MILFурион

      — Идём, — по-хозяйски кивнула оути. — Только я тебя умоляю: давай без глупостей, ага? Всё равно ведь не сбежишь. Она поманила за собой и показала пульт от ошейника. Опасно потыкала слизистым пальцем в один из регуляторов. На моей коже под ошейником тотчас проснулись иголочки боли. «Опять?!» — тело в ту же секунду аж волной жути прострелило от копчика и до затылка. Даже одна только память о той ужасающей боли была устрашающа. Повторять её в край как не хотелось — хохотать и храбро превозмогать, как «в кине», не получиться, когда борешься за каждую мысль, каждый вздох. Поэтому-то пальцы со страхом вцепились в ошейник, грудь заколыхалась от судорожных вздохов, мочевой пузырь с подозреньем напрягся. И, словно вишенка унижения на торте позора, на лице моём проявилась крайняя степень испуга. Слизень напротив аж усмехнулась, с довольным видом глядя на это. Вот же сучка «сопливая», выдрессировала меня, как собачонку Павлова. Приручила раньше, чем я это успел осознать!  — Только попробуй что-нибудь учудить — и я так тебя шваркну! Так шваркну! — томно сказала она, словно провоцируя и как-то даже мечтательно растягивая слова. — Включу эту фиговину на всю катушку и разобью к херам контроллер об твою дурную башку. И уж поверь, сучечка, ты попляшешь — батареек в ошейнике хватит примерно на-а-а… в общем, сдохнешь раньше. Поэтому лучше не дури. Ладненько? Иначе, безмозглую и обгадившуюся, никто не купит и придётся тебя обратно совать в измельчитель… Меня буквально распирало от бессильной злобы и аж трясло от негодования. Нацепи на соски клеммы — и сверхнапряжённое тело выдаст киловатты энергии! Но пришлось и гордость, и рвавшийся всё высказать язык сунуть по одному известному адресу — между «булок». А то больно уж нетерпеливо слизистый пальчик наглаживал кнопку на пульте. Молча метая взглядом громы и молнии, я покивал, соглашаясь вести себя смирно. Свесив ноги со стола, спрыгнул на прохладный металлический пол, качнув сиськами. А они так и будут скакать от любого движения?.. В мыслях же — ну, разумеется! — я, как подлая крыска, скрестил пальцы. Вот уж где меня совесть за обман наверняка не замучит! Да и вообще, вопросы гордости, спасения, крайней степени непонимания и прочей лабуды, совершенно бессмысленной в этот момент, сами собой отошли на второй план. Завяли быстро и неприметно на почве рассудительности, щедро сдобренной пиздюлями. О какой гордости могла идти речь, когда эта боль не то, что слово сказать не давала, но попросту выжигала все мысли, замещая их чистой агонией? Между «медленно подыхать в мучениях мучительных мук» и « быть пай девочкой» даже как-то и выбирать было не из чего. Очевидно же, что второй вариант! Но только дай шанс, «сопливая» сучка, только подставь свою спину — зашибу. Устрою такую подлянку, что Иуда покажется образцом верности. Но до тех пор не оставалось ничего иного, как стиснуть зубы и кулаки, да подчинится и пойти следом. Ощущения от знакомства с ошейником были крайне свежи, бодрящи и невероятно красочны. Богато дарили необычайнейший опыт наравне с вворачиванием саморезов в голову или самоличным перемалыванием пальцев на мясорубке. В общем, повторения такого «веселья» пока не хотелось. * * * Мы прошли полсотни метров по длинному навесному трапу, оказавшись напротив массивной раздвижной двери, похожей на ворота для грузовых авто, а не для движения пешеходов. «Преступная» аккуратность местного персона, как назло ничего из тяжёлого инструмента поблизости не позабывшего, лишила меня возможности попытаться сбежать. А оказавшись уже у самих тяжёлых створок, я с досадой подумал, что мог бы попробовать столкнуть оути вниз. Наверное, успел бы на узкой дорожке добраться, прежде чем боль свалила бы с ног. Хвост у слизистого конвоира был мясистый, толстенный, только и в моих дамских рученьках силы оказалось с избытком — вон, как эта тварюка отлетела от праведной плюхи по смазливому рылу! Чертыхнувшись и с сожалением вздыхая о собственном раздолбайстве, перекочевавшем из «прошлой жизни», я оглянулся назад, окинув взглядом уже всё титаническое помещение. По крайней мере ту его часть, что была освещена редкими фонарями и прожекторами. Уши за прошедшее время как будто немного привыкли к грохоту, и теперь шум машинерии казался не таким уж и оглушающим. А непонятная «эротишная» ерзотня взад-назад механизмов обретала смысл. Кажется, это был какой-то цех переработки руды или чего-то подобного — в полутьме я заметил резво убегавшие в мрак конвейеры с наваленными на них глыбами породы. Не хватало только пьяного, чумазого дяди с каской-фонариком на голове. А если прислушаться, то вроде бы, даже слышны скрежет и хруст перемалывающихся камней. Я в кино видел, как бандюки в такие дробилки кидают неугодных. Как эта слизистая сука говорила? «Бизнесок» у неё?  — Ты чего пыхтишь, золотце? — словно услышав мысли, усмехнулась слизнячка.  — Думал спихнуть тебя вниз, — мрачно огрызнулся я, заторможено сообразив, что зря признаюсь. А ну, как ещё мостки-переходы на пути встретятся? Но оути не отреагировала почти никак.  — Не-а… — игриво покачала она пультом над головой. — Не советую… Вот же гадина: да она ж развлекается!. Трап, по которому мы прошли, словно причал входил в пространство громадного цеха и держался на прочных растяжках, таявших, как и всё окружение, в темноте. Света вообще было очень мало — скудные его источники располагались только над особо важными участками. Хотя я и сам бы так сделал. Зачем зря тратить энергию? Уж не для того ли, чтобы всё в подробностях обрисовывать обстановку сбитому с толка чуваку, непонятно как оказавшемуся в чужом теле? Глупости, а потому нечего лампочки зря расходовать. Впрочем, мощные фонари всё же выхватывали пятном света окончание трапа. Оно выглядело не просто, как смотровая площадка, а была рабочим местом, огороженным тонкими перилами и уставленным невысокими коробами с панелями и регуляторами. А я их даже не заметил, пока бился на столе от боли! Блин, вот там нужно было искать что поувесистей. Да что ж торможу-то так катастрофично? Перед дверью слизнячка взмахнула свободной рукой — только что «сезам, откройся!» не сказала — и массивные створки расступились. С тихим шипением разошлись всего на пару метров и сразу же захлопнулись за нашими спинами. Грохот цеха разом пропал, а впереди раскинулась прямая кишка коридора. Прошлёпав босыми ногами по холодному полу и слегка охладив своё «траханье», я всё же сумел собрать мысли в кулак. Или в кулачок, раз у меня женские телеса. Да, гадский собачий ошейник создавал боль. Даже не так: ошейник делал БОЛЬ. Хер пойми как её генерировал, но от души лил в тело. Он причинял такую боль, что даже сам термин «агония» был бы для неё оскорбительным преуменьшением. Какой-нибудь Менгеле за такую штуковину с радостью отсосал бы не нагибаясь. Но с другой стороны — вот он я. Жив, цел, орёл! Дышу и мыслю. В общем, вполне себе существую. И хотя испуг и непонимание так и подмывали сорваться в истерику да забегать по потолку от паники, угроза крайне болезненного наказания прекрасно усмиряла эти дурные позывы. Оказывается, я очень понятливый. Не было никакого смысла греть голову мыслями о том, как я здесь очутился, почему так выгляжу, и что мне за это будет. Я с тем же успехом мог оглядываться по сторонам во влажной надежде заприметить бутылочку пива «Старый Евнух». Даже если просто на удачу угадаю верно, то чем мне это поможет конкретно сейчас? Злые «планетяне» хотели вставить мне в задницу зонд, да перепутали кнопки? И чо? Ни холодно, ни жарко от этого. Хотя, вообще-то, прохладненько — сосочки затвердели… Но чёртов ошейник-то вот он — сомкнул свои невидимые зубы на моей шее. Как только я сделаю неловкое «кря!», слизнячка — буду называть её слизнюхой, чтобы обидней звучало — сделает ловкое «жмяк!», после чего ошейник сделает щедрое «кусь!». И сразу же прилетит «а-та-ат!» поперёк всей моей необъятной жопы, от которого хорошо, если просто обоссышся, скрежеща зубами в агонии и разрывая на груди кожу, чтобы проделать дырку в лёгких и хоть так глотнуть воздуха. И уж тем более ни сбежать, ни вернуться «в обратно» эта догадка не поможет ни разу. Такой награды за выполнение квеста «Отгадай, что за ужас тут происходит?» мне не дадут. Если немного подумать, то я знаю имя одного из придурков, которые меня придушили пепелацем и перенесли хер пойми как, и хер пойми куда. Кажется, Тору-Тай-К его звали. Информация! Но обратно: и чо? Какая от этого польза в конкретную единицу времени? Можно подумать, слизистая паскуда, полонившая меня в рабство и на подработке перемалывающая за денежку трупы в камнедробилке, знает обо всём и обо всех. Она меня продать намеревается, а не замуж… то есть, не женить собирается! Хорошо, что вообще попалась такая болтливая и хоть что-то объясняет. Да и как бы я не обижался, как бы не пыхтел от злости, как бы не морщил моську, но всё ещё потряхивавшее возбуждение и страх произвели эффект отрезвляющий. Почти что целебный — похлеще благословенного огуречного рассола или бутылочки минералки с бодуна. Нехотя пришлось согласиться со слизнюхой, что мне диво как повезло: «Ударился оземь и обратился ясным соколом». А точнее, получил пепелацем по голове и очухался в теле пышнотелой, упитанной тётеньки. Трагедия. Но!.. Я ведь чувствую себя замечательно! Просто прекрасно, можно сказать. Хотя и есть «махонькая» такая досада из-за изменённого облика. Меня резко стало «много» и так просто к этому привыкнуть наверняка не получилось. Уже сейчас, даже во время обычной ходьбы всё моё толстомясое «богачество» покачивалось, вздрагивало и упруго, не побоюсь этого слова — аппетитно, подпрыгивало. На таких сам раньше слюни пускал, а теперь не знаю, чего и делать. Широкие бёдра — куда шире, чем раньше были плечи — оказались вообще натуральной загадкой природы. Да как женщины ходят-то с таким неудобным центром тяжести? Надо, вроде, как-то ляжками двигать, тапа, покачивать. А то это же просто невозможно! Если ступать как привык, как нормальный «патсан», то сиськи аж трясутся, а «багажник» выдаёт десять баллов сейсмоактивности по пятибалльной шкале «жопотрясения». И, словно этого было мало, ещё и совершенно тупорылые, абсолютно неуместные мысли начинали лезть в голову. Я буквально не знал, за что хвататься: то ли за сиськи, то ли за странные думы. Чтобы хоть как-то отвлечься от всего этого звиздеца — вдруг само по себе «привыкнется»? — я попытался заговорить со слизистым конвоиром. Так и подмывало топнуть ногой и отдавить ей хвост.  — Тебя как зовут? — сказал я женщине в спину. Попробовал завести разговор ещё и для того, чтобы совсем уж не казаться покорной овечкой. А то очень маленький, но невероятно гордый «Я» глубоко в голове уже начинал нервно теребить платочек и обиженно оттопыривать губы. Пусть хоть он потешить своё самолюбие.  — Подружиться пытаешься? — усмехнулась оути в ответ на мою реплику. — Зря стараешься, золотце — я тебя всё равно выставлю на торги и продам… Кулаки сжались ещё крепче, но возразить было нечего. Но и оставлять за ней последнее слово было невмоготу.  — Просто хочу запомнить, кому мне потом шею сворачивать… — по-прежнему негромко сказал я. Никогда женщин не бил, даже в мыслях не было. Но теперь с я сам, технически, вроде как женщина, поэтому можно. С радостью придушу гадину! Да и кто бы на моём месте думал иначе? Нет, если бы я был каким-нибудь мазохистом — то вопросов никаких. «Я хочу, чтобы ты сломал меня», и все дела. Но чего-то подобного за всю жизнь я за собой не замечал. Поэтому некогда такой фигнёй заниматься и притворяться там, где всё очевидно — тут хотя бы с влагалищем совладать. Женщина в ответ на угрозу нисколько не насторожилась. Ну, естественно. Я ведь уже не мальчик, в том смысле, что не дитя малое. Прекрасно понимаю, что раз у неё такой «бизнесок», то слизнюха не первый раз «замужем». Знает, что делать и понимает, чего ожидать.  — И всего-то? — оути усмехнулась в ответ на обещание лютой расправы. Не меняя направления движения, она повернула голову на сто восемьдесят градусов, посмотрев на меня и с молчаливой ухмылкой давая понять, что ломать ей шею — задумка посредственная. Ну, точно — издевается!.. Оути тем временем вновь подала голос.  — Впрочем, а почему бы и нет?.. Моё имя звучит, как Чкльтрамнан, но твоему примитивному речевому аппарату, человечек, будет трудно произносить это благородное слово. Поэтому, так уж и быть, можешь звать меня Чан-Чан. И ты, кстати, зря щёки надуваешь: только очухалась — а тебя, глядишь, и пристроят к сытому месту. Если посчастливиться попасть к хорошему хозяину — спасибо скажешь, дурында. Будешь резвиться на члене и горя не знать… «На раскалённой кочерыжке ты у меня будешь резвиться!..» — едва не крикнул я в ответ, но вовремя сдержался. Мы двигались слишком близко друг к другу и эта скотина может просто на всякий случай снова меня долбануть ошейником. Так, для профилактики и «во избежание», чтобы пленник не шумел без причины. Чан-Чан вскинула слизистую руку, потыкав в потолок, но явно имея в виду всё строение:  — Тут собираются уважаемые толстосумы богатейшие ксенофилы, знатные извращенцы и извращенки со всей округи. Самый цвет общества! Даже из соседних систем, бывает, прилетают ценители. Так что скрести свои человеческие пальцы на удачу. А про имена это ты, кстати, вовремя напомнила: тебя-то саму как зовут? Я не про порядковый номер клона. Персональное имя есть? Совершенно нейтральный вопрос застал врасплох и заставил искать в носу изумруды. Торопливая попытка припомнить собственное имя потерпела фиаско. При этом всё оказалось настолько глухо, что это выглядело не как провал в памяти, а походило на пустое место, словно ничего и не было вовсе! Но это же неправда. Предположим, что в этом месте я возник, как чёртик из табакерки, но раньше, «до того», меня ведь тоже как-то звали? Не по имени «Эй, ты!» ко мне обращались мама и папа, когда в детстве велели идти домой? Но вспомнить не получалось. В памяти было девственно пусто.  — Не знаю, — я качнул головой, недовольно пробурчав и растерянно осознав, что имя, каким бы оно ни было, совершенно выветрилось из головы.  — Ерунда, — беспечно махнула рукой женщина. — Потом придумаю тебе что-нибудь ёмкое и похотливое, типа «Грудастая Блядь» или «Толстожопая Сука». Короче, что-нибудь, что хорошо продаётся. Нужно почитать про людей немного, вспомнить, что у вас, убогих, красивым считается… * * * Мы шли добрый десяток минут по длинному и словно нескончаемому коридору, множество раз «перерубленному» поперёк и под углами аналогичными ходами-кишечниками. Всякий раз приближаясь к очередному перекрёстку Чан-Чан «покусывала» меня ошейником, словно говоря: «Даже не рыпайся, золотце». Золотце потирало шею и не рыпалось, послушно топая следом за слизнюхой. Иногда на пути попадались и крепкие распашные двери, вроде той, что вела в цех дробления, но поменьше. Мои конвоиры — оути и её помощник — не замедлялись и двигались дальше. Звук шагов — в основном, от моих босых ног — скрадывало странное напольное покрытие, похожее на прорезиненную краску. Оно укрывало вообще всё вокруг: стены, пол и потолок тоннеля. Как будто бригада бухих в «зюзю» отделочников просто расплескала из вёдер состав, неровно его размазав. Снизу всё было серое, сверху — белое, и наикаких окон или прозрачных проёмов. Над головами через равные промежутки попадались светившиеся полосы. В общем, уныние, как оно есть. Тоска в чистом виде. Но один раз нам даже встретился посторонний! Хотя впечатления от встречи у меня остались, так сказать, очень двоякие. Чан-Чан на «полшишечки» придавила меня ошейником — во избежание эксцессов — а я тем временем одной половиной мозга охреневал от увиденного, второй совершенно обыденно отмечая, что вокруг ничего необычного. Наоборот, увиденное показалось даже забавным: могучий скеланец с растерянным видом почёсывал чешую на затылке и пытался набрать нужный код у одной из дверей. Тыкал в небольшую панель картой, опять набирал символы, ловко тыкая когтем — ничего не помогало. Я даже не заметил, как невольно усмехнулся, думая, что нужно этого бедолагу пожалеть! «Пожалеть?!» — в мыслях тут же взорвалось негодование. — «Что это за фигня?! А ну, брысь из головы!» Аж передёрнуло от собственных мыслей и намерения приласкать рогатую голову «ящера» у себя на груди! Благо, что дурная мыслишка о странной нежности быстро сдалась и растаяла под напором возмущения. Оути всё время непременно была впереди, держась на почтительном расстоянии и поглядывая одним глазом вперёд, а другим — на меня. Ни на миг не упускала из виду. За ней оставалась узкая слизистая дорожка — своеобразный прозрачный гель. Я старался на него не наступать, лишь спустя пару минут сообразив, «вспомнив», зачем это делаю. У оути ходить по слизистому следу друг друга считалось почти открытым заявление сексуальных прав на хозяина следа. Но я этой суке не дам даже шанса поддеть острым словом. Ведь Чан-Чан снова скажет, что зря стараюсь, поэтому нечего ей предоставлять такой повод для издевательств. Хватает и того, что меня сходу записали в рабы. Позади, словно присматривая за моим увесистым «тылом», семенил тхотамец. Невысокий, не выше полутора метров «человечек» очень походил на лису, покрытую гладкой синей шерстью. Вроде мужчинка, хотя чёрт его знает — на первый взгляд и не разберёшь. На второй тоже. Нужен очень близкий, интимный контакт, чтобы определить наверняка — из-за шубки и просторной одежды совершенно ничего не понять. А личиком они все смазливые и миловидные. Хотя конкретно вот этого мелкого пиздюка стоило забить ногами до полусмерти — именно его мягкие пальчики сомкнули на моей шее кандалы ошейника. Собственно, их обманчивое пригожее добродушие и было главным подвохом при первом знакомстве с этими лазурными «милахами». Расы с темпераментом поспокойней, ласково называли шустрых малышей «тоти» — вроде как дружески журили. Иные, переняв моду у людей, частенько именовали синих «лисят» не иначе, как суками — очень уж эта мелкота была непоседлива, любопытна, хитра и зловредна просто ради веселья. Адская смесь в симпатичном хвостатом флаконе, от которой Содружество претерпевало многие неприятности. «Содружество, другие расы? А многих я знаю?.. » — пришла отрешённая мысль. — «Люди, малыши «тоти», скела, оути, аланты. Ксаго, будь они неладны!..» Если бы пару часов назад кто-нибудь сказал мне нечто подобное, то его ждала, разве что, снисходительная усмешка и рекомендация посетить психиатра. Или гомерический хохот в лицо. Я, конечно, понимаю, что «истина где-то рядом», Вселенная необъятна, а человек слишком дохрена на себя взял, думая, что он такой единственный и неповторимый. Но всё же… И вот теперь скользящий впереди представитель чужеродной разумной жизни меня нисколько не удивлял, от слова «совсем». Вместо Первых Контактов я думал только о том, как поквитаюсь с ней — изобью в мягкий пудинг, воткну трубочку и выпью досуха с долькой лимона и щепотью соли. Да ещё эти ксагениане гадские начали лезть в голову. Кто они вообще такие? Я даже не мог вспомнить, как они выглядят и что за «зверушки», но дико хотел показать им «кузькину мать» и почесать кулаки об их рожи. Уж и не знаю почему. А тут ещё и моя собственная «мать» между ног — тот ещё фортель. Если подумать, то это вообще звездец, похлеще всех этих пришельцев и инопланетян вместе взятых. Что делать с ней — ума не приложу. Думы опять начинали легкомысленно роиться, с дурным хохотом цепляясь то за одно, то за другое. Новое тело не отставало и так же поспешило сделать подножку. Секунду я искоса поглядывал на колыхающиеся груди и осознавал, что начинаю просто дуреть от того, насколько же они привлекательны и возбуждающи! Мои! Шикарные! СИСЬКИ!!! Но уже спустя миг с недоумением провожал взглядом качавшиеся полусферы, разом переставая понимать, чего тут такого? Нарциссизмом не страдаю, тело — моё, какое бы оно ни было. Так с чего весь этот кипишь и зуд между ног? И этот бардак всё полнее накатывал, сливаясь в такую гремучую смесь, что пришлось сделать осознанное усилие, чтобы унять порхание «бабочек» в голове. Блин, да я ведь даже промок «там», внизу, от этих мыслишек!..  — Что это за место? — спросил я, стараясь при этом даже не косить взглядом на своё тело. Оути хоть и сука, но добродушная — ебашит меня разрядами боли не со зла, а лишь для порядку. Но вряд ли слизистая скотина даст ответ на главный вопрос: откуда у меня фигура секс-бомбы и кому за подобное глаза выдавить? Как пить дать, для этого нужно брать за жабры тех двух гадов на пепелаце. Именно они, сволочи панцирные, что-то со мной сотворили — не считая того, что сбили! — бессовестно выдернув из июньской неги, и чёрт-те пойми как перебросили сюда. И это, кстати, вполне себя внятный план действий — на «троечку», но хоть что-то! Вместо того, чтобы заламывать руки и включать «пожалейку», я могу прикинуться белым и пушистым, сбежать, разобраться в происходящем и начать поиски тех козлов на пепелаце. А тут ещё и «бабочки» в голове начинали всё активней роиться, перемещаясь в живот, выгоняя взмахами эфемерных розовых крылышек воспоминания о боли и наделяя сгущавшимися крохами уверенности. Оттого-то просто покорно идти в неизвестность, ступая следом за слизнем, становилось невыносимо. Поэтому я попытался узнать для затравки хоть что-нибудь. Совершенно «до фонаря» что это будет, лишь бы унять зудевшее беспокойство.  — И то верно, — охотно кивнула Чан-Чан. — Ты же совсем недавно реактивировалась. Хм-м-м… И всё-таки интересно: кому только понадобилось тащить тебя сюда? Могли же просто пнуть в космос без скафандра?.. Может ты чья-то бывшая жена, рабыня со слетевшими настройками и с тобой так поквитались? Намеренно сделали, чтобы было больнее?  — Без понятия, — я покачал головой, пропустив мимо ушей «жену и рабыню» и повторяя вопрос. — Так где мы? Оути помолчала недолго, как будто думая, стоит ли с без пяти минут вещью говорить дальше. Выбор пал в мою сторону.  — Ну, если это хоть о чём-то тебе скажет, золотце, то мы в пограничном секторе Минматар. Система Алкарана-5, планета Йола — колониальные владения скеланского Императрикса… Чан-Чан вскинула к лицу трёхпалую ладонь, над которой высветились синие циферки небольшой голограммы.  — Три часа ночи по местному времени, — усмехнулась она. — Меньше суток до аукциона… Ещё вопросы? * * * В конце концов «бабочки», полностью переселившиеся в живот, чуть пониже пупка, затрахали в корень. Я настолько запутался в себе и ошибочно уверился в силах, что по пути всё же предпринял попытку выхватить чёртов пульт от ошейника. И хорошо, если бы разок попытался, огрёб и усвоил урок. Так нет, я делал это трижды! И каждый раз очухивался на упругом полу коридора. Два раза попытался подбежать и схватить, а на третий с дуру даже попытался прыгнуть, метя пяткой в слизистую голову Чан-Чан. Толстозадое тело взмахнуло грудью, и с лёгкостью выполнило пируэт, словно я не сисятая томная тётка, а прыгучий балерун! Но Чан-Чан тоже умела в «пируэты». Эта бдительная гадина всё время была начеку и все разы встречала меня неизменным всплесками боли. На вид — мягенький тюфяк тюфяком. Пальцем ткни и пропорешь. Но реакция, как у долбанной кошки! На третий раз наконец-то дошло и до «бабочек» — попытки пришлось прекратить. И хотя в этом стыдно было признаваться, но спасибо этой склизкой скотине хотя бы за то, что она меня пожалела. Ну, не лично меня, а не захотела портить товар. Хотя в те моменты мотивация Чан-Чан была не важна. Главное, что меня всякий раз на пол валила не выворачивающая кости из суставов чудовищная агония, а просто жуткая, нестерпимая боль. Вполне достаточный минимум, чтобы окончательно отбить желание сделать очередную попытку. А тут ещё и тело вновь, так сказать, подвело. Я думал, что ну теперь то уже всё — перебесился и успокоился, начал привыкать понемногу к своим телесам. Но хрен там плавал, как бы не так! Упитанная фигурка песочных сисястых часов всё больше поражала своей «натуральностью», намертво въедавшейся в мозг, и пробуждала откровенно срамные мысли. А провальные попытки побега лишь подливали масла в огонь. Пока я вставал с пола, массивные сиськи мешались и просто лезли в руки, талия соблазнительно изгибалась, очерчивая крутой изгиб широких, толстомясых ягодиц. Да ещё и поза, блин, как у Русалочки, печально ждущей любимого на камне у берега моря. И чем дальше в лес, тем толще «партизаны»! Мне хватило всего нескольких минут, чтобы от безразличного созерцания прийти к отрицанию. Вернее, к желанию отрицания. В очередной раз поднимаясь с пола и тряся «булками», я начал откровенно надеяться, что «бабочки» хоть теперь-то перебесятся и ко мне вернётся вполне понятный, лёгенький такой сексуальный интерес. Но вместо этого с натуральным крепчающим ужасом полнее и полнее осознавал, что всё именно так, как должно быть! Нравится это или нет, но меня угораздило очутиться в женском теле. А его, этого тела, первейшая цель — быть сексуально привлекательным для полового партнёра! Все эти мои движения, упругая качка груди, неосознанные томные вдохи — всё это получается словно само по себе. Тело словно пытается быть привлекательным! Блядь, да я наверняка даже пахну, как баба — сладенькой «кисонькой»! А-а-а-а! Люди добрые, помогите хоть кто-нибудь!!! Вот же встрял, дурак бестолковый. А я-то ещё пытался отнекиваться, как идиот думая, что, мол, уже вот-вот очнусь от горячечного пьяного бреда и просто разлеплю веки. «Тараканы» в пепелаце, слизистые пришельцы — да что за идиотия? Не-не! Очевидно же, что я с секунды на секунду с радостью обнаружу себя уткнувшимся мордой в лужу собственной рвоты. Вот оно где настоящее счастье! Но этого не происходило. А недавние напоминания от Чан-Чан, кто из нас двоих тут босс, окончательно и бесповоротно уверили, что никакой это, нахрен, не сон, не осознанное горячечное сновидение. Так больно во сне не может быть — я обязательно бы проснулся! Однако, ничего не менялось и мне приходилось со страхом, на грани восторга и шока вслушиваться в ощущения своего нового тела. Наверное, ничего необычного — бывают барышни и куда поупитанней. Живут и не замечают своих телес. Но для меня это было ошеломительно и невероятно захватывающе! В итоге, плюнув на всё и чтобы попросту не тронуться от совершенно дикого, неэротичного самолюбования, я даже начал покачивать бёдрами при ходьбе. Завилял задницей, как делают девчонки на модельных подиумах! Покласть на гордость с прибором — переживу. Зато гротескная тряска женского тела хоть слегка унялась. Широкие бёдра принялись неумело, но вполне плавно вихлять, перекатывая сбоку на бок упругие «булочки» ягодиц. Груди, пронизанные сетью едва различимых тёмных сосудов, перестали скакать, как сумасшедшие, начав коротко и ритмично подпрыгивать в такт шагу. Теперь даже лёгкая боль от резких толчков в них исчезла — упругие полусферы самую малость растягиваясь под собственным весом и затем эластично сокращаясь обратно. В промежности, едва ощутимо сжатые пухлыми ляхами, тёрлись друг о друга нежные губки влагалища. Жуть, кошмар, ад и Израиль! И самое страшное, что всё это было безусловно реальным, не бутафорским, не приклеенным. Я чуял малейшие колебания тела, ощущал его, как своё! Да оно и было моё, чёрт возьми! От отчаяния и в замешательстве я просто стиснул пальцами крупный сосок. Что там Чан-Чан говорила про молоко? Но к моему облегчению в грудь просто стрельнули мягкие иголочки удовольствия, а пальцы вмяли упругую, горячую плоть. Сливочных струек из меня не забило. «Спасибо, боже, хотя бы за это!..» Но когда, перечёркивая все достижения, в мыслях всплыл ужасный вопрос: «Я и в самом деле красивый?», захотелось опять разбежаться и прыгнуть. Но на этот раз не на оути, а головой в стену. * * * Меня настолько поглотили новые мысли, что Чан-Чан под конец даже похвалила, назвав «молодчинкой». Ей понравилось моё смирение и нежелание совершать новые глупости. Я на «молодчинку» внимания не обратил — да пусть хоть подружкой назовёт. Тем более, что по существу и возразить то было нечего — вон какая мокренькая «подружка» у меня между ног. А то, что в голове, так это невидно никому — раз, никого не волнует — два. Так что нужно сжать яйца в кулак… в общем, взять себя в руки и постараться не сбрендить от новых, странных эмоций. Так то, меня раньше не всегда выручали два метра росту — бывало, ногами пинали, засыпая оскорблениями. Но не сломался же, не посыпал пеплом голову от унижения. Так неужели влагалище и пара сисек поставят меня на колени? Да и вообще я не о том думаю. Меня в рабы готовы зачислить, а в башке лишь дурные мысли о том, что делать, если у меня начнутся месячные? Ну не идиот ли? Пора бы уже наконец-то собраться и думать о чем-то полезном. Например о тех же скела, на планете которых я очутился. Скеланцы — народ крутой, в прошлом очень воинственный, захватывавший и колонизировавший миры за мирами. Но последние лет триста они на высшем уровне стараются решать все вопросы дипломатическими путями, прибегая к оружию в крайнем случае. Враждуют с кем-то? Не помню. И вообще не знаю, откуда мне подобное известно и нахрена оно нужно именно сейчас, но это хотя бы внятная информация, а не отмахивание от розовых «соплей» в голове. А значит, уже прогресс. Прошло ещё минут пять в пути, и я кое-как сумел унять бурю эмоции. Конечно же, не постиг «самою себя», впав в нирвану, но худо-бедно пораспихал по закромам памяти непонимание и тревогу. Отложил невероятно важное обсасывание того факта, какой же я несчастный и бедный, на другое, более удобное время. Например, до тех пор, пока не отыщу Тору-Тай-Ка и не начну вдумчиво совать его пальцы, клешни или что у него там, в тиски. Чан-Чан к этому времени довела меня до высокой двери, ничем не отличавшейся от всех предыдущих. Замерла, жестом приглашая войти. Я сразу же, просто на автомате, подумал, что с большим удовольствием «вошёл» бы пяткой ей в зад до колена, но аппетит пришлось поумерить. Никогда раньше не замечал за собой такой въедливой злости, но теперь это даже и на пользу. Я непонятно где и непонятно кто — в такой обстановке быть немного «стервой» лучше, чем миролюбивым непротивленцем.  — Поживёшь пока здесь, с остальными, — сказала женщина, кивая головой и соблюдая дистанцию. — Бежать не вздумай, иначе ошейник тебе башку отгрызёт. И, надеюсь, ты оценила мою доброту: я великодушно простила тебе неоднократные попытки бежать и позволила прийти к этому месту на своих двоих. Заметь — на своих! А ведь могли бы притащить безвольным обгадившимся мешком…  — Нет никакой возможности этого избежать? — я так же кивнул на дверь, сказав с таким видом, словно за ней ждала смертная казнь. — Мы могли бы договориться… Я отработаю…  — Не-не-не… Ты совершаешь типичную ошибку, золотце, — усмехнулась Чан-Чан. — Девочка моя — так ведь у вас, у людей говорят? — ты думаешь, что имеешь право голоса? Женщина качнула глазами-стебельками.  — Сейчас ты не человек. Ты уже даже не клон. Ты — товар. Но не просто товар, — слизистый палец взлетел вверх. — Ты вещь экстра класса!.. И как вещь, ты стоишь значительно больше, нежели как работник.  — Скажи, хотя бы, что узнала обо мне из сканирования, — проворчал я, вынуждено глотая оскорбления. — В голове на самом деле пусто. Ох, как велик был соблазн потянуться и раздавить ей лицо. Ох, с каким удовольствием я посыпал бы эту подлюку солью, чтобы она покорчилась!  — Это не твоего ума дела, — обрезала Чан-Чан, убирая с лица дружелюбную ухмылку и повелительно кивая на дверь. — Иди. До аукциона о тебе позаботятся и дадут всё, что нужно. И не думай, что я какой-то изверг. Если «вещи» ведут себя смирно, то я забочусь о своих вещах… * * * Закрывшись и щёлкнув замком за спиной, двери чмокнули уплотнителем, и я оказался в очень просторном и хорошо освещённом помещении. Кожу окутала атмосфера влажного тепла, обоняния коснулись нотки чего-то солоноватого и довольно приятного. Хотя обстановочка вокруг живо напомнила промозглую пещеру, а не прибрежный грот на лазурном побережье тропического моря. Почти всё вокруг таяло в темноте, за исключением массивных опорных колонн. Но мрак лишь визуально усиливал масштабы размеров, и эту внушительную залу вполне можно было бы назвать даже огромной. Да потолок оказался слегка низковат — метров тридцать или около того. А так простор громаднейший — словно пару-тройку футбольных площадок состыковали, слепив натуральный рукотворный грот. Для чего такие огромные помещения и почему они пустуют, было непонятно. Зато громады опорных колонн давали некоторое представление о весах, что они над собой держат. Мы под землёй, что ли? Два ряда этих ярко освещённых опор относительно центра громадной комнаты шли симметрично. Толстые и массивные, цилиндрические, они просматривались лишь частично. Поверхность почти полностью укрывало какое-то вьющееся растение с вполне себе привычными зелёными листьями, однако, словно обрызганными ярко-оранжевой краской. Этакий пещерный тропический сад. По левую сторону от входа примостились кровати, с пару десятков, отгороженные друг от друга стенками непрозрачной ткани. По центру, между колонн, расположилось несколько тонконогих столов, монолитных со скамьями. Справа — находился большой каскадный бассейн из трёх ярусов. Журчащая в нём вода была горячей — лёгкая дымка пара непрестанно вздымалась вверх, всасываясь меж неспешно вращавшихся лопастей вентилятора на потолке. Спа-курорт имени Спартака Фракийского? В помещении суетилось несколько тоти, занимавшихся чем-то у столов и кроватей. Но по их деловитым движениям и отсутствию ошейников, «режущих головы», быстро стало понятно — «лисята» просто работники. Живого товара оказалось значительно меньше. И главной приметой была его, то есть теперь уже наша нагота. Все, кто находился голышом в этой комнате, оказались окольцованы по горлу адовой штукой. На дальнем берегу бассейна в обнимку сидела парочка из расы ксаго, поблёскивая хитиновыми покровами и печально шевеля антеннами. Брат с сестрой? Любовники? Хотя у них это вроде всегда одно и тоже. Я сразу же вспомнил — да откуда, блин?! — что у ксаго какие-то особые закавыки в биологии. Они условно делились на «верхних» и «нижних». Нижние — в прямом смысле безмозглая масса рабочей бесполой силы, солдат и вообще кого угодно, что выдумают для них «верхние». Парочка у бассейна — точно «верхние». Но случайные эти размышления заняли сущие доли мгновения, и тут же откатилось на второй план, стоило только увидеть шевелившиеся антенны на головах ксаго. Я даже на миг позабыл, где нахожусь и что со мной приключилось, потому что сознанием мгновенно завладел гнев, ! Не слепая ярость, а расчётливое недовольство. Безумно захотелось подбежать к этим ксагенианам и разъебать в кашу их кукольные рожи! Без понятия, почему так хочется им навредить, но аж кулаки непроизвольно сжались, в готовности воплотить это стремление в жизнь. Я выдохнул и постарался расслабиться, пытаясь отогнать эту дурную агрессию. Мне эта парочка не сделала ничего дурного, а судьба их явно не завидней моей. А может и хуже — я-то пока не вдупляю что и как, в отличии от них. Так что пусть живут. Пока, по крайней мере… За одним из столов сидела парочка скеланцев, злобных и мрачных, но бессильных, как и все в этой комнате. Их присутствие несколько озадачило. Нет, я понимаю, что для рабовладельца плевать, какой ты расы, цвета и вида, но матриархат Императрикса за доказанные случаи рабовладения головы отрывал просто на раз. Щелбанами с плеч отстреливал. Если мои новые мозги ничего не путали, то причиной тому была какая-то древняя религиозная «борода», весьма почитаемая этими «ящерами». Рабовладение было очень похоже на явление гаремов, а скеланское общество очень уважало эти самые гаремы и лютым образом наказывало за всё, что посягало на самую святую их традицию. Поэтому парочка чешуйчатых парней в статусе «раб» на территории Императрикса и показались странными. Ума не приложу, как матриархат и женские гаремы сосуществовали в рамках одной нации, но это был факт. Поэтому я просто на всякий случай мысленно посочувствовал представителям сильного пола расы скела. Проявил мужскую солидарность. Они — не танан, для которых рабовладение — почти традиция. Кстати, на дальней кровати как раз и лежал один из головоногих. Молодой ещё субъект — сплошной ворох тонких щупалец и пара больших грустных глаз. Мальчик «оно» или девочка — вообще не понятно. С «осьминогами» ещё сложнее, чем с «тоти». Пушистики даже при всей своей миловидности могли быть опознаны, но в языках расы танан не было даже слов, обозначавших понятия «мужчина» и «женщина». Головоногие по примеру иных рас иногда выбирали себе, так сказать «гендерные роли», но лишь из-за некоторого удобства общения с прочими разумными. А по сути своей они были гермафродитами — щупай такого, мацай, но всё равно не разберёшься, пока не поговоришь. Последним на глаза попался «паучок» алант, притаившийся под колонной и обхвативший прижатые к груди коленки множеством конечностей. Паучками их называли исключительно люди и лишь в миролюбивом ключе, иронично сравнивая человекоподобных шестируких гуманоидов с известными человечеству арахнидами. Иные расы и «двуркуих» людей, и «шестируких» алантов, зачастую презрительно из-за высокого сходства, называли одинаково — человек. Может быть ещё были пленники, но я не стал высматривать и вызнавать всё дотошно. Десять нас тут или сто — не важно. Пока на шее кусок пластика, бьющий агонией в тело, любое преимущество сводится на «нет». Шнырявшие вокруг и занятые делом тоти не предложили мне одеться, поэтому я в неглиже отправился к столам с едой. Огромная комната полнилась плеском воды, шумом суетившихся тоти, но атмосфера её была невероятно гнетущей. Но кто бы радовался и плясал, терзаемый мучительным размышлением о своей судьбе? Да и мне уже не мешало бы прочувствовать момент, а то как-то чересчур перестарался с успокоением. Веду себя так, словно не в рабском бараке очутился, а в санатории. Но стоило взглядом зацепиться за съестное и все неприятности разом померкли, а заурчавший живот мигом напомнил, что любит покушать. «Вот же брюхо ненасытное!» — я с раздражением шлёпнул себя по мягкому пузу. Можно было и без этой «подсказки» обо всём догадаться — такие формы, как у меня, на одной воде и аскезе не появляются. Поэтому я даже лицо спрятал в ладонях, поражаясь собственной глупости — нашёл, о чём беспокоится в подобный момент. «Но продадут-то завтра, а жрать ведь охота сегодня!..» — заплясали в голове возмущённые мысли и я обречённо вздохнул. Спорить было не с руки — не хватало ещё в переломный момент самому с собой начать вести диалоги! Подойдя к столу, я с горестным видом уселся раскормленной жопищей на прохладную скамейку и уткнулся в ладони лицом. Но лучше б не делал этого — внимательный взгляд, как на зло, тотчас подсказал, что на моих ляжках нет даже намёка на целлюлит. Вот уж не подумал, что буду жалеть о подобном. Была бы там «апельсиновая корочка», так может хоть по такой нелепой причине взял себя в руки. Но упитанное, и вместе с тем подтянутое тело словно давало отмашку: «Валяй, ешь от пуза — я всё равно не раздобрею!». Из-за дурных бабочек я и в самом деле собирался вкусно отужинать, совершенно отбросив нужду скрипеть мозгом и искать пути к спасению. Но повезло. Разнообразие яств на столе ввело в лёгкий ступор: а, собственно, как «это» есть? Какие-то мохнатые фрукты, инфернального вида запеченная животина, напитки вырвиглазных цветов. Что-то даже ещё шевелится — гадость какая! Ничего хотя бы отдалённо знакомого среди блюд я не увидел, и в душе что-то дёрнулось, робко напомнив про вкусное пиво. А вслед за тёмным пенным в голову пришли и мысли о том, что мне стоит приготовить что-нибудь вкусненькое для Чан-Чан. Ну, точно! Кастрюльку борща, например. Оути наверняка не устоит и отпустит, если я её накормлю и ласково прижму к своей пышной груди. Она ведь не виновата — просто крутится, как умеет, чтобы себя обеспечить… Горестно схватившись за голову — да что за лютый пиздец в голове?! — я упал сисяндрами на столешницу и плюхнулся лицом между собственных доек. Нужно было что-то придумать. Иначе я просто рехнусь. * * * Пока я сперва со страхом таращился на еду, не зная, с какой стороны к ней подступиться, а затем с не меньшим страхом вдыхал пряный запах собственных сисек — пахну, как баба! — из-за колонны за мной украдкой наблюдали. Прижавшись к богатой листве неизвестного растения, на меня во все глаза смотрела ксагенианка. Молодая девушка, по всему телу усыпанная веснушками и живо напомнившая милую человекоподобную пчёлку, не сводила глаз. Пялилась так откровенно, робко шевеля антеннами, что делать вид, будто я ничего не замечаю, просто не получилось бы. Она оказалась чересчур похожей на человека — если бы не почти полностью затянутые хитином руки и ноги, да «осиное» толстое брюшко, росшее примерно над копчиком, она была бы казалась обычной девчонкой. И это странно — Ксаго более «насекомоподобные» что ли. Вон, по той парочке у бассейна давно мухобойка плачет. И хотя антенны странной девчонки всё ещё вызывали смутную злость, но совсем уж иррационального гнева я не почуял. Возможно, в необычном облике девушки могла скрываться причина моей нелюбви к ксаго. Эх, и почему при «заселении» в это тело мне не выдали на него всю документацию?.. Подняв руку, я поманил к себе девушку. Её плотоядный взгляд тотчас просиял, и полосатая «пчёлка» без раздумий откликнулась, через пару секунд оказавшись рядом. И смотрела она именно с каким-то особым, «гастрономическим» интересом. Но я быстро припомнил, что для таких, как она, это нормально.  — Тактильная «абстяга»? — прямо спросил я у девушки, взглянув снизу вверх.  — Так ты знаешь? — расслабленно вздохнула она, а затем торопливо заговорила, кивая головой. — Умоляю, прости, что прошу о подобном в такой ситуации… Проси, что угодно, что захочешь, но разреши к тебе прикоснуться!.. Тоти не хотят помогать из вредности, остальным не до того…  — А твои… соотечественники? — я кивнул головой в сторону парочки у бассейна. Девушка покачала головой, забавно вздрогнув антеннами.  — Мы из разных Роев. Они говорят, что я гадко пахну… — тихо пробормотала она, а затем воскликнула. — Но это же не так! Я же не гадкая!.. Вот, понюхай!.. Изящная хитиновая ладошка почти прижалась к моему лицу. Но мне лень было дёргаться, поэтому я просто вдохнул, беспечно пожав плечами. От «пчёлки» не пахло ничем. В смысле, ничем неприятным — обычный запах женского тела.  — Я же просто с ума сойду, если не!.. — едва не плача, жалобно заговорила незнакомка. — Умоляю!..  — Всё-всё!.. — я вздохнул и примирительно вскинул ладони, глядя на то, как от волнения ходила ходуном девичья грудь. — Можешь не продолжать — я помогу.  — Правда?! — воскликнула «пчёлка» и даже сделала робкий шажок вперёд, затрепетав и загудев прозрачными крыльями. «Ну, точно — пчела», — подумал я и с улыбкой вздохнул. Мало того, что угораздило оказаться в женском теле — в весьма привлекательном теле! — так теперь ещё придётся стать тактильным эмпатом для молодой ксагенианки. Женщины этой расы физиологически, а ещё больше — морально зависимы от телесной близости со своими соплеменницами. Хитиновые дамочки с подобным не шутят. Это точно не розыгрыш для «раба-новичка», чтобы хоть чем-то занять страшные мгновения неизвестности. Опять же, без понятия, откуда я это знаю, но понимаю наверняка, что «пчёлке» действительно худо — по полубезумному, влажному взгляду заметно. А раз девушка на самом деле страдает, то что плохого, если я ненадолго для её блага притворюсь? В кои-то веки потрачу капельку собственной гордости ради кого-то другого.  — Если ты не против человеческой женщины, то я… я согласна, — кивнул я, с непривычки запнувшись на странном к себе обращении.  — Я сделаю всё-всё, что прикажешь!.. — радостно воскликнула девушка, едва не бегом рванувшись ко мне.  — Просто обними уже мамочку, глупая, — ещё шире улыбнулся я, источая столько добродушия, сколько смог. Объятия распахнулись и мягкое тело страдалицы прижалось к груди, буквально опаляя жаром возбуждения. Нормальная температура тела у ксаго на пять градусов выше, чем у людей, но эта девчонка вообще словно огнём полыхала! Сколько же эта несчастная бедолага терпела?  — Бог мой!.. — запалено шептала она, буквально извиваясь и стараясь как можно теснее прижаться, шумно вдыхая мой запах. — Спасибо!.. Спасибо большое!.. Если бы не ты, то я не знаю даже как!.. Как же это прекрасно!.. Стало очень неловко, хотя, вместе с тем, и дико приятно. Меня в прошлой жизни, чёрт возьми, никогда так не обнюхивали девчонки, да ещё с подобным энтузиазмом! Не то, чтобы очень хотелось, но просто обидно, что так ни разу не делали. Сейчас же «пчёлка» буквально расцветала на глазах, просто вдыхая мой аромат! «Аромат…» — подумал я со смущением. — «Стыдоба-то какая…» Уши начинали гореть, но горячая фигурка в объятиях обжигала сильнее и прижималась всё ближе, мягко ласкаясь о мои грудь и живот. Ловкие пальцы с острыми хитиновыми ноготками не знали куда себя деть, хватаясь то за одно, то за другое. Для тонких ладошек ксагенианки меня оказалось чересчур «много», было за что подержать. Разумеется, девушка не могла так разом насытиться прикосновениями, настолько нужными её гормональному аппарату. Всё жарче и глубже дышала, всё больше утрачивала ясность больших зелёных глаз. Со стороны зрелище должно быть очень пикантное — я то уж точно завёлся, с полыхающими ушами чуя, как соски стали твёрдыми, словно алмазы! Но в памяти и вовремя, и не к месту всплыло новое знание, отвлёкшее на пару мгновений. Матриархальный обычай расы ксаго гласил, что если тактильной близости недостаточно, то в сложный момент её можно заменить близостью сексуальной. В животе всё сжалось от страха. Только не говорите, что придётся не ограничиваться полумерами, а провести полный курс «терапии»? Наверное, стоило отказаться. Отступить, стыдливо прикрыв груди руками и что-нибудь сказать в своё оправдание. Но фитилёк возбуждения уже догорел и «запал» нырнул куда-то в живот. Да почему всё через пузо-то?! У всех женщин так или мне просто выпал бракованный экземпляр? Но как бы там ни было, заткнуться, замолчать, унять своё либидо не было никаких сил. А стоило на миг подумать, что так я хоть немного восстановлю свою гордость, властвуя хоть над кем-нибудь, хотя бы минуту — остановиться оказалось совершенно невозможно.  — Ты доверишься мне? — негромко спросил я у девушки, шепнув ей на ухо. Сердце бабахало так, что казалось, будто оно долбилось в горло, пытаясь протиснуться через ошейник. Но юная ксаго ничего не заметила и замерла, удивлённо уставившись в ответ. А затем пуще прежнего залилась румянцем и уткнулась лицом мне между грудей. Поняла, что мне известно и о втором «способе», мило этого засмущавшись.  — Нет-нет!.. Я в п-порядке, — обжигая дыханием, прошептала она. — Ещё немножко, капельку — и всё пройдёт!..  — Не перечь, — покачал я головой, чувствуя, что говорю недостаточно нежно и ласково. И плевать, что десять минут назад даже помыслы о нежности и всяком «сюсюканьи» приводили почти что в ужас. Так уж совпало, что сам того не желая, я получил новую черту характера — быть нежным и мягким. И это умение сейчас может облегчить жизнь «пчёлке»! Она мне никто, звать её никак, но после всего, что со мной приключилось, невольно начнёшь думать о карме. Моя — определённо не самая чистая. А тут шанс такой шанс «прилить» к ней немного белого цвета…  — Тебе приказала старшая женщина — ты должна подчиниться, — негромко сказал я, припоминая их порядки.  — Вы даже не ксаго… — смущённо ответила девушка.  — Смеешь спорить? — пробормотал я в ответ, с напускной сердитостью нахмурившись и прихватывая пальцами остренький подбородок «пчёлки». Вроде бы, в таких случаях старшим женщинам положено проявлять властность — молоденькие ксаго, вроде как по древней генетической памяти, просто млеют от такого. Сработало! Девушка опять замерла, потупив взор и кротко покачала головой, нежно постучав антеннами меня по лбу. Тут мои знания спасовали — я не понял, хотела ли она этим касанием что-то сказать или просто сделала в бездумном порыве.  — Простите, я не хотела вас оскорбить, — стушевавшись, девушка сбилась на уважительный тон. — Не заставляйте себя это делать… Я молча привлёк бедолагу и без слов коснулся губами её тонкой шеи — словно уголёк поцеловал! Мелкий рисунок на покрывавшем руки хитине был ровный и чёткий — да этой девчонке всего-то лет тридцать-сорок. Почти что подросток по меркам ксаго. Как же хреново, что она здесь очутилась с этой сраной удавкой на шее. Хотя бы так помогу, раз по-другому не в силах.  — Не бойся, — прошептал я негромко, вставая из-за стола и увлекая за собой девушку. — Мамочка обо всём позаботится. Страшное — если говорить о себе — слово вырвалось само, но очень удачно легло на обстановку. Я украдкой вздохнул, в последний раз повторив, что «я мужик!» и позволили мыслям выплёскивать на язык всё, что вздумается. Раз уж «бабочки» бесятся в пузе, то пускай помогают — я не силён во всех этих розовых нежностях и буду учиться методом проб и ошибок. Обхватив пальцами узкую ладошку «пчёлки», я повёл, почти силком потащил её к бассейну, припоминая, что вода для женщин ксаго значит не меньше, чем прикосновенья друг к другу. Вроде бы крылья и вода — где тут связь? А поди ж ты. Девушка сперва упиралась, но так, не слишком усердно, однако, словно не до конца доверяя. Сердце моё на мгновение замерло на перестуке и я отвернулся, просто прижав ладони девушки к своим ягодицам. Дело пошло, доверие стремительно помчалось в гору! Эта странная ксаго и я внешне были максимально похожи, насколько это вообще возможно. Поэтому упругая, солидная попа женщины-человека на юную девушку-ксаго повлияла каким-то поистине магическим образом. Распалённая бедолага почти что в беспамятстве от предвкушения вцепилась в меня, сминая упругие «булки» раскалёнными пальцами. Дыхание перехватило и я даже успел ей позавидовать, желая оказаться на месте «пчёлки». Тут же обругал себя извращугой и дураком — ведь замечтался о том, чтобы полапать себя же за задницу! Но ещё через миг ловко отмазался перед гордостью, заметив, что такую шикарную попу только дурак сможет проигнорировать. Кое-как «на буксире» удалось довести девушку. Она так разошлась, что то и дело подбиралась к опасной черте, запуская игривые пальцы слишком глубоко промеж моих «булок». Разумеется, я тоже не «барышня нецелованая», и уж в свои-то годы давно привык, что партнёрши в