***
По мнению Изуку, тренировка его причуды должна отвечать трём критериям. Она должна расширить лимит, улучшить его контроль, и он должен с пользой использовать время, которое получает от перезагрузки. Изуку уверен, что первая часть будет легкой — он просто должен много умирать, верно? Пока он доходит всего лишь до состояния небольшого недомогания и может почти полноценно функционировать, это не должно стать проблемой в школе. Последняя часть тоже проста. Изуку может учиться в промежутке между точкой сброса и моментом самоубийства, или собирать информацию, или что-то еще. У него будет больше времени, чем у других, это точно. «Хотя я понятия не имею, как улучшить свой контроль». Сейчас он сидит на краю ванны, ожидая, пока она наполнится теплой водой. Пар, исходящий от неё, делает его лицо липким и влажным, пока Изуку вертит в руках нож. Есть очевидная вещь — улучшить и ускорить процесс самоубийства, но проблема в том, что это не совсем контроль над его причудой, не так ли? На данный момент Изуку уверен, что для её активации ему нужно умереть, так что не факт, что он сможет контролировать активацию, но он все ещё не до конца уверен, как определяется точка перезагрузки. «Может быть, с практикой я смогу выбирать». Изуку уже не в первый раз жалеет, что информация, которую он заносит между перезагрузками в его дневник, не сохраняется. Если бы она оставалась там, он мог бы делать записи по ходу дела, мог бы записать каждый метод перезагрузки и каждый раунд тренировок идеально и навсегда, но пока ему приходится полагаться на свою память. Снимая одежду и погружаясь в теплую воду, он испытывает странное волнение. Если все пойдет по плану, он попробует так много разных способов убить себя, что, возможно, найдет способ, который сработает лучше, чем то, что он делал до сих пор. Ванна теплая и успокаивающая, но Изуку все равно чувствует, как учащается его пульс, когда он прижимает острое лезвие ножа к шее, к изгибу. Он чувствует, как нож смещается и колеблется под напором крови, текущей по артерии, проходящей неглубоко под кожей. Изуку делает медленный вдох и погружает нож в шею, вонзая его так глубоко, как только может. Через мгновение он истекает кровью.***
Изуку просыпается в своей спальне, сидя за письменным столом и держа руки на клавиатуре. Он моргает, взглянув на время на мониторе. Сейчас 19:21, то есть около 10 минут до того, как он пошел набрать ванну, чтобы начать тренировку. Он чувствует себя хорошо. «Первая попытка, 19:21, ничего необычного, — думает он про себя. — Первая попытка, 19:21, всё в порядке». Он пытается запечатлеть это в своем сознании, пытается удержать в памяти время. Ему нужно знать подробности того, как работает его причуда. У него есть список, набранный в безымянном файле на компьютере и спрятанный в корзине для мусора. Он щелкает мышкой, открывая его. Если файл удалят, ничего страшного, и хотя мама тоже пользуется этим компьютером, в конце концов, он находится в его комнате. У него будет время закрыть файл, если она захочет им воспользоваться, и она не станет проверять корзину. Файл в блокноте простой, просто список методов, которые он хочет попробовать. Первый — перерезать горло — уже опробован. Он не удосуживается удалить его из списка. Не то чтобы в списке сохранились бы изменения. Он смотрит вниз по списку, читая второй пункт. Поражение электрическим током. Изуку закрывает список и встает, потягиваясь. Он читал об этом и, хотя он, конечно, не электрик, знает больше обычного. Он считает, что у него есть хорошая идея, как это осуществить, и сегодня ночью это будет особенно легко. Он выбрал именно сегодняшний вечер, потому что его мама гуляет с мамой Каччана, ужинает в маленьком ресторанчике в нескольких кварталах к югу от дома Каччана. Она так извинялась, сказав Изуку, что её не будет по крайней мере до десяти. Изуку было неловко из-за того, что он убеждал маму, что всё в порядке, но он же не собирался пытаться