***
Яркие, но уже значительно исхудавшие ряды дорогих тканей красочно мелькали через бокал шампанского, ловящего каждый легкий жест со стороны. Пятый лениво вел взглядом по поредевшей толпе, предполагая, какая именно часть народа была уже расфасована по машинам. Медленно отпил, слизал мягкую горчинку с губ, продолжая бесцельно осматривать зал. Наблюдал за непоколебимым спокойствием всех вокруг, четкой работой персонала, особенно дворецкого, который пока не предполагал то, что те беспринципные люди, руководящие им, обратились в кровавое месиво, потеряв человеческий облик. Пятый с легкой досадой подмечал раздражающее умиротворение вокруг и упущенную им, скорее всего, фальшивую возможность покончить все быстро и без лишних усилий. Так бы, наверное, все и было, если бы не фото корректора, которого язык не поворачивался обозвать никак, кроме как ублюдком и мерзким выродком. Хотя сам Пятый не особо отличался нравственностью, душевностью, банальной гуманностью, если сам прибегал к не менее жестоким, аморальным, если не такого же рода, истязаниям. Он мог слушать об этом спокойно, вести себя аналогично, не проявляя света совести и сочувствия, но когда все резко сошло на Меделин, совершивший это быстро оброс всеми мерзкими, отвратительными качествами, стал достоин худшего финала. Пальцы плотно сомкнулись на хрупком стекле, когда в сознании вновь мелькали события забытого ею дня. И это незнание с ее стороны давало ему спасительную надежду, наделяло оправданием в своих же глазах. Пятый правда хотел верить в каждый свой поступок, каждое решение. Жаждал знать, что он всегда делал все правильно, не исключая случившегося с Меделин. Но продолжал не верить, теряясь среди догадок и мутного будущего, решающегося от каждого его небрежного или чрезмерно продуманного шага. Это он уже успел запомнить, выучить, навсегда отпечатать внутри. — Насколько несчастные люди, — задумчиво протянула Алиен, аккуратно возникая сбоку от Пятого с бокалом в руках. — Не думала, что смогу вот так в открытую разговаривать с тобой без ножа у шеи. — Еще не поздно вспороть тебе ряд артерий, — презрительно бросил он, резко оборачиваясь к скучающей собеседнице. — Смело и беспечно. — Тебе же нравится это неразумное сочетание. Не хватает только робкого шарма и всепрощающей, детской натуры, — скалясь, без страха сказала Алиен и медленно поднесла бокал к губам, мельком осмотрев слегка взъерошенного Пятого. — Что тебе нужно? — шипя, спросил он и резко схватил женщину за горло. — У меня сильно скачет настроение, будь осторожнее, — злобно выплюнул он в ее усмехнувшееся лицо. — Пытаюсь развлечься, — невозмутимо ответила Алиен, слегка морщась от слабой боли, — события до торгов невозможно скучные, особенно когда ты ни товар, ни покупатель. — От звания товара тебя ограждает только дорогой бархат и умение складывать сотни строчек уравнений. Не обольщайся, — саркастично сказал Пятый и сильнее сомкнул пальцы на тонкой женской шее, ближе подтягивая ее лицо к себе, — тем более подпорченный товар не в почете, — глумясь, подметил он и победно улыбнулся, следя за холодом, мелькнувшим в ярких глазах. — Поэтому ты увел маленькую Меделин? Я отчетливо слышала, как некоторые мужчины делали негласные ставки на ее очаровательное тело, — с тихой злобой усмехнулась Алиен, вздрогнув, когда пальцы безудержно впились в ее кожу. — С твоей стороны было безрассудно брать свет с собой. Ты словно дразнишь всю падаль ее чистотой, наделяемым ею спасением и исцелением. К тому же облачил ее в чистейший белый шелк, — яростно прохрипела она, хмурясь. — Теперь личность Меделин далеко не такая тайная, известная только редким личностям в Комиссии, о ней стали говорить, ее стали хотеть. — С чего бы тебе беспокоиться о ее положении? — едко спросил Пятый, резко скидывая руку с шеи, позволяя ей глубоко вдохнуть. — Считай, что я такая же падаль, проникшаяся симпатией к ней, — ядовито ухмыляясь, ответила женщина, держась за горло. Пятый смерил Алиен яростным взглядом, останавливаясь на ее полуприкрытых змеиных глазах. Тихо хмыкнул, мелком замечая редкую дрожь в женских руках, скрытых шелком длинных черных перчаток, и повел плечом, пытаясь скинуть выходящее за край напряжение. Устремил взгляд на зал, собирая на себе все внимание оставшихся. Нашел в глазах каждого затаившийся восторг, темный интерес и призыв к действию. Видел жажду и больную страсть львиной толпы. Невольно поежился, громко сглатывая, и нахмурился среди удушливой людской тишины, прерываемой редкими разговорами, каждое слово в которых сглаживала великолепно отточенная игра контрабаса и фортепиано. — Они ждут продолжения, — призывно шепотом сказала Алиен, — ждут убийства, крови, что разбавит их иллюзорный мир роскоши, — со слабо различимым презрением подметила она и посмотрела на обострившиеся скулы Пятого. — Чего же ты ждешь? Я точно есть в твоем смехотворном карательном списке, — приторно протянула женщина и положила ладонь на его плечо, аккуратно поглаживая напряженные мышцы через ткань рубашки. — Ну же, Номер Пять, сделай это. — Поищу для тебя лучшей расправы, — раздраженно прошипел он, с яростью косясь на ластящуюся Алиен рядом. — Что же тебя сдерживает? Неужели твоя семья недалеко от этого города? Или же? — в открытую насмехаясь, спрашивала она. Алиен тихо вскрикнула от неожиданности и злобно прошипела, когда ее затылок столкнулся с холодом стены. Воздух вновь плохо сочился в легкие через безжалостную хватку Пятого. Она слабо ловила тень коридора, отголоски инструментального оркестра, хватаясь за жилистую ладонь Пятого, пытаясь выдавить бесстрашную улыбку. Смотрела, закапывая страх, в его горячащие яростью глаза. Чувствовала его бешеное дыхание, слышала бесконтрольное сердцебиение и давилась болью, когда пальцы сильнее сдавили горло, выбивая из нее жалостливый хрип. — Что-то это мне напоминает, — улыбаясь сквозь слепую боль, сказала Алиен, пытаясь сильнее вдавиться в холод за собой. — Не чувствуешь ностальгию, витающую в воздухе? — Плевать я хотел на твою ностальгию. Ты виделась с ней? — жестко спросил Пятый, опаляя ее лицо горячим дыханием. — С чего такие выводы? — кукольно распахнув глаза, уклонялась Алиен, не сдерживая довольной ухмылки. — Тогда тебя не было в зале, очевидно, ты не могла знать, какое на ней было