-ты-должен-ему-понравиться». Это… ненормально. Внутри Тони застывает каменным истуканом, но его тело помнит, каково это — целоваться с мужчиной, и опыт берёт бразды правления там, где отказывает разум. Язык Стива касается губ Тони, поцелуй становится глубже, горячее, кто-то из них стонет, но уже не разобрать, кто именно — вибрация смешивается, воздуха начинает не хватать. Мысли молотками стучат по тревожной кнопке и умоляют притормозить, но вожделение глушит их, борется. Целовать Стива — почти как пить вино: затягивает и затягивает, накрывает быстро и с силой бьёт в голову. Тони вылизывает его рот, словно они подростки, впервые оставшиеся наедине. Жар растекается по телу и устремляется прямо в пах, хочется податься бёдрами, хочется потереться о Стива, вжаться в него, выгнуться дугой. «Плохая идея! — кричит внутренний голос прямо в рупор, карабкаясь по развалинам рухнувшего самоконтроля. — ЧЕРТОВСКИ плохая идея! Остановись!» Его послание доходит искажённым и нецелым, как через испорченный телефон. Тони и рад бы прекратить, но не совсем понимает, зачем. И губы — тёплые, жадные губы — целуют так упоительно, что кружится голова. Нажать бы на паузу, и тогда он обязательно придёт в себя, сообразит, почему не стоит продолжать это сладкое безобразие, почему сердце тянется, а разум дёргает за поводья, оттаскивая назад, но одна секунда сменяется второй, затем третьей и... Неподалёку раздаётся какой-то скрип. Тони, урвав шанс на бегство от гормонального бума, резко отстраняется, замирает в руках Стива и переводит взгляд на дверь. — Ты слышал? — Слышал что? — Стив начинает целовать в щёку, опускается к скуле. — Будто там кто-то был, — Тони старается собрать мысли в кучу, что сделать довольно трудно, потому что язык Стива творит какие-то невероятные вещи с его шеей. — Будто… — Он хватает воздух ртом и невольно зарывается пальцами в светлые волосы, чтобы слегка оттянуть. — Будто… Ох, чёрт, Стив, я не могу нормально… думать, когда ты… — Не думай, — шепчет тот, вновь вернувшись к его губам. «Не думай» — отлично сказано, да только вот… — Стив, — хрипит Тони, насилу отстраняясь. Это то же самое, что пнуть себя в лицо, и он вроде как не мазохист, но, чёрт побери, они рискуют сделать что-то неправильное. Они рискуют всё похерить. — Стив, — снова зовёт Тони, мягко толкая его в грудь. Взгляд голубых глаз становится осмысленным. И сразу же — напряжённым. — Нам надо… обсудить это. — Никого у двери не было, Тони. — Да нет же, обсудить это, — он выделяет последнее слово и ведёт рукой между их телами. Стив делает полшага назад, лишая Тони тепла, потом выдыхает — как-то надломленно, почти горько — и качает головой: — Мне казалось, из нас двоих страсть к обсуждениям больше по моей части. — Слушай, я… — Тони подбирает слова, не зная, что именно собирается сказать. Плюёт на этикет и выдаёт правду: — Я хочу тебя. И отдал бы многое, чтобы мы могли продолжить в моей спальне. — Но? — холодно спрашивает Стив, избегая прямого взгляда. — Дальше ведь следует «но», я прав? Тони кивает: — Но наши желания немного расходятся. — Я ведь… Я тоже тебя хочу, разве не очевидно? Чёрт. Было бы куда лучше, если бы удалось заткнуть вопящую совесть — языком Стива, например, — и спустить всё на тормозах, но цена за такую слабость слишком велика. — А дальше? После того, как мы переспим. — Ты сомневаешься, что я… — Нет. Конечно нет. Стив продолжает хмуриться, мыслительный процесс отпечатывается у него на лице, а потом он понимает. Этот момент виден так ясно, что Тони с трудом заставляет себя не отводить взгляд. — Ты бы предпочёл остановиться, да? Дружба… с привилегиями. — Стив кивает сам себе, затем смотрит на Тони: — Я мог бы... попробовать. Возможно. Мы могли бы дать нам шанс. — Не думаю, что секс по дружбе — подходящий для тебя вариант. — Не решай за меня, Тони. Помнится, недавно ты пенял мне тем же. — Дело не только в этом. — Он ненавидит себя за каждое следующее слово, но отступать поздно: — Мне не нравится, что... Боже. Оно всегда было, ещё до Сибири — это неуёмное желание понравиться тебе, и речь даже не о чувствах или сексе. Знаешь, Говард... Он не лучший отец, да, но он восхищался тобой. — Приходится взять паузу, чтобы оттянуть момент смущающей искренности. Тони сжимает переносицу, затем поднимает голову и смотрит в тёмное небо. — Я хотел это переплюнуть, понимаешь? Если бы... Если бы ты восхищался мной, я мог бы ему отомстить, перерасти те рамки, в которые он меня загнал. После Сибири всё заглохло, но сейчас, когда мы вышли на плато, оно