сделать это, когда она в доме. Из-за того, что Изуку в носках, он почти бесшумно выходит из спальни. По большей части свет выключен, а солнце за окнами начало садиться, поэтому весь дом погружён в мрак. Изуку шаркает по кухне, прислушиваясь к ровному тиканью часов, висящих над плитой, и подстраивая свои шаги под этот звук. Изуку приседает, открывая кухонный шкафчик. Он достает тостер — блестящий и серебристый, со свернутым шнуром, лежащим рядом, — и с тихим лязгом закрывает шкаф. Изуку берёт тостер и идёт обратно в ванную, слушая, как биение часов постепенно становится тише. Он ставит тостер на стойку в ванной и поворачивается к ванне, включив кран, настроив самую горячую воду. Он совсем не слышит тиканья часов. Изуку смотрит на текущую воду, наполняющую ванну паром. Изуку медленно вдыхает влажный воздух, разматывая шнур тостера. Черный пластик шнура прохладный и слегка липнет к его пальцам, и его достаточно легко подключить к электричеству. Он размышляет, стоит ли его включать или это сработает и в выключенном состоянии. Он поворачивается и выключает кран. В ванной слишком тихо, единственный слышимый звук — это тихое капание воды из металлического крана. Изуку делает глубокий вдох, затем снимает одежду и нажимает кнопку на тостере. Ванна горячая, настолько горячая, что обжигает, когда он погружается в воду, но Изуку это не волнует. Он шипит от жара, когда опускается в воду так, что его грудь полностью погружается в воду, и тянется вниз одной рукой, чтобы убедиться, что он заткнул пробку. Он откидывает голову назад, пока голая кожа на затылке не прижимается к металлическому крану. «Я должен замкнуть цепь», — думает он, хотя не совсем уверен, что это работает именно так. Он надеется, что этого будет достаточно, чтобы убить его, и тянется другой рукой за тостером, подцепляя его пальцами под дно, и стаскивает его со стойки в ванну. Он с плеском падает в воду, и через несколько секунд Изуку чувствует шок, ощущение, будто его встряхивают, будто он газировка, которую кто-то уронил на пол. Больно, как от ожога, но это длится всего пару секунд, после чего он чувствует онемение и жар, его зрение затуманивается, а затем он погружается в темноту.***
Изуку просыпается за своим столом, удивленно моргая. Он не обратил внимания на то, что умирает, и даже не понял, что теряет сознание. Он прикусил нижнюю губу и посмотрел на время на своем рабочем столе. «Вторая попытка, 19:21, никаких симптомов». Он открывает свой файл, хотя знает, что там дальше по списку. Повешение. Изуку закрывает папку и встает из-за стола. Он, конечно, думал об этом, провел долгие часы, читая об этом, много раз стирал историю браузера. У него даже есть веревка, которую он приобрёл после школы несколько дней назад, спрятанная в шкафу за коробкой со старыми записями из уроков средней школы. Он подходит к шкафу и достает эту верёвку, ощущая её грубую шершавую текстуру, изгибы и переплетения материала. Она свернута в петлю и кажется очень тяжёлой в его руках. Изуку не может сказать, что ждет этого с нетерпением, но он все равно садится на край кровати, матрас прогибается под его весом, когда он начинает завязывать конец веревки. Он отмеряет около метра веревки, складывает ее, а затем наматывает на себя. Он наблюдает, как затягивается узел, точно такой же, как в старых американских фильмах о преступниках, которые скакали на лошадях и убивали из кремнёвых пистолетов. Изуку продевает конец веревки в маленькую петлю и затягивает ее, проверяя прочность своей работы. На ощупь кажется прочным. Смертельно прочным. Изуку возвращается к своему шкафу, где его одежда висит на деревянном стержне, вделанном в стену. Он не уверен, сработает ли эта часть плана; что, если стержень на недостаточно высоком уровне или окажется недостаточно прочным, чтобы выдержать его вес? Он привязывает другой конец веревки к стержню, закрепляя петлю так высоко, как только может. Ему приходится встать на носочки, чтобы просунуть голову в петлю, и он стискивает зубы и, подгибая ноги, чтобы они не поддерживали его вес, падает. Петля затягивается на шее, как тиски, и Изуку чувствует давление в голове, какого он никогда не ощущал — густое, тяжелое ощущение. В глазах мелькают огни, в ушах раздается звон, и через несколько секунд он умирает.***
