Капля. Меделин слышала, как звук стекающей воды становился все четче, ближе. К горлу подступила тошнота. Она пыталась открыть глаза, но веки словно слиплись между собой, отчаянно не желая подчиняться. Сознание вязко пробиралось из темной дымки с криками о том, что что-то не так, ты не там, где должна была быть. Шестое чувство неистово выло о приближающейся опасности. Постепенно тело начало отзываться тупой болью на ее попытки шевельнуться. Канаты, стянутые на руках и ногах, отдавали жжением на коже, в онемевших ладонях — холодной тяжестью.
Чувство возвращающейся реальности било страхом и давило паникой, вставшей комом в горле. Глаза, раскрывшиеся в ужасе, заполнились слезами из-за кромешной тьмы режущего хлопка. Она замерла, боясь лишний раз шевельнуться, и тонула в черноте с бешеным сердцебиением, громко отдающим в ушах. Против воли вздрогнула, различив в шуме дыхания шаги.
Момент — и с лица небрежно сдернули повязку. В глаза ударил режущий свет. Меделин быстро заморгала и напугано посмотрела вперед, давясь ужасом от вида знакомых пшеничных волос и приторной улыбки. Невольно двинулась назад, вжимаясь в спинку стула, с животным страхом следя за грациозными движениями рук блондина. Подняла глаза выше, находя у двери фигуру брюнета, узнавая в нем назойливого журналиста. Тот невозмутимо стоял, поглощенный тенью мрачного коридора, и с пристальным прищуром смотрел на девушку, дрожавшую от страха.
— Скучала по мне, Меделин? — радостно спросил блондин, сидящий перед ней на корточках. — Думаю, меня сложно забыть, — сладко протянул он и нездорово улыбнулся, накручивая на кулак черную ткань.
Меделин сжалась всем телом, обращаясь в напуганного, обреченного зверька. Дрожь поселилась вместе с ужасом в каждой клеточке, затуманивая сознание, желавшее выть от страха и несправедливости.
— Заканчивай этот цирк, — недовольно вклинился брюнет, переведя взгляд с девушки на напарника. — Нет смысла с ней разговаривать по пустякам.
— Ты же сказал, что я смогу развлечься, — несерьезно возник корректор, запрокидывая голову назад.
— У тебя час, не больше, и не забудь, что нам нужна любая информация, — с напускной строгостью сказал брюнет.
— Помню, помню, — отмахнувшись, протараторил блондин, — Я сделаю все в лучшем виде.
Второй вышел, оставив их наедине. Оставшийся с одержимым интересом смотрел в глаза девушки, нетерпеливо потирая руки. Искал в ее взгляде прошлую пустоту, повиновение, но с удовольствием находил кричащую панику и всеобъемлющий ужас. По лицу растянулась безумная улыбка, предвкушающая вид безысходности, опустошения, что заполнят мечущиеся зеленые глаза.
От ужаса мутнел рассудок. Меделин прикусила нижнюю губу и со слепым, импульсивным вызовом посмотрела в его глаза, показывая свое неразумное бесстрашие. Но руки дрожали, грудь поднималась от тяжелого и мятежного дыхания, а по щекам скользили слезы, вырывая из блондина едкий смешок.
— Ну что ж, начнем нашу игру? — восторженно протянул он, скользнув ладонью по голой ноге Меделин. — Правил в ней нет, — продолжил корректор, встав за спиной девушки, и нагнулся к ее уху, — проигравший известен в самом начале. Единственное, что он может делать, так это отвечать на мои вопросы, — хрипло прошептал блондин, ведя рукой по ее плечу, и нагнулся к изгибу шеи. — Знаешь, я запоминаю запах каждой своей жертвы, и ты не станешь исключением. От тебя так веет спиртами и хлоркой, я сейчас как будто в больнице. Чарующие ощущения.
Шею обдало влажным холодом, когда он отстранился от нее, оставаясь за спиной. Меделин судорожно выдохнула, прислушиваясь к неразборчивым звукам за собой, и сдерживала обреченный вой, терзая губы в кровь. Подняла размытый слезами взгляд с колен на помещение, пытаясь отвлечься от ужаса неизвестности, осматриваясь вокруг. Не разглядела ничего примечательного в запыленной бетонной комнатке, шаблонно свойственной ужастикам с маленьким бюджетом. Посмотрела на потолок, когда раздался звон металла за спиной, и пусто оглядела блеклую лампочку. Сглотнула вязкий ком, сходя с ума от тишины, неизвестности и гребанного молчания.