возвращается. — Тони… Тони, послушай. Разве плохо становиться лучше рядом с тем, кто тебе небезразличен? Именно так и работают отношения. В каких-то вопросах Стив так и остался наивным пареньком из Бруклина, который привык бороться с любыми трудностями и потому ждёт того же от других. Тони не святой. Он лишь человек — не символ нации, не икона. Он наделал много ошибок, но жалеет далеко не о каждой из них. Стив готов сражаться с тем, что им предстоит, но для Тони борьба началась уже здесь, в эту минуту, когда он сам себе признался, что латать ментальные дыры детства с помощью другого человека — откровенно хуёвая затея. — Нет, Стив, это не то же самое. Я не хочу становиться кем-то другим. Я хочу остаться собой. — И я приму тебя таким, каков ты есть. — Ты, может, и примешь, но я сам? Вряд ли. Стив шумно выдыхает. Его взгляд опять мечется по лицу Тони, будто до последнего надеясь, что любых демонов можно приручить, если экзорцист довольно хороший. Надеясь и не понимая, что люди не всегда хотят изгонять своих собственных бесов, с которыми уже породнились. — Мы могли бы… Мы могли бы постараться, Тони. Вместе. — В том-то и разница, Стив: я не хочу стараться. Стив задирает голову, смотрит в тёмное небо. Он больше ничего не говорит — лишь кивает и молча уходит с крыши, оставив на плечах Тони свою толстовку. Блядство. Тупо, тупо, чертовски тупо. Было бы проще, скажи Тони о симпатии к кому-то другому (недалеко от истины, да?), но… дело ведь не только в этом. Им хватило недомолвок на десять лет вперёд. Может, случись всё года три назад, Тони поддался бы жадным демонам, шепчущим в ухо, что секс без обязательств — отличная идея, но сейчас, когда они только начинают закладывать фундамент дружбы на руинах былого доверия… Риск слишком велик. Всю свою жизнь Тони пытался оправдать чьи-то ожидания — сначала отца, потом Обадайи, совета директоров, Пеппер, Стива, снова Пеппер — и с треском проваливался каждый грёбаный раз. Он, конечно, не был святым, но старался как мог, в своей фирменной манере, не исключающей сарказм, алкоголизм и игнорирование социальных устоев. Пытаться завязать отношения со Стивом — всё равно что криво штопать гештальт, который в итоге станет ещё больше. Нет, спасибо. В жизни Тони и так было слишком много людей, до чьей планки «хорошести» он не дотягивал. С этой чередой пора завязывать.***
Успехи Джеймса уходят в минус. Тони с нарастающим беспокойством пялится в монитор, куда транслируется очередное шоу из медотсека. Если несколько дней назад управлять крыльями было невозможно, но они хотя бы поддавались рукам врачей и послушно распрямлялись, стоило их потянуть, то теперь словно застыли, окаменели. Суставы и не суставы вовсе — монолит из бетона. Ещё во вторник всё было в порядке, а теперь… Джеймс дышит шумно, загнанно, очередная попытка надавить на крыло приносит ему боль. — Хватит, — рявкает он, и Тони вздрагивает по эту сторону монитора (равно как и несколько врачей по ту). — Это бесполезно. Заканчиваем. С ним не решаются спорить, и ребят можно понять: суперсолдат, обливающийся потом и стискивающий зубы в тщетной попытке сдержать стон — не самый дружелюбно настроенный пациент. Тони краем глаза отмечает спутанные чёрные пряди, прилипшие на влажный лоб, и внушительную вмятину, оставшуюся на кушетке в том месте, где Джеймс сжимал металлические пальцы. — Мистер Барнс, возможно, нам следует участить физиоте… — Участить? — рычит он, с видимым усилием разминая плечи. — Чёрта с два. Мы закончили. Сворачивайтесь, для вас работы больше нет. Обычно он не грубит посторонним, и игнорировать это исключение так же трудно, как и блестящую от пота спину. Джеймс уходит, оставляя врачей в полной растерянности переглядываться друг с другом. Тони уверен, что в медотсек он больше не вернётся. Последние дни — сплошной кавардак. Тони не высовывался из мастерской, старательно избегая Стива (который, к слову, и не пытался его искать, лишь попросил через Пятницу поделиться достоверной литературой о крылатых людях). Он погрузился в работу и едва ли поднимал голову, а если и поднимал, то с одной целью: посмотреть на успехи Джеймса во время физиотерапии. По итогу смотрел на их отсутствие. Почему стало хуже? Что, если пара выжила, но её травмы были слишком критичны, а теперь, спустя пару недель реанимации, она скончалась? Или впала в кому? — Пятница, — зовёт Тони, потирая костяшками реактор, — когда в последний раз наш Снежный Король покидал башню? — Пятнадцать дней назад. — Хочешь сказать, после той битвы он не выходил? Даже, не знаю, в