запале страсти хватают за всякое. Иногда — за весьма неожиданное. Но, опять же, никогда ещё моим ягодицам не уделяли столько внимания! Пальцы «пчёлки» мяли тылы, раздвигая тяжёлые, упругие полукружья и то и дело касаясь туго сжатого ануса. Я всякий раз вздрагивал, убеждая себя, что она ведь девушка — девушка! — а потому для меня незазорно… Ведь незазорно же?.. Мы погрузились в нижний бассейн и горячая вода буквально подарила спасение, позволив ненадолго избавиться от внимания ксаго. В теле бурлили всё ещё непонятная злость на её расу, нежность от желанья помочь и нараставшее возбуждение. Этот дикий «коктейль», долбивший по мозгам почище стакана водки натощак, совершенно вышибал из колеи. Казалось, ещё немного — и уже мне потребуется разрядка! Блин, кто бы научил правильно «шликать»… Безымянная ксаго распалилась в конец, то пытаясь поцеловаться, то крайне смущаясь и порываясь сбежать. «Мамочка» почуяла ещё больший шанс любить и заботиться — и я по-хозяйски поймал девушку за руку, развернув спиной к себе. Слегка охренел от того, насколько же просто оказалось дать волю этому непонятному «женскому» в мыслях, и вздохнул с облегчением, перехватив инициативу у ксаго. Обнял трепетавшую крыльями беднягу за плечи, скрестил лодыжки, под водой усаживая её себе между бёдер, как в глубокое кресло. Кусая губы от удовольствия, прижался своей пухлой «киской» к её ягодичкам. «Жертва» дёрнула, сдавленно пискнула и покорно затихла, без слов давая понять, что готова. «Пчелиное» брюшко изогнулось, едва не прижавшись спереди к её животу! Кое-как удалось наконец отбиться от дурных мыслей о позорных мгновениях девичьих пальцев у моего ануса — перед глазами были не менее приятные вещи. Например, тонкая шея девчонки, которую я и принялся осыпать поцелуями, лаская губами и языком нежные плечи и бархатистую кожу. Мои мягкие бабьи губищи тут пришлись очень кстати — «пчёлка» аж взвизгивала от удовольствия, всё громче и громче постанывая. Извивалась, как будто стараясь прижаться плотнее, и таяла от прикосновений. Немного покопошившись в своих ощущениях, я окончательно сдался. Ладони стиснули её горячие — горячей, чем вода! — юные грудки. Мягко сжал тяжёлые округлости пальцами, приподняв их на ладонях. Нежно сдавили приметные хитиновые складочки, слегка разводя их в стороны, чтобы дать свободу сосочкам. Возбуждённые розовые бугорочки стремительно наливались упругостью и вышли из набухших пазух, с трудом проталкиваясь наружу сквозь пока ещё слишком узкие для них щёлки. Ксаго стонала, хватая меня за ладони и помогала ласкать своё тело. С желанием направляла пальцы внутрь мягких пазух, чтобы раздвинуть их шире. Спустя пару минут, когда оба милых сосочка показались наружу, мои руки опустились ниже по её мягкому животу. Коснулись друг друга в районе промежности распалённой девчонки, на мгновение прикоснувшись к нежным губкам влагалища. И вновь поспешили вверх, но теперь уже обнимая толстое брюшко «пчелы». Я ощутил, как замерло в груди сердце, стоило лишь прикоснуться к «этому». Его хитин, горячий и гладкий, в отличие от покрывавшего ноги и руки, оказался очень упругим на ощупь. А возбуждённая пульсация чудной части тела — словно там билось ещё одно сердце — поистине завораживала! С чем-то сравнить толстое, продолговатое брюшко оказалось попросту невозможно. Это было нечто совершенно чуждое для меня прошлого, даже пугающее из-за смутного гнева ко всем ксаго. Но такое манящее. Очень «человечная» хозяйка увесистой продолговатой штуковины слишком уж сладко постанывала, извиваясь у меня на груди. Её хитиновые ладошки даже на краткий миг попытались остановить мои руки, заставляя замереть их на месте и крепко прижимая к пульсирующему, горячему «пчелином» пузику. Лучше бы, глупышка, не делала этого. Стыдливый жест покорил окончательно, а пульсация обожгла, и моё влагалище сжалось от возбуждения — я держал в руках что-то волшебное! Пальцы легко вырвались из неуверенного захвата и сошлись на задранном кверху брюшке. Нежно нащупали ещё одну чудесную складку. Настойчиво погрузились между плотно сведённых вместе хитиновых створочек, эластичных и мягких. Ведь не жало же она там прячет?  — Ну же, не бойся… — прошептал я на ухо сладко стонущей девушке, не узнавая уже и себя. — Я тебя не обижу… В голосе сквозила неприкрытая жажда узнать, что же там. Понять, почему это странное существо всё меньше отталкивает? Девушка с затуманенным взором взглянула на меня через плечо, ёрзая ягодицами о мою «киску» и пульсируя брюшком. А затем поспешно кивнула, отпуская на волю чужие пальцы. И в тот же миг я ощутил, как напряжённая складка в «пчелиной» промежности незнакомки расслабилась, широко расходясь, раскрылась, словно бутон! Сердце затарахтело дробно и часто. Загрохотало от восторженного испуга. Из тела юной ксаго, в такт музыке понёсшихся сладостных стонов, начала ритмично выталкиваться громадная яйцекладущая трубка! Массивная, толстая, она выходила словно бы нехотя, но девушка так извивалась и вскрикивала, хватаясь руками за мою шею и плечи, что было нетрудно понять — это очень нелёгкий процесс. И поистине завораживающий! Прогибалась дугой и с наслаждением тужась, она толчками выдвигала наружу свой яйцеклад, слишком громоздкий для её юного тела. Наконец ротик девушки приоткрылся, обнажая ряды острых, плотоядных зубов — она скорее «оса», а не «пчёлка» — и у меня не осталось права ей не ответить. Я накрыл её губки своими губами, лизнув гладкую кожу на щеке и окунаясь языком в жаркую полость. И замер, смежив веки и с неподдельным восторгом смакуя затяжной поцелуй. Вот уж не думал, что после такого простоя в эротическом плане первой моей партнёршей окажется внеземной разум! Замешательство длилось недолго. Я быстро понял, что удивление было лишь защитной реакцией. Жалкой попыткой замаскировать то удовольствие, что принесло это касание мне самому! Ксаго была во многом похожа на привычных мне девушек, в чём-то сильно от них отличалась. Однако страсть и мольба в её взгляде были всё те же. Наверное, так смотрят женщины всех тех рас, которые делят себя на два биологических пола. Эта «оса» была для меня странной, была другой, был непонятной. Но она не отталкивала! Девушка, чужеродная моей биологии, всё больше и больше казалась просто экзотичной красавицей. Её громадный овипозитор, нежный и толстый, словно запястье, возбуждал до безумия и перемешивал мысли. Он до жути походил на фаллос исполинских размеров, но не вызывал даже капельки отвращения. Прикасаться к нему было невероятно приятно. Это ведь был даже не клитор. Это было влагалище, но до одури странное — длиной почти что с полметра! Его горячая, мясистая плотность покоряла сознание. Ксагенианка открыла передо мной самую уязвимую свою часть, одаряя таким страстью и нежностью, что пальцы сами ответили, обгоняя разум в решении. Ладони стиснули фаллоподобный восхитительный овипозитор, и опустились ниже, к хитиновой складочке, чтобы пошире её раздвинуть. Чтобы помочь вытолкнуть её страсть. Никогда в жизни я не считал чем-то зазорным ласкать женские гениталии, поэтому ныне безымянная девушки изнывала от моих нежностей. Кусалась острыми зубками и хныкала, когда мои пальцы сжимали мягкую трубку, упруго поглаживая её по всей длине. Раскрывала складку на брюшке так широко, как только могла, чтобы страстные пальцы чужачки погрузились в святая святых. Я чуял ладонями сквозь вены горячего овипозитора, насколько яростно билось её возбужденное сердце. Чуял, как тужилась девушка, бездумно стараясь отдать мне даже то, чего уже нет — в ладони лёг просто огромный шест горячего, женского «мяса». Конец, побагровевший, неровный, вздыбился над водой, и из устья засочилась прозрачная смазка. А у меня аж во рту пересохло… Когда я коснулся тупого навершия яйцеклада, юная ксаго, кажется, успела понять всю вероломность задумки, но смогла лишь заполошно качнуть головой, испугавшись. Спустя миг мои пальцы правой руки глубоко окунулись в восхитительно мягкий, мясистый проход! Бог мой, да почему же у меня нет члена, чтобы вложить в это устье предмет подобающий! Бедняжка же изогнулась и завизжала от боли, хватаясь за мои руки ладонями и пытаясь отдёрнуть их прочь. Но очень скоро её крик обратился грудным страстным стоном восторга. Как же это было прекрасно! Да ради одного этого стона стоило сдохнуть и возродиться неведомо где. Ведь девушка к этому мигу уже совсем позабыла, что я для неё — никто, просто старшая женщина-ксеноморф. Но знойная ксаго ласкалась в ответ, как умела, покрывая отсутствие опыта троекратным избытком страсти. Она так жадно пила мои губы, алчно посасывая язык и делясь своей влагой, что я бы подумал, будто она просто влюбилась! Разумеется, это были всего лишь гормоны, особенно сносящие крышу молоденьким ксаго. Но иллюзия была такой невероятно манящей, что сложно было не притвориться, не сделать вид, что верю ей. Особенно сейчас, когда нужна хоть капля уверенности. Вскоре у девушки даже на членораздельные стоны не осталось сил, потому что я сделал то, что женщины ксаго позволяют не всяким партнёрам. Рождение потомков для ксагенианок всегда было мучительной и вместе с тем невероятно приятной процедурой. Ткани внутри их яйцекладов необычайно нежны и чутки, пронизаны мириадами кровеносных сосудов и нервов. Любое касание этих нежнейших мест потоками ощущений едва не сводит с ума своих обладательниц. Поэтому, когда я медленно протолкнул в овипозитор уже не четыре пальца, а сразу ладонь, девушка почти задохнулась от удовольствия, до крови прокусив мне губу! Рука толчками входила всё глубже и глубже, словно перчатку, натягивая на предплечье восхитительный рукав жаркой женской плоти! Опаляющее юное тело жгло и дурманило, губы искали ласки и страсть, языки боролись друг с другом. А движения яйцеклада обрели такой восхитительный ритм, словно он хотел всосать меня внутрь! Прекрасный стон разумного существа, таявшего от касания моих рук — сводил с ума. А её поцелуи отзывались уже и в моём животе прекрасным чувством давления. Моё тело тоже чего-то хотело!.. Когда девушка откровенно заплакала от зашкалившего удовольствия, обратившегося