***
Изуку нервно сглатывает, подходя к воротам в свой первый день возвращения в школу после USJ. В итоге он провел в больнице целую неделю, пока врачи не убедились, что последствия причуды прошли и не вернутся. Они сказали, что это было удивительно, насколько хорошо он восстановился. После этого он три дня пробыл дома, соблюдая постельный режим, но в конце концов ему разрешили вернуться к занятиям. Он знает, что на самом деле пропустил только три последних учебных дня — Каччан принёс конспекты, отдал их маме Изуку и сообщил, что им дали неделю перерыва для восстановления сил, — но он все равно чувствует себя странно, как будто ему здесь не место. — Деку! — Изуку моргает и поворачивается назад в направлении голоса бегущей к нему Урараки, которая широко улыбается. — Боже мой, я так рада, что ты вернулся! — говорит она, крепко обнимая его. — Все так волновались за тебя! Бакуго сказал, что ты восстанавливаешься дома, но никто не знал, когда мы снова тебя увидим, а я так по тебе скучала! — она сжимает его, приподнимая от земли на пару сантиметров. — Урарака, с-со мной всё в порядке! — Изуку говорит, его лицо пылает, даже когда она опускает его на землю. — Как глаз Айзавы-сенсея? — Все хорошо! — говорит она, улыбаясь, и идет в кампус — Изуку идёт с ней. — У него теперь супер крутой шрам, но он говорит, что может видеть и продолжать отлично использовать свою причуду! — Слава богу, — говорит Изуку, и они вместе идут по кампусу, Урарака спрашивает о его выздоровлении, о том, что произошло. Изуку терпеливо отвечает на все её вопросы и краснеет, когда Урарака хлопочет над ним, беспокоясь о его симптомах и странной загадочной причуде, которая поразила его. Они оказываются в коридоре, где находится классная комната, и Изуку переминается с ноги на ногу, стоит им дойти до конца прохода. — Что случилось? — спрашивает Урарака, опередив его на несколько шагов, повернув голову через плечо. — Я… я просто немного нервничаю, — говорит Изуку, прикусив нижнюю губу. — Я волнуюсь, что это будет странно. — Не волнуйся! — улыбаясь говорит Урарака. — Все по тебе скучали, — она снова направляется в класс, и Изуку неохотно следует за ней, еле волоча ноги, его ботинки скрипят по кафелю. Большая дверь, обозначающая вход в их класс, уже открыта, но это не удивительно. Они пришли не так рано, чтобы быть первыми, и Изуку уже слышит звуки разговоров, разносящиеся по коридору. Он входит в класс сразу за Ураракой, надеясь, что спрячется за ней, но он слышит, как звуки разговоров затихают, стоит ему войти в комнату. Изуку поднимает взгляд от пола, сглатывая комок в горле, и видит, что Цую, Иида, Тодороки, Яойорозу, Каччан, Каминари и Киришима уже в классе, и все они смотрят на него и Урараку. Ну, Каччан не смотрит на них: он смотрит в свой телефон, но Изуку видит, что тот просто уставился на экран блокировки. — Мидория, — говорит Цую, улыбка расплывается на её лице, — с возвращением, ква, — Изуку моргает, его охватывает облегчение, и комната внезапно наполняется звуками: все пытаются говорить одновременно. — Ты в порядке? — спрашивает Яойорозу в то же время, когда Киришима говорит: «Чувак, я слышал, что ты сделал с тем Шигараки, это было супер мужественно. Я бы описался!»; Иида чуть позже говорит: «Я рад видеть тебя снова, Мидория». Изуку видит, что Каминари тоже что-то говорит Каччану, но не может разобрать, что именно, а Каччан, похоже, его игнорирует. Изуку просто моргает, открывая рот, чтобы ответить, но не зная, кому именно. — Дайте ему хотя бы, блять, вдохнуть, — рычит Каччан со своего места, всё еще не отрывая глаз от телефона. — Никто не сможет понять, о чем вы, мудаки, говорите, если вы все будете говорить в одно и то же чёртово время, — все взгляды переключились на Каччана, и Изуку тихо вздохнул с облегчением, молча его поблагодарив. — Хм, — говорит Яойорозу, оглядываясь на Изуку. — У тебя все хорошо? — она кажется нерешительной. — Мы слышали, что тебя поразили причудой, вызывающей болезнь. — Д-да! — Изуку кивает, когда Урарака хватает его за руку и тянет в класс. — Я уже в порядке, это было временно, — он смотрит на Тодороки, который наблюдает за ним с пустым выражением лица, слегка сужая глаза. Изуку сглатывает, не понимая, что это значит. Они по очереди задают ему вопросы, рассказывают, каким он был крутым, что он противостоял злодею, что он выиграл время для всех, пока герои были в пути. Когда в класс вваливается всё больше одноклассников, они присоединяются к ним, и разговор переходит в обсуждение инцидента, о том, кого куда отправили и с чем им пришлось столкнуться. Изуку позволяет себе отойти на задний план, чтобы просто слушать своих одноклассников, упиваясь тем фактом, что все они здесь, живы и в безопасности. Всё это стоило того, и он впервые за долгое время улыбается — улыбается по-настоящему и всерьёз.***