парке побегать? — Позвольте заметить, босс, в его положении бегать по парку было бы довольно трудно. Сначала Тони хмурится, не понимая, а потом роняет лицо в ладони. Идиот. Как он мог забыть о крыльях? Об этих потрясающих, громадных крыльях, о которых пока — не иначе как чудом — не пронюхали журналисты. Джеймс сейчас как типичная диснеевская принцесса, запертая в башне, и вряд ли это даётся ему легко. Тони привык ограничиваться периметром мастерской, а свежий воздух получать через очистительные фильтры вентиляции, но суперсолдаты в неволе становятся грустными и агрессивными: им, как любым хищникам, нужны километры пространства и никаких решёток вокруг. — Давай притворимся, что этого идиотского разговора не было. — Какого разговора, босс? — Умница. — Тони ведёт плечами, слыша характерный хруст. Сколько часов он здесь торчит? — Двадцать девять, — подсказывает Пятница, и только после этого Тони понимает, что последний вопрос задал вслух. — Ерунда, даже не близко к рекорду. Работаем. Он даёт себе обещание, что задержится на час или два (потому что глаза уже слипаются, а в голове неприятно гудит), но проект затягивает хуже топей. Тони отрывается от экрана почти в полночь, превысив свой лимит в несколько раз. Самое время прошвырнуться до кухни, чтобы что-нибудь закинуть в желудок, переваривающий сам себя, а потом завалиться спать. Наверное, в этом есть какая-то особая ирония: несколько дней Тони сознательно избегал Стива, а тот не пытался его искать, но, стоит расслабиться, как они тут же сталкиваются нос к носу. Секунды проходят в напряжённом молчании, нарушаемом бульканьем электрочайника, который был предварительно включен и только начал кипеть. — Привет, — говорит Стив, отводя взгляд и устало выдыхая. — Ты наверняка голоден. Здесь есть сэндвичи, будешь? Тони молча кивает и садится за стол, занимая место напротив. Стив пододвигает к нему тарелку и почти сразу убирает руку, избегая лишних прикосновений. Это неловко и вместе с тем… неприятно. Но лезть к нему в голову, жалуясь на отсутствие привычной тактильности — явно не лучшая идея. Поэтому Тони подхватывает треугольный сэндвич со срезанными корочками и жуёт, почти не чувствуя вкуса. Он даже не уверен, с чем они — с ветчиной или беконом. Или курицей. Мозг занят кучкой хреновых мыслей, а потому не реагирует на старания вкусовых рецепторов. — Мы можем поговорить? — спрашивает вдруг Стив, и это заставляет Тони замереть, не донеся надкусанный сэндвич до рта. — Нет, не беспокойся, я не… Я хочу поговорить о Баки. В животе ворочается паника. — Случилось что-то ещё? — Джозеф сказал, что он отказался продолжать физиотерапию. Крылья не только не слушаются — они даже не разгибаются, но Баки решил, что это самое подходящее время, чтобы всё бросить, — Стив выдыхает и опускает голову, пощипывая переносицу. Тони вовремя прикусывает язык: его маленькой одержимости сериалом о Крылатом Снежном Короле лучше остаться тайной. Он смотрит на ссутуленные плечи и непривычно бледную кожу, представляя, как Стив весь извёлся, оставшись один на один со своими переживаниями. Он-то наверняка заметил ухудшения сразу, наверняка пытался поговорить и наслушался… а чего, кстати? — Джеймс злится? Раздаётся невесёлый смешок: — О, он просто в бешенстве. Сам не свой, если честно, я его таким давно не видел. — Не каждый день обзаводишься крыльями. Стив кивает, по-прежнему избегая зрительного контакта: — Да, ты прав, но сейчас Баки… Не знаю, как лучше это объяснить. Он словно обозлился на весь мир: поссорился с Наташей из-за какой-то мелочи, едва не затеял драку с Клинтом, даже с Брюсом пытался спорить, хорошо хоть, что тот постоянно ходит со своим секретным чаем. Я уже подумывал напоить им Баки, вдруг поможет. — В мире не хватит ромашкового чая, чтобы успокоить ярость в моей груди, — фыркает Тони, на что Стив лишь выгибает бровь. — Это какая-то отсылка? — Да, но забей, не до того. Холодное Сердце и с тобой поскандалить успел? Стив кивает: — Куда в большей степени, чем с остальными. Несмотря на кажущуюся легкость, с которой произнесены эти слова, Тони видит: ему действительно больно. Приходится пересилить себя (точнее, не себя, а неуютную неловкость) и положить руку на плечо Стива. Чуть сжать. Тот если и удивляется, то ничем этого не показывает. — Он больше двух недель безвылазно торчит в башне, — произносит Тони, вспоминая дневной разговор с Пятницей. — В терапии нет никакого прогресса, а на теме с парой стоит табу, тонко намекая, что история там не из приятных. Дай ему время, Стив. Любой бы на его