daddy!

«Иди сюда, иди на перекресток моих больших и неуклюжих рук. Не хочешь? Оставайся и зимуй, и это оскорбление на общий счет нанижем. Я все равно тебя когда-нибудь возьму — одну или вдвоем с Парижем»*

Эрен больше всего ненавидел, как поблескивало кольцо на безымянном пальце Леви. Каждый раз его это сводило с ума. И каждый раз он клялся себе больше никогда не появляться в его поле зрения, да и самому разорвать эту связь, которая и не должна была возникать между ними. Эрен хотел бы в один день просто проснуться и перестать чувствовать это влечение на грани с сумасшествием. Он хотел бы встать с кровати, лениво пойти чистить зубы, сделать себе наскоро завтрак и больше никогда, никогда не вспоминать его лицо. Но лицо это отпечаталось в его памяти незыблемо. Острыми скулами и подбородком, тонкими губами и уставшими глазами. Цвет этих глаз запомнился ему навсегда, и однажды Эрену показалось, что вся его память окрашена в цвет этих серебристых глаз. С темными вкраплениями, он точно это заметил. Потому что солнце светило так ярко в те дни, оно взывало к тому, чтобы Эрен их запомнил. Освещало его лицо, отчего от темных ресниц, немного опущенных вниз, падала тень, а радужка глаз светилась ярко, с серебристыми проблесками. И когда они целовались, это кольцо поблескивало на солнце, и Эрен зажмуривал глаза посильнее, до ярких точек в темноте, лишь бы не видеть его никогда и не знать о нем. В тот злополучный день Йегер с группой сокурсников прилетает в Париж на практику. Их встречает приветливая и улыбчивая женщина средних лет, которой учебное заведение передает на попечение своих студентов. Практика обещала быть интересной еще тогда, когда Ханджи, как она просила себя называть, обещала сводить их по самым красивым местам Парижа, дабы студенты провели максимально продуктивную практику. Натянув на плечо этюдник, Эрен вышел из аэропорта в новый, неизведанный город, полный мест необычайной красоты. Такой вид практик колледж организовывал часто, так что Эрен со своими друзьями посетил уже много мест, начиная от памятников природы и заканчивая городскими массивами. Париж встретил их солнцем и теплым ветром, так что впечатление было положительным уже с первых минут. Обустроившись в гостинице, они сразу же захватили этюдники да рюкзаки и отправились во главе с Ханджи в самые живописные места. Выбор пал на парк, который мог порадовать всем, что хотел нарисовать художник. Они разбрелись по парку в поисках мест, которые пришлись бы им по вкусу. Эрен бродил долго, и к полудню стало жарко. Он заметил беседку, которую, в прочем, уже занял человек. Но места было много, да и беседка полностью стояла в тени, огромные деревья раскинули свои ветви, прикрывая ее от назойливых солнечных лучей. Первое, что заметил Эрен — его отстраненный взгляд. Он смотрел куда-то в вдаль, где деревья густо росли, превращаясь в арку. Без особого энтузиазма потягивал какой-то напиток из жестяной банки. Тонкие запястья. Серебристая радужка, которая уводила за собой в бездну черных узких зрачков. Он был словно призрак, так что, приехав домой, Эрен не сразу опомнился. Может быть, это был сон? Всего лишь его больное воображение, которое выдумало себе образ идеального. Эрен целыми днями потом лежал на кровати, смотря на свои подрагивающие руки, и думал, а было ли это все реально. Его мозг напрочь отказывался думать, что это все происходит здесь, сейчас, а главное — именно с ним. Но именно он начал разговор, именно он продолжил знакомиться с Леви и позже, именно он отнюдь не робко приблизился к нему, так что между их бедрами оставалось буквально несколько сантиметров. Ближе, еще ближе. В какой-то момент Эрен понял, что ему мешает это кольцо на его пальце. Но Леви его не снимал, ничего не рассказывал, оно лишь молчаливо напоминало о себе. Оно напоминало, что Эрен совершает плохой поступок. Леви — тоже. Оно не стало преградой и не остановило их. Оно лишь заставляло думать. Оно не остановило их даже тогда, когда Эрен спустя всего лишь неделю их практики прибежал под вечер в парк, пробираясь через ветви деревьев к беседке, укутанной в тень, где Леви сидел, положив ногу на ногу, и потягивал пиво. Ждал меня? Ждал меня, подтвердил сам свои мысли Эрен, наслаждаясь ими с таким упоением и невероятным удовольствием, что теплом разливалось по всему телу. Ждал меня, хотя я не назначил точное время встречи. Эрен понимал, что он сам по себе — воплощение греха. Такого греха, что даже не заставляет задуматься о последствиях. Было здесь и сейчас. Здесь — в беседке, укрытой деревьями, в центре чертового Парижа, прямо как в какой-то мелодраме. Сейчас — это близко друг к другу настолько, что губы прохладные соприкасаются и увлекаются в поцелуй. Леви не сопротивлялся, когда Эрен брал его за затылок, приподнимая его голову и чуть наклонялся сам. И поцелуй не завершался так долго, что Эрен начинал задыхаться, но все равно целовал его дальше. Затем Йегер трогал его коленки. Огибал пальцами коленную чашечку, ладонью проводил вверх, а затем вниз, спускаясь к внутренней стороне бедра. В те моменты Эрену не было стыдно, стыдно было потом, когда он засыпал с мыслью, что он совершил нечто плохое, настолько плохое, что ему противно от самого себя. Стыдно было, когда Эрен трогал его руку, нечаянно касаясь обручального кольца на его безымянном пальце. Леви утопал в его больших руках, прогибаясь под их нажатием в спине, он становился еще ближе к своему греху. Грех — это Эрен с его длинными мягкими волосами, грубыми руками, в которые въелась краска и высыхала по контуру ногтей, Эрен с резвым громким голосом и яркими глазами, в уголках которых еще не проявились морщины, напоминая о цветущей молодости. Эрен не знает, что делать. Он считает дни до отъезда и не понимает себя. Он хочет поскорее скрыться из этого города, но вновь пробирается через ветки деревьев к беседке в сердце парка, а когда он находится там, то уже не хочет, чтобы это заканчивалось. Он хочет, чтобы оставалось то самое здесь и сейчас, а что будет завтра — неважно. Дни заканчиваются. Эрен горько усмехается. — Я бы хотел взять это кольцо и выкинуть куда-нибудь в лес или в пруд. Стали бы вы его искать? Леви смотрит ему в глаза, отвечая: — Нет. В день отъезда, когда уже поздно что-то предпринимать, когда ты будешь выглядеть только лишь как беспомощная рыба в ведре, бессмысленно пытавшаяся спастись, он находит его вновь в этом парке и прижимает его к стене, отчего звук глухо отдается по всему периметру беседки. Леви смотрит на него другими глазами. Ему жаль и ему больно. Он запутался. Эрен — тоже. — Я еще не закончил, — говорит он грубо и громко, приближаясь к его лицу. — Даже если забудете обо мне, я напомню. Леви остается в этой беседке, словно ее призрак, а Эрен улетает обратно в Дрезден. Злость сменяется дрожью в голосе и болью где-то внутри, полным бессилием. Приходит осень. За осенью ворох воспоминаний и несбывшихся прикосновений. Эрен предпочел бы думать, что Леви — все же призрак или видение. Но может ли призрак ответить на звонок спустя полгода отсутствия и заговорить своим неизменно глубоким голосом? Эрен вспоминает его серые глаза с черными как бездна зрачками. Грехопадение.