— Мидория, — его останавливает голос Айзавы, когда он выходит из класса на следующий день, и Изуку замирает, оборачиваясь, чтобы посмотреть на него. Он ненавидит то, как его живот бурчит от беспокойства. Какая-то больная часть его задается вопросом, не передумал ли Айзава — не собирается ли он избавиться от него, потому что он беспричудный и бесполезный, — но Изуку отгоняет эту мысль. — Да, сенсей? — колеблясь говорит Изуку, стоя в дверях и переминаясь с ноги на ногу. — Я хочу поговорить с тобой кое о чем, — говорит Айзава, его лицо, к счастью, не выдает никаких признаков гнева или враждебности. — Я напишу тебе записку на английский, так что не волнуйся об опоздании. Изуку сглатывает, возвращается в класс, потому что это означает, что ему не удастся оправдаться тем, что ему нужно на занятия, и уйти, прежде чем Айзава успеет его остановить. Ему придется остаться, что бы это ни было. — Успокойся, — говорит Айзава, вздыхая из-за выражения лица Изуку. — Думаю, самое время дать тебе оружие. — О-оружие? — Изуку моргает и удивленно смотрит на кивающего Айзаву. — У тебя нет причуды, — говорит Айзава, выходя из-за стола. — Это ставит тебя в невыгодное положение по отношению к любым злодеям с причудами, которые можно использовать в бою. Для таких людей, как ты и я, наличие оружия является неотъемлемой частью подготовки. — Т-таких, как Вы? — спрашивает Изуку, не успевая остановить себя. — Против людей с мутационными причудами я, по сути, беспричудный, — Айзава прислонился к передней части своего стола, засунув руки в карманы. — Это одна из причин, почему я использую оружие захвата, — он указывает на шарф, и Изуку кивает, потому что он знает это, даже если это было сформулировано иначе в его голове. Он не думал о их схожести с такой стороны. «Я похож на Айзаву больше, чем он осознаёт, — думает Изуку. — У нас обоих есть причуды, которые не всегда полезны». — Т-так, эм, Вы хотите, чтобы я научился пользоваться о-оружием? — спрашивает Изуку, слегка наклонив голову и держась рукой за лямку рюкзака, перекинутого через плечо. — Не самостоятельно, — кивает Айзава. — Я бы хотел начать проводить с тобой дополнительные тренировки, если ты согласен с этой идеей. Мы будем три раза в неделю встречаться после занятий. Изуку быстро кивает, прежде чем Айзава заканчивает говорить: — Д-да! — говорит он, не в силах сдержать улыбку, которая расплывается по его лицу. — Я-я хочу! — при всем своем недоверии к Айзаве, да и к учителям вообще, Айзава всё ещё Сотриголова, профессиональный герой и удивительный подпольный герой, тот, на кого Изуку смотрел долгое время, особенно в роли Аса. Он не может поверить, что Айзава хотел поговорить с ним именно об этом. — Хорошо, — говорит Айзава, краешки его губ слегка подрагивают. — Тогда увидимся после школы. Встретимся возле спортзала Гамма. — Д-да, сенсей! — щебечет он.***
Он натягивает очки, испытывая странное чувство облегчения от того, что он снова в линчевательском костюме. Изуку не выходил на улицы с тех пор, как поступил в ЮЭй, и наконец-то убедил маму, что ему можно выходить на улицу в образе Аса. Ему пришлось практически умолять её, обещая быть осторожным и не делать ничего слишком рискованного. Технически, он не лгал ей; для него нет ничего рискованного, если он умрёт всего один или два раза, верно? Изуку выходит из парадной двери, тщательно следя за тем, чтобы никто не вышел на улицу и не увидел, как он покидает свой дом, и направляется по своему обычному маршруту патрулирования — в ту часть города, где он чувствует себя как дома, с высокими зданиями и узкими переулками, яркими огнями и громкой, грохочущей музыкой. Он бежит быстрее, чем это необходимо, потому что он скучает по этому месту. Как бы ни был удивителен ЮЭй, как бы ни была велика его мечта, есть что-то такое в том, чтобы быть на улицах ночью — это просто кажется правильным. Может быть, это анонимность. Изуку с самого детства никогда не нравилось быть в центре внимания. Это прохладная, ясная ночь, и воздух суше привычного. Дождя не было уже давно, дольше, чем обычно, поэтому светло-серый тротуар сухой, когда Изуку движется по городу, пробираясь между зданиями. Кроме того, сейчас полнолуние, и от этого светлее, чем обычно, как будто включено слишком много уличных фонарей или как будто он рано вышел на улицу. Даже после более чем недельного отсутствия звуки города всё ещё различимы для