***
Их война тебя уничтожит, разберет на запчасти; калечное тряское тело в один угол, ошметки окровавленных мыслей — в другой. Невозможно стереть эту разруху, перекореженный металл и опаленное мясо — картинки застынут на сетчатке навечно. Будешь видеть их, даже если ослепнешь. Слепая ярость вспыхивает. Они должны расплатиться, и это не малодушное желание обвинить хоть кого-то, кроме себя, по дурости ушедшего добровольцем, — нет, дело в тех ублюдках в высоких башнях, которые отправляют людей на бойню. Понятия не имеют, какой это горячечный бред: грохот снарядов, разрушенный город с воронками от снарядов, неповоротливая тяжесть панцера, отбитый «черной дурью» страх… Карта планирует на стол; башня, рассеченная молнией. Почти что слышен отдаленный грохот разбитого камня. Он смотрит наверх, думает о тех, кто стравил этот небольшой, сука, конфликт где-то под границами. Они не знают, что такое огненное безумие смерти. Горячей желчной злостью окатывает — до кончиков неживых стальных пальцев. Так пусть горит. Вспыхивает яростью, выращенной на костях. Переломанных, обжаренных вместе с мясом костях. Он видел слишком много мертвецов — и теперь их вес давит на плечи, хотя ответственность за это должны нести они. Это «они» медленно обретает плоть, вырисовывается холеными мордами тех, кто оценивает чужие жизни в евродолларах. Если сначала ты воешь в небо и пытаешься сыпать проклятиями несуществующему богу, то потом медленно осознаешь, кто должен расплатиться. За все, что они делали. За подлость, за обман, за кровь — ебаные реки крови. Башня «Арасаки», освещенная фаерами, пока толпа что-то орет и напирает на внезапно тонкую линию обороны из закованных в черное солдат; он сам там, не один из толпы, а бешеная тварь, вылезшая из самих глубин ада, чтобы отомстить. Не за искалеченное тело, не за свои кошмарные сны. За то, что эти мрази такое допустили. Что ничья рука не дрогнула, что никто не выступил против на этих бесконечных бессмысленных конференциях. За то, чтобы Император слез с золоченого трона и сам понял, каково заживо сгорать. Всегда — башня «Арасаки», которую он взорвал вместе со всеми служащими. Однажды злость переполнит все — и если нет людей, которые ее разделят, он вынесет это один. Джонни казалось, что он потерялся во времени. Просто сознание не выдержало и перегрузилось, откатилось до того момента, когда все было просто и понятно — хотя и, как всегда, херово. Ему чудилось, что он у Мисти, куда они с Ви часто заглядывали; пахло сладковатыми благовониями, мелодично позвякивали амулеты, и Мисти с тихим шелестом раскладывала карты на столе, медленно, как будто вслушиваясь во что-то неведомое. Здесь всегда было мирно — и немного тоскливо, потому что у каждого имелись мертвецы: Ви приводила своего с собой, а Мисти украдкой смахивала слезы, когда, ей казалось, никто не видел. Но они видели. Ви стискивала зубы, а Джонни осторожно пробовал ее спутанные, пропитанные спиртом горечи воспоминания о Джеки. А ласковая Мисти всегда воспринимала его чуть лучше, чем мозгового паразита. Чем патологию, как Вектор. Чем смерть, как Ви поначалу. Мисти украдкой улыбалась и ставила для него отдельный стул, чтобы Джонни не шатался неприкаянно из угла в угол, подбешивая Ви. Она даже продала ему — им — пару книг. Всегда терпеливо выслушивала жалобы Ви, которой с кем-то нужно было поболтать о своем призрачном соседе по черепушке. Мисти гадала ему, и это он запомнил удивительно четко — не как все остальное. Карты помогали сосредоточиться. Ему иногда нужно было вертеть что-то в руках, и где-то рядом крутилась упрямая мысль, что он должен выхватить колоду, перетасовать ее лихим жестом. Когда-то Джонни так привыкал к протезу — в те годы имплантам нужно было время, и он все время перекидывал монетку между пальцами, пытаясь не сойти с ума. Не лучшие его дни. А когда вообще они были?.. Карта беззвучно ложится, и звяканье