***
7 дней до…
Геррит открывает глаза и первым делом смотрит на календарь в телефоне. Девятое сентября, половина седьмого утра. Что-то он зачастил рано просыпаться — заразился этим от Криса, наверное — но обнаружил, что самочувствие при этом становится немного лучше, чем когда он спит до полудня. Он выходит из спальни в коридор, оглядывается и прислушивается — никаких признаков того, что Крис уже вставал. Затем решает подняться на кухню, включить чайник и выйти на террасу. Прохладный утренний воздух из приоткрытого на ночь окна помогает окончательно проснуться. Рассвет наступил уже некоторое время назад, но небо ещё слегка розоватое. Геррит подтягивает к застеклённому ограждению плетёное кресло и расслабляется, наслаждаясь ощущением того, как тело постепенно отходит ото сна. Спустя пару минут раздаётся щелчок закипевшего чайника, но вставать Герриту уже лень, да и чай пить расхотелось. Он ловит себя на мысли, что было бы неплохо вот так в семь часов наслаждаться утрами вместе с Крисом. И, скорее всего, так и будет, если этот самый Крис перестанет тормозить и придумывать себе отговорки. Ну и если врач случайно не убьёт Геррита на операционном столе через неделю. Как только эта навязчивая мысль о приближающейся операции закрадывается в его голову, Геррит встаёт и заходит обратно на кухню. Как бы стремительно ни приближался день икс, вспоминать о нём — только себе вредить. Он бросает чайный пакетик в полюбившуюся чашечку с единорогом и наливает горячей воды, когда на кухне появляется Крис. Он выглядит немного разбитым и невыспавшимся, и чем ближе он подходит, тем отчётливее Геррит чувствует, что у него болит голова. — О, ты уже встал? — сонно интересуется он и падает на край дивана. — Доброе утро, Геррит. Сделай и мне заодно. Похоже, с тех пор, как он принял теорию соулмейтов за аксиому и перестал умышленно блокировать свои чувства, всё происходящее с Крисом стало ощущаться на порядок сильнее — странно, что раньше он этого не замечал. Или просто у Криса никогда ничего не болело? Вряд ли… — Тебе тоже чай? — Крис молча кивает. — По тебе не скажешь, что утро доброе. Ты хоть спал? Давящее на виски ощущение — уже что-то, но Герриту кажется, что этого всё равно мало для полной уверенности. Он достаёт кружку Криса с Микки-Маусом, кидает туда ещё один пакетик и наливает горячей воды. Оглядывается на растрёпанные волосы Криса и идея рождается в голове сама собой. — Пару часов, — признаётся Крис, слегка улыбнувшись. — Не спалось. Всё думал о… о том… — А говоришь, что это за мной нужно следить, — перебивает Геррит и ставит чайник обратно на подставку, после чего подходит к Крису и кладёт руку на спинку дивана рядом с его головой. — Ты так ни разу и не дал мне расчесать себя, как обещал. У тебя волосы уже чуть ли не в морские узлы завязались… А это что? Седой волос, что ли?.. Крис поднимает на него неверящий взгляд. — Да ну тебя, мне всего-то тридцать! Ну, тридцать два… Какие ещё седые волосы? — Я вижу по крайней мере один, — смеётся Геррит. — Ну и чего он тут один будет? Дай вырву. Крис ловит его за запястье, чтобы остановить, но уже поздно: волос (совершенно обычный, кстати говоря, но Геррит тут же отбрасывает его, чтобы Крис не увидел) вырван, а сам Геррит ощущает легкий укол в районе макушки. Подавив свою реакцию, он, как ни в чём не бывало, отходит обратно к столу. И чувствует пристальный взгляд на своей спине. — Видишь, тебе нужно меньше переживать. Чай готов, кстати. Что будешь есть? — Ничего, спасибо. Только чай, — Крис мотает головой и собирает волосы в хвост висящей на руке резинкой. Пока они сидят друг напротив друга и завтракают, Крис сверлит