него и город словно открытая книга. Он слышит вечеринку в нескольких домах от него, пульсацию музыки, то, как люди разговаривают на балконе сверху, а сигаретный дым мягко плывет над ними. Глядя на здания, которые тянутся на несколько этажей вверх, Изуку понимает, что, сколько бы времени он ни провел, падая со зданий, он не умеет делать ничего другого, кроме как падать. Он смотрел несколько видеороликов о скалолазании и паркуре, но никогда по-настоящему не пробовал, не пытался передвигаться по верхней части города, а не ползать по нижней. «Не похоже, что будет проблемой, если я ошибусь и упаду», — думает он. С этой мыслью он идет к следующему переулку, в котором нет никого на балконах. Свет в окнах тоже не горит, и Изуку думает, что это какое-то обшарпанное офисное здание, которое, похоже, видало лучшие времена. Он напрягает ноги, затем прыгает, обхватывая руками основание пожарной лестницы, холодный ржавый металл впивается в кожу. Это больно, но не так больно, как другие вещи, которые он пережил, и он даже не реагирует на боль, когда подтягивается на руках к диагональному брусу, прикрепляющему лестницу к зданию, и обхватывает одной ногой кусок металла, поддерживающий пожарную лестницу. Поднять своё тело таким образом оказывается труднее, чем он ожидал, но всего через несколько мгновений ему удаётся перелезть через перила и он оказывается на первом этаже пожарной лестницы. Изуку взбирается по лестнице на самый верх, но не потому, что не думает, что смог бы подняться без неё, а потому, что есть еще кое-что, что он хочет попробовать — что-то, что он хотел сделать с тех пор, как был маленьким ребенком, смотрящим кассеты с героями в своей спальне. Эта пожарная лестница находится довольно высоко, а крыша здания плоская, так что Изуку может легко встать на перила, соединяющие здание, и втащить себя на крышу, даже если, извиваясь на бетоне, он больно ударится бедрами и животом об её угол. Изуку поднимается на ноги и вытирает тонкий слой бледной пыли с толстовки. На улице становится все теплее; скоро ему придется начать надевать рубашки с длинными рукавами. Мама сказала, что работает над одной из них, на которой красным цветом нарисована английская буква «А», и Изуку, признаться, даже обрадовался. Будет здорово иметь что-то подобное для линчевательской стороны его жизни. С такой высоты город очень красив, особенно ночью. Изуку видит желтовато-золотистый цвет освещенных окон, яркие неоновые вывески снаружи предприятий и в витринах магазинов. Он даже видит ту парковку, где преследовал парня с порталом и удерживал его, пока Сотриголова не добрался туда. Это успокаивает, что он может видеть всё вот так. Изуку думает, что ему слишком нравятся крыши, но кто может его винить? Он ходит по краю крыши, тщательно оценивая расстояние между ней и другими постройками. Север и юг не подойдут — там улицы, — но здание к востоку должно сработать. Переулок там узкий, а строение рядом с тем, на вершине которого он находится, примерно на метр ближе. Это должно облегчить задачу. Изуку делает шаг назад, давая себе как можно больше пространства, а затем бежит по краю крыши. Он мог бы испугаться, если бы уже столько раз не прыгал с крыш, так что Изуку просто подбегает к краю и отталкивается прямо перед тем, как наступить в воздух, и, пролетев через пропасть, с грохотом приземляется на соседнее здание. Удар оказывается сильнее, чем он ожидал, и Изуку падает вниз: его колени и руки ударяются сначала о бетон, а затем о лицо, так как он не может удержаться на ногах. Удар больно впечатывает его в крышу, но когда он садится, потянувшись вверх, чтобы потрогать ушибленную щеку ободранной ладонью, то усмехается. Он прыгал с крыши на крышу, как это делают линчеватели и подпольные герои на телевидении, как ему всегда было интересно. Изуку садится, вытягивая из-под себя ноги и разминая их. На коленях джинсов остались маленькие камешки, и он счищает их, морщась от жжения на коже. Ему нужно научиться приземляться, если он планирует сделать это привычкой.***