амулетов хрупко замирает; Джонни почему-то кажется, что он увидит войну, блядского всадника на алом коне, цвета распаханных тел, но такой карты в колоде нет. Мир. Война — это мир, свобода — это рабство, незнание — сила. Мантра, которую стоит почаще повторять, если не хочешь ебнуться насовсем. Самообман, в который с радостью верят те, кому неудобно задаваться вопросами. Кроме войны, у него ничего не остается, она везде — в прошлом, в зеркале (железные пальцы скрипуче раздирают слух, проезжаясь по гладкой поверхности), в текстах его отчаянных песен. Окружает огненным кольцом. Воспоминания — кровавая муть, и не понятно, это потому что в нем чего-то фатально недостает или потому что такое хочется забыть. Грохот артиллерии, отчаянный треск передатчиков, стрекот неясных команд, которые ничего не значат — потому что все они уже заведомо мертвы. Он помнит Райли, тот рассказывает что-то про младшего брата и показывает, как стрелять, чтобы руки не уставали, и как перевязывать ноги портянками, чтобы жесткие берцы не натирали после марш-броска по сраному песку… Втискивает в руки гитару, из темноты блестят чьи-то любопытные глаза. Сторожит, пока Джонни отрубается на ночной вахте от переутомления. А потом Райли переебывает. Раз — и все. Даже лица в памяти не остается. Может, потому что вместо лица у него влажное кровавое месиво, когда мелкий испуганный Джонни дрожащими руками стаскивает с его шеи жетоны. Он заслоняет его собой, и Джонни чувствует, как горячая кровь хлещет ему на шею. Снова и снова. Как в ебаном дне сурка. Ви обещает закрыть его от пули, и это воспоминание намертво врезается в новую память, в то время, которое он уже осознает своим — и не понятно, где именно проходит перелом, но это и не важно. Потому что от этого отчаянного глухого ужаса никак не получится спасти. Загородить. Но у Ви есть безумная решимость и жетоны Райли на шее, и это что-то да значит. Словно вынырнув, он оглядывался по сторонам, натыкаясь на странные атрибуты из магазинчика Мисти: растрепанный ловец снов, перья красно-черные, как у подбитой окровавленной птицы, глиняные фигурки слонов, начертанные на листочках узорные мандалы. Ви сидела, облокотившись на стол, подперев щеку ладонью — небольшая передышка, минута спокойствия. Она никогда особо не верила в то, что Мисти толковала, но Ви было любопытно послушать, как какую-нибудь сказку. Ненадолго отвлекшись, Ви обернулась к нему, улыбнулась рассеянно. — Ты в порядке? Он никогда не мог ответить на этот вопрос. Третья карта — Императрица, и Джонни видится кроваво-красная фигура Альт, мерцающая среди цифровой крепости. Альт, в которой он упрямо отказывается признавать человека — но чем он сам тогда лучше? Он и не человек. Его вообще — нет. Как только начинаешь задумываться, все рассыпается карточным домиком. Как вы с Альт познакомились? Почему все время спорили? Где ты ее похоронил? Среди ярких образов — жуткие проплешины, нет ничего, кроме глухой пустоты, в которой раньше пестрели картинки, перехваченные у Ви, дающие какое-то ощущение равновесия, спутанности — как будто их связали намертво. Но, стоит отодраться, остаться одному, как наскоро сшитое снова расходится и лезет нитками. Там, в блядском сокровенном храме Альт, его накрывает сразу. Ви еще болтается где-то между цифровыми вселенными, для нее это путешествие оказывается не таким обжигающе стремительным, а Джонни застывает, пялясь перед собой. Словно кто-то выкрутил на максимум ту мерзкую апатию, забивавшую ему голову, пока он валялся на матрасе в отеле и втыкал в вентилятор. Вот только тогда у него еще оставались шансы — на новую жизнь, на новое имя, на отчаяние, боль и кровь, а теперь — пустота, всепожирающее ничто. Он вспоминает — поэтому не сопротивляется, когда Альт предлагает забрать его… слепок. Поглотить, как она сделает со всеми душами, заключенными в «Микоши», с легионами неупокоенных мертвецов, которые