— Как ты ожила? — резко его голос потерял всю беззаботность и легкость, обрастая сталью.
Меделин пробрала дрожь, в груди сперло дыхание, а горячие слезы полились градом. Внутри все оборвалось и сжалось с мольбой к высшему.
— Иди к черту, — неосознанно, испуганно и зло сорвалось с ее языка.
Корректор коротко хмыкнул, почти не реагируя на нелепое сопротивление, и быстрым движением руки отбросил с шеи темные волосы. И с ярым наслаждением слушал ее пронзительный вопль, поднеся к нежной коже нетерпимо горячий металл. Впитывал в себя ее боль, крики и благоговел от ее страданий.
— Знаешь, мне так нравятся современные штучки девушек для волос, а вот щипцы — мой фаворит, — блаженно говорил он, сквозь тяжелое дыхание Меделин, рассматривая след плоти на металле. — Повторю вопрос. Как ты воскресла? — резко спросил корректор, возвращая голосу строгость.
— Не знаю! — плача, обреченно ответила она.
— Ответ неверный, — бескомпромиссно отчеканил он и поднес горящий прибор к другой стороне шеи, сбрасывая ее в жерло адской боли и дикого крика. — Я же знаю таких, как ты, очень просто сломать, надавив чуть-чуть сильнее. Но если ты продержишься хотя бы пятнадцать минут, я буду приятно удивлен, — увлеченно говорил корректор, вслушиваясь в ее слезы.
Она стала еще одним именем в его досье и бездушном списке личных достижений. Меделин была бы не удивлена, если орудия для подобного они выбирали из мешка, записывая туда самые безумные, неподходящие вещи, что-то вроде ачивки за каждый предмет.
В промежутках, когда боль не захватывала весь разум, а горло не надрывалось от криков, Меделин понимала: он не будет испытывать ни малейшего угрызения совести из-за ее смерти, черт возьми, из-за обеих ее смертей. Ему будет плевать, вина не задушит, а новые жертвы продолжат сыпаться непрерывным потоком. И хотелось реветь еще сильнее от этого осознания, жестокости и несправедливости реальности.
Блондин опять убрал утюжок с кожи, раскрашенной алыми пятнами ожогов, и вдыхал запах горячей плоти. С интересом рассматривал следы на светлом полотне и ожидал чего-то необычного, но не дождавшись, обошел ее. Встал перед Меделин, снова выбивая из нее весь воздух и самообладание, оставленное громкими всхлипами и отчаянием глаз, мятежно скачущих по его лицу.
Она не хотела видеть его, жаждала забыть цвет волос, горсть карамельных веснушек. Мечтала не видеть взгляд безумных выпученных глаз, что цеплялись за каждый открытый сантиметр ее кожи, не скрытой несчастной футболкой, и губы, расплывшиеся в кривой, кровожадной улыбке. Ее пробил первородный страх, и она окончательно осознала, что находилась в лапах настоящего бесконтрольного хищника, бесчеловечного выродка, не имевшего сострадания и жалости.
— Знаешь, моим любимым делом был маленький мальчик-швея из сороковых годов двадцатого века. Он работал на заводе по пошиву формы подмастерьем, но в будущем он должен был стал выдающимся генералом, который сильно бы крутанул ход истории. И что ты думаешь? Я убил его, нет, не так, я создал произведение искусства. Его же иголками и нитками я сшил его рот, ведь детский плач так неприятен для моих ушей, — его передернуло, словно он опять услышал вой того мальчика. — Потом я сшил между собой все пальцы на его руках, потратив так много времени на это! — с нездоровым восхищением к себе говорил корректор, пристально смотря в покрасневшие глаза Меделин, — после я сшил его ноздри. Думал, что мальчишка задохнется, но мои швы были слишком неплотными, и через нити в его легкие поступал кислород с запахом его же крови. Ты бы видела это лицо! Он был так напуган, но сначала даже сопротивлялся. Видимо, очень хотел жить, однако в конце его глаза потухли, в них больше не было абсолютно ничего. Он желал тогда только одного — сдохнуть, прям как ты тогда в клубе, — заговорчески шептал блондин, склоняясь ближе к ее лицу. — Ну а я, из доброты душевной, прикончил его пулей в самое сердце, — усмехнулся он и ткнул пальцем в грудь девушки, где было ее сердце. — Так что говори, почему ты блять еще дышишь, — яростно прошипел корректор в ее лицо, хватая Меделин за волосы.