Однажды после занятий Изуку идёт домой, наслаждаясь ощущением тепла поздней весны на своей коже, когда слышит позади себя шаги. Он оборачивается и видит Каччана, быстро идущего с рюкзаком на плечах. Каччан с хмурым лицом резво его догоняет. Изуку не уверен, стоит ли ему нервничать или нет: в прошлом, если Каччан подходил к нему после школы, это означало, что Изуку вот-вот взорвут, но Каччан уже давно не делал ничего подобного. — Итак, — говорит Каччан, — что это за вид? — А? — Изуку моргает, а Каччан хмурится ещё больше. — Твоя причуда, тупица. Она скрытая или у неё есть особые требования к активации? — Каччан пинает маленький камешек, лежащий на земле перед ними. Изуку наблюдает за этим. — О-откуда ты знаешь… — Я прочитал об этом, а о чём ещё, блять, можно было подумать? — Каччан тяжело выдыхает воздух. — Так какой из них? — Это… — Изуку складывает руки на груди. Он знает, что Каччан уловил это движение. — У неё особые требования к активации, — он смотрит на землю и делает вид, что не видит красные глаза и светлые волосы Каччана периферийным зрением. — И какие? — спрашивает Каччан, и Изуку против своей воли поднимает на него глаза. — Я… Эм… Э-это н-не очень в-важно. Эм. Я-я не хочу… — Изуку прерывает Каччан, пихая его локтем и рычит: — Боже, Деку, я не собираюсь тебя бить. Ты не обязан говорить мне, если не хочешь, — Каччан не смотрит в глаза Изуку: его взгляд направлен на грудь Изуку, где, как они оба знают, есть шрам от ожога размером и формой с ладонь одиннадцатилетнего Каччана. — Я знаю, — инстинктивно отвечает Изуку. — Правда что ли? — говорит Каччан, почти бормоча. — Я больше не буду тебя бить. Это было дерьмово с моей стороны, — рычит он, и Изуку моргает. — Эм, — говорит он, и Каччан прикусывает губу. — Это было… Дерьмово? — Изуку не может вымолвить и слова, не может сформулировать связное предложение, но, к счастью, Каччан знает его достаточно давно, чтобы понять, о чём он спрашивает. — Да, это было очень дерьмово с моей стороны, — Каччан пожимает плечами и складывает руки на груди, отзеркаливая Изуку. — Никому, блять, не говори, что я это сказал, ладно? Но и-… извини, — Каччан снова бьет ногой по земле, хотя здесь нет камней, которые можно было бы отправить в полет. Изуку внезапно останавливается, уставившись на него с открытым ртом. Каччан тоже останавливается, оборачивается и бросает взгляд на Изуку. — Муха залетит, — говорит Каччан, и Изуку уверен, что слышит смех в его голосе. — С-спасибо, — произносит Изуку, потому что думает, что именно это он должен был сказать, а также потому, что он это имел в виду. Потому что услышать от Каччан слова извинения — это то, чего он желал уже много лет. — Не благодари меня, тупица, — угрюмо отвечает Каччан. — Какого черта? Изуку закатывает глаза и снова начинает идти, улыбаясь, когда Каччан присоединяется к нему: — Я узнал об этом… в тот день с Грязевым злодеем? — Да? — говорит Каччан, глядя ему в глаза. — И как же? — Оно, гм... Оно напало на меня первым, — тихо и низко говорит Изуку. — Моя причуда, она, эм, активировалась из-за этого. Т-так я понял, что надо бить по глазам, — настала его очередь ударить ногой по земле, взбить пыль и отправить в полет небольшой камень. — Хм, — ворчит Каччан, и Изуку поднимает на него глаза. В его взгляде видно что-то мрачное. — Ты ведь не собираешься сказать мне, что это за чертова причуда, не так ли? — говорит он, и это не звучит как вопрос. — Я-Я… — Изуку сглатывает. — Пока нет. — Ладно, — пожимает плечами Каччан и засовывает руки в карманы. Остаток пути до дома они проводят в молчании вместе, но это не вызывает дискомфорта.***
Возвращение на улицы дает Изуку то, чего ему так не хватало. Остаться в живых в USJ и сохранить своего учителя было трудно и страшно. Спасать людей на улицах, возвращать им украденные сумочки и разнимать драки, бить слишком напористых мужчин и угрожать буйным пьяницам — ну, это не так славно и отчаянно, как было в USJ, но Изуку всё равно это нравится. Есть что-то другое в том, чтобы самостоятельно бросаться в эти критические ситуации, что делает их лучше, чем если бы его заставили, если бы у него не было выбора, кроме как сражаться. Он не оставляет людей на улицах, как только замечает, что происходит. Если он слишком поздно разнимает драку и кого-то убивают, он прыгает с крыши или пожарной лестницы и в следующий раз добирается быстрее. Если он облажался, если он ухудшил ситуацию, он может нажать кнопку перезагрузки и получить еще одну попытку. Всё просто, и это его не беспокоит. Он не чувствует себя больным, не ощущает головной боли или той жгучей рези в желудке, но, опять же, он умирает вот так только раз или два. Изуку почти скучает по смерти в те ночи, когда ничего не происходит, когда на улицах тихо и спокойно, и он возвращается домой без единого синяка. Это приятно — знать, что произойдет раньше, чем это случится, знать, что сказать, как люди отреагируют и как они ответят. Это заставляет его чувствовать себя таким сильным, каким Изуку никогда раньше себя не ощущал, так что, возможно, именно поэтому он проводит много времени, думая о причуде Аса. Выдуманной, а не той, которая есть у него, которая возвращает его к жизни