пустыми глазами столешницу, а Геррит пытается угомонить ураган в голове, яростно пережёвывая булочку. Он догадывался ещё пару дней назад, предполагал, что так и окажется, но только сейчас окончательное осознание пришло к нему, и теперь это не даст ему покоя, пока всё не решится. Действительно соулмейт. Тот самый человек, который всегда был для Геррита ближайшим другом, тот, с кем он поссорился по такой нелепой причине, что теперь ситуация выглядит до безумия ироничной, даже абсурдной. Вот почему Крис так ведёт себя с ним — потому что сам чувствует эту боль в лёгких, непрекращающуюся даже сейчас. И вот почему их так непреодолимо тянет друг к другу — они не могут иначе. Потом, когда они дают отчёт своим действиям, они оба — но в большей степени Крис — останавливают себя, ограничивают, вот только с какой целью? Разве Крис ничего не понимает? Геррит усмехается своим мыслям. Конечно, Крис давно всё понял, но продолжает то ли трусить, то ли играть в благородство. Ждёт неизвестно чего и ведёт себя в крайней степени глупо, пытаясь бороться с природой. «И всё-таки за этим интересно будет понаблюдать», — решает Геррит и немного успокаивается. Он же не может взять и принудить Криса вести себя открыто. Крис его любит, не может не любить, и уже поэтому никуда от него не денется. А вот когда до него дойдёт, что Геррит сам очень даже может куда-то деться — на это будет интересно посмотреть. — Через пару часов репетиция, — напоминает Крис, сделав последний глоток чая и взглянув на настенные часы. — Ты вчера хоть немного разобрался с партиями? — Ничего сложного, — кивает Геррит. — Я готов, можно будет попробовать. Что там с Бо? Он сегодня будет? Крис пожимает плечами. — С тех пор, как он предупредил о своих делах, ничего нового не писал. Начнём без него — главное, Ник точно будет. И Клаас, — он недолго молчит, а после добавляет, — ты точно уверен, что тебе не нужно больше отдыха? В его голосе слышится желание запереть Геррита дома, и губы Геррита растягиваются в благодарной улыбке, потому что Крис не стал этому желанию поддаваться. — Я не самоубийца, Крис. Я скажу, если устану. Тот кивает в ответ и убирает кружку в раковину.***
Геррит входит в помещение первым и жмёт руку Клаасу, настраивающему с тюнером бас. Только после хлопка хай-хета он замечает в углу за установкой Ника и подходит к нему. — И тебе привет. Чего такие руки холодные? — спрашивает Ник, и Геррит неопределённо качает головой. За ним заходит Крис, который молча поднимает раскрытую ладонь, берёт со стойки гитару Бо, оставленную с последней репетиции, и усаживается на высокий стул. — Босс не в духе, — замечает Клаас. — Эй, ты чего, спал сегодня плохо? Или не давал кто? У Геррита внутри холодеет из-за того, что он слышит в вопросе подтекст. Который ему явно мерещится, потому что Клаас не может иметь ввиду то, что ему послышалось, в силу элементарного незнания того факта, что они с Крисом живут вместе. И всё же испуг быть в чём-то раскрытым берёт своё, и вопрос непроизвольно срывается с его губ: — Что, прости?! — Что ты имеешь ввиду? — практически одновременно с ним переспрашивает Крис и оба они переводят взгляд на Клааса, который поднимает руки, всем своим видом показывая, что ничего такого не имел в виду. А про себя думая «ничего такого, о чём вы, жертвы спермотоксикоза, могли бы подумать». Крис бросает на него скептический взгляд и начинает подтягивать колышек шестой струны. Соль-диез (и как только гитара Бо успевает расстроиться на большую терцию за один день?) — соль — фа-диез — фа… — Знаете, — Ник издаёт смешок, — он так похож сейчас на грустную собачку. Смотрите, вот отсюда просто копия