ничего не значат. Всего лишь тестовый материал. Копии копии. Как и он сам. Тогда он почти готов шагнуть с переливчатого цифрового моста — потому что какой смысл вообще существовать. Делать что-то. Голос Ви, дребезжащий от ярости, отвлекает его. Девчонка надвигается на огромную светящуюся фигуру Альт, а у него в горле застревает смех, потому что мертвецам не полагается смеяться. Он не различает слов поначалу, но постепенно реальность становится все четче и злее. Джонни устало вздохнул и посмотрел на следующую карту, выброшенную поверх остальных. Он был готов увидеть что угодно, подобрать странные значения — Ви быстро запоминала всякую ересь, и удивительные смыслы отслаивались в ее память после разговоров с Мисти. Скорее всего, это ничего не значило, но в отчаянные времена хочется верить хотя бы во что-то. Но на карте ничего нет, вообще ничего, сплошная пустота, которая как будто засасывает всю остальную недо-реальность — и его вместе с ней. Он открывает глаза — засвеченная комната, вспышка ламп, чьи-то далекие незнакомые голоса. Один выделяется — высокий и строгий, какой-то начальник… Над ним слепяще разбегаются спектральные пятна, глаза сухо моргают, дыхание прерывисто выжигает грудь, но что важнее — он не помнит почти ничего, кроме… Смерти! Ворох воспоминаний обрушивается на него, погребает, и становится нечем дышать. Стальная рука вцепляется в горло, расцарапывает, затылок врезается во что-то твердое. Удушливо пахнет химикатами, и сознание рассеянное — будто бы от какой-то дури, но дело не в ней, а в глухой пустоте, заполняющей голову без остатка. С трудом из воющего кошмара выцарапывается имя — Джонни Сильверхенд, да, наверное, это он. Это то, чем он был. Его не должно быть. С глухим ударом голова врезается в холодный кафельный пол. Яркая кровь на белой плитке, соленое во рту. В ушах звенит; он слышит, как дверь — дверь куда? — отворяется, торопливые шаги, и в непослушное обмякающее тело впивается игла, прямо во вспыхивающий огнем загривок. Он не может двигаться. Он не знает, кто это, кто он сам… — Умудрился повредить шейные позвонки, — с искренним любопытством позвякивает девичий голосок. — Будет жалко, если придется заменить тело… Клон еще не готов. — Имплант решит проблему, травма несерьезная, — вторит ей тот начальник — очень усталый и даже немного обреченный. Голос — как у человека, наблюдающего свой провал снова и снова. Возможно, он этого уебка немного понимает. — Вовремя сработано, Сидни, — неизвестный вздыхает. — Зафиксируй время. Копия #77/042 продержалась две минуты — минута пятьдесят три, если точно. Неплохо… Что там такое? — вдруг отвлекается он; в обреченности проскальзывает какое-то беспокойство. — Ёринобу-сан?.. Густая темнота снова обнимает его, стирает имена и воспоминание о городе, над которым встает зарево ядерного взрыва — иррационально приятное; щекотало бы в груди, если бы у него было тело. Но тела нет, и его нет, и все это лишь пустые слова, рассеянные в небытии. Он разговаривает сам с собой? Возможно. Блаженная пустота разливается, как пятно густой черной краски, так и искушая нырнуть с головой, потеряться, сгинуть в небытии — там, где ему и место. Прекратить притворяться человеком. Перестать существовать, растворившись в бесконечном потоке данных, забыть… обо всем. — А теперь ты, тупая электронная пизда, вернешь мне Джонни, иначе я найду способ разнести твою ебаную пирамидку по кирпичику! — доносится голос. Ах да, конечно. Ви незабываема. Это — место, где слетали все покровы. Башня, Мир, Императрица. Пустота. Последний неразрешимый аркан — это он сам, а его, очевидно, не существует. Но почему-то ему было так невозможно приятно слышать этот бодрый яростный голос, что он, кажется, почти вспомнил, как люди улыбаются.***