снова и снова. Он заполняет страницу в блокноте об этом, о своём ухищрении, и прячет её вместе с костюмом, не смея принести в школу. СМИ, похоже, знают о нём очень мало. Изуку не попадает в заголовки газет, не в последнее время, но иногда о нем пишут в репортажах про стычки со злодеями или о деятельности героев. Есть пара новостных сайтов, которые рассказывают исключительно о линчевателях, и он часто появляется на одном из них, настолько часто, что он задается вопросом, не является ли репортёр его поклонником. Все они описывают его причуду как предвидение, но, похоже, не могут прийти к единому мнению, как оно работает. В конце концов, никто никогда не видел никаких внешних признаков того, что он его использует. Изуку считает это забавным. Он основывает свою вымышленную причуду на своём линчевательском имени, и он знает, что люди будут думать, что всё было наоборот. Он описывает причуду как активирующуюся только в опасных ситуациях, когда он может умереть. Он говорит, что это даёт Асу* набор карт — по сути, несколько вариантов развития событий. Ряд нежелательных вариантов развития событий. Изуку считает, что это довольно близко к истине, если не принимать во внимание тот факт, что эти варианты действительно случаются. На самом деле, его причуду можно объяснить как причуду предвидения, если правильно подобрать слова. Он переживает ужасное будущее, узнаёт о тупиковых вариантах развития событий. Если опустить тот факт, что он убивает себя, это вполне правдоподобно. В последнее время он любит проводить время на крышах. Там тихо, привычно и безопасно; если что-то идет не так, у него автоматически есть выход, способ вернуть всё на свои места. На крышах вообще никто не проводит много времени, и чем больше Изуку практикуется в лазании, прыжках и приземлении без травм, тем больше крыш становятся ему доступны. Для него это стало почти игрой — пытаться забраться на крыши зданий, которые заперты, не имеют выхода наверх изнутри или доступа к пожарной лестнице. Сейчас он находится на вершине здания, в котором ему пришлось взломать замок, чтобы попасть внутрь. Там не было двери на крышу, поэтому он вылез из окна верхнего этажа и забрался на нее, а теперь просто отдыхает, опираясь спиной на то, что, как он уверен, является каким-то кондиционером. На многих крышах они есть — металлические и промышленные, — так что должны выполнять какую-то функцию. Изуку может почитать об этом позже, если захочет. Он не берет с собой телефон, когда выходит в качестве Аса. Воздух сегодня прохладный, и вокруг тихо, если не считать обычного гула города под ним. Здание под ним почти бесшумно, и Изуку слышит лёгкий ветерок, который проносится над крышей, и он звучит подобно тихому шёпоту в его ушах. Небо темное и сверкающее, пусть и загрязнённое, но не настолько, чтобы он не мог увидеть звезды, проглядывающие между облаками. Возможно, через день или два пойдет дождь. — Красиво, правда? — Изуку моргает, испугавшись женского голоса. Оглянувшись, он видит женщину всего на несколько лет старше него, стоящую на крыше. У неё длинные темные волосы, заплетенные в косу, которая доходит до бедер и колышется на ветру. Она одета в безрукавку и темно-зеленые брюки, на поясе висит аптечка и пара кастетов, которые блестят темным золотом в тусклом свете. Её карие большие глаза смотрят на него и излучают веселье. Он начинает вставать, готовясь к побегу, но она поднимает руку и смеется. — Расслабься, малыш, я здесь не для того, чтобы сорвать твою вечеринку, — женщина, на вид спокойная, опускается вниз и садится на крышу, скрестив ноги. Она находится примерно в трёх метрах от него. — Ты Ас, верно? Я видела тебя в новостях и всё такое. — Верно. Кто ты? — Изуку осторожно прислоняется спиной к металлу, стараясь выглядеть спокойным. Он думает, что если все пойдет плохо, то это четырнадцатиэтажное здание. Он может просто спрыгнуть. — О, я новая героиня. Вообще-то, я всё еще раздумываю над именем, неловко, правда? — хихикает она, откидывая голову назад. — Мисс Шутка говорит, что оно слишком остроумное, а мне кажется, что в этом-то и есть смысл? — Мисс Шутка? — спрашивает Изуку: имя ему знакомо, но он не может вспомнить, где он мог слышать его раньше. Он знает, что она профессиональный герой, но не может вспомнить подробности. — Да, она учила меня в Шикецу, — отвечает девушка, и тут Изуку осеняет. — Пока что я буду называться Мстящий Ангел. Как я уже сказала, это может измениться, — она улыбается ему. — Это не так красиво и лаконично, как твое имя. — Твоё тоже ничего, — Изуку пожимает плечами, чувствуя, как его лицо слегка краснеет. — Если