Изуку открывает глаза. «19:21. Третья попытка». Он задерживается на мгновение, думает. Возможно, у него болит голова, возможно, он устал немного больше, чем после первых нескольких попыток, но трудно сказать наверняка. Ему кажется, что он все еще слышит звон в ушах, но когда он сосредотачивается, пытается понять, не привиделось ли ему это, то слышит только тихое жужжание вентилятора компьютера и сверчков за окном. «Третья попытка, 19:21, уставший». Он останавливается на этом. На этот раз он тратит полтора часа на занятия, просто перечитывая учебники и свои записи, отыскивая то, что он недопонимает, и делая беспорядочные пометки, которые, как он знает, исчезнут, когда он проснётся в следующий раз. Он не боится следующего метода, но он намерен использовать это время с умом. Полтора часа пролетают слишком быстро. Когда Изуку идет на кухню и достает из-под раковины черный пластиковый мешок для мусора, тот самый, который он использовал для уборки пляжа этой весной, на его глаза сами собой, против его воли, наворачиваются слезы. Он тихо плачет в пустой кухне, затягивая пакет на шее, используя завязки пакета, чтобы ограничить поступление воздуха. Он выдавливает воздух, который уже находится в пакете, мокрый от слез пластик прилипает к его лицу. Он садится на пол и ждёт. Для удушья требуется больше времени, чем для повешения, и ощущается хуже. Через несколько мгновений Изуку всё ещё жив и в сознании, но у него болит голова, и он чувствует, что ему не хватает воздуха. Он чувствует, что его сердцебиение начинает учащаться, становясь всё быстрее и быстрее, когда его охватывает отчаянная паника. В последние минуты в сознании он вцепился ногтями в мешок, привязанный к его горлу, его пальцы слишком онемели и ослабли, чтобы сделать что-то большее, чем поцарапать кожу.***
Изуку просыпается, задыхаясь, головная боль пульсирует в такт биения сердца. Он втягивает воздух, его глаза затуманиваются от подступивших к ним слез, когда он смотрит на часы. Хотя на этот раз он не пытается изменить точку перезагрузки, ему все равно больно видеть, что она осталась прежней. «Четвертая попытка, — думает он. — 19:21. Болит голова». Он хватает телефон, который лежит на столе, его дыхание срывается на дрожащие всхлипы. «Еще один раз, — думает он. — Еще один сегодня вечером, а потом я сделаю перерыв до завтра». Он открывает мессенджер, хотя знает, что это плохая идея, и набирает сообщение для Тодороки. «Эй, ты не спишь?» Он набирает сообщение и отправляет его прежде, чем успевает отговорить себя от этого. Он подтягивает колени к груди, упирается боком в кресло и вжимается лицом в ткань. Он смотрит на экран телефона, хоть перед глазами всё размывается, и он смаргивает слёзы каждые несколько секунд. У него болит голова. «Да, — приходит ответ. — Всё в порядке?». Изуку не удивлен таким ответом. Он не часто пишет Тодороки, а если и пишет, то обычно довольно ярко и весело, посылая эмодзи и много восклицательных знаков. Он делает глубокий, судорожный вдох и набирает ответ. «Я в порядке!!! Хотя у меня болит голова». Он надеется, что не слишком беспокоит Тодороки, но эгоистичная маленькая часть его души хочет, чтобы кто-то беспокоился о нем, утешал его. Ему не нужно открывать свой файл, чтобы знать, что следующий метод, который он запланировал, будет болезненным, медленным. «Мне жаль», — отвечает Тодороки. «Ты заболел?». Изуку слегка прикусывает губу, набирая ответ. «Вроде того», — отвечает он. «У меня бывают такие головные боли, когда я переутомляюсь. В последнее время я много тренировался». Это достаточно близко к правде, и не то чтобы Тодороки