Ви его нашла. Всегда находила, и непонятно, почему Джонни решил, что сможет надолго от нее спрятаться. Он и не пытался, просто остался на берегу Рио-Гранде, глядя, как вода лениво облизывает берег. Место было удивительно пустое и тоскливое — рядом валялся мусор, виднелись следы от кострища, а значит, люди тут все-таки были… Но не в это время, предзакатное, мучительно замедлившееся. Позади изредка шуршали машины, что-то гремело… На берегу все было мертвым. А шаги Ви он научился узнавать безошибочно — возможно, чуть более легкие, чем у обычного человека. Она не спешила приближаться, застыла чуть поодаль, у него за спиной, и никак не могла объявить о своем присутствии. Придумывала, с какой фразой может подойти? Джонни невольно улыбнулся, дернул уголками губ, но тут же устало покачал головой и провел по лицу руками. Хотел убедиться, что у него еще есть… лицо. Тело. Что это не ебанутая проекция заходящегося в истерике оцифрованного сознания — как оно вообще еще не сдохло от перегрузки… — Так быстро? — громко сказал он. — Я думал, ты явишься через пару часов, не раньше. У него едва получалось говорить — и потому что мысли все еще рассыпались вспышками покалеченных образов, и потому что хотелось просто сдаться и рухнуть мордой в серый песок. Просто лежать и медленно подыхать. Какой смысл пытаться, если по всем законам вселенной он уже полвека как мертв. И его похоронили, блядь. Его настоящее тело. Он умирал снова и снова в лабораториях «Арасаки». — Я бы хотела сказать, что это все благодаря нашей неебической связи, но ты не отрубил маячок на телефоне, — сказала Ви, подходя ближе. Похрустывал песок. Даже не поворачивая голову, он мог бы сказать, что она улыбается, но… не было сил на это смотреть. Конечно, у кочевников были способы друг друга отслеживать — иначе просто не выжить в суровых Пустошах. Особенно — в местных, когда дальше пяти метров все скрывалось в бурой зыби или тонуло в густом тумане. — Как-то не до телефона было, — ядовито выдавил он. — Я как увидела, что ты у реки, думала, ты решил утопиться… — Ви хмыкнула, пройдясь рядом. Джонни по-прежнему смотрел только на унылые волны. Хотя сложно было назвать это волнами — так, какое-то почти незаметное движение. — Вообще-то, более стремную смерть для тебя сложно придумать, — решила Ви. Огонь, кровь и вода, сомкнувшаяся над головой. Он поежился, вспомнив, как выкарабкивался, цепляясь за чей-то труп, как будто улыбавшийся ему перерезанным горлом — своего или чужого, уже непонятно. Ветер шумел в тростнике — прямо как сейчас, — а в черно-мазутной, ночной воде отражалась горящая деревня. Некоторые воспоминания лучше не обретать. — Хуже «Душегуба» не будет. И почему-то пришло отчетливое осознание — дело не только в адской боли, предшествовавшей смерти, а в том, что с ним сделали. Джонни не двигался, так и просидел тут где-то час. Как будто его кости превратились в камень. Ви тоже посмотрела на реку — и замерла. — Блядь! — крикнула Ви, бросаясь к воде. — Какого хера ты натворил?! Она выхватила из реки уже размокший блокнот; течение так и не унесло его, он колыхался у самого берега, как бесполезная мертвая медуза. В руках Ви этот кусок размокшей бумаги с расплывшимися чернилами выглядел просто жалко — тут с первого взгляда было понятно, что ничего не спасти, и это невыносимо бесило Ви; она стиснула зубы, отчаянно нахмурилась и подняла темный взгляд на Джонни. Когда он оказался на берегу Рио-Гранде — Джонни не понял, как именно, но он точно пробежался по городу, задыхающийся и взмыленный, — в общем, рука сама потянулась за сигаретами, но пачки в кармане не оказалось. Забыл сунуть, рассчитывая, что свидание с непонятной нанимательницей будет коротким. А вот блокнот он почему-то положил, спешно собираясь после звонка Таккера — он казался таким далеким, хотя прошло не больше пары часов… Черкнул пару строк, пока Ви вела машину и ворчала. А теперь Джонни стоял тут, на берегу, сжимая в руках блокнот — как будто бы единственное, что доказывало, что он настоящий. Не какая-то запись на флешке. А