платье, — быстро возразил Пятый, сжав вторую ладонь на ее талии. — Продолжаешь радовать. Все же гнев и чувства не способны ослепить тебя до конца, — хрипло ответила Алиен, прикрывая глаза. — Хватит! Отвечай, — не сдерживаясь, прокричал Пятый и, слегка отодвинув женщину от стены, впечатал ее вновь. — Поболтали с ней немного на балконе, — резко выпалила Алиен, борясь с темнотой перед глазами. — После посоветовала прийти к тебе, пока ты не обезумел от ярости и проблеска природной кровожадности, как это часто бывает. На этом все. — Ты знала, — внезапно осознав, потерянно бросил Пятый и скинул руку с ее горла. — Я спланировала, — весело ответила Алиен и широко улыбнулась. Пятый невозмутимо притянул Алиен за талию, соприкасаясь с ней животом, раздвинул вырез платья на ноге, прошелся ладонью по бархатной коже, в секунду покрывая мурашками. Внимательно смотрел на леденящий ужас, застывший в ее глазах, слушал панику в ее сбившемся дыхании и млел от дрожи в женских руках. Хищно ухмыльнулся, запрокидывая подбородок вверх, и вырвал из ножен безупречно заточенное лезвие. — Ты не изменяешь своим привычкам, — зловеще тихо прошептал Пятый около ее лица и прокрутил нож в руках, — а сама осуждала меня за примитивность. — Убьешь меня? — дрогнув, спросила Алиен, стремясь быстрее избавиться от его жара на себе. —Я не стану трогать чужую шавку, — глумясь, легко ответил Пятый и поднес лезвие к ее шее. — Знаю, что все еще течешь по мне и в любом случае найдешь меня, не ведая приведешь к своим хозяевам, — самодовольно бросил он и медленно скользнул ножом по горлу, неглубоко, оставляя легкий кровоточащий подрез. — Мерзавец, — шипя от боли, бросила Алиен, закусывая губы. — Благодарю, — легко ответил он и отбросил женщину обратно к стене. — Это я оставлю в качестве трофея, — улыбаясь, сказал Пятый и показал ей нож с редкими каплями крови. — Не пожалей о том, что не прикончил меня сегодня, — презрительно сказала Алиен, держась за шею, и резко раскрыла глаза от ужаса, видя, как уголки его губ медленно опустились. По черному бархату расползлось еще более темное пятно, а болезненный и беспомощный крик заглушился его недрогнувшей рукой. Пятый с холодной злостью смотрел в глубь ее бегающих глаз, из которых небрежно брызнули слезы, оставаясь на щеках разводами туши, на его пальцах — раздражающей соленой влагой. Тело невольно вздрогнуло, когда нож с леденящим грохотом столкнулся с мраморным полом, вслед за которым бессильно упала Алиен. Губы, покрытые темной кровью, отчаянно хватались за кислород, пока руки безрезультатно пытались зажать рану внизу живота. — Ты права, — холодно сказал Пятый, равнодушно осматривая дрожащие окровавленные ладони в свете луны. — Я пожалею. Он мельком взглянул на лезвие, утонувшее в крови, скривился в отвращении, найдя ее молящий взгляд на себе. Встряхнул плечами и безразлично развернулся от подобной жалкой картины. Неспешно, рассекая тяжелыми шагами вязкую тишину коридора, пошел в самую глубь и скрылся в синих тенях, пока Алиен смотрела ему вслед, еле вздрагивая. Чертила по нему затуманенным взглядом и тихо смеялась от своей беспомощности.***
Волосы неряшливо разлетелись по мягкому одеялу и белоснежной обнаженной спине. Медовое утреннее солнце аккуратно скользило по ребрам и позвонкам, терялось среди прядей, так и не доходя до спящего лица. Лучи небрежно разбросало по темному изголовью кровати, тумбочкам, нескольким комодам и ворсу ковра, равнодушно продавленному лаковыми туфлями. Пятый с тихим недоумением стоял среди света и витающей в спальне безмятежности. Любовался Меделин, беззвучно спящей в золотом свете ее спасительной звезды, и поражался несерьезности, слепому бесстрашию девушки после посещения мероприятия, где любому человеку нацепляли ценник, который увеличивался из-за более светлой кожи и девственного тела. Удивлялся и тому, насколько она ему доверяла, наверное, слишком стихийно и глупо. Пятый тихо выдохнул, с легким осуждением смотря на Меделин, нелепо пробормотавшую что-то невнятное во сне. Невольно усмехнулся, непривычно по-доброму, и спрятал руки в карманы брюк, успевших впитать в себя несколько смертей, успешно выжженных светом. Бегло оглядел большую спальню, мысленно прощаясь, заострил внимание на окне во всю стену и зелени, мелькающей через стекло и ограждение балкона. Вернул взгляд на девушку, растворяя в утомленном сознании ее вечерний, навязчивый образ, старался придать мышлению хладнокровности, подавить тепло, возникающее при мысли о ней, и спрятать легкую непроизвольную улыбку. — Меделин, — спокойно позвал ее Пятый, слабо надеясь на то, что она не проснется так просто. Но она резко, напуганно и удивленно открыла глаза, совершенно забывая о том, где была и в каком состоянии. Быстро поднялась на локтях, удачно пряча грудь за руки, и как-то боязливо посмотрела на него. Внезапно подула на упавшую на лицо прядь, недовольно выдохнула и потянулась к ней рукой, но застыла, поняв, что он не опускал глаз ниже, смотрел прямо в лицо, тонко намекая на ее наготу. По лицу резко скользнул румянец, а одеяло молниеносно задралось до самой шеи, скрывая впадину между груди, ключицу и руки. Только почувствовав себя в мнимой безопасности, Меделин спокойно выдохнула и молча посмотрела на него, по одежде понимая, что его не было всю ночь. Мельком заметила что-то привычно снисходительное в его взгляде и легко закатила глаза. — Собирайся, — быстро сказал Пятый и в момент исчез, оторвав взгляд от ее лица. Меделин в непонимании нахмурилась, опуская мечущиеся глаза ниже. Плечи тоскливо поникли, а в руках зашуршал хлопок, благородно забирая на себя все негодование и тихое недовольство. Она верила, что он издевался над ней, делая вид, что ничего не произошло, открыто испытывал ее терпение, если вовсе не создавал лживый образ того, что этого вообще не было, будто не он, ища спасение в ней, впился ей в губы, утянул в безгранично чувственный поцелуй. Вел себя обычно, даже не уделяя особого внимания ее ощущениям, просто, без лишних слов бросил что-то про сборы и привычно исчез в свете, оставляя после себя шлейф свойственной недосказанности и колющие чувства внутри. Вновь выбил собой весь воздух из легких, отобрал всю редкую рассудительность и ясное мышление. Меделин плаксиво взвыла и, подогнув колени, упала лицом в