чихуахуа. — Чихуахуа, в отличие от него, не спят на коврике у входной двери, — вспоминает Геррит, и даже Крис не сдерживает улыбки. — Да нормальный я, просто сосредоточенный, — он отрывается от гитары, когда шестая струна наконец издаёт родную ми. — Кто с инструментом баловался, я не пойму? — Мы с Бо вчера вечером джемили под текилу, — Клаас поднимает руку. — Ты же ничего не имеешь против? Её настроить три минуты. Крис вздыхает с нарочито возмущённым лицом, отрицательно качает головой и принимается за пятую струну. — Джемить вдвоём, Клаас, — ухмыляется Ник, — вам вообще как, не скучно было? Может, вы это не под текилу делали, а под — ну, не знаю — мефедрон? — С басистами даже вдвоём джемить нескучно, — в тон ему отвечает Клаас. — И мы джемили не вдвоём, а втроём, я ж говорю: я, Бо и текила! Переключив на них внимание, Геррит теряет из поля зрения Криса, поэтому произошедшее следом заставляет его вскрикнуть скорее от неожиданности, чем от боли: лопнувшая пятая струна отскакивает и оставляет порез на пальце Криса. Геррит хватается за собственный и, хотя тот совершенно цел, острая боль ощущается до невозможного настоящей. Наверное, это всё-таки зависит от расстояния. Если бы он раньше не отрицал очевидное, сейчас знал бы об этом гораздо больше. — «Нормальный я», говорит, — смеётся Клаас, направляясь к висящей на стене в коридоре аптечке. — Мы вчера, конечно, потрепали эту детку, но не настолько. «Нормальные» не рвут неделю назад заменённые струны, Крис. Крис, очевидно, мысленно ругающийся матом на всех известных ему языках, осторожно ставит гитару обратно на стойку и зачем-то высасывает кровь из образовавшейся ранки. Геррит сдерживает себя от стремления сжать палец в другой руке и состроить болевую гримасу. — Да прям! — говорит тот Клаасу, подходящему к нему со спиртом и пластырем. — Ты привык на своём басу по пять сантиметров подкручивать и перетянул здесь вчера. Клаас будто случайно переливает больше спирта, чем нужно, и это заставляет Криса зашипеть. — Хочешь — верь, хочешь — нет, но у меня за всю жизнь струны рвались раза два максимум. Скорее, Бо перетянул. Вот, как придёт — все претензии к нему. — Подожди, — соображает Геррит, — вчера в восемь вечера Бо написал, что у него сегодня дела. И вы с ним вечером набрались текилы… Он, что, пил за вас обоих, и поэтому ты сегодня здесь, а он «занимается делами»? Клаас кивает с хитрой улыбкой. Время за репетицией пролетает незаметно. Атмосфера становится всё легче и веселее по мере того, как поднимается настроение Криса. Он, кажется, забывает о том, что не давало ему спать — и Геррит даже может точно перечислить каждую из этих причин — и расслабляется, теряясь в звучании написанных им песен. И Геррит тоже забывает обо всём. Операция, соулмейт, всё остальное — ничто не может затмить впечатления от совместной игры с первой в его жизни полноценной группой. Геррит и раньше играл с другими людьми, но они все не звучали настолько слаженно, насколько сейчас звучат Клаас с Ником, Крис и он сам. Даже несмотря на то, что сильно не хватает Бо, Геррит чувствует звук каждого и точно знает, что прозвучит в следующую секунду. И он по-настоящему счастлив, представляя, как они все будут играть тоже самое на сцене и как круто будут смотреться. Сам Бо появляется одновременно с заказанной Ником пиццей. Не забыв пошутить о том, что засранцу-гитаристу лишь бы поесть и поспать, они приступают к обеду.***