потом зашвырнул блокнот в воду и рухнул на песок. — Какая нахуй разница, это все равно ненастоящее, — прохрипел он. — Сама подумай, что может создать… кто-то вроде меня. — И моя песня? — неожиданно тихо спросила Ви. — Она тоже ненастоящая? Он помедлил с ответом, растерялся, уставившись куда-то вперед, мимо Ви — и именно в этот момент она рванулась к нему с занесенной рукой. Собиралась отвесить пощечину, чтобы его взбодрить, но Джонни неожиданно перехватил ее запястье. Тело дернулось само, хотя ему-то казалось, что он уже сдался. Ви трепыхнулась, гневно шипя, попыталась отстраниться… Он рассеянно скользнул взглядом по ее лицу, заметил свежие синяки — искусственная кожа крайне реалистично изображала багровые разводы… — Это я тебя так… — он задохнулся. — Блядство. Сука. Я опять тебе сделал больно, да?.. — Да это ерунда, — поморщилась Ви и все же вырвала руку. — Что я, по ебалу никогда не получала? Он сгреб ее ближе, не хотел отпускать — даже если все, во что он верил, было ненастоящим, у него оставалась Ви. Что-то вроде инстинкта — отчаянная привязанность, от которой он никогда и не пытался избавиться, потому что в какой-то момент тебе становится поебать, насколько это делает тебя слабее. Просто один ты не выживешь — ему потребовалось сдохнуть для осознания. А дальше эту мысль думать вообще не хотелось. — Я всего лишь копия, Ви, — слабо просипел он. — Подделка. Джонни Сильверхенд умер пятьдесят лет назад. Сдох, моля о пощаде, когда в него врубился «Душегуб». А я… то, что осталось. Размноженная на копии личность, и… что-то мне нихера не кажется, что я, ну, оригинал. Всего лишь одна из десятков. Сотен. Ты когда-нибудь задумывалась, кого именно держали в «Микоши»? Он ударил очень точно — и Ви невольно вздрогнула, выдавая страх. — Эй, я ведь тоже умерла, — хмуро пробормотала Ви. — Альт разделила нас, забыл? Выходит, что я тоже ненастоящая? — Ну, ты хотя бы в единственном экземпляре… — Так вот что тебя волнует? — возмущенно спросила Ви, заглядывая ему в лицо. — То, что ты больше не единственный и неповторимый Джонни, мать его, Сильверхенд? — Нет… на самом деле нет. Просто это меня добило, понимаешь? — нервно хохотнул он. — Раньше я старался убедить себя, что все в порядке. Что провалы в памяти — это нормально, учитывая… наши обстоятельства ебаные, все, что с нами случилось. Но как только понимаешь, что ты лишь блядская копия для тестов, это как-то… надламывает, — честно сказал Джонни; голос звучал как-то отстраненно, будто говорил не он. — Экспериментальный образец, ага. 77 дробь что-то там. Ви снова вздохнула, обняла его крепче, скользнула пальцами в волосы, расслабленно поглаживая, как дикое животное. — Ты что-то вспомнил? — осторожно спросила она. — Вроде того… Нихера не то, что хотел. И я желал бы это забыть и просто продолжить притворяться, что я нормальный человек, который воскрес из мертвых, — рассмеялся он, чувствуя какую-то странную легкость в голове, как будто бы опьянение — но он точно не пил. — У ебаного Иисуса же получилось, почему у меня не должно, да?! Ну почему все не может быть так просто?! Я же старался! Я хотел просто уехать с вами! Кажется, Ви мелко кивала, что бы он ни говорил, и это должно было разозлить, но действовало странно успокаивающе. Может, он до сих пор не отошел от откровений, подкинутых распотрошенным сознанием, но Джонни вообще не чувствовал сил встать и куда-то шагать. Только сидеть вот так, уткнувшись лбом Ви в плечо, прижавшись так близко, что чувствовалось мерное биение синтетического сердца. — Ты не умирала, Ви, — вздохнул Джонни, чувствуя, что его немного отпустило и странный спазм больше не пережимает горло. — Панам тебя откачивала — хочешь, спроси. Твой мозг не выключался, пока ты спорила с Альт. Поэтому мы не могли просто скачать тебя на флешку, а мучились с пересадкой мозга в тело киборга. Хуй знает, что Альт с нами сделала. Но ты… другая. Думаю, в