одеяло, сжимая его в руках до побеления костяшек и гневной дрожи в руках. Отвратительно. Она редко чувствовала себя настолько потерянной и неоднозначной, тем более в отношении того, кто был определением четкости, системности и хладнокровия, которое, однако, стало все чаще подводить его в последние дни. Раньше все было проще: когда никто из них не придавал особого значения друг другу, находя только легкий интерес от скуки, как к незнакомцу или как проблематичной способности, вероятной угрозе безопасности семьи. И Меделин не заметила, в какой именно момент ее стало интересовать все то, что было внутри, лежало глубоко, прячась за сотнями замков из горького опыта и сломанной жизни. Когда просто харизматичного, мужественного обличия стало недостаточно и возникла необузданная жажда знать и понять, увидеть и разделить его правду. Почему ее стали беспокоить его отношения в семье, лично его неприукрашенная история. В какой момент она начала слишком часто думать об его настоящем и будущем. По какой причине решила проводить ясно преувеличенные параллели с ним и собой. Откуда взялось им ненавистное сочувствие, которое он часто путал с жалостью, влечение, переросшее в слепую привязанность. Когда его слова стали значимы настолько, что в момент могли окрылить или беспощадно уничтожить. Почему стала искать его изредка подбадривающий взгляд. Когда тянулась к его рукам, вскользь касалась плеч, делила тепло под колючим пледом на крыльце среди холодного дождя и стала нуждаться в тихих вечерах с книгой и с ним. В какой момент решила, что его жизнь дороже своей чистоты и другого человека, поставив его выше. Когда испытала неизвестный страх перед чужой смертью, которая уже перестала казаться настолько устрашающей. В какой момент отчаянно вцепилась за крупицы редкой искренности, которая пленила своей недоступностью для других. Когда сама стала слишком открытой ему, начала доверять, не ища особых причин. Показала себя, прямо говорила о своих страхах и ужасе, плетущемся в каждой тени и ее неуверенном шаге. Когда стала терпеливее, начала понимать его и закрывать на некоторое глаза. В какой момент полностью и необдуманно приняла каждую открывшуюся черту характера, через ужас его прошлого, приняла жестокость, скрытность, циничность и злобу, которая чаще неясным образом рассеивалась около нее. И как не могла заметить, что он стал мягче около нее, начал проявлять совершенно несвойственную ему заботу. Как не заметила блеска тревоги в его глазах, когда рука особенно плотно лежала на ее талии в тот вечер, притягивая ближе к себе, почти скрывая от всех глаз. Когда сама начала тяжелее дышать около него, по-глупому краснеть и вздрагивать от внутреннего трепета. И как не понимала то, к чему все вело. — Не может быть, — прошептала Меделин, усерднее скрывая покрасневшие щеки в одеяле. Неловко опустила взгляд, смаргивая пару слез. Неосознанно поднесла ладонь к лицу, мягко приходясь пальцем по губам, и смущенно улыбнулась, наконец понимая, что именно сама чувствовала около него, но не придавала этому значения, приняв все за въевшуюся тревогу и страх, совсем не различая трепета и мягкого восторга от его внимания и редких прикосновений. Поняла, почему могло перехватить дыхание от одного его пронзительного взгляда, смешка или непроизвольного жеста по отношению к ней. Поняла, что закрыла глаза на всю грубость, чаще неумышленную, забыла весь гнев, слезы, возникавшие от его слов. Помнила о шепчущем береге моря, руках, возникших в самый нужный момент, когда никто бы не посмел к ней подойти, коснуться. Слышала мягкий поддерживающий шепот, чувствовала теплые объятья. Видела его слезы, цеплялась за них, как за свежее дуновение. Помнила о том, как он менялся в ее глазах, как слишком часто заставлял пересматривать отношение к нему, боясь того, что обрастет значимостью в ее глазах, того, что она станет важной и для него. Меделин спокойно закрыла глаза, медленно пронося в сознании особенно важные воспоминания, оберегающие ее от окружающей черноты. Скрывала чистое смущение в мягкости одеяла сквозь сияние утреннего солнца, скованно обняла себя за плечи и беззвучно горела, срывая голос внутри, под ребрами. Заглушила колкую жажду ответа, определенности, затупила и зарыла глубоко под кожей. Уверовала в то, что ему нужно было время, чтобы все осмыслить, обозначить в голове и принять самому причину своего поступка. Время, чтобы перестать врать себе, строить иллюзии и пытаться отгородить ее от себя, причиняя уже больше боли самому себе, чем ей, ведь Меделин понимала многие его поступки и что следовало дальше. Принимала его. Чувствовала его. И с легкой радостью улыбнулась, наконец открыв глаза самой себе, пускай и чужими руками, которые еще сами не осознали происходящего до конца. И после принятия этого стало проще стащить себя с кровати, завернувшись в одеяло, и аккуратно распределить волосы по плечам. Собравшись, Меделин невозмутимо возникла перед Пятым в коридоре. Заметила, как он терпеливо ждал, опираясь о комод в холле, закрыв глаза. Она невольно остановилась на мгновение, смотря на его лицо, сменяющееся гневом и раздражением. Разглядывала нахмуренные брови, обострившиеся скулы, напряженную шею и плечи, видела, почти ощущала сама весь груз и непонимание, которые он скрывал под дрожащими веками и стиснутыми до белизны кулаками. Тихо выдохнула, не замечая, вздрогнула и поникла. — Пятый. Плечи под рубашкой замерли, а по лицу скользнуло секундное онемение. Он медленно перевел на Меделин взгляд и, казалось, перестал дышать, когда нашел ее обычно светлую улыбку и поддержку под белыми ресницами. Она же видела в его опущенных бровях, раскрытых глазах сожаление и благодарность.***