месте начал беситься. — Я понимаю. Но меня беспокоит, что он никого не хочет слушать. Не хочет принимать помощь. — Ну, теперь моя очередь пробовать, так? Стив поворачивает голову и впервые смотрит Тони прямо в глаза: — Я вовсе не это имел в виду, даже не… — Брось, Кэп, я знаю, — Тони снова сжимает его плечо, потом убирает руку и возвращается к сэндвичам. — Он и мой друг тоже, не забывай, окей? «Друг» режет по ушам, звучит излишне интимно, словно признание в чём-то сокровенном, но сейчас об этом лучше не думать. Стив несколько секунд молчит, гипнотизируя его взглядом, а затем неуверенно, но тепло улыбается: — Спасибо, Тони. — Пока не за что. Вполне вероятно, что он и меня пошлёт куда подальше. — Я благодарю не только за Баки, ты ведь понимаешь. Они смотрят друг на друга, позволяя напряжению… не то чтобы исчезнуть, нет, но стать слабее. Это приятно. Даёт какую-то надежду. — Без проблем, Кэп.***
— Босс. — М-м-м? — Мистер Барнс ожидает у двери. Тони замирает, будто воздухом подавился, в горле появляется ком. Господи, они просто поговорят, к чему эти эмоциональные качели? И как заткнуть неуёмные мысли, кричащие наперебой: «Не лезь, не лезь, не имеешь права!»? — Впускай. Слышатся тихие шаги. Тони отталкивается от верстака, чтобы развернуться на стуле и посмотреть на Джеймса. — Салют, Снежинка, — он цепляет на лицо кривую улыбку, но взгляд серых глаз остаётся холодным, нечитаемым. Видимо, Стив был прав: сейчас в немилости абсолютно все. Не то чтобы Тони надеялся стать исключением, просто... Нет, блядь, именно на это он и надеялся. Словно имел какую-то привилегию или… К чёрту. — Ты что-то хотел? — спрашивает Тони, насилу пропихивая слова и стараясь выглядеть так, будто всё в порядке. Джеймс слабо меняется в лице: немного хмурится, но на этом всё. — Ты сам меня позвал. — Вот как? Вылетело из головы. Окей, вдох и выдох. Спокойно. Тони встаёт, подхватывая планшет, лишь бы чем-то занять руки и не чувствовать себя идиотом. Он делает несколько шагов вперёд, якобы просматривая формулы на небольшом экране. — Как насчёт расширить гардероб? — вопрос звучит безмятежно, почти скучающе, и это заставляет Джеймса удивиться. Ну, как удивиться — изогнуть бровь. Уже хоть что-то. — Не пойми меня неправильно, — говорит Тони, замирая в метре от него и окидывая взглядом голый торс, — вид просто супер, никто не жалуется. Но пощади наши комплексы. Бартон такими темпами на диету сядет, чтобы хоть немного соответствовать. Он мелет чепуху, ведомый инстинктами: поведение шута уже прочно вписалось в код его ДНК. Джеймс лишь сильнее хмурится: — Ты собираешься переходить к сути или ещё не наигрался в Великого Шоумена? — А ты собираешься быть нормальным или продолжишь сучиться? — не выдерживает Тони. Он не святой и заповедям в духе «ударили по одной щеке — подставь другую» следовать не привык. — Тебе просто пытаются помочь, чёрт возьми. Джеймс сжимает кулаки — слышно, как мерно гудит бионика — и делает шаг вперёд, смотря на Тони сверху вниз. — Я вашей помощи не просил, — говорит он низким, опасным голосом, с трудом проталкивая слова через сжатые челюсти. Ноздри Тони раздуваются, брови сходятся на переносице. Он тоже делает шаг вперёд, едва не впечатываясь в обнажённую грудь, и выплёвывает: — В этом и есть смысл дружбы, ты в курсе? Необязательно просить о помощи, чтобы её получать. Они буравят друг друга тяжёлыми взглядами. Тони лишь удивляется, как за долю секунды им удалось разогнаться от состояния холодной учтивости до настоящего сучьего бешенства. Джеймс — он как русские горки. Вверх-вниз, вверх-вниз, мёртвая петля. Рельсы кривые, ржавые, колесики почти отвалились, а кабинка на ладан дышит — и всё в огне. Это пиздец как цепляет. Тони старается оставаться на грани адекватности, на уровне нормы, но неуёмное любопытство вынуждает опустить взгляд ниже. Каково это — чувствовать на себе всю горячность и ярость тех демонов, что живут в этой симпатичной голове? Ощущать их через прикосновения тёплых и холодных пальцев, через упрямство поджатых, искусанных губ? На которые Тони пялится прямо сейчас. Пялится — и не дышит. Господи, блядь, что ты творишь? У него есть пара, мерзкое ты, жадное чудовище. Он переводит взгляд выше, и это хуже пощёчины, потому что Джеймс смотрит со смесью злости и отвращения. Заметил — не мог не заметить — ведь у Тони едва не неоном на лбу написано «ты мне нравишься». Видимо, разочаровался. Собственно, в этом Тони мастер. Разочаровывать — его хобби. Джеймс обходит его по дуге, словно ему неприятно находиться