конечном итоге ты почти такой же адекватный человек, как, например, Мерф, которая из Сети не вылезает. Так что не волнуйся, эй. — Я за тебя волнуюсь, долбоеб, — прошептала Ви. — Ты не в порядке. Я не знаю, что с тобой творится, и мне страшно… Она сердито вздохнула, но не продолжила. Джонни вспомнил тот момент, когда его будто дернуло навстречу Мерфи. Вспыхнувшая злость? Отчаяние того, кого раскрыли… перед самим собой? Обманывать других было проще простого, Джонни всю жизнь этим занимался, изображал отпетого рокера, не боявшегося ничего, хотя когда-то трусливо сбежал с войны, дезертировал — и бесконечно ненавидел себя за это. Даже перед смертью выделывался и издевался над самим Императором, хотя его колотило от ужаса. — Напугал тебя, да? — глухо спросил Джонни. — Когда бросился душить Мерфи? Ну да, — огрызнулась Ви. — Ты, конечно, ебнутый обычно, но не настолько же! Она все еще обнимала его, ластилась — такое случалось редко, как и с их котом, и это, наверное, был хороший знак, но он просто — физически — не мог расслабить плечи и сдаться, чувствуя болезненную ярость, которую некуда было выплеснуть. Ненавидеть кого-то нужно было, лучше топлива он еще не придумал. «Арасаку», сотворившую это с ним? Она почти пала, цеплялась из последних сил. — Как тебе помочь? — спросила Ви. — Поговори со мной. Меня немного отпускало при приступах, помнишь? — Я не знаю. Я, блядь, не знаю, я не… В этом ответе и заключался весь ебаный ужас — он не знал, что происходит, что творится с его памятью, что хотела сказать Мерфи, вдруг свалившаяся на них из ниоткуда, что он такое — в конце-то, блядь, концов. У Джонни Сильверхенда — настоящего — не было ничего, кроме ярости и войны, выжигающей его изнутри. А у него была Ви и волны отчаяния, покачивающиеся совсем близко. — Все хорошо, слушай меня, ладно? — прошептала Ви, наклонившись к уху. Пальцы вцеплялись в имплант, царапали подвижные стальные пластинки, и от этого как будто бы было приятно. — Я не понимаю нихера в этих технических штуках, но ты, блядь, настоящий, не вздумай в этом сомневаться. — Ви, я буквально… кусок экспериментального кода, — его почти трясло. — Я видел, я вспомнил, это все не имеет никакого нахуй смысла. Что бы я ни пытался… Всего лишь расходный материал. Меня стерли бы, если б этот уебок Ёринобу каким-то чудом не скопировал код. Ви упрямо трясла головой, а он уже чувствовал, что глаза жжет невыносимо, как будто оптика плавится. Последний раз Джонни утирал слезы над ней, как раз перед тем как операция началась — и воодушевленный и одновременно до пизды напуганный рипер твердил, что все может пойти не по плану. Что мозг просто отключится, не приспособится к кибернетическому телу. Ви об этом не знала, но он уже однажды прощался с ней. — Пойдем домой, — попросила Ви, поежившись. С реки налетел прохладный ветер. Нужно было встать и идти, блядь, как в сраной Библии, но просто так воскреснуть, когда ты знаешь, что ты мертв, что и должен оставаться мертвым… Каким-то чудом он сумел освободиться от этого сковывающего ограничения, взломал сам себя, убедив, что стоит жить — «я выберусь любой ценой», как же… — Ну, а… как там Мерфи?.. — спросил он, хотя вспоминать о ней не хотелось. Просто забыть, позволить еще одной важной детали сгинуть в небытии — но было уже слишком поздно. — Да в целом нормально, жива, — отмахнулась Ви, хотя и слишком быстро. — Поехала к моему дяде, они вместе работают. Сказала, что все еще рассчитывает на сотрудничество и всякую такую занудную херь. Кажется, она ожидала твой… припадок, — аккуратно сказала Ви, снова быстро коснувшись его лба, словно проверяла температуру. — Не восприняла это особенно серьезно. Кажется, ее больше волнует твой двойник. — Чтобы поймать Сильверхенда, надо думать как Сильверхенд? — из последних сил выдавил шутку он, и Ви покорно улыбнулась: — Вроде того. Посмотрим, может, сумеем вытащить из нее еще