ты профессиональный герой, разве ты не должна арестовать меня? — Неа, — она пожимает плечами. — Я пытаюсь быть в подполье, поэтому у меня должны быть рабочие отношения с линчевателями в любом случае. Так мне сказал мой босс, но я уверена, что он не имел в виду, что я пойду и найду одного из них на третью ночь патрулирования. — Это всего лишь твоя третья ночь? — моргает Изуку. Он вдруг представил себе своё будущее в качестве героя-профессионала, который годами тайно патрулировал в подполье. Он не может представить себе, что мог бы начать с самого начала как профессионал. — Я имею в виду, у меня были стажировки и всё такое, — говорит она, ковыряя ногами бетонный пол. — Но это мой третий день на улице в качестве законного напарника! Они заставляли меня заниматься бумажной работой и прочим в течение нескольких недель, фу. Видимо, так они издеваются над новыми сотрудниками, — смеётся она, перекидывая свою длинную косу через плечо, чтобы она упала ей на колени. Изуку не знает, что сказать, поэтому он просто смотрит в другую сторону, на линию горизонта. Это здание высокое, но оно не самое высокое, и он видит множество зданий, как ниже, так и выше этого. Из-за этого город выглядит почти как океан, с рябью волн и неровной поверхностью. Он медленно и спокойно выдыхает. — Красиво, — говорит Изуку, вспоминая её предыдущий комментарий. — Мне здесь нравится. — М-мхм! — мычит она. — Часто тут бываешь? — Не конкретно здесь, — отвечает он, оглядывая её. — Пытаешься получить информацию о маршруте моего патрулирования? — он видит, как она напрягается, и как её глаза немного расширяются. — Н-нет! — отвечает она, и Изуку чувствует лёгкую гордость от того, что сумел прочитать её. У него это начинает хорошо получаться. — Боже, ты действительно можешь видеть будущее, да? — Я не использовал свою причуду, если ты об этом спрашиваешь, — он пожимает плечами и, вздыхая, встаёт. — Мне пора идти, — говорит он, направляясь в сторону здания, в котором оставил окно открытым. — До скорой встречи, — отвечает она, и Изуку задается вопросом, угроза ли это или он просто становится немного параноиком.***
Тренировки с Айзавой — это жестоко. Изуку не уверен, чего именно он ожидал, но не этого. Айзава стоит перед ним в боевой стойке, которая копирует стойку Изуку, но Изуку обливается потом, а Айзава, кажется, едва ли озабочен. Изуку одет в спортивную форму, а Айзава — в футболку и шорты, и почему-то это заставило Изуку подумать, что они будут заниматься чем-то лёгким. Никак не этим. Изуку наклоняется вперед, замахиваясь локтем на Айзаву: Айзава легко уходит от выпада, и, уклоняясь, легко наносит выверенный удар и попадает прямо в центр груди, где у Изуку брешь в защите. Это контролируемый удар, как и все те, что наносил ему Айзава, и он не вызывает действительную боль, но Изуку хрипит от досады. Он не смог нанести и удара своему учителю с тех пор, как они начали заниматься. — Где ты научился драться? — непринуждённо спрашивает Айзава. Кажется, он не осуждает Изуку, но скучающее выражение его лица заставляет Изуку чувствовать, что это так. — Эм, я-я смотрел видео на YouTube, — отвечает Изуку, слегка морщась, когда Айзава кивает, даже не удивляясь. — Я предполагал что-то подобное. У тебя хорошая координация и форма, но ты оставляешь себя открытым, и у тебя есть привычка наклоняться слишком далеко вперед, — говорит Айзава, поднимая руки. — Тебе следует держать локти более подтянутыми, вот так. И когда ты ударяешь локтём вот так, тебе нужно повернуть бедро вместе с ним, например, — он поднимает локоть в воздух и совершает быстрое и аккуратное движение, — вот так. Это придаст удару больше силы, и ты не будешь так открыт для контратаки. Изуку кивает и пытается скопировать стойку Айзавы, немного сильнее сгибая локти. Он смотрит на своего учителя, который слегка кивает ему. Он наносит еще один удар локтем, на этот раз пытаясь повернуть бедро, как это сделал Айзава. Получается лучше, чем в прошлый раз, и когда Айзава наносит удар ногой в среднюю часть тела, Изуку готов блокировать его другой рукой. — Лучше, — говорит Айзава и уходит в угол зала, где на серебряной цепи на потолке висит черная кожаная боксерская груша. — Я хочу, чтобы ты сделал на ней двадцать таких ударов. Я буду держать её неподвижной для тебя, — он встает позади груши, обхватывая её, и Изуку, моргая, подходит к нему. Он встаёт около груши, разглядывает её, затем ударяет локтём. — Так? — спрашивает он, и Айзава качает головой. — Подойди ближе. Ты слишком далеко отошел, и ты опять наклоняешься, — Айзава перехватывает грушу. Изуку ударяет ещё раз — и раздаётся удовлетворяющий звук. Он выпрямляется, возвращаясь в боевую стойку. — Выдыхай, когда бьешь, — говорит Айзава, — и отступай быстрее: в настоящем бою ты не захочешь задерживаться с вытянутым локтем. Изуку кивает, делает глубокий вдох и пробует снова.***