рядом. — Объяснишь, наконец, зачем позвал меня? — спрашивает он нервно, но вместе с тем устало. — Ты во всём такой напористый, Холодное Сердце? — Заканчивай клоунаду, Старк. Тони вздрагивает, теряя добрую часть напускного веселья. Он рад, что стоит к Джеймсу спиной: нужна секунда-другая, чтобы снова держать лицо. (В жизни Тони уже очень давно не было таких секунд.) Он кривит губы в усмешке и утыкается в планшет, слепо меняя в терминале строки кода. — Мне понадобятся твои мерки. — Хочется в конце добавить желчное «Барнс», но... Но. — У тебя они и так есть. — Не с учётом крыльев. Я собираюсь поиграть в модельера и сварганить тебе подходящую футболку. Как насчёт розового? — Тони отходит к верстаку и садится на стул, поворачиваясь спиной и избегая зрительного контакта. Прежде, чем прозвучит ответ, он добавляет: — Пятница сделает расчёты, просто стой и не двигайся. Детка, всё слышала? — Да, босс. — Отлично. Займись им. Джеймс молчит, но хотя бы не мешает — спасибо и на том. Пятница сканирует его спину и вскоре выводит показатели на экран. — Моделируй сразу в 3D, — командует Тони, поглядывая на голограмму, зависшую в воздухе. Спустя несколько секунд появляется уменьшенная копия Джеймса, точнее, верхняя часть его туловища. Надо заняться поиском подходящей ткани. Может, что-нибудь из материалов для Халко-Брюсовых штанов сгодится и здесь? Но футболка, как бы она ни растягивалась, будет неудобна в носке, поэтому лучше сразу делать её по образу брони — с постепенным «обрастанием». С другой стороны, костюм есть костюм: в нём ядрёная смесь различных металлов и нанотехнологий, а не коктейль из хлопка и лайкры. Н-да. Определённо нужна «умная» ткань, но Тони в гениальные портные не записывался. Впрочем, это вряд ли сложнее ядерной физики — хватит и пары часов. Он уже хочет дать отмашку Джеймсу, чтоб тот выметался из мастерской, потому что мерки сняты, но раздаётся голос Пятницы: — Босс, вам будет интересно на это взглянуть. Тони пялится в экран: там снова спина Джеймса, но не в виде 3D модели — просто фото, только что снятое и увеличенное в масштабе. Картинка поражает точностью. «Отличные камеры», — отмечает Тони, довольный своими технологиями, ведь намного легче думать о качестве изображения, чем о воспалённой, покрасневшей коже возле лопаток, будто спину секли розгами в одном и том же месте (точнее, в двух — где прорезаны крылья). Он оборачивается и тут же натыкается на колючий взгляд Джеймса. — Что за херня? — выплёвывает Тони не менее колко. Но тот молчит. Упрямо поджимает губы, пялится в упор — и молчит. Тони встаёт и в несколько быстрых шагов оказывается за его спиной. Повреждения сложно заметить со стороны: крылья достаточно широкие, однако, стоит подойти ближе, как взгляд натыкается на припухшие рубцы, прикрытые мягким перьями. Рука на автомате тянется к ним, но Джеймс, до этого замерший статуей, будто выходит из транса: — Не прикасайся. — Его голос не голос вовсе — рычание, тихое и озлобленное. Рука застывает в воздухе, но Тони даже не догадывается её опустить, потому что... Блядь. — И когда мы перешли от «я доверяю тебе» к «не прикасайся»? — хрипит он, криво усмехаясь и пялясь в никуда. — Ты закончил с расчётами? — холодно спрашивает Джеймс, игнорируя предыдущий вопрос. Тони лишь кивает и, наконец, опускает руку. Однако вскидывает её снова, когда Джеймс проходит мимо, направляясь к двери. Тони удерживает его за локоть, но под взглядом, полным отвращения, почти сразу отдёргивает пальцы. Серые глаза смотрят так, будто он убил всех щенков в мире, запинав их собственными ногами, а потом подарил трупики детям. — Мы не договорили! — рявкает Тони, внутренне дрожа от бешенства. Хочется схватить Джеймса за плечи и хорошенько потрясти, чтобы вся дурь, скопившаяся в его голове за пару дней, вытекла к херам собачьим. — Что с твоей спиной? Откуда это воспаление? Ты ходил к вра… — Старк, — цедит тот сквозь зубы, одним словом заставляя замолчать. — Это тебя не касается. На несколько секунд повисает тишина — густая, липкая, неприятная, такой можно задохнуться и умереть. Тони закрывает глаза, считает до пяти, затем снова смотрит в искажённое злостью лицо. — Скажи мне, что случилось, — просит он, стараясь, чтобы голос звучал спокойно или хотя бы менее враждебно, чем минуту назад. — Мы переживаем за тебя, чёрт возьми, Джеймс. — Мы? — усмешка кажется горькой, странно-разбитой. — Кто это «мы»? — Команда. Стив. Я. С чего эти идиотские вопросы? — А с чего ты обо мне беспокоишься? — спрашивает Джеймс, делая шаг ближе и нависая над Тони громадным