что-то полезное. Но Джонни и так было достаточно того, что сказала Мерфи. На ближайшие пару лет самокопаний, пожалуй. Он мрачно поглядел на рыжеющий закат, вспыхнувший по реке, как пожар. Слишком ярко, слишком живо — он прикрыл глаза и снова очутился в безмятежной пустоте киберпространства. Вспомнил снова последний разговор с Альт — не тот раз, когда эта блядь едва не разодрала разум Ви на части, а когда он сам пошел ее навестить. Он ненавидел пустоту, не хотел глухоты и бездействия. Наполненная бесконечными данными, Сеть напоминала склеп, высеченный из черного мрамора. Темный и молчаливый. Он его ненавидел до дрожи. Но больше ненавидел только себя.***
Джуди оказалась дома — сидела за планшетом, скрестив ноги, одной рукой почесывала кота, который лениво развалился на диване и водил лапами с пока что втянутыми когтями по спинке. После всего, что случилось, после того, что Джонни вспомнил, это мирная домашняя картинка казалась настолько дикой и неправильной, что виски сдавило болью. Подняв голову на звук, Джуди некоторое время растерянно их оглядывала. Видимо, пыталась понять, что такое могло произойти за несколько часов после того момента, когда они, преувеличенно бодрые, вылетели из квартиры. Джонни не хотелось смотреться в зеркало. Так же, как и Ви когда-то, когда она вместо своего осунувшегося лица боялась увидеть там его. А вот что могло явиться ему?.. Абсолютная пустота, последний аркан? Сдавленно ругаясь, Ви обшаривала сумку в поисках чего-то — как полагал Джонни, обезбола или ингалятора. — Это тебя он так?! — Джуди возмущенно нахмурилась, уставившись на синяки. — А-а, это ладно, ерунда, скоро пройдет, — улыбнулась Ви. — Однажды этот придурок ебнул меня башкой об окно. Пять раз подряд. — Ты что, обиделась? — слабо спросил Джонни. У него все еще кружилась голова. — Нет, — вздохнула Ви. — Все хорошо. Главное, что мы оба целы, да? Ему почему-то показалось, что она специально избегает слова «живы». Ничего не сказав, Джонни схватил пачку сигарет, лежавшую на подоконнике, и нетвердым шагом направился к двери — даже если его тело было не более чем клоном, курить хотелось адски, с того самого момента, когда сознание прояснилось на берегу. Человеческая привычка — это хорошо. Хотя бы что-то позволяет цепляться за настойчивые ощущения… — Куда?! — страшно выкрикнула Ви и не бросилась за ним, только потому что поморщилась от боли. — Курить, — отрезал он. — Мне надо… побыть одному. Он давно облюбовал длинный общий балкон в их доме; неподалеку была галерея, она соединяла два корпуса, и люди по ней ходили достаточно часто, но никто почему-то не заглядывал на балкон и не беспокоил одинокую фигуру с сигаретой, навалившуюся на заграждение так, будто втайне хотелось свалиться вниз. Джонни ребрами чувствовал эту грань. Сил стоять прямо почти не было. В небесах что-то прогрохотало, но дождь так и не начался — от погрузившегося в темноту города разило нездоровым жаром. Думать не хотелось, но теперь Джонни чуть отчетливее понимал потребность постоянно что-то… обрабатывать. Ему нужна была цель, и странное чувство, как будто бы беспокойное и немного отчужденное, однозначно могло быть потерянностью программы, оставшейся без задачи. Так ли чувствовал себя ебаный Деламейн, раздираемый противоречиями десятка личностей? Они его отрубили. Пиздецки варварским способом, если вспомнить. Не заслуживал ли Джонни, чтобы Ви обнулила и его? Нет, она не стала бы. Не после того, как столько раз его вытаскивала — даже если он сдавался и готов был сгинуть. Не отпустит. Вцепится намертво. Ви пришла чуть погодя, остановилась рядом, облокотившись на то же ограждение. Вытащила из пачки сигарету — без спросу. Ему нравилась эта бесцеремонность, но сейчас мысли доходили как-то немного с запозданием. Как будто повредилась какая-то важная связь. Но Ви ни о чем его и не спрашивала. Просто курила рядом, нервно стряхивая пепел. Он знал