болью, я сжалился, медленно вытащив покрытую липкими «соками» руку. Вложил скользкие пальцы ей в рот и принялся на пару с «пчёлкой» слизывать с них душистую влагу. Свободной рукой взялся «мастурбировать» багровый овипозитор, не давая девчонке и шанса сбросить накал. Брюшко её изогнулось дугой, теперь уже буквально прижавшись к животику. Ужасающе длинный яйцеклад лёг между грудок девчонки. Но я к этому времени сам полыхал, как уголь в костре. Мне даже оказалась не нужна стимуляция, чтобы вспыхнуть удушающей страстью от одних только стонов девчонки. Страшные, жуткие, отвратительные и такие прекрасные мысли о том, что её яйцеклад должен лежать между грудей у меня, канули в лету, не найдя сопротивления. Не понимая, что происходит, я склонил мясистую трубку поближе к лицу… и прикоснулся к жаркой плоти губами, вдыхая божественный запах! Лизнул языком, собирая росу её тела. Девушка вскрикнула, нелепо попытавшись меня оттолкнуть и засмущавшись того, как у неё на виду вершиться нечто такое, но я словно потерял всякий рассудок. «Это влагалище… Это влагалище!..» — кто-то не слишком умный твердил в моей голове. Другой, не намного умнее, приводил контрдовод. — «А не похуй?» Я же не мог понять о чём вообще затеял с самим собой спор? Для чего? Ведь это было просто волшебно — чуять губами, как дрожит жаркое женское тело, и как умоляет о ласках и страсти! Это было так восхитительно — запускать язык в раскалённое устье овипозитора, жадно посасывая и прикусывая нежные складки. Чуять, как жаркая трубка судорожно вздрагивает, сдавливая ласкающий её изнутри язычок.  — Н-нет!.. П-пожалуйста!.. Все же смотрят!.. — жарко выдохнула обрывки слов девушка, но я лишь на мгновенье отвлёкся, поцеловав её в щёку.  — Не бойся — я знаю, что делаю, — на этот раз голос прозвучал очень искренне. Сейчас действительно стало понятно, что нужно сделать. Спустя миг мои губы широко распахнулись и тотчас сомкнулись вокруг навершия яйцеклада. Овипозитор мягко протолкнулся мне в рот! Нежная, упругая трубка вдавилась в язык и через секунду почти уткнулась в горло, раздув мне щёки. Длина этого рукава была такова, что даже нагибаться не приходилось, но я со всей страстью потянулся как можно ниже. Плотно обнял дрожащее брюшко, стараясь как можно глубже взять в себя чудное влагалище. А женские губы весьма хороши, когда нужно доставить кому-нибудь удовольствие… Через миг меня едва не вырвало. Кто-то пришибленный и забитый в голове на долю секунды понадеялся, что это из-за отвращения, что я готов сблевать от омерзения к этому гадкому действу и себе самому! Но очевидная причина вскрылась незамедлительно, разбив все «надежды» — у меня просто не было опыта в чём-то подобном. Затем пришло и ужасающее понимание: «Боже, как же мне нравится этот грёбаный яйцеклад!» Держать во рту горячую женскую трубку, было чем-то волшебным, никогда не касавшимся моих чувств, моего рта, моего вожделения. Овипозитор вылетел прочь, залитый слюной, а я закашлялся, виновато улыбаясь девушке.  — Н-не надо… — снова прошептала она. — Н-не заставляйте себя… Я ничего не ответил, да и что мог сказать в эту секунду? Удивиться тому, что на нас пялятся десятки глаз? Оскорбиться тому, что на лицах таких же как мы пленников ехидные улыбки? Да пусть порадуются, что могут отвлечься хотя бы ненадолго. Передо мной был лишь единственно верный поступок — я прижался щекой к полыхавшей щеке девушки-ксаго, а затем призывно открыл рот, вывалив длинный язык. Ксагенианка замерла на пару секунд, нервно сглотнув, а затем неуверенно завела руку мне за голову и обхватила затылок пальцами. Овипозитор прикоснулся к губам и мягким движением протолкнулся в рот. Девушка вскрикнула от удовольствия, и рывком двинула брюшком, одним махом уткнув яйцкеклад мне в горло. Плавные колебания под водой, разгонявшие на поверхности волны, принялись ритмично проталкивать толстый мясистый рукав. Мне оставалось лишь бороться с дурацким врождённым рвотным рефлексом и стараться расслабить горло. В голове всё смешалось — я просто хотел, чтобы эта глупышка вошла в меня глубже, протолкнулась так далеко, как только сумеет, и насколько позволит моё новое тело! О мотивах тактильной помощи было давно позабыто — сейчас просто хотелось сделать приятно страждущей «пчёлке». «Сделай с мамочкой всё, что захочешь…» — то и дело всплывали розовые ошмётья одуревших желаний, но я уже даже их едва замечал. Овипозитор во рту звучно хлюпал слюной, заставляя меня булькать горлом. А девушка толкалась всё сильней, стонала всё громче, входила всё глубже и резче. Закинула за голову мне уже обе руки и принялась с силой вбивать яйцеклад в мягкое горло. Между губ хлестали потоки слюны и смазки, заливая подбородок и яйцеклад, но я лишь с восторгом чуял, как кожа на шее постепенно растягивалась, по миллиметру принимая мясистый рукав всё глубже! «Пчёлка» продержалась меньше минуты, после чего и сама присоединилась к оральным ласкам своего яйцеклада. Её рот скользил по жаркой трубке, собирая потёки слюны, что выплёскивались из меня. Язычок боролся за шанс проникнуть меж губ вместе с овипозитором, то и дело встречаясь с моим языком, ласкавшим нижнюю часть восхитительно-толстой, багровой трубки. Мы словно боролись с ней за право принести удовольствие куску этой презренной плоти. И я был не намерен проигрывать! Стыдясь собственных помыслов — ненавижу себя, но как же хочу этого с ней! — я просто мгновенно вспомнил десятки часов просмотренного порно. Не веря мыслям, припоминал, как барышни делали там, ублажая губами партнёров. Ведь продолговатая форма так похожа: что сгодится для человеческого пениса, подойдёт и для овипозитора ксагенианки! Наверное, я потом пожалею, но теперь все желания требовали лишь одного. Стоило только представить, как залитые спермой шлюхи жадно сосали хуи, и я захотел того же… Расплавленный мозг встрепенулся, попытавшись одёрнуть, и поправляя: «Подарить этой бедняге подобное, а не…» — но остальное словно растаяло в сладком тумане. Пальцы обняли упругий ствол, и я сам принялся покачивать головой, обжимая губами и вылизывая языком мягкий мясистый рукав! С наслаждением выпускал его изо рта, с жадным и полубезумным взглядом провожая набухшее устье в навершии. С усилием втягивая в себя мягкие складочки плоти, целовал, запуская язык глубоко в щель яйцеклада. Скользил губами вниз по длине, сколько смог дотянуться из неудобного положения. Слушал томные стоны изнывавшей от удовольствия ксаго. Плавился от одной мысли, что могу доставить кому-нибудь подобное удовольствие. Память не к месту подсказывала, что именно оральные ласки овипозитора у ксаго считаются чем-то грязным и неприемлемым. Но уже было плевать — посасывать толстую трубку возбуждающе до безумия. Я одним выстрелом убил разом двух зайцев, дважды упав — в глазах собственных и перед теми, кто хоть немного знал обычаи ксаго. Но этот женственный стон изнывавшей от страсти "пчёлки", эта жаркая девичья плоть, это упругое «мясо» красавицы-ксеноморфа с остервенением вбивавшееся между губ — всё это стоило любого позора! Когда яйцеклад, перекрывая дыхание, наконец-то сумел протолкнуться прямиком в горло, минуя упругую узость и вжимая кожу на шее в обруч ошейника, девушка зашлась в протяжном стонущем крике и изогнулась. Овипозитор, брызнув смазкой и моею слюной, вылетел прочь и взмыл багровым неровным шестом над водой. Бугристый яйцекладущий «член», вздулся, становясь каменно-твёрдым. Тело ксагенианки рывком напряглось и она с тяжким стоном кончила. Бурно брызнула горячими струями смазки из трубки, так мило и эротично пытаясь прикрыть это извержение страсти ладошками. Горячие, почти что кипящие соки разлетелись хлопьями во все стороны, падая нам на лица, волосы, плечи. Я в каком-то благоговейном восторге потянулся языком к влагалищу женшины-ксеноморфа, с дрожью экстаза ловя ртом густые брызги девичьих соков. «Пчелка» дрожала пару секунд, со стонами пульсируя брюшком и раскачивая над водой ужасающим, сладким, манящим овипозитором. А затем выдохлась и иссякла, осев обратно, попой мне на промежность. Тесно прижала друг к другу дрожащие коленки, взяв в плен мою левую руку, и безвольно обмякла, часто-часто дыша и запрокинув голову. * * * Когда возбуждение немного схлынуло, а моя ладонь, поглаживавшая некогда упругий мясистый рукав, ныне держала мягкую, нежную трубку, «пчёлка» попыталась подняться. Я мягко удержал её на месте, не позволяя уйти.  — Сиди, глупышка, ведь не всё ещё. Верно?  — Вы так хорошо знаете ксаго? — смутилась девушка.  — Кажется, даже больше, чем следовало, — улыбнулся я в ответ, облизав испачканные чужой смазкой губы. Чёрт, и почему раньше девчонки на меня так не кончали?.. «Пчёлка» отвела взгляд, но с явной охотой повиновалась. Наверное моё новое тело когда-то принадлежало доктору или кому-то похожему. Хотя профессия эта слишком тонка и прибыльна, чтобы отдавать её на откуп клонам у которых, похоже, не всегда даже имена есть. Но иначе у меня просто не было объяснений наличию подобных специфических знаний о расах. Про «грязный» овипозитор и тактильные «заморочки» ксаго, знали, вроде бы все. Но, например, откуда бы мне знать, что у ксагенианок после секса наступал особый период для втягивания яйцеклада? Времени не тратится так чтобы много, но в эти моменты женщины расы ксаго плохо координируют движения и уязвимы, нуждаются в особой заботе со стороны партнёра. Это ведь не просто сексуальные пристрастия твоей расы, а самая настоящая уязвимость — о таком вообще никто не должен знать. Максимум — на уровне слухов. Но у моей «протеже» ещё и яйцеклад оказался втрое длиннее, чем обычно — времени ей нужно ещё больше. Она, бедняжка, наверное, даже комплексует по этому поводу. Мне вдруг стало невероятно жаль эту девушку и в груди — вот прямо в сосках — защемило от нежности! Никогда не был сентиментальным, и тут на тебе — проникся к той, чьего имени даже не знаю. И одно дело, если бы это были лишь отголоски эротизма, но в сердце теплилось не только это примитивное чувство. Видно, снова проделки ещё неизведанного тела — во мне, наверное, столько эстрогена, что на