вулканом, который вот-вот пробудится и изничтожит всё живое. — Уверен, для твоих переживаний найдутся более подходящие кандидаты. Тони задирает голову, смотря снизу вверх, и невольно переводит взгляд на губы — они притягивают ещё сильнее, чем гравитация. Слышишь, Ньютон? Подвинься в сторонку со своими блядскими яблоками, здесь ситуация намного сложнее. — Что за бред ты несёшь? — спрашивает он негромко, почти на автомате, не в силах отвлечься. Атмосфера меняется на сто восемьдесят градусов, будто под мороком или гипнозом. Кончик розового языка мелькает между губ, облизывает нижнюю. Тони отслеживает этот жест, не осознавая собственных действий, затем встречается с серыми глазами, которые — господи-блядь-пиздец — вдруг смотрят так жадно, голодно, словно нужен лишь крошечный знак, небольшой наклон головы, чтобы податься вперёд. «Поцелуй меня, просто, блядь, поцелуй прямо сейчас», — не говорит Тони, уверенный, что желание написано у него на лице огромными неоновыми буквами — ещё более яркими, чем «ты мне нравишься». Он не посмеет сделать первый шаг, потому что у Джеймса есть пара и вся эта тема до сих пор не разрешилась. Хочется наплевать на визгливый голос разума, но многие вопросы и так отброшены в сторону: непонятно, откуда взялись раны на спине и почему Джеймс так резко ото всех отдалился — из-за боли и злости насчёт крыльев или здесь есть что-то ещё? Тони едва заметно придвигается — лишь сантиметр, не больше — но весь замирает, увидев, как Джеймс склоняется навстречу. Между их лицами по-прежнему платоническое расстояние, но оно сокращается с каждой секундой — уже можно ощутить чужое дыхание собственной кожей и… Раздаётся сигнал тревоги. Тони отшатывается в сторону одновременно с Джеймсом. Странное напряжение и интимность рушатся как по щелчку пальцев, оба смотрят друг на друга, словно впервые увидев. Есть в этом влечении что-то сверхъестественное, однако сейчас не до магии (которой всё равно не существует, и плевать на фокусы Стрэнджа), потому что Стив через Пятницу объявляет общий сбор. Тони бросается к двери, но он в этом стремлении не одинок: пару секунд приходится бороться за возможность выскользнуть в коридор первым. — А ты куда намылился? — спрашивает Тони, переходя на бег, чтобы успеть заглянуть в спальню и надеть поддоспешник. — Туда же, куда и ты, — заявляет Джеймс, вырываясь вперёд. Чёрт бы побрал эти быстрые суперсолдатские ноги. — Ты спятил?! — орёт он вдогонку, уже толкая дверь своей комнаты. Ответ если и следует, то тонет в гуле сирены. Найти поддоспешник — секундное дело, но ещё секунд двадцать уходит на то, чтобы скинуть вчерашние шмотки и кое-как в него влезть. Ткань облепляет как вторая кожа, и это немало мешает процессу одевания (Тони в очередной раз мысленно сочувствует всем дамам, которые носят колготки). Он выбегает из спальни и опрометью кидается к лифтам. Наташу и Клинта отправили на задание (очень вовремя, да), так что сегодня команда состоит из трёх человек. Брюс ещё копается где-то внизу, сообщая через комм, что понадобится пара минут, чтобы прервать эксперимент, иначе башня рискует взлететь на воздух, если он не запечатает должным образом свои реактанты и смеси. Однако на это никто не реагирует, потому что суперсолдаты уже собачатся, как старая супружеская пара, а Тони не пытается сделать вид, что не слышит. — Ты останешься здесь, — заявляет Стив, и по его грозному голосу понятно, что терпение на исходе. — Чёрта с два! — рычит Джеймс. — Кто вас прикроет? Ты об этом подумал? Клинта нет, я могу занять его позицию: побуду снайпером, высадите меня повыше и… — Нет, — Стив качает головой. Тони встаёт рядом с ним, выражая поддержку. — Ты не в порядке, Бак, и дело даже не в СМИ. Твои крылья не двига… — Они повреждены, — говорит Тони, и тут же ловит убийственный взгляд серых глаз, но всё равно не жалеет, что сдал с потрохами. — У него куча ран и воспаление возле лопаток. Стив выдыхает, сжимая переносицу: он явно не знал. — Мы ещё вернёмся к этой теме. А пока ты останешься здесь, Баки. — Голос тихий, но твёрдый: — Это приказ. Грудь вздымается от тяжёлого дыхания, но Джеймс не спорит — лишь упрямо смотрит на Стива, а потом на Тони. — Это плохо кончится, — выдавливает он сквозь зубы, затем разворачивается и уходит обратно к лифту. Кулак излишне сильно ударяет по кнопке вызова. Дверцы вскоре распахиваются, пропуская на крышу Брюса, который едва не врезается в чужой лоб. Они расходятся, ничего друг другу не сказав, но Брюс поправляет очки и, бросив взгляд на прикрытую крыльями спину, оборачивается