Они вернулись молча, без лишних слов и взглядов, ни разу не нарушив личные границы другого. Безмолвно провели привычные часы в дороге и оказались на деревянном крыльце среди высоких острых сосен. И снова не говорили. Молчали, сбрасывая обувь в коридоре, чувствуя запах еды и слыша резко притихшие голоса, чувствуя почти осязаемую тишину между ними и обрушившуюся пустоту вокруг. Меделин не смотрела в сторону Пятого, как и он редко бросал на нее взгляд. И они уже были готовы разойтись в разные стороны дома, если бы не скрип старых половиц. — Спасибо, что решили предупредить, — с обидой бросила Эллисон, скрещивая руки на груди. — Могли бы банально оставить записку. Мы же волновались, — бегло дополнила она и воспитательно осмотрела их. — Не начинай, — устало ответил Пятый, не посмотрев в сторону сестры. — Нас не было всего одну ночь, это точно не причина для беспокойства, — держась спокойно добавил он. — Если ты думаешь, что уходить подобным образом, оставив нас в череде вопросов о вашей безопасности, нормально, тогда это точно причина для беспокойства, — язвительно сказал Диего, выходя к третьей. — Тебя это, кстати, тоже касается, Меделин, — сурово произнес мужчина, сердито смотря на застывшую девушку. — Ладно он, мы уже привыкли, но ты-то куда? — Ты же понимаешь, что с нами все равно ничего бы не случилось? — неловко спросила Меделин, нервно теребя ладони. — Как тогда с Ваней? — не подумав, сгоряча кинул Диего и замер. — Это уже слишком, — раздраженно возник Пятый, — еще найди причину, по который мы должны начать отпрашиваться у вас всех, — злясь, сказал он и подошел ближе к брату, стоящему на пороге кухни. — Не дети малые, чтобы ждать разрешения. — Ты, может, нет, но она — да, — невозмутимо ответил Диего, вскидывая голову выше. — Она была со мной, — зло процедил Пятый, замечая взгляд брата исподлобья. — Прекратите. Это ссора на пустом месте, — потребовал Лютер, встав за спиной Диего, — Найдете еще ни одну причину, чтобы поругаться. — Это нам говорит тот, кто сам не может спокойно воспринимать оскорбления в адрес отца? — ухмыльнулся Диего, посмотрев на брата. — Ты чертов провокатор, Диего, — на громком выдохе сказала Эллисон и незаметно подхватила Меделин под руку. — У меня будет мигрень от еще нескольких слов в подобном тоне. Давайте просто попробуем быть терпеливее друг другу. — С претензией первая к ним вышла именно ты, сестричка, — ядовито протянул второй, но кивнул в соглашении. — А, где Клаус? — резко перевела тему Меделин, тихо спрашивая Эллисон. — Наверное, у себя. Он не выходил со вчерашнего вечера, — задумчиво ответила третья и слегка поникла, — Тебе стоит проверить его. Знаешь, где комната? Меделин нервно закивала и неловко улыбнулась, скрывая ярое желание избежать компании Харгривзов. Выпустила на поверхность немного волнения и быстро высвободила себя из рук Эллисон. Развернулась, сразу избегая всех взглядов, и почти ринулась в сторону темного деревянного коридора, стараясь не прислушиваться к приглушенным перешептываниям и не смотреть в сторону Пятого. Остановилась напротив идентичной всему двери, громко выдохнула и настойчиво постучалась. Недолго стояла в тишине коридоре, постукивая пальцами по мягкой поверхности дерева. — Я захожу, Клаус, — специально громко сказала Меделин, предупреждая. Приоткрыла дверь и столкнулась с комнатой двойником. Быстро осмотрела одну из семи одинаковых спален, больше похожих на номер в дешевой гостинице. Нашла взглядом кровать у окна под скошенным потолком, небольшой шкаф для вещей около двери, пыльный ковер с жестким ворсом, пустующий стол и стул. Засмотрелась на темные занавески, вьющиеся вблизи открытого окна. Ежилась от тишины и холода. Внезапно замерла, начав судорожно искать глазами Клауса. Прошла в комнату, не закрыла дверь и встала в центре старого ковра. Опустила глаза к развороченной кровати, скомканному одеялу и сброшенной подушке, посмотрела в сторону шкафа и заметила Клауса, сидящего на полу, опираясь о стенку мебели. Быстро оказалась перед ним и упала на колени. Легко коснулась скрещенных на груди рук, обеспокоенно смотря на его бледное лицо, замечая провод наушников и плеер. Немного поуспокоилась и встряхнула его за плечо, понимая, что четвертый просто заснул, пускай и в таком странном месте. Тихо пискнула от неожиданности, когда запястье зверски обхватила его большая ладонь. Поморщилась от боли и подняла глаза на его лицо, беззвучно смотря в заспанные, мятежные глаза. — Меделин, Меделин, прости, — быстро затараторил Клаус, резко выпуская руку, и выткнул из плеера наушники. — Я не хотел, просто, — он громко выдохнул и прошелся руками по лицу, почти пытаясь забрать сон. — Все в порядке, — подбадривающе улыбнулась Меделин и села, скрестив ноги. — Как ты умудрился заснуть так? — Я рад, что вообще смог заснуть, — устало усмехнулся четвертый и откинулся спиной на стену за собой. — С этим не мало сложностей в последние деньки, — пробормотал он и прикрыл глаза. — Ты обещал мне рассказать, — резко отделяясь от произошедшего с собой, взволнованно спросила Меделин. — Что-то происходит? — тихо поинтересовалась она, пододвигаясь корпусом ближе к нему. — Что-то, — вязко протянул Клаус, грустно улыбаясь. — Я вижу ее. Ваню, — поспешил добавить четвертый и посмотрел в раскрывшиеся глаза Меделин, — и она совсем не такая, какой была. — Что? — несдержанно выпалила девушка. — В плане? — Она, — резко замолчал Клаус на полуслове, начав хвать воздух ртом, — это не Ваня. Это что-то очень злое, темное и, — продолжил он, смотря на свои дрожащие руки, — когда она рядом, становится очень холодно, страшно и… мне кажется, она очень зла на нас всех, — еле слышным шепотом сказал четвертый и прижал сжатые кулаки к свое груди. — Ты же понимаешь, что это Миранда. Не Ваня, — успокаивающе мягко сказала Меделин и потянулась рукой к его напряженному плечу. — Это не наша солнечная скрипачка, а просто злой дух моей сестры. — Я знаю, но у нее ее лицо, — боязливо прошептал Клаус и пододвинулся ближе к девушке, — а еще я чувствую, что она смотрит на нас из-за соседнего угла. Молча и презрительно, — тихо сказал он ей на ухо. Меделин невольно обернулась в самый темный угол спальни. Пробиралась взглядом через мглу, пытаясь представить себе Ваню или Миранду, но, не найдя ничего, вернула глаза на мрачного, мертво-бледного Клауса и подавилась тревогой. В груди беспокойно забилось сердце, пока под ребрами растеклась мерзкая тяжесть. Она неловко похлопала Клауса по щекам, выбивая из него измученную улыбку, и перекинула руки за его спину, притягивая к себе. — Мне стыдно, — хрипло признался он, потираясь носом о плечо Меделин, — я жалкий слабак. — Почему ты так думаешь? — тревожно спросила девушка, нежно оглаживая его спину. — Я сорвался. Вам разве не сказал Диего? — Нет-нет, — быстро ответила Меделин и сильнее притянула Клауса к себе. — Ты расскажешь мне об этом? — мягко