Изуку сидит на крыше, раскачивая руками, которые свисают через край. Сегодня на улице жарко, и солнце сильно палит, из-за чего он потеет. Честно говоря, это довольно неприятно, особенно учитывая, что его форма ЮЭй с длинными рукавами, но ему просто нужно было немного абстрагироваться от всех. Не то чтобы они были грубы с ним. Изуку привык к такому, он привык к замечаниям и толчкам, которые с этим связаны. Но ЮЭй — это… другое. Это не похоже на среднюю школу, и он не знает, как с этим справиться. Когда он приходит в класс утром, люди здороваются с ним, и они не шутят. В перерывах между уроками люди разговаривают с ним, не снисходительно и не грубо. Они спрашивают его, можно ли посмотреть его записи, и когда он показывает их, они не смеются над ним, не называют его жутким или ненормальным. После школы кто-то всегда идет с ним на станцию, а Каччан обычно идет пешком от станции до их домов, расположенных всего в квартале друг от друга. Даже если они не всегда разговаривают, они идут вместе. Это приятно, и Изуку это нравится, но дело в том, что этого очень много. Последние десять с лишним лет Изуку был более или менее одинок. Он ходил домой один, сидел один за обедом, играл один на переменах. Большую часть своей жизни он общался с людьми своего возраста только в тех случаях, когда над ним издевались. Изуку помнит, как его запихивали в кабинки в туалете, и что дети могли выбросить его рюкзак в унитаз, помнит, как шел домой один с вещами в черном пластиковом мусорном пакете, который дала ему школьная медсестра. Мама спрашивала его об этом, и он сказал, что случайно уронил его в лужу. Он знает, что она ему не поверила. Поэтому, когда люди толпятся вокруг него, его первый инстинкт — почувствовать страх. Изуку думает, что это несправедливо по отношению к его друзьям, правда, но ничего не может с собой поделать. Он полагает, что Урарака и Иида точно уловили это, и он не пропустил, что Каччан начинал кричать на людей, если Изуку слишком нервничал. Он думает, что Тодороки и Цую тоже заметили, потому что они отзывают его в сторону, чтобы поговорить один на один, если в классе становится шумно. Ну, Цую подзывает его в сторонку, чтобы поговорить. Тодороки же всегда использует в качестве предлога групповой проект, который они должны были сделать вместе, хотя они оба знают, что он уже достаточно хорош для отличной оценки. В любом случае, Полночь оценивает нестрого, а Изуку и Тодороки, похоже, перфекционисты. Изуку иногда думает о Тодороки. Он тихий и совсем не похож на Изуку, но иногда ведёт себя точно так же и иногда вздрагивает, если люди двигаются слишком быстро или находятся слишком близко к его лицу. Изуку видит, что он избегает разговоров, избегает общения с людьми, но он также видит, как он держится около группы, никогда не уходя, просто отдаляясь. Это напоминает Изуку о том, что он чувствует, когда его окружают, и его тело как будто думает, что нужно ожидать боли, даже когда логически он осознаёт, что её не будет. Какая-то часть его организма заточена на ожидание этого, на ожидание недобрых слов и грубых ударов. Поэтому он привык подниматься на крышу в те дни, когда ему слишком тяжело. Забраться сюда несложно, учитывая, что на крышу ведет дверь, а взлом замка не сопровождается сигнализацией. Он полагает, что никто из тех, кто вообще находится на территории кампуса, не станет проблемой. Они даже смогли усилить охрану после инцидента в USJ. Некоторые из его одноклассников говорили о том, что чувствуют себя небезопасно, но, честно говоря, Изуку считает, что чувствует себя нормально. То, что произошло, вероятно, было худшей возможной ситуацией, и они выкарабкались, верно? Урарака и Иида не знают, куда он уходит во время обеда, когда говорит, что ему нужно побыть одному. Конечно, он взял с собой еду, контейнер с кацудоном от Быстроланча, но сейчас он не так уж голоден. Контейнер стоит рядом с ним, примерно в полуметре от края, и он размышляет, стоит ли ему съесть его сейчас или он будет голоден к тому времени, когда закончатся послеобеденные занятия. Пахнет вкусно, даже через всё ещё защелкнутую пластиковую крышку. Возможно, потому что он так много тренировался с Айзавой, он сразу же узнаёт ощущение оружия захвата, когда оно обхватывает его за талию, отрывая его от края и протаскивая по крыше, прежде чем остановиться. Благодаря тренировкам