к Стиву и Тони. — Что это с ним? — спрашивает он, когда лифт забирает своего единственного пассажира и уезжает вниз. — Небесный воин жаждет вернуться в легион, — отвечает Тони, активируя броню. Лицевая пластина встаёт на место, поэтому следующие слова он произносит механическим голосом: — А мы не хотим быть чирлидерами. Помпоны, знаешь ли, Кэпу ни к лицу. Брюс кивает и поднимается в джет вслед за Стивом. Сейчас там есть несколько свободных мест, поэтому Тони идёт за ними. Устроившись в хвосте, он просит Пятницу раздобыть информацию с камер, если те ещё работают. Нью-Йорку опять не живётся спокойно: новая волна роботов атакует почти тот же самый район, что и в прошлый раз (центральный, вот уж неожиданно, ага), хотя теперь они выглядят немного иначе. — Наши терминаторы получили апгрейд, — говорит Тони остальным, выводя голограмму через специальный девайс в пластине предплечья. Роботы обзавелись длинными острыми щупальцами на манер паучьих ног, только вместо волосков у них жутковатые зазубрины, которыми очень легко что-нибудь отрезать: например, руку или ногу. «Это плохо кончится», — мелькает в голове голос Джеймса. И оказывается прав.***
— Кэп, — хрипит Тони, прижимая к окровавленному уху комм, который постоянно норовит выпасть, — я в третьем здании к югу от тебя, нужна помощь. Раздаётся жуткий грохот, затем испуганный крик. — Поторопись, — просит он, силясь расслышать что-то помимо звона, будто в его голове устраивают концерт сразу несколько колоколов. — Здесь дети. Тони старается заслонить их собой, то и дело срываясь на кашель из-за пыли от двух обвалившихся этажей. Мальчик лет пяти утыкается носом в колени, девочка чуть постарше (наверное, сестра) гладит его по голове, не обращая внимания на собственные слёзы. Если Стив не появится в ближайшее время, им крышка: связь с Пятницей потеряна, костюм под её управлением вытаскивает гражданских из соседнего здания, а в поддоспешнике нет никакого оружия, даже нож за пазухой не спрячешь. Тони знал, что не успеет в два места сразу, поэтому вывалился из брони едва не на лету, приказав той заняться спасением не слишком проворного паренька, а сам ринулся на помощь женщине с детьми. Металлический щуп добрался до неё раньше: проткнул насквозь и утащил куда-то на улицу. — Где… где мама? — спрашивает мальчишка, захлёбываясь слезами. Тони не может ему ответить, не может подобрать слов, чтобы успокоить. Не может и соврать: они видели, что с ней стало. Девочка продолжает гладить его по голове, а потом оборачивается к Тони и шепчет: — Мы умрём, да? В её голосе нет страха — только спокойствие, и это пугает ещё сильнее, чем плач пацана. — Нет, — приходится притянуть их поближе, закрыть обзор на то, что происходит за спиной. — Всё будет в порядке, обещаю. Нельзя говорить подобного в пылу битвы — плохая примета. «А вот и карма», — отстранённо думает Тони, когда его пронзает острая боль, а дети начинают кричать и в ужасе отползают назад, чтобы щуп, торчащий из его живота, их не задел. Адреналин, и без того переплюнувший все максимумы, бьёт прямо в голову, вынуждая Тони рвануть вперёд, сняться с этой гигантской булавки. Зря. Первое правило при подобных травмах: нельзя извлекать из себя инородный предмет, если не хочешь истечь кровью раньше, чем прибудет скорая. С другой стороны, это больше подходит застрявшему в бедре ножу, чем металлическому щупу, который до сих пор приделан к роботизированной твари. Тони откатывается в сторону, краем глаза замечая, что дети забились под стол в самом дальнем углу комнаты. Тоже не очень хорошая идея, но за неимением лучшего… Он прижимает ладонь к животу — она покрывается липкой влагой — и оборачивается, но слишком медленно: боль пронзает лопатки, а ноги теряют опору, отрываясь от земли, потому что щуп снова проткнул его со спины и поднял в воздух. — Сти-ив, — булькает Тони, давясь кровью, которая тут же льётся по подбородку, — дело… дрянь… В глазах темнеет. «Зря не поцеловал этого крылатого придурка», — думает он, рыча от боли, когда щуп последний раз проворачивается внутри его тела. Надо было поцеловать. Надо было…***