попросила она, чувствуя, как его резко пробила дрожь. — Я почти умер, Меделин, — горько проскулил четвертый, болезненно жмурясь. — Меня еле откачали. Если бы Диего нашел меня всего на несколько минут позже, я бы точно, — прервался Клаус, громко выдыхая ртом и вытирая влажные глаза о плечо Меделин, и схватился за ее тонкие руки. — Не помню, как нашел продавца, не зная города, помню только то, как было страшно, как я устал от прилипшего призрака, как потерял контроль и перестал слышать, видеть живых людей. Я тогда не спал уже ночи три или четыре, поссорился с Диего, разминулся с ним и вообще повел себя как последний мудак, — сквозь слезы усмехнулся он, чувствуя дрожь ее ладоней. — Надрался, сдуру накидался синтетическим дерьмом и схлопотал передоз на полу какого-то убого бара. Понятия не имею, как он нашел меня, но уверен, было бы проще, умри я тогда, — навзрыд признался Клаус. — Пожалуйста, умоляю, не говори так, — дрогнувшими голосом просила девушка, замирая от ужаса. — Меделин, лучше бы я сдох! — сгоряча крикнул четвертый и поднял голову с ее плеча. — Я не могу видеть ее такой. Не могу думать о том, что еще один важный для меня человек мертв! Не могу видеть ее волосы, бледное лицо. Я не хочу видеть ее такой. Просто хочу обнять, смутить, рассмешить. Я так устал. Ужасно устал и не знаю, от чего больше, от этой поганой жизни или себя, — жалобно взвыл Клаус, смотря во влажные глаза Меделин. — Я так часто думаю о самоубийстве, банально веря, что так решатся все мои проблемы. Но почему-то не нахожу сил, чтобы довести все до конца. Я могу только ныть, напиваться и взваливать все дерьмо на кого-то. Поэтому я жалок, — бездумно улыбнулся Клаус, слабо качая головой, и дрогнувшей рукой смахнул слезы с ее щек. — И к тому же довел тебя. Меделин громко шмыгнула носом, смотря молящими глазами в его, лишенные света и жизни. Пыталась пробить во взгляде безумность и боль, но сталкивалась только с обессиленной улыбкой и сумасшедшей дрожью ладоней, лежащих на ее лице. — Я постараюсь сделать все возможное для того, чтобы ты больше никогда не думал об этом, — шепотом пообещала Меделин и притянула его обратно к себе, сильно обхватывая его спину. Она слушала его душераздирающие рыдания, которые безжалостно находили отражение и в ней. Меделин пыталась держаться, оставаться сильной опорой, но больно ломалась от каждого воя и скулежа. Чувствовала, как со всеми его пролитыми слезами внутри нее что-то умирало. — Я ужасно скучаю, — жалобно проскулил Клаус в ее плечо, больно сжимая худые руки. — Я тоже, — неслышно всхлипывая, сказала Меделин. Она обвила его шею руками, стараясь сдержать рвущую грудь истерику. Мягко гладила по голове, плечам, спине, пустела с каждым его рваным, лихорадочным вдохом. Цеплялась руками за одежду, кривилась от боли из-за его крепкой хватки и сглатывала слезы, тошнотворную тоску. Запрокинула голову к потолку, обжигая слезами свой подборок, шею. — Я обещаю, что никто об этом не узнает, — без причин прошептала Меделин, заставляя себя не дрожать. Но этот разговор услышал тот, кто однозначно не должен был быть там. Оголенной, истерзанной души Клауса коснулся тот, кто не был способен вынести все свалившее откровение, его чувства и ярые эмоции. Там был тот, кто сам не мог справиться с разрывающей тоской, болью и отчаянием, тот, кто сам не сумел усыпить свои остатки человечности. Там был Пятый, который лишь слегка угомонил беспощадную вину за ее смерть, утихомирил безжалостное сознание, которое не упускало возможности напомнить ему, что именно он виновен во всем, абсолютно во всем. И он точно не был готов вновь столкнуться с жестокостью реальности, которая разжигала в нем все, что он так ненавидел в себе. Он стоял в коридоре, чувствуя, как с каждой секундой рушилось непоколебимое самообладание, его старательно выстроенные границы. Задыхался, хватаясь рукой за горло. Видел, как приближались и давили стены. Слышал мерзкий звон, перебиваемый его хрипами и рыданием Клауса. Потерял равновесие и свалился на стену, искал бешеным взглядом отблеск спасения и нашел его в небе за окном.***
Дорога, разрезавшая длинное пожухшее поле. Темные близкие тучи. Леденящий ветер. Подкатывающая истерика. Разрушение. Уничтоженная грань и исчезнувший предел. Истошный крик.Секунда оглушающей тишины.
Пятый стоял на обочине, запрокинув голову к мрачному небу, и глотал ртом воздух, царапая поврежденные связки в горле. Он, не видя, смотрел на тучи, находясь за несколько километров от заповедника и семьи, давился истерикой, тревогой и отвратительными, выжигающе яркими эмоциями. Пытался дышать. Умолял себя спокойно вдохнуть, а не разрываться изнутри бешеным дыханием и оглушающим сердцебиением. Царапал кожу головы, впиваясь пальцами в затылок. Вновь кричал, не выдерживая. Рвал волосы. Задыхался от утопившей вины, саднящей злости, непонятной тревоги. Выл от непосильной тяжести внутри, что сжала все легкие и болезненно сдавила грудь. Просил себя не думать, царапая кожу шеи. Просил себя не чувствовать, когда ладони сжали до хрипа горло. Молил сознание замолчать, падая на колени. Молился пустоте и умолял смерть. Нашел мечущимися слепыми глазами небо. Смотрел на него так, словно видел впервые. Сел на ноги, уронил дрожащие ладони на колени. Смотрел в близкую темноту. Чувствовал холодный ветер, задевающий вспотевшие пряди у лица и ворот рубашки. Пытался ухватиться за свежее дуновение, но снова давился удушьем. Не видел дороги вокруг, не слышал шума мотора, шороха травы и завязших цветов. Ощущал только воду, скатывающуюся по щекам, сильнее сжимая ткань брюк руками. Исчез из жизни. Резко пришел в себя, когда почувствовал теплое прикосновение на плече, в секунду перехватил запястье возникшего человека. Поднял глаза выше, тяжело дыша, и увидел взволнованную женщину перед собой. Быстро оценил ее повседневный наряд, неряшливую ветровку, потертые джинсы и отпустил руку. Застыл, без слов ожидая от нее дальнейших действий. Следил за ее нервозностью, мерзким беспокойством, мелькающем в глазах. — Может, вас подвести до соседнего городка? Я сомневаюсь, что дождь пройдет быстро, — перекрикивая шум воды, предложила женщина. И в этот момент Пятый почувствовал смертельный холод, липкость одежды и саднящую боль. Огляделся, наконец начав собирать себя. Понял, где