о ней даже больше, чем о себе самом, и это немного выбивало из равновесия. Валерия Соловьева… — «Соловей», — негромко пробормотал Джонни на русском. — Ага, только «в» чуть мягче, — одобрительно кивнула Ви. — Это что-то значит? — Типа того. Как и в целом все слова, — фыркнула она. — Кажется, это птица такая… Если хочешь, погляди в Сети. Он и правда полез искать — потому что нужно было на что-то отвлечься. Перестать бездумно крутить между пальцами сигарету, отбросить тяжкие мысли… Но они снова возвращались, небытие искушающе звенело, приглашая закончить это все, почти перекрывая бодрый шум города. Альбукерке подмигивал сотнями огней, но впервые за долгое время Джонни не хотелось затеряться среди грохота музыки, ядреного алкоголя и прикосновений к чьему-нибудь горячему телу. Впервые ему показалось, что он от чего-то бежал… Алкоголь и наркотики помогли бы забыться, но он боялся, что видения вернутся — и тогда он в них потеряется. Поэтому лучше было сохранять ясную голову, насколько это возможно. — Твой соловей — это такая маленькая незаметная птица, которая поет траурные песни на весь лес, — поделился Джонни, отбросив ворох сайтов. — Неплохо. У вас красивые народные песни. — Нашел свое тотемное животное? — Вроде того. Постояв рядом, Ви устало потрепала его по плечу и кивнула на дверь: — Идем, поужинаем хотя бы. Ты не можешь выжить на алкоголе и никотине! — строго заявила она. — Эй, я понимаю, какой это все пиздец. Но я не позволю тебе лечь и помереть! — Но что если я сам этого хочу? Ви предпочла не отвечать. Устало вздохнув, Джонни бросил вниз сигарету, наблюдая, как искра прочерчивает скопившийся под балконом мрак, чтобы бесславно сгинуть, ударившись о сухой асфальт. Было в этом что-то… определенно завораживающее. Но чего хотелось ему самому? Перемахнуть через хлипкое ограждение и сгинуть самому? Просто перестать существовать, уйти в блаженное ничто? Продолжить сражаться, неся в себе обжигающий груз войны, все еще слыша где-то позади грохот взрывов? Или, в конце концов, найти своего двойника, взглянуть ему в глаза… чтобы — что? Понять, кто он сам такой? Вопрос был в том, способен ли он вообще чего-то хотеть. — Ты слишком добрая, Ви. И не пизди мне про свой послужной список. Помнишь тот автомат? — Чего? — нахмурилась Ви. — Какой автомат, «калаш»? — Тот, с которым ты болтала. Брендан, кажется. Тебе же в какой-то момент показалось, что это искин, а не просто охуенно проработанный голосовой помощник, — убежденно рассказывал Джонни. — Ты понимала, что это простенькая программа с парой обвесов. Но все равно вела себя так, как будто у него была личность. Похоже, это напоминание вызвало у Ви что-то вроде стыда — и она отвернулась, сверля взглядом темноту. Несколько раз она пыталась заговорить, но только кусала губы. Однажды она уже приняла простенькую программу за что-то большее, и ошибаться так снова было бы совсем глупо… — Но он только и мог, что болтать, — стиснув зубы, сказала Ви. — Я не видела, как он орет по ночам от кошмаров. Как обнимает меня, делая вид, что не рыдает. Это все — человеческое, Джонни. Скажи, что я не схожу с ума. — Все там будем, — только непонятно отозвался он. Злобно стукнув по бетону кулаком, Ви тут же схватила его за руку, сжала до боли, вцарапалась ногтями в кожу, словно хотела лишний раз убедить себя в том, что он реален, и свирепо прищурилась: — Слушай, я понятия не имею, чем ты себя накрутил, но мы справимся. Поговорим с Мерфи снова, у нее наверняка есть какое-то научное объяснение, — упрямо сказала Ви. — Она тебя не знает, поэтому так и говорит. Нам все твердили, что я уникальный случай — живой человек с биочипом в башке! Поэтому его и не могли вытащить! Ничего удивительного, что и ты тоже… Что с тобой что-то не так. Он кивнул — а что еще оставалось? Но Ви всего лишь хотелось верить во что-то хорошее — и Джонни как-то сомневался, что разговоры с Мерфи ее утешат.