он сумел повернуться лицом к Айзаве, зная, как он может сопротивляться оружию захвата, не затягивая его вокруг себя, поэтому он видит мрачное выражение лица Айзавы еще до того, как тот заговорит. — Мидория, — говорит он, подходя ближе к Изуку и не давая ослабнуть своему оружию захвата, все еще плотно обхватывающему Изуку. — Что ты делаешь? — тон его голоса подразумевает, что он уже понял, что делает Изуку, но он звучит сердито, мрачно. Это сбивает Изуку с толку, и он моргает. — Я-я знаю, что крыша, эм, запрещена, но я-я просто, — он сглатывает, извиваясь и пытаясь освободиться от орудия захвата. — Простите, Айзава-сенсей, просто в столовой так шумно, — он видит, как на лице Айзавы мелькает что-то другое, похожее на облегчение. — Ты поднялся сюда, потому что здесь тихо? — мягко спрашивает он, и Изуку медленно кивает. — А почему Вы думали я ещ… — он прерывается, когда его озаряет, и он моргает. — Ох. Айзава вздыхает, убирая свое оружие захвата и наматывая его обратно на шею: «Да, ох». Он смотрит в сторону, где лежит обед Изуку рядом с парой одноразовых палочек для еды. — И-извините, — снова повторяет Изуку, слабо улыбаясь учителю, когда тот встает. — Я переполнился, эм… эмоциями? В-в кафетерии. — Обязательно ли нужно сидеть прямо на краю? — спрашивает Айзава, вздыхая и складывая руки на груди. Изуку, честно говоря, не уверен, как объяснить ему это; он не может просто сказать: «О, я не могу умереть, и это вроде как весело быть на краю из-за адреналина и прочего». — Мне нравится вид…? — говорит он, и это больше похоже на вопрос. Айзава приподнимает бровь, затем качает головой. — Бери свой обед и пойдем со мной, — говорит он и смотрит, как Изуку кивает и идет обратно к краю, подбирая еще теплый контейнер с едой. Обернувшись, он видит, что Айзава всё ещё наблюдает за ним, и не поворачивается, чтобы открыть дверь в здание, пока Изуку не отходит достаточно далеко от края. Изуку гадает, думает ли Айзава, что он лжёт о том, почему он здесь, или просто осторожничает. — Куда мы идем? — спрашивает он, когда они спускаются по лестнице; Айзава идет впереди Изуку. Он не может видеть лицо своего учителя, и это заставляет его нервничать. — В учительскую, — отвечает Айзава. — Там довольно тихо, и если ты будешь есть за моим столом, никто тебя не побеспокоит. — О-о-о, — говорит Изуку, моргая. Идея обедать с Айзавой немного нервирует его, в основном потому, что он всё еще не до конца уверен, что этот человек не ненавидит его, но он не может отрицать, что иметь место, куда можно пойти, когда ему нужна тишина, независимо от погоды, было бы неплохо. — Ты взломал замок, чтобы пробраться на крышу? — спрашивает Айзава, останавливаясь на втором этаже, открывая дверь в коридор и держа ее открытой для Изуку. Изуку проходит, затем ждет, пока Айзава последует за ним. — Эм, да, простите… — Изуку сжимает нижнюю губу, но Айзава просто безэмоционально смотрит на него. — Она заперта не просто так, — говорит Айзава, ведя Изуку по коридору. Изуку знает, где находится учительская; все ученики знают, что там можно попросить помощи или забрать оценённые работы. — Извините, — отвечает Изуку, потому что это всё, что он может сказать, когда Айзава открывает дверь в учительскую. Изуку следует за ним, стараясь не волочить ноги. — Мне всё равно, лишь бы ты не упал с крыши, — говорит Айзава, кивая Полночи и Сущему Мику, которые сидят за своими столами. — Эй, Шота! — говорит Сущий Мик, махая рукой. — Что здесь делает этот маленький слушатель? — Избегает социализации, — отвечает Айзава, и Изуку бесконечно благодарен ему за то, что он не упоминает о крыше. Ему не нужно, чтобы учителя считали его самоубийцей, потому что это не так, не совсем так. Это не считается, если он возвращается, и это усложнит ему задачу покончить с собой и выйти сухим из воды, если до этого дойдет. Айзава ведёт его в дальний угол комнаты, к столу, который слишком сильно загроможден для такого аккуратного места. Почти каждый квадратный сантиметр покрыт бумагами и папками, но все они аккуратно сложены, и на столе нет ни пылинки. Около стола стоит старый потрёпанный диван, а перед ним два обычных стула, как в классах. Айзава приземляется на диван и тут же ложится на него. Изуку нерешительно садится на стул. Он не знает, что делать. — Ты можешь передвинуть всё, что тебе мешает, — говорит Айзава, прикрывая глаза одной рукой. — Я собираюсь вздремнуть. Разбуди меня, когда закончится обед. Изуку обедает там, слушая тихие звуки дыхания учителя и негромкую болтовню из другого конца комнаты. Здесь спокойно, конечно, не так, как на крыше, но всё равно приятно.