роту обычных девчонок хватило бы. Вот и корёжит от перегибов эмоций то в одну, то в другую сторону. Час назад я был готов растоптать Чан-Чан от злости, размазать суку ногами. А сейчас умилялся и хотел любить. И кого? Эту няшку-милашку ксаго, к которой также совсем недавно испытывал чувство злости. И тут — бац! — ни с того, ни с сего захотел любить в самом возвышенном смысле. Заботиться о ней, стать для неё чуть ли не матерью! Какое-то совершенно дурацкое чувство: мужик и вдруг — мама! Не «батя», а именно что-то такое, нежное, материнское, от приторности которого прежний я уже наверное сблевал бы. Но теперь как бы меня не ломало от нежелания в этом признаться, а само чувство оказалось невероятно приятным. И тут хрен поспоришь. Однако ж, и капец как смущало! Я ведь «музчина», по крайней мере, по духу, а не какая-то «мамка». Но тогда откуда такие постыдные думы, отчего в собственных мыслях пытаюсь найти оправдание? Неужели так тяжко признать, что и мужику иногда охота ласки, нежностей и заботы о ком-то? А заботится об этой «пчелёнке» тянуло просто безумно. Влекло погладить её, добродушно поцеловать в мокрый висок, помочь с яйцекладом. У ксаго это считалось особым тоном доверия, когда партнёрша в мгновения слабости позволяла партнёру касаться своего овипозитора. Вроде как, интимная, но «грязная» часть тела, которую можно доверить лишь «самым-самым». Я нежно обнял пальцами мягкую, опавшую плоть девушки — едва ладоней хватило, чтобы всё уместить! — и замер. Не ждал от неё какой-то реакции, вроде благодарности или удивления. Просто наслаждался тем, что могу позаботиться о нуждающейся. Раз уж тупорылые «бабочки» в животе теперь мои спутники — то проще дать им того, чего они хотят, вместо бестолковых мыслей в своё оправдание. Ксагенианка не обмолвилась даже словом. Охотно прижалась окончанием брюшка к моим пальцам и почти тотчас задремала, откинувшись головой на мягкие сиськи. «Моя ты бедная девочка…» — вздохнул я так искренне, что не узнал сам себя. Ждал, даже, можно сказать, надеялся, что хоть теперь-то почую куда больше похоти и вожделения. Девчонка ведь и в самом деле оказалась диво как хороша — страстная и певучая. Вроде как: «Дурман — уходи! Похотливый самец — приходи!» Но всё по-прежнему было вполне в рамках нормы. Если, конечно, не считать того, что мы с ней недавно сосались, как две оголодавшие лесбиянки. Да, во мне полыхали страсть и желание, но лишь потому, что я просто старался помочь своей «дочери». Точнее, в тот миг я от всего сердца старалась. «Старалась!» Жуткое чувство, но будоражащее… Что там говорил тот придурок, сбивший меня? Прошивка кривая? А Чин-Чин подтвердила, сказав, что ещё и мозги набекрень — это норма. Вот уж не свезло, так не свезло — похоже, и в самом деле досталось бракованное тело. Теряюсь в собственном мозге, словно в трёх соснах. Подумав об этом, я усмехнулся и тихо вдохнул. Что же, могло быть и хуже. Вроде бы стремление окружать всех нуждающихся заботой никем ещё не порицалось. Так что, для этой девушки я притворюсь «бракованной мамочкой». Если мои сиськи и рот помогут бедолаге набраться уверенности, то я даже вести себя с ней готов, как женщина. Впрочем, от этих мыслей очень быстро стало тоскливо уже и мне самому, а на языке появился отчётливый такой привкус отчаяния, перебивший вкус девичьей смазки. Как говаривал один великий философ: «В завтрашний день смотреть могут не только лишь все». Вот и мне пришлось заглянуть в будущее, а смывшее всякие шоры возбуждение лишь ускорило этот процесс. Замешательство отступило и стала абсолютно, до кристального звона, понятна незавидная моя «бабья» участь. Я, такой вот не по собственной воле альтруистический дурачок, этой девушке сейчас помогу, но мне-то никто не поможет. * * * Тан-Джа-Я — или просто Танджи — заметно изменилась после «сестринской» помощи. Глупо было бы ожидать, что мы после первой встречи всенепременно станем добрыми друзьями лишь потому, что я пообщался губами с её гениталиями. В моём прежнем «мире» частенько даже имён после секса не спрашивали. Что уж тогда говорить о каком-то странном месте, в котором нас через несколько часов собираются выставить на аукцион. Какие тут могут быть мысли о знакомствах? «Как сбежать?.. Как примириться с гордостью?.. Как не завопить от отчаяния и страха?..» Подобные невесёлые размышления наверняка крутились не только в моей голове, но и у всех «рабов» в огромной комнате. Но Танджи приятно удивила своим не показным добродушием. Отныне она проводила всё время рядом, невинно прикасаясь и словно подпитывая свои тактильные «батарейки». С искренним смехом и удивлением из-за моего незнания, объяснила как и что нужно есть среди великого множества блюд на столе. Рассказала то немногое, что знала, о наших товарищах по несчастью. Даже поведала короткую и довольно глупую историю о том, как сама здесь очутилась. Как и всякая ксагенианка, она мечтала о месте, в котором могла бы основать свой собственный Рой. Искала средства для этого. По наивности купилась на возможность стремительно разбогатеть и примкнула к шайке работорговцев-дилетантов. По злой иронии, они же её и продали через третьи руки оути Чан-Чан. Утолившая тактильное голодание девушка с грустной улыбкой сказала, что за преступную глупость нужно наказывать и она получила сполна. На мой взгляд это была слишком уж мрачная точка зрения, но кроме «специфических» фактов по биологии ксаго, об этой расе я мало что знал, поэтому спорить не стал.  — Но Йола — это же часть Императрикса. Это же не танан какие позорные! В мирах скелы за работорговлю смертной казни ведь подвергают, — удивился я.  — А разве не ясно? — вздохнула девушка. — Колониальная администрация в доле с преступниками — это всем известно. Перед Сенатом она отчитывается об одном, но на деле поощряет совершенно другое, с выгодой для себя. Тут ведь не только скеланцы живут. Приграничье, нравы и устои размываются, перемешиваются… Жаль, что я так поздно это поняла. * * * Немного позднее, когда мы вновь вернулись к горячим бассейнам, но на этот раз с утилитарной целью просто умыться, я наконец-то смог в подробностях отражения рассмотреть свою внешность. Первым в глаза бросились, как ни странно, не сиськи. Грудь-то вот она — просто взгляд опусти. Вместо неё меня немало удивили руки! Даже ручищи. Мои мощные плечи и солидные «бицухи» были явно не женскими и вполне тянули не на «мистера Олимпию», то на «мисс» уж точно. До этого я совершенно не обратил на подобное внимания, и только теперь понял почему — моя фигура была ещё пышнее, чем казалась и мускулистые руки просто терялись на её фоне! О чём говорить, если мой живот — пухлый и мягкий — не очень-то походил, но пузико атлетических стройняшек. Но при этом талия на фоне широченных, каких-то матриархальных бёдер, казалась просто осиной! Тяжеленные груди — да как у меня только спина их выдерживает? — на фоне упитанной фигуры уже не казались такими гротескно-огромными. А стоило обернуться к отражению спиной и встряхнуть упругие тяжкие «булки», как становилось понятно — моё тело приметно совершенно не сиськами. Но вот лицо не впечатлило и потребовалось пару минут, чтобы абстрагироваться и попробовать взглянуть на себя непредвзято. Моська-то моя, потому и не вижу в ней ничего этакого. Хотя довольно странно выходит: «чужая» громадная, толстая жопа меня ошарашила и покорила, а «чужое» лицо — не удивило. Собравшись с храбростью, я всё же сумел ненадолго глянуть на себя, как на женщину. И чуть не зарыдал от досады. Из отражения смотрело большеглазое личико сексапильной, коротковолосой брюнетки за тридцать — больше и сказать нечего. Потому как остальное скажет моё новое необычное тело. А я-то уж понадеялся, что хотя бы окажусь уродиной, чтобы всё не было так идеально. Сука Чан-Чан точно знала, что делала, когда вознамерилась меня продать. * * * Через некоторое время Танджи скромно предложила лечь отдохнуть. Разумеется, вместе. Девушка со смущением уточнила, что с ней уже всё хорошо, но если я, как старшая женщина, не против, то ей будет очень приятно. Но даже здесь она проявила доверие. Ведь могла просто соврать, сказав, что, например, хочет ещё раз повторить напоследок. Однако, она откровенно призналась, что боится оставаться одна в постели. Так в голову лезут сплошь жуткие мысли о тёмном будущем. И никакими силами их не изгнать. А теплое тело партнёра поможет разделить этот страх. Я согласно кивнул, не заставляя бедолагу пунцоветь от смущения. Предпочёл бы, конечно, пивка для рывка и поднятия настроения, но за неимением — и старая добрая душевная близость не повредит. Люди часто одной ей обходились, так и я не посрамлю предков. Когда мы с Танджи легли на слишком узкую для двоих кровать, я уже минут через пять успел сто раз пожалеть о своём добродушии. Но вначале-то мягкое, сочное тело дородной матроны словно нашёптывало: «Ну, помоги ей… Тебе что, западло, что ли? Теперь, после всего…» и руки, словно сами собой, распахнули объятия. Танджи легла рядышком, тесно прижавшись и обняв меня под грудью, умиротворённо засопев носом в ложбинку. Хотя места нам сразу же оказалось мало. Совсем вылетело из головы, что я не просто выгляжу, как женщина, но за этим следуют и все, так сказать, вытекающие последствия. У меня не просто широкие ляхи в «сферическом вакууме» — им банально нужно больше места в постели. Моя мясистая задница и тоже ни разу не узкие бёдра Тан-Джи-Я едва помещались на узкой кроватке. Поэтому девушка просто забросила ногу мне почти что на талию, каким-то хитрым образом — словно пару разведённых ножниц — состыковав наши промежности. Лесбийский девичий «поцелуйчик», чёрт побери! Сделала она это безо всякого эротичного умысла, но я через пару минут взмок так, словно кур воровал. И не только из-за того, что напротив лежало не просто странное, а теперь уже откровенно привлекательное женское тело. Да и задремавшая Танджи вряд ли чуяла, как мой возбуждённый клитор прижимался к её нижним «губкам» — поэтому почти не смущает. Дело был и в том, что лежать рядом с ксагеникнкой, оказалось равносильно «обнимашкам» с жарко натопленной печкой.