был, и представил, насколько жалко выглядел. Не потерпел подобного унижения и быстро встал на ноги, не в силах скрыться от испепеляющих глаз возникшей. Отмахнул грязь с колен, бессмысленно пытаясь придать брюкам опрятный вид. Зачесал волосы назад, в попытке скинуть внешнюю неряшливость и запутанность. Расправил плечи, стараясь вернуть прежнее невозмутимо-гордое обличие. — Эта трасса не пользуется популярностью, наверное, следующая попутка будет через минут двадцать, — продолжила настаивать на своей компании женщина и аккуратно коснулась его руки. — С вами все в порядке? — неожиданно решила спросить она, вызывая у Пятого почти рвотные рефлексы. — Да, вы правы, поехали, — сквозь неясное отвращения выдавил он, понимая, что выбора не было. Пятый без интереса глядел на залитое водой лобовое стекло и щетки, что не справлялись с силой стихии. Бегло осмотрел салон старого серенького форда, потертую мягкую обивку кресел, семейную фотографию у треснувшего спидометра, пачку сигарет в дверке около себя и снова взглянул на неожиданную спутницу. Прошелся взглядом по ее ржаным волосам, веснушкам и морщинкам около глаз и губ, по влажной ветровке, джинсам. Заметил дрожь в ее руках, слышал через стук воды ее бешеное дыхание, кожей чувствовал волнение, панику. Увидел, как она каждый раз пугливо отводила глаза, стоило ей только столкнуться с его взглядом. Пятый понимал, что эта женщина не по воле случая стала его, как казалось, неожиданной спасительницей. Но ему было плевать на обстоятельства ее возникновения. Он не хотел ничего предпринимать, сумев зацепиться за ниточку поглощающей пустоты внутри себя, которую он не собирался отпускать, только сильнее сплетая этот клубок, желая утонуть в бесчувственной пустоте. Пятый лениво развалился на сиденье около водительского кресла, судорожно выдохнул, сжимая в руках ткань брюк. Совершенно не беспокоился из-за дальнейших действий водительницы, уходя глубже в себя, постепенно отдаляясь от всех эмоций и выпуская на поверхность истощенное, бездушное ничего. Не думал о том, что будет делать дальше, как станет тянуть этот день, каким образом вернется к семье, заставив себя действовать, притупляя всю боль, и как поведет себя с Меделин. Стоило в голове мелькнуть ее имени, как следом последовал мучительный образ, ее голос и глаза. В груди неприятно засаднило, а легкие неясно сдавило. Вывернуло, переломало, когда он снова увидел перед собой Клауса и слышал его оголенно дрожащий голос. Хмурился и кусал губы, поймав силуэт Вани. Громко выдохнул, вновь ощущая обволакивающую тревогу и завладевающую сознанием вину. Поймал холод на виске, не позволивший истерике разразиться вновь. — Предохранитель, — прохрипел Пятый и медленно открыл глаза. — Что? — в панике дрожа выпалила женщина, судорожно мечась пальцами по пистолету. — Не сняв с предохранителя, не выстрелить, — сухо объяснил он и перевел взгляд с черты города на нее. У женщины перехватило дыхание, когда она увидела его глаза в окружении слипшихся ресниц. Пустые. Остекленевшие. Она невольно задрожала и сильнее впилась вспотевшими руками в оружие. Закусила губы, смотря четко в его неизменившееся лицо. В страхе напряглась, когда уследила за коротким движением рук и спины. Пятый вытянул пачку сигарет из дверки, открыв, взял одну. Недолго покрутил в руках, оценивая, колеблясь внутри, и так же невозмутимо зажал сигарету между губ, протягивая ладонь к женщине, которая, заметив это, поспешила бросить зажигалку. — Сколько они предложили? — тихо спросил Пятый, поджигая кончик сигареты, и медленно втянул воздух, закуривая. — О чем ты? — на границе с истерикой спросила она и сильнее вдавила дуло пистолета в его висок. — Сколько тысяч? — раздраженно сквозь зубы процедил он, бросив в ее сторону едкий взгляд, — Мне интересно, во сколько они оценили мою жизнь. — Дело не в деньгах. Моя семья, они, — быстро протараторила женщина и мельком взглянула на фото. — Она сказала, что убьет их всех. В доказательство прислала ухо моего мужа, — громко всхлипнув, сказала она. — Видимо, ее замучила скука, — блекло усмехнувшись, бросил Пятый и убрал сигарету от губ. — Решила манипулировать гражданскими. Взрослой девочке захотелось поиграться. — Ты знаешь ее? — с тихой надеждой спросила женщина и убрала пистолет от его головы. — Конечно. И я знаю больше: все важные для тебя люди уже мертвы, — безразлично ответил он, видя, как женщина с криком выронила оружие. Смотрел на стекающие слезы на ее поглощенном агонией лице. Равнодушно выдохнул дым, наблюдая за истеричной дрожью в женских руках, что мертвой хваткой вцепились в дрожащие плечи. Пятый молча надломил сигарету, сжимая ее зубами, и взял пистолет. Снял с предохранителя. Оттянул затвор. Щелкнул курком. Спокойно выдохнул, прицелился. Выстрелил. Ничего не чувствовать для него казалось правильным. Быть бездушным ничем — единственно верным. Он взял за правило ненавидеть себя, обрубать надежду, лишать светлой тишины и спасения, хладнокровно видеть только цель, задачу. И столкнувшись с жизнью слишком близко, коснувшись яркого пленительного света, почувствовав что-то человеческое, он забыл о нем. Теперь карал себя за нарушение, за чувства, попытку спастись и жить. Душил виной, взывал ненависть к себе и увеличивал отвращение к каждому своему вздоху. Смотрел на густую кровь, стекающую по стеклу. Различал через алые брызги и плоть поле в дожде и гнущиеся ветром деревья. Слушал тишину зверского ливня после оглушающего выстрела. Чувствовал, как клубок пустоты сплетался плотнее, торжествуя рядом с лютым презрением к себе. И он благоговел, ненавидя себя. Пятый не успел понять, как оказался на стуле в каком-то придорожном баре, разгоняя неплохой виски по стенкам бокала. Не уследил, когда одна сигарета сменилась тремя и в какой момент все внутри безжалостно сжалось в скребущей тревоге и яром отвращении. Когда хаос под ребрами стал осязаем, бьющее непонимание, сомнения завопили оглушающе громко, а вина с большим удовольствием вгрызлась в позвоночник, не давая пустоте поглотить его с головой. Когда желание оглохнуть, отдалиться от самого себя и исчезнуть от оценки своего внутреннего суда, превысило все границы, разделяя мгновения жизни на до и после, а взгляд начал требовательно подзывать бармена. — Обновить? — любезно спросил