— Будешь? Крис достаёт из бардачка мелкие мятные конфеты, раскрывает несколько подряд и высыпает в рот. Геррит кивает и берёт пару протянутых ему. — Подсел на сладкое, да? Раньше столько не ел. Они едут домой спустя целый день на репточке. Они, конечно, не играли абсолютно всё это время до темноты, они, кроме этого, несколько раз прерывались на еду или питьё и бесчисленное количество раз — на разговоры. В большинстве случаев инициатором перерывов был Крис, который, видимо, беспокоился, чтобы Геррит не переутомился. — Оказывается, есть много сладостей не так плохо, как я раньше думал, — отшучивается тот. Геррит открывает окно, чтобы прохладный воздух дул в лицо, откидывает голову на подголовник и закрывает глаза. — Я знаю кое-что намного вкуснее этих конфет, — он улыбается, думая, догадается ли Крис, о чём он. — Да такого много чего может быть, — отвечает тот, очевидно, совершенно не поняв намёка. Геррит решает, что потом может не быть шанса об этом пошутить, и решает сделать это сейчас. — Нет, это уж точно понравится тебе намного больше всего, что ты когда-либо пробовал. Скосив глаза, он с интересом наблюдает некоторое смущение на лице Криса. — Нет, Геррит, я слишком трезвый для таких разговоров. — Да ну? — ухмыляется он. — Этикет вашего Высочества не позволяет? Меньше трёх рюмок — руки поверх стола, да? Крис улыбается и качает головой, стараясь не смотреть на Геррита. «Надо же, как интересно, — думает он, — Криса, что, можно так легко смутить?» — Я не настолько аристократичен, не преувеличивай. Просто слегка расслабиться не помешало бы, вот тогда и можно… — О-о-о, его Высочество желает, чтобы ему помогли расслабиться! — восклицает Геррит. — Не сомневайтесь, лорд Кристиан, на это способен только один ваш верноподданный. Крис не отвечает, но улыбка не сходит с его лица. Геррит не собирается настаивать — в конце концов, он просто шутил — но через несколько секунд Крис задумчиво предлагает сам: — В принципе, ты можешь кое-что сделать, чтобы помочь мне отвлечься… Геррит переводит на него заинтересованный взгляд. Неужели… — Не разучился ещё играть в шахматы? — продолжает Крис с серьёзным видом. Геррит теряет дар речи. Вот так вот? Шахматы? Ну что ж, это шах и мат… Шах конем по голове, который прямо тянет устроить Крису и мат, отборный мат в голове Геррита.***
6…
5…
4…
3 дня до…
Как бы ни хотелось Герриту остановить или хотя бы немного затормозить время, день операции неумолимо приближается. И игнорировать этот факт становится всё сложнее. Таблетки сделали своё дело и чувствует он себя гораздо лучше, чем в предыдущие месяцы. Завтра с утра сдача анализов, о чём ему сегодня напомнил доктор МакМиллан — как будто он мог про это забыть! — и послезавтра он ложится в больницу. За эти дни Геррит успел разобраться с партиями клавиш ещё к паре новых песен, поиграть на барабанах под чутким руководством Ника — и у него даже стало неплохо получаться: чувство ритма у него всегда присутствовало. Он старается отвлечься на что угодно, быть занятым целый день, только чтобы не думать. Отпустив себя, он с каждым днём чувствует Криса всё лучше и лучше. И ему всё сложнее скрывать от него своё открытие. Потому что яркие ощущения часто накатывают внезапно — как, например, эйфория, которую испытывает Крис, когда поёт. Или просто тепло, разливающееся по телу, когда Крис смотрит на него с нежностью, думая, что Геррит об этом не знает. Да, боль он тоже чувствует, но, по его мнению, это такая ничтожная плата за ощущение полёта, которое может подарить ему Крис. И которое он сможет ему подарить, если всё сложится удачно. Крис так и не поднимает эту тему, и Геррит продолжает теряться в догадках, почему он так делает. Ведь должна быть какая-то веская причина? Насколько он помнит Криса по прошлой жизни, тот никогда не был трусом. Так что же его удерживает от разговора? С этой мыслью Геррит засыпает.