— Я говорил, — звучит чей-то недовольный голос, но пока не удаётся понять, чей именно. — Я, блядь, предупреждал. Тони пытается осознать себя во времени и пространстве. В нос проникает неприятный запах медикаментов, слух улавливает мерный писк каких-то приборов. Бип. Бип. Бип. Где-то слева стоит кардиомонитор. Пальцы пытаются сжаться в кулак, но тщетно: мешает плотная клипса для измерения пульса. — Баки... — раздаётся второй голос, в котором легко угадывается Стив. — Даже не начинай, — рычит тот. — Он не такой, как ты или я, или Брюс. Чёрт возьми, он всего лишь человек, Стив. Который в очередной раз чуть не умер. И я, блядь, предупреждал, что это плохо кончится. В словах сплошь злость и недовольство, но их смысл доползает до Тони с трудом, едва прорываясь через слои ваты, которой сейчас напичкана голова. Неприятное чувство, хотя не сказать, чтоб в новинку: ему уже несколько раз доводилось отходить от наркоза. Голоса продолжают спорить. Тони посекундно теряет осознание, кто находится рядом, а потом снова понимает — и снова нет. Облизывает губы. Те сухие и шершавые, будто склеились. — В-во... ды... — хрипит он через силу, и на закрытые веки тут же падают две большие тени — слева и справа. В горле будто наждачкой прошлись. Мерзко. — Пока рано, Тони, — говорит Стив. Судя по звуку, он стоит слева. — Нужно дождаться разрешения врача. Фиговый расклад. Стив куда-то пропадает — свет становится ярче. Голову тут же простреливает боль. Отходить от наркоза ещё хуже, чем просыпаться с похмельем. В последнем, кстати, у Тони богатый опыт, но сейчас это не особо помогает. — Потерпи буквально пару минут, — просит тень справа (Джеймс, кто ж ещё), а потом касается руки прохладными металлическими пальцами. Этот жест успокаивает, и Тони снова клонит в сон. Он бы зевнул во весь рот, да только сил почти нет. Тело секунда за секундой напоминает о себе: каждый новый вдох даётся тяжелее предыдущего, в районе диафрагмы пульсирует боль (салют явно сломанным рёбрам), ниже, к пупку, ворочается что-то неприятное, но настоящий кошмар — спина. Она горит и пылает, и чем яснее Тони чувствует своё тело, тем труднее ему переносить собственный вес, который давит на лопатки. Поэтому вновь накатившая дрёма кажется донельзя соблазнительной: в неё хочется поскорее нырнуть, чтобы избавиться от боли. Ощущение такое, будто его сбил поезд. Несколько раз. Несколько сотен раз. — Эй, эй, детка, — едва слышно шепчет тень справа, наклонившись к самому уху (очень знакомый голос, но в голове снова вата). Детка?.. Чьи-то пальцы касаются щеки. — Не засыпай, хорошо? Нельзя засыпать. — Ладонь поднимается на лоб. Она кажется холоднее, чем раньше. — Блядь, Стив, он весь горит. Где этот херов доктор? Тони боится, что рука вот-вот исчезнет. Он готов слепо потянуться за ней, лишь бы урвать порцию живительной прохлады, но правая тень, видимо, не собирается отходить. Это хорошо. Приятно. Тони чувствует, как слегка прогибается матрас: наверное, тень решила сесть на его кровать. Он не против. Пальцы чуть смещаются: опускаются со лба к ушам, поглаживают за мочками (уже с двух сторон) — холод в этих местах настолько желанен, что Тони готов застонать. Он бы и застонал, но голос совсем не слушается. Бип. Бип. Бип. Удаётся разве что слегка напрячь горло, чтобы сглотнуть слюну. Только вот слюны нет: во рту сухо и жарко. Даже воздух, который Тони выдыхает на собственные губы, вмиг становится слишком горячим. Слева за головой учащается писк. Ещё минуту назад он помнил, как называется штуковина и зачем она вообще нужна, но сейчас не может связать и двух мыслей. — Ему хуже, — рычит правая тень. Вау. Какой сексуальный голос. Эй, даже на смертном одре Тони может замечать такие вещи, окей? Слишком приятные, чтобы их не заметить. — Я вижу, — цедит кто-то не менее колко (неясно откуда, будто издалека). Голос тоже приятный, но с первым не сравнится. Тони слышит шаги. Вроде бы. Непонятно из-за шума в ушах. Он пытается собраться с мыслями, поминутно забывая собственное имя, как вдруг живот становится мокрым, липким. Сначала ощущается тепло — только этого не хватало, — но затем его сразу сменяет холод. Уже приятнее. Хотя как-то болезненно. бип-бип-бип Да, болезненно. Что... — Стив! — зовёт правая тень громче и тревожней обычного. — У него кровь! Руки, ласкающие шею чуть ниже ушей, испаряются и начинают давить на живот. Вот теперь, блядь, совсем больно. «Прекрати», — хочется прохрипеть надоедливой тени, но губы отказываются размыкаться. — Тони, держись, — умоляют откуда-то справа. Голос раздаётся у самого уха. — Пожалуйста. Ты не можешь, ясно? Я не отпущу тебя, я не.... Звуки тонут, смешиваются, наползают друг на друга, превращая слова в надоедливый шум. Он чувствует падение, хотя почти уверен, что его тело не двигается. Рывок назад, вниз. Ещё один. Отпускать себя страшно, но мерзкая влага и жар ещё страшнее, поэтому он прекращает сопротивляться. Он выдыхает, но не делает вдох. Противного «бип» больше нет.