молодой парень, полируя коктейльный бокал. — Нет, — Пятый громко выдохнул и бессильно простонал, потирая переносицу. — Мне нужно что-то, что вырубит на несколько часов из реальности. Быстро и резко. Бармен прищурился, слегка вскидывая голову вбок, и отставил бокал. Взвалил ладони на барную стойку, внимательно смотря на Пятого, внешне оценивая его платежеспособность и наличие ломки. Вскользь посмотрел в его тяжелые, пустые глаза и быстро перевел взгляд за спину Пятого. — Тебе к ней. Я не рискую рабочим местом, — невозмутимо сказал бармен и вернулся к полировке. — Она любит Пина Коладу, — спокойно бросил парень и покосился исподлобья на Пятого. — Обнови, — тихо потребовал Харгривз, — и сделай одну Пина Коладу. Пятый услышал довольный смешок перед собой и повернулся на стуле спиной к бармену. Быстро нашел взглядом курящую брюнетку в опрятном котельном платье небесного цвета, что сильно выделялось на фоне темной кожаной мебели и темного оформления заведения в целом. Она миловидно улыбнулась ему, столкнувшись с его внимательными глазами, и махнула в приветствии. Демонстративно закинула ногу на ногу и оперлась корпусом на руку, поймавшую подбородок, пока пальцы свободной скидывали пепел с сигареты в ближайшую пепельницу. Оценивала его, задевая каждый участок тела, и широко улыбнулась, вновь смотря в его глаза. — Номера наверху, — быстро бросил бармен, ставя около Пятого бокал. — Она тебя приятно удивит. Тело с глухим грохотом столкнулось с закрытой дверью спальни. Рука с силой вжимала девушку в стену, оставляя следы через плотную ткань платья. Он ловил ее опьяненную улыбку губами, кусая и подминая. Зарывался другой рукой в черных волосах, чувствовал болезненный стон, коснувшийся его губ, и слабое похлопывание по спине. Раздраженно отпрянул, но тут же увидел, как ее тонкие пальцы положили две яркие таблетки на язык, пока в голубых глазах кричала похоть и бурлил адреналин. Притянула его к себе, отдавая через поцелуй дозу, и обвила шею руками, касаясь его разгоряченного тела. Терлась и ластилась, чувствуя, как сбивчиво поднималась его грудь, ощущая его возбуждение и вопящее желание в каждой мышце. Закатывала глаза от крышесносного контраста боли и влажных поцелуев за мочкой уха, пьяно улыбалась, окончательно вырывая себя и Пятого из реальности. Она целовала пленительно и умело. Ее руки не дрожали, расстегивая пуговицы рубашки, не путались в пряжке ремня и слишком уверенно лишили его одежды. На лице не было сомнений, когда она опускалась на колени, смотря четко в его затуманенные глаза. Она не возникала, когда пальцы сильно оттягивали волосы у корней, путали, выдергивали редкие волоски. Язык скользил плавно, умело, зная свое дело. И Пятого почти воротило от этой показательности. Пятый признавал только примитивно жесткий секс. Такой секс, который собой мог перебить вой в голове, еще более громкими возгласами, стонами и вскриками. Притупить мрачные, саднящие чувства, заменяя все жадностью и похотью. Отпустить тревогу, вжившуюся под ребра, ярость, привычно плетущуюся за каждым словом, и пустоту, отрешенность, что на сладкое мгновение забирала вязкая истома, ощущение от которой мозг старался растягивать, превращая секунды в минуты. Ему нужно было чувствовать жар чужого тела, чтобы принять тот факт, что он не был один в пепельной пустыне, потому всегда впивался пальцами до красноты, лопнувших капилляров и синяков, въедался зубами в мягкую шею, плечи, оставляя бордовые пятна и ровные ряды полос. Ему было плевать на ощущения партнера, он чувствовал только себя и концентрировался лишь на своих чувствах, хватался за слабый момент легкости и тишины в голове. Не искал в сексе базового проявления любви, привязанности, не придавал значения и всегда после забывал лица, голос, цвет волос. И сейчас безразлично чертил взглядом по засосам на шее, около следов от зубов. Бесцельно смотрел, как неприкрытые плечи и спина спокойно поднимались в такт спокойному дыханию. Потянулся рукой к волосам, снова проверяя их на ощупь. Черные. Густые. Жесткие. Совершенно не такие. Он лениво перебирал пряди у корней, видя, как девушка непроизвольно прогнулась в пояснице через сон и пододвигала голову ближе, чувствуя приятные прикосновения. Смотрел на нее в синих тенях комнаты и не чувствовал к ней ничего: ни отвращения, ни презрения, ни крупицы тепла, только если слабую благодарность за подаренные мгновения тишины, которую он уже привык искать под другими хрупкими руками. Если и чувствовал отвращение, то только к себе одному. Тихо убрал руку и заглянул в потолок, пусто оглядывая ночные рефлексы на старых стенах и люстре. Не отводя глаз, нашел на соседней тумбочке пачку сигарет, вытянул одну, сразу хватая рядом лежащую зажигалку. Зажал сигарету между потрескавшихся губ и поднес дрожащее пламя к кончику. Медленно втянул воздух, крутя в руках огниво, представляя дрожь в руках той невиновной женщины, когда та пыталась закурить, мечтая избавиться от тревоги о семье. Наверное, она вообще никогда не курила: пачка была почти полной, а зажигалка еще пахла кассой. И лениво пустил дым блуждать по синеве ночи. Ненавидел табак и все, что было связано с ним. Прекрасно знал, как слаб к нему, и как непросто слезет. И знал, что подсел на что-то более разрушительное, дурманящие и нужное, чем просто сигареты. Скинул с себя нечто отдаленно напоминающее одеяло и сел, медленно втягивая дым. Запрокинул голову к потолку и выдохнул, мысленно пытаясь понять, где совершил ошибку. Разрывался от чувства неопределенности, смятения, непонимания и непреодолимого желания увидеть ее тогда, уткнуться в основание шеи, поймав мягкий запах ее кожи, волос и чая, и не удивиться тому, что прекрасно знал, как она пахла. Услышать мягкий голос, слова, которые слишком часто несли в себе необходимую поддержку, веру и попытку понять. Почувствовать тепло ее кожи, дрожь дыхания и жар пленяющих глаз. Вздохнуть тихо и спокойно в ее руках. Он быстро, отчасти неряшливо натянул одежду, что не менял еще с того нелепого мероприятия. Застегнул в тени рубашку, пропуская одну пуговицу. Обнаружил ремень от брюк около кровати рядом с девушкой и заметил на ее запястьях красные полосы от кожи. Нащупал в кармане кошелек и выудил несколько крупных купюр, решив щедро отплатить той, что по незнанию забрала немалую часть его гнева. Зачесал волосы, мельком взглянув на слепящую луну за окном, и поморщился. Пошел на выход, но заметил маленькую красную сумку, в которой удачно лежали капли для глаз. Быстро закапал, зная, что зрачок станет меньше, и положил их в карман брюк. Исчез.***