запомнит это, в любом случае. Изуку медленно отрывается от стула, встает и идет в прачечную, наблюдая за тем, как сообщения Тодороки появляются на экране. «Отдых очень важен», — пишет Тодороки. «Ты хоть сейчас отдыхаешь?». Изуку не удерживается и слегка кривится, открывая шкаф, в котором хранятся мыльные и чистящие средства. Он достает бутылку с пеной для ванны, а затем чистящее средство. Он вытаскивает большой пластиковый таз, который они используют для замачивания испачканной одежды в отбеливателе, и ставит его на пол. «Я все еще тренируюсь», — отвечает Изуку. «Но я почти закончил». Он ставит оба химиката на пол рядом с тазом и встаёт, берёт одежду из ближайшей корзины для белья и запихивает ее в щель между дверью и вентиляционными отверстиями в углу комнаты. Прачечная и так крошечная, а с закупоренными вентиляционными отверстиями в комнате уже душно и затхло. «Если ты чувствуешь себя плохо, тебе нужно отдохнуть», — быстро отвечает Тодороки. Изуку думает, что он, должно быть, смотрит на телефон. «Почему ты тренируешься именно сейчас? Сегодня у нас было плотное расписание в школе. Этого должно быть достаточно, чтобы улучшить твои навыки». Изуку переливает содержимое одной из бутылок в пластиковый таз. «Всё нормально», — отвечает Изуку. «Я действительно почти закончил. Ты хороший друг, ты же знаешь, да?». Он садится на пол, прямо перед маленькой ванной, и откручивает крышку второй бутылки. Это средство пахнет резко и едко. «Спасибо», — отвечает Тодороки. Изуку начинает выливать вторую бутылку в таз. «Ты действительно в порядке? Ты странно себя ведешь». В комнате начинает пахнуть тухлыми яйцами. «Я в порядке», — пишет Изуку, отправляя сообщение, когда перед его глазами всё начинает расплываться. Он видит, как на экране появляется ответ, но, когда он делает следующий вдох, всё вокруг расплывается полностью.***
Первой мыслью Изуку после пробуждения было то, что это было не так больно, как он думал. Он хотел бы знать, сколько времени он был без сознания перед смертью, потому что если больше нескольких минут, то он обеспокоился бы тем, что запах укажет кому-то, что он делает. Изуку взглянул на часы, головная боль все еще была, при том она усилилась. Начало сводить живот, и когда он приходит в себя, то чувствует резкое жжение в животе и тошноту, которая заставляет его прикрыть рот одной рукой. Он бросается из комнаты в ванную. Он наклоняется над унитазом, извергая рвоту. «Пятая попытка, 19:21, головная боль и рвота. Это мой предел».***
Занятия на следующий день… трудные. Изуку помнит, что на полное восстановление после спортивного фестиваля ушло около недели, но он не рассчитывал на рукопашные тренировки на героике. День должен быть теплым, но единственная часть Изуку, которая хоть немного чувствует тепло, — это его лицо, которое, как он заметил, покраснело, когда он встал сегодня утром. Он уверен, что у него температура, но он не проверял, да и, честно говоря, не хочет этого знать. «Я пройду через это, в любом случае, и как только я подумаю, что это будет безопасно, я буду тренироваться дальше. Боль будет стоить того, когда я смогу не заболевая перезагружаться больше раз.». — Мидория! — Всемогущий зовет его по имени, слегка напугав. — Ты будешь сражаться с юным Бакуго. — Изуку кивает, поворачивает голову, чтобы посмотреть, где стоит нахмурившийся Каччан. Всемогущий продолжает говорить, объявляя другие пары, а Изуку идет к своему другу, покусывая губу. «Давненько мы не спарринговались», — думает он. — Деку, — приветствует Каччан, хрустя костяшками пальцев. — Я не собираюсь сдерживаться, — говорит он, поворачиваясь на пятках и направляясь к одной из площадок, предназначенных для спаррингов. Изуку сглатывает, разминаясь позади него. — Я-я и не ожидал от тебя такого, — отвечает он, пенопластовые маты слегка прогибаются под его босыми ногами. — Правда, не думаю, что нам разрешено использовать причуды. — Да, блять, я слышал, — Каччан