Финальная грань его напускного спокойствия и холода быстро распалась под гневом в обезумевших, одержимых глазах, что сжирали нечеловеческий ужас во взгляде напротив. Меделин не отпускала дрожь. Под ребрами истерикой кричал страх и мольба о спасении, а недружественное и почерневшее сознание открытую намекало, выло, что этот несчастный мальчик — будущая она, опустошенная, исчезнувшая в безграничной боли и отчаянии.
— Я же сказала, что не знаю. Просто очнулась, и все, — жалобно пробормотала Меделин, сглатывая слезы.
— Жаль, — зло выплюнул корректор и обдал жаром металла ее руку. — Мне было бы интересно услышать причину, но, видимо, ты слишком глупа, чтобы знать хоть что-то, — яростно чеканил он через ее зверский вопль. — Тогда пойдем дальше, — раздраженно сказал блондин, прижигая голень. — Какие планы у Пятого?
Она посмотрела на него с непониманием, искаженным слезами, замотала головой и в вопросе вскинула брови. Горела и терялась еще больше, искренне не зная и слова правды.
— Только не говори, что не знаешь его. Вы так мило болтали с ним на крыше, — корректор говорил это желчно, перенося щипцы на другую ногу.
— Понятия не имею, что он задумал, — бессильно ответила Меделин, когда тело обдало холодом. — Он ничего мне не сказал, — подыгрывая, дополнила она.
Корректор бросил на нее гневный взгляд. Утюжок переместился на внутреннюю сторону бедра, где была особенно нежная кожа, и выбил из нее душераздирающий крик. Меделин было страшно, больно. Она так беспомощна и беззащитна.
— Опять ответ неверный. Ты плохая девочка, — раздраженно сказал блондин и перенес щипцы на другое бедро. — В его руки попали крайне интересные папки, пестрящие твоим именем. Он резко заинтересовался тобой, но ты продолжишь утверждать, что ничего не знаешь?
Услышав в ответ только пустое всхлипывание, корректор перенес утюжок с поврежденного участка кожи на нетронутый. Без остановки выбивал из нее крики, жег кожу и мазал невыносимой болью, иногда теряя смысл происходящего. Ему нравилось, как цвет ее кожи менялся под его воздействием, как из поврежденной плоти выступали маленькие капельки крови. Он искренне считал, что все, через что она проходила, заслуженно. Сначала, когда им сказали, что упустили одного человека. Они не поверили, восприняли за неудачный розыгрыш, но когда он увидел ее лицо на фотографии, то был поражен. Блондин был уверен, что прикончил ее собственными руками, но она не сдохла, а это — не входило в их планы.
Но теперь она сидела перед ним пустая. Обычная девчушка, оплакивающая каждый сожженный участок своей кожи. Бледность лица, пот, потерявшийся в слезах, стеклянность глаз, истерзанные губы хранили в себе что-то притягательное, приводящее в восторг.
— Скажи мне, ты знакома с остальными Харгривзами? — он поднял взгляд на ее лицо, встречаясь с мокрыми глазами.
— Только если Диего — Харгривз, то да, с ним, — хрипло бросила Меделин, без сил прикрывая глаза.
— Я знаю, он ведет твое дело, — зло рявкнул корректор. — Значит, ты хочешь сказать, что вообще ничего не знаешь?
— Вообще ничего, — прошептала она, пропадая в слабости.
— Я тебе не верю. Начнем по новой? — уверенно заявил блондин, удовлетворенно следя за ее бессилием. — Почему ты еще дышишь?
Буквально по новой. Недрогнувшая рука прижгла первый ожог, вырывая из нее жалобный крик.
— Нечего мне тебе говорить, сама ничего не помню и не понимаю, — громко плача, отчаянно говорила Меделин. — Я просто дура, решившая отдохнуть в один из вечеров субботы. Ничего особенного.
— Ясно. Также ты утверждаешь, что ничего не знаешь о Пятом? — он поднял глаза на девушку, ловя ее взгляд, чтобы быть уверенным в честности слов Меделин.
— Нет.
Глаза все чаще поддавалась темной дымке, пленительно зовущей в пустоту. В груди болело от слез, но больше от раздирающей несправедливости и жалости к самой себе, к своей потраченной жизни, к ее приемному отцу, ко всему что ее окружало. Но больше она горела от стыда. Она жалкая, ничтожная девчонка, которая не могла совершенно ничего. Ее внутренние демоны так и кричали о ее несносности и ненужности, о том, как она ничтожно выглядела в глазах окружающих, в глазах ее единственного близкого человека.
— Тебе так нравится идти против моей воли? Ну что ж ты такая несговорчивая, — раздраженно проговорил он и ударил ее по голове. — Хей, Адам, я же знаю, что ты тут.
— Он не пришел, — слегка разочарованно сказал корректор, равнодушно пожав плечами, — В целом, этого стоило ожидать.
— Тогда стоило схватить какого-нибудь Харгривза, — тоскливо предлагал блондин, отбрасывая на пол утюжок.
— Кого из них, Джереми? Может, мутанта с супер силой, копа, проткнувшего бы нас ножами, даже рукой не повернув, женщину, которая уложила бы нас только парой фраз? Тебе дальше перечислять?
— Мы в тупике?
— Именно, нужно кончать девчонку и сваливать.
— Эй, мы же не дадим ей просто сдохнуть от пулевого в черепушку?
— Нет, — резко ответил Адам и посмотрел в сторону, моргающей Меделин. — Ты даже не смог ее нормально вырубить?
Адам подошел вплотную к девушке и посмотрел в ее мутные глаза. Ни вызова, ни гнева, ни желания жить, как и хотел Джереми. Никому ненужная игрушка, выброшенная самой жизнью. Корректор усмехнулся, осмотрев ее, и вытащил из кармана брюк нож. Поднес к линии роста ее волос и сделал небрежный, но глубокий порез.
— Меделин Бернелл — одна из самых громких ошибок в нашей карьере. Мы никогда не получали в Комиссии столько унижения как от тебя и Пятого. А что теперь? Ты просто умрешь от наших рук, снова? — задумчиво говорил Адам. — Скажи мне, о чем вы говорили с Пятым на той крыше, — он пожирал ее взглядом, попутно превращая кожу шеи в решето, задевая ожоги.
— Мне нечего терять, так зачем мне говорить вам что-то? — устало спросила Меделин, получая вместо ответа ножевое в плечо.
Она вскрикнула. Из раны струей побежала кровь, пачкая потрепанную белую футболку. Девушка косилась на Адама, видя, как его напыщенное хладнокровие рушилось так же быстро, как и терпение его дружка.
— Он сказал, что приставить ко мне охрану было его идей.
— Еще, — требовал корректора, вонзая лезвие в другое плечо.
— Сказал, что я девчонка с суицидальными наклонностями, — она безнадежно улыбнулась, когда увидела на его лице разочарование.
Адам мгновенно вспыхнул, перерезая толстые веревки на стуле, поднял тело Меделин за шею, она, как тряпичная кукла, не сопротивлялась ему. Рывком он вжал ее в холодную стену. Затылок отдал глухим спазмом. Руки сжались на шее девушки с невероятной силой, Адам смотрел с яростью ей в глаза. Джереми же наблюдал за этим со стороны, не желая больше принимать в происходящем никакого участия. Меделин едко улыбнулась, когда до губ дотекла кровь, окрашивая их в ярко-алый.
— Знаете, что самое смешное? — резко смело заговорила она, провоцируя их всем своим видом и каждым действием. — Что я даже не знала его имени до диалога с вами, — голос сошел на тихий хрип, а перед глазами все поплыло.
— Я понял, чего ты добиваешься. Сдохнуть хотела побыстрее? Я не дам тебе отойти в мир иной вот так, — Адам со свей силы ударил ее головой о стену.
Это оглушило ее, к горлу подступила тошнота. Скорее всего, у нее сотрясение. Взгляд стал совсем мутным. Адам кинул ее на пол, она снова ударилась головой. Девушка вот-вот отключится, но новая волна боли возвращала ее в сознание раз за разом. В глазах помутнело от слез, голова гудела, а тело болело, каждый сантиметр ныл.
— Ты оставишь на ней какую-нибудь записку? Это же уже традиция, — нависая над Адамом, весело спросил Джереми, — тем более, мы же в районе второго, он найдет ее тело.
— Конечно.
Он взял ее запястье, бледное и худое настолько, что каждую венку можно было легко прощупать и увидеть. Стал старательно вырезать надпись на сосудах, делая глубокие надрезы. Аккуратно выводил каждую букву грубым, рваным почерком.
— Как символично, — посвистывая, бросил с улыбкой блондин.
После Адам положил свою работу так, чтобы ее было видно почти сразу же и воткнул нож в запястье. Меделин хотела взвыть, но ее тело не поддавалось, удар по голове был слишком сильный. Корректоры поднялись и оглядели свою работу, осознавая, что ждали не такого результата, и схватились за портфель. Последний раз метнули взгляд в сторону Меделин и исчезли в голубой вспышке.
Меделин уже не слышала их голосов, шагов. В голове был гул, глаза заслонила пелена из слез, которая была не в силах противиться приближающейся темноте. Хотелось выть и кричать от боли, несправедливости и искреннего непонимания, но она не могла даже шевельнутся. В горле, раздраженном солью и железом, пересохло. Ожоги горели, порезы ныли, а кисть и рука отдавали разъедающей болью, кровь сочилась из всех ран, забирая с собой все силы. Задыхалась от слез и вопящей истерики. И криком внутри спрашивала саму себя:
«За что?».
Что такого подросток сделал в этой жизни, чтобы заслужить все это? Чем она провинилась перед судьбой, людьми и всем сущим? Из последних сил перебирала в голове воспоминания, редкие, расплывчатые, давно потерявшие правильную последовательность. Смотрела на свою обычную жизнь, словно посторонний зритель, потерявший место в ней. Школа, ее любимый парк, свежезаваренный чай, напитанный лучами солнца, трава между пальцев, голубое бескрайнее небо, дом и редкие, драгоценные вечера с приемным отцом. Интересно, что же он почувствует, когда узнает о череде ее приключений, вернувшись в страну? Как переживет ее смерть, о которой теперь она молила.
Меделин больше всего боялась опять очнуться, ощутить эту волну разрушающих эмоций с изнуряющей болью и столкнуться с самой собой. Мечта о светлом будущем, цели, любимые стремления и жажда к жизни померкли и стали пустым звуком в окружении холода и мрака стен. Среди ужаса, пустоты и отчаяния, где не было места надежде. И пустота любезно приняла ее, аккуратно и бережно забирая с собой.
***
Пятый скептично осматривал здание старого кирпичного завода, регулярно косясь на взбудораженного Диего. Не разделял его волнения и озабоченности происходящим, но не мог игнорировать брата, что с отчаянным рвением влетел в заброшенный зал, разбивая тяжелым шагом стекла, проложившие дорогу на пыльном бетоне. Торопился вслед за ним, пристально осматривая каждый темный угол и проклиная импульсивность, с которой второй влетел в поглощенный чернотой подвал. Схватил его за плечо, вынуждая остановиться, и сам осмотрелся вокруг, находя в одном из поворотов свет, лившийся приторным пятном около одной из нескольких дверей.
Харгривзы остановились, прильнув к грязной стене, около открытой двери. Пятый быстро вытянул глок из внутреннего кармана пиджака, Диего приготовил ножи. Они переглянулись и кивнули друг другу. Готовясь к худшему, влетели в помещение, но столкнулись только с тишиной потрескивающей лампочки, перевернутым стулом и небрежно лежащей Меделин. Пятый быстро ринулся к ней, заметив секундную растерянность Диего.
— Жива, — бегло сказал Пятый, нащупывая ее пульс под облегченный выдох второго. — Но состояние оставляет желать лучшего, — он пробежался взглядом по телу девушки и скинул с лица волосы. — Около двух ножевых, много ожогов, — отодвинул волосы от шеи, — видимо, ее душили.
На бледной коже виднелись уже посиневшие следы от рук. К ним подошел Диего, с бьющим гневом осматривал ее, плотно сжимая руки в кулаки и громко дыша. Заставлял себя запомнить ее такой, приписывая каждое повреждение на свою совесть.
— Ей разбили голову, — напряженно предположил второй и указал рукой на лужу под черепом девушки.
Он взволнованно осматривал ее с самой макушки, медленно оглядывая каждый красный след, оставленный на коже и футболке. Остановился на руке и замер, давясь шоком и яростью, видя кровоточащие буквы на предплечье.
— Смотри, — резко возник Диего и сел около руки, показал брату, не вынимая нож из ладони.
Пятого перекосило от удивления и отвращения, но интерес брал верх. Стекающая кровь искажала написанное, но не мешала разобрать то, что выскребли на светлой коже.
Привет, Пятый