Меделин не могла уснуть. Металась по дому в ночи, топя обиду и волнение. Несколько раз проверяла сон остальных, часто заходила к Клаусу, словно чувствуя, когда ее иллюзия слабела, и вновь откидывала его в сладкую тишину. С волнением смотрела, излишне нервно поправляла подушку и одеяло, бесцельно убирала пряди с его вспотевшего лица. Принесла воды, потом решила, что лучше поставить еще графин. Несколько раз закрывала дверь, потом открывала, после снова закрывала. Не находила себе места и уже не сдерживала себя. Позволяла плакать в тишине гостиной, разрешала выбросить все эмоции этого дня, не выдерживая больше внутреннего напряжения. Чувствовала кроме темной тоски и сожаления ярую обиду, что усиливалась каждый раз, когда она сталкивалась с пустотой комнаты Пятого. Меделин медленно крошилась и обращалась в пепел, уже не веря ничему, что внушила себе утром. Считала себя брошенной, если не использованной. Жалела себя, плача, и хотела кричать от обиды, но была такой же тихой, как ветер, и лишь беззвучно обжигала мягкую кожу слезами. Пятый заметил Меделин в ночи на проходе, когда только успел сесть на кровать. Вновь видел ее светлый, чисто-спасительный образ. Находил на молчаливом лице полосы слез и потухшие глаза, зная, что стал причиной их стеклянной пустоты. Пятый невольно обратился в узника ее мягкого блеклого взгляда, в котором не было ненависти к нему. Стал зависимым от ее рук, голоса, мягкого шепота и презрительно признался себе в этом. Он смотрел на нее, не в силах отвести глаз. Понимал, что тогда она не сияла красотой: глаза краснели от слез, скопившихся у нижних век, волосы неопрятно лежали на голове и огибали плечи, скрытые хлопком серой футболки, которую она, наверное, стащила у Диего, на ногах простые черные велосипедки, идеально огибающие стройные ноги, бедра, и носки, белые, разной длины. Он поразился себе вновь. Ужаснулся жадности глаз и цепкости взгляда, который блуждал по каждому волоску, изгибу, выпирающим ключицам и красивым длинным пальцам. Тогда он понял, что никогда не характеризовал ее как красивую или великолепную, не мог описывать ее, используя примитивные, пустые, ничего не значащие слова, и редко уделял внимание деталям, еще реже позволял себе любоваться ею. Пятый громко выдохнул и поджал губы, бездумно протягивая ей навстречу руку, раскинув ладонь. Смотрел за сомнениями и скрытой обидой в ее глазах и мысленно просил не приближаться, уйти, возненавидеть, ведь он сделал все, чтобы она поступила именно так. Но Меделин пошла, робко шагнула навстречу в жемчужном свете Луны. Неспешно, немного колеблясь, подошла к кровати, держась в метре от него. Чувствовала, как без слов попадала под его влияние, сразу забывая обиду, смятение и неуверенность. Нервно покусывала губы, теребила пальцы и прижимала к груди правую ладонь, цепляясь взглядом за его руку. Неловко, быстро и немного боязливо взглянула в его остекленевшие глаза, замерла и блеснула решительностью, словно найдя в них ответ. Аккуратно вложила свою ладонь в его, уничтожая одним невесомым жестом. Пятый замер, не веря. Громко сглотнул, не осознавая тепла в своей руке, и новой порции ее доверия, которое рвало и метало внутри него, молило выйти наружу. Он опустил глаза, долго смотрел на ее недрожащую ладонь и неосознанно провел большим пальцем по ней. Подтаял. Пропустил на лицо пустую улыбку и мягко сжал руку. Поднял на нее глаза, видел, как на нижних ресницах играли слезы. Отступил. Расправил плечи, выпрямил спину и потянул Меделин на себя. Положил вторую ладонь на ее талию, еле уловимо погладил и призвал сесть, а она без слов поняла и аккуратно залезла на кровать и переползла на его колени, села, раскинув ноги по одеялу. Почувствовала обе руки на своей талии и вдохнула забытое облегчение. Подвинулась ближе и легла на его грудь, ставя локти на плечи, и скрыла ладони во влажных волосах, не замечая следов посторонних губ. Обдала лицо горячим дыханием, смотря в глубь его почерневших глаз, и начала медленно накручивать пряди на пальцы. Коснулась кончиком носа щеки и, не прекращая смотреть, приблизилась к губам, но не коснулась, давая ему, если не себе, последний шанс отступить. Ему впервые не хотелось притворяться и врать самому себе, смотря в ее приоткрытые влажные глаза, не искать причин, последствий, не глушить себя иллюзиями, наделять ложной верой. Не хотел глупо и безответственно отрицать очевидное, слишком явное и по-простому правильное, необходимое. Понимал, что должен был отвечать за совершенное, уже не из принципов, правильности, а из-за собственной необходимости в ответе. Глаза метались по ее лицу, часто мелькали на полуоткрытых губах, которые она специально облизнула и обдала жаром его. Он чувствовал ее бешеное сердцебиение на своей груди, ощущал каждый ее вздох, забравшись ладонью под футболку на лопатки. Путался другой рукой в ее шелковистых волосах и, прекращая осуждать желание, притянул ее ближе и впился в мягкие губы. Утянул в до дрожи чувственный поцелуй, наконец понимая себя. Вел мягко и медленно, пытаясь прочувствовать всю ее, позволяя ей прочувствовать всего себя. Необычно нежно сминал губы и углублял поцелуй, вскользь чувствуя ее слезы на своих щеках и дрожащие пальцы, вьющиеся в его волосах. Сплел их языки и пододвинул за ягодицы еще ближе к себе. Горел и дышал ею, сжигая глубок пустоты внутри, разрешая себе чувствовать что-то запретно человеческое, окончательно пропадая в ней. Медленно отпрянул и сразу переместил ладони на ее лицо. Аккуратно стирал бегущие слезы и бессильно улыбался, стараясь поддержать. Рассматривал блеск луны в ее взъерошенных волосах, скулы, подчеркнутые холодным светом, и глаза, окаймованные сиянием слез в белых ресницах. Любовался каждым ее миллиметром. Нашел отблеск своего внимательного взгляда в ее порозовевших щеках и улыбнулся шире, беззлобно усмехнувшись. Млел, наблюдая, как уголки губ Меделин смущенно поднялись, а взгляд пугливо скрылся под веками, и смотрел, как она улыбалась без тени сомнения и сожаления.