хмыкает. Он останавливается на краю площадки и поворачивается лицом к Изуку, его глаза слегка сужаются. — Что за нахер у тебя с лицом? Ты обгорел на солнце или ещё что? — Н-нет! — качает головой Изуку. — Я… я… эм… не понимаю, о чём ты говоришь? — это прозвучало как вопрос, и Изуку наблюдает, как Каччан медленно приподнимает бровь и поджимает губы. — Ладно, тогда не говори мне, — рычит он, принимая боевую стойку. — Ты сам знаешь, что делать. Давай сразимся, Деку. — Изуку сглатывает и кивает, потому что он действительно знает, что делать. Драться с Каччаном — это то, что он делает уже очень, очень давно. Разница между тем, когда они были детьми, и сейчас в том, что Изуку даёт отпор. Изуку устанавливает зрительный контакт с Каччаном, прежде чем начать, делает шаг вперёд и закручивается, чтобы нанести аккуратный удар ногой в голову Каччана. Он специально медленный, в основном чтобы дать сигнал о начале боя, и Каччан блокирует его предплечьем, от столкновения лодыжки Изуку с голой кожей Каччана раздаётся шлепок. Изуку приземляется немного более неустойчиво, чем обычно. Он ничего не может с этим поделать: голова плывет, и хотя его не тошнит, он чувствует, что его конечности слабее, чем должны быть. Каччан переносит вес на переднюю ногу и наносит удар, который проходит мимо щеки Изуку. От уклонения Изуку видит по бокам искры света, и он не может не нахмуриться, не в силах сделать ничего, кроме как поднять руку, чтобы блокировать следующий удар Каччана. Головная боль пульсирует сильнее, чем раньше, и он задается вопросом, почему физические упражнения могут ухудшить ситуацию. Он видит, как Каччан хмурится, и когда Каччан делает правый хук, Изуку понимает, что тот специально делает это медленно. Проверяет скорость реакции Изуку. Изуку блокирует его обеими руками, но они оба знают, что он слабее, чем обычно. Каччан ещё сильнее хмурится, и Изуку отходит от него, в его голове гудит, и это походит на помехи от телевизора. Он моргает раз, потом еще раз, но размытое зрение не становится резче. Он трясет головой, но от этого становится ещё хуже. — Деку, какого хера? — спрашивает Каччан, но в его голосе не слышен привычный запал. Изуку чувствует, как теплая рука обхватывает его за бицепс, тепло от ладони Каччана просачивается сквозь рукав Изуку. — Все в порядке, — бормочет Изуку, пытаясь стряхнуть с себя руку Каччана, но его хватка только крепчает. Каччан с шипением выдыхает, притягивает Изуку ближе и прислоняет тыльную сторону ладони к его лбу. Его кожа прохладная и сухая, и Изуку моргает от этого прикосновения, удивленный его поведением, хотя и ожидал чего-то подобного. — Ты что, блять, болен? — спрашивает Каччан, в его голосе звучит смесь гнева и тревоги. — Какого хрена ты здесь, если ты болен? Ты еле стоишь, придурок. — Он убирает руку со лба Изуку, перекладывает ее на другую руку и слегка тянет вниз, опуская того на землю. Изуку ошарашенно смотрит на него, в глазах плывет, когда он приподнимается, чтобы сесть. Он ненадолго задумывается, почему Каччан выглядит таким обеспокоенным. — Не болен, — отвечает он, качая головой. «Плохая идея», — смутно осознаёт он. В глазах темнеет, и он чувствует, что его сердце бьется слишком быстро в груди. Он кладёт руку на сердце, пытаясь определить, сможет ли он это почувствовать, но он оказывается не в состоянии даже поднять руку, чтобы сделать это. Его рука опадает на колени, и он смотрит на неё. Он задается вопросом, почему он сидит на полу в спортзале. — Эй, Всемогущий! — кричит Каччан, слишком громко. Изуку вздрагивает. — С Деку что-то не так! — Изуку смотрит вверх, моргает, и, когда видит, что весь класс повернулся, чтобы посмотреть на них, он прижимает ладони к мату и начинает пытаться подняться. — Лежи, идиот, — шипит Каччан, когда Изуку неуверенно поднимается на ноги. Изуку видит, как Каччан протягивает руку, чтобы поддержать его, но каждый раз, когда Изуку моргает, его глаза все больше и больше заслоняет гудящая чернота, и он задается вопросом, не умирает ли он.***
Изуку приходит в себя медленно, и это происходит плавно, как будто он встает с постели воскресным утром, и ему тепло. Именно так он понимает, что не умер. Перезагрузка для него всегда ощущалась как выход на воздух после плавания, как вымаргивание воды из глаз и одышка, пока он осматривает окружающую обстановку. Это не неприятно, но и не приятно, как сейчас. Он открывает глаза, зрение на секунду затуманивается, но потом проясняется, и перед ним предстает знакомый потолок лазарета ЮЭй. Над ним, слева, он видит пакет для внутривенного вливания, полный темной, багрово-красной крови, с надписью «0 (I) Rh-» крупным шрифтом. Он моргает, понимая, что упаковка наполовину пуста, и только после этого начинает присаживаться. Он чувствует что-то теплое и тяжелое на своих ногах и смотрит вниз, его рот слегка приоткрывается от удивления. На его ногах, укрытых одеялом, лежит Каччан в спортивной форме. Он, прижавшийся щекой к синему одеялу, с расслабленным от сна лицом, лежит повернувшись к Изуку. Его руки сложены под головой, и когда он вдыхает и выдыхает, Изуку видит, как дергается его бровь, словно он раздражён во сне. Изуку смотрит на своего друга, моргая и гадая, не снится ли ему сон. — О, хорошо, — голос Исцеляющей Девочки испугал Изуку, но ему удалось подавить желание вскочить. — Ты очнулся. — Ч-что?.. — Изуку скользит взглядом между Исцеляющей Девочкой, когда она закрывает за собой дверь и заходит в комнату с планшетом, и тем местом, где спит Каччан, обдавая дыханием одеяло. Исцеляющая Девочка долго смотрит на Изуку, а затем переводит взгляд на Каччана. — Ах, да. После того, как ты потерял сознание, Бакуго настоял на том, чтобы остаться с тобой, хотя на самом деле было бы лучше лечить вас без его постоянного присутствия. Но складывалось ощущение, что это гораздо менее вероятно закончится ущербом имуществу, если мы позволим ему остаться. — Исцеляющая Девочка вздохнула, потянувшись, чтобы отрегулировать что-то на его капельнице. — Я упал в обморок? — спрашивает Изуку, потому что всё, что он действительно помнит, это как дрался с Каччаном, а потом сел на гимнастический мат. В голове у него все как-то туманно, и он хмурится, пытаясь вспомнить. — Да, — подтвердила Исцеляющая Девочка. — Напугал нас всех. Тебе действительно следовало сказать кому-нибудь, что тебе плохо, знаешь ли. — Мне не б-было, — говорит Изуку, опустив взгляд и теребя край своего одеяла. Исцеляющая Девочка фыркает, и он поднимает взгляд, чтобы увидеть, как она недовольно смотрит на него. — У тебя была такая тяжёлая анемия, что мне пришлось сделать тебе переливание, — говорит она, кивая головой на пакет с кровью. — Это вторая доза, знаешь ли. Я полагаю, ты чувствовал себя очень плохо. — На самом деле все было не так уж плохо. — Изуку пожимает плечами, теребя распустившиеся нитки, и Исцеляющая Девочка вздыхает. — Ты ведь не хотел никого волновать, верно? — Она подходит к нему ближе, берёт его за запястье и прижимает пальцы к точке пульса. — Я использовала на тебе свою причуду, и, кажется, это помогло. Ты знаешь, о чем это говорит, не так ли? Ты смышлёный мальчик. Изуку нервно сглатывает. — З-значит, это была травма? — отвечает он, но это выходит больше похожим на вопрос. Исцеляющая Девочка опускает его запястье и делает пометку в своем планшете, кивая. — Моя причуда не действует на болезни, по крайней мере, не дольше часа или двух, — говорит она, не поднимая глаз, пока пишет. — Итак, знаешь ли ты, каким образом ты повредил свой костный мозг, молодой человек? — М-мой костный мозг? — Изуку моргает. Исцеляющая Девочка кивает, поднимая взгляд от планшета. — Я залечила и другие твои раны, — говорит она, многозначительно глядя на его руку. Изуку смотрит вниз на голую кожу, прикрытую больничным халатом с короткими рукавами. Порезы, которые он нанес себе накануне вечером, исчезли, даже шрама не осталось. Халат достаточно велик, чтобы скрыть серебристо-светлые шрамы чуть выше локтя, но пара шрамов ниже сустава едва заметна, если прищуриться. — В-вы… — начинает Изуку, в его голосе слышна нарастающая паника, но Исцеляющая Девочка прерывает его. — По закону я не могу поделиться этим ни с кем, — говорит она. — Но я бы хотела, чтобы ты поговорил с кем-нибудь об этом. — Изуку кивает, не встречаясь с ней взглядом. — Я уже разговариваю об этом с Айзава-сенсеем, — говорит он, и это на самом деле не совсем ложь. — Хорошо, — удивленно говорит Исцеляющая Девочка. — Я рада это слышать. Но все еще остается вопрос о твоей болезни. Уверена, от тебя не ускользнуло, что это почти идентично тому состоянию, что у тебя было после нападения на USJ, — говорит она, и когда Изуку поднимает на неё глаза, её лицо мрачнеет. — USJ? — повторяет он, наблюдая, как она кивает. — Я боюсь, что это может означать, что у тебя есть необратимые повреждения от той причуды, которой ты был поражён, — говорит она, протягивая руку, чтобы положить прохладную ладонь на его плечо. — Это ещё не точно, но я бы хотела делать анализы крови дважды в месяц в течение некоторого времени, чтобы следить за ситуацией. К счастью, похоже, ты хорошо переносишь переливание. — Она снова кивает на капельницу, и Изуку моргает, сглатывая. — В-верно, — говорит он низким голосом. Исцеляющая Девочка бросает на него сочувственный взгляд. — Я знаю, что всё это тяжело, — мягко говорит она. — Я уже поговорила об этом с твоей матерью, и в случае, если у вас будут долгосрочные последствия, мы будем работать вместе, чтобы найти отличного специалиста. А пока, — говорит она, глядя на Каччана, лежащего на голенях Изуку, — отдохни немного, хорошо? Изуку ошеломленно кивает, а Исцеляющая Девочка сжимает его плечо, прежде чем выйти из комнаты, ее трость звякает о кафель. Он сглатывает, ощущая ком в горле, когда слышит, как закрывается дверь. Он смотрит, не удивляясь, на то, как Каччан приоткрывает один глаз, явно не только что проснувшись. Его друг садится, на его лице появляется хмурое выражение. — Никому об этом не говори, — говорит он, но в его словах нет горячности. — Не буду, — отвечает Изуку, глядя скорее мимо Каччана, чем на него. — Как много ты слышал? — Только то, что касается USJ или чего-то подобного. Всё будет хорошо, — тихо говорит Каччан. — Глупая причуда не помешает такому упрямому придурку, как ты, стать героем. — Я знаю, — Изуку резко кивает. Он хочет сказать Каччану, что это не чья-то причуда, что это не то, что он не может контролировать. Что это то, что он сделал с собой сам, будучи глупым, слишком сильно пытаясь расширить границы. «Думаю, теперь я знаю, что нужно остановиться на стадии головной боли», — с горечью думает он. — Ты, блять, должен был сказать что-нибудь, — бормочет Каччан. Изуку слегка улыбается, ощущая фальшь в этом бормотании. Должно быть, его улыбка тоже выглядит фальшиво, потому что, когда он переводит взгляд на Каччана, его друг хмурится еще сильнее. — Ты беспокоился обо мне? — спрашивает Изуку, слегка приподняв бровь. Каччан усмехается, закатывая глаза и скрещивая руки на груди. — Конечно, нет, — отвечает он, но не встречается взглядом с Изуку, и на его щеках появляется что-то похожее на румянец. Изуку делает глубокий вдох, сжимая одеяло в руках. — Наверное, в следующий раз мне придётся быть осторожнее, — шепчет он. Он ненавидит то, что чувствует, как слёзы начинают скапливаться в уголках его глаз. Он ненавидит то, как взгляд Каччана возвращается к нему, как Каччан может точно сказать, что он вот-вот заплачет. Он ненавидит то, как волнуется Каччан, то, что после этого его точно не допустят до физкультуры как минимум на неделю, да ещё и перед экзаменами. Он ненавидит всю эту ситуацию, но не может же он всё перезапустить, когда слишком много сбросов уже было сделано, что и привело его сюда в первую очередь. «В следующий раз